"Свободный Волк" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 11

Путь в Манимаху был неблизок. Уже две недели они пробыли в пути, хотя и ехали так быстро, как могли, чтобы не загнать коней. По дороге три скитальца миновали город, в котором не намеревались задерживаться. Останавливаться в городах, кишащих как шпионами Аффары, так и шпионами Дианора, было опасно. В провинциальных местечках, в деревнях, в придорожных трактирах, на чужих сеновалах было гораздо безопаснее. Погода стояла теплой, и последнюю ночь путники переждали в лесу у небольшого костерка. Последним пунктом перед прибытием на место был город Муртазан. Они уже собирались пересечь границу очередного марионеточного государства, чтобы потом направить свой путь на север, в Терту.

Этот город был таким же, как и все те, что во множестве уже тут видел Стайс. Такой же грязный, такой же скособоченный. По окраинам ютились в тесноте одноэтажные домишки, поближе к центру дома сгрудились, словно выстроились в тесную очередь. Улицы кривые и узкие. Отсутствовала зелень.

Даже солнце, казалось, не желало светить над городком так весело, как делало это за его пределами.

Трое путешественников ехали по улице гуськом, чтобы не занимать всю улицу. Они обгоняли одного за другим людей, спешащих все, как один в одном направлении. Люди возбужденно переговаривались, судачили, смеялись.

— Что это они все забегали? — удивился Стайс.

— Наверно, опять на площади какое-нибудь представление. — безмятежно ответил Мосик. — Приехал цирк. Или, что еще занятнее, дают представление на эшафоте. Чем еще заняться в таких убогих городках?

Они пришпорили коней и стали обгонять толпу. Необходимо свернуть в сторону подальше от площади. На месте сборищ рыщут во множестве шпионы. И было бы очень неосмотрительно попасться им на глаза. Наверняка, трудами дяди описание внешности трех путников стало хорошо известно всем шпионам. По уверениям Мосика, сыскное дело тут налажено со вкусом.

Но прохода все не было. И трое путешественников оказались вовлеченными в густеющую толпу, бегущую на площадь. Неистово тащило какой-то гнусной вонью.

Мосик выругался и спешился, чтобы не возвышаться над толпой. Стайс тоже спешился. На лошади осталась только Гвендалин, она прикрылась плащом и шляпой, чтобы не быть особенно заметной.

Из разговоров, доносящихся отовсюду, они узнали, что собираются вешать шайку фальшивомонетчиков. Мосик, как услышал, так забеспокоился — это ему очень не понравилось. Видать, у него было предостаточно друзей среди подобной братии. Он даже постарался надвинуть пониже на нос шляпу и старательно сутулился, чтобы скрыть свой рост. При такой толпе, которая с выкриками, смехом и разговорами возбужденно перемещалась по площади, пытаться убраться прочь, значит, обратить на себя внимание. Люди разгорячались выпивкой, кое-где даже возникали драки. Всем не терпелось увидеть представление.

Эшафот был готов к приему посетителей, на нем прохаживался вдоль ряда виселиц здоровенный малый в колпаке, разряженный, как елка. Ему кричали из толпы, залезавшей почти на дощатую платформу эшафота, что-то развеселое. Он так же весело отругивался и отпускал шуточки. Где-то заиграла музыка, забухали барабаны, загремели бубны. Толпа принялась приплясывать.

— В этих странах так ненавидят фальшивомонетчиков? — в самое ухо спросил у Мосика Стайс.

— Нет, конечно! — ответил тот. — Просто людям скучно. Вся их жизнь проходит в условиях такой стесненности и страха, что они буквально звереют, когда видят, как кому-то достается, а им — нет. Да здесь половина народу хоть в чем-то да провинилась перед законом. Тем более приятно, что попался кто-то другой, а не они.

Раздался многоголосый вопль, и Стайс всмотрелся через головы плюгавых горожан, что там такое вызвало у них такой восторг. Оказалось, что шли в два ряда стражники. Это были бравые ребята, выряженные с щегольством. Их одежды были настолько же театрально яркими, насколько серой и невзрачной была одежда людей в толпе.

