"Возвращение астровитянки" - читать интересную книгу автора (Горькавый Ник)

Глава 5. ЧЕРТОПОЛОШЕК

Дышать тяжело. Душно, тоскливо. Из дальнего угла слышно горькое детское всхлипывание. Над заветной дверью написано:

Будущее исполнено неопределённости, но эта обманчивость будущего является величайшим благом.

Фукидид

Я прочитала эти строки уже две тысячи раз.

Ненавижу неопределённость будущего!

Ненавижу Фукидида!

Все сидят напряжённые, разговаривают много, но негромко, чаще шёпотом. Изредка и нервно смеются. В разговорах всё больше хвалятся своими детьми — кто чего умеет, кто на что горазд.

Жизнь — соревнование с первых лет.

Дети принаряжены и причёсаны, как на выставку породистого молодняка. Друг на друга ревниво посматривают, обнюхиваются, свои разговоры заводят, что-то показывают из карманов… тоже небось хвастаются. Эл косится на них, шею тянет, пытается понять — что там у них в руках, но не может разглядеть.

Ближе подойти боится.

Солнце висит в самом зените, сквозь стеклянную крышу нас жарко рассматривает. Сколько пыли в воздухе. Но не из-за неё трудно дышать.

Я тону в панике. Она пропитывает каждую часть тела, заливает ноги свинцом, заставляет пальцы трястись.

И молчаливо, без устали бьёт молотком в левый висок.

Боги космоса, помогите мне!

Несколько лет назад я бы не поверила, что буду жить в тисках такого ужаса.

Юри был славный, ухаживал красиво. Предложил пожениться. Настойчивый был — не дал закончить колледж, сорвал с третьего курса, увёз в столицу. Я тогда была симпатичная… стройная, лёгкая, глаза карие, с искринкой.

Мне говорили: у тебя глаза шальные, ведьмины. Вот и утонул Юри в моих глазах.

Утонул, да выплыл.

Сначала жизнь была прекрасна. Года полтора… А потом… потом всё пошло под откос. Чужими мы стали друг другу. Взаимно чужими и раздражающими, взаимно некрасивыми и недобрыми. И подался Юри на север. Нашёл какую-то азиатскую красотку, к ней и переехал. Да мне всё равно. Почти. Юри меня уже не волнует.

Глазная моя проблема — наш маленький Эл.

Нет, не наш, а уже только мой. И уже не маленький — в школу вот-вот пойдёт. Но всё равно за ним нужен глаз да глаз. Оставишь без присмотра — сама будешь не рада. Тугодум он у меня. И заикается.

Детский психолог обследовал его три года назад и прямо сказал: «Мамаша, у вас проблемный ребёнок. Он не сможет учиться в обычной школе. Его тесты ужасны — половину пунктов заполнил неправильно. На вопрос: что лучше горит — спичка или гвоздик? — ваш ребёнок ответил: „гвоздик"! Другая его беда — медлительность. Он над каждым вопросом думает слишком долго. Интеллектуально нормальные дети имеют коэффициент умственного развития — 100 плюс минус десять, а все, у кого коэффициент ниже семидесяти, — олигофрены. Они должны учиться в специальной школе для слабоумных. А компьютер определил ай-кью вашего сына в шестьдесят пять…»

Я вышла от психолога оглушённая. Как тяжёлым грузовиком раздавленная.

Никогда не думала, что мой Эл — слабоумный мальчик. Ну, медлительный, ну, заторможенный… На середине улицы может застыть. Или с поднятой ложкой и открытым ртом. Но чтобы слабоумный…

В ту тяжёлую неделю я два раза крепко напилась. Ночью — когда Эл спал. А потом опомнилась — если ты с рельсов сойдёшь, с кем он останется? В сиротский приют пойдёт?

И впряглась в свою материнскую лямку. Читать с ним вслух. Решать логические задачи. Заставлять его фокусироваться на содержании проблемы. Не получается одно — браться за другое. Штурмовать его медленный мозг со всех сторон, пробивать каналы понимания. Как Эл радовался, если у него получалось! Когда он понял смысл простого числа, то смеялся полчаса, взахлёб, до икоты… Я испугалась — водой его отпаивала.

