"Дочь алхимика" - читать интересную книгу автора (Мейер Кай)

Глава 8

Луна окутывала покрывалом из ледяного света руины монастыря тамплиеров. Широкий луч падал изнутри через главный вход, превращая три безмолвные фигуры в иллюзорных призраков. Джиллиан сидел между двумя детьми, положив им руки на плечи. Пронизывающие порывы ветра бушевали на склонах гор и шептали в ветвях елей и сосен. В лунном свете бывший парк монастыря святого Иакова выглядел как заброшенное кладбище. Джиллиан заметил, что Гиан и Тесс дрожат. Он не знал, виноват ли в этом холод, или ужасы чужих воспоминаний, которые они только что пережили.

Дети говорили несвязно, отрывочно, порой невнятно. Иногда это были только образы, иногда описания, длящиеся по несколько минут. Описания были столь подробны и красочны, что складывалось впечатление, будто это не они, а кто-то другой говорит за них.

В конце концов, Тесс упала ему на руки от усталости, а голос Гиана стал слабее. Джиллиан решил на этом поставить точку. Он дал им еще немного отдохнуть, а потом пошел с изможденными детьми назад к экипажу, который дожидался их у разрушенных ворот монастыря.

После того как приготовил детям некое подобие постели из своего пальто на полу повозки, Джиллиан сел на козлы. Он развернул обеих лошадей и направил повозку вниз в долину по ухабистой дороге. Сам он мерз ужасно, и не было никаких сомнений в том, что он простудится, но дети нуждались в его пальто гораздо сильнее, чем он сам. Наконец-то картина прошлого стала проясняться, события постепенно обрели смысл.

Около десяти часов утра они добрались до Цюриха. К этому времени у Джиллиана уже давно появилось ощущение, что это не он, а кто-то другой управляет лошадьми. Казалось, он вот-вот упадет от усталости и измождения.

Они до вечера оставались в номере отеля. Когда Джиллиан проснулся, было около восьми, и он не знал, продолжить ли путешествие или подождать до следующего утра. Чтобы не нарушать режим детей, он решил, что следует отложить поездку до завтрашнего утра.

Почти всю ночь он провел без сна, беспокойно ворочаясь с боку на бок и прокручивая в уме рассказы детей. Когда над крышами Цюриха забрезжило утро, и в окна стали заглядывать первые лучи солнца, ему удалось более или менее четко воссоздать в своем уме картину тех событий. Кое-что он уже знал от своих друзей, многое почерпнул из старых рукописей, принадлежащих им, но очень многое оказалось для него новым. Он больше не сомневался в том, что решение привезти Гиана и Тесс к руинам монастыря было правильным.

Когда он смотрел на спящих детей, его охватывали болезненные воспоминания об Ауре. Он не знал, где она и что с ней. Им было получено известие только о том, что она отправилась в Сванетию, но что произошло дальше с ней и Кристофером, было неизвестно. Ему оставалось только надеяться, что с ними ничего не случилось.

После того как он разбудил Гиана и Тесс и быстро позавтракал с ними, они отправились на вокзал. Он заранее узнал расписание движения в нужном направлении и заблаговременно купил билеты на экспресс.

Поезд уже готовился к отправлению. Они нашли свободное купе, и через несколько минут состав тронулся. Город остался позади, а паровоз, испуская клубы дыма, направился на восток вдоль Цюрихского озера.

Через плодородные, покрытые кое-где рощицами деревьев, долины между обрывистыми горными вершинами они ехали в Австрию. Около полудня они прибыли в Инсбрук и пересели на поезд, который через Больцано и Тренто следовал в Верону. Там им снова предстояло сделать выбор: провести несколько часов в отеле и дождаться утра или сесть на ночной поезд, который повезет их дальше на восток. Поскольку дети выспались во время поездки, принять решение оказалось легко. После полуночи они устало опустились на сидения в полупустом вагоне, пребывая в уверенности, что на преодоление оставшихся ста километров им потребуется около четырех часов. На самом же деле поезд останавливался даже в самых крошечных городишках, пока, наконец, за Падуей вышедший из берегов поток не задержал его еще на два часа. Дети, казалось, не замечали задержек, но Джиллиан проклинал все и вся. Ночью он, сдерживая раздражение, наблюдал за работами по очистке дороги. После того как рельсы очистили от ила, поезд, наконец, продолжил свой путь. Гиан проснулся и выглянул из окна. На горизонте просыпалось небо — начинался рассвет. Поезд, пыхтя и отдуваясь, пересекал изрезанную каналами болотистую местность.