Вокруг кишели испитые рожи, доносилась ругань, стоял тяжелый запах вспотевших тел. Стайс ощутил дурноту и оглянулся на Гвендалин. Она сидела на лошади прямо, глядя темными глазами далеко вперед. Воротник плаща скрывал ее лицо до половины. Она была спокойна. Толпа прижимала их к стенам домов.

«Очевидно, нам придется быть зрителями на этом празднике» — подумал Стайс.

Мосик постепенно приходил в возбуждение, поддаваясь настроению толпы. Он терял осторожность, начал посверкивать глазами, вертеться и заглядываться на горожанок.

Женщины кокетничали, строили глазки, приставали к незнакомым. Многие были выпивши. Всеобщее возбуждение достигло апогея.

И тут забили барабаны. Толпа истошно завопила. Представление начиналось.

Среди двух рядов стражников промаршировали колонной солдаты, одетые опять же, словно бабочки. Ярко-желтые костюмы, украшенные помпезными бантами. Такие же банты на высоких пиках. Солдаты начали теснить толпу, освобождая место перед эшафотом. Раздались крики. Солдаты вели себя бесцеремонно, действовали кулаками и даже пиками. Кому-то досталось очень больно. Кричали женщины. Кого-то повели прочь, протискиваясь через толпу. Судя по воплям, у кого-то начались роды. Все это привело толпу в неистовство. Раздавались шуточки, люди подпрыгивали, стараясь разглядеть, кого так прихватило.

Мосик одурел и полез вперед, поближе к эшафоту.

— Куда попер, громила! — орали на него.

Он отругивался и щедро возвращал обратно зуботычины и подзатыльники. Весь народ только тем и занимался, что пихал друг дружку. Стайс забеспокоился. Он вручил Гвендалин поводья от лошадей, своей и Мосика и принялся протискиваться вслед за дружком. Его тыкали в бока, лупили по шляпе, дергали за камзол, но он не отвечал и продирался сквозь толпу вслед за Мосиком, который плыл, как айсберг.

Опять забили барабаны, и снова площадь огласилась воплями толпы. Показались глашатаи — они шли гуськом, и трубили в трубы. Взобравшись на помост, они встали на четырех его концах и застыли в молодецких позах.

Под улюлюканье, закидываемые всякой дрянью, шли к помосту приговоренные. Три женщины и четверо мужчин — все были скованы цепями и шатались от побоев. Во ртах у них были кляпы. Палач встретил их таким радушным жестом, так шутовски раскинул руки, что вся толпа заколыхалась, гогоча от удовольствия.

Осужденные взошли на эшафот и выстроились в ряд. Глашатаи немедленно зашевелились и раскрыли свитки, которые держали в руках. Все действие было так театрально обставлено, с таким вкусом, так празднично, что Стайс почувствовал, что для всех собравшихся это являлось и впрямь настоящим удовольствием. Он находился уже недалеко от эшафота. Мосик вылез в первый ряд и стоял, разинув рот, как многие в толпе. На его лице было такое же тупое выражение, как и на всех прочих лицах. Гремела музыка, люди приплясывали от нетерпения.

И тут все смолкло. Глашатаи надулись и затрубили в гнусавые свои трубы. Протрубив три раза, они принялись синхронно выкрикивать слова, читая текст. Зачитывались преступления тех семерых, что сегодня будут казнены. Толпа стояла, затаив дыхание, и слушала, как откровение, в чем именно замешаны преступники. Какой ущерб нанесли они стране и лично каждому. Осужденные не шевелились. Стайс не смотрел на них — он добрался до Мосика и ждал теперь, когда все снова зашумят, чтобы можно было его растормошить. Мосик был словно загипнотизирован.

