"Игра теней" - читать интересную книгу автора (Уильямс Тэд)

Глава 10 Горбун и его прабабушка

Баррик Эддон проснулся от ужаса. Ему казалось, сердце его вот-вот треснет, словно яичная скорлупа. До него доносился запах дыма, но вокруг царил холод и непроглядная тьма. Несколько томительно долгих мгновений Баррик не мог вспомнить, где он. Не в доме, не под крышей, в этом не было сомнений — со всех сторон слышался шелест и поскрипыванье деревьев, раскачиваемых ветром.

Ах да, вспомнил Баррик, он же за Границей Теней.

Принц чувствовал себя так, будто только что очнулся от долгого причудливого сна. Это ощущение было слишком хорошо знакомо Баррику, однако пробуждение оказалось ничуть не менее странным, чем сам сон. Беспросветные сумерки, царившие в этих краях, закончились. Серая мгла небес сменилась абсолютной тьмой. То была не ночная тьма, которую освещают луна и звезды, но густая кромешная темнота. Словно какой-то рассерженный бог накрыл мир своим плащом. Если бы не угольки, догоравшие в костре, Баррик не смог бы рассмотреть, что творится вокруг. И этот ужасный едкий запах…

«Дым. Джаир сказал, это дым большого пожарища. Дым наполнил небо и уничтожил свет».

Баррик вспомнил, что весь день накануне у него мучительно щипало глаза. Им пришлось сделать привал, потому что ему и Вансену, капитану королевских гвардейцев, было трудно дышать.

Баррик тихо приблизился к кострищу и поворошил палкой угли. Вансен спал с открытым ртом, дыхание его было тяжелым и хриплым. Почему капитан до сих пор не ушел? Любой здравомыслящий человек на его месте давным-давно вернулся бы в Южный Предел. А он лежал здесь, рядом со своим новым другом, старым облезлым вороном, который, судя по всему, тоже спал, сунув голову под крыло. Баррик сам не мог понять, отчего говорящая птица вызывает у него такую неприязнь, но эта неприязнь была чрезвычайно сильна.

Стоило Баррику перевести взгляд на Джаира, как сердце его вновь заныло и все внутренности болезненно сжались. «Клянусь богами, этот демон воистину ужасен!» — пронеслось у него в голове. Он смутно помнил, что прежде считал себя другом и даже родственной душой безликого существа, одного из тех монстров, что захватили земли людей, сея огонь и смерть. Как он мог оказаться во власти этого безумия? Как он мог полностью подчиниться порождению тьмы и вслед за ним безропотно устремиться навстречу ужасной судьбе?

Баррик посмотрел на лошадей, стоявших под деревьями. Кобыла Вансена дремала, понурив голову, а лошадь из страны теней беспокойно переминалась с ноги на ногу. Баррик знал, что лошадь эта принадлежит ему, но не помнил, каким образом она ему досталась.

«Я могу вскочить в седло и ускакать отсюда, никем не замеченный», — решил принц.

Может, стоит разбудить Вансена? Он подумал и отказался от этого намерения. Баррик шарил руками по земле, пока не нащупал эфес своей шпаги. В тот же миг его посетила новая мысль: надо вонзить длинный острый клинок в горло Джаира.

Но едва Баррик успел сжать рукоять, безликий демон открыл глаза и уставился на него. Казалось, воин из страны теней даже во сне сумел прочесть мысли принца. Несколько мгновений Джаир не сводил с Баррика пронзительного взгляда, зрачки его тускло посверкивали в сумраке. Затем он закрыл глаза, словно говорил: делай то, что задумал.

Однако решимость Баррика испарилась. Он уже не испытывал к монстру прежнего отвращения и не ощущал желания лишить его жизни.

«Мои чувства и намерения переменчивы, как ветер!» — с тревогой отметил он.

Нрав принца всегда отличался непредсказуемостью, он всю жизнь боялся сорваться в пучину безумия. Но сейчас его терзал новый страх — страх потерять самого себя.