Он часто правильно отвечал, хотя и очень медленно… Но не реже он ошибался, да ещё как упорно! Раз сто повторила и объяснила: «Сумма внутренних углов треугольника равна ста восьмидесяти градусам. Это — угол вполкруга!» Наглядное доказательство из пластиковых уголков выкладывала на столе миллион раз — с них даже краска облупилась.

Кошка бы запомнила, а он — никак!

Или элементарная задачка на понимание свойств стандартных предметов. Два идентичных маяка установлены: один — в долине, другой — на горном хребте. Какой маяк даёт больше света? По нормам все дети возраста Эла должны отвечать правильно: стандартные маяки везде одинаковы. А Эл всегда даёт неверный ответ, что маяк в горах будет светить ярче!

Не сумел освоить простое понятие стандартного изделия!

Билась, билась, а он — ни в какую… Пытается что-то сказать, да говорит какую-то чепуху, вываливая из своей головёнки кучу словесного мусора. Игра у него такая? Я не пожалела денег на образовательные телеканалы — вот он и наслушался разных слов, да и повторяет как попугай. На некоторые вещи у него память цепкая. Может, он — аутист? Пойти бы к хорошему специалисту, да где денег взять? Социальная страховка для бедняков не предусматривает дорогих консультаций.

Таблица умножения нас чуть не задушила. Выучим — с большим трудом! — норму его возраста: Эл отвечает, как полагается, и я радуюсь. Недели не проходит — снова сидит над «дважды два равно», кряхтит, пыхтит, потеет — но не пишет ответ, видно, снова забыл! И так — до бесконечности.

Нервы не выдержат, и начинаю на него орать. Он собирается в комок, как маленькая птица, и сам ревёт от моей истерики.

У меня сразу злость и проходит.

Обниму его — и горюем вместе.

Когда он засыпал у меня на руках, то я часами сидела неподвижно, волосики его нюхала. Глаза под тонкими прозрачными веками двигаются — видит что-то Эл в своих детских снах, ворочает какие-то кубики медленной головёнкой… Я как волчица — чую его аромат. Когда Эл заболевает, то запах его меняется, и меня в тревогу вгоняет.

Пусть тугодум, зато добряк. У меня пальто прошоркалось на локтях; сижу и гадаю, что сделать с этой развалюхой. Решила — кожаные заплатки наложить. Кажется, мода такая есть — вот и сойдёт за оригинальный стиль. Плохо только, что заплатки заметно новее всего остального.

Эл подходит и говорит — медленно, заикаясь:

— Мама, я вырасту и буду у-учёным или п-программистом… И куплю тебе н-новое пальто…

Слова часто тянет в конце: «пальто-о…»

— Купишь, сынок, купишь… Ты у меня молодец…

А сама думаю: «Не знаешь ты, бедняга, что программисту или учёному нужно иметь один из шести вариантов «умного» генома — а у тебя ни одного из них и в помине нет… Анализ ДНК у всех берут, да не всех он радует. Если мы справимся и вытянем тебя на нормальную школу, то варианты твоей будущей работы — от запасного водителя, бездельничающего в старых киберавтобусах, до младшего клерка в банке. Нет, куда — клерком! — там шустрые нужны. Эл-медляга и туда не подойдёт… Разве что бумажки с пола доверят собирать…»

Иногда кричу наверх: боги, за что мне такое страшное наказание? И за чьи грехи маленькому человечку с робкой улыбкой досталась такая несправедливая судьба?!

Покричишь, погрозишь небу, успокоишься немного и думаешь: «Счастливым можно быть, работая хоть уборщиком. А я тебя никогда не оставлю, мой маленький сероглазый Эл, каким бы ты ни был тугодумом…»

Эл как-то за столом уставился в одну точку и не шевелится. Долго сидел, потом стал морщиться, кривиться, а глаза всё куда-то смотрят… Потом ёрзать стал, раскачиваться и даже всхлипывать. Я его трясу — ты чего?

Наконец, очнулся.