— Мы скоро приедем? — спросил мальчик.

Погруженный в себя, Джиллиан кивнул. За прошедшие годы он успел полюбить эту местность, признать в ней свой новый дом, но сейчас он возвращался сюда с тяжелым сердцем. Он бы многое отдал, чтобы оказаться сейчас рядом с Аурой. Там, куда она направлялась, ей отчаянно нужна была помощь, и его, быть может, даже больше, чем остальных.

Поезд остановился. Неподалеку от вокзала, всего в нескольких шагах от него, был порт. Утреннее небо было пасмурным, чайки с криками летали в дымке, окутавшей лагуну. Небольшая группа людей уже стояла на берегу, ожидая судна. Пахло гнилой морской водой, сырым деревом, рыбой и фруктами того торговца, который ехал с ними.

На борту они прижались друг к другу. В то время как мысли Джиллиана то и дело уносились вдаль, дети с любопытством наблюдали за всем, что происходило вокруг.

Венеция всплывала из утреннего тумана словно серое каменное чудовище. Все выше и выше поднимались первые башни, и с каждым метром, казалось, к ним, прибавлялись еще шпили, купола церквей мерцали в сумеречном свете, дома приобретали более четкие формы, отделялись друг от друга, становились больше. Лодки пересекали их путь, наконец, появились и строгие черные гондолы. Через поручни люди обменивались криками. После всех этих лет Джиллиан все еще с трудом понимал их. Итальянский больше не представлял для него трудностей, но мягкий, необычайно напевный диалект венецианцев был чуть ли не другим языком.

Лодка скользила по каналам между серых дворцов, которые, как тонущие роскошные пароходы, вещали о смерти и упадке. Старые обсыпавшиеся колонны, слепые окна, а перед ними причудливый контраст — просыпающаяся жизнь города. Иногда лодка приставала к деревянным сходням или выступающим над водой длинным пешеходным дорожкам. Одни пассажиры сходили, другие подсаживались: мужчины и женщины с корзинами в руках направлялись к рынку на площадь Святого Марка. Но даже люди, говорящие нараспев и бодро толпящиеся на некоторых участках берега, не могли скрасить меланхолию этого места.

В неясном свете появилось высокое старое строение. Лодка скользила под белесыми окнами, в некоторых из них горел свет. Отблески танцевали над темной водой, как блуждающие огоньки, которые хотели заманить незнакомцев все глубже и глубже в лабиринт этого удивительного города. Дети теснее прижались к Джиллиану, они тоже почувствовали гнетущую атмосферу. Они проплывали мимо призрачных, крепко привязанных гондол. Внезапно тишину прорезал крик лодочника, и все тут же склонились под тенью низкого мостика. На многих берегах стояли факелы, зажженные жителями дворцов и домов, указывающие в сумерках путь гондольерам и лодочникам.

Большинство пассажиров уже вышли из лодки на предыдущих остановках, и Джиллиан попросил лодочника пристать недалеко от высокого мрачного строения. Дворец стоял в конце одного узкого бокового канала, в который лодочник свернул неохотно — слишком далеко от привычного маршрута находилось это место.

Палаццо Ласкари виднелся за высокой стеной, и попасть туда можно было через открытые ворота. За порталом выступающая дорожка вела ко входу в здание. Справа и слева от неё старые палисадники были почти полностью погружены в воды лагуны, волны с плеском бились о покрытый водорослями камень. Лодочник высадил Джиллиана с детьми у портала и уплыл прочь. Остальные пассажиры молча смотрели им вслед, пока лодка не скрылась за поворотом.

Джиллиан, Гиан и Тесс миновали ворота и оказались на узкой каменной тропинке.

— Дворец выглядит намного хуже, чем есть на самом деле, — уверил Джиллиан обоих детей, но это, казалось, вовсе их не успокоило. Они вцепились в его руки ледяными ладошками, ледяными настолько, что казалось, будто вся кровь отхлынула от них и спряталась в какой-нибудь дальний уголок их тела.

