"Серая шапка" - читать интересную книгу автора (Рубаев Евгений)

Глава 10

Штаб по спасению экспедиции Рэда в городе Мурманск стал как-то разваливаться. Финансирование из головной организации, и ранее поступавшее с перебоями, в какой-то момент совсем прекратилось. Генеральный директор официально сообщил Толику:

— Совет директоров проанализировал перспективу Вашей деятельности. Целесообразности в Проекте не видит ввиду полного отсутствия сведений о самолёте. Рекламу приклеивать не к чему. Проект убыточен. Поэтому, на основании выше изложенного, вы все уволены по сокращению штатов!

Толик, он и так в период «окон» финансирования, деятельность экспедиции снабжал деньгами из своих сбережений и займов. В этой же ситуации даже занимать было не под что. Наступил идеальный момент для распада. Коллектив в настоящем отрезке времени развалился на три ручья.

Таня неожиданно и независимо от решения гендиректора головного предприятия влюбилась. Что с ней часто бывало и это спасало её от профессиональной деятельности в секторе любви или, как говорится, в области «горизонтальной профессии». Её избранник всплыл из табачного марева мурманского ресторана «Уют» в образе моряка дальнего плавания. Таню поразил китель претендента. Он был весь украшен знаками различия, на рукавах золотые нашивки выползали выше локтя. Если бы можно было серьёзно квалифицировать такие регалии, то это был бы «капитан всемирного порта», как минимум. Только это был салогрей со средненького траулера и его лицо, лишённое интеллекта, оставалось в тени золотых нашивок. Он собрался в отпуск на малую родину, в вологодскую деревню. Там, уходя в армию, он получил клятву от невесты, которую сам дефлорировал после пьяных лапаний на сеновале. Она обещала «ждать всю жизнь», даже если он попадёт в плен к душманам. Но неутолимое желание повторить первую пробу привело её в койку к одному трактористу-выпивохе, с которым она теперь имела двоих детей и ждала третьего. Двоих они сотворили, пока салогрей был в армии. В армии он салогреем не был, а стал таковым после дембеля. Узнав об измене избранницы, он, влекомый компанией искателей приключений — дембелей из его части, подался в славный город Мурманск. Там они окончили «шмоньку» — низшие скоротечные трёхмесячные курсы, где клепали поваров, палубных матросов или, если сказать прямо, просто выдавали удостоверения, убедившись, что претенденты не страдают сильными душевными болезнями. Избраннику Тани досталась специальность «салогрей». Так называется в народе машинист мукомольной фабрики. На корме траулера, подальше, чтобы не воняло на весь корабль, стоит сушилка-мололка, которая высушивает отходы от потрошения рыбы и делает из них рыбную муку. При высушивании потрохов обильно истекает рыбий жир — весьма ценное, собираемое в контейнеры сырьё, от которого и исходит сильнейший смрад. Этот самый жир обильно пропитывает робу салогрея, отчего она обретет вид кожаной и источает миазмы, сравнимые лишь с отравляющими веществами Первой мировой войны. Этим запахом пропитывается даже тело салогрея. Жить с ними в одной каюте отказывались во все века и на всех флотах, поэтому салогрей живёт всегда один. Даже если на судне водится женщина-повар, спец по замыванию котлов на камбузе, она тоже с презрением смотрит на облик салогрея. Кроме отдельной каюты, он имеет такой же пай от сделки, как и капитан, как и тралмейстер. Только три человека на траулере имеют полный пай, а все остальные, включая старпома и первого помощника капитана, — долю от пая. Даже такая неслыханная зарплата — ведь валюту, «подфлажные», платят тоже от пая, не поднимает статус салогрея. Поэтому, чтобы облегчить моральные издержки, они имеют привычку нашивать несанкционированно нашивки на рукава своих кителей, тем самым поднимая себя в глазах своих и всего окружения.