«Отец говорил, что его болезнь пошла на убыль, когда он покинул замок, — припомнил Баррик. — Поначалу мне казалось, что со мной происходит то же самое. Но теперь недуг стал еще сильнее».

Баррик попытался последовать совету отца и привести в порядок собственные мысли. Он пожалел о том, что не слишком внимательно слушал отцовские наставления и большую часть пропускал мимо ушей. Сейчас всякий просчет может оказаться смертельным, а он пребывает в полной растерянности. Еще вчера принц считал безликого монстра своим союзником, чуть ли не другом. Несколько мгновений назад он видел в нем злейшего врага. Кто же Джаир на самом деле? Чудовище, несущее угрозу, или же воин, преданный своему повелителю?

«Не повелителю, а повелительнице», — поправил себя принц.

Тут же перед его внутренним взором предстал образ женщины-воительницы, и мысли внезапно обрели ясность. Джаир Штормовой Фонарь не был злобным чудовищем, но и считать его другом у Баррика не было ни малейших оснований. Ему не следует доверять — как и никому другому. Женщина народа кваров, леди Ясаммез, околдовала принца своим бездонным взглядом и открыла ему много захватывающих секретов, но он забыл, в чем именно эти секреты состояли. С какой целью она послала его сюда за Границу Теней? Может, она дала ему поручение? Или навела на него заклятие, лишившее его собственной воли?

«Она рассказывала мне о великих землях, где я никогда не был. О землях, где живет великий народ, — вспоминал Баррик. — По ее словам, горы там вздымаются выше облаков, морские волны черны, как уголь, а леса древнее, чем само мироздание. А еще, еще…»

Да, в рассказе леди Ясаммез было что-то еще, ускользавшее из памяти, и он знал, что это «еще» чрезвычайно важно. «Кажется, она сказала, что посылает меня… в качестве подарка». В качестве подарка? Он может быть подарком? Разве что в том случае, если квары поедают людей.

«Она послала меня… к некоему Сакри, — выловил из памяти Баррик. — Да, именно такое имя она назвала. Она сказала, что этот Сакри обладает невероятным могуществом, но пока он погружен в сон. Однако вскоре Сакри проснется и придет в мир, который не в силах будет ему противостоять».

Все это было таинственно и непонятно. Воспоминания Баррика таяли, словно сон. Однако он с поразительной отчетливостью видел глаза женщины-воительницы, ее хищный пронзительный взгляд, как у охотничьего сокола. Этот взгляд обладал невероятной глубиной и силой. Прежде, когда Баррик еще верил в богов и богинь, он считал, что именно так божества взирают на смертных.

«Но если богов не существует и все истории про них выдуманы, как объяснить то, что происходит вокруг? — спрашивал себя принц. — Разве я сам не испытал на себе божественное вмешательство, подобно Ярису, Заккару и другим пророкам? Подобно Сотеросу, вознесенному на вершину горы Ксандос в чертоги Перина, где он увидел богов в их обители?»

Вопросов, мучивших Баррика, было слишком много, и он не находил ответов. Однако его смятение постепенно улеглось. Надо рассуждать здраво, как учил его отец, и тогда можно обрести истину, решил принц. Он вновь поглядел на Джаира Обличье воина сумеречного племени показалось ему отталкивающим, но больше не внушало прежнего ужаса. Перед ним было всего лишь диковинное создание, в чем-то похожее на него самого, в чем-то весьма отличное. Именно сходство позволило им с Джаиром разговаривать без слов, на расстоянии обмениваясь сокровенными мыслями. Когда безликий воин рассказывал ему о своей родине и о войне с людьми, Баррик ощущал его радости и печали как свои собственные. Несомненно, в рассказах Джаира не было ни слова лжи. Но разве можно ощущать почти родственную близость с кем-то и в то же время считать это существо своим злейшим врагом?