Посмотрел на меня круглыми глазами да как крикнет: «В туалет хочу!» — и бегом к унитазу.

Ну как его надолго оставлять? Я могла бы работать — но как мой маленький Эл будет дома один? Кибер-нянька дорога, да и разве робот поймёт моего сына? Эл — всё, что у меня есть… никому его не отдам.

Мальчишки соседские дразнят его: «Эл-дурак! Эл-заика!» Он прибегает в слезах, жалуется: «Мама, меня зовут т-тупицей!» Я успокаиваю: «Ты просто задумчивый, а они злые! Лучше реши задачу, порадуй маму…»

Верну веру в себя, он слёзы вытрет, за задачки садится. Аж язык высунет — так старается, да всё — мимо, всё — неправильно…

Рассматривали книжку с картинками: красивый домик с трубой нарисован, а в середине зелёной лужайки — сизый чертополох.

— Мама, что это?

— Чертополох, такое растение.

— А для чего оно нужно?

— Ни для чего, чертополох — совершенно бесполезный сорняк.

— Почему же его не выдернули и не выбросили?

— Ну… оно же колючее, попробуй его выброси.

Эл думал, думал и говорит:

— Мама, а я — чертополох. И пользы никакой, и выбросить нельзя.

— Не говори глупостей! Да я всех остальных выброшу, а тебя оставлю!

Убеждаю его, а у самой слёзы в горле стоят, голос тонким делают.

Но с тех пор он часто зовёт себя чертополохом. И я его — когда сильно рассержусь. Но всё равно поласковей называю — нертопологиком.

Тянулась все эти годы на одно пособие и изо всех сил пыталась подготовить Эла к школе — бесчисленные задачи с ним решала, в упражнениях изощрялась, веру в успех поддерживала — и у него, да и у самой себя, если честно.

Апартаменты у нас шикарные — комната восемь квадратных метров, в углу — кухня на два стула. Теснота — это ладно. Да вот зелени никакой не завести, и на улице её нет — окна выходят на задний двор универмага. Штабеля ящиков и целый день грохот погрузчиков. Зато квартира дешёвая. Если окна выходят на улицу с газоном, то жильё в два раза дороже. Смотрят на тихий сквер — в три.

Однажды купила на распродаже синий цветок в маленьком горшочке. Цветок две недели жив был, и Эл таращился на его жёлтый кружевной зрачок часами. Я даже приревновала — ну что можно в цветке увидеть такого, чтобы целый день безотрывно смотреть?

Но потом и цветок осыпался — без света и земли.

Иногда выть хочется от зрелища тесных стен. Я в такой момент сразу за таблетки хватаюсь — не дай боже клаустрофобиком стать, замучаешься жить в городском муравейнике. Зато в снах я часто вижу широкие светлые залы, где можно бегать и кувыркаться, в которых просторно и цветам, и детям. Проснёшься потом — даже глаза открывать не хочется. Есть же богатые счастливчики — живут за городом, со своими палисадничками.

Там цветы, петрушка, а то и вишня может расти. Да хоть чертополох.

Но и тесной жизнью не дают пожить. Закончились наши с Элом спокойные годы. Школьный возраст стукнул: собирайся ребёнок в учёбу, а мать — в работу. Для детей бедняков школа бесплатная, зато пособие на ребёнка перестают выдавать — мать должна сама заработать на жизнь, пока сын учится.

Что же мне делать? Целый день без него, а ему без меня. Он это понимает и сидит рядом испуганным воробьем. А вокруг вон какие лбы бегают, уже свои компании собирают…

Старалась я, старалась его обучать, одно время даже дотянула его ай-кью до семидесяти — обрадовалась так, как никогда в жизни, а потом выяснилось — напрасно. За последний год его тесты снова упали — аж до шестидесяти.

Как его спасти?

Вот и тону я в немой панике и горячем отчаянии.

На днях Эл опять перепугал меня до дрожи.

Ужинали. Он сначала жевал, хоть и медленно, потом — перестал. Спрашиваю: «Салат вкусный?» Эл улыбается, смотрит на меня серыми глазами и не отвечает. «Почему молчишь? Что-нибудь ещё хочешь? У тебя температура? Ты заболел?»

