ГЛАВА XII Незабываемые 70-е…

Вспоминая то время, хочу остановиться на одном очень интересном творческом сотрудничестве. Мне позвонил композитор Давид Тухманов, а вернее его бывшая жена Татьяна Сашко, которая попросила приехать к ним, чтобы послушать несколько песен, я должна была записать их в новом альбоме под названием «Как прекрасен этот мир». Разумеется, я вскоре появилась у них. Мне были предложены три песни. Я их выучила. Рабочий процесс был сложным и длинным по времени. Но в целом это была очень интересная и творческая работа. Адик Тухманов — одаренный композитор, ищущий, по-своему характеру спокойный, уравновешенный человек, что никак не сочеталось с характером его жены Тани. Она четко знала, чего хочет, и настаивала на выполнении своих требований от всех, кто с ним работал, во всяком случае, от меня. С одной стороны, такому человеку, как Адик, нужно было иметь рядом толкача, подобно Тане. Но с другой стороны, как мне кажется, она иногда не вписывалась в его стиль жизни, хотя и не была лишена способностей. Первую песню из этого диска «Только ты молчи», так она называлась, я записала очень быстро. Со второй песней «Сан Саныч» тоже не было проблем, за исключением стихов. В песне рассказывалось о том, что школьница 9-го, а может быть, 8-го класса, была влюблена в своего учителя, который должен был жениться. И она его уговаривает слезно не делать этот шаг, потому что это очень серьезно. Милая, нежная, добрая песенка, но тут начались проблемы. На художественном совете фирмы «Мелодия» песню рубят. «Как это, советская школьница влюбляется в учителя да еще уговаривает его не жениться…» Много было дискуссий по этому поводу, и решили текст песни изменить. Бедный поэт Вериго мучился, но в итоге нашел выход из создавшегося положения. Этот же текст шел как бы не от ученицы, а от всего класса. В общем, с большими трудностями, но песню приняли, хотя, конечно, маленькую прелесть она потеряла.

В 1971 году я родила ребенка. Прошло несколько месяцев. Звонит мне Таня и говорит, что из того же диска у них осталась одна, мною не записанная песня «Капитан». Случайно я узнаю, что пока я рожала ребенка, Таня искала исполнительницу, которая могла бы, по ее мнению, спеть лучше меня, но не найдя ее, снова обратилась ко мне. Я это восприняла как крайне некрасивый по отношению ко мне акт, учитывая, сколько я потратила своего времени, записывая песни Адика, при том что Таня за каждую песню получала хороший гонорар, а я получала за песню восемь или десять рублей.

Но продолжалось это недолго, я согласилась записать песню, тем более что пора было выпускать альбом в свет и дело оставалось только за мной. Но с песней я помучилась, потому что она была совсем не простая, и не могу не отметить, что Таня принимала в работе большое участие. В общем, альбом «Как прекрасен этот мир» был готов к выпуску. Тут-то и начались самые большие проблемы. Его не выпускали больше года. Многие уже не сомневались, что альбом вообще не выйдет, если бы не вступился ответственный работник ЦК ВЛКСМ Анатолий Панченко, который и решил все проблемы. Альбом вышел в свет. Я была очень рада за Адика Тухманова, ведь это был поистине адский труд, ну и в конце концов за себя. Альбом стал очень популярен среди истинных ценителей хорошей песни. В альбоме прекрасно пели Саша Градский, Леонид Бергер, Юра Антонов, Галя Ненашева. Песню «Сан-Саныч» многие помнят и сейчас.

Работая в оркестре Алексея Мажукова «Советская песня», я одновременно готовилась выступить во Всероссийском конкурсе артистов эстрады. Несколько раз в неделю, а то и чаще я брала с собой трехлетнего сынишку Максимку и проделывала длинный путь в метро из одного конца Москвы в другой для того, чтобы готовить свою песенную программу. И так было каждый день на протяжении нескольких месяцев. Я укладывала сына спать на стулья прямо в классе, где занималась тогда с очень известным певцом Георгием Виноградовым. Он много мне помогал так же, как и художественный руководитель эстрадной мастерской Леонид Масляков.

