"Жребий Судьбы" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 22. Семья Косицыных

Ну что за идиот! Не мог сообразить прихватить с собой продуктов! Ведь в бункере было полно консервов!

Лён был голоден, а просить еды у Раи ему было необыкновенно противно. Он теперь даже в холодильник не мог заглянуть без разрешения — там не оставалось ничего, что принадлежало бы ему.

— Есть будешь? — с постным видом спросила его жена Косицына-старшего, счищая из тарелок гречневую кашу-размазню в одну тарелку — это Петя и Ваня не доели.

— Нет, спасибо. — с отвращением сказал он и быстро выскочил за дверь.

Что делать? Идти в школу? Отчего-то школа представилась ему такой унылой ямой, что от тоски свело челюсти. А куда идти? И жрать хочется просто до смерти.

Лён раздумывал, что предпринять, и сам изумлялся своей полнейшей беспомощности. Взрослый парень в этом мире не мог заработать себе на кусок хлеба без разрешения множества инстанций. Как пожалел он, что в своё время, ещё в лесной школе пренебрегал уроками Фифендры по части бытовой магии. Ему больше нравились эффектные фокусы с превращением веществ, с огнём, с открыванием дверей и прочей бесполезной чепухой.

— Пацан, закурить есть? — хрипло спросил дядька с битой физиономией. Он держал в грязных пальцах расплющенный бычок, оставшийся от подростков, которые по вечерам курят на трубе у школы.

Лён ссутулился в своей лёгкой куртке, которая не грела зимой, и небрежно дунул на бычок. И далее ушёл куда глаза глядят.

— Ну ни фига себе… — ошеломлённо сказал алкаш, глядя на сигарету, которая раскурилась сама собой.

Он шёл на рынок. Сегодня суббота, а в субботу Костик в школу не ходит — он помогает своей матери торговать на рынке картошкой и овощами.

В очереди за хлебом у ларька с азартом ругались пенсионеры — они осуждали нынешнюю молодёжь, которая не хочет идти работать, и поминали свои годы, когда сами трудились за ведро картошки. Чудесные это были времена — все были патриотами и смело смотрели в близкое будущее. А теперь всем хочется на рынке торговать, а кто будет их, пенсионеров, содержать?

Со внутренним смешком миновав эту озлобленную очередь, он пошёл искать семейный фургон Чугунковых.

— Лёнька! — встревожился Костян, увидев друга в осенней курточке на рыбьем меху. — Давай в машину лезь, погрейся у печки!

Мать Костика, Галина, была женщиной доброй, с большим сердцем и оглушительными манерами рыночной торговки.

— Ой, батюшки! — заголосила она, смущая Лёна. — Шо деется на свете! Совсем хлопчик замёрз!

И тут же рассказала соседкам, что за беда случилась с хлопчиком и какой папашка у него дюже нехороший. Все заахали, а Ленька, красный, как рак, полез в пропахшее дымом фургонное нутро — хлебать быстрорастворимую лапшу из пакетика и запивать горячим чаем. Он дал себе слово больше не шататься на рынок и не просить еды у Костиковой мамы. Чугуниха человек хороший, но уж больно непосредственный.

— Может, мне газеты продавать? — спросил он, обжигаясь чаем.

— Не. — озабоченно ответил Костик, хорошо экипированный в старую, но крепкую овчину. Он сбросил брезентовые рукавицы и почесал свой светлый чуб. — Нельзя — милиция заметёт.

Лён сосредоточенно ел свежий ржаной хлеб и думал: как его сверстникам удаётся срубить деньжат? Как они вообще устраиваются в жизни? Никогда он не задумывался над тем, на какие средства они покупают пиво, сигареты, ходят по дискотекам. Как так выходит, что он один оказался неприспособлен к жизни. Все ведь как-то выкручиваются.

— Я бы дал тебе денег. — развёл мозолистые лапы Костик. — Да вот, компьютер вчера купил. Слушай, а если тебе найти в Интернете работку на домашнем компе? Вон Федюн чего-то там печатает.

Да, это было бы здорово, если бы не погорела клавиатура, а на новую денег взять неоткуда. Да и едва ли новый папа даст ему сидеть в Нете.

— На, сынку, держи с собой. — сердобольная Чугуниха дала ему три пакетика с лапшой, и Лён, поблагодарив за гостеприимство, отправился шататься по улице и мёрзнуть в своей осенней куртке. Зимняя лежала в шкафу на антресоли — в большой комнате, в которую ему теперь ход был накрепко заказан, потому что Рая, видите ли, боялась его.

Вообще новые родные очень по-хозяйски стали обживать его квартиру, всё больше вытесняя законного владельца. Рая присвоила себе весь гардероб покойной Зои и без стеснения носила платья Ленькиной мамы — чего добру пропадать?

