"Кровавые игры" - читать интересную книгу автора (Ярбро Челси Куинн)ГЛАВА 4Полнолуние вот уж три дня, как минуло, но луна еще не выглядела ущербной и горделиво плыла по небу, рассекая стайки перистых облаков. Наступал перелом в погоде, суля холода и дожди. Сен-Жермен стоял, глядя на тусклое заоконное серебро. В спальне было довольно прохладно, но широкий халат на нем свободно болтался, небрежно стянутый в поясе кушаком. Глаза его чуть подрагивали от удовольствия. Ночь источала великолепие, несопрягаемое с яркостью дня. Сейчас, когда в холмах охотились совы и рыскали кошки, мир, казалось, принадлежал только ему. Сен-Жермен любил ночь, он был ее частью. – Господин? – Голос Тиштри прервал его мысли, но не нарушил очарования. – Да? – Он не повернулся к постели, а просто позвал: – Иди-ка сюда. Она послушно зашлепала босыми ногами по мозаичному полу.- Что, господин? – Взгляни за окно.- Его темные глаза чуть прищурились.- Там. Около яблони. Там порхает летучая мышь. Посмотри на деревья – они похожи на грозовые тучи, придавленные незримой силой к земле. В этом они похожи на нас.- Он наклонился и поцеловал ее блестящие волосы.- Я ведь бывал с тобой груб. – Нет, никогда,- горячо возразила она- Ты обращался со мной много ласковее прочих.- От окна веяло холодом, но обнаженная Тиштри не обращала на это внимания. Здоровью и молодости подобные пустяки нипочем. – Но… ты все же уходишь,- Голос его предательски дрогнул. Темнота была знакомой и близкой, она не противоречила чувству щемящего одиночества, от которого он все бежал и никак не мог убежать. – Да… из постели.- Она повернулась и положила голову ему на плечо.- Ты знаешь, как я к этому отношусь. Это мое решение, а не твое. Ты – мой господин, и ты был ко мне добр.- Она сильной рукой обвила его торс.- Но выбирал всегда ты, а не я. – Ты сожалеешь, что у тебя не было выбора? – Он с привычной нежностью огладил ее груди, потом притронулся к впадине между бедер. – Нет. Не скажу, что мне не понравилось бы, если бы ты брал меня, как другие мужчины. Наверняка понравилось бы. Но то, что делается в постели, не очень ведь важно, да? -• Она стала зябнуть, покрываясь гусиной кожей. – Не важно? – Он вопросительно посмотрел на нее. – Конечно. Подумай, сколько на это уходит времени. Даже со всеми твоими штучками – час-полто-ра Остальное время свободно. Ты зовешь меня дважды в неделю – значит, в месяц у нас набирается десять-двенадцать часов. В остальном я вольна делать все, что угодно. Я вожусь с лошадьми, или промеряю очередную арену, или чищу снаряжение, или занимаюсь еще чем-то важным – тем, из чего состоит моя жизнь. Что значит для меня какая-то дюжина часов, пусть даже очень приятных? – Она потянулась и с жаром поцеловала его.- Но все равно, я думаю, мне будет тебя не хватать. Печальная, чуть ироничная улыбка его потонула во мраке. – Ты, кажется, мерзнешь? – Немного,- призналась она – Но мне хорошо. Развязав кушак, Сен-Жермен притянул Тиштри к себе, окутав просторным халатом. – Так лучше? – Конечно,- сказала Тиштри, снисходительно усмехаясь. Сен-Жермен повернулся к окну. – Как там красиво! – выдохнул он невольно и смущенно умолк. – Ночь тебе нравится больше, чем день,- рассеянно подтвердила она, устраиваясь поуютнее. – Мы с ней едины. Да, ночь ему нравилась, и так было всегда, сколько он себя помнил. Ночью ему не нужны были подбитые землей сапоги, разве только для перехода через текучую воду. Мрак таил в себе бездну дремлющих сил и дарил ощущение всеобъемлющего покоя. – Ты в конце концов поймешь, что такое