В 1970 году председателем Гостелерадио СССР[1] становится Лапин, который тут же распорядился убрать из Радиокомитета всех, кто «не подходил» в соответствии с пресловутым пятым пунктом. Боже, сколько тогда моих друзей осталось без работы! Людей с большим опытом, музыкантов способных, понимающих. В список неугодных Лапину людей попала и я. Мне закрыли вход на радио и телевидение, а какой артист может просуществовать без средств массовой информации. Вот тогда, чтобы как-то остаться на плаву, я решила принять участие во Всероссийском конкурсе артистов эстрады, чтобы показать многим, в том числе недоброжелателям, что я есть и буду.

Я тогда даже не подозревала, что сети вокруг меня затягиваются все туже.

В ту пору, когда должен был начаться конкурс, мы были в Тюмени. Горячей воды в номере как назло нет, а тут и морозы. Я сильно простудилась. И надо было так случиться, что в это время я получаю из Москвы телеграмму о начале конкурса. Мы тут же прилетели в Москву, надеясь, что у нас в запасе имеется несколько свободных дней, я смогу отдохнуть и подлечиться, но вдруг раздался телефонный звонок, и нам сообщили, что конкурс начинается сегодня. Мне аккомпанировал тогда ансамбль «Мелодия» под руководством В. Чижика. Слава Богу, не надо было долго репетировать. Сыграли и вышли на сцену. В зале было много артистов. Рядом с моим отцом сидел мой хороший друг Рома Гуцинок. Услышав название песни О. Фельцмана, я не помню ее название, но слова приблизительно такие:

Роман Гуцинок тихо сказал отцу: «Зачем она взяла эту песню. Ведь Магомаев ее так здорово спел». После того как я исполнила песню, Рома с облегчением заметил: «Это только Нине подвластно».

Я, честно говоря, не помню, как тогда пела, но думаю, что все эти невзгоды, скопившиеся в моей душе — Слободкин, Калинин, Лапин и прочее, — вызвали целый вулкан чувств, которые с болью вырвались на свободу. Когда я подошла к гримеру, меня окружила толпа артистов. Я была счастлива в ту минуту, понимая, что большей благодарности, чем благодарность артистов, не бывает. Но недолго я радовалась. Выйдя в фойе Театра эстрады в окружении композитора Вячеслава Добрынина, его жены Иры и подруги Аллы Пугачевой, я услышала голос моего супруга, который осторожно сообщил мне: «Тебя сняли с первого тура конкурса».

Поначалу я думала, что это — очередная шутка, а потом, убедившись, что так оно и есть, стала понимать и приходить к выводу, что пока в стране будут управлять такие люди, как Лапин, мне здесь делать будет нечего.

Уже через некоторое время до меня дошел слух, что якобы меня видели в ОВИР, где я подавала документы на отъезд в Израиль. Через год слухи поутихли.

Я продолжала петь, хотя на телевидение и радио меня не пускали. Как-то мне позвонил композитор Эдуард Колмановский и предложил записать с ним милую песенку для телефильма «Три дня в Москве». Спустя некоторое время я зашла в продуктовый магазин, где увидела огромного мясника с топором. Ударяя им по чурбану, на котором лежали куски мяса, он громко, не смущаясь людей, стоявших за продуктами, напевал:

Услышав это, я сразу поняла, что песня полюбилась. Э. Колмановский был горд этой песней и очень любил меня как исполнительницу. Однажды ему позвонили из «Останкино» и предложили сделать на телевидении передачу с этой песней, но певицу, то есть меня, заменить другой. На что абсолютно порядочный и честный человек Эдуард Савельевич ответил: «Песню эту будет исполнять или Нина Бродская, или никто!» Посовещавшись, они согласились снимать передачу с моим участием, при этом долго крутили меня на стуле, не акцентируя внимание на моем лице.

У меня была совершенно замечательная подруга Таня Гудкова. В шутку обычно говорят так: «Друзья познаются в БЭДЭ».