Семья Косицыных — в смысле Косицына-старшего — была удручающе бедна. Работал только отец, а Рая целый день сидела на диване, закутавшись в пуховой платок, и смотрела сериалы. Зоины платья сидели на ней, как на палке — до того Рая была тонкая. Руки и ноги у неё были болезненно худы, и нарядный халатик Зои, который та купила специально, чтобы щеголять перед Семёновым своими стройными коленками, смотрелся на Рае, как больничная пижама.

Конечно, женщина была не виновата в своей болезни, но до чего она была противной! Плаксивым тоном что-то выговаривала своему мужу, жалуясь на всё и на всех — как многие хронические больные, она полагала, что весь мир обязан соразмерять своё движение с её недомоганием. Вечно у неё не хватало сил, чтобы приготовить нормальный обед и сходить в магазин — она ждала мужа, когда тот придёт с работы, всегда унылый и недовольный, и пойдёт чего-нибудь купить.

Самое её любимое блюдо были каши-размазни из гречки или манки. Варила она также тощенькие супчики из пачек, чтобы не пачкать посуду. Но, тем не менее, на столах, на подоконнике, в раковине всегда прокисала гора посуды. А вечером Рая жаловалась Николаю, что Лёня совсем не хочет помогать ей — мусор не выносит, посуду не моет, полы не моет. Она так и подзуживала своего мужа, постоянно находя новые обвинения для нелюбимого пасынка. Вот и проси еды у такой. Лён даже куртку свою зимнюю не желал просить — для этого надо было лезть в стенку и рыться в антресоли. Вот почему он мёрз в своей осенней курточке — скорее из особого упрямства, нежели по необходимости.

«В другой раз как пойду в Поиск, наемся про запас!» — угрюмо думал Лён, сидя на тёплой трубе возле дома. Теперь он страстно желал поскорее сорваться с места и снова очутиться в Селембрис или ином каком-нибудь мире, где почему-то всегда была возможность достать еду. Но, от погружения до погружения проходили иногда недели, а то и месяц. Почему медлил Жребий — кто знает?

— Гранитэль, скажи. — вспомнил он о своём единственном друге, который был ему верен в любой беде. — Ты знала, что под личиной Рипа не скрывался Лембистор?

— Точно не знала, но это было очевидно. — ответила она. — Слишком уж Рип был непосредственный, слишком привязан к тебе. У Лембистора в любом облике проявляется его демонская сущность — он насмешник. Он любит издеваться над противником и даже над единомышленниками. Его страсть — соперничество.

— А почему же не сказала? — упрекнул он принцессу.

— Потому что ты сам должен осознать свою ошибку.

Лён замолчал — снова хотелось есть.

— Как мне жаль. — печально промолвила Гранитэль. — Как жаль, что я ограничена условиями Жребия. Ты голодаешь, а я ничем не могу тебе помочь.

— Обернуться бы совой да мышей намышковать. — пошутил Лён, но тут же передёрнулся от отвращения: голодное воображение живо ему нарисовало картину, как он сидит на ветке и терзает кривым совиным клювом дохлую мышь. Ведь в образе животного он сохранял человеческий разум, так что этот путь был недоступен.

Осталась последняя идея — пойти и занять денег у Федюни, а для этого надо отправляться в школу.

Последним уроком восьмого «Б» был урок магии. Это было очень кстати, поскольку сегодня Кирилл Никонович, мучимый отсутствием ясного методического плана, решил провести урок гадания на кофейной гуще. За отсутствием учебных пособий он решил проштудировать вторую книгу о Гарри Поттере. Идея гадания ему очень понравилась, а про учеников нечего и говорить — рады кофейку попить. Поэтому, когда Лён ввалился на урок мрачный и голодный, то был ошеломлён количеством съестного, которое оказалось припасено девчонками с урока технологии. Тут были всяких форм и видов печенья, какие-то кренделя с загадочной посыпкой, рулеты и пирожные, а также неизменные блины — всё это было домашнее задание, которое девочки все поголовно исполнили на пять.

— Привет, Лёнька! Ты где пропадал три дня? — спросил его Федюн. И Лён с изумлением узнал, что не было его в школе три дня, включая сегодняшний. Он ничего не понимал: выходит, он вернулся в этот мир не той же ночью, а гораздо позже! Но, видение благоухающей ванилью, корицей и прочими отдушками выпечки, быстро вытеснило из головы все иные соображения.

— Сейчас начинаем кофепитие! — торжественно провозгласил Базиль. — А потом все сделаем, как я вам покажу.

О, здесь было очень интересно! Все завозились, доставая припасённые из дома чашки с блюдцами и ложечки. И только Лён остался без магического прибора, но учитель подал ему элегантную чашечку из китайского сервиза.