Они торопливо шли по садовой дорожке, приближаясь ко входу. Темно-коричневые двустворчатые двери были покрыты стершимся от времени рельефом. В верхнюю четверть входных дверей были вставлены стекла, украшенные цветной мозаикой. Посередине красовался квадрат-анаграмма, вернее, его зеркальное отображение, расшифровать которое можно было только изнутри.

Джиллиан взялся за сделанную в форме дракона дверную ручку. В тот же миг правая створка распахнулась, и из темноты появились какая-то фигура, словно со дна океана поднималось что-то высокое, бледное и загадочное. Но когда сумеречный свет упал на лицо этого призрака, то оказалось, что это всего лишь высокий стройный мужчина с отливающими серебром волосами и острой бородкой-эспаньолкой. Его брови были черными и растрепанными, как перья мертвой птицы.

— Giorno, Gillian, — сказал человек низким голосом, — come stai?

— Non cre male, grazie,[10] — ответил Джиллиан, — но, думаю, при детях мы должны говорить по-немецки.

— Конечно, — согласился мужчина и сердечно улыбнулся, взглянув на детишек. — Чувствуйте себя как дома.

Но дети оставили его слова без внимания.

— Гиан и Тесс, мой сын и дочь Лисандра, — представил их Джиллиан и указал на мужчину. — Граф Ласкари, мой хороший друг. Вам не стоит его бояться.

— Бояться? — выкрикнул Ласкари и засмеялся. — Меня? — Его удивление не было наигранным, но честным и искренним, идущим из глубины души. Словно сама мысль, что кто-то может его бояться, казалась ему нелепой.

Ласкари отошел в сторону, пропуская их внутрь. Перед ними предстал небольшой, но невероятно высокий вестибюль, как внутри башни. На втором и третьем этажах вдоль стен тянулись балюстрады. Широкая винтовая лестница занимала большую часть места в холле. Она не заканчивалась в вестибюле, а вела дальше вниз, в глубину, откуда доносились тихие шорохи и всплески. Пахло гниющими водорослями, а из отверстия веяло невыносимым холодом. Вестибюль был скудно обставлен: не было ни картин, ни ковров, как можно было ожидать в доме таких размеров, только голая штукатурка и потрескавшийся мраморный пол. Маленький Гиан повернулся и посмотрел на квадрат из букв над дверью. В слабом утреннем свете, падающем через окно, без труда можно было прочесть старинные буквы.

— Точно такой же квадрат есть у нас в замке, — прошептал он, не зная, радоваться этому или огорчаться.

— В библиотеке твоего дедушки, — подтвердил Джиллиан. — Это символ рыцарей-тамплиеров.

Смятение Гиана длилось всего несколько секунд, затем он широко раскрыл глаза, вдруг осознав, что это значит.

— Да, — сказал Джиллиан, не в силах более выносить укоризненный взгляд сына. — Мы в штаб-квартире тамплиеров, Гиан, а граф Ласкари — их гроссмейстер.

Они устроились в комнате на втором этаже, которая, в отличие от голого вестибюля на первом этаже, производила впечатление жилого помещения. В камине пылал огонь, стен не было видно из-за книжных полок, богато украшенных всевозможными резными рисунками. Без видимого порядка новые издания стояли рядом с древними пожелтевшими фолиантами, над дверью висели два скрещенных меча, окна были занавешены красной парчой.

Прежде чем они вошли в комнату, Ласкари отозвал Джиллиана в сторону.

— Почему они не узнали квадрат без вашей подсказки, если и вправду являются носителями воспоминаний своих предков?

Джиллиан покачал головой.

— Их воспоминания оживают только тогда, когда они попадают в то место, где присутствие прошлого особенно сильно — место, в котором Нестор и Лисандр, или хотя бы один из них, жили и работали. — Пожав плечами, он добавил: — По крайней мере, я так думаю. До сих пор все было именно так.

Великий магистр поднял брови вверх и промолчал. Но теперь, пару минут спустя, наклонился вперед в своем глубоком кресле и серьезно посмотрел на Гиана.