Тут глашатаи кончили читать, и снова завизжала музыка. Палач по совместительству являлся также и конферансье: он отпускал веселые шуточки, зубоскалил. Из толпы отвечали ему так остроумно, что веселье било, как фонтан.

— А теперь, друзья, — услышал Стайс, — начнем разыгрывать билеты!

Он удивленно поднял глаза. Помощники палача навешивали на осужденных номера.

— Итак, любезные, выбираем того, кто будет выбирать шары! Выбираем выбирающего!

Все оценили шутку и ответили с большим энтузиазмом. Из толпы полезли вперед несколько человек. Их колотили по головам, дергали за одежду да так, что почти совсем всю оборвали. Полуголые претенденты на выбирание шаров вызвали у тех, кто их видел, приступ смеха. Выбирающие залезли на специальное возвышение.

— А ну, кто самый у нас крепкий?! — закричал палач.

И выбирающие принялись дубасить друг дружку специально поданными для этого палками с упругими шарами на концах. Трое слетели с постамента сразу и под улюлюкание толпы скрылись среди нее. Остались еще четверо.

Постепенно претенденты выбывали, падая с высокой стойки, и вот остался лишь один с разбитой в кровь физиономией, в одежде, разодранной на полосы. Он подпрыгивал в восторге, и толпа голосила на все лады. Победитель приблизился к палачу с довольным видом.

— Ну вот, теперь мы можем, наконец, ребятки, приступить и к жеребьевке! На сцену выкатили яркий барабан с семью шарами.

— Вы знаете, поганцы, что в одном шарике есть приз! — весело сообщил толпе палач-конферансье. — Один из этих танцоров, что сегодня попляшут с матушкой Свекровью, возможно, получит свой шанс начать жизнь заново! Если только кто-нибудь из вас, мерзавцев, найдет в своем кармане пятьдесят монет и заимеет страстное желание бракосочетаться с тем негодным барахлом, что нам сегодня выставили на продажу! Кому в хозяйстве не хватает вора?! А, может, кто желает дома завести машинку и печатать галеманы? Тогда к следующему разу у нас найдутся тут еще немало желающих поплясать с госпожой Свекровью! Толпа весьма ценила остроумие конферансье и вся так и помирала со смеху.

— Да не тяни, горластый! — заорал Мосик. — Давай крути свой барабан!

— Ба! Вот нетерпеливые какие! — ответил ему палач. — А ну, давай, красавец, тащи сюда свои монеты! Ставим ставки!

Вот тогда-то Стайс и понял, что веселье еще и не начиналось! Что тут поднялось! Все полезли приобретать билеты, едва не повалили стражников, дрались так, словно пришел конец света. Стайс потерял в ревущей толпе Мосика — тот ворочался где-то впереди, как медведь в овчарне. Через полчаса примерно все билеты были проданы, и толпа побитых и растерзанных зрителей заняла свои места. Стайс тоже получил пару раз по голове и едва не потерял шляпу. Он снова увидел высокую фигуру Мосика и снова принялся к ней пробираться.

— Первым выпал… — палач помедлил, — номер пупер!

Оглушительный рев, словно все ждали именно номер пятый, а не какой-нибудь еще.

Никто не слышал воплей жертвы. Высокого мужчину втащили на скамейку, накинули на шею петлю. И палач-конферансье поднял руки, требуя всеобщей тишины. Толпа смолкла на удивление быстро, словно выключился звук.

— Право осужденного на последнее слово! — крикнул палач и картинным жестом выдернул изо рта казнимого кляп.

Все замерли. Мужчина оглядел толпу ошалелыми глазами и неожиданно залился громким смехом. Толпа так и грянула в ответ! Он задергался, а они все еще хохотали. Палач дал насладиться всем присутствующим зрелищем и снова поднял руку.

— Ну, кто у нас сейчас счастливчик? — весело спросил он под стоны изнемогающей толпы. И, взяв из рук выбирающего шарик, воскликнул:

— Номер дритто!

И, не дожидаясь, пока все прохохочут, поволок вторую жертву к пьедесталу. Это была женщина.

