"Флейта для чемпиона" - читать интересную книгу автора (Медведев Валерий Владимирович)

Глава 7. ЗДЕСЬ ПРЫГАЛ И ДОПРЫГАЛСЯ…

Позволим себе небольшое отступление, дорогой читатель. Об этом "безумном мире" одного двора можно рассказывать по-разному: как говорится, впрямую, вкривую, опосредованно… И даже со стороны! Со стороны тех, кто сидит то, что мы не видим. Показывая видимое, мы показываем то, что мы видим. А слыша то, что видят другие, мы видим то же самое глазами других. Не правда ли? — как говорят англичане, великие субъективисты, подразумевая тем самым, что не в одной только правде дело.

— … Вот Масюков разбегается… — сказал диктор Виктор. — Рядом с ним на этот раз молча бежит его тренер Гуляева. Что?.. Что-то помешало ему сделать прыжок. Он возвращается обратно… Очевидно, не рассчитал шаги… Снова разбегается!.. Толчок!.. Прыжок… Мимо!.. Не взята высота! — сказал диктор.

— Не взял! Не взял!.. — И Елена тихо запела: "Ах вы наше Сиятельство и кубков, и медалей, с победой привезённые нами издали из дали!.."

Вита с любопытством смотрела на незнакомую девчонку со скромной причёской и очень простенько одетую. Лицом она напоминала Стеллку, с которой стёрли косметику и переодели со вкусом.

— А вам чего ещё здесь надо? — сказала Вита.

— Не чего, а кого. Ларионова надо.

— Его сейчас нельзя отвлекать. Он спит, — предупредила Вита.

— Это вам его нельзя отвлекать.

— Минуточку, ваше лицо мне очень знакомо. По-моему, я вас здесь уже видела? Вы не Стеллка?

— Это вы мою близнецовую сестру видели, она у нас действительно Стеллка, а я Степанида, меня зовут Тихая пристань, — хорошо улыбнулась девочка.

— Пристань?.. Это уж не от слова ли "приставать" к чужим мальчикам! — всполошилась Вита.

— Нет, это от слова, что ко мне чужие мальчики охотно пристают. — И Степанида ушла с независимым видом, рассматривая фанерные "статуи".

Вениамин мгновенно проснулся:

— Всё! Я готов!

Он вскочил и тут же присел.

— Ой!.. Гена, — попросил он, — помассируй, я ногу потянул…

Цветков начал массировать Ларионову ногу со словами: "Для хорошего человека и рубля не жалко".

Все с криком окружили Ларионова. Гусь растопырил руки:

— Тихо! Тихо! Не все сразу! Не все! Не делайте хора! Когда отдохнет, чемпион ответит на все вопросы и только в порядке живой очереди. Прошу тихо-тихо установить очередь.

К Ларионову, держа под мышкой мемориальную доску, быстро подошла Цветкова:

— Веня, хочешь, я дам тебе что-то почитать?

— Хочу, — согласился Вениамин.

— Читай!

Вениамин взял доску:

— "В этом дворе прыгал и допрыгался…" А кто допрыгался-то? Тут у тебя фамилии нет, — сказал он Тане.

— А кто допрыгается, я того фамилию здесь и напишу, — она забрала мемориальную доску.

— Таня! А почему мемориальная доска пишется обязательно в прошедшем времени: "Здесь жил и работал… поэт такой-то?" Будь моя воля, я бы писал: "Здесь живёт и работает замечательный писатель… или поэт… или спортсмен… или просто хороший человек…" посоветовал ей Вениамин.

— Здорово! А я бы написала: "Здесь живёт замечательный парень, которого я люблю…" Чао…

Она пошла прочь и тут же вернулась, потому что к Ларионову протиснулась Стеллка.

— Я тебе забыла сказать, что я всё достала!.. Ты только скажи, тебе нравится расцветка? — она раскрутила рулон и показала Ларионову.

— Ничего, ярковато немного, — сказал он.

— Сто метров нужно для танцевальной юбки.

— С ума сойти! — ахнул Вениамин. — Ну ладно, зови Степаниду.

Но Стеллка не унималась:

— Я тебе ещё капрон не показала. — Она достала из сумки небольшой кусочек капрона: — Как паутина. Я думаю, он подойдёт для реставрации икон?

— Что надо! Где достала? — сказал Ларионов.

— Где? В комиссионке через знакомых. Да, там, где ты говорил, теперь по правилам и судьи будут.