— Из этой чашки пьёт кофе один мой астральный друг. — с улыбкой сказал Кирилл Никонович, и Лён благодарно улыбнулся в ответ, поскольку оценил шутку учителя. Впервые он подумал о Базилевском дружелюбно, хотя до этого считал его проходимцем.

Крепкий кофе в союзе с печеньем и прочими вещами вернули Лёну настроение. Все в классе были настроены весело, как будто им устроили не урок, а романтический вечер.

— А ликёра к кофе нет? — придирчиво спросил двоечник Парамонов. Узнав, что нет, он очень огорчился.

— А отчего бы нет? — возник Макс Гринштейн. — Ведь мы же проходили превращение воды в вино. Давайте продемонстрируем навыки.

И он принялся проделывать над своей чашкой пассы, но кофе так и не превратился ни в ликёр, ни в ром и ни во что другое.

— Давай-ка я. — разомлев от тепла и еды, вмешался Лён. Он провёл пальцами над чашкой Парамонова и что-то шепнул — что-то такое, чего никто не понял. Кофе в чашке слегка пошёл рябью, но ничего не изменилось.

— Двойка тебе, Косицын! — с торжеством воскликнул Парамонов под общий смех. Даже Базилевский смеялся.

Но тут Парамонов отхлебнул и вытаращил глаза.

— Це, братцы, не кофе! — воскликнул он. — Це вино!

— Ну-ка, ну-ка! — отстранил его Базиль и понюхал содержимое сосуда. Потом осторожно отхлебнул и проговорил:

— Не может быть!

Учитель магии отошёл к своему кофейному аппарату и стал что-то в нём исследовать, потом отчего-то внимательно посмотрел по сторонам, как будто ожидал увидеть таинственного некто, кто мог бы проделать этот ловкий трюк. Тем временем в чашках у всех появился в составе кофе какой-то новый ингредиент — явно алкогольного происхождения.

Изумлённый Базиль вернулся к ученикам и обнаружил, что Косицын потешает всех новой затеей: на кончиках его пальцев вспыхивали огоньки и легко перепрыгивали с пальца на палец. Зрелище было завораживающим, и вокруг Лёна, сдерживая от изумления дыхание, собрался весь класс.

Он наслаждался вниманием. На глазах у очарованной публики его рука обросла перьями и превратилась в крыло — фокус, которым он сразил мутузников. Он отошёл к кафедре — туда, где красовался магический круг — сделал быстрый оборот вокруг себя и превратился в сову. Птица взлетела вверх, совершила круг под потолком, трепеща пышными маховыми перьями, и опустилась на кафедру. И вот перед поражённым классом снова сидит их одноклассник.

Он много чего показал тогда: заставлял плясать учебники, жонглировал огнями, посылал летать кругами огненных журавлей, устраивал фейерверки, превращал воду в вино, перемещался мгновенно с места на место. Короче, демонстрировал всё своё искусство делать то, что не приносит никакой пользы в реальной жизни.

— Это гипноз… — ошеломлённо говорил Базиль.

— Нет, это колдовство. — отвечал Парамонов, отхлёбывая из стакана.

Он понимал, что не дело делает, но сдавленная страданием душа требовала выхода. И было ещё чувство, что очень скоро он расстанется и с одноклассниками, и с этой школой, и с родным домом, и с этим миром. Он был пьян и счастлив, и оттого творил глупости, на которые в другой ситуации никогда бы не пошёл. А под конец достал свою иголку, и она по его желанию с лёгким гулом выросла в сияющий небесным огнём клинок.

— Твой дивоярский меч… — невольно проговорил Федюня, который видел это оружие в действии и знал о его волшебной силе.

— Да, мой Каратель. — проговорил Лён, любуясь на своё оружие. Это была самая большая глупость, которую он сделал.

Вернувшись домой, Лён ещё был под впечатлением последнего урока. Дверь была заперта, а ключей ему так и не дали — Косицын-старший на требование сына снабдить его ключами от двери ответил что-то туманное, вроде того, что он посмотрит на его поведение или даже, что не доверяет ему. Так что Лён, не дозвонившись в дверь, попросту небрежно бросил отпирающее слово и сделал пасс, от которого язычок замка оказался снаружи, словно преодолел неведомым образом металл гнезда.

Войдя в квартиру, Лён увидел, что Раи с детьми дома нет, и решил отыскать свою зимнюю куртку. Но в антресоли её не оказалось, и нигде вообще куртки не нашлось.

Разозлённый неудачей, он отправился к себе в комнату и вышвырнул в коридор колготки Вани, которые мокрыми комьями лежали на полу.