— Ай, какие формы! — вскричал палач, когда немолодая жертва заколебалась на шатком табуретике. Ей тоже дали последнее слово.

— Это ложь! — крикнула она. — У нас просто отняли ферму! И закачалась.

Толпа хохотала так, словно женщина сморозила самую веселую на сегодня шутку. Стайс задергал друга за рукав, но Мосик словно остекленел.

Следующим выпал невысокий щуплый парень. Когда ему дали последнее слово, он ответил палачу, который осведомился, не жмет ли ему воротничок:

— А пошел ты…

И подробно объяснил, куда конкретно стоит отправляться конферансье. Тот выслушал, зажмурясь, вышиб табуреточку и зааплодировал повешенному. С парня полилась моча.

— А вот ученый человек! — воскликнул палач. — Преподаватель сельской школы! Ну только подумайте все, на что расходуются ученые мозги! Вот она, антилегенция! В расход вредителя! Дадим последнее словцо?

В толпе обнаружились разногласия и возникла потасовка. Палач умело поддерживал горение посредством шуточек. Но дискуссия затянулась, и на сцену был приглашен кордебалет. Девицы в коротких пышных юбках лихо отплясывали, топоча каблуками по дощатому помосту, как кавалерия на марше. Под это веселое музыкальное сопровождение учитель закачался на веревке без последнего напутствия для зрителей.

Потом выступил снова фермер, очевидно, муж той клячи, что теперь висела без движения в своем обтрепанном платьишке. Ему дали слово, и он негромко и с сожалением сказал:

— Идиоты. И спрыгнул с табурета.

Стайс вдруг почувствовал в Мосике движение — тот содрогнулся. Толпа вся бесновалась, а Мосик начал оглядываться с таким видом, словно проснулся и обнаружил себя попавшим к вурдалакам.

Шестого Стайс даже не заметил: он спешил увести Мосика, с трудом протаскивая его сквозь потные вонючие тела, дрожащие от возбуждения. Женщины стонали так сладострастно, некоторые расчесывали себя ногтями до крови.

— Последний номер!!! — взревел конферансье. — Счастливый номер! Вот она, наша крошка! Смотрите на счастливицу! Ну, кто сегодня дамочку потащит в койку?! Мосик обернулся.

На сцене стояла рослая особа, которую Стайс ранее принял за мужчину, поскольку она была в штанах. С ее головы сорвали мешок, и все увидели растрепанную и чумазую девицу.

— Да вы посмотрите только, что за стать! Какой могучий круп! — палач звонко шлепнул ее по заду. — Ну-ка, кобылка, побегай рысью!

И он взбодрил ее кнутом. В толпе уже топтались в моче, натекшей с некоторых, особо возбудимых дам. Толпа зверела от испарений собственных тел. Она напоминала большое пьяное животное. Все эти лица слились в глазах измученного Стайса в одно сплошное месиво, колыхались раззявленные в хохоте грязные пасти, из которых тащило помойкой. Его хватали жадные, скрюченные в пароксизме страсти пальцы женщин. Он стиснул зубы и тащил Мосика через толпу.

— Сейчас повешу! — весело пообещал палач. — Последний раз предлагаю! Кто берет добро?!

И поволок девицу к стойке. Она вдруг выплюнула кляп и издала жалобный вопль.

Мосик передернулся и повернулся так резко, что Стайс чуть не упал.

— Не надо! — крикнул он так громко, что перекрыл рев толпы.

— А, ну! Вот и кавалер нашелся! — обрадовался ведущий шоу. — Иди сюда, кретин! Сейчас ты нам попляшешь!

Мосик, которого Стайс с таким трудом оттащил от эшафота, ринулся туда, как бык, раскидывая народ и топча ногами упавших зрителей.

— Нет, ну вы смотрите только, как торопится в объятия к красотке! Милый, это будет не сейчас! Сначала попляши перед народом. Какой закажем танец молодцу?

