"Флейта для чемпиона" - читать интересную книгу автора (Медведев Валерий Владимирович)

Глава 2. ВСЕ НА ОДНОГО

Двор был весело залит солнцем. На скамейке разбросаны тренировочные костюмы и спортивные сумки. Рядом высилась на столбе табличка с красным крестом — медпункт. Светлана Мухина поправила на рукаве повязку с таким же красным крестом и присела на свободный краешек скамьи.

Из открытого окна разносился по двору голос диктора Виктора, усиленный микрофоном:

— Итак, дорогие товарищи, олимпийские игры по марафон-прыжкам в высоту, как говорится, не очень медленно, но очень верно набирают высоту!.. Вы все знаете, что по условиям игр все участники должны совершить по триста прыжков. Сейчас в разгаре первая половина марафон-прыжковых игр. Все соперники сделали уже примерно по тридцать пять прыжков. Сейчас будет заканчивать свою очередную серию фаворит Вениамин Ларионов, а пока к прыжку готовится Вадим Масюков.

Из ворот вышли Татьяна Цветкова и Гиви Мебуке. У Гиви на плече тяжело восседала тренога и портативная кинокамера.

— Понимаешь, что они из этого Ларионова хотят сделать? — горячо говорила Татьяна.

— Что значит — хотят? — хмыкнул Гиви. — Уже сделали… морскую свинку или какого-то подопытного кролика… — После этих слов Гиви понёс вдруг, с точки зрения Тани, какую-то чепуху. Он произнёс, закатывая глаза под лоб, как молитву: — "Билет номер два: воздушная перспектива. Закономерное изменение масштабов предметов, связанное с их удалением от глаза наблюдателя, носит название линейной перспективы. По аналогии, закономерное изменение цветов и тонов предметов, также обусловленное расстояниями между предметом и наблюдателем, а точнее, толщиной воздушного слоя, связанной с этим расстоянием, получило название тональной или воздушной перспективы…" — Отчитав всё это, как молитву, он сказал Тане уже совсем другим голосом: — Не обращай внимания, деточка, у меня на носу госэкзамены, и я немного ненормальный… В голове какой-то кефир вместо сливок…

— Я тебя очень прошу, — торопливо понизила голос Таня, — поснимай Ларионова, может, он твоей камеры побоится, или хотя нет, снимай и Ларионова, и Гуляеву, и Фокину — одним словом, всех. Поснимай, скажи, что ты с "Научпопа"! — горячо уговаривала она Гиви Мебуке. — И главное, ты произведи впечатление на эту Гуляеву. Произведи… и поснимай.

— Татьяна, что значит — поснимай, — темпераментно отказывался Гиви, — у меня плёнки отпущено на диплом. И что значит сказать, что я с "Научпопа", я с "Научпопа" и есть. Я научно-кинодокументалист. Снимаю диплом под названием "Московские балконы".

— Ну, я тебя очень прошу, — умоляла Татьяна. — Ну, хоть сделай вид, что снимаешь!

— Ты что, влюблена в него, что ли? — презрительно сказал Гиви.

— В него все влюблены, — закивала Татьяна.

— Ну ладно! — нехотя согласился Гиви. — Сделать вид, что снимаю, могу, на это плёнки не надо.

— Спасибо! — обрадовалась она и убежала в подъезд.

Гиви поставил камеру па треногу.

Из соседнего с Татьяной подъезда вышли Лена Гуляева с портфелем и Леонид Толкалин с папкой. Гиви сделал вид, что снимает.

— Ты воспел прыжок Ларионова? — спрашивала Елена Леонида и, заметив пришельца, подозрительно покосилась на него.

— Почти, — уверял её Леонид. — Но… конца нет.

— Давай скорее. Он скоро прыгать будет… — Она чуть заметно кивнула головой в сторону Гиви Мебуке: — Это ещё что за тип?

— Понятия не имею, — изумился Леонид, разглядывая кинооператора.