— Ты ведь смышленый мальчик, не так ли? — Из чашек, которые принес слуга для Гиана и Тесс, от горячего шоколада поднимался пар и словно сладкий туман висел между магистром и обоими детьми. Повернувшись к Тесс, Ласкари добавил: — А ты, конечно же, умная девочка, Тесс. Бели вы хотите, я могу объяснить вам, что значит квадрат на дверях.

Тесс выглядела скорее равнодушной, но Гиан согласно кивнул.

«Он старается выглядеть большим», — не без гордости подумал Джиллиан.

Граф поднялся и взял с каминной полки карандаш и лист бумаги.

— Смотрите сюда… — и нацарапав что-то на листке, показал это детям. — Если из квадрата вычеркнуть все буквы, кроме «A» и «B», а оставшиеся «A» и «B» соединить черточками, получится вот такой рисунок.

— Крест тамплиеров, — заметил Гиан, который видел этот знак в монастыре. — Такой раньше носили рыцари на своих рубашках.

— Совершенно верно, — обрадованно подтвердил Ласкари и взглянул на Джиллиана, но затем опустил брови и снова начертил что-то на листе прямо под первым квадратом. — Теперь сделаем наоборот, — пояснил он. — Оставим все буквы, кроме «A» и «B».

— А теперь, — спросил магистр, — какие буквы остались?

— S — T — N — B — M — T, — неохотно прочел Гиан.

— Ты знаешь, что означают эти буквы?

Гиан отрицательно покачал головой.

— Это сокращенное латинское обозначение нашего ордена — Salomonis Templum Novum Dominorum Militae Templorum. Таким образом, квадрат над входом и квадрат в библиотеке твоего дедушки — это не что иное, как соединение креста тамплиеров и названия нашего ордена.

— Ясно, — кивнул Гиан, но, казалось, это не произвело на него большого впечатления. Джиллиан улыбнулся.

Ласкари преспокойно смял бумагу и бросил её в пламя камина. Она мгновенно превратилась в пепел. Выражение лица графа стало похоже на выражение лица учителя в школе.

— Я хотел бы объяснить вам еще кое-что. Нестор и Лисандр, ваши предки, не были добрыми людьми, впрочем, вы и без меня это знаете.

Дети молча кивнули.

— То, чем они занимались — они и некоторые из их братьев — не имеет отношения ни ко мне, ни к этому дому, ни к другим братьям, которые живут здесь. Мы тамплиеры, и мы люди Божьи. Мы осуждаем то, что сделали Нестор и Лисандр.

— Здесь живут еще и другие? — оживленно спросил Гиан. — И дети тоже? — это, казалось, интересовало его больше, чем тяжеловесные речи Ласкари.

— К сожалению, нет, — ответил граф и беспомощно взглянул на ухмыляющегося Джиллиана. — За исключением брата Джиллиана, твоего папы, ни у кого из наших братьев нет детей.

— Брата Джиллиана? — удивленно вырвалось у Гиана.

Джиллиан тихо вздохнул. Он сам с радостью объяснил бы все своему сыну, но Ласкари уже взял инициативу в свои руки.

— Твой отец еще не говорил с тобой об этом? — с этими словами Ласкари взглянул не на мальчика, а на его отца. В его голосе послышались укоризненные нотки.

Гермафродит стойко выдержал взгляд магистра.

— Я считал, что Гиану и Тесс вначале следовало узнать все о современных тамплиерах, и лишь потом сообщить, что я один из них.

Но, несмотря на это объяснение, сомнения Ласкари не развеялись. Он ценил Джиллиана, но в то же время знал, что тот вступил в орден скорее по необходимости, чем по убеждению. Даже после семилетних испытаний подозрения Ласкари не исчезли полностью. И Джиллиан должен был в глубине души признать, что магистр прав: хотя учение, цели и пути ордена стали и его учением, целями и путями, христианская вера, которая лежала в основе всего этого, до сих пор вызывала у него чувство неприязни. Он молился вместе с братьями, принимал святое причастие, но ценил и то, и другое как символ, средство для достижения медитации. Таким образом, истинного католика из него так и не получилось.