— Трепыхалку! — крикнули в толпе.

— Нет, бузотерку!

Мосик уже залез на помост и стоял, тяжело дыша и глядя на заигравшегося палача своими маленькими злыми глазками.

«Что-то сейчас будет!» — с внезапно настигшим его истерическим весельем подумал Стайс.

Палач так вошел в свою роль, что приблизился, пританцовывая, к Мосику и обхватил его за большую талию.

— Давай, красавчик, покажи нам трепыхалку!

— Бузотерку. — с ненавистью проговорил отрезвевший Мосик и врезал конферансье по румяным губкам. И поддал ногой, когда тот рухнул навзничь.

Стайс думал, что его тут же и поднимут на пиках, но вышло все иначе. Видимо, избиение конферансье являлось частью программы. Веселье в толпе походило на всеобщее безумие. Стража предпочла не вмешиваться в ход представления, и конферансье пришлось самому расхлебывать последствия своего остроумия.

— Вот так парень! — вскричал он, поднявшись с пола и выплевывая зубы. — А денежки есть у нашего красавца? Что-то, помню я, он опустошил свой кошелек, когда усердно делал ставки! Мосик схватился за свой пояс. Кошелек был пуст.

— Ай, негодник! Он обманул нас! — с ликованием воскликнул конферасье. — На мыло гада!

Стражники уже хотели спихнуть Мосика с помоста пиками, прямо в жадные лапы толпы, но Стайс достал из-за пазухи кошелек с деньгами.

— Мосик! — крикнул он и бросил плотный мешочек через головы стоящих прямо в ловкие лапы товарища. Сочно брякнули полновесные галеманы.

— Продано! — взревел конферансье, пуская носом кровавую соплю. Мосик хотел уж скрыться со своей ненаглядной добычей, но не тут-то было!

— Эй, красавец, ты намереваешься жить со своей милашкой во грехе?! — массовик-затейник был так изумлен!

— А как же бракосочетание?! Нет, милый, все следует проделать честь по чести!

Стражники пришли в движение и потеснили Мосика с девицей обратно на помост. Он пятился, как медведь, одолеваемый собаками.

— Просим на публику священника! А ну, просите, обормоты! — крикнул конферансье в толпу.

— Священник, выходи!!! — неистово орали в толпе.

— Плохо просите, засранцы! Просите громче! И заорал так оглушительно, что едва не растерял кишки:

— Священник, где ты там?! Ребятки заждались! У нас тут свадьба на мази!

Откуда-то, как черт из коробочки, выскочил шутовски разряженный священник. Он посылал всем воздушные поцелуи и подпрыгивал, изображая игру на струнном инструменте. Вся его румяная физиономия выражала такое счастье!

— Священник!!! — завизжал, как резаный, конферансье.

— Священник!!! — завопила в неистовстве толпа.

— Я к вам пришел сегодня, чуваки, — начал в однообразном ритме под звуки ударных инструментов объяснять священник, — чтобы бракосочетать одну шалаву с одним нехилым чуваком!

Он со значением покивал головой, приглашая всех к веселью. Когда толпа бешено зааплодировала, топая ногами, он продолжил:

— Потому что узы брака, проходимцы, я считаю, удержат всяких лабухов, навроде вас всех, от всякого греха, а тем более от блуда!

Конферансье в продолжении всей этой речи безостановочно тряс чреслами, приглашая всю аудиторию к осознанию всей важности события. Услышав про блуд, он воскликнул, обратясь к народу:

— Блудите, обормоты?!

— Блудим!!! — радостно ответили ему.

— Все слушайте сюда! Сюда! Сюда! — приговаривал священник, приплясывая. — А, если кто не просекает ответственность момента, тому мы вдарим в глаз! В глаз! Все чуваки скажите: Е! Е!

Музыка ритмично пробивала один и тот же бесконечный такт. Все на площади дружно трясли щеками, задрав вверх руки с выставленным указательным пальцем. Площадь ощетинилась, как еж.