Молчал, молчал и только спустя какое-то время начал отвечать: «Са-а-л-а-ат вку-усный!» Медленно говорит, как неисправный робот. Видно, что мозги Эла где-то далеко — и от меня, и от этого дрянного, если честно, салата. Раньше он так медленно не отвечал, был поживее. И чем дальше, тем хуже становится. Замедление началось два с половиной года назад. После того Рождества, будь оно проклято!

Вы пробовали жить в столице на одно детское пособие? Не пробовали? И не советую. Выжить можно, жить нельзя.

И с праздниками беда.

Особенно с Рождеством — кругом все бегают, детям подарки покупают. Самые лучшие выискивают: новомодных роботов, яркие электромобили, крылья на пневмодвигателях. Отличные подарки! Особенно цена хороша. Я хожу среди всех печальной вороной, денег на пластмассовую машинку — и то в обрез. Плакать хочется ужасно, а кругом все смеются и песенки поют. Неужели придётся класть в красный чулок пластиковый грузовик за десятку?

Я очень хотела сэкономить побольше к концу месяца и на приличный подарок насобирать… А на днях приходим с прогулки, Эл и говорит — ноги болят. Гляжу, ботинки водяные мозоли натёрли — малы стали.

Дети имеют дорогостоящее обыкновение расти.

Пришлось срочно покупать новую обувь и лекарство от мозолей. Вот и мель, приплыли. Отдыхаем до первого числа следующего месяца — когда на карточку капнет очередное пособие… не пособие, а слёзы. Но первого числа что-то дарить уже будет поздно! Конечно, мой Эл — отличный парень и не закапризничает из-за игрушки. Скажет в утешение, заикаясь: «Ничего, мама, зато у нас ёлка х-хорошая!» Конечно, хорошая: маленькая, да складная — только и дел, что вытащить из шкафа и украсить прошлогодней мишурой…

У Эла был уже день рождения без подарка — я терпела, терпела, а потом спать его уложила и всю ночь ревела. И сына жалела, и себя. Самое тяжёлое унижение для матери — когда ребёнку не можешь купить игрушки покрасивее, фруктов побольше, одежды получше.

И вот опять — Рождество обмелелое выпало. Хожу по магазинам, хожу — да что толку. Доступные подарки уже изучила как свои пять пальцев. Ни на что глаза не смотрят. Выбираюсь, чертыхаясь, из детского супермаркета, а у выхода топчется рыжий высокий человек с нагруженной тележкой.

«Мадам, сколько лет вашему ребёнку?» Я машинально отвечаю и спохватываюсь. Сейчас свой товар начнет нахваливать и всучивать. Не люблю я этих прощелыг.

Человек, действительно, делает радостное лицо и хватает с тележки какую-то коробку: «У нас как раз… для вас…» Ещё что-то лопочет. Я отмахиваюсь: «Нет у меня денег на вашу штуку…» Он и говорит: «А это совершенно бесплатный подарок вашему ребёнку!»

Ну-да, ну-да, нашли дуру — рыжим верить!

Бесплатный подарок с какой-нибудь кредиткой в придачу, за которую, знай, плати каждый месяц. Плавали — знаем. «Никаких подвохов! — уверяет рыжий. — Совершенно новый детский компьютер. Благотворительная акция династии Гринвич». Этим он меня и купил, собака. Королеву Николь я уважаю, плохое дело она не затеет.

Смотрю — и верно, компьютер с мозгом пятой модели. Плоский чемоданчик — симпатичный и сделан хорошо: у меня на такие вещи глаз намётанный. «Да такая штука стоит не меньше пяти сотен!» — продолжаю я сомневаться.

Ну все же знают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке!

Но рыжий человек уверяет, что никаких сюрпризов не будет, и буквально всовывает мне коробку — кажется, я ему надоела, — и начинает новую клиентку охмурять. Та быстрее меня сообразила — мигом выхватила у него из рук яркую глянцевую упаковку. Неужто повезло, и домой с подарком приду?