Вот и этот салогрей, избранник Тани, готовясь в отпуск в деревню, налепил на рукава кителя штук по девять широких золотых полосок. Ещё у него был огромный автомобиль «Бьюик», седан, привезенный из Канады, где ему, как и другим матросам, продали этого ржавого монстра маклаки-пройдохи прямо на пирсе. Завозили эти огромные драндулеты со свалок всей Америки. Салогрею достался «Бьюик» грязно-розового цвета. Ездил он максимум на второй скорости, отчего при езде раздавался страшный рёв, и жор бензина доходил до сорока литров на сотню. Что интересно, именно на этом драндулете салогрей и намеревался ехать в родную деревню, удивлять свою бывшую невесту своим шиком. Так что встреча с Таней спасла его от приключений на дороге, так как монстр ломался через каждые сто километров. Но новая невеста салогрея сочла, что это шикарный лимузин и что он её достоин! Таня, будучи изрядно подшофе, приняла салогрея за очень важного капитана дальнего плавания, а ресторан «Уют» был до того прокурен, что запаха салогрея было не слышно. Когда мезальянс случился и «невеста героя» попала в лапы презренного салогрея, состоялся пинок ниже поясницы из штаба по спасению Рэда, ввиду его полного банкротства. Выбор-то у неё ещё был: стать профессиональной жрицей любви или пойти в пароходство красить борта и надстройку кораблей на ветру Заполярья, в жидкой спецовке, густой и вязкой краской, отчего при протаскивании очередного мазка выворачивает кисть руки. Но Таня предпочла пребывать женой салогрея, об истинной морской специальности ей скоро стало известно от подружек-завистниц. Правда, салогрей объявил ей, что он «командир отдельной части-фабрики», но запаха это не уменьшало. Теперь Танина жизнь круто изменилась. Времени с утра заседать в ресторане с пустыми разговорами о вероятности проникновения на военную радиостанцию с целью обнаружений сведений о пропавшем «Яке» теперь у неё не было. Она была целиком занята экипировкой для соответствия статусу морячки дальнего плавания. Для этого салогрей договорился со знакомыми моряками, и они забивали встречу с примеркой контрабандных шмоток, привезённых последними рейсами из Лас-Пальмас де Гран Канариа и Санта Крус. Типоразмер шмоток человеку бывает трудно подобрать даже в магазине, где они собраны в одном зале. А в этом случае приходилось мотаться от Роста до Фадеева ручья и в разных квартирах, соблюдая все правила конспирации — наследие советского строя — примерять всё подряд. Фарцовщики страстно хотели продать хлам, произведённый из технической ткани африканцами-эмигрантами в Андалузии и Каталонии, Таня же хотела, чтобы плащёвки хорошо сидели. Наслаждался лишь салогрей, он сам себе казался хронопом, как минимум, шейха и английского принца крови! Скрипучим голосом он непрестанно вещал:

— Татьяна! В средствах себя не стесняй! Ни в чём себе не отказывай! Я себе цену знаю! Не позволю своей жене экономить на себе!

При этом, в силу постоянного переворота слов местами, было не понятно, кто на ком не должен экономить! Жилищный вопрос они решили тоже необычным образом. Салогрей пообещал своему товарищу, которого за пьянку и неявку к отходу судна давно списали на берег, и он проживал на жилплощади престарелой официантки, привезти двухкассетный «Шарп». Это было предметом и пределом мечтаний официантки, она желала и жаждала слушать поп-музыку в режиме нон-стоп. Матрос-расстрига, жертва официантки и алкоголизма, когда ещё находился «на бичеве», самозахватом заселился в дощатом двухэтажном бараке под снос. Снос же его как-то задержали. Место в городе это называлось «жилстрой». Дома здесь сплошь состояли из дощатых бараков. Видно это место, на сопке, было из многих мест города. Таня даже гордилась, что она живёт в «центре и выше всех!» Генстроительство же резко переметнулось в район «морской» и дом-барак уцелел до поры до времени. Любимец старой официантки ветрено сказал:

— Живи сколько захочешь, только «Шарп» мне привези с первого рейса!

В промежуток между запоями, в период обострения жизнедеятельности, списанный матрос натаскал со свалок всякой выброшенной хозяевами мебелишки. Прачка с траулера дала салогрею бельишко за банку с печенью трески, и зажили молодожёны в неге и диалогах:

— Любовь моя! — бормотал салогрей сквозь клубы табачного дыма, синими кружевами валящими из рта и его ноздрей, — я хочу от тебя двух мальчиков и двух девочек!

— Дорогой! — отвечала Таня затягиваясь «Мальборо», — старайся, старайся!

Сама же имела втуне спираль, вправленную на случай, если от чрезмерного перепития потеряет контроль над очередным претендентом на её тело. Салогрей давно отказался от идеи ехать в отпуск в вологодскую деревню. Хотя вначале, чтобы притупить бдительность суженого, Таня согласилась ехать с ним и даже вошла в роль невесты. Но как-то салогрей сообщил ей:

— Дорогая, нам надо пойти купить тебе резиновые сапоги!

— Для чего, милый? — с недоумённо невинным видом воскликнула «невеста».

— А то ты от станции до нашего дома не дойдёшь!

Здесь Таню осенило, куда её увлекают в свадебное путешествие. Она стала непрерывно жаловаться на плохое здоровье и умело, в нужные моменты, отказывать влюбленному в сексе. Тот быстро забыл про не прощённую беременную вологодскую невесту и весь увлёкся экипировкой молодой жены. Тем более, что его организм, с избытком снабженный ретинолом из рыбьего жира — от производственной деятельности, всё время требовал выхода сексуальной энергии. День у них начинался так. Пока Таня спала, салогрей выходил к телефону-автомату, благо что в этот период жизни страны автоматы были совершенно бесплатными. Начинал обзванивать всех, кто обещал узнать что-либо про наряды для женщин с Лас-Пальмаса. Набив пару тройку адресов, он шел будить жену хорошими известиями. Завтракали и обедали они печенью трески, которую изготовил сам салогрей. Всю печень трески, поступавшую в розничную сеть, вручную делали матросы на траулерах. Для этого запасались «банкой номер три» и в часы, когда не было подвахты, набивали банки молоками от рыб-самцов. Заливали эти молоки вытопленным рыбьим жиром, добытым у того же салогрея из общей бочки. Получалась «печень трески», которую потом домовитые хозяйки, открыв заветную баночку, добавляли в салат, сооруженный из варёной картошки и майонеза. Получался, по их словам, «декольтес» к праздничному столу. Таня с молодым мужем ужинали только в ресторане, чем распорядок Тани сильно нарушен не был. Она перед каждым выходом долго выбирала новую кофточку и мучительно подбирала к ней джинсы с воплями:

