"Авиация и космонавтика 2003 03" - читать интересную книгу автора

НЕБО ВОЙНЫ

Николай ФИЛАТОВ

От редакции

Накануне 60-летии воздушного сражении над Кубанью мы хотели бы предложить нашему вниманию воспоминания одного из ветеранов Великой Отечественной войны – летчика- истребителя Николая Ивановича Филатова, принимавшего непосредственное участие в тех жестоких боях.

В начале 1938 г.. когда sum было 15 лет, к мам в школу приехали летчики из высшей летной школы воздушного боя. В беседе с нами они рассказывали о своей профессии военного летчика. С этого момента я буквально "заболел" авиацией и пошел в аэроклуб. Конечно, меня не приняли и посоветовали поступать позже, по достижении 17 лет.

В 1934 г. вышел на экраны кинофильм "Истребители", и меня снова взволновала профессия летчика. После окончания десятилетки я поступил в Рязанский пединститут и одновременно – в аэроклуб.

В аэроклубе мы изучали теорию авиации, самолетов, технику пилотирования. В апреле 1940г. мы уже начали проходить так называемую "вывозную" программу на У-2. В мае совершенно неожиданно нам стало известно. что нас всех будут обучать в Балтийской военной школе пилотов им. Героя Советского Союза Серова А.К.

Курсанты Балтийской школы сначала занимались теорией: изучали аэродинамику, аэронавигацию, теорию воздушной стрельбы, метеорологию, конструкцию самолетов и двигателей, оружие и другие дисциплины.

А с января 1941 г. с нами стали ежедневно проводить занятия (во внеурочные часы) летчки-инструкторы, которые потом учили нас летать. Нам уже сообщили, что летать мы будем на И-16 – лучших истребителях того времени.

Я был назначен курсантом 2-й авиаэскадрильи. Инструктором нашей группы был младший лейтенант Маресьев Алексей Петрович. В марте 1941 г. мы выехали на аэродром. Сначала летали на самолете УТ-2, а затем уже на И-16.

Каждое воскресенье в лагерь приезжал автомагазин "Военторг", который привозил для нас папиросы, парфюмерию, сладости. Однажды "Военторг" привез халву, и мы вчетвером, спрятавшись недалеко от столовой, стали наслаждаться халвой, и вдруг – тревога! Мы бросились за оружием, но нам сказали: "Идти без оружия!" – в летний клуб. Начал выступление комиссар. Это было 22 июня 1941 г.

Он объявил потрясающую весть: "Сегодня немецко- фашистские войска без объявления войны напали на нашу Родину". Мы долго молчали. Потом постепенно стали приходить в себя. Ставили свои задачи… Иногда, может быть, и верные, а может быть, мы своей молодостью и малым опытом жизни говорили не так, как наши опытные командиры, некоторые из которых уже имели опыт военных действий…

Учитывая всю обстановку, мы стали тщательнее готовиться к полетам, да и летать стали больше, чем раньше. Но это зависело уже не от нас.

Вследствие тяжелого положения на фронте в начале июля было выделено из эскадрильи около 10 курсантов (в том числе и я) для быстрой подготовки летчиков к окончанию летной программы. С этой целью мы. "скоростники", как нас прозвали другие курсанты, летали не только утром, как все, но также и пекле обеда. Нам предоставляли возможность летать и на различные виды полетов (на атаки воздушных целей, на стрельбу по наземным целям и т.п.).

В конце июля или в начале августа 1941 г. наши инструкторы ушли на фронт для пополнения полков. Одним из них был и А. Маресьев. Прощаясь с ним, мы, его курсанты, сказали, что надеемся увидеть его Героем Советского Союза. Впоследствии это так и вышло – он стал Героем Советского Союза и героем произведения Б. Полевого "Повесть о настоящем человеке".

