Наталья О`Шей

Я хотел убить её. Я сидел в засаде у водопоя уже несколько часов; почти совсем стемнело, а она всё не появлялась...

Меня звали Лоэхра, и я служил гончим псом, главным гончим псом королевства, уже двадцать семь лет. Я был одинок; на свете жило только два существа, которых я, наверное, любил. Один был мой принц - восемнадцатилетний королевич, мальчишка, щенок с длинными, светлыми, почти женскими глазами... я мог бы умереть за него. Я готов был перегрызть за него глотку любому, с того самого дня, как он родился, потому что знал, что для меня отныне существовала цель - служить этому ребёнку так, чтобы, возмужав, он стал настоящим мужчиной и настоящим королём; а что может быть доблестнее для гончего пса, чем преданность хозяину и забота о нём?..

Но настолько же предан я был маленькой девочке, младшей дочке мельника из небольшой деревни. У неё были пронзительно-синие, васильковые глаза, такие же, как и у матери; той, что умерла, истаяв, словно свечка, вскоре после родов. Я приезжал в деревню несколько раз в месяц, привозил ей и её старшей сестре подарки из столицы, пожимал худую руку мельника, иногда оставался на ночь, и тогда наутро, едва вставало солнце, мы шли в лес; я учил её видеть звериные следы на земле и птичьи гнёзда в кронах деревьев, я поил её родниковой водой, а она плела венки и надевала на мою седую голову... Потому что её отцом был не мельник. Её отцом был я. Но я надеялся, что она никогда об этом не узнает.

Всех остальных людей я не любил, более того, презирал; мне было скучно с ними, душно от их взглядов и голосов; поэтому я не мог подолгу оставаться во дворце. Моей жизнью был лес. Я забывал обо всём на свете, идя по следам оленя или кабана; как бы я хотел, чтобы мой принц, мой мальчик понимал это! Но он разделял мой восторг, только когда тот же олень или кабан тяжело оседал на землю, хрипя и пятная кровью траву, а мы, гончие псы, устало подымались с колен подле добычи и утирали пот со лба и кровь с губ.

Так было, и принц говорил, что псы, вытатуированные на моих предплечьях, - талисманы удачной охоты; так было - пока не появилась она.

Сначала кто-то мельком увидел в одном из южных лесов золотистую лань. Потом лань заметили ближе к столице; однажды двое молодых гончих псов пришли ко мне с лихорадочным блеском в глазах и заявили, что видели её.

- Только это не лань, вернее, не совсем лань, - сказал один из них. - Посмотри лучше на неё сам, мастер Лоэхра; пойдём с нами нынче вечером, мы знаем, где её водопой.

За час до заката мы были на месте; я сидел на дереве, а двое молодцов на земле за кустами, росшими вдоль тропинки. Там, где тропинка кончалась, у самой воды, на мягкой сизоватой глине чётко отпечатались следы острых копытец.

Когда солнце почти село, из полумрака между деревьями, куда уходила тропа, послышался шорох, и через несколько мгновений показалась она. У меня перехватило дыхание, и я крепче вцепился в сук, на котором сидел. Шерсть лани действительно отливала то ли тусклым золотом, то ли светлой бронзой, но вместо шеи и головы на её плечах возвышалось женское тело, примерно по пояс. Каким-то непостижимым образом гладкая шкура переходила чуть ниже талии в медового цвета кожу; я даже чувствовал, какая она гладкая и шелковистая. Пышные пепельные кудри спускались до середины спины, обрамляя необыкновенное лицо - широкоскулое, с чуть вздёрнутым носом и пухлыми губами; раскосые, удлинённые к вискам глаза были, видимо, светлые. На ней не было ничего, кроме золотого тяжёлого оплечья из тонких ажурных пластинок.

Женщина-лань подошла к воде, цокнула копытами, склонилась и, зачерпнув обеими руками воду, плеснула ей себе в лицо. Её негромкий смех заставил меня вздрогнуть. Она жадно пила и плескалась в ручье, капли воды блестели в завитках её кудрей; она прогибалась в пояснице, вытягивая прекрасные руки, и золотое ожерелье приподнималось на полной смуглой груди; а я сидел на дереве, пытаясь не дышать, и никогда, никогда в жизни не чувствовал себя так глупо. Двоим, что лежали на земле, было, наверное, не лучше.

Она вышла из ручья, отряхнулась, ещё раз чему-то рассмеялась и ускакала. Когда кругом наступила тишина, я полез вниз. Молодые псы поднялись с травы; лица у обоих были разрумянившиеся и немного смущённые.