— Милый, мне чёрные или синие джинсы сегодня одеть? Мне кажется — синие меня полнят!

— Одень юбку! — салогрею очень нравились ноги бутылками у его молодой жены, и он считал их добротным достоянием.

Далее до самого вечера шли рассуждения-мечты о том, что потом на чеки ВТБ можно будет купить «Жигули». Далее следовало: «Какой модели? Одиннадцатую или пятёрку?» — начинала Таня

— Пятёрку — она мягкая! — восклицал салогрей, не понимая, что все «Жигули» делают из одного и того же хлама!

Так и текла их жизнь.

Толик, тем временем, воспользовался случаем: во льдах Арктики военные лётчики обнаружили вмороженное судно, на котором находился один единственный матрос, который совершенно потерял всю память. Он не мог даже сказать, куда делась вся команда. Сказал только, что зовут его Сергей Смирнов. Фирмочка, которой принадлежал этот корабль-сухогруз, тут же организовала штаб по его спасению, куда требовался «опытный менеджер». В штабе и так уже была целая орда специалистов, все они были сплошь из бывших капитанов, пребывавших в пенсионном возрасте, и только то и умевших, что горлопанить, «соображать» на троих в рабочее время и травить, после опохмелки, морские байки. Но каждый член штаба был от него неотъемлем, как опоры моста. Каждый — по рекомендации «нужного» человека. Например, самый маленький, во всех отношениях, Дроздов — был ответственный по аренде офиса. Офис располагался на улице Траловой. Эта улица сплошь состояла из конторок, каждая из которых имела свой маленький флот из трёх-семи судов. Были здесь же конторы и покрупнее, типа «Тралфлот», но стояли они особняком и как бы к улице Траловая отношения не имели. Траловая, считалось, состоит из конторок флотов и колхозов. Дома были в большинстве своём бревенчатые, послевоенной постройки. Когда поняли, что Мурманск действительно незамерзающий, независимый от балтийских стран порт мирового класса, на развитие города были брошены значительные, по меркам того времени, средства. Лишь Траловая улица пребывала в режиме стагнации. Вот в такой бревенчатый офис и устроился Толик. В его задачи входило вести переписку с Москвой и отсылать письма электронной почтой. В свой первый день работы он вошёл в конфликт со всеми членами штаба. Выйдя в первый день на работу, он пришёл в полдень, когда опохмелка шла полным ходом. Дроздов рассказывал историю:

— …жена моряка была бл…довитая, страшно! Ну, второй штурман, а у него, как знаете, хранится судовая печать, говорит капитану, что его жена бл…дует. «Докажи!» — кричит тот. Ну и как-то раз приходит капитан утром домой с судна, раздевает жену — а у неё печать его судна стоит прямо на ж…пе!

Все моряки эту историю давно знали наизусть и передавали из поколения в поколение, но все смеялись до слёз. Один Толик не смеялся. Тогда его стали разводить на «привальную», в честь приёма на работу. Он ответил, что на работе не пьёт и все от него дистанцировались навсегда.

Когда привезли из аэропорта парня, снятого с вмороженного судна, Толик постарался встретится с ним. Но на все вопросы парень, по фамилии Смирнов, лишь улыбался и говорил, что ничего не помнит, в том числе где находится вся команда судна. Толик, когда народ схлынул, улучшил момент и спросил вразрез, «на прихват»:

— Куда уехал парень по имени Рэд, который прилетел на самолёте?

В глазах Смирнова мелькнуло смятение. Толику даже показалось, что Смирнов видел Рэда. Только тот отрицательно закачал головой и ответил, что никакого Рэда не знает:

— Кто это такой? — спросил он наивно.

Куда делась команда, казалось, он тоже не знал. Наконец, члены штаба по спасению транспорта из льдов Арктики приняли рабочую гипотезу, как всегда, выбрав ту, что им была больше по сердцу:

— Пацан, видать, для сугреву пил гидролизный спирт в больших дозах. Это очень вредно для организма! — в этом месте повествующий делал паузу, чтобы слушающие оценили, как бывшие морские волки рисковали своим здоровьем, но остались целы и даже могут вспомнить, когда у тёщи день рождения! — Но ничего, мы ему комнату в доме межрейсового отдыха моряков выбили. Там среди своих отойдёт постепенно. Может, вспомнит чего!