Пока шла, всё с королевой Никки мысленно говорила. Благодарила, благодарила и даже всплакнула. Вот ей икалось в тот день!

А как Эл был рад! Прилип к новой игрушке — а та сама с ним разговаривает, вежливо и рассудительно. Я на сэкономленную десятку ещё купила кулёк разных фруктов и сладостей — так что Рождество удалось.

Только потом незаметно Эл стал всё страннее и страннее — и я перестала радоваться нежданному подарку и часто думала — зря благодарила королеву. Подарок с хитриной — кто знает, чему он ребёнка учит, пока я по магазинам хожу. У богатых свои резоны — может, они себе верных слуг воспитывают с помощью гипноза. Даже отнять пыталась компьютер, да Эл мне такую истерику закатил… — я плюнула и отступилась.

Иду как-то по улице среди ресторанов, полных весёлых людей, и такая тоска на меня вдруг обрушилась: почему я не могу жить как все? Почему я вынуждена считать каждую монетку, чтобы прокормить слабоумного сына?

Тогда я впервые назвала самой себе Эла слабоумным. И разъярилась страшно. По щекам себя нахлестала. Прямо на улице. Ты — его единственная надежда! У него никого нет, кроме тебя! Все вокруг считают его слабоумным, и он им станет, если ты, сволочь, с этим согласишься!

Да хоть нос себе расквась — факты не изменишь. Руки опускаются от бессилия и отчаяния; я свою жизнь посвятила Элу, но поможет ли это ему?

Страдаешь или плачешь, но всё равно — берёшь себя за шкирку: иди, буди сына, делай ему самый питательный и вкусный завтрак, какой можешь, — и занимайся, занимайся, занимайся…

Ломай камень голыми руками, поднимай неподъёмное…

Жили с Элом непросто.

Но пролетело время, и настал день школьного теста. Три пути у каждого ребёнка, три школы в округе: небольшая — Для одарённых детей, огромная — для обычных и специальная, крохотная, — для умственно отсталых…

Сидим мы в общей очереди на тестирование. Перед началом учебного года сюда собрали всех местных дошкольников. Сейчас и наша судьба решится.

О боги, о боги, где вы? Как до вас достучаться? Услышьте мою молитву: пусть Эл попадёт в нормальную школу, не для дебилов…

Куда мне самой деваться потом? — не знаю и даже не думаю пока… И профессией никакой не владею, а если и наймут разнорабочей или домашней помощницей — у меня же всё из рук будет валиться: что без меня Эл поделывает?

Когда мысли не там, где руки, — это не работа, а наказание…

Всё, что я умею, — быть матерью Эла, да за это больше платить не будут.

Элу надоело сидеть на одном месте. Встал со стула, смотрит на других детей, подходит поближе.

Какой-то дылда-шустряк начальственно поворачивается к Эллу:

— Тебя как зовут?

Эл всегда с замедлением отвечает, после длинной паузы. Шустряку это не понравилось:

— Чего молчишь? Немой?

И — хлоп! — ударяет Эла ладонью в лоб. Сын отлетел, шлёпнулся на землю.

Я вскочила, бросилась его поднимать. Не знаю, что бы сделала с тем мальчишкой — да мамаша его тут как тут:

— Ой, извините, мой мальчик такой бойкий! Ничего страшного, дети играют!

Меня всю трясёт от злости, слова сказать не могу. А дылда из-под руки матери кричит:

— В школе встретимся, придурок!

Я схватила Эла и отвела на место. Хорошо школа начинается, просто отлично!

Но тут вся ерунда вылетела из головы: Эла вызвали на тест.

Я сразу от испуга съёжилась. Нормальная школа с дылдами — плохо, а школа для олигофренов — вообще катастрофа. Крест на всей жизни.

О боги всех небес, помогите моему мальчику стать нормальным ребёнком и счастливым человеком!

Сижу, ёрзаю — мозоль вот-вот будет, чего только не обещаю всем неведомым силам…

Обычно дети после тестирования выходят через полчаса. Их выводят сотрудники центра и вручают родителям распечатку с результатом тестирования.