- Спасибо, что показали её мне, - буркнул я. Один затряс головой, очевидно, как и я, не находя слов, а другой пробормотал:

- Сегодня она ещё краше, чем вчера:

Всю дорогу домой мы не промолвили ни слова; оказавшись в городе, молодые псы распрощались со мной и быстро скрылись. Я знал, что каждый пошёл к женщине. Не мог не пойти.

А я - я пошёл домой, выпил крепкого вина и отправился во дворец рассказать обо всём принцу. Он слушал меня, затаив дыхание; потом забегал по комнате, кусая губы и, наконец, заговорил:

- Слушай, Лоэхра, я хочу её видеть... Нет, я не просто хочу её видеть, я хочу, чтобы она была моей! Чтобы она была здесь и моя! Лоэхра, Лоэхра, ты устроишь охоту, правда? Устроишь прямо завтра! Она нужна мне!

Я даже забеспокоился, до того он разволновался; но через несколько минут принц взял себя в руки, спокойно повторил указания насчёт завтрашней охоты, попрощался и ушёл. У меня было время до рассвета, и тогда я последовал примеру своих подчинённых. Многим женщинам почему-то нравилось, что я немолод; их привлекала моя потемневшая кожа, жёсткая грива седых волос и переплетение татуировки на руках. Ни у кого в королевстве ни было подобных татуировок. Я уже не был гибок, словно лесной кот, как когда-то в молодости, но стал тяжёл и всё же мягок в движении, подобно тигру. И, право же, я не знал ни одного из молодых воинов, кто был бы способен справиться со мной.

Я ушёл от неё, когда небо начало светлеть; а через полчаса после рассвета гончие псы уже были в лесу. Мы быстро нашли совсем свежий след; её запах был сильным и немного мятным. Утро обещало быть прекрасным, охота складывалась как нельзя лучше, и мой принц со свитой уже ждали, когда же мы выгоним её на поляну, на которой десятеро охотников были готовы стреножить её и опутать сетью.

Она попалась легко; слишком легко. Она вылетела из леса на солнечную поляну, следом вылетели мы и застыли полукругом, ожидая броска сети. Но охотники, видимо, были так поражены увиденным, что окаменели на мгновение, а она затанцевала на лужайке прямо перед обомлевшим королевичем, встряхивая волосами и бесстыдно подставляя солнцу свою великолепную грудь; кажется, на губах её играла слабая улыбка. Наконец, тонкая сеть метнулась, разворачиваясь в полёте, и: упала на траву, не задев женщину-лань. Несколько длинных лассо полетели над землёй, грозя опутать ей ноги, и: снова ничего. Она просто переступила через них, даже не нарушив ритма своего странного танца! Наконец один из охотников выхватил из колчана тупую стрелу, намереваясь оглушить нашу "добычу"; тетива тренькнула, и в следующее мгновение она легко взяла стрелу из воздуха у своих волос, и небрежно бросила наземь. Её брови сошлись на переносице, она перестала улыбаться и три раза ударила в землю копытом. Между ней и принцем тут же вспыхнула огненной полосой трава, и пламя весело затрещало под ветром! Она развернулась и встретилась глазами со мной.

- Нет!!! - прозвенел крик принца, но я уже прыгнул, но и она прыгнула тоже, и случилось невероятное - я промахнулся. Её узкое копытце больно ударило мне в ключицу, и она ускакала; а люди кругом уже кричали:

- Спасайтесь, спасайтесь! - потому что огонь разрастался, переходя в настоящий лесной пожар; только принц махал мне по ту сторону огня и взывал:

- Найди её, найди, Лоэхра! Я спалю полкоролевства, чтобы обладать ею!

На этот раз она петляла и путала следы, но мы преследовали её до самого вечера, пока не увидели снова на опушке. Она будто ждала нас. Гончие псы уже громко и тяжело дышали, а она словно и не скакала целый день по лесу! Я уже знал, чем всё закончится, - и действительно, она трижды топнула, и перед нами опять вспыхнула трава:

Когда я вернулся в город, мне сказали, что принц уже спит и принять меня не сможет; но я видел свет в окне его спальни и понял, что он не хочет со мной говорить, потому что я не поймал женщину-лань.

На следующее утро он исчез. Во дворце всё стало вверх дном; как ни странно, никто, кроме меня, не догадался отправиться в лес. Я нашёл его там ближе к вечеру - уставшего, в пыльной одежде - и с пузырями ожогов на обеих руках!