Вот как раз такой случай. Танюша в пору, когда я была «закрыта» для «ящика» и «слухового» аппарата, работала в должности редактора литературно-драматической редакции в «Останкино». Случайно встретившись и узнав о моей проблеме, она изо всех сил старалась мне помочь. Она пригласила меня для участия в телепередаче «Театральные встречи», которую вел тогда Василий Лановой. Поначалу все шло хорошо, но когда дело дошло до определенного этапа, то есть до Лапина или его референта, мою запись с песней вырезали из передачи. Я уже была к этому готова, а Таня сказала: «Если мне завтра скажут, чтобы я ушла с работы, я уйду, но тебя пробью!» Вот такие настоящие друзья были тогда в моей жизни, но, конечно, есть и сейчас. Таня все-таки пробила меня в другой передаче «Театральные встречи». Сколько было счастья и восторга! Такую радость мы поспешили отметить в ресторане «Арагви». Помню, когда мы шли туда, люди, видевшие эту передачу, смотрели мне вслед. Это было здорово!

Спустя какое-то время после передачи, меня вдруг пригласили приехать в одну организацию, которая находилась на Неглинке и занималась концертами за рубежом. В ту пору в моем репертуаре появилась очень популярная песня В. Добрынина на стихи моего друга Леонида Дербенева «Кто тебе сказал». И когда я приехала в Болгарию, где пела с оркестром «София», после этой песни на сцену выносились корзины цветов. Оказывается, песня «Кто тебе сказал» в моем исполнении стала лучшей песней года в Болгарии.

В Москонцерте в 70-х годах я работала с прекрасным ансамблем под управлением А. Пульвера.

Работать приходилось очень много, порой меня просто разрывали на части, несмотря на то что на телевидении я продолжала оставаться запрещенной. Мы много и с большим успехом выступали не только на московских площадках. Вспоминаю, как приехали на концерты на Байконур. Неожиданно кто-то из местных мне говорит: «Что-то вы часто к нам стали ездить». Думаю, как это часто, когда я вообще здесь впервые? Приводят нас вечером на концерт, а в зале зрителей можно по пальцам сосчитать. Я расстроена, но директор филармонии уже после концерта меня успокаивает: «Нина, не расстраивайтесь. Завтра будет полный зал». Оказывается, до моего приезда там побывала с концертом моя однофамилица Ирина Бродская. Естественно, не зная этого, люди пришли на мой концерт, но лишь позже всем стало ясно, что это была не я.

Много тогда мне приходилось ездить и участвовать в лучших концертах во дворцах спорта и на стадионах. Я сейчас вспоминаю один эпизод, который произошел на стадионе где-то на Украине в пору популярности Валентины Толкуновой. Я и наша чудная, а я бы назвала ее Великая, Клавдия Ивановна Шульженко стояли в помещении стадиона, где постоянно мелькали люди и где находились комнаты, в которых артисты переодевались. Мы с Клавдией Ивановной о чем-то разговаривали. Внезапно появилась Валюша с полной охапкой цветов, и, конечно, вокруг поклонники, жаждущие ее автографа. Наконец освободившись от них и оставшись наедине со своими цветами, она заявила во всеуслышание: «Как я устала от популярности!»

На память приходит еще один эпизод из моей концертной жизни. По-моему, это было в Казани. Нам с мужем пришлось взять с собой маленького сына, который тогда еще не разговаривал. Был вечер, мы собирались идти на концерт, как вдруг раздался стук в дверь, и в номер вошли два тогда очень известных артиста, которые стали особенно популярны после передачи «Радионяня», — это Александр Лившиц и Алик Левенбук. С ними был еще один молодой человек, как нам тогда показалось, очень милый. Видя, как мне было нелегко с маленьким ребенком, кто-то из них предложил: «Нина, пусть Гена посидит с мальчиком?» Я стала отказываться, ведь я этого Гену совсем не знала. Но тогда сам Гена стал меня уговаривать разрешить посидеть с моим сыном: «Что вы, Нина, я очень люблю маленьких детей и с удовольствием посижу». «Не волнуйся, Нина, — сказал кто-то из артистов «Радионяни». Позже, уже через несколько лет мы работали вместе с Геной в больших концертах и даже однажды работали по целому отделению в одном концерте. Это был Геннадий Хазанов.