После этого, чтобы рабочее время в штабе шло побыстрее, потёк очередной рассказ:

— Жена судового кочегара бл…довала страшно! — это была ключевая фраза всех морских историй. — А тут на судно поступили спасательные плотики, сигнальная лампочка на клотике которого загоралась от батарейки, при соприкосновении батарейки с водой. Только с солёной водой, заметьте! Приходит кочегар с рейса и говорит жене: «Купил в иностранном порту японский прибор, указывает, бл…довала ты, или нет! Ссы в таз!» Ну жена надула в таз, кочегар бросил туда батарейку. Лампочка-то и загорелась! Он пи…дюлину жене как выпишет! А она кричит: «Васенька, было! Но только один раз!»

Все опять смеялись до упада, хотя слышали эту историю сотни сотен раз!..

Всех остальных членов экипажа сухогруза записали, как пропавшими без вести, а по самому сухогрузу приняли важное решение. Организовали на борту судна экспедицию, высадили там водолазов с оборудованием. Нашли вал винта судна такой же серии. Решили всем штабом, что везти его вертолётом будет как-то не по арктически. Сбросили вал с самолёта, а потом долго тянули лебёдкой по льду и подняли на борт подъёмной стрелой. Оснастили вал винтом — запасной имелся на борту судна — и с помощью лебёдок заправили в дейдвудную трубу. Судно пришло своим ходом в Мурманск! Из всего штаба по спасению один лишь Толик «показался» руководству, поэтому штаб распустили, а Толика временно оставили в управлении морской фирмочки, владеющей сухогрузом.

Без дела остался Аркадий — банкротство штаба произошло в тот момент, когда Арон и капитан АПЛ Егор Бриттов находились на мурманской авто-толкучке, продавали автомобиль Бриттова. Это был «Форд-Скорпио», который привёз на траулере рыбнофлотный родственник Егора откуда-то из Голландии. Машина была очень капризная. Временами холостые обороты двигателя без видимых причин подскакивали до средних и держались так, не поддаваясь никаким усилиям местных умельцев. Потом обороты сами стихали до нормальных, и Бриттов с замиранием сердца ждал, когда произойдёт возвратный рецидив. Но бешеные обороты всегда заставали его врасплох, когда он пребывал в отличном расположении духа, отчего это расположение сходило на нет. Вся сложность будущей сделки и заключалась в том, чтобы успеть продать Форд, пока он вновь не взревел на холостых оборотах, особенно в момент осмотра претендентом-покупателем. Но, в основном, машинка выглядела очень опрятно, видимо, она прошла солидную предпродажную подготовку, где-либо у турецких умельцев в Европе, которые могут доводить кузов и салон до максимально приличной кондиции. При этом они обильно поливают салон из аэрозольного баллончика «запах нового автомобиля». Это было изобретение века. У бывших советских людей мечта об автомобиле была на генетическом уровне и ещё недавние предки автовладельца с гордостью, находясь в отпуске, сообщали хуторским родственникам:

— У нас в доме машина!

Это звучало, конечно же, странно! Ведь стояло-то машина не в доме, а в жестяном гараже. И была это вовсе не машина, а купленный в рассрочку «Москвич» ядовито-зелёного цвета, с чихающим мотором…

Толкучка представляла собой унылую территорию на берегу Кольского залива. Эта площадка значительного размера была намыта на пологом берегу, на мелководье, для каких-то промышленных целей в последние годы советской власти. Социалистический строй рухнул, промышленный объект никто строить на свеженамытой территории не захотел ввиду её астрономической стоимости из-за исторических затрат, и её отдали под авто-толкучку. Находиться здесь всегда было неуютно, всё продувалось непрерывным ветром с Кольского залива. Было сыро, и запах щекотал ноздри совсем не парфюмерным ароматом — берега залива из поколения в поколение служили какой-то стихийной свалкой и здесь жили портовые крысы, которые питались пропавшей рыбой, втихаря выбрасываемой засольщиками-неудачниками. Стырит матрос рыбу на судне и в укромном уголке солит её, с намерением повезти в отпуск, как гостинец. Обычно, такие горе-засольщики — вертопрахи, солят они рыбу по чьему-либо «новому» рецепту, «с лавровым листом и кориандром» — и рыба пропадает уже на третий день.