— Молодец! — похвалил Вениамин. — Зови Степаниду!

Стеллка побежала искать сестру.

"Вот тебе на! — подумала Татьяна. — На Ларионова и материальчик, кажется, уже завёлся… в сто метров… и капрон из комиссионки… и судьи будут… Неужели Гуляева и Фокина правы, и у каждого чемпиона есть двойник?.."

— Тебе что сыграть для настроения? — застенчиво спросила Вениамина Вита. — Сама знаю: ты — Моцарт прыжков, значит, что-нибудь из Моцарта?

Вынув из футляра скрипку, Вита заиграла, плавно водя смычком. А Гиви снимал это всё на плёнку.

Леонид ревниво прошептал Вите:

— Минуточку, это ещё что за новости?.. Так мы не договаривались!.. Получается какой-то музыкальный культ личности.

— А мы договаривались, — прекратила играть Вита.

— А мне почему не играешь? Я протестую!

— Потому что бывают Моцарты прыжка, а бывают и Сальери! — спрятала скрипку в футляр раздосадованная Вита.

Татьяна провозгласила через усилитель:

— Между прочим, в Древней Греции к чемпиону Олимпийских игр приставляли человека с флейтой. Когда спортсмен шёл по городу, то флейтист шёл за ним и свистел о том, что вот, мол, идёт великий спортсмен! Ах, обратите, пожалуйста, внимание на великого атлета!.. С годами ни к чему хорошему этот художественный свист, конечно, не привёл!..

Леонид мрачно взглянул на Гуся:

— Достал пистолеты?

— Конечно, достал. Дома лежат.

— А когда?.. — встрепенулся Леонид.

— Получишь от меня за пять минут до дуэли, — успокоил его Гусь.

— Ладно, а вызывать можно?

— Хоть сейчас, — с готовностью ответил Гусь.

— Я немного подожду, вдруг всё сообразуется… А может, лучше выбрать холодное оружие?.. Самое холодное оружие на свете — это слово "нет", — никак не мог решиться Леонид.

— Да отрави ты его мороженым, как Чацкий Софью… — посоветовал Гусь.

— Чацкий Софью мороженым не травил, это Арбенин отравил Нину мороженым… — машинально поправил его Леонид.

— Это неважно, кто кого, важен результат… и качество продукции… — заметил Гусь.

— Приготовиться к прыжку Ларионову, — объявила Елена.

Кто-то отодвинул Цветкова, массирующего колено Ларионову, в сторону.

— Это не массаж, а самодеятельность, — широко улыбнулся ему Босс. И сам принялся за массаж. По всему было видно, что у него в этом деле немалый опыт. — Ну, что же ты, мы же договаривались в двенадцать, — упрекнул он Ларионова. — Скоро и начало соревнований.

— Да… задержались… — замялся Вениамин.

— Задержались или задержали?.. — уточнил Босс. — Милиция, что ли?

Гусь переглянулся с Ларионовым:

— Да ты что, какая милиция? Нас дружинники задержали.

Босс достал из спортивной сумки икону, незаметно сунул её Гусю:

— А синяки?

Гусь быстренько передал икону Ларионову.

— Да с Жоркой-Интеллигентом подрались. Почему трафарет на майке не сделал?.. То да сё!..

— Вас там не обыскивали? — поинтересовался Босс.

— Да нет, слава богу!

— А богоматерь принёс? — спросил Босс.

Гусь вновь переглянулся с Ларионовым:

— Да забыл.

Веня внимательно рассматривал икону:

— Хорошая копия…

— Какая ещё копия? Копии мы… продаём… — совсем как Гусь, обиделся Босс. — Ну всё, — закончил он массаж. — Значит, твоя фамилия Перцуленко. Зовут Костя… По машинам!..

Он быстро устремился со двора. Следом поспешил Ларионов, затолкав тренировочный костюм в сумку. Гусь следовал в арьергарде.

— Ларионов, ты куда?.. — завизжала Елена на весь двор. — Ребята! Ларионов убегает с олимпийских игр, под чужой фамилией и за чужую команду прыгать.

Гиви навёл кинокамеру на Ларионова:

— Крупным планом — Ларионов… спортсмен с большой дороги!..

На крик Елены Гуляевой сбежались все олимпийцы:

— Что случилось? Почему Ларионов не прыгает? Что здесь происходит?

— Л то, что ваш хвалёный Ларионов, ваш атлет-аскет-оглы сызмала-рекорд-бей договорился и за чужую команду, и под чужой фамилией выступать! — вскричала Елена.

— Как под чужой фамилией?.. За какую команду?.. Вот это да!

— Мы ещё не знаем точно, за какую команду и под чьей фамилией будет выступать Ларионов, но мы это выясним! — громко сказала Елена. — Ну, что твой хвалёный Ларионов?! — пренебрежительно посмотрела она на Цветкову. — Кто кричал, что мы не тем колесо фортуны смазывали и не туда это колесо поворачивали?!.. Ларионов сам не тем смазал колесо и сам не туда его повернул!..

Татьяна вдруг расплакалась:

— Этого не может быть, потому что этого не может быть… чтобы Ларионов!.. Тут что-то не так!.. Это какой-то дурной сон!

Подобно тому, как, не имея шкалы Рихтера, очень трудно было бы определить силу землетрясения, так трудно было бы описать, что творилось с каждым участником олимпийских игр, если не вообразить себе предположительную шкалу, назвав её "шкалой переживания". И, взяв за отсчёт самую высокую высоту переживаний Татьяны Цветковой, в самой нижней её черте поместить фальшивые и демагогические выкрики Вадима Масюкова, тогда читатель сам легко распределит всех остальных участников всей этой истории, приближая их к Цветковой или удаляя их от неё и приближая к Вадиму Масюкову, который именно в эту минуту кричал, кося взглядом в сторону Цветковой:

— Рано орали! Рано! А оказалось поздно! Прошляпили такого парня!..

Молодой человек в чёрном костюме, необычайной худобы, высоты и угловатости, держа под мышкой чёрный футляр, чем-то похожий на самую большую в мире готовальню, вошёл во двор. Увидел он на дворе нечто странное: всё, что он увидел, напоминало маленький дворовый стадион, стилизованный подо что-то древнегреческое: статуи, беседка с портиком, орнаменты, шрифты и т. д. Ещё более странным было то, что, судя по всему, одни разбирали украшения стадиона, а другие мешали это делать. И у Эйфеля (таково было консерваторское прозвище молодого человека в чёрном костюме. Это сокращённо от Эйфелевой башни!) было впечатление, как если бы среди празднующих какой-то праздник произошли сумятица и неразбериха. Одни решили, что праздник кончился и пора снимать всякие транспаранты и украшения и прочие причиндалы, а другие убеждены в том, что праздник продолжается и пусть всё висит, как висело. Изо всех знакомых у Эйфеля во дворе был всего один человек — Тарас Сидякин. К нему и подошёл торопливо Эйфель в то самое время, когда Тарас мешал какой-то девушке снять со стены беседки портрет красивого загорелого юноши, исполненный маслом в золотой шикарной раме.

— В конце концов, это я себя выставил, свою работу, и Ларионов здесь ни при чём!

— Тарас, я пришёл, — сказал Эйфель, сильно наклоняясь, но не падая, как и подобает Эйфелевой башне, — за кем ходить и что играть?

И Тарас и Лена оторопело посмотрели на пришельца.

— Наконец-то, — сказал Тарас, расплываясь в ненужной улыбке и объясняя Гуляевой: — Это тот флейтист, который согласился на древнегреческий вариант.

Более неуместного появления музыканта, вероятно, невозможно было придумать.

— Вы к нам шли не из Древней Греции? — спросила Елена молодого человека, поднимая взгляд от ботинок, ужасно больших, по длинным брюкам, которые всё продолжались, всё продолжались, потом долго продолжался пиджак. "С ума сойти, какой он длинный", — подумала Елена, а молодой человек всё продолжался. — Это какой-то дурной сон, сказала она.

— Я подобрал кое-что из Моцарта… из "Волшебной флейты". Сейчас я сыграю…

Молодой человек стал раскрывать футляр, но Елена замахала руками, что можно было понять, как "Сидякин, сам с ним теперь и разбирайся". И побежала туда, где слои олимпийской атмосферы, выражаясь современным языком, были наиболее плотными. Собравшиеся в плотный кружок участники олимпийских игр продолжали обсуждать случившееся.

— Сон… Действительно, дурной сон, — думала Елена на ходу. Но почему я не сказала ему во сне, что он мне нужен и такой?! Почему?!.. Ничего, — утешала она себя, — всё идёт к тому, что я это… — она подчеркнула про себя слово "э-т-о", — я скажу это ему наяву!..