- Проклятье, Лоэхра, - сказал он, - я не смогу жить без неё! Я пробовал говорить с ней, но она только смеётся, а когда пытаюсь приблизиться - тут же поджигает траву. Видишь, как выгорело?

Он повёл вокруг рукой, указывая на широкие чёрные пятна, освещённые вечерним солнцем.

- Завтра же расставь в лесу ловушки, - печально сказал принц, - мы должны поймать её:

Всю следующую неделю я дневал и ночевал в лесу; ни один зверь не смог бы обойти все ловушки, которые я расставил, - но она смогла. Порой мне казалось, что она следит за каждым моим шагом и тихо смеётся, потешаясь над старым глупым гончим псом. Несколько раз мы пытались поймать её у водопоя - надо отдать ей должное, привычек она не меняла, но были вознаграждены лишь ожогами и безнадёжно испорченным снаряжением. Принц провёл в лесу три дня; на исходе третьего он сказал:

- Я так хотел, чтобы она была моей - а теперь я, пожалуй, хочу, чтобы она умерла:

- Я тоже хочу этого, мой принц, - отвечал я. - И я сделаю это.

И вот теперь я ждал её, вооружённый луком и стрелами с вороньим опереньем; на поясе у меня висел длинный охотничий нож. Я ненавидел - первый раз в жизни, ненавидел её за то, что она сделала со всеми нами. Насколько слепо и самозабвенно мой принц желал ей обладать, настолько же слепо и самозабвенно я желал ей теперь смерти. Я очень хотел убить её.

- Лоэхра, ты ищешь меня? - на моё плечо опустилась тёплая рука; я резко развернулся, не давая себе и ей времени на раздумья, и всадил нож в левую грудную мышцу лани, то есть туда, где, обладай она нормальным женским телом, у неё должен был бы быть самый низ живота, совсем рядом с лоном. Она резко осела на задние ноги, слегка прогибаясь, и глубоко вздохнула. Я выдернул нож, и алая кровь толчком выплеснулась на блестящую шкуру. "Паховая артерия," - почему-то отстранённо подумал я, а она заговорила:

- О Лоэхра, багрянорукий, тебе это удалось!..

Её голос был нежным и чуть хрипловатым, она тяжело дышала, и я подумал, что, наверное, ей очень больно, а она продолжала:

- Я прошу тебя, Лоэхра, пока я жива, сделай для меня то, что ты делаешь обычно с оленями в конце охоты - ты ведь пьёшь их тёплую кровь; так испей же крови из моей раны, пока я не умерла!

И она положила свои лёгкие руки мне на плечи и потянула к себе, так, чтобы я смог, оставаясь на коленях, коснуться губами раны на её груди. И я сделал это - я припал к ране, как припадают к чаше со старым вином; да и кровь её была, словно вино, - несолёная и пряная. Она прижимала мою голову к своей груди, и от шкуры и кожи её пахло пряными травами, и мятой, и дымом, и я вдыхал этот запах, и жадно глотал кровь, а она гладила мои волосы, склоняясь всё ниже, и стонала, будто я не отнимал у неё жизнь, а делил с ней ложе; я обнимал её за талию, и она мягко двигалась под моими руками, подставляя свою кровоточащую грудь моему рту, как иная в постели, изнемогая от желания, подставляет грудь губам любовника. Должно быть, она потеряла уже очень много крови, и я почувствовал потребность остановиться; я поднял голову, а она согнула передние ноги в коленях, и её душистые волосы укрыли меня шатром, и она прошептала:

- Пока я не умерла, Лоэхра:, - и я прикоснулся губами к медовой коже на упругой груди под золотым оплечьем, она снова застонала, и я целовал её грудь, плечи, губы, пахнущие мятой и дымом, целовал нежную кожу и шелковистую шкуру, и снова припадал к ране и пил её кровь, не помня себя.

Может быть, это длилось вечность, а может, несколько мгновений; я не знаю, почему я это сделал и как это получилось; но когда я наконец смог отпустить её и откинуться на траву, она наклонилась надо мной, и я увидел совсем близко её светлые, раскосые, сумасшедшие глаза, она слабо улыбнулась, и краем глаза я успел заметить в кольцах пепельных волос двух тонких пепельных змеек, которые метнулись к моей шее и укусили - каждая над ключицей. И меня сковало смертное оцепенение; я не мог ни двинуться, ни выговорить ни слова, мог только смотреть, как она приподнимается, проводит рукой по багряному пятну на шкуре, и оно исчезает, и она облизывает кровь со своей руки, а потом с моих губ, долго смотрит на меня, улыбаясь, наконец встаёт и начинает танцевать, как тогда на солнечной поляне; она танцует, обходя меня противосолонь, и под копытами вспыхивает трава, и она замыкает кольцо, смеётся и исчезает, а я ничего не могу сделать, я остаюсь лежать, неподвижный, нагой, глядя в ночное небо, окружённый кольцом из огня, до конца времени.

Когда время кончилось, огня не стало; но Гончего Пса Лоэхра больше не было.

* * *

- Фейделм! Фейделм!

- Что?

- Фейделм! Иди скорее, король хочет тебя видеть!

- Меня?! Что я натворила? Пересолила паштет?

- Не болтай, иди; да не забудь передник снять!

Старая повариха вытолкнула меня на лестницу, где уже ждали двое дюжих молодцов, чтобы препроводить к Его Величеству. Мне было немного боязно, но более - любопытно.

Королю было около двадцати пяти лет - немногим больше моего, хотя я не знала своего точного возраста; он был строен, светловолос, с серыми, длинными, прекрасными, почти женскими глазами. Он взглянул на меня из-под полуопущенных ресниц и лениво промолвил:

- Это ты - Фейделм? Ты готовила этот паштет, - он указал на столик, на котором стояла крынка с паштетом и кувшин вина, - и яблочный пирог на той неделе, и мясо с пряностями двадцать дней назад?

- Да, Ваше Величество, это всё я:

- А скажи-ка мне, маленькая кухарка, почему все мои недруги, отведав твоих блюд, скоропостижно умирают, а друзья и я сам покуда невредимы?

Я не знала, что сказать; я не знала, почему так происходило!

- Я не знаю, право, но может быть, это от того, что я очень предана Вашему Величеству, - в итоге пробормотала я.

- Предана, говоришь? - Он подошёл ко мне и приподнял за подбородок. - Боюсь, это не только преданность, но и особое чутьё. У меня много верных, преданных гончих псов, но мне нужно кое-что другое; я хочу, чтобы ты стала Лисой. Лисой на службе у короля. Я знаю - ты сможешь.

Удивительно - я поняла, что и вправду смогу, и затрясла головой.

- Ты будешь готовить еду для моих врагов; у тебя будет возможность получать любые фрукты, пряности, что угодно из любых уголков мира; а также, я надеюсь, ты постараешься получать некоторые необходимые сведения: Кстати, откуда ты родом?

- Я, Ваше Величество, родства не помню.

- Как это?

- Меня нашли в лесу несколько лет назад, а что было до того, я совсем не помню; не помню ни отца, ни матери:

- Как странно. Ну что ж, ты сирота - тем лучше! - заключил король. - Тебя проводят в новую комнату, которая приличествует твоему нынешнему званию.

На пороге он окликнул меня:

- А может, тебя воспитало в лесу лисье племя, Фейделм?! - и расхохотался.

Так я стала Лисой при короле, то есть - его личной кухаркой, отравительницей, ищейкой и, по совместительству, бесплатным развлечением. Он обожал потешаться надо мной:

- Фейделм, что это ты такая уставшая?

- Ваше Величество, я полдня простояла у раскалённой печи, чтобы приготовить паштет, которым вы кормили гостей за обедом.

- Ах, бедная, ты, наверное, вся взмокла у печки! То-то мне показалось, что паштет солёный и пахнет потом!..

Я ненавидела эти шутки. Я ненавидела то, что он мог ласково заговорить со мной на виду у знатных женщин, а через полчаса заявить, что все мои секретные новости скучны, и грубо прогнать на кухню. Но платил мне король хорошо, а работы было предостаточно.

Однажды я возвращалась из южного порта, везя мешок с заморскими травами и орехами у луки седла и два пергаментных свитка за пазухой. Я часто путешествовала одна, щедро платя за ночлег и заводя добрые знакомства с хозяевами постоялых дворов. Разбойников я никогда не встречала; но на всякий случай на поясе у меня висел длинный охотничий нож, королевский подарок. Не то чтобы я хорошо умела обращаться с ним, просто: мне это нравилось.