Вот и сидели Аркадий и Егор Бриттов в кабине «Форда», боясь лишний раз выйти наружу под непрерывный ветер с запахом гниющей рыбы. Вся эта обстановка не придавала приветливости и дружелюбности ни продавцам, ни покупателям. Продавцы находились под давлением местных рэкетиров, которые требовали дань с каждой проданной автомашины, а покупатели страшно боялись «кидка». Это когда деньги заберут, а машину не передадут новому хозяину. Хотя в последнее время «кидок» был явлением редким, легенды про «разводы» постоянно циркулировали, вздуваемые местными знатоками автомобилей, которые вызывались помочь приобрести автомобиль, осмотреть его при покупке. При осмотре такие знатоки задумчиво глядели под капот, ни бельмеса не понимая в этих проводах и трубках. Потом, захлопнув капот, начинали нажимать на углы покупаемого автомобиля, что означало «проверку подвески». Польза от этих «помощников» была как раз на руку продавцам. Так как помощники сильно хотели побыстрее приступить к обмывке покупки, то заметив, по реакции покупателя, что денег у того хватает, кричали:

— Машина хорошая, бери, пороги крепкие! — и при этом снова нажимали на углы автомобиля для пущей убедительности.

Бриттов и Аркадий уже пережили пяток таких нашествий энтузиастов с одними и теми же воплями: «Открой капот, закрой капот! Сколько просишь? Сколько скинешь?»

Теперь они сидели внутри машины, жарко нагнав воздуха из работающей печки, бензина на это дело не жалели. Встали он сегодня, по причине сложности попадания на толкучку, довольно рано, с недосыпу морозило, и Аркаше очень хотелось поспать. Но он не мог бросить своего товарища один на один с покупателями, раз обещал помочь с продажей этого авто. Тем более, что у них зарождалась дружба. Состояние его осложнялось плохим сном и прошлой ночью. Ему всю ночь снился сон про то, будто он находится на странном пляже, на котором вместо песка или гальки берега затянуты в бетон и люди лежат в купальных костюмах среди всего этого бетонного великолепия! Всё это выглядело странно и сюрреалистично. Бриттов, который уже перестал напрягаться от ожидания, что мотор сейчас взревёт на холостых оборотах, проникся к Аркадию признанием за отзывчивость. Ему было морально очень тяжело пребывать на авто-толкучке. Он всё время боялся, вдруг его заметит кто-либо из штаба ВМФ, поэтому за рулём «Форда» сидел Аркадий, а Бриттов изображал случайно забредшего покупателя и потуже надвигал бейсбольную кепочку себе на глаза. Даже при разговоре с потенциальными покупателями все фразы о преимуществе автомобиля провозглашал Аркадий. Бриттов, пребывая в незаметной курточке и бейсбольной шапочке, выглядел бедным родственником, зашедшим «на огонёк». Вот и сейчас к «Форду» подошёл человек в возрасте. На его длинных ногах болтались брюки, едва доходившие до щиколоток, и в нелепой светлой курточке он был очень смешон. Как впрочем и все другие, он спросил:

— Сколько стоит?

Аркадий, чтобы не было скучно, привил Бриттову идею, что цену надо называть разную, в зависимости от состояния клиента. Бриттов, сам себе нарисовавший миф, что Аркадий — великий коммерсант, отдал ему эту тему на откуп. Аркадий, решивший, что этот человек-журавль пустой вариант, бесцельно бродящий по рынку с целью прицениться, на случай, если вдруг на него свалится мешок с деньгами, сообщил вдруг бодро, прибавив две тысячи на цену, которую желал Бриттов:

— Восемь тысяч! — и с иронией оглядев покупателя, добавил: — И ни цента ниже! — это он сказал для красного словца, на всякий непредвиденный случай, чтобы претендент понял, что речь идёт о валюте.

— Откройте капот! — произнёс человек-журавль. Аркадий дёрнул рычажок капота. Человек поднял капот и, достав белоснежный платок, теранул им по лонжерону, сунув длинную руку глубоко в мотор. Затем, внимательно осмотрев результаты анализа, сказал:

— Ничего! Ну, я ещё похожу минут сорок, а потом вернусь к вам!

— Возвращайтесь, возвращайтесь! — безнадёжным голосом произнёс Аркадий.

Бриттов всё это время жался в угол между спинкой сиденья и средней стойкой, приподнимая куцый воротничок демисезонной курточки. Когда «журавль» удалился, он стал шептать Аркадию:

— Слушай, он точно капитан! Стыд-то какой!

— С чего ты взял, что он капитан? — (Бриттов настойчиво рекомендовал Аркадию называть его на «ты», хотя бы на период их операции).  — Да если даже и капитан, нам что с ним детей крестить, что ли?

— Капитан, точно! Так капитаны проверяют ржавчину у боцмана в хозяйстве! Мне неудобно, коллега всё-таки!

— Чё ты как не родной! Капитан или шкура, — блеснул морскими знаниями Аркадий, — ты откуда знаешь, может, он капитан калоши какой-нибудь, например, водолазного бота?!

— На водолазном боте «руль-моты», там капитанов нет! А это с большого судна капитан!

— Если с большого судна — что, он сам себе привезти машину не может? — задохнулся Аркаша от переизбытка чувств, вызванного чрезмерной стыдливостью Бриттова.

— Так он, может, не визировано ходит?! Допустим, в ледокольном флоте?!

— Кончай свою схоластику! — ввернул Аркаша где-то услышанное красивое незнакомое слово. — Наша задача толкнуть тачку, а не гнилые морали разводить! Вали в своих моралях всё на меня! Все грехи беру на себя!

Такой командирский тон очень понравился Бриттову и сам Аркадий тоже понравился ему ещё больше, так что, несмотря на внутреннюю борьбу, он решил подчиниться своему юному товарищу. Они начали говорить на нейтральные темы. Аркадий пожаловался, что у него, возможно, скоро возникнут трудности с жильём. Мурманск ему как бы очень нравится во всех отношениях, и уезжать на родину он не хотел бы, по окончании их проекта. Аркаша кривил душой, как всегда, просто его натура не позволяла сказать ему вот так прямо:

— Наш проект закрыли. Жить негде. Помоги, если можешь!

Такой уж он был человек. Всё у него было как бы, вроде бы… Бриттов проблему понял. Он твёрдо обещал поговорить с другом, у которого были излишки какой-то жилплощади в Мурманске. Он сказал:

— Ведь в Североморске тебя жильё не интересует? В Североморске я бы тебе жилья наворочал бы на взвод!

Аркаша, трусливо отгонявший воспоминания про свои приключения с чужой женой, зачастил:

— Не, нет, не-а! У меня даже пропуска в Североморск нет! — и добавил, — и не будет!

— Ну, хорошо, — сказал Бриттов, утвердившийся в своих мыслях, — я поговорю с товарищем!

Всё это время покупатели к их машине не подходили. Товарищи уже было заскучали, и в это время к ним приблизился давешний «журавль». Он шёл целенаправленно, прямо к ним. Аркадий напрягся, как легавая, почуявшая в траве вальдшнепа. Бриттов вновь съёжился и сгруппировался к средней стойке автомобиля. «Журавль» подошёл к открытому окну, в которое выглядывал Аркадий, и представился:

— Гаркин! Капитан БМРТ! — и протянул руку Аркадию.

Бриттов в это время совсем ушёл в себя, а Гаркин сказал:

— Ну, что? Едем оформлять?

— Кого оформлять? — растеряно переспросил Аркадий.

— Машину оформлять, на меня! — рявкнул Гаркин, — а это ваш родственник, сопровождающий? В цене-то уступите? — задал сразу два вопроса Гаркин.

— Да, оформлять… Родственник, тоже хотел купить, машина хорошая, просит в цене уступить, денег у него не хватает! — на ходу сочинял Аркадий невпопад.

— Так он что, тоже с нами тоже поедет? — справился Гаркин.

— Да, поедет, — ответил Аркадий утвердительно, — для надёжности, дело опасное, денежное. Он в милиции работает! — стал брать на испуг Аркадий.

— В милиции — это хорошо! Не боязно иметь дело с вами! — воскликнул Гаркин.

Он хотел вначале потеснить Бриттова на заднее сиденье, но узнав, что тот «из милиции» сам полез назад.

— Ну, поехали!

Аркадий споро вырулил с авторынка. В это время все автомобили стоят «в режиме продажи», поэтому на выходе не теснятся. Мешали лишь продавцы разной мелочёвки, которые загораживали проезд своей розницей. Там было всё, от свечей и карбюраторов до водки и сигарет. Защищая свой товар от наезда машины, они лезли прямо под колёса. Гаркин неожиданно сказал:

— Едем ко мне домой, за деньгами!

«Ну, попали!» — подумал Аркадий, — мужику просто надо доехать до дома с толкучки. Сейчас доедем, он выйдет и скажет — «Потом куплю!»

Такой способ добираться до дома был известен давно. Особенно у ранних выпивох. На авто-толкучке шинкари спиртное продавали с шести утра. Страждущие добирались туда попутно, подвозил кто-либо за символическую плату: всё одно в ту сторону едет! Для дороги назад, опохмеленные и обнаглевшие тралфлотовцы разыгрывали пьесу, что собираются покупать автомобиль. Усевшись большой толпой на все сиденья, они командовали бедолаге-продавцу:

— Поехали в Росту, там брат живёт, большой знаток автомобилей. Он посмотрит твой аппарат и тогда едем оформлять!

Доехав до Росты, а это была самая дальняя точка города, продавцу сообщали одно из следующего: «На ходу твоя тачка — что-то не того», «Брата нет дома, уехал на рыбалку», «Жена денег не даёт!», или ещё что-нибудь. А то и просто вылезали и уходили, и всё! «Так и сейчас будет, наверное!» — поддался упадническим мыслям Аркадий.