— Двигайте сюда, уроды! — крикнул Мосику и его невесте священник. — Сейчас я вас благословлю на узы брака! Загремел воровской марш, и выбежали разряженные ангелочками лилипуты.

Вся площадь колыхалась, все приплясывали. Неподвижными оставались только шесть повешенных.

Под общий хохот священник прочитал над Мосиком и девушкой какие-то веселые стишки.

— А теперь целуйтесь, молодые! Мосик начал упираться, он был весь красный и вспотевший.

— Целуйся, падаль! — с угрозой проговорил ему на ухо конферансье. — Не порть нам праздник. А то закачаетесь на виселице.

— А теперь торт молодым! — заревел он, когда молодые с отвращением поцеловались.

Внесли на блюде тортик, сляпанный из какой-то дряни и щедро украшенный гнилой яблочной кожурой.

Мосик в ярости схватил тортик и метко запустил палачу в физиономию, а тот тут же выхватил откуда-то другой и ловко вмазал ему в ответ — всё оказалось хорошо продуманной подставой! Ликующая толпа принялась махаться тортиками: эту дрянь уже держали наготове, и за нее в толпе отдавали неплохие деньги.

Конферансье кидал в толпу гнилыми яблоками. Оттуда летели снаряды и покруче. Досталось всем — стражникам, глашатаям, лилипутам, конферансье, священнику. И, конечно, трупам. Стайс тоже примостился кидаться и старательно метил в палача.

— Эй, парень, ты кидаешь в меня одного! — с неудовольствием закричал палач.

— Тебе за это платят! — мстительно ответил Стайс. — Отрабатывай получку!

Под эту суету Мосик быстренько скатился с помоста, волоча с собой почти бесчувственную красотку. Стайс распихивал зрителей, вопящих в возбуждении, как свиньи на бойне.

Мосик, щедро награждаемый щипками и пинками, продирался сквозь толпу, таща за собой на буксире одуревшую девицу. Её драли за волосы расшалившиеся мужички, она яростно лягалась и кусалась, изрыгая такую брань, что все уписывались от восторга.

— А теперь у нас концерт! — воскликнул палач, который даже не подумал утереться. — Танцы, музыка, закуска, выпивка и бабы!

Дальнейшая программа, развиваемая прямо под шестью качающимися трупами, отвлекла внимание толпы от Мосика, его девицы и Стайса.

Благодаря проклятому конферансье и его представлению, они сумели выбраться с площади. Гвендалин уцелела среди толпы и сумела сохранить их скакунов.

Стайс поспешно вспрыгнул на лошадь позади нее, предоставив своего жеребца рослой девице. И они вчетвером молча ринулись долой из города, название которого Стайс даже не запомнил.

Они отмылись в ручье от чужого пота, соплей и вони. На эту операцию ушло почти все мыло, что купили накануне. Вместе с грязью Стайс смыл с себя и напряжение тех нескольких часов, что провел на площади.

Мосик был непривычно молчалив. Только когда они все вчетвером уселись вокруг костра и залили пустоту в желудках дешевым вином, которое Мосик не забыл изъять у одного торговца, спешившего на праздник с подводой всякой снеди, только тогда они заговорили. Сначала ни о чем, о всякой чепухе.

— Нам нужна еще одна лошадь. — деловито проговорила Гвендалин.

— Нам ничего не нужно! — с ожесточением ответил Мосик. — Она с нами не поедет! Достаточно того, что избежала виселицы!

Молчащая девица, которая, когда ее отмыли, оказалась вовсе не красавицей, с немалым пафосом воскликнула:

— Я была воровкой, а не фальшивомонетчицей! Они все наврали!

— Какая разница, конец все равно один. — мрачно ответил ей Мосик.

Стайс вдруг ощутил тяжкую тоску: фермеры, ни в чем не повинные, погибли, а эта воровка выжила!