Следующий!

Родители сразу утыкаются в полученные бумажки, а уж дома-то исследуют каждую строчку и буковку. Что сулит будущее их сыну или дочери? Какую профессию им советуют выбрать?

Эла уже час нет. Я сижу на стае ежей, и сил моих никаких больше нет.

Полтора часа. Ну, всё — проблемный ребёнок, оформляют документы в специальную школу.

Я стала глохнуть, в ушах звон стоит.

Вышел круглолицый человек в зелёном халате, покрутил головой и ко мне:

— Пройдёмте со мной, мисс Дженкинс. А Эла всё ещё нет!

Остальные родители стихли, на меня уставились, зашептались:

—…у неё сын… да, я знаю… наверное, тест не прошел…

Никого другого внутрь не звали. Наверное, слабоумных детей в зале больше нет, кроме моего бедного Эла.

Во мне такая злость вспыхнула, что сердце опалила. Я встала, обвела всех вызывающим взглядом и пошла за человеком в халате.

Быстро скисла, иду еле живая. Хромаю — нога почему-то онемела, отсидела, что ли? Какая глупость в голову лезет…

Где тут мой чертополошек притулился?

Человек в зелёном заводит меня в пустую комнату. Пытается шутить, зачем-то говорит, что его зовут Жюльен, и вообще несёт какую-то чушь.

— Где мой сын?! — истерично спрашиваю. Хочу спокойно, а получается крик.

— Он ещё не закончил тест, а с вами хочет поговорить мистер Уолкер.

Входит другой человек — уже в белом халате. Здоровается.

— Присаживайтесь, миссис Дженкинс! Да какое там «присаживайтесь»!

— Что с моим сыном?! Он нормален? Он сможет учиться в школе?

— С вашим сыном всё очень непросто, — сказал с паузой человек. На него упал свет лампы, и я вздрогнула. Вот это какой мистер Уолкер! Муж королевы Николь! Что здесь происходит?

Ноги подкосились, и я села, не глядя. Каким-то чудом оказалась на стуле, а не на полу.

— Мы не смогли определить оптимальные образовательные и профессиональные параметры для вашего сына, — продолжает своё мистер Уолкер.

Я слушаю его в полной панике, ничего не соображая.

— Дело в том, что мы вписываем эмоционально-интеллектуальную матрицу ребёнка в прогнозируемый социальный фон и находим математическое решение для оптимального соотношения индивидуальной матрицы и общественной среды…

Он объясняет, а я елё удерживаюсь от слёз и думаю с яростью: «Да не тяни ты, чёртов король, говори всю правду…»

—…Мы можем выполнить такое моделирование, только если индивидуальная матрица является малым возмущением общего социофона…

«Меня сейчас вырвет, ты это понимаешь, учёный сухарь?»

— …но матрица вашего сына оказалась совершенно аномальной — мы не можем принять её в качестве малой величины! Для таких случаев мы ещё не разработали методики тестирования. Поэтому мы не можем дать вам обычных рекомендаций…

— Это случилось из-за его компьютера?

— В какой-то степени — да, но мы раздали уже три миллиона таких компьютеров и ни разу не наталкивались на такую реакцию…

— Я вас не понимаю! — кричу или шепчу из последних сил. — Мой сын сможет учиться в школе?

— В школе? Нет, это было бы неразумно! — удивился мистер Уолкер. — Ему нужен специальный колледж.

«ВСЁ! КОНЕЦ!»

— Спецшкола для слабоумных? — угасающим голосом спросила я. Сейчас упаду со стула. Уже качаюсь.

— Нет, нет, ваш сын вовсе не слабоумен! — возразил мистер Уолкер. — Разве вы не понимаете значения того факта, что матрица вашего сына не является малым возмущением?

— Нет, не понимаю… — а перед глазами всё плывёт.

— Это означает, что интеллект вашего сына способен оказать столь сильное воздействие на развитие общества, что оно уже не может рассматриваться как неизменяемый фон для моделирования его судьбы. В данном случае требуется нелинейное психосоциальное моделирование, чего наука ещё не умеет делать.