Его беспокойство передалось Бриттову. Причём у последнего это смятение осложнялось страхом «быть узнанным» коллегами-моряками. Бриттов был очень отважный человек, но отвага его работала лишь в секторе «защита Родины» — тут он мог повести крейсер в атаку на две эскадры противника или, не колеблясь, умереть за Родину честь. А вот, допустим, перед хамами он пасовал. Не было у него оружия и средств против наглецов и прочей нечисти. Его могли влёгкую облапошить в мелкой сделке или в штабе недодать того, что было ему положено по статусу командира атомной подводной лодки. Могли отодвинуть в очереди на автомашину или квартиру в пользу какой-нибудь Марьи Ивановны. И у Бриттова не хватало отваги разобраться с такой дискриминацией. Очевидно, внутренняя интеллигентность не давала развиться хамству, присущей всему его поколению. Бриттов был из тех динозавров, которые умрут с голода, но никогда не украдут и не попросят кусок хлеба. Зная свои дефекты поведения, он всецело доверился Аркадию. Более того, чисто инстинктивно, он глубоко в душе решил держаться этого дерзкого, современного парня, надеясь научиться современному поведению. Жена Бриттова с детьми давно жила у родственников, на материке. Она была из той плеяды жён моряков, которые согласны ждать мужа с моря, но ждать с комфортом, в хороших климатических условиях. Бриттов, конечно, оправдывал свою жену. Растить детей в Заполярье было просто опасно — здесь настолько суров был климат и недоставало в питании свежих продуктов. Перестройка тоже не прибавила витаминов в рационе горожан. Вернее, фрукты на рынке были, но по такой цене, что вся работа, все «полярки» и выслуги становились абсолютно бессмысленными. Все эти надбавки забирали торговцы, а у них — по конвейеру — рэкетиры, чиновники-мздоимцы и прочая надстройка. Бриттов находился в походе бывало и годами, а уж полгода — очень часто. Поэтому жена однажды из отпуска с детьми не вернулась и устроила старшую дочку в школу у своих родителей в городке средней полосы. Потом и сама нашла себе неплохую работу, не денежную, но дававшую возможность спать по ночам, не терзаясь: «Что же будет? Стаж не идёт, пенсии в старости не получу!» — тогда ещё не знали, что пенсия будет иметь сугубо теоретическое значение.

В то время, как жена Бриттова переехала на материк, народ ещё опасался за социальный статус. Ещё были живы милицейские рейды, разыскивающие «тунеядцев», то есть не работающих дольше двух месяцев, за что могли направить куда-либо за Енисей, где работу им подбирал уже участковый. Каждый должен был где-то состоять! Научно-исследовательские институты были полны скрытых тунеядцев, все отделы предприятий были заполнены получиновниками. Штаты раздували неимоверно! Когда Бриттов с женой встречались в отпуске, они мечтали:

— Вот выйдет Бриттов на пенсию — заживём как люди!

А теперь же он мечтал продать капризную иномарку и купить в военторге обычные «Жигули», на которых уже и ездить к семье, когда выдастся отпуск. Деньги на эту покупку должны были прийти вот от этой сделки с «Фордом». Егор очень на неё надеялся, поэтому Аркадий в его глазах был уже полубогом — он отождествлял его с возможностью видеть семью. Тот прокричал Гаркину:

— А ты не скажешь, что жена деньги перепрятала, и что ты будешь покупать «потом»?!

Гаркин сделал абсолютно непонимающую мину и переспросил:

— Это в каком это смысле? Почему вас интересуют мои деньги? Что вы имеете в виду?

— Ну, ладно, это я пошутил! У нас до этого разговор был на одну тему и я, вроде как, в продолжении того…

— Я ваших шуток не понимаю, — пробормотал Гаркин, умещая свои журавлиные ноги за сиденьем.

— Показывайте дорогу! — кричал Аркадий, возбужденный процессом управления иномаркой с резвым двигателем.

Бриттова в это время раздирало двойственное чувство. Во-первых, он очень опасался за машину, которой управлял Аркадий, а не он. Тем более, он подозревал, что у Аркадия и прав-то на вождение нет! Спросить об этом он считал некорректным в сложившейся ситуации. Во вторых, он всё время опасался, что рано или поздно придётся сознаваться, что хозяин машины — это он. У нотариуса-то переписывать с его документов будут! Как выйти из этого — он не знал. Вдохновляла лишь уверенность Аркадия, который был уверенным всегда. Бриттов помнил лишь один момент, когда Аркадий был с растерянным лицом — в тот момент ему предстояло перелезть с балкона на балкон из логова хищных самок, чужих жён. Аркадий тоже это помнил и был предан Бриттову в благодарность, что тот спас его в те страшные моменты его жизни!

Очевидно, слова «Показывай дорогу!» ввели Гаркина в его родную колею. Командовать тот любил на генетическом уровне. Только такие люди становятся капитанами. Он от самого поворота с толкучки начал давать распоряжения. Кроме направления движения автомобиля, он непрерывно кричал:

— Вот здесь осторожно! Объезжай яму справа! Левее, левее бери, тормози! Оп-оп, оп! Тише ты! — и так далее.

С самого момента принятия командования он сразу перешёл на фамильярное «ты» и сильно не церемонился в выражениях, таких как «раззява», «кто тебя учил так ездить» и тому подобных. Всё это звучало непрерывно, но не повторяясь в своём многообразии. Наконец, Аркадий не выдержал и прокричал:

— Это пока ещё не твоя машина! Назови адрес и сиди спокойно!