Машинально взглянув на старинные балконы, Гиви вдруг профессионально заинтересовался и стал снимать всерьёз, по-настоящему.

Елена вновь подозрительно покосилась на Гиви, подошла к "медсестре" Светлане и что-то шепнула ей.

— Произвожу впечатление, — в это же время шепнул Гиви Татьяне и тут же громко произнёс, обращаясь к Цветковой: — Мелочей, деточка, у нас в искусстве не бывает!.. Я смотрел на днях, например, по телевизору "Шагреневую кожу" Бальзака. Там, если вы помните, есть такой момент: Рафаэль де Волонте приходит в гости к Полине, и она говорит ему: "Я знаю, Рафаэль, вы очень любите молоко, но у нас сегодня сметана…" Рафаэль после этих слов взял кувшинчик и наклонил над стаканом и — о ужас! — из кувшинчика в стакан полился кефир… После этого я лично дальше эту передачу смотреть не мог. Я не люблю, когда из кувшина льётся вместо сметаны кефир. У нас в кинозарисовке, посвящённой начинающему, но уже выдающемуся спортсмену Ларионову, которую я делаю по заказу гостелерадио, из нашего кувшина будет литься одна сметана… и никакого кефира…

Рассказ Гиви о Бальзаке, "Шагреневой коже", кефире и сметане произвёл на всех, кто слушал эту историю, сильное впечатление. Хмурые Гуляева и Мухина нахмурились ещё больше, а меланхолический Толкалин даже тихо рассмеялся и усиленно начал рыться в пухлой папке своих стихотворений.

— А если так… — сказал он сам себе, — Антей… Ахиллес… Ахиллесова пята… Ларионова пята… Будет мною воспета!.. В это время из подъезда вышли Вадим Масюков, Тарас Сидякин и — чёрт бы его побрал! — Геннадий Цветков. Тарас Сидякин был увешан всевозможными причиндалами: тут и ящик с красками, и ласты, и маска для подводного плавания, и любительская кинокамера, и даже несколько этюдов маслом.

— Ну и что, что твоя сестра не будет с тобой заниматься? успокаивал Вадим Геннадия. — Ну и что?..

— Я тогда в вуз не поступлю. В школе на слух я ничего усвоить не могу. Дома один тоже. А когда Татьяна мне объясняет, я всё понимаю, — сказал Геннадий огорчённо и вздохнул тяжело и глубоко, как обиженный ребёнок.

— Займись серьёзно спортом, — посоветовал Вадим, — получи разряд, и тебя в любой вуз примут без всяких экзаменов. Ты и так хорошо прыгаешь, а если подзаймёшься…

— Гениальная идея! — подпрыгнул от радости Геннадий.

— Я тебя в ученики к Ларионову устрою, — прошептал ему Вадим. — Только придётся платить за тренировку рубль. Деньги будешь передавать через меня. Сам понимаешь: мы живём в век материальной заинтересованности, — подчеркнул он последнее слово.

— Вадька, друг! — воодушевлённо сказал Геннадий. — Вот спасибо!.. — Он достал из кармана три рубля.

— А-а, должок?! — нарочито громко произнёс Вадим, с беспокойством оглядываясь на ребят. Взял трояк и тихо предупредил: — Только ты о деньгах…

— Могила, — кивнул Геннадий и обернулся к Татьяне: — Таня! Знаешь, какая у меня новость?

— И разговаривать с тобой не хочу, — отрезала Татьяна. Птица-секретарь. Брат мой — враг мой. И заниматься с тобой не буду! И в вуз ты не попадёшь!..

— Попаду! — подмигнул он. — И без всякой твоей помощи. Меня Ларионов в ученики взял к себе. Стану разрядником — и без всяких экзаменов в любой вуз!.. Что, съела?!

— Так тебе и надо… — Она включила усилитель и сказала в микрофон: — Так вот… К одной учительнице приехал в школу спортсмен на собственной "Волге" экзамены сдавать. Учительница спросила, где находится Северный Кавказ? А спортсмен-то убеждён, что всё северное на севере. И как стал искать Кавказ в тундре!.. — Татьяна взглянула на Геннадия: — Между прочим, это про тебя в твоём спортивном будущем…

Они направились к скамейке.

— Не слушай её! — крикнул вдогонку Вадим.

— Я тебе в сотый раз повторяю, — рассердилась Елена на "медсестру", — Мухина, тебе доверяется портфель с золотыми медалями. Храни как зеницу!

— А вдруг Гусь… — нерешительно отнекивалась та.

— Ты у нас самая сильная из девушек! — заявила Елена.

— Так лучше дать самому сильному из юношей, — встрепенулась Светлана.

— У самых сильных юношей Гусь может отобрать, хоть и расписку дал, а у самой сильной девушки не посмеет Елена решительно и безоговорочно протянула портфель Мухиной и оглянулась по сторонам. Сидякин метрах в десяти от неё прибивал к столбу картон с изображением парящего над планкой Ларионова.

— Тарас, — окликнула его Елена

Сидякин подбежал к ней с гвоздями во рту и молотком в руках.

— Где флейта для чемпиона? — тихо спросила она Тараса.

Тарас взглянул на ручные часы.

— С минуты на минуту должен быть здесь.

— Пора бы и начать свистеть.

— Рисунок — это тоже в своем роде художественный свист! — сказал Тарас. — Я же Ларионова ещё и маслом рисую. Тоже свист.

— Свист, — согласилась Лена, — да не тот!.. Музыкальная золотая картина, я надеюсь, получится, — сказала она Тарасу, имея в виду ларионовский портрет маслом.

После слов "золотая картина" Лена махнула рукой в смысле, мол, сколько можно об одном и том же. Махнула рукой и ушла.

На словах "золотая картина" из густых кустов сирени, у глухой стены, высунулся Гусь и снова спрятался.

— Не храни, как зеницу, мне из них все равно ни одна не достанется… — грустно сказал Тарас Светлане.

— Не надеешься на медаль — не занимайся спортом, — сказала Светлана Тарасу.

— А вот мне в тебе это и нравится, Тарасик, — не согласилась с Мухиной Таня, — что ты любишь спорт без всяких медалей. Ты спорт любишь за то, что он спорт. Бескорыстно любишь — не то, что мой брат — враг мой.

— Утешаешь… Сама-то в баскетбол лучше всех играешь?! — обиделся Тарас.

— Я за команду, мне хуже всех нельзя, — вздохнула Татьяна.

А в это самое время Гиви Мебуке, исчезнувший со двора, нахально "снимал" с улицы Ларионова, который делал на балконе зарядку…

Вокруг кинооператора собралась куча любопытных. Глазели, показывали на Ларионова пальцами. А тот делал вид, что вся эта суматоха его не касается.

Проходившая мимо Надежда Фокина в удивлении остановилась и… помчалась во двор.

— Ну, Леночка, поздравляю! — подбежала она к Гуляевой. — Кто-то из кворума такой штопор Ларионову придумал!

— Какой ещё штопор? — вздрогнула Елена.

— Кинодокументалист здесь с кинокамерой от Ларионова не отходит! Каждый шаг его снимает! Теперь уж у него, наверное, голова закружится — семь витков и в штопор! И…

— Ой, Надежда, я что-то боюсь… — призналась Елена.

— Здравствуйте, — с иронией заметила Надежда. — Сама же говорила: "Тот Ларионову службу сослужит, кто Ларионову голову вскружит".

— Да, но я не этого боюсь, я боюсь, что почему-то он не только Ларионова снимает, а и тех, кто из кворума!.. Меня вот с Леонидом снимал… — пробормотала Елена.

— Ну и что? Королю же кружит голову не сам король, а его подчинённые!.. Теперь ещё… — Надежда что-то зашептала на ухо подруге.

— А может, не надо, чтоб за другую команду? — испугалась Лена.

Надежда быстро подошла к Тарасу и тоже что-то стала ему шептать.

— Как это не надо? — отмахнулся Тарас. — Зазнаваться — так по-настоящему.

— Тем более, что всё равно Ларионов на это не пойдёт, — сказала Надежда.

— Если не пойдёт, тогда надо!.. — решительно заключила Елена.

Незаметно для всех Леонид Толкалин подкрался к висящей на ветке дерева курточке и опустил в карман записку. Сделав это, он огляделся по сторонам и поспешно ушёл.

Взглянув на часы, Елена кивнула Виктору-диктору. Виктор-диктор кивнул Гуляевой и поднёс к губам микрофон:

— Вениамин Ларионов совершил 35 прыжков и не забрался на фантастическую высоту, как все от него ожидали. Масюков преследует лидера, но, может быть, это чисто тактический ход Ларионова. Прыгать придётся около месяца, и на такой марафонской дистанции, может быть, самое главное, — это распределить свои силы. Вот в сектор для прыжков в высоту выходит Геннадий Цветков. Вслед за ним будет прыгать сам фаворит наших олимпийских игр по марафон-прыжкам — Ларионов.

Как раз после этих слов из подъезда во двор вышел Вениамин. Он расслабленно тряс кистями рук и делал маховые движения то левой, то правой ногой. За ним следовал Тарас Сидякин, к прочему снаряжению которого добавилась ещё и большая золотая рама на плече. Тем временем, отложив в сторону микрофон, как бы совершив комментаторское, самообслуживание, Цветков стал готовиться к прыжку, а Вадим Масюков поспешно отвёл в сторону Вениамина Ларионова. Но ещё поспешней в противоположную сторону отвлекла Тараса Елена.

— Где обещанный человек с флейтой? — голосом разгневанной богини спросила она Сидякина.

— Только что звонил ему из автомата, сказал, что дядя приехал из Воронежа. На вокзал ездил встречать. Сейчас приедет.

— Флейту срываешь, Сидякин!

— Так я же уже тебе говорил, что маслом начал писать Ларионова. Получше любой флейты.

— А я тебе тоже уже говорила, что портрет портретом, а флейта флейтой. Иди позвони ему ещё раз! — сказала Елена.

— Гуляева, — позвала Елену Надежда Фокина из судейской беседки, — тут с протоколами неладно!

— Бегу! — крикнула Елена и, погрозив пальцем Сидякину, устремилась к беседке.

— Ну, что? — заговорщицки спросил Вадим. — Как насчёт "под чужой фамилией и за чужую команду"?

— Я думал, ты шутишь… — улыбнулся Вениамин.

— Надо выручить человека… Ты же вроде соглашался?

— Я тебе сказал — надо подумать, — уклончиво ответил Ларионов.

— Ну, думай… Он сказал, что, в случае чего, может заплатить. В ресторан с хорошенькой девочкой сходишь. Тебе нужны деньги?

— Деньги всем нужны, — задумчиво ответил Ларионов. — Ладно, я подумаю. А сам-то ты что его не выручишь, если это так уж важно?

— Я не в форме… А ты подошёл к своему пику, судя по результатам. И потом, там такой соперник, что только Ларионов и сможет… Да, Цветков хочет с тобой тренироваться на разряд. Ты не против?

— Ну почему же против? Он парень способный… А что это у тебя за книга?

— Да так… — Масюков повернул книгу обложкой к Ларионову.

— "Правовые основы физической культуры и спорта", — прочитал вслух Вениамин.

— Знаешь, спортсмен ведь должен быть не только в спортивной форме и норме, но и в правовой. Надо уметь качать свои мышцы… и права… Ты-то сам вот, ты парень умный, ты как считаешь?

— А что я? — ответил Ларионов. — Вот услышал новый спортивный лозунг… Ты нрав. Спортсмен всегда должен быть в правовой форме, — сказал он, делая ударение на слог "пра" и норме… Лишь бы не в левовой… — В этой фразе Веня нажал на слог "ле".

Вадим улыбнулся шутке Ларионова и отошёл в сторону.

— Ты чего? — обернулся Веня к Сидякину, который пытался надеть на его голову багетную раму.

— Да вот раму к тебе примеряю… То есть не к тебе, а к твоему портрету, — почтительно заулыбался Тарас.

— А… — рассеянно произнёс Ларионов, думая о чём-то своём и отступая от Сидякина.

Он пятился до тех пор, пока не столкнулся спиной… Ларионов обернулся и увидел Таню Цветкову. Она посмотрела в угол, на нос, на предмет, сделав всё, что было в её силах, чтобы взгляд получился с поволокой, и сказала:

— Между прочим, Ларионов, я у тебя давно хотела спросить, да вокруг тебя всё вертятся то болельщики, то поклонницы, то вообще… какие-то подозрительные личности…

— Спрашивай, — сказал Ларионов, оглядываясь вокруг себя — ни болельщиков вокруг, ни поклонниц, ни подозрительных лиц как будто бы не было.

— Ну вот… занимаясь спортом, ты, вероятно, преследуешь какую-то цель.

— Преследую, — улыбнулся Ларионов, — только она от меня всё время убегает.

— Ларионов, я тебя серьёзно спрашиваю, а ты… Ну вот ты, вероятно, хочешь стать в спорте положительным героем, и вот каким? Просто выдающимся спортсменом, или просто чемпионом страны, или просто чемпионом мира?..

— Хорошенькое "просто", — снова улыбнулся Ларионов и тут же добавил, то ли шутя, то ли серьёзно (этого Ларионова не разберёшь часто: шутя серьёзничает он или серьёзно шутит): — Кем, значит, я хочу быть?.. А никому не скажешь?

Таня всем своим существом, и телом и душой, изобразила полное сохранение тайны на всю жизнь.

— Гераклом я хочу быть!

Теперь Таня Цветкова всем своим существом выразила уже не то что, мол, говори, я могила, пытать будут, не скажу, что ты мне говорил, — теперь на её лице было написано: "Ну, знаешь, и хватил же ты, Ларионов, через край, нет, даже "через край света"!.. Геракл, Греция — это же как раз край света и есть, то есть был, ну, там ещё Египет…"

— Я вот на днях смотрел фильм об одном положительном герое, только не в спорте, а… неважно, в чём. Знаешь, какое впечатление?.. Как будто меня весь сеанс сахаром кормили!.. Одним сахаром. Полтора часа!.. А Геракл двенадцать подвигов совершил: будучи младенцем, ещё в колыбели, он разрушил козни своих врагов и легко расправился с двумя змеями, посланными убить его, и с Немейским львом сражался, трёхглавым Кербером, трёхголовым великаном Герионом, со Стимфалийскими птицами, Лернейской гидрой, имевшей всего девять голов! И при этом остался совсем живым, без единого кусочка сахара в поступках. Представляешь?!

— Вот, вот! — оживилась Татьяна, повторяя за Вениамином. — Будучи младенцем, ещё в колыбели, он разрушил козни своих врагов и легко расправился с двумя змеями, посланными убить его.

После этого она со смешком произнесла что-то непонятное:

— Нет, это надо же! Как повторяется история!.. Ну, тютелька в тютельку.

После этого она помрачнела и не сказала, а как-то даже изрекла:

— А что, если Геракл думает, что он Геракл, а его окружающие из него незаметно Сизифа сделали. И вместо того, чтобы совершать подвиги, Геракл занимается сизифовым трудом: вкатывает это он камни на гору, а они себе преспокойно скатываются вниз.

— Это на какую гору он вкатывает? — спросил, стараясь понять Цветкову, Ларионов.

— Ну, хотя бы на гору Олимп! — ответила Таня и пошла темнить дальше: — А всё потому, что, ещё будучи младенцем, он не разрушил козни своих врагов и не расправился с двумя змеями! — Сделав такое безнадёжное прорицание, Цветкова с загадочным выражением лица удалилась в глубь двора.