А помните, когда в стране строилась Байкало-Амурская магистраль или коротко БАМ? Ох, и время было тогда! Гастролируя по БАМу, мы жили в вагонах, без воды, без туалетов, но главное — мы доставляли радость людям, работающим день и ночь, чтобы скорее построить железную дорогу. Глухие места, туча комаров и большие вездеходы, которые увозили нас в недоступные места, где работали простые люди, глубоко верящие в «светлое завтра». А эти озера, чистые как слеза?! А этот необыкновенный Байкал?! Там, на берегу озера, ночью для нас, артистов, а также для диктора Центрального телевидения Анны Шиловой, писателя и редактора журнала «Крокодил» Эрика Внукова, великолепного аранжировщика и дирижера Владимира Терлецкого, представителя Российской концертной организации, обкомовские работники устроили настоящий праздник. Когда-нибудь вы слышали выражение: «Омуля тебе на рожне»? Так вот, этого омуля мы ели на рожне, а делается это приблизительно так. Разжигается костер, рыбины омуля нанизываются на палки, которые располагают вокруг костра, и рыба коптится до готовности. Это такое чудо, ни с одной рыбой по вкусу не сравнишь. В конце пребывания на БАМе был устроен концерт на улице, где зрители сидели на грузовиках, и было такое ощущение, будто все происходит на большом стадионе.

А сейчас мне хочется рассказать о том, как я несколько лет сотрудничала с организацией «Пропаганда советского кино и Театр киноактера». Эта программа называлась «Товарищ кино». Правда, сами артисты, участники программы, между собой называли ее «Товарищ вино».

Это была, пожалуй, самая веселая пора моей жизни. Кто только ни участвовал в этой программе-концерте: Алла Ларионова, Николай Рыбников, Нонна Мордюкова, Наталья Фатеева, Людмила Хитяева, Светлана Светличная, Владимир Ивашов, Всеволод Санаев, Борис Андреев, Сергей Мартинсон, Петр Глебов, Георгий Вицин, Евгений Моргунов и многие, многие другие. А также оркестр «Мелодия».

Выезжали обычно на несколько дней, давали по два-три концерта в день, а затем возвращались домой, веселые, добрые, слегка пьяные и с деньгами. После концерта все собирались в гостиничном ресторане, который для посторонних закрывался наглухо, и… до утра. Артисты — веселый народ. Всю ночь были слышны шутки, анекдоты, смех. А какие баньки нам приготавливали! В каждом Дворце спорта — свои банька, сауна и бассейн, куда очень любили ходить Света Светличная, Наташа Фатеева, я и мой муж Владимир.

Несколько воспоминаний из той поры.

Однажды Н. Караченцов, который тогда не был еще так известен, обратился к ансамблю «Мелодия» с просьбой, чтобы они ему саккомпанировали песню, которую он должен был спеть на концерте. Музыканты ответили: «Мы-то сыграем, но с тебя «прописка». На что Коля ответил: «Хорошо».

У музыкантов «прописка» означает «выпивка».

Николай, как говорят музыканты, «не прописался». А раз не «не прописался», то заслужил, по их понятиям, наказание. В песне, которую он должен был петь, музыканты заменили тональность на тон выше, и Николай, когда начал петь, запел «петухом». Всем было очень смешно. Коле пришлось бежать в магазин.

Как-то перед выходом на сцену я попросила Нонну Мордюкову подержать на руках моего сына на время работы. Сначала ребенок сидел на руках тихо, затем, услышав со сцены мой голос, начал плакать, крича «Мама!». А за то, что Нонна не выпускала ребенка с рук, он со всего маху дал ей, что называется, по морде. Нонна, смеясь, говорила: «Как это может быть — артистке дали в морду?!»

Я очень тепло относилась к Зое Алексеевне Федоровой, и не раз мы после поезда вместе возвращались домой на такси, подбрасывали ее к гостинице «Пекин», где она проживала. Хорошая женщина, пережившая в своей жизни много горя, и несмотря на это, всегда жизнерадостная и веселая. Помню, сидим мы в купе поезда, уносящего нас вдаль. За окном огни, деревеньки, а мы за бутылочкои спиртного с закусочкой, которую приготовила Зоечка Алексеевна. Она выпьет, а потом тихо запоет:

Не могу также забыть уникального Сергея Мартинсона. Вцепится бывало в меня, и я тащу его из гостиницы в автобус, а потом из автобуса в концертный зал. Еле-еле идет, ножками перебирая. Тащу его почти на себе, а потом он как выскочит на сцену со своими куплетами, так и вся хворь прошла — будто ее и не было.

Иногда вспоминаю неугомонного хулигана, как его однажды в автобусе назвала М. Ладынина. А было это так. Да, забыла сказать, о ком пойдет речь. Евгений Моргунов. Вообще, если говорить о Жене, то это был очень яркий человек, шкодный, весельчак, но иногда и даже чаще всего его хохмы не воспринимали. А жаль! Так вот! Сидим в автобусе полчаса. Кто-то спрашивает: «Кого ждем?» Пауза. Через пятнадцать минут возмущенные артисты начинают гневаться, снова вопрос: «Кого ждем?» Кто-то отвечает: «Моргунова». Что было потом?.. Автобус тронулся с места и поехал.

Как-то раз за кулисами один мужчина попросил у Жени автограф.

— Ты где работаешь-то?

— На заводе, изготавливаю кровлю.

— А я дом собираюсь строить, и мне нужна кровля. Так вот, принесешь завтра энное количество кровли, получишь автограф, — ответил Моргунов.

Назавтра мужик на грузовике, набитом кровлей, подкатил к гостинице, а Женя ему: «Ты что, мужик, спятил?»

Однажды Моргунов подошел к пустому троллейбусу и, взяв в руки дуги троллейбуса, встал сзади него. В это время мимо проходил мужчина, которого Женя попросил подержать дуги, пока он, то есть водитель, на пару минут сбегает в диспетчерскую, а сам перешел на другую сторону улицы и стал наблюдать за происходящим. Бедный человек, боясь отпустить дуги, мучаясь, простоял минут 15–20. И вдруг появляется настоящий водитель троллейбуса, видит мужика, который якобы спустил дуги, и начинает скандалить с ним вплоть до драки. А Женя, наблюдая за всем этим, тихонько потешается над ними.

Еще один случай, свидетелем которого была я сама, произошел в Минске. Между концертами днем мы поехали на рынок за беловежскими грибами, которые очень славились в ту пору. Подойдя к одной бабке, он спросил: «Почем твои белые?», при этом руки прячет за спиной. Она отвечает ему: «15 рублей». «Ну вот, — говорит Женя, — знаешь, что у меня за спиной, а? Я только что освободился…» Продавщица перепугана до смерти, а мы стоим в стороне и смеемся.

О Моргунове можно много рассказывать. Вот последний случай. Поехали мы на концерты в Западную Украину, мы — это Лев Лещенко, Евгений Моргунов, Георгий Вицин, я и ансамбль «Мелодия». Вечером на концерте наши музыканты рассказали нам забавную историю. Пришли они днем в ресторан пообедать, и вдруг появляется Моргунов: «К вам можно подсесть?» — «Ну, конечно», — ответили музыканты, обрадованные соседством такого веселого компаньона. Музыканты заказали скромные обеды, а Евгений выбрал половину меню, и, когда подошла официантка с вопросом: «Как вам подсчитать?» — Женя ответил: «Вместе».

Одно время я очень увлекалась пародированием, копировала голоса известных певцов и даже их поведение на сцене, многие говорили, что у меня это очень неплохо получается. Во время какого-то празднования в честь фирмы «Мелодия» я показала редакторам А. Качалиной и В. Рыжикову несколько пародий, и они предложили мне сделать целый диск таких пародий. Но я отказалась, потому что для меня в ту пору это было просто дурачество и я серьезно к этому не относилась.

Позднее обратив внимание на то, как Нонна Мордюкова пела и двигалась на сцене в программе «Товарищ кино», я тут же ее изобразила и показала ей. Она была в восторге и всюду, где только можно было, просила меня показывать это. И даже на борту самолета, на котором группа артистов возвращалась из концертной поездки в Москву, мне пришлось, по ее просьбе, изображать актрису в проходе между креслами.

Впечатления о том времени, о людях, об отношениях с ними остались в моей памяти как незабываемые воспоминания о прекрасном периоде моей жизни.

Как можно забыть Аллочку Ларионову, Колю Рыбникова или Иннокентия Михайловича Смоктуновского, который однажды в Кишиневе, где мы работали, ожидал меня на выходе из театра, вынул из-под плаща и протянул мне яркие тюльпаны. «Это вам, Нинулька!» Прелестный Смоктуновский мне тогда сказал: «Ниночка, не выкладывайтесь так сильно с первой песни. Поберегите себя. Вас не хватит надолго».