Нам. "скоростникам", уже казалось, что скоро мы школу закончим и поедем на фронт. И вот 15 августа 1941 г. меня вызвал командир эскадрильи. У него уже присутствовали все остальные "скоростники". Он сказал, что с сегодняшнего дня мы все считаемся закончившими школу, получаем звание "сержант" и "…остаемся в школе в качестве летчиков- инструкторов". Несмотря на все наши крикливые возражения нас оставили. Из группы Маресьева нас было двое – я и мой друг Павел Бобров. Мы работали инструкторами в одном звене. Мы вместе получили звания "сержантов", вместе получили и новую выпускную форму, впрочем, не сержантскую, а офицерскую. Через два-три дня после вызова нас к командиру аэ у нас началась инструкторская летная подготовка. И мы начали учиться пилотировать УТИ-4.

УТИ-4

А через месяи я уже сам обучал курсантов. Не могу успокоиться и по сей день, вспоминается о том времени.

Ведь если бы мне дали группу курсантов, которые еще не летали, – это было бы одно! Но здесь совсем иная ситуация. Мне были даны курсанты для продолжения обучения полетам, необходимым для окончания школы. Это были мои же товарищи, с которыми я начинал учебу в школе. Вместе мы и летать начинали, когда я тоже был курсантом. На первом же занятии с теми, кто стал теперь моими учениками, у нас состоялся разговор. Я сильно переживал, извинялся перед ними. Они. будучи настоящими друзьями, сказали: "Николай. не волнуйся, не переживай. Все будет, как нужно". И интересно, что потом из них никто ни разу не назвал меня по имени и на "ты". И я благодарен им за это. Они все закончили школу и ушли на фронт…

В ноябре 1942 г. мне была уже предоставлена первая летная группа, где было 10 молодых, еще не летавших на И-16 курсантов. Для них я стал обыкновенным летчиком-инструктором.

Работая инструктором, 5 марта 1942 г. я получил звание "младший лейтенант" (на основании приказа Сталина о присвоении звания летчикам-инструкторам в летных школах).

С января 1943 г. мы, инструкторы, стали переучиваться на самолетах ЛаГГ-3. В феврале я свою группу курсантов выпустил, а в первых числах марта трех инструкторов, летающих на ЛаГГ-3, в том числе и меня, направили в Тбилиси в запасной авиационный полк (аэродром Сандары), где нас назначили в 926 иап. который вскоре должен был улететь на фронт.

Командование полка решило, что наш налет на самолете JlaГГ недостаточен и мы останемся увеличивать налет, даже если полк улетит на боевой аэродром (он и улетел через пять дней). Нас троих оставили немного долетать. Через неделю после отлета полка улетели в полк и мы. В первых числах апреля мы прибыли на аэродром Днепровская (Краснодарский район).

Когда мы прибыли в полк, то узнали, что грузинский народ на собранные деньги (по примеру Ф.П. Головатого) приобрел самолеты и вручил их 926 истребительному авиационному полку. Все самолеты на бортах фюзеляжа имели надписи – на одном по-русски: "Советская Грузия", а на другом – по-грузински: "Сабчото Сакартвелло". Для вручения самолетов и подарков личному составу на аэродром прибыло очень много представителей грузинского народа – от руководства Партии, Верховного Совета, Правительства, а также представителей рабочего класса и колхозников.

В апреле, мае, июне над немецкой оборонительной линией, так называемой "Голубой линией", шли очень сильные воздушные бои, названные впоследствии "Кубанскими сражениями". Для летчиков эти сражения были школой боевого мастерства. В отдельные дни проходило до 50 воздушных боев с участием 30-50 самолетов с каждой стороны. Вот в такое время я и прибыл на фронт.

На следующий (после прилета на аэродром полка) день я в паре с командиром нашей эскадрильи вылетел на боевое задание, при выполнении которого воздушный бой не должен был бы быть. Однако он случайно и неожиданно состоялся. После выполнения задания командир спросил меня, как я отнесся к ведению воздушного боя. Я ответил, что кроме самолета ведущего ничего не видел. И рассказал ему, что мой командир звена П. Щеблыкин начал сразу обучать меня (как я только попал к нему в звено) тому, что самое главное в воздушном бою для ведомого. Он говорил: "Ты должен видеть ведущего все время, пока идет бой. Не будешь видеть – потеряешь его. а потеряешь его – будешь сбит. Будешь всегда следить за ведущим – не будешь сбит".

Командир эскадрильи брал меня с собой не в каждый вылет. Только потом я понял, что часто "… в бой шли одни старики".