— А что же мне делать? — слабым голосом бормочу я.

— Вы должны согласиться на колледж!

— Какой колледж? У меня нет никаких денег… Бесплатная школа — это всё, что я могу себе позволить.

— Извините, я плохо объясняю, — говорит мистер Уолкер. — Колледж будет создан СПЕЦИАЛЬНО для вашего сына. За счёт династии Гринвич. Пока мы не нашли других таких же умных детей, он будет единственным студентом. Его будет учить целая группа профессоров. За ним будут наблюдать врач, психолог и генетик — ведь речь идёт о седьмом интеллектуальном геноскладе, ещё не изученном и, кажется, самом могучем… чуть не проморгали вашего мальчика… хорошо, что я сам присматривал за тестом. Полагаю, потенциал этого геносклада труднореализуем, но ваши постоянные занятия с Элом и помощь обучающего компьютера совершили настоящее чудо…

Я ничего не поняла, кроме того, что у меня сына забирают куда-то для научных опытов. Да как он там будет один?! Стала защищаться как могла — лишь бы его не отняли:

— У него плохие тесты, он отвечает на половину вопросов неправильно!

— Он отвечает неправильно с точки зрения человека, задающего вопросы дошкольнику. На самом деле, он просто отвечает на другом уровне — опережая сверстников лет на десять — пятнадцать. Некоторые его ответы просто поразительны!

— Он, дурачок, говорит, что железо горит.

— Но ведь железо очень ярко горит! Только в чистом кислороде. Мы проверяли — Эл нигде об этом не читал, а определил сам по таблице Менделеева. Как он об этом догадался? Ума не приложу. Надо будет этим специально заняться.

Я кричу:

— Он не способен даже понять, что сумма внутренних углов треугольника равна ста восьмидесяти градусам!

Мистер Уолкер удивился:

— Разве вы не знаете, что в неэвклидовом, искривленном пространстве — а у нас оно именно такое — эта сумма не равна ста восьмидесяти градусам? Стоит нарисовать треугольник на поверхности шара и измерить…

— Он таблицу умножения не мог запомнить!

— Мне трудно объяснить в двух словах, но есть системы или пространства, где таблица умножения выглядит совсем не так. И Эл каким-то невероятным чутьём или интуицией это понял! Он отвечает медленно, потому что видит часто второй, а то и третий уровень ответа на вопрос, а ответы разного класса отличаются кардинально или даже противоречат друг другу…

— Он не разобрался в задаче про маяки, — я стала совсем невнятной, но мистер Уолкер меня понял:

— Эл отвечал в логике общей теории относительности. Ваш мальчик сумел самостоятельно разобраться в теории Эйнштейна! Понять суть риманового пространства в таком возрасте! Мы никогда не сталкивались с таким уникальным стилем детского мышления…

Я как заору:

— Не отдам Эла! Он останется со мной! Мистер Уолкер здорово растерялся.

— Что вы, что вы! Никто его у вас не забирает! Вы, конечно, поедете вместе с ним. У вас будут просторные апартаменты в замке королевы Гринвич. С видом на озеро и парк… вернее, лес. Мальчику нужны прогулки на свежем воздухе. И учиться он будет там же. Ему будет с кем дружить — у нас в замке немало детей, включая принцессу Сюзан и принца Майкла. Они неплохие ребята и Элу понравятся.

Король Уолкер наклонился ко мне и стал горячо убеждать:

— Поверьте: ваш сын представляет величайшую ценность для всего человечества! Возможно, он спасёт наш мир… или откроет ему новые дороги… Нам с вами нужно сделать всё, чтобы мальчик получил оптимальную среду для своего развития и самое наилучшее образование. Поэтому вас тоже примут на высокооплачиваемую работу в колледж для Эла. Фактически, вы будете работать матерью Эла. Вы согласны?

Или вас что-то удерживает в городе?

Вот тут я сломалась и заревела в полный голос. Белугой. Пожарной сиреной.

Мистер Уолкер засуетился, куда-то стал звонить, а я плачу как дура и никак не могу остановиться.

Ах ты мой чертополошек…