"Марево" - читать интересную книгу автора (Ляшко Н)VIПожарищем надвигается вечерняя заря. Ветер вавевает пыль. Серое выветренное перекати-поле прыгает вдалеке через травы, натыкается на репейник, дрожит в не может вырваться из колючек. — Му-у-у! — трубят где-то быки. Корней из-за угла шалаша косит глазом на неподвижную Аграфену и идет к колодцу. Теплая жердь быстро уходит за сруб. Вода раз за разом шумно падает из ведра в корыто и пенится золотом. Вдали сверкают рога быков. В крепнущем реве барахтаются крики Зосимы и Онуфрия: — Гей! гей! — Да куда тебя несет?! Аграфена тоже идет к колодцу, горстями зачерпывает из корыта воду, смывает следы слез и за шалашом утирается подолом рубахи. Голоса детей и рев быков уже рядом. Надо напустить на лицо улыбку, а улыбки нет. Аграфена стелет дерюгу и склоняется к принесенной корзине. Быки грузно спешат на скрип журавля, сворачивают к Аграфене и обнюхивают ее. Из-за них выбегает серый, запыленный Онуфрий: — Пришла уже?! — и, бросив кнут, кидается к ней. Она снимает с него шляпу, глядит в обожженное зноем лицо, гладит плечи и шепчет: — Пришла, пришла… — Давно? — Только что… Подходит и Зосима. Аграфена целует его в лоб и спрашивает: — Жив, здоров? Вот и хорошо, у меня дома тоже хорошо все. Ее голос настораживает Зосиму, и он угрюмо бредет к отцу. А Онуфрий уже стоит перед корзиной на коленях: — Пирожков принесла? — Принесла, вот, на… — Э-э, и кукурузы? — И кукурузы. — И огурцов? — Всего принесла, — Вот хорошо… Онуфрий вое пробует и, как маленький, лепечет о том, как его обидел отец, что было ночью. Аграфена вздыхает. Из связанного комка капустных листьев сочится красный сок и красит ее пальцы. — У-у, и вишен принесла? — Давай котелок! — кричит от колодца Зосима. — Неси, сынок! — А-а, ну их! Аграфена берет котелок и идет к колодцу сама. Корней и Зосима покрикивают на быков и перекидываются словами о минувшем дне, о встречах в степи. Быки пьют воду медленно, вскидывают влажные морды и опять тянутся к корыту. У Зосимы лицо настороженное, у Корнея виноватое. «Опомнился», — решает Аграфена. Корней из ведра льет в котелок воду. Аграфена сутулится под его взглядом и на ходу кричит Онуфрию: — Будет тебе! Ужинать не захочешь! — Вишни наши? И, возьми меня домой. — Нельзя. — На один день возьми! Сто годов потом не буду проситься. — Отца проси. — Нет, ты ему сама скажи, а? А то я сам прибегу… — Дороги не найдешь. — Я? Вот не пустит, возьму и прибегу. Поживу дома день, наемся всего в саду, на огороде и вернусь. — Ну, ну… Аграфена разводит костер и раскладывает на свитке принесенное чистое белье. Зосима от колодца видит это, моется, подрагивая, за шалашом меняет рубаху и садится у костра. Аграфена мельком поглядывает на него и думает: «В самом деле, черный… И в кого бы он такой?» — Мешай в котелке, — говорит она ему и, схватив Онуфрия за руку, ведет к колодцу. Тот упирается, кричит. Она снимает с него рубаху, смачивает водой лицо, уши, шею и намыливает их. — Глаза ест! Ой, глаза ест! — А ты водой, водой на них. Вот так. — Да будет! Холодно! Аграфена, не разгибаясь, глядит на идущего от загона Корнея, хочет вымыть Онуфрию ноги, но тот вырывается и убегает. Она гонится за ним, смех путает его ноги, и он отдается ей в руки. — Ну, не надо ноги мыть, — шепчет она. — Так что ночью у вас, говоришь, было? Только тихо говори. Она причесывает Онуфрия, жадно вслушивается в его шопот об объездчике, о словах Корнея у кургана и с облегчением целует влажный лоб, глаза. — Эй, ужина-а-ать! Степь по-вечернему откликается на крик Зосимы. — Идем, сынок, идем. Запад стал уже лиловым, на востоке вспыхивают звезды. Корней ест нехотя и, чтобы нарушить тягостное молчание, роняет: — Сегодня тумана не будет. — Не будет, — подтверждает Зосима. По небу крадется полоска света, облако становится похожим на снеговую гору, и золотой рог месяца вспарывает его вершину. Звезды тускнеют. Онуфрий уже сыт, — он подносит к губам ложку и дует, дует, будто бы в ней расплавленное олово. Аграфена то и дело вытирает в уголках рта и носит взад и вперед почти пустую ложку. Никогда так скучно не проходил у костра ужин. Ни смеха, ни слов матери. Кукуруза и вишни оживляют Зосиму. Он мелкими белыми зубами скашивает зерна, с наслаждением высасывает из кочанов сладкий сок, щелкает языком и оборачивается к матери: — Зимой кукуруза будет? — А то как же, я насушу. И опять молчание. Отчетливо слышна перекличка перепелов. Корней смахивает с бороды зерна кукурузы, бормочет: — Собаку не забудьте накормить, — и идет к загону. В волосах его путается свет месяца. Взгляды Аграфены и Зосимы как бы обжигают его. Он идет быстрее, садится за загоном, обхватывает руками колени и встряхивает головой: «Ух, ты ж, беда какая…» |
|
|