ночь. Тиштри прижалась к нему всем своим сильным телом. – До рассвета еще есть время. Поскольку это в последний раз, не лечь ли нам снова? Ему всегда импонировала ее прямота, пусть даже чуть грубоватая. И когда она в своей привычно спокойной манере попросила его приостановить их отношения, он не почувствовал ни обиды, ни раздражения. Он просто не мог сердиться на Тиштри. – Тебе этого хочется? – Сен-Жермен наклонился и чмокнул девушку в нос. Она пожала плечами. – Мне это всегда нравилось. А напоследок даже кислица становится слаще. Зачем же отказываться от удовольствия? – Тиштри умолкла и заглянула в его загадочные глаза.- Почему ты не стал возражать? Почему согласился? Ты – мой господин, ты мог приказать, чтобы все оставалось по-прежнему. – Против твоей воли? – Вопрос Тиштри не удивил его, но он все же вздохнул.- Тут дело не только в тебе. Ты дала мне многое, Тиштри. Жизнь моя не стала твоей, а твоя – моей, но ты хотя бы ко мне притерпелась. И была со мной без излишнего обожания или трагедий. До сих пор мне этого было достаточно, но… время ушло. Наши тропки расходятся… полагаю, закономерно. Я… я жил словно в коконе, не ощущая особенной надобности в чьей-то приязни. А теперь мне хочется большего, хотя сам я не знаю – чего. Он умолк, досадуя на себя. Тиштри поняла все по-своему. – Ты сохнешь по той патрицианочке, да? – В тоне ее не содержалось упрека. – Да,- раздраженно откликнулся Сен-Жермен, давая на нелепый вопрос нелепый ответ, и вдруг осознал, что нелепого в нем, в сущности, мало. Оливия тронула его так, что он боялся даже задуматься о силе ее воздействия на себя. В его памяти жили каждый ее взгляд, каждый жест, каждое слово. – Ты отправишь меня к Кошроду? – спросила Тиштри, не вполне уверенная, слышат ее или нет. – К Кошроду? Зачем? Ты хочешь его? После перерождения он стал таким же, как я.- Он удивился, он считал, что она это понимает. – Возможно. Во всяком случае, похоже на то.- Тиштри поежилась, наморщила носик. – Ну, в чем дело? У тебя есть кто-то другой? -Сен-Жермен взял девушку за подбородок и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.- Как твой хозяин меньшее, что я могу сделать, это позаботиться о том, чтобы ты была обеспечена средствами к существованию. Этого от меня требует римский закон. Сейчас, в момент откровения, она оробела. – Не хочу, чтобы ты думал, что я предпочитаю тебе раба. – Но это ведь так, верно? – Тиштри едва заметно кивнула. Он чуть сильнее, чем надо бы, сдавил ее плечи.- Ладно, не мнись. Если тебе хочется, я освобожу вас обоих. – Освободишь? – Она издала звук, похожий на фырканье.- Я захочу на свободу только тогда, когда закончится моя цирковая карьера. А может быть, даже и не захочу. Лучше иметь щедрого и доброго господина, чем мыкаться по свету с лошадьми, не имея возможности хоть что-нибудь для них заработать. – Ну, так и быть,- пообещал Сен-Жермен.- Когда соберешься сойти с арены, я освобожу и тебя, и того, кто будет с тобой, и позабочусь о том, чтобы у вас были собственный дом и конюшни.- Он порывисто обнял ее.- Тиштри, ты дарила мне радость. Я этого никогда не забуду и хочу, чтобы ты знала о том. – Никогда? Странное и не очень надежное слово.- Она рассмеялась, довольная перспективой. На свете множество пустозвонов, но хозяин не из таких. Иметь к старости дом и конюшни – чего еще можно желать? Сен-Жермен плотнее запахнул полы халата и завязал пояс на талии Тиштри. – Теперь говори, чего ты хочешь сейчас? Напоследок, как ты изволила выразиться? – Не знаю,- Тиштри пошевелила бровями.