Глава 15 1581 Камское устье Совет атаманов

Ночевали отдельно. Царский шатер стоял на высоком правом берегу Волги, на остроносом мысу против Камского устья. Казачьи костры горели до утра на песчаной косе, завершающей камский берег. Долго не спали в эту ночь люди «черные» и люди «белые». И самый «белый» из «белых» стоял одиноко на крутом берегу. Царь Иван смотрел на восток и думал какую-то свою, одинокую думу. Даже Бес не смел его беспокоить.

Взошла Луна. Ее дорожка смешалась с дрожащими отражениями огней на казачьем берегу. Казалось, речное братство нацелило огненный клинок в сердце царя.

А из Ермаковой стоянки в сторону царского шатра никакого пути не виделось. Зато с востока по камской воде лунная дорожка тянулась к казакам незамутненной, тонкой и прямой. Так и хотелось пойти по ней.

«И пойдем!» — думал Ермак. С царем, без царя, за Птицей, без Птицы, нам все равно.

— Слышь, Тимофеич, — угадал Святой Порфирий, — а ведь Луна на Сибирскую Дорогу кажет! Как Вифлеемская звезда.

— Да, поди, наша звезда поболе весит!

Ермак, Порфирий, Кольцо, Пан, Боронбош, Мещеряк сидели у костра и делали вид, что думают, сомневаются, решают. На самом деле все у них давно было решено, продумано, переспорено.

На Сибирскую Дорогу уходить надо. Не царь достанет, так Васька Перепелицын. Не Васька, так звери государевы песьеголовые. Хоть и говорят, что опричнины больше нет, но люди-то никуда не делись. Сидят теперь самые черные гады по городам. Свою лютую ненависть разменивают на ненависть народную. Васька Перепелицын — это еще голубь, агнец.

Уходить на Сибирь пора и без москальского благословения. Но если добро от царя получить, то можно как бы при делах оказаться. На Ваську пермского, на казанских и прочих поплевывать.

Птицу ловить? Словим. Пусть тешится его величество обдорское. А мы вокруг птичьего дуба крепко пороем, зорко посмотрим. Все места, в царской грамоте прописанные, подробно переберем. Где там главная собака зарыта? Кстати, грамоту от царя не забыть.

Да и Семена Строганова жалко. Как никак, он нас приютил, приветил, прокормил да пригрел. Не подчинись мы, ему на Москве крышка!

Так посоветовались казаки, да и спать улеглись. Потухли костры, ушла Луна, и только частые ниточки звездных отражений протянулись над простором двух великих рек. Словно серебряная сеть накрыла этот беспокойный мир, этих людей, эту дивную и дикую природу и последнего бессонного человека на западном берегу. Какую Птицу поймает эта сеть? И что за Птица такова? Может, нет у нее ни пуха, ни пера, и крылья ее невидимы? И не Птица это вовсе, а душа человеческая, выпорхнувшая из грешного тела, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать мерзостей телесных, злобы московской, ужаса ночного? Пойди, верни ее назад!