Сон, неодолимый сон неожиданно подчинил принца своей власти; веки его опустились сами собой.

«Пусть вокруг меня все смешалось и я не в состоянии отличить друзей от врагов, — промелькнуло в его гаснущем сознании. — До тех пор пока я предан моей повелительнице, Джаир Штормовой Фонарь останется моим союзником. Я должен верить в это, чтобы окончательно не лишиться рассудка».

Феррас Вансен в последний раз провел скребницей по блестящим бокам своей лошади. У этой отвратительной сырой погоды было одно преимущество — колючки не цеплялись за влажную шкуру животного, хотя в хвосте их оказалось великое множество. Вансен помедлил, глядя на диковинного темного скакуна, который вынес принца Баррика с поля боя. Лошадь тоже уставилась на него, ее глаза испускали тусклое молочное сияние. Любопытно, о чем думает эта тварь, пронеслось в голове у капитана гвардейцев. Похоже она спокойна, потому что сознает собственное превосходство над окружающими ее людьми. Вансен фыркнул и поспешно отвернулся, устыдившись того, какую неприязнь возбуждало в нем бессловесное создание.

— Джаир сказал, что имя этой лошади — Стрекоза.

Голос Баррика, раздавшийся за спиной, заставил капитана стражников вздрогнуть. Он и не заметил, как принц подошел к нему почти вплотную.

— Он сам сказал вам об этом?

— Конечно. Ты не способен услышать его слов, но это отнюдь не означает, что он не способен говорить.

В том, что воин из страны теней владеет искусством безмолвной речи, Феррас Вансен не сомневался. Несколько раз он сам почти слышал эту речь. Однако признать такое — все равно что сделать первый шаг на пути к безумию.

— Что ж, Стрекоза так Стрекоза. Имя не хуже любого другого.

— Джаир говорит, прежний ее хозяин звался Четыре Заката. То таким было значение его имени. — Баррик нахмурился, припоминая. Сейчас он выглядел бы самым обычным мальчишкой, если бы не странный разговор, который он затеял с капитаном. — Да, его звали Четыре Заката, и он был убит в битве. В битве… с нашим народом.

Баррик напряженно улыбнулся, довольный тем, что сумел подобрать подходящие слова.

По спине у Вансена пробежали мурашки — от его внимания не ускользнуло, что упоминание о «нашем народе» далось принцу с большим трудом.

«Неужели в глубине души принц Баррик чувствует, что принадлежит к стану наших врагов?» — содрогаясь, спрашивал себя капитан.

Боги загадали Вансену страшную загадку, и оставалось лишь молить, чтобы они послали ему силы разрешить ее.

— Лошадь хороша, спору нет, — произнес он вслух. — По крайней мере, для монстра, выращенного волшебным племенем.

— Я в жизни не встречал более выносливой и быстроногой лошади, — с мальчишеской запальчивостью воскликнул Баррик. — Джаир сказал, в стране теней лошадей выращивают на бескрайних лугах, которые называются долиной Луны.

— Хотел бы я знать, откуда им известно про луну и прочие светила, сияющие на небе, — усмехнулся Вансен. — Ведь в их стране царит вечная мгла. А сейчас, когда небо затянуло дымом, здесь вообще ничего не видно дальше собственного носа.

Прежде Вансен беспрестанно клял вечные сумерки, теперь же, когда кромешная тьма вынуждала путников передвигаться медленным шагом, он вспоминал о них с сожалением. Видно, таков уж мой удел, думал капитан: слишком поздно понимать, что во вред, а что во благо.

Скарн выскочил на дорогу, чтобы разбить улитку о торчавший из грязи камень. Вытащив улитку из раковины, ворон тут же проглотил ее целиком и устремил на Вансена черный блестящий глаз.

— Дозволено ли мне будет сесть на твоего коня, господин? — осведомился он и робко перевел взгляд на Баррика, смотревшего на ворона с привычным отвращением. — Если мои слова не сочтут непозволительной дерзостью… — смутившись, хрипло выговорил ворон.