Я ехала вдоль реки, проезжая через небольшую деревушку, и задержалась возле мельницы, с интересом наблюдая, как строгий чиновник допрашивает пожилого худощавого мельника, не мошенничает ли тот, и если да, то как. Мельник отпирался, чиновник не верил; в конце концов двое солдат, стоявших рядом с чиновником, заломили мельнику руки за спину и куда-то поволокли. Вслед за ними неспешно отправился сам чиновник, а за ним побежала молоденькая девушка, почти девочка. Тут я заметила другую девочку, поменьше, лет примерно десяти, которая стояла на пороге мельницы и плакала. Потом она бросилась к реке, громко всхлипывая и выкрикивая в воздух какое-то имя, будто звала. Я прислушалась; шумела вода, но девочка всё кричала:

- Лоэхра! Лоэхра! Лоэхра!

Я вздрогнула и дёрнула поводья; сама не знаю почему, я развернула коня, быстро подъехала к ней, спешилась и спросила:

- Хочешь поехать со мной в столицу? Клянусь, там тебя никто не обидит; ты будешь жить у меня - моё имя Фейделм.

- Да, госпожа, - прошептала девочка, - меня зовут Лавайре.

У неё были ярко-синие, насторожённые глаза, странно выделявшиеся на бледном личике; русые волосы заплетены в косу. Я подхватила её и усадила на коня впереди себя; что-то было не так, очень не так, но я не могла оставить её! Мы ехали молча. Что-то мешало мне спросить, кого она звала на берегу реки этим странным именем - Лоэхра:

У дворцовых ворот я встретила короля, собиравшегося на охоту.

- А, Фейделм вернулась! Здравствуй, красавица. А кто это с тобой?

- Здравствуйте, Ваше Величество; эта девочка будет моей ученицей и помощницей, если Вы позволите.

- Лавайре? А ну, посмотри на меня, - внезапно изменившимся голосом сказал он, заглядывая ей в лицо, в эти её синие глаза, и я увидела невозможное - тоску в глазах короля, когда он тихо промолвил:

- Здравствуй, Лавайре: Видишь вот - я на охоту нынче еду: Лавайре, Лавайре, где же наш Лоэхра?!..

Снова это имя! Что-то билось внутри меня, силясь вырваться наружу, я подняла руки, сжимая виски, и широкие рукава платья поползли вниз, приоткрывая предплечья. И тут я наткнулась на их взгляд - короля и девочки. Они смотрели на мои руки. А потом он рванул рукава ещё вниз, так что руки обнажились до локтей и стали видны татуировки - переплетение тонких линий, причудливая вязь от запястья, завершавшаяся оскаленной собачьей мордой у локтя.

- Лоэхра, - сказала девочка.

(ни у кого в королевстве не было подобных татуировок - только у Гончего Пса)

- Лоэхра, - повторил король, - во имя всех богов, Лоэхра, что же с тобой сделали?!

The Wild Hunt

Когда становится чуть теплей

небо северных стран на пороге весны,

И ночи гонят черных коней

к востоку от солнца и к западу от луны,

Когда реки вздыхают в плену берегов,

и небо дробится о камни порогов,

И темные кудри лесистых холмов

вьются над бесконечной дорогой, -

Брат мой, западный ветер,

король облаков,

Медом пахнет твой клевер

росистых лугов,

Но глаза беспокойных голодных богов

Зеленятся бедой и тревогой.

...

Нынче утром разбудит песок у воды

легкий шаг темногривых серых коней;

Ах, быстры те псы, у кого на груди

- полумесяц, как знак чистоты кровей!

И раскидистый дуб, и сумрачный тис

склонят головы пред королевской охотой,

Овеваемой пестрыми крыльями птиц

в этой скачке на грани полета;

Но смотри - на деревьях узорные шлемы,

И смыкаются вереска жесткие стены,

И зафыркали кони, почуяв измену,

Или просто запахло болотом!.

- А здесь мы жили, покуда могли;

Ничего не забыли дети старой земли -

Ах, как подносили вам, короли,

Девы наших холмов кубки меда!..

Но ты знаешь - ведь гончие взяли мой след,

Твои серые гончие взяли мой след,

Королевские гончие взяли мой след,

И не знать мне ни сна, ни покоя;

И пока под копытами серых коней

Не рассыплется мир на осколки из дней,

До конца, вслед за сворой болотных огней

Ты будешь гнаться за мною;

Ах, твои гончие взяли мой след,

Темноглазые гончие взяли мой след,

Королевские гончие взяли мой след,

И не знать мне ни сна, ни покоя!..

...Твои гончие взяли мой след...