За время воздушных боев при освобождении станиц Крымская, Киевская и др. (до 30 мая) я выполнил до 30 боевых вылетов, провел не меньше 15 – 18 воздушных боев, лично сбил один бомбардировщик и в паре – один истребитель. Бомбардировщик сбил лично, но руководил моей атакой мой командир эскадрильи.

Когда мы стали подходить к врагу (он шел почему-то один), мой командир сказал по радио, чтобы я вышел вперед и начал догонять противника. Я это сделал и тут же открыл огонь.

– Ведущий, не стреляй, это далеко. Подходи ближе.

Я чуть-чуть приблизился к противнику и снова открыл огонь, т.к. стрелок "Юнкерса" вел огонь тоже. Ведущий сказал: "Подходи ближе и смотри, как идет трасса "Юнкерса". Я снова подошел еще ближе, и когда до врага оставалось не более 50 м, я открыл огонь. А вот тут уже это было заметно, как моя очередь оборвалась у самолета противника и он загорелся. Ведущий поблагодарил меня и сказал, чтобы я дал еще одну очередь, что я и сделал. Самолет начал падать. Мы вышли из атаки. Он по радио сказал: "Это твой первый сбитый!"

В воздушном бою 30 мая мы вместе с моим ведущим удачно атаковали и сбили истребитель Me-109. Увлекшись атакой, ведением огня и обладая все- таки небольшим опытом, я не заметил, как был атакован другим "мессером". Увидев его, я не сумел уйти от атаки противника, а он успел открыть огонь и поразить мой самолет. Снаряды попали в правое крыло и в правый борт фюзеляжа. Один снаряд взорвался в кабине (между мотором и приборной доской), и я был ранен в ногу. Другой снаряд попал прямо в пробку крыльевого бака. В кабине начало брызгать масло двигателя, загорелся бензобак правого крыла. Кабина сразу же наполнилась дымом. Бой, который мы вели, продолжался, а вести я его уже не мог. Нужно было покинуть самолет с парашютом, но я не знал, над своей ли территорией нахожусь или над вражеской. Подо мной была река Кубань, но линия фронта пересекала ее так, что в одном месте за рекой была наша территория, а в другом – вражеская. Прыгать я не решился, т.к., прыгнув, мог оказаться у немцев, и продолжал тянуть как можно восточнее. И только когда взорвался правый крыльевой бак, я решил садится.

Полет был довольно продолжительным, и бензин из крыльевых баков был израсходован, поэтому бак взорвался пустым. Если бы кто-нибудь мне сказал, что у него взорвался бензобак и самолет остался целым – я не поверил бы. Но здесь так и было – если сначала пробоина в бакс от снаряда была диаметром 15-20 см, то после взрыва она стала размером до 50-60 см. Это потребовало произвести уже немедленную посадку (к тому же и остановился двигатель). Посадил я самолет на фюзеляж. Выскочил из кабины и, пробежав 40-50 м, услышал взрыв. Это взорвался мой самолет. Обернувшись, увидел пожар и груду обломков.

Через некоторое время, минут через тридцать, я попал в полевой госпиталь (я сел от него метрах в 800- 1000). В госпитале мне сделали операцию на ноге. После госпиталя привели (я еще ходил, а вот потом, дня через два-три, мне действительно стало худо) к командиру стрелкового полка. Он сказал, что у него сын тоже летчик, служит в 84-м авиаполку. А я знал такой полк и сказал командиру, где он находится. После небольшого разговора он предложил мне поужинать и выпить. Он налил в банку (наверно, больше 0,5 л) портвейна "777" и сказал: "За авиацию". Я без отдыха выпил эту банку, хотя мне шел лишь 21 год. "Но я же летчик, черт возьми!" – сказал я себе, прикладываясь к этой банке. Мы еще довольно долго разговаривали, попили крепкого чая, и я пошел спать. Утром он приказал отправить меня па машине на мой аэродром.

Когда я в первый раз смотрел кинофильм "В бой идут одни старики" и увидел, как Титаренко выпил без воды спирт, я подумал: "Боже мой! Ведь со мной так же было, но только с портвейном вместо спирта и с посудой, равной 0,5 л, а может и немного больше" Но ведь как похоже.