— Судя по всему, ты в бодром расположении духа, — заметил Вансен, все еще не привыкший вести разговоры с птицей.

— Сегодня я славно позавтракал. Нашел превосходную дохлую лягушку, которая так раздулась…

Вансен досадливо махнул рукой, давая понять, что не нуждается в дальнейших описаниях.

— Но мне казалось, что цель нашего путешествия вызывает у тебя опасения, — вновь обратился он к ворону. — Почему сегодня эти опасения улеглись?

— Потому что сегодня мы удаляемся от тех мест, что внушают мне страх, — затряс головой ворон. — Эта дорога ведет вовсе не во владения Джека Чейна. Так что мне нечего бояться.

Услышав это, Вансен вздохнул с облегчением. Он бы тоже приободрился — если бы не дождь, упорный и надоедливый, если бы не темное небо, если бы не сознание того, что он едет неведомо куда в обществе лишившегося рассудка юнца и демона, словно явившегося из жуткой легенды. Перспектива очередного ночлега на мокрой земле, посреди жестких древесных корней, тоже не способствовала улучшению настроения.

У ворона было такое множество дурных привычек, что выбрать из них наиболее скверную представлялось Вансену непосильной задачей. Впрочем, пристрастие Скарна к болтовне, поток которой можно было прервать только резким окриком, несомненно, раздражало сильнее всего. Ворон был очень доволен тем, что путешественники изменили направление, и весь день не умолкал. Лишь когда раздраженный Вансен пригрозил привязать его на веревку и заставить лететь вслед за лошадью, ворон стал говорить потише, однако молчать все равно не мог. Он сообщал своему спутнику названия всех деревьев и кустов, встречавшихся им по пути, строил предположения относительно того, какие съедобные твари водятся в этих краях, а потом предался сладостным воспоминаниям о том, как пожирал птенцов прямо в гнездах. Тут терпение Вансена лопнуло.

— Заткнешься ты или нет? — рявкнул он. — Ради Тригона, закрой свой клюв, сиди тихо и не мешай мне думать.

— Но я не могу сидеть тихо, господин. — Скарн запрыгал на спине лошади, приоткрыв клюв и всем своим видом выражая крайнюю степень обиды. — Видишь ли, если я замолчу, от скуки я буду топтаться по спине твоего скакуна и причиню боль бедному животному. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя лошадь страдала?

Вансен вовсе не хотел этого. Скарн уже несколько раз, теряя равновесие, глубоко вонзал когти в шкуру несчастной лошади, так что она взвивалась на дыбы и едва не сбрасывала обоих седоков. Обвинять ее капитан не мог: когти у ворона были длинные, и лошади явно не могло понравиться, когда они впивались ей в шею.

«О Перин, повелитель Небес, прошу тебя, даруй мне силы! — безмолвно взмолился капитан королевских гвардейцев. — Даруй мне силы выдержать все испытания, которые ты ниспослал мне. Я слишком слаб и нуждаюсь в твоей поддержке».

— Тогда выбери более осмысленную тему для разговора, — произнес он вслух. — Я не хочу слушать о том, как ты жрал птенцов и лакомился мохнатыми пауками.

— Если желаешь, господин, я расскажу тебе историю столь увлекательную, что время в пути пролетит незаметно, — радостно прокаркал ворон.

— Расскажи мне историю о том, кого ты зовешь Горбуном, или о Джеке Чейне, внушающем тебе такой страх. Кто он такой? И кто такие люди ночи и прочие, им подобные?

— О нет, господин, ты просишь о невозможном. Стоит мне упомянуть о Джеке или о его приспешниках, людях ночи, как меня пробирает дрожь и язык мой сковывает ужас. Но если ты хочешь услышать о Горбуне, я готов исполнить твое желание. О нем ходит множество историй, они известны всем — даже тем воронам, что гнездятся вблизи человеческих жилищ. Ты позволяешