"Красный Кристалл" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

Глава 28

Стены пещеры раздвигались, как будто гора была живая, и теперь она разевала глотку в долгом зевке. Глухой конец пещеры теперь ушёл далеко, и его не было видно. На месте, где он раньше был, образовался просторный провал, из которого исходило красное свечение и доносились глухие вздохи. Похоже, Ксиндара не ошибся — эта гора была вулканом.

Придерживая раненую руку другой рукой, Лавар подошёл к краю и осторожно заглянул внутрь.

— Не видно ничего, — сказал он, отворачиваясь от тяжёлых испарений.

Ираэ сидела на камне, глядя на вход сухими глазами. С той стороны уже не было слышно голосов, и, похоже, отряд герцога, как и он сам, погиб. Кристалл же продолжал исторгать из себя дрожащие дымы. Казалось, это длится вечность.

— Гранитэль! — позвал Лён, надеясь услышать что-то от прицессы, но ответа не последовало, лишь обернулась и посмотрела на него графиня Ираэ.

Лён подошёл к наружному краю и посмотрел на горы. Их очертания колебались, как будто землетрясение встревожило весь край. Что-то было здесь неправильно.

Он посмотрел на море, хорошо видное отсюда, — по поверхности его летали и взрывались огни. Из глубины всходили кипящие потоки, они вспухали и выплёскивали фонтаны воды, среди которых разлетались щепками суда.

Внезапный грохот разнёсся над горными цепями — осела и рассыпалась на камни огромная гора. Осколки ещё некоторое время шевелились, потом основание под ними начало проваливаться, и миллионы тонн породы стали уходить вглубь распахнутого земного чрева. Это было так ужасно, что все трое остановились на краю пещеры, в ужасе глядя на падающие вершины. Такое впечатление, что под незыблемыми горными цепями образовалась пустота, и теперь туда проваливался мир.

— Не может быть… — с большими глазами шептал Ксиндара.

— Что происходит, Румистэль? — хрипло спросила Ираэ.

— Я не знаю, — в отчаянии ответил он. Неужели так выглядит возвращение пространство к нормальной метрике? Но ведь замыкание его произошло без всякой катастрофы — об этом он точно знал, поскольку вместе с Кореспио искал в старых хрониках какое-либо упоминание о трагедии, заключившей эту область в непроницаемый кокон.

На месте многих вершин открылись зияющие раны, над которыми колебался пар. На месте ближайшей горы была дыра, и из неё вылезла живая тварь. Нечто цвета огня выбралось наружу и стало оглядываться. За ним вылезла вторая тварь, такая же красная, она разинула пасть и издала хриплый рёв. Следом вышли ещё с десяток. Они топтались на месте и медленно меняли цвет, и вот уже не красные, а тёмные существа принялись разбредаться среди разорённых горных цепей. Из огнедышащих щелей продолжали вылезать новые и новые чудовища. Они поднимались за задние конечности, потряхивая короткими крылышками.

— Это же сквабары! — прозрел вдруг Лён.

— Кто? — болезненно вздрогнула Ираэ.

Он промолчал — бесполезно объяснять графине, кто такие сквабары. Это было начало гибели Дерн-Хорасада, а он обещал помочь в спасении. Именно его попытка разгерметизировать пространство обрекла город, а затем и весь край на гибель. Осталось ждать конца процесса, чтобы потом вернуться и начать борьбу за выживание великого города короля-мага.

Зыбкий звук пошёл от Красного Кристалла, и все трое вернулись к нему. Это было сделано вовремя, поскольку в следующий миг произошёл обвал у входа — отвалился целый внешний пласт и с грохотом пошёл вниз. Часть горы откололась, как стенка зуба, вместе с ней обвалилась ещё больше крыша, и Красный Кристалл вместе с людьми оказался почти снаружи — за ним был только таинственный провал, из которого доносились вздохи магмы.

Внезапно свет с небес иссяк, как будто солнце скрылось. Всё погрузилось во тьму, в которой слышались лишь тяжкие стоны земли и рокот моря. В следующий момент солнце выплыло и осветило кровавым светом мятущиеся воды. Оно быстро плыло по небосводу и через минуту скрылось за противоположным краем горизонта. Снова наступила тьма, и снова через минуту выскользнуло солнце. Эта игра дня и ночи ускорялась, и на небе образовалась размазанная сияющая полоса. Тьма уже не покрывала землю, но свет стал тусклым.

— Смотрите, что это?!! — вдруг закричала Ираэ, указывая рукой на Дерн-Хорасад.

Упавшие вершины открыли панораму города, в котором происходило быстрое и неразборчивое мельтешение, как в муравейнике. Стены его оседали и рассыпались, башни превращались в прозрачное кружево и так же моментально исчезали, дома превращались в развалины, и среди этого копошилось что-то, как будто мелкие жуки растаскивали город по крупицам.

Что-то страшное происходило и с морем. Оно стремительно отступало от берегов, оставляя после себя черноту, а та быстро высыхала. На глазах у изумлённых наблюдателей местность быстро преобразовывалась в грязную пустыню. Исчезла зелень, рассыпался в прах город, испарилось море, и Лён понял, что видит то, что видел уже ранее — сухую безводную пустыню, среди которой жили лишь ненасытные твари из преисподней.

Он обернулся к тому месту, где исходил дымами Кристалл. Теперь до него дошло, что он видел: на его глазах прошли над этой землёй века, и лишь вершина горы пока сохранялась нетронутым островком среди океана темпорального ускорения.

В следующий миг Ксиндара указал ему рукой на что-то.

Издали неслось на них нечто непонятное, как будто горизонт сворачивался в рулон, заматывая в себя землю. Из-под этого вала мрачно светились красные огни, как будто длинная-предлинная колбаса поджаривалась на гриле.

Небо искажали всполохи, сухие молнии носились среди сокращающегося пространства. Стада сквабаров метались по дну высыхающего мира. Над ними порхали и рассыпались в прах стаи похожих на одеяла тварей — время безжалостно уничтожало их.

Останки Дерн-Хорасада, пожранного временем, вдруг задрожали и рассыпались в пылинки, и вся эта масса устремилась вглубь алчной глотки, уминающей этот мир. С бесшумным грохотом рассыпалось прочнейшее базальтовое плато, и глухое бормотание темпорального прибоя надвигалось на скалу, в одиночестве стоящую среди умершего пространства. Сверху падало, как камень, небо.

Одна гора стояла посреди хаоса всеобщей смерти. Часть её обкололась и улетела вниз, вторая половина всё также возвышалась, сохраняя на себе примету — раздвоенную макушку. Вспененная волна материи, похоронившей в себе мир, приближалась. В ней бурлили осколки прежней жизни, вынося на гребень то остатки черепицы, то осколки обработанного камня, то мёртвые деревья. Этот мир умер. В несколько минут он прожил века, а, может быть, тысячелетия. И вот пространство сокращалось, сворачивая свои параметры и обращая их в ничто. Через минуту темпоральная волна захлестнёт и их.

Лён обернулся к Красному Кристаллу, из которого по-прежнему никто не появился. Он уже понял, что в чём-то Гранитэль ошиблась, а так же понял, что больше не услышит её голоса — принцессы больше нет.

Лавар Ксиндара стоял, забыв про раненую руку, и, потрясённый, смотрел на мутную волну, которая через минуту превратит их в пыль, если не случится чуда.

Вдруг Ираэ хрипло закричала.

Из-за обломанной стены показалась рука в лохмотьях — худая, тонкая рука с бледными пальцами, и на площадку, шатаясь, ступил Ондрильо. Его ещё можно было угадать в этом истощённом старостью скелете. Редкие седые волосы свисали клочьями с его черепа. Он остановился на краю пропасти и повёл вокруг себя тусклыми глазами, и в этот миг темпоральная волна ворвалась в пещеру. Она накрыла герцога, моментально превратив в пыть его тело, и та рассеялась, не долетев до пола.

Гневно изгибающиеся вихри пытались пробиться дальше, в глубь пещеры, но что-то им препятствовало, что-то сдерживало эту волну. Но Ираэ того не знала — она с криком кинулась навстречу герцогу ещё в тот миг, когда его тело испарялось временем. Он уже был мёртв, и мёртв века, когда графиня Бланмарк сделала всего лишь шаг.

— Нет, Ираэ!! — крикнул Лён и кинулся за ней. Время липкой рукой схватило его, и он остановился на краю волны — она никак не могла преодолеть последние пять метров. Он вдруг почувствовал, что с ним что-то происходит — нечто неумолимо и быстро отбирало его жизнь, съедая год за годом. А всего в шаге от него стремительно старела Ираэ. Её фигура согнулась, прекрасные волосы словно растворились, оставив лишь паутину. Тело Ираэ как будто разъедала кислота, сначала поглощая плоть, затем и кости. И вот последние пылинки сдуло ветром.

Лён совершил усилие и возвратился назад. Он чувствовал себя разбитым — его как будто высосало время. Он тронул пальцами лицо, с содроганием ожидая ощутить дряблую старческую кожу, но понял, что если и состарился, то ненамного — он оказался лишь на краю волны. Вне себя от потрясения, он посмотрел на друга и увидел, что глаза Ксиндары округлились.

— Кто ты?!! — воскликнул тот, попятясь вглубь пещеры. Там его нога попала на камень, и он сорвался с обрыва в ту дыру, которая сочилась дымом и жаром.

— Ксиндара, давай руку! — закричал Лён, бросаясь наземь и пытаясь ухватить Лавара.

— Кто ты такой?!! — вместо того, чтобы хвататься за его ладонь, вскричал Ксиндара. Он висел на одной руке, второй слабо пытаясь ухватиться за какую-нибудь опору.

— Давай руку! — в отчаянии закричал Лён, не понимая, отчего Ксиндара так себя повёл.

Тот пришёл в чувство и огляделся. Под его ногами, далеко внизу вздыхало пламя, удушливые испарения роняли ядовитую росу на его одежду. Лавар висел, цепляясь одной рукой, и Лён напрасно пытался зацепить его пальцами.

— Ну дай же руку! — сквозь зубы процедил он, изо всех сил цепляясь всем телом за неровности скалы. Лавар неловко потянулся к нему раненой рукой, но в этот миг снизу вырвался широкий огненный язык, лизнув по боку. Горячая струя пролетела над головой Лёна, как змея, и тот на миг пригнул голову, а в следующий миг увидел, как Ксиндара борется с охватывающими его тело длинными и гибкими щупальцами — какая-то тварь из горящего ада вырвалась на поиски добычи!

Ксиндара продержался лишь мгновение и сорвался — нечто уволакивало его. Его лицо, искажённое ужасом и болью, стремительно уменьшалось, а Лён застыл, не в силах чем-нибудь помочь. В последний миг он совершил безнадёжный жест: бросил вслед товарищу пасс защиты, только едва ли это могло спасти Лавара в огненном потоке лавы, в объятиях чудовища, которому расплавленная магма, как рыбе вода.

Лён выкатился на ровную площадку, где исходил последними струями красного дыма Кристалл — в этом бурлящем котле уже виднелись очертания фигуры. Некто шевелился там, пытаясь сесть.

Лён невольно глянул наружу, ожидая, что темпоральная волна вот-вот поглотит последнее прибежище, оставшееся от этого мира. Но волна уже стихала, она редела, словно оставила надежду добраться до тех, кто изначально не принадлежал исчезнувшему миру.

Грохот сверху заставил Лёна отскочить от края — сошёл ещё кусок горы. Теперь от пещеры не осталось ничего, кроме площадки, на которой стоял один человек и сидел среди редеющих паров второй. И только позади дышал жаром провал, в который угодил Ксиндара. Задняя стена пещеры обвалилась, и теперь лишь высокая уступчатая скала торчала, словно палец, с укором указывающий в небо.

Внизу гору омывал прибой из разрушенных останков мира — материя, лишённая формы, перемалывала сама себя. Гора медленно, но верно поддавалась прибою времени — она погружалась в первобытный хаос. Вблизи кипение материи было не таким интенсивным, а далее бесновалась настоящая буря. Но и её поглощало нечто — неясное мельтешение цветов, среди которых преобладали зелёные и синие тона.

Лён обернулся, чтобы посмотреть на то, что оставалось от Кристалла. Красный дым почти рассеялся, и на фоне грязной мути, идущей из кратера, виднелся силуэт — человек как будто смахивал с лица невидимую паутину. Разглядеть его черты под длинными чёрным волосами было сложно. Кажется, он ещё не пришёл в себя. Если это Паф, то они вдвоём угодили в скверную историю. Возможно, старый друг ещё не осознал, что после длительного пребывания в ничто он может вновь увидеть смерть.

Лён уже хотел позвать его, как вдруг увидел свою сумку — он бросил её на пол, когда ступил на пол пещеры. Кто знает, может, те вещицы, которые лежат без дела в этой сумке, помогут как-то выбраться из этой передряги? Он уже протянул руку, чтобы взять своё имущество, как вдруг заметил ещё нечто, что заставило его остановиться. Чуть далее, на краю пропасти, что поглотила Ксиндару, лежала книга. Это была знакомая Лёну вещь — та, что подарил ему Кореспио: история, написанная Скарамусом Разноглазым, летопись исчезнувшего мира.

Невольно Лён подобрал томик, с которым, как думал, расстался навсегда, и сунул его в свою сумку, а ту закинул через плечо. Он обернулся и посмотрел на зловещий прибой, в который погружался небольшой островок стабильности, оставшийся от прежнего мира. С каждым ударом грязная волна подкрадывалась всё выше к маленькой площадке, служившей убежищем двоим. А далее уже со всех сторон текла и приближалась зелёно-синяя среда: сверху больше синяя и голубая, а внизу — зелёная.

— Вставай, Паф, — сказал он другу. — Надо подниматься выше.

— Я не Паф, — едва внятно ответил тот, и сердце Лёна дрогнуло: неужели всё напрасно: он освободил не Пафа, а Алариха?! Гранитэль ошиблась!

Но делать было нечего, и он молча подхватил под руку молодого человека, лица которого никак не мог увидеть — тот всё пытался избавиться от паутины. Едва он вытащил его из углубления в камне, как следом выкатился маленький зелёный огонёк. Лён подхватил его и понял, что видит на своей ладони: осколок Вечности, тюрьма, покинутая Гранитэлью. Принцесса сумела разорвать оковы.

Он молча сунул зелёный огонёк в карман и повернул плохо соображающего человека к последней твердыне, которая ещё могла держать их — к базальтовой вершине.

— Лезь наверх, — велел Лён.

— Зачем ещё? — заупрямился незнакомец, который ни ростом, ни голосом не походил на Пафа.

— Лезь, говорю! — прикрикнул на него волшебник и подтолкнул человека к стене. Над макушкой горы крутилась и болталась серая воронка, но Лён чувствовал — она им не страшна. Человек повиновался, ещё не вполне отойдя от долгой комы. Он послушно полез наверх, а Лён за ним. Лезть было не сложно — земля как будто не тянула их к себе, и лёгкость тела была необыкновенной.

Забравшись на раздвоенную верхушку, они уселись каждый со своей стороны, и тогда человек откинул с лица волосы и огляделся. В первый миг Лён почувствовал ужас — незнакомец не походил ни на Пафа, ни на Алариха. Но потом стало ясно, что это всё же Паф — просто он повзрослел. Время для него во сне шло как обычно, теперь ему на вид можно дать восемнадцать-двадцать лет.

— Ты кто? — спросил его Пафнутий.

— Ты не узнаёшь меня? Я же Лён, твой друг.

Паф с сомнением смотрел на Лёна, явно колеблясь.

Лёну стало страшно: неужели он так изменился? Неужели таинственная темпоральная волна состарила его настолько, что Паф не узнаёт товарища?!

— Я сильно постарел? — спросил он друга, невольно проводя рукою по лицу.

— А сколько лет прошло? — спросил тот. — Десять, двадцать?

Это было тоже плохо, но всё же лучше, чем подумал было Лён.

— Четыре года прошло с тех пор, как ты пропал, Паф. — ответил он.

— Я не Паф, — повторил товарищ.

— Ты умер в образе Алариха, — объяснил ему Лён, — Поэтому продолжаешь считать себя герцогом Вероньярским.

Тот хотел что-то возразить, но передумал. Вместо этого Пафнутий огляделся.

— Что происходит? — с тревогой спросил он, глядя на искажённый черты пространства.

Зелено-синяя субстанция активно наступала, она теснила грязную волну, наплывала на неё, подминала под себя. Бесформенная масса, омывающая вершину, уже дошла почти до седла, которое делило макушку горы надвое, и оба друга невольно поджали ноги. Лён поднял голову и увидел, что грязный смерч над горкой рассосался. И теперь сверху видно только чистое синее небо и солнце, стоящее в зените.

— По-моему, это походит на картину, которая отражается в подвижном зеркале, — заметил Паф, указывая рукой на нечто, что стало походить на горизонт.

Действительно, зелёная субстанция отделилась от голубой. Она успокоилась и стала принимать отчётливые черты: огромные, бескрайние леса занимали всё пространство — дымчато-синие вдали и глубоко-зелёные вблизи. Сосна и дуб, ель и берёза. Низины, взгорки и холмы — всё успокоилось и обрело нормальный вид, какого никогда и не теряло — это только искажение пространства вокруг горы породило смесь цветов.

Вокруг холма ещё клокотало, но беспокойство материи усердно поглощалось наступающим зелёным цветом. На глазах двоих товарищей последние останки мира, сошедшего в ничто, затянуло зелёным дёрном, вершина горы в последний раз дрогнула и замерла. Они сидели на камне, похожем на горбушку, надкусанную посередине. Вокруг пестрел цветами холм, а под холмом копошились оборванного вида люди — они подкидывали дровец в костёр. Дровишки явно нуждались в хорошей сушке, потому что костёр чадил. Но это не смущало никого — оборванцы с удовольствием жарили в дыму рыбу.

— Эй, волшебник! — закричали весело они. — Иди к нам рыбу есть!

— Ты спас меня, Лён, — сказал ему Пафнутий. Друг окончательно отошёл от шока.

— Да, у меня всё получилось, — признался тот, не рассказывая никаких подробностей. Сейчас он уже не мог сказать: пошёл бы он в такой путь, если бы знал, какие жертвы будет принесены ради спасения Пафа. Подобно Гедриксу, он уничтожил целый мир, ему подобно он потерял и друга, и любимую.

С высоты на холм спустились два коня, два крылатых дивоярских жеребца. Один из них был Сияр, другой — Вейко.

— Мой конь! — очарованно сказал Пафнутий. Он спрыгнул с камня и побежал к Вейко. А Лён спустился на траву и посмотрел вокруг. Только теперь он ощутил в полной мере силу рока — вокруг него так и погибают люди. Он растерял всех своих друзей и родных. Он настоящий дивоярец.

Сколько раз Лён представлял себе, как он вернётся к Магирусу и Брунгильде с ожившим Пафом. Это ему представлялось, как триумф. Он так сильно желал этого, так стремился, и вот он возвращается назад, а в сердце нет радости. Он спас Пафа, но какой ценой! Единственное, что заставляло его предвкушать мрачную радость, это была мысль о том, как он отыщет Лембистора и врежет ему по пухлой морде. Да, определённо, это стоило сделать!

Пафнутий наслаждался жизнью, очарованно осматривая с высоты полёта цветущие земли Селембрис, дыша воздухом и восхищаясь солнечному свету. Глядя на него, Лён дал себе слово сохранить в тайне ту цену, которую он уплатил за жизнь друга. Теперь дороже Пафа у него нет никого.

Едва два белых скакуна приземлились у лесного дуба, Брунгильда кинулась навстречу. Она выскочила из дверцы в толстом, кряжистом стволе и побежала вниз по склону. Но на полпути внезапно остановилась. Её лицо сделалось серьёзным — она внимательно разглядывала Лёна.

— Да, это я, — развёл он руками, поражённый этой реакцией. — Что, так постарел?

— Нет. Но ты другой, — ответила валькирия.

Магирус тоже примчался, вся лесная школа ходила на ушах. Вылез из своего дупла Гомоня и теперь с весёлым гугуканьем прыгал по ветке. К сожалению, не было Вавилы и Вещуна — эти два проказника снова умчались в какие-то приключения.

Паф слишком многое утратил за четыре года, и теперь всё узнавал как бы впервые. Опечалился он, узнав о кончине Кривельды и о судьбе Долбера. Также огорчила его весть о смерти Зои. Но всё это длилось недолго — жизнь слишком хороша, чтобы долго горевать. Первые дни после возвращения прошли в суете и шатании туда-сюда. Летающие кони носили их по всем местам Селембрис, которые им были любы. Наконец, оба друга немного угомонились и осели в замке Гонды.

Однажды осенью Магирус с Пафом отправились на местную ярмарку, прихватив с собой и двух ребят, новых воспитанников Гонды, а Лён отказался. Ему хотелось побыть немного одному, так что, побродив по тёплому и гостеприимному замку Зоряны, он вернулся в свою комнату. Там прилёг на своей кровати и достал из сумки одну вещь: книгу Скарамуса Разноглазого, летописца мира, который не существовал.

Час за часом Лён читал строки, изложенные с присущей отцу Корвину простотой и безыскусственностью, в которой, однако, ощущался весомый реализм. Скарамус, он же Корвин, пытался обобщить факты, он размышлял над природой бедствия, постигшего их земли. Он пришёл к выводу, что странная аномалия, постигшая их мир, сделала это замкнутое пространство как бы проходным двором для множества иных миров. Вот почему там оказались создания иных вселенных, потому что и сквабары, и прочие чудища были жителями невероятных, противоестественных с точки зрения человека, законов мироздания. А кто может поручиться, что знает всё о законах материи-пространства-времени? Какие невероятные сочетания могут образовывать законы жизни?

Отец Корвин приоткрыл Лёну тайну принцессы Фантегэроа, которую поведал молодому монаху герцог Даэгиро. Мать принцессы, будучи беременной, попала случайно в одну из совмещённых зон, где пролегала реальность двух миров. Неделю она пропадала там и по возвращении рассказала удивительную историю. Оказывается, в том пространстве с телом человека происходит метаморфоза, и он превращается в белого коня. Так королева Лиона носилась по серебряным холмам с табуном белых лошадей. Она даже не хотела возвращаться, настолько хорошо ей там было — это был какой-то рай. Но пребывание в волшебном пространстве не прошло бесследно для плода, и девочка родилась мутантом, а мать при родах умерла. Принцесса Фантегэроа принадлежала сразу двум мирам, и была дочерью обоих.

Скарамус признавался, что направление его выводам задал маг Румистэль — тот предположил, что в странном путешествии по морю они проплыли на своём галеоне по ряду иных миров, и некий пространственный тоннель вывел их прямо к берегу Дерн-Хорасада. Эта странная изрытость пространства проходами других вселенных в конечном счёте должна стать причиной гибели их мира. Проходы создавали хаос и способствовали вытеканию материи в другие миры. Так что, возможно, однажды жители песчаного моря обнаружат среди своей пустыни плывущий сам по себе кусочек моря и рыбаков на лодке. Или среди островов сирен с телами женщины-змеи возникнет остров с целым городом и крепостной стеной.

Он писал о человеке, который ещё даже не родился: о герцоге Кореспио, учёном и аристократе, о его гениальных догадках по поводу замкнутого характера их мира и о том, что прежде он был частью огромного пространства.

Прекрасный герцог Росуано и его кузина, так необъяснимо исчезнувшие в северных горах. Ондрильо был первым, кто открыл Северные ворота Дерн-Хорасада, через которые и пришла на город страшная погибель, ибо ворота так и не закрыли, а через десять лет после его таинственной пропажи явились с гор страшные чудища и кровожадные упыри.

По пропаже герцога власть в городе взял младший брат Ираэ и принял на себя чин регента, ибо наследник тоже не вернулся. Но той славы, что века хранила династия Росуано, ему не досталось — плохое то было правление, и город стремительно беднел. Впрочем, тому было причиной вовсе не бесталанность Ибнера, а беды, распространяющиеся, как проказа. Торговля с восточными странами затихла, потому что море стало опасно для судовождения. Аграрные области, кормившие Дерн-Хорасад, пришли в упадок, потому что именно там начали резвиться сквабары, для которых убийство было родом развлечений.

Время сыграло с летописцем странную шутку: он пытался посылать послания самому себе — себе, живущему через сто пятьдесят лет. Он заботился о сохранении своих записок, чтобы они дошли до него, Корвина, когда он будет служить королю Киарану Железной Пяте.

Скарамус не имел понятия о том, что его труды вполне увенчались успехом, ведь его книга дошла до герцога Даэгиро через время и воды. Именно книга молодого монаха и его рассказы о Румистэле подвигли Кореспио на странный и противоречивый шаг: послать мага через море, ибо герцог уже заранее знал, каков будет конец. Да, он сказал дивоярцу: иди и сделай это, но имел в виду совсем другое. Кореспио направил его туда, поскольку знал, что дивоярец уничтожит его мир и прекратит его страдания. Но знал бы он, каким путём! Впрочем, никто не может точно поручиться, что думал и что знал учёный-аристократ, герцог Кореспи Даэгиро, поскольку он сам был загадкой того мира, мира, который никогда не существовал, и лишь один человек во всей Вселенной помнил о нём — маг Румистэль, убивший этот мир и стёрший его из конгломерата миров, из самого корневого основания.

В последней главе отец Корвин вывел без всякого на то основания, просто на основе неясных ощущений, природу диковинного дарования мага Румистэля — он считал, что странный дивоярец, наследник Говорящих-Со-Стихиями, обладал уникальным во всей вселенной даром: он владел временем. Он мог перемещаться по оси времени в будущее и обратно, он мог убыстрять и замедлять время по своему усмотрению. И он владел этим даром бессознательно.

Лён оставил книгу и некоторое время молча смотрел в потолок тёплой кельи, в которой всё так же стояли его и Пафа кровати — Магирус не тронул их комнатку, а новых учеников поселил в другой. У него опять были два подростка, в которых он вкладывал своё искусство.

Лён так и не понял: явился ли настоящий Румистэль в Дерн-Хорасад, или нет, потому что летописи Скарамуса в будущее не заглядывали. Зато на последней странице рукой герцога Даэгиро были написаны слова: пойди и сделай это!