В середине 70-х годов я одно время сотрудничала с Госконцертом, от которого несколько раз выезжала за рубеж. Всякий раз, если при отчете я ошибалась на несколько рублей, Госконцерт взимал с меня деньги в десятикратном размере. Смешно и грустно. Я ездила на разные международные программы «Евровидения» в Польшу, Венгрию, Болгарию, Монголию и Германию. Помню, приехала в Польшу на одну из телепрограмм, поляки оставляют меня на вторую, а потом и на третью программы. В те годы они очень хорошо платили. И я хорошо заработала за три концерта, а когда стала отчитываться, то оказалось, что я еще должна Госконцерту около десяти рублей, которые они высчитали у меня, опять же в десятикратном размере.

А однажды я должна была поехать в Берлин на «Евровидение». Немцы заранее прислали мне четыре песни на немецком языке, которые нужно было записать у них в берлинской студии. По приезду в Берлин меня отвезли в студию, где я и записала эти песни. Языком я не владела. Но немцы сказали мне, что если бы они не знали, что я русская, то не поверили. У них была полная уверенность, что я — немка. После съемок «Евровидения» немцы предложили мне стать участницей Международного конкурса-фестиваля на Балтике, который должен был состояться буквально через полтора месяца. Это был июнь. А в июле мне предстояло снова приехать на «Евровидение» туда же, а потом уже остаться на фестиваль. Должна сказать, что в ту пору я была в прекрасной форме, с хорошим репертуаром и очень красиво одета, что для артистки немаловажно.

А песни! Это были прекрасные песни: Бориса Рычкова «Наше лето», Владимира Преснякова «Ты скажи» и др., которые на сцене пользовались большим успехом. Короче говоря, немцы потратили свои средства, сделав мне портфолио из моих фотографий и паблисити для этого конкурса.

В июле я приехала на «Евровидение» во второй раз и, как предполагалось, должна была остаться для участия в конкурсе. Внезапно получаю телеграмму из Москвы, в которой черным по белому написано: «Срочно выезжайте в Москву». И все. И все!

Я была в ужасе и не знала, что делать. Но мне ничего не оставалось, как вернуться обратно. По приезде в Москву, куда я только ни звонила, чтобы узнать причину, но везде ответ был один и тот же: «Понятия не имеем». Я бегала по Госконцерту с одним вопросом: «Кто прислал телеграмму?» Ответ был: «Не знаем». Как будто играли со мной в молчанку. Боже, сколько я тогда перестрадала и вытерпела!

Радио и телевидение практически были для меня закрыты и, кажется, навсегда. На телевидении, куда однажды я случайно проникла, одна редактор музыкальной редакции мне так и сказала: «Нина, уезжайте отсюда. У нас талантливых людей не любят, они здесь не нужны». И хотя я по-прежнему работала на лучших площадках страны, и всюду меня звали и приглашали, в душе моей росло чувство обиды, душа была сломлена. Все вокруг то и дело говорили: «Надо ехать». Эта мысль после последней поездки в Германию стала убеждением, которое послужило решительным толчком к принятию решения. Мы стали подумывать об отъезде. Не могу сказать, что я сразу приняла это решение. Было много сомнений, переживаний и слез. Но в конце концов решили: едем. Мы ушли из Москонцерта, чтобы другим за нас не попало, и в течение года ожидали разрешение и документы на выезд из страны. На выезд из страны, которую я всегда так любила и которой гордилась, особенно на конкурсе в Румынии. Все прошедшее всплывало в моей памяти. Будто вся жизнь прошла на экране.

Были в это время и смешные, и грустные моменты. Мои друзья Алла Иошпе и Стахан Рахимов тоже собирались уезжать и постоянно втягивали нас в какую-нибудь авантюру. «Поехали в «Ядран» (магазин) и купим побольше кожаных сумок, ведь они там идут», — говорила Алла. И мы ехали за покупками. «Надо больше купить деревянной мебели, она там дорогая», — опять же говорила Алла. Помню, как в Доме мебели мы купили несколько огромных мебельных гарнитуров из дуба. Мне это напомнило фильм, где артист П. Кадочников говорит: «У вас продается славянский шкаф?» Ответ: «Шкафа нет, есть…», и т. д. Позвонив в Нью-Йорк Саше Лившицу, который уехал на несколько месяцев раньше нас, мы услышали от него: «Ребята, мебель и все остальное не везите — оставьте. Везите только табуретки». Долго потом мы были в недоумении, почему именно табуретки. Но так и не поняли.