Ласкари прекрасно знал об этом. И ему было ясно, на что он идет, принимая Джиллиана в орден, даже если не считать того, что сегодня, как и семьсот лет тому назад вступать в орден могли только мужчины, а Джиллиан был только наполовину мужчиной, точнее, мужчиной и женщиной в одном лице — еще одно нарушение устава ордена.

Джиллиан все еще хорошо помнил первый разговор с гроссмейстером. После того как он оправился от ранения, нанесенного ему ловцом жира в подземелье Хофбурга, он без промедления отправился в Венецию, прекрасно зная, что здесь находится одна из ветвей ордена тамплиеров, которая противостоит Лисандру — дело в том, что тот как-то сам поручил Джиллиану убить одного из братьев ордена, еще когда тот был наемным убийцей. Но он до сих пор не знал, известно ли Ласкари о том, что Джиллиан убил одного из его людей. По этой причине гермафродит не обращался раньше к венецианским тамплиерам за помощью. Но после поражения в подвалах Хофбурга он не видел уже другого выхода.

Магистр принял его тогда в этой комнате, и начал беседу похожими словами:

— О тамплиерах идет дурная слава, но это всего лишь одна из причин, заставляющая нас скрывать существование ордена. Несмотря на это, ни я, ни мои братья не имеем отношения к тем ужасам, с которыми связывают наш орден. — Тогда, как и сейчас, Ласкари сидел перед пылающим камином и не спускал с Джиллиана глаз. Даже когда он набивал свою трубку, взгляд его был устремлен на гостя. — Не странно ли это? Сегодня все осуждают охоту на ведьм в позднем средневековье, называют это бесчеловечным, но мы, тамплиеры, даже спустя сотни лет все еще считаемся врагами. Где же справедливость? По сей день наш орден придерживается законов Божьих. Мы христианская община, и ничего в этом не изменилось.

— Лисандр считает по-другому.

— Лисандр и его учитель, Моргант, — Джиллиан впервые услышал это имя, и выражение «учитель Лисандра» сильно смутило его, — приняли темную сторону наследия. Тогда, в средние века, наш орден раскололся. Тех мужей, которые не были верны Христу и Папе пытали, убивали или исключали из ордена, иные, те, которые без сомнения заслужили гнев церкви, сбежали сами — покинули Европу и ушли на Восток.

— Куда же они ушли?

— На Кавказ. Основали там монастырь, и эта крепость стала их штаб-квартирой. Даже я узнал местоположение их обители всего несколько лет назад. Беглые тамплиеры предавались там разврату и богохульству, упражнялись в алхимии, и, что еще хуже, в искусстве черной магии. Они молились Ваалу и Бафомету,[11] удовлетворяя свои самые низменные желания, потворствуя темным сторонам своей натуры. Лисандр и Моргант — отпрыски этой мерзости, и та власть, которой они сегодня обладают, основывается на богатстве и влиянии кавказских тамплиеров, — он замолчал, и его лицо исказилось, будто сама мысль об этом причинила ему физическую боль. — Здесь, в Европе, это длилось дольше, пока из остатков бывшего ордена выросло что-то новое. Более двухсот лет оставшиеся тамплиеры тайно встречались с намерением возродить орден. Наконец, им это удалось, но в восемнадцатом столетии Новый орден был снова предан забвению. То, что ты видишь здесь, Джиллиан, этот дворец, я сам, мои братья, живущие здесь — жалкие остатки того, чем когда-то был Новый орден. Мы только бледные тени нашего прошлого, и Лисандр с Моргантом делают все, чтобы наше положение не изменилось.

Джиллиан попросил Ласкари рассказать ему больше о Морганте. Со своей стороны он выразил готовность открыть все свои знания об империи Лисандра в Венском подземелье. Только тогда магистру стало ясно, какое значение приобретал гермафродит в борьбе с Лисандром, и впредь неустанно стремился посвящать его в задачи Нового ордена.

Джиллиан согласился с этим. Он принял католическую веру и вступил в орден. Вместе со своими новыми братьями они нанесли Лисандру и Морганту ощутимый удар, когда сравняли с землей монастырь святого Иакова, служивший источником поступления свежей крови.