Воровка неспокойно поблескивала глазами, ее исцарапанное некрасивое лицо выражало настороженность. Вся ее поза выдавала готовность немедленно удрать.

— Ну, чего ждешь? — грубо обратился к ней Мосик. — Катись отсюда!

— Я, между прочим, твоя законная жена! — дерзко заявила ему нахальная девица.

— Что?! — Мосик вскипел. — Тебя мне только недоставало, шпана навозная!

Он ринулся к девчонке, всем своим видом показывая, что намерен свернуть ей шею.

— А зачем ты меня спасал?! — со слезами крикнула она, убегая прочь.

— В самом деле, зачем? — удивился Мосик.

Не успели они тронуться, как на поляну снова выскочила девица с таким видом, словно за ней гналась волчья стая. Вперив в Стайса свои безумные гляделки, она громко прошептала:

— Там ищут кого-то! На дороге солдаты! И принялась вскарабкиваться на лошадь Мосика.

— Одурела, паршивка! — он принялся скидывать ее.

— Сюда! Ко мне! — кратко приказала ей Гвендалин и хлопнула коня по крупу.

Девица моментально запрыгнула к ней за спину. И все трое коней припустили галопом. Они молча удирали от погони, пробиваясь сквозь заросли.

— Что я им сделала?! — скулила девица за спиной Гвен.

— Молчи, дуреха. — ответила та ей. — Не тебя ищут. Спустя некоторое время она поинтересовалась:

— Как тебя зовут?

— Чумичкой кличут.

— Имя у тебя есть?

— Не знаю. Может, есть. — таков был ответ красотки.

Прошло немало времени, когда они решили остановиться. Лошадь Гвендалин устала под двойной ношей и стала отставать.

— Зачем ты ее взяла? — спросил Мосик, имея в виду девицу.

— Сам догадайся, стоило ли оставлять ее? — ответил за Гвен Стайс. Про себя он удивился странной враждебности Мосика к этой несчастной. Они решили дать лошадям отдых, а заодно обсудить дальнейшие планы.

Место, где остановились путники, оказалось развалинами старого загородного дома. Сначала их обследовали и убедились, что свежих следов вокруг не наблюдается. Рядом протекала веселенькая речка. Наверно, когда дом был цел и заселен, тут все выглядело довольно уютно. Развалины стояли на хорошем, теплом месте.

Мосик принялся выкидывать из мешка провонявшие одежды, в которых он побывал на эшафоте. Стайсу тоже пришлось скинуть камзол и остаться в рубашке. Он рассмотрел свою одежду и вздохнул.

— Можно, я постираю? — робко спросила девица. Ей тоже не мешало переодеться, и Гвендалин нашла в своем мешке одежду на ее высокий рост.

— Почему ты с ней возишься? — недовольно спросил Мосик.

— А почему ты с ней так груб? — спросила в ответ Гвен. — Тебе-то она ничего не сделала плохого. Злишься, что денежки потратил?

Стайс догадывался, в чем тут дело. Мосику противно оттого, что он так легко попался на ту массированную психологическую обработку, которую они сегодня наблюдали на площади. Но не это было странно, а то, что он понимал это. Ценности, поставленные с ног на голову. Обсмеяны все добрые человеческие чувства. Невыразимо жестоко опошлено все святое в душе. Извращен вкус. Как сказал там Мосик? Порченый народ. И сами понимают, что порченые. И с хохотом погружаются в навязанную им мерзость. Фермер один был трезвым в этой толпе. Его спокойно брошенное в беснующуюся толпу слово проникло только в Мосика. И вот тот под влиянием момента решился спасти одну жертву. И его полуосознанный порыв тут же обгажен, закидан нечистотами, обсмеян. Кто мог бы вынести такое унижение! Гвен к нему несправедлива. Не она корчилась там, на подмостках. Поэтому он сказал:

— Не приставай к нему.

— Нет, ну все же, почему? — не согласилась Гвен.

— Я сказал, не приставай! — возвысил голос Стайс. И она удивленно умолкла.