Поначалу мы составляли узкий круг людей, собравшихся в иммиграцию, но постепенно наши ряды пополнялись и другими, такими же, как мы. Все боялись громко говорить об этом. В нашей небольшой компании собиравшихся тогда в путь помимо тех, кого я уже назвала, было еще несколько семей. Это семья Альберта Писаренкова — конферансье Москонцерта — и семья композитора Анатолия Днепрова. Проблем было много! Продав кооперативные квартиры, мебель и все остальное, хотелось сохранить средства, и люди старались вложить свои деньги во все, что можно было продать там — за границей. Уже позднее мы узнавали, что привозили наши туда. Один чудак привез целый чемодан презервативов, другие — металлические молотки, щетки. Кто-то привез чемодан ниток «мулене». В общем, дурдом!

В те тяжелые месяцы ожидания, когда наш телефон ушел на покой от множества прежних звонков, вдруг однажды раздался звонок. Это был Михаил Жванецкий. Он пожелал нам удачи и всего хорошего. Не могу забыть и о Гелене Великановой, которая, встретив меня с мужем на Кропоткинской, сказала: «Нина, главное — занимайтесь музыкой, она поможет в иммиграции».

Мы уже подали документы, но никто еще об этом не знал. В это время Эмиль Радов пригласил нас на свое 50-летие в ресторан «Прага», где собралось более двухсот человек. Кого там только не было: Б. Брунов, А. Писаренков, И. Кобзон, Л. Лещенко и многие другие. Пели, хохмили. Весь вечер меня просили петь. И я пела все, что знала. Пела русские народные песни, романсы, еврейские песни и джазовые на английском. Во время празднования ко мне подошел один человек, который, как это выяснилось позже, занимал очень высокий пост в Министерстве культуры СССР, и сказал: «Нина, я обещаю сделать тебя звездой не только у нас, но и в мире».

К сожалению, это было сказано поздно, да и верить я перестала, а когда теряешь веру, сами понимаете, что происходит.

Я очень смутно помню наш прощальный вечер. Сейчас останавливаюсь, потому что слезы мешают мне писать. Не помню, что конкретно я тогда ощущала и чувствовала, видя людей, с которыми мы прощалась навсегда. Потом вокзал, аэропорт и Вена. Там нас встретил мой брат Леня с женой Людмилой. В первую ночь я не могла уснуть, мне было очень страшно. Страшно за себя, за мужа, которого я уговорила ехать, и за маленького сына Максима. Мне казалось, что я схожу с ума. Тихо, никому ничего не сказав, я достала из сумки маленькую баночку с таблетками валерианы и, взяв из нее много таблеток, проглотила их, запивая водой, а про себя подумала: «Если проснусь завтра, значит, буду жить!»

P.S.

В один из вечеров уже в Вене я, мой брат и мой муж решили прогуляться. Увидев кинотеатр, мы заглянули внутрь. Оказалось, что это было заведение для порнофильмов. Почувствовав себя на свободе, мы решили посмотреть фильм, купили билеты и вышли на улицу в ожидании сеанса, до которого оставалось минут тридцать. Постепенно кинотеатр заполнялся людьми. Там же на улице нам встретился еще один наш соотечественник — администратор Москонцерта Ян Медовар, который тоже пришел полюбоваться эротикой. Мы обменялись приветствиями и разошлись по своим местам.

Зал был полон. Фильм начался, в середине шел эпизод о том, как мужчина подглядывает через замочную скважину в комнату, где происходила сексуальная сцена. И вот на самом серьезном моменте этой сцены вдруг на весь зал раздается голос Медовара с гроссированным «р»: «Ну и наяривает!». Зал умер от смеха. И оказалось, что в зале были почти что все иммигранты.

Я заканчиваю на веселой ноте, дабы жизнь продолжается!