— Как это, назови адрес? У меня же там деньги, семья, в конце концов! Как это, назови адрес? Машина сегодня станет моя, а ты ей подвеску всю уже загубил, пока мы едем. Тебе что, тебе не ремонтировать! — начал непрерывно бурчать претендент на машину.

Здесь Аркадий вспомнил, что в Англии существует закон: если моряк отходил в дальнем плавании более трёх лет, особенно в арктических морях, то его свидетельские показания в суде не являются легитимными. Или, говоря прямо, не принимаются судом.

«Этот, — думал Аркадий, имея ввиду Гаркина, — явно отходил в арктические моря, явно больше трёх лет!» — и спокойно стал слушать наставления, куда дальше поворачивать. Капитан траулера, заполучивший таким образом карт-бланш, стал даже временами, благодаря своим длинным конечностям, пытаться помогать Аркадию управлять машиной, хватаясь за руль, при этом находясь на заднем сиденье. С горем пополам они наконец-то доехали. Капитан жил в центре, в довольно-таки элитном доме, так называемой «цэковке». Эту серию домов соорудили всякие партайгеноссе для своих верноподданных. Получить квартиру в таком доме было довольно трудно. Аркадий поднялся с хозяином на пятый этаж. Бриттов остался охранять машину, следуя наставлениям Гаркина. Дверь им открыла очень растрёпанная капитанша старше сорока лет. Эту породу дамочек Аркадий научился различать даже в темноте и боялся их, как покусанные единожды дети боятся чёрных собак. На капитанше был засаленный махровый халат и синтетический парик, косо надетый на нетрезвую с вечера, а может и с последнего отхода в море капитана, голову. Она завопила, как в лесу:

— А-а-а! Заходите! Я вижу, мой дорогой, — лицемерно обратилась она к капитану, — ты наконец-то подобрал для нас машину!

При этих словах она стала кидать на Аркашу призывные взгляды, пока Гаркин удалился в сусеки вскрывать свой тайник. Аркаша пугливо жался в угол, как свежепобитая маленькая собачка, опасающаяся продолжения экзекуций. Наконец капитан вернулся с заветным свёртком и Аркадий облегчённо вздохнул. Подле запарикованой капитанши он чувствовал себя спокойно только в присутствии хозяина. Гаркин сел за стол, водрузил на нос дальнозоркие очки в оправе «под черепаху» и стал, поплёвывая на пальцы, нудно считать деньги. Общая пачка, от которой он отсчитывал, была довольно-таки толстая, тысяч на тридцать баксов, если прикинуть на глаз. Аркадий, чтобы сбить с руки начавшую было вновь хищную охоту глазами капитаншу, стал задавать Гаркину ненужные вопросы:

— Вы только с штампиками турецкими и арабскими мне, пожалуйста, не давайте, а то с ними проблемы!

Капитан прервал скрупулёзный счёт и сказал вдруг скрипучим голосом:

— Деньги у меня хорошие, все новые!

Аркадий живо представил, как Гаркин, прежде чем выдать матросам «подфлажные», сидит по ночам и вышелушивает из стопок денег самые чистые и новые купюры. Наконец, счёт был закончен. Гаркин по-командирски передал деньги Аркадию и удалился прятать остаток своих сбережений.

«Странный мужик, машину ещё не оформил, а деньги уже даёт!» — мелькнула у Аркаши мысль, но, руководствуясь принципом «Дают — бери!», он спрятал их в карман.

Они спустились вниз под непрерывные вопли капитанши:

— Мальчики, приходите обмывать покупку! Обязательно приходите обмывать!

Со двора было видно, как она высунулась в форточку и непрерывно что-то кричала. Очевидно, о необходимости обмывания. Троица последовала в рядом располагающуюся нотариальную контору и оформила автомашину на Гаркина «по доверенности». Тот даже не удивился, что машина принадлежит Бриттову, а напротив сказал:

— Ты ловкий парень! Слушай, мне надо продать мои «Жигули». Ты мне поможешь это сделать! Запиши телефон. — И отдал готовую бумажку с телефоном Аркадию.

Бриттов подумал: «Странно, кто имеет иномарку — хочет «Жигули», и наоборот!»

Когда они расстались со счастливым обладателем Форда, Аркадий передал деньги Бриттову. Тот хотел было дать комиссионные за проделанную работу, но Аркадий сказал решительно:

— Мы же друзья! Зачем ты меня обижаешь? Ты же и так меня сильно выручил, я до сих пор у тебя в долгу!

— Это я у тебя в долгу! — стал настаивать Бриттов, — слушай, здесь у меня товарищ живёт хороший! Давай пойдём к нему, обмоем покупку. В ресторан с такими деньгами опасно! Да, кстати, он главный редактор и почти владелец местной газеты!

Товарищи поспешили в логово главного редактора, припася для этого случая коньячок.