Пока я, раненый, лежал в лазарете. 926 иап улетел на получение новых самолетов, оставив часть летчиков для направления в другие полки. Я был назначен в 88 иап. Я прибыл в полк (вернее, в лазарет полка) на санитарной машине в конце июня. Здесь мне зачитали документ о том. что летчик 926 иап младший лейтенант Филатов Н.И. за ведение боевых действий награжден орденом "Красная Звезда". Мой сосед по палате в лазарете (тоже раненный в ногу) В.Резник выразил желание отметить эту награду, и мы обратились к главному врачу. Тот наше настроение понял, и на ужин нам для поднятия аппетита налили по 50 граммов спирта. Так мы отметили эту мою первую награду.

88 истребительный авиационный полк (иап) в свое время был сформирован на аэродроме Винница па основе 6 отдельной авиационной эскадрильи, имевшей ко времени организации полка достаточный опыт летной работы. С мая 1940 г. полком стал командовать майор А.Г. Маркелов.

22 июня по тревоге Маркелов прибыл в штаб полка. Началась сложная и тяжелейшая организация и проведение боевых действий.

В полетах участвовали почти все летчики, т.к. несмотря на воскресенье, все самолеты были боеготовы.

К вечеру вроде бы немного утихло. У Маркелова на столе лежали две коробки папирос "Триумфальные". (Эти папиросы и еще папиросы "Северная Пальмира" до войны были самыми дорогими). Маркелов позвал к себе в кабинет начальника секретного делопроизводства и, взяв одну коробку "Триумфальных", приказал ему положить ее в сейф и хранить на уровне секретных документов до конца войны. При этом сказал: "Раскурим эти папиросы после окончания войны. Распределять папиросы для курения могу только я, если буду жив – где бы я ни был. Если же я погибну, это сделает только новый командир полка".

Об этом принятом решении и его исполнении рассказывали всем, кто прибывал в полк. Мне это рассказал В.Резник в лазарете.

После окончания лечения я был назначен летчиком и третью эскадрилью (3 аэ), командиром которой был старший лейтенант Князев В.Л., а командиром звена, в которое я был направлен, был лейтенант Собин В.В.

Князев был прекрасным летчиком, умелым командиром и душевным, добрым человеком, правда, иногда очень вспыльчивым, небыстро отходящим от приступа. Начал воевать он 22 июня 1941 г. и первым в полку сбил немецкий самолет. Собин тоже считался опытным летчиком, в полку он воевал с конца 1942 г. Выдержанный и исполнительный.

В первые же дни моего пребывания в полку начались вылеты с сильными воздушными боями. Это было продолжение Кубанских сражений. Мне, еще молодому, с небольшим боевым опытом летчику, очень необходимы были такие опытные и умелые командиры, как Собин и особенно Князев. Князев мог учить нас воздушным боям в самых сложных условиях. Так, например, то ли в июне, то ли в июле, не помню точно, в воздушных боях стали встречаться немецкие истребители FW-190. Драться нам с ними еще не приходилось. И вот однажды наша четверка под руководством Князева встретила пару "Фоккеров", и он по радио приказал ведомой парс в бой не ввязываться, но все время быть рядом и внимательнее смотреть. Мы сначала не поняли, что происходит, а потом догадались – он стал вести бой с "фоккерами" на равных – кто кого. У них бой оказался ничейным. Но когда вечером командир полка начал разбор боевых действий дня (а это делалось ежеденевно – при хороших или плохих боях). Князев полностью дал характеристику этого самолета в воздушном бою.

С Князевым я летал довольно часто, а в остальных случаях летал с Собиным, а последнее время (до назначения меня старшим летчиком) летал ведомым у старшего летчика Базунова А.К. Однако и после назначения меня старшим летчиком Князев и помощник командира полка Пылаев К.А. часто назначали меня ведомым. Я был доволен, когда они брали летать с собой. Я приобретал уверенность и мастерство в боях и хорошее моральное состояние. Я набирал опыт боев уже в различных видах боевого задания.

Воздушные бои при прикрытии сухопутных войск от ударов бомбардировщиков противника были, на мой взгляд, менее сложными, чем, например, при сопровождении штурмовиков или бомбардировщиков при нанесении ими ударов по наземным войскам противника. Это объясняется тем, что основными целями для истребителей были или бомбардировщики, или прикрывающие их истребители (в зависимости от задачи).

А вот бои при сопровождении штурмовиков или бомбардировщиков были очень тяжелыми и сложными. Мы могли драться в этих случаях только с теми истребителями, которые пытались атаковывать наши сопровождаемые самолеты. Отбив атаку истребителей, мы были обязаны немедленно вернуться к их прикрываемым, чтобы снова не дать истребителям противника выполнить атаку.

Тяжелыми боями были действия десанта "Малая Земля" и армейских войск при взятии Новороссийска. С этой целью наш полк был перебазирован на аэродром Геленджик. Полк выполнял при этом ведение разведки объектов сухопутных войск противника и сопровождение штурмовиков, наносящих удары по этим обнаруженным объектам. Это были очень сложные задачи в тяжелых условиях обстановки.

Аэродром Геленджик был очень тяжелым для взлета и посадки потому, что полоса не позволяла выполнять взлет и посадку в зависимости от направления ветра. Летное поле было рядом с горой и бухтой, и посадка могла быть (при любом ветре) только в гору, а взлет – на бухту. Взлет еще не был уж очень сложным, а вот посадка требовала мастерства. Выполнение по ка- кой-либо причине повторного захода на посадку было невозможно – самолет не мог уйти на "второй круг".

Кроме того, наш аэродром обстреливался артиллерией противника. Так было только два дня. т.к. соответствующие защитные органы поймали тех, кто по радио передавал данные для обстрела аэродрома (два человека все- таки у нас погибли, и один очень тяжело ранен).

Кроме Геленджика нас обстреливали на аэродромах Абинская, Крыбская. На аэродроме Варениковская, уже после Геленджика, нас бомбили ночью небольшие немецкие самолеты (вроде наших По-2). Однажды мы с одним техником звена нашли неразорвавшуюся ночную авиабомбу (зажигательную) и решили расстрелять ее. Я не попал в нее. а он попал прямо во взрыватель, и она зажглась и сгорела. Примерно через полчаса меня позвали к телефону – это был командир полка. Он спросил: "Говорят, вы с Пассеком стреляли по зажигательной авиабомбе?" Я ответил: "Да. мы стреляли, но я не попал, а вот Пассек, молодец, – попал с первого выстрела, и она зажглась." Командир сказал: "За то, что ты не попал, тебе – выговор, а Пассеку ("молодцу") за попадание – двое суток ареста. Понятно?" Бывает в жизни …

Итак. Геленджик. Мы все-таки много сумели сделать, летая с этот аэродрома. Даже однажды вели разведку и вдруг увидели какую-то лодку. Это оказалась спасательная надувная лодка со сбитого противником нашего бомбардировщика. Быстро доложили по радио, и морские самолеты-спасатели вылетели. и сев рядом с лодкой, забрали экипаж и доставили домой.

16 сентября после сильных боев был взят Новороссийск. Приказом Верховного Главнокомандующего за взятие Новороссийска многим было присвоено звание "Новороссийский", в том числе и нашему полку. Итак, с 16 сентября наш полк стал именоваться 88-й истребительный авиационный Новороссийский полк. Это было и приятно, и очень радостно!

После того как была прорвана "Голубая линия", взяты города Новороссийск, Тамань, освобождены Кубанская и Таманская земли, мы перебазировались на аэродром Фанталовский, где стояли более 5 месяцев.

К концу 1943 г. был высажен десант в Крым – сначала в районе Эльтигена. затем в районе самого города Керчи. При оказании помощи десантам нам приходилось выполнять много боевых вылетов на прикрытие сухопутных войск, на сопровождение штурмовиков и бомбардировщиков, на разведку.

Я вспомнил один из лучших авиационных кинофильмов. "В бой идут одни старики", в котором командир эскадрильи Герой Советского Союза Титаренко ходил на воздушную разведку на немецком самолете Me-109. Иногда некоторые зрители пытаются доказать, что это невозможно. Я вспоминаю сейчас своего командира эскадрильи Князева В.А., Героя Советского Союза (с августа 1943 г.). В начале 1944 г. он действительно летал в Крым на разведку именно на самолете Ме- 109. (Мне кажется, что это был самолет, который мы видели в Краснодаре, когда летели на фронт). И самолет Князева был со всеми немецкими знаками отличия. Всем подразделениям зенитной артиллерии были даны команды – на таком-то маршруте, во столько-то времени огонь по "мессерам" не открывать. Так и было. Князев ни разу не был обстрелян.

В это время, я имею в виду при высадке десанта в Эльтиген и при оказании ему поддержки при ведении им боевых действий, было большое количество тяжелых воздушных боев. И очень часто, если командир эскадрильи говорил, что в бой идут одни старики, то это касалось уже и меня, т.е. теперь я уже считался "стариком". (Был уже старшим летчиком). 26 марта 1944 г., когда мы прикрывали сухопутные войска в районе Керчи и вели бой по отражению налета немецких бомбардировщиков J-88. я был подбит огнем зенитной артиллерии. Пока двигатель работал, я продолжал свои атаки. Однако закончить этот бой до его конца и вернуться на свой аэродром мне не удалось. Двигатель остановился, и мне пришлось выйти из боя. Планируя на свою территорию, понял, что "перебраться" через пролив невозможно. Правда, V меня была возможность произвести посадку – приземлиться вдоль Керченского пролива на побережье Крыма (недалеко от Керчи). Но это побережье было занято тысячами людей. огромным количеством различной техники. Если бы я попытался сесть там. то уничтожил бы не один десяток людей и много техники, и. конечно, погиб бы сам. И я принял решение сесть в проливе – "приводниться". Что я и сделал, отвернув от берега и предусмотрительно сдвинув фонарь. Воды я коснулся примерно в одном-двух километрах от берега. Погода была солнечная. время – около 13ч 00 мин. Посадку на воду сделать значительно сложнее, чем приземлиться – удар при приводнении на фюзеляж значительно сильнее, чем при приземлении. Как только самолет коснулся воды, у меня от удара сразу закрылся подвижной фонарь кабины, а самолет очень быстро ушел на дно (глубина была метров 15 -16. так потом говорили водолазы). В кабине стало темно, как в темный вечер. Я не знаю, что со мной тогда творилось, но через 30- 40 секунд я уже был на поверхности воды. Мой автоматический спасательный жилет ( они у нас были у каждого) уже держал меня на воде. Всплыв на поверхность, оглянулся – где я? И тут же увидел самолет своего ведомого младшего лейтенанта А. Назарова. Он. заметив меня на поверхности, покачал крыльями. Как он потом рассказал, он доложил по радио в полк и на пункт управления спасательной службы, где я и что со мной. Через некоторое время, когда я уже плыл к берегу, ко мне подошли два спасательных катера. На воде я пробыл 30-40 мин. Одним из катеров я был доставлен на берег в специальную землянку (около м. Опасная), как раз предназначенную для спасения на воде летчиков, а к вечеру я уже был в полку. 27 марта мне дали отдохнуть, а 28- го я уже выполнял очередной боевой вылет и участвовал в бою. В одном из представлений меня к награде этот бой, который я вел на подбитом самолете, посадка на воду, были отмечены.

ЛаГГ-3 последних серий авиации Черноморского флота, 1944 г.

12 апреля 1944 г. в начале Крымской операции наш полк перебазировался на аэродром в г Керчь-2, а затем на аэродром (кажется, он назывался Те- меш-Вакуф). который находился недалеко от Евпатории по шоссе на Симферополь.

14 апреля нашему 88 иап Приказом Наркома Обороны за боевые действия с 1944 г. было присвоено звание "Гвардейского". Теперь полк стал называться – 159 гвардейский истребительный авиационный Новороссийский полк (159 гианп).

Начались боевые действия по окончательному освобождению Крыма, и Севастополя в частности. Очень тяжелым физически и психологически был воздушный бой под Севастополем (2 или 3 мая). Шестерка наших истребителей сопровождала четверку штурмовиков Ил-2. Четверка под командованием Князева была группой непосредственного прикрытия, а наша пара ( я – ведомый у помощника командира полка Пылаева) была группой резерва.

Когда начался бой. наша пара еще некоторое время была свободной – четверка Князева легко справлялась с прикрытием своих штурмовиков. Но вот совершенно неожиданно наша пара была атакована, как потом оказалось, восемью самолетами FW -190. Этот бой нашей пары с восьмеркой "фоккеров" был невероятно тяжелым физически и сложным тактическим выполнением всех видов маневра в этом бою. За время боя одна четверка немцев атаковала меня, а другая четверка одновременно – Пылаева. Как мы потом разобрались, они действовали весьма умело. Два самолета. например, атакуют снизу – ты уходишь вверх, а когда вышел вверх с потерей скорости, тебя сверху атакует другая пара. От нее можешь уйти только вниз или перейти на бой на виражах, но тебя атакует другая пара из этой же четверки (или из другой – не разберешься). Если же ты уходишь вниз, то стоит только перейти в горизонтальный полет на какой-то высоте, тут тебя снова атакуют сверху. В таком бою практически ведешь его один, т.к. ведущий также один ведет бой с другой четверкой.

Мне при одной атаке, которую они вели снизу, пришлось очень сложно – я видел, как трассирующие очереди подходят ко мне снизу все ближе и ближе. Тут я понял, что следующая очередь попадет в меня без промаха. И вот тогда я интуитивно, безо всякой думы или какого-либо анализа и расчета, мгновенно сорвал свой самолет в штопор и через полвитка вывел самолет из штопора. Немцы такого поворота не ожидали. а я тем самым сумел уйти от их атаки. К тому же они меня сразу потеряли. т.е. уже не смогли увидеть меня, так как я ушел вниз, развернувшись на 180°. Если бы я не сорвался в штопор, я был бы сбит.

А бой продолжался. Я с большим терпением после выхода из штопора пикировал до набора достаточно большой скорости. Вывел машину из пикирования на высоте не более 100-150 м. И. начав набирать высоту, увидел впереди себя (на высоте около 1000 м) пару "фоккеров" (может, из "своей" четверки). Я, имея уже хорошую скорость, сумел подойти к ним вплотную, атаковать и сбить один истребитель. Это, наверное, было таким счастьем после того, что они делали со мной. Но вот что удивительно, мое состояние было таким, что я почему-то даже не очень радовался своему успеху. Почему? Сам удивляюсь.

А через одну-две минуты мы с Пылаевым неожиданно увидели друг друга. Встретились и пошли "домой", как будто мы и не расставались.

Наш бой продолжался, наверное, целых 6 или 7 минут, ибо за это время (пока мы вели бой) штурмовики и прикрывающая их группа Князева уже ушли с линии фронта, выполнив свою задачу.

О таком бое пары с двумя четверками в течение столь продолжительного времени я что-то не очень часто слышал…

Когда мы с командиром сели на аэродром. я не мог подойти к Пылаеву для доклада. Так сильно устал. Придя в себя, я пошел ему докладывать лишь минут через 10-15. Когда подошел к нему, то увидел, что он лежит у самолета и не может встать. Такой усталости после боев я ни разу не испытывал. никогда не был таким обессиленным. Этот бои был самым тяжелым и сложным из всех проведенных мной за всю войну.

А наши сухопутные и военно-морские силы с помощью авиации вели последние бои за освобождение Севастополя. 9 мая 1944 г. город был освобожден. Бои в Крыму полностью завершились 12 мая 1944 г.

С апреля 1943 г. по май 1944 г на самолете ЛаГГ-3 я сделал 153 боевых вылетов, провел 48 воздушных боев и сбил 5 самолетов противника (2 лично и три в паре).

А через несколько дней, совершенно неожиданно, на транспортных самолетах с территории 4-го Украинского фронта и Отдельной Приморской Армии нас отправили в центр Советского Союза. На следующий день мы оказались в г. Горьком на авиационном заводе. Мы прибыли сюда получать новые типы самолетов. Это были истребители Ла-5ФН. на которых нам после переучивания предстояло вновь улететь на фронт.

( Продолжение следует)