Ваня, несмотря на четырёхлетний возраст, всё ещё сикался в штаны — Рая не могла справиться с этим беспокойным ребёнком и не сумела приучить его к горшку. Мальчишка носился по квартире с бессмысленными воплями, дёргая и скидывая на пол всё подряд — энергия его была просто поразительна. Он то и дело подбегал к своей матери и, задыхаясь от непроходимых соплей, сосал кипячёную воду из бутылочки, которую Рая держала, не отрывая глаз от телеэкрана. А потом сикался, да так и носился в мокрых штанах, иной раз с солидным ингредиентом, мотающимся под тощей попкой. Тогда Рая с причитаниями ловила его, снимала с ребёнка колготки и бросала рядом — где придётся. Она потом собиралась постирать их, но общее недомогание так доставало её, что мокрые вонючие комки целый день копились по всей квартире — до прихода отца. Ближе к вечеру Рая бессильно поднималась с дивана и замачивала всё это безобразие в общей ванне. Оно прокисало в воде всю ночь, а утром женщина со вздохами закладывала воняющую массу в стиральную машину, принадлежавшую покойным хозяевам квартиры.

Лён ненавидел теперь заходить в ванную комнату и старался умываться как можно скорее, пряча при этом, как классический жлоб, все умывальные принадлежности к себе в диван.

Новый папаша вбил в кафельную стену гвозди, натянул верёвки и теперь над ванной вечно сушилось какое-то бельё. Особенно Лёна шокировали женские трусы с многочисленными мелкими дырками и застиранные лифчики с перекрученными резинками. Зоя всегда стеснялась вешать своё бельё даже при сыне, не говоря уже о Семёнове — она умела сушить своё нижнее бельё незаметно, хотя всё у неё всегда было аккуратно.

У старшего из мальчиков — у Пети — была своя страсть: он обожал сидеть на подушке Лёна. Так сядет с ногами и сидит, раскрыв слюнявый рот и бессмысленно вытаращив глаза. Поэтому с некоторых пор Лён стал убирать свою постель в диван — его открыть у братьев не хватит сил. Туда же он стал прятать и свои личные вещи: одежду, учебники и даже обувь.

Перешагивая через безголовых солдатиков, разбросанных по всей комнате — это братья завладели его пластиковым войском и поотрезали ему головы — Лён добрался до дивана и приподнял сидение, чтобы достать оттуда тапки и спрятать кроссовки. Ненормальность ситуации бесила его, но лучше уж так, чем утром обнаружить, что кто-то из братьев шатался по квартире в его кроссовках, как любят это делать дети, и по невнимательности помочился в них.

В диване обнаружилось нечто интересное. Поначалу Лён решил, что новая семья совершила набег на его ухорон и решила складировать в его диван свои вещи. Но, потом оказалось, что в больших белых пакетах его ждут подарки от друзей.

— Вавила, Вещун! — с радостным изумлением Лён обнаружил, что его снова тайком посетила эта весёлая пара. Неужели они в курсе его проблем настолько, что даже знают, где прятать еду?!

Счастливое чувство охватило его. Селембрис его не бросила — они заботятся о нём, тайком обходя запреты Жребия. Однажды испытание кончится, а вместе с этим и его проблемы. Он найдёт Лембистору такого плохого человека, какого и самому будет не жалко. Если бы не Леночка, оно уже свершилось бы, и он был бы свободен. Но, Леночка не знала этого и поступила так, как считала правильным. Когда же всё закончится, он снова встретит Пафа. Он снова будет свободен оставаться на Селембрис столько, сколько пожелает. А там у него почему-то никогда не было проблем ни с едой, ни с ночлегом. И тогда плевать ему на папашу и его семью.

— Ты что такое сделал с замком? — с вытянутым от гнева лицом явился в его комнату отец.

— А что такое? — осведомился Лён. — Он сломан?

— Нет, он не сломан, но закрыт снаружи. — сказал Косицын-старший, весь покрываясь пятнами.

— Наверно, вы сами так и закрыли. — невозмутимо заметил Лён. — Я пришёл, смотрю: дверь не заперта. Прямо не знаю, как воры всё не вынесли. Кстати, если не дадите мне ключи, я пожалуюсь в инспекцию по делам несовершеннолетних, что вы ущемляете мои права.

— Как разговариваешь с отцом?! — в бешенстве вскричал Косицын-старший.

Лён вскочил с дивана. Он почувствовал, что ненависть заливает его разум. Руки так и чесались от желания сделать пасс, а на язык просилось одно слово.

— Какой ты мне отец. — едва сдерживаясь, сказал он. — Пошёл отсюда, пока не превратился в мокрицу.

— Ты лишён ужина. — внезапно обретя ледяное спокойствие, ответил отец.

— Пошёл ты… — уже спокойнее ответил Лён, возвращаясь к последнему, что оставалось у него в этом доме — к дивану.

— Ну, что я сделаю с этим мерзавцем? — уныло отвечал на плаксивые жалобы Раи Косицын-старший. — Ну, знаю я, что ты его боишься. Я сам его боюсь.