И теперь, семь лет спустя после первого посещения дворца Ласкари, он снова сидел в этой комнате и слушал, как магистр прилагал все силы, чтобы ознакомить двух маленьких детей с задачами Нового ордена. Но даже при том, что Тесс и Гиан были смышлеными детьми и обладали живым умом, слова о древнем ордене, ритуалах и правилах должны были, без сомнения, отбить у них всякий интерес к делу тамплиеров. Еще раз стало очевидно, что хотя Ласкари превосходно разбирался в пожелтевших рукописях и забытых знаниях, он тем не менее был абсолютно беспомощен в том, что касалось мира за стенами его дворца. По крайней мере, умением общаться с детьми он определенно не обладал.

Через какое-то время Джиллиан вежливо прервал доклад графа и уложил детей спать. Для них была приготовлена гостевая комната неподалеку от кельи Джиллиана.

Сам же Джиллиан вернулся назад к Ласкари, и они вместе обсудили план своих дальнейших действий.

Венеция была городом без подвалов. Те немногие, которые когда-то и были здесь, уже многие годы находились под водой и были недоступны.

Тем удивительнее было то, что предкам Ласкари удалось соорудить под палаццо сухой подвал. Стены, пол и потолок были герметично залиты смолой, да так качественно, так аккуратно, что за прошедшие две сотни лет сюда не просочилось ни капли воды. Строители не посчитали нужным обшить просмоленную поверхность, и поэтому подвал представал перед его редкими посетителями как абсолютно черная камера.

Маскировка была превосходной. Над потолком подвала находился двухметровый слой воды, поверхность которой находилась на уровне лестничной клетки палаццо, так что плеск её был слышен и Джиллиану, и детям в вестибюле. Ни одна живая душа, непосвященная в тайны ордена, не могла и подумать о том, что под водой находится вполне удобный зал.

Здесь, внизу, последние члены Нового ордена собирались на совещания, упражнялись в давно забытом искусстве обращения с оружием, молились, спорили, и нередко сомневались в своих деяниях, в самом смысле их существования.

Кроме Джиллиана и Ласкари, в состав Нового ордена входили еще семеро братьев. Среди них не было ни одного моложе пятидесяти, скорее, многим было далеко за шестьдесят. Уже давно было ясно, что оставшиеся девять рыцарей станут последними в этом ордене. Одно, может быть, два десятилетия отделяли Новый орден от его окончательной гибели, которая произошла бы как с помощью Лисандра, так и без неё. Осознание этого факта угнетало, мысль о неизбежности гибели витала в воздухе, ее влияние чувствовалось в каждой беседе, каждой молитве, каждом действии старых братьев по ордену.

Утром, после их приезда в палаццо Ласкари, Джиллиан сидел вместе с остальными братьями за круглым столом, стоявшим в центре смоляного подвала. Не было только одного рыцаря.

Тем временем Гиан и Тесс играли в прятки на чердаке дворца, рылись в древних сундуках и вытаскивали прошлое клана Ласкари в пыльный полумрак чердака. Никто не возражал против этого, и меньше всего, сам магистр. После своей не имевшей успеха речи предыдущим вечером он с очевидным облегчением воспринимал тот факт, что детей не нужно больше развлекать.

Джиллиан едва успел закончить рассказ о воспоминаниях детей, как из отверстия в стене раздался глухой голос. Переговорная труба вела наверх, на первый этаж. Слуга сообщил о том, что принесли срочную телеграмму. Один из братьев бросился наверх, чтобы принять её.

Когда он вернулся назад, голос его звучал глухо, да и дышал он с трудом.

Через мгновение новость, переданная в послании, лишила дара речи и остальных. Они могли ожидать чего угодно, но только не этого.

Телеграмма была отправлена братом Бернардо. По настоянию Джиллиана Ласкари отправил его несколько недель назад в Германию. Притворяясь стареющим орнитологом, он поселился в деревне недалеко от замка Инститорис и наблюдал за тем, что происходило там. Бернардо сыграл немаловажную роль в освобождении детей. Он также был тем, кто послал сообщение об отъезде Ауры и тем самым способствовал отправке детей в Швейцарию.

Его сегодняшнее послание было намного более тревожным, чем все предыдущие.

«Моргант в замке, — сообщалось в телеграмме. — С ним десять человек. Слуги уволены, поэтому нет никакой возможности узнать что-либо новое. Жду инструкций».