- Хорошо бы придумать что-нибудь необычное, только вот что? – У нее были крепкие руки наездницы, и они сжимали его все сильнее.- Я хочу… я хочу…- бормотала она, легонько пощипывая губами его грудь, и вдруг хихикнула.- Я хочу быть сверху и чтобы ты мне ничем не мешал. То есть делал, что я говорю, и никак не иначе.- От собственной смелости по коже ее проскользнул холодок. Она – рабыня, он – господин. Кто знает, как он к этому отнесется? Сен-Жермен насмешливо поднял брови. – Отлично, идем.- Одной рукой он развернул ее внутри их общего одеяния и повел через темную спальню к кровати.- Скажи, как мне лечь. Я буду во всем тебе повиноваться. – Правда? -Ни один мужчина не предлагал ей подобных вещей, и в паху ее что-то мучительно содрогнулось от сладкого предвкушения.- Хочу, чтобы ты лег на спину,- быстро сказала она и великодушно добавила: – Можешь, где надо, подсунуть подушки. Только ляг поперек постели, чтобы ноги доставали до пола. Он повернулся, сбросив с плеч одеяние, и повалился на ложе. – Так, Тиштри? – Чуть выше, господин мой, чуть выше. Вот так. Во мраке едва угадывался контур покорно лежащего тела. Тиштри отчаянно щурилась, пытаясь его рассмотреть и ощущая, что лоно ее уже увлажнилось. Если так дальше пойдет, эта игра может завести далеко, так далеко, что, возможно, она и не захочет с ним расставаться. Спору нет, хозяин – прекрасный любовник. Ей вряд ли удастся когда-нибудь сыскать себе столь же искушенного, чувственного и предупредительного партнера. Но искушенность это еще не все, что хорошо понимается в двадцать восемь. Настало время всерьез подумать о будущем, как-то остепениться и, главное, завести детей, а хозяин – увы! – ей детей не подарит. Тиштри решительно перевела дух, вознамерившись извлечь из ситуации все, что возможно, и, подчиняясь внутреннему толчку, заявила: – Сначала я лягу так, чтобы ты мог меня целовать. Я скажу, когда надо остановиться. – Прекрасно,- серьезно произнес Сен-Жермен, хотя темные глаза его искрились лукавством. – А потом я сообщу, что делать дальше.- Она объявляла все это непререкаемым тоном циркового распорядителя, оповещающего публику об изменениях в ходе программы. – Как тебе будет угодно.- Нотки желания в его голосе мгновенно породили в ней отклик, но Тиштри сдержала себя. – Если тебе придет в голову что-то, что мне могло бы понравиться, спроси сначала меня. Я сама решу, нужно нам это или не нужно.- Она намеренно оттягивала начало любовной игры, опасаясь, что действительность окажется много беднее посулов воображения.- Пожалуй, пора. Он застонал. – Ну хватит, не мучь меня, Тиштри. Медленно, с наслаждением она оседлала недвижное мускулистое тело и передернулась, ощутив под собой его дрожь. Ощущение было сродни тому, что возникает в момент посадки на лошадь, но гораздо острее, ведь она никогда не ездила нагишом. Ягодицам ее тут же сделалось горячо; чтобы их охладить, она наклонилась и нашла губами твердые губы. Они полураскрылись, и Тиштри, замирая от чувства, что совершает нечто преступное, провела по ним языком. Отклика не было, она продолжила изыскания, нарочито неспешно проникая в него, приподнимаясь на локтях и опять опускаясь, увлеченная ритмом постепенной раскачки, нагнетавшим в ее лоно сладкую боль. В саду послышался то ли хруст, то ли шелест, и Тиштри вся напряглась, словно молодое, почуявшее опасность животное. – Что это было? – Не знаю. Не обращай внимания.- Сен-Жермен обнял ее и потянул на себя. – Я…- прошептала она, чувствуя, как первый восторг начинает от нее ускользать. – Ш-ш-ш. От его тихого шепота, напоминавшего шум ветерка в тростнике, Тиштри мигом воспламенилась. Его крепкие дерзкие руки в точности знали, чего от них ждут. Начав с вкрадчивых, еле ощутимых касаний, они очень скоро распоясались и принялись ее мучить. Они мяли, щипали, пошлепывали и тормошили ее, они проникали в самые потаенные уголки ее тела. Они возносили ее и осаживали, поворачивали и крутили в головоломных кульбитах, лишний раз убеждая, насколько он все же силен. Его хищный рот поджидал ее всюду, дразнил, горячил и до капли высасывал из нее вожделенную негу, но она вновь и вновь наполнялась желанием, как колодец водой. Через какое-то время Тиштри уже не могла ни говорить, ни дышать и думать забыла о своих командирских амбициях. Она лишь боялась, что момент извержения разнесет ее тело в куски. Глаза девушки были полузакрыты, гортань исторгала звуки, похожие одновременно и на смех, и на стон. В ней словно вращался восхитительный бешеный вихрь, своей жаркой пульсирующей пятой приникший к одной спазматически бьющейся точке, являвшейся излучателем столь острого наслаждения, что, казалось, его неспособна вынести плоть. Когда наконец Тиштри повалилась на ложе, ее дыхание пришло в норму не сразу. Она долго лежала в молчании, не сводя глаз с бледной, подернутой облачной дымкой луны. В голове молодой армянки плавали мысли, которыми ей хотелось бы поделиться, но она не умела найти для них достаточно выразительных слов. Сен-Жермен понимал, что с ней творится, и не тревожил ее. Расслабившись, он прислушивался к спокойному ритму ночи. Потом пришла пора что-то сказать, и он произнес – Мне все-таки будет тебя не хватать. Она повернулась. – Мне тоже будет недоставать тебя, мой господин. – Ты не изменишь решения? – Он знал ответ, и спросил, только лишь чтобы спросить. – Нет,- медленно сказала она после длительного раздумья.- То, что было сейчас… я никогда не испытывала такого. Ты… я… нет, скорее мы оба превзошли сами себя. Но я не думаю, что смогла бы выносить это часто. Знаешь пирожные, какие пекут египтяне? Первый кусок бесподобен, второй – как пища богов, но потом сладость одолевает. Мед, миндаль, корица, инжир уже не идут в горло… Нет, прости, все по-другому! Такое не приедается – нет. Но если бы я стала гнаться за этим, то стала бы походить на персидских солдат, пожирающих мак. В моей жизни не осталось бы ничего, кроме неутоленной страсти. И тогда я вскоре потеряла бы способность чем-нибудь наслаждаться. Не только близостью, но и многими другими вещами. Его поразила логика ее рассуждений. – Такое случается,- согласился он.- Архитекторы, возводящие прекрасные замки, подчас ощущают исступленную ярость, а не восторг, оглядывая завершенную стройку. Тиштри в темноте нащупала его руку. – Как странно, что я уже не твоя… – Ты всегда моя, мы одной с тобой крови. – Это не то. Не знаю, понравится ли мне кто-то еще. Он ведь появится – этот кто-то. Должен появиться. По многим причинам.- Она вдруг рассердилась и села.- Почему ты не держишь наложниц? Имей ты гарем, я бы свыклась с мыслью, что у тебя есть другие. А теперь мне тяжело. Я не могу и представить тебя с этой патрицианкой. Ты приведешь ее в дом? – Но ты никогда не возражала против Кошрода,- заметил он. – Кошрод – это Кошрод. К тому же теперь он переродился и не может ложиться с тобой. Ты сам говорил, как это бывает. Тот, кто переменился, ищет обыкновенных партнеров. Такие, как ты и какой буду я, охладевают к себе подобным, разве не так? – В словах девушки ощущался упрек, она ждала утешений, не понимая, что в утешениях сейчас больше нуждается ее господин. Сен-Жермен привстал на локтях и сказал отчужденно: – Все так, однако в нашей среде существует предание, что порядок этот преодолим. Что сильная страсть и истинная тяга друг к другу позволяют существам вроде нас продолжать свою связь. Но сам я с таким никогда не встречался. Похоже, это всего лишь мечта.- Он сел рядом с ней и зябко передернул плечами. Тиштри, ощутив его боль и не понимая ее природы, все же сообразила, что зашла за черту. – Господин,- сокрушенно сказала она.- Прости. Я не хотела… – Знаю.- Он повернулся к ней.- Что ж, проблему надо решить. Возможно, тебе лучше уехать? У меня есть другие поместья. Ты можешь поселиться в любом и жить по своей воле. – Ты хочешь меня прогнать? – Тиштри внутренне ахнула. Нет, она не будет рыдать. Римляне презирают слезы. Хозяин, правда, не римлянин, но… – Разумеется, не хочу,- заверил Сен-Жермен, раздражаясь. Тут что-то не так, подумал он вдруг. С девочкой что-то творится. То она просит отставить ее от постели, собираясь вступить с кем-то в союз и нарожать кучу детишек, то вдруг заводит другую волынку. Он внимательно посмотрел на нее.- Тиштри, скажи, что тебя беспокоит? – Ничего,- отмахнулась она. Ничего – не ответ. Сен-Жермен продолжил расспросы. – Ты соскучилась по Армении? Тебя тянет к родным? Говори же.- Осторожным движением он снял слезинку с жестких черных ресниц. Тиштри насупилась. Почему он не понимает? Ни по кому она не соскучилась. Рим привлекательнее, чем дикие горы. Они, конечно, прекрасны, но цирка там нет. – На прошлых скачках ко мне подошел один армянский ученый и долго со мной говорил. Ему очень понравилось мое выступление. Он задавал много дельных вопросов и сказал, что для Армении просто безумие разбрасываться такими сокровищами, как я. Он сокрушался, что Рим отбирает таланты у зависимых государств.- Она уставилась в потолок, представляя себе яркие краски арены. Сен-Жермен ощутил легкий озноб. – Армянский ученый? – небрежно переспросил он. – И очень умный. Он говорил с Некредом по-гречески. Я думала, все ученые – старики. И сказала это ему, а он засмеялся и сказал, что мудрость не в седине. Очень видный мужчина,- добавила Тиштри. Хозяин молчал, и ей захотелось его уколоть.- Очень внимательный и обходительный. Настоящий придворный ученый. – Меня это не удивляет,- сухо произнес Сен-Жермен.- Скажи, у него был акцент? Тиштри рассмеялась. – Был, но это неудивительно,- сказала она.- Царедворцам свойственно коверкать язык. Резонный ответ, сказал себе Сен-Жермен. Тут не о чем беспокоиться. Лед Арашнур уехал, и довольно давно. – Расскажи мне об этом подробнее? О чем вы говорили? Какие вопросы он тебе задавал? – О,- Тиштри заулыбалась,- он хотел знать практически все. Он намекнул, что даст знать обо мне царю, но я сказала, что Тиридат меня уже видел. Это поразило ученого, и он стал расспрашивать, как мне живется. Его участие было таким искренним, что мне ничего не хотелось скрывать. Я о многом ему рассказала. Даже о том, как Некред заставлял меня гнать упряжку сквозь стаю львов. И о том, как ты защитил меня, когда я отказалась. Твой поступок весьма восхитил ученого, господин. – Неужели? – с иронией спросил Сен-Жермен. – Да,- подтвердила она- Я рассказала ему о тебе. Все-все. Он многому не поверил. – Все? – Сен-Жермен встрепенулся. Она подавила смешок. – Ну, не совсем. Но достаточно, чтобы он понял, что ты щедр, добр, благороден и не из тех, кого можно безнаказанно тронуть. Сен-Жермен потянулся за подушкой и положил ее под себя. – Благодарю. Интересно, зачем ему это? Ученому не пристало тратить время на пустопорожнюю болтовню. Возможно, он просто хотел о чем-нибудь с тобой сговориться. Как видный мужчина, а? – В Риме не много армян,- обиженно заметила Тиштри. Ей был неприятен намек. Она прекрасно знала, как смотрят мужчины, когда им хочется чего-то такого. Ученый смотрел на нее вовсе не так. Его интересовала ее жизнь, а не тело.- Постарайся понять, господин. Я была для него как находка. Мои деды и прадеды выступали перед царями. Мой отец делал то же, пока не умер. И братья, пока их не забрали в армию обучать военных возниц. уж не знаю, что там с ними сталось, но, похоже, они растеряли все прежние навыки, и теперь мастерством моих предков владею лишь я. Этот человек изумился, увидев мое выступление. И захотел узнать, откуда все это во мне. Где я родилась, где тренировалась, кто купил меня и как со мной обращаются. Никому прежде до этого не было дела. А ведь тут есть что обсудить. – Понимаю.- Он легонько чмокнул ее в лоб. – Мне не стоило с ним говорить? – вдруг обеспокоилась Тиштри. – Возможно,- сказал Сен-Жермен, помолчав.- Не имеет значения, Тиштри. Мастер всегда рад беседе с ценителем, ведь истинные ценители сейчас так редки. Тем не менее в будущем,- добавил он несколько строже,- не слишком-то откровенничай с незнакомцами, даже если они ученые и твои земляки. Тиштри повернулась и прижалась к нему. – Я лишь хотела похвастаться, как хорошо мне живется. И какой у меня замечательный господин. Сен-Жермен обнял ее за плечи. – Я польщен,- усмехнулся он.- И все же будь осмотрительна. Когда император – олух, а в закромах Рима не хватает зерна, многих привлекает возможность половить рыбку в мутной воде. Особенно чужеземцев, ведь у них нет обязательств перед этой страной и они даже рады подтолкнуть ее к краху. Мы тоже не римляне, и потому должны соблюдать особую осторожность, поскольку при первом удобном случае нас тут же возьмут в оборот. Тиштри, понурясь, молчала. Сен-Жермен поморщился, выбранив себя за суровость. В конце концов, дело сделано, и нет никакой надобности омрачать нотациями их последнюю ночь.____________________Ладно, Тиштри, не дуйся,- он ласково потрепал ее по плечу.- Я просто устал и порой становлюсь занудой. – Ты чего-то боишься? – спросила она. – Нет. С чего ты взяла? – Он поцеловал ее в губы. Она не ответила, он усмехнулся и подсунул под нее руку. – Нам что-то грозит? – Она напрягла ягодицы и снова расслабила, позволяя его руке продвинуться дальше. – Нам всегда что-то грозит. Но к опасности со временем привыкаешь. Переменившись, ты это поймешь. Следующий поцелуй был долгим и обещал перейти в нечто большее, однако от дальних загонов до них донеслись странные звуки. Сен-Жермен вскинул голову. Тявканье повторилось. – Что там? – Что-то встревожило лис и волков. Шум усилился, к лаю добавились кашляющие голоса леопардов. Сен-Жермен встал и накинул халат. – Надо выяснить, что там такое. Тиштри недовольно поморщилась. – Это могут сделать и сторожа. – Если бы заржали твои лошади, ты сказала бы то же? – Он наклонился, чтобы натянуть сапоги. Крыть было нечем, Тиштри кивнула и улеглась на подушки, подтянув колени к груди. Так будет уютнее его поджидать, ведь ночь пока не кончается. И есть надежда еще что-нибудь от нее получить. Сен-Жермен уже выходил из комнаты, кликая Аумтехотепа. Тиштри медленно натянула на себя покрывало, хранившее тепло его тела. До рассвета есть еще время. Она подождет. Письмо Цецилии Меды Клеменс, супруги Янусиана к своей сестре Этте Оливии Клеменс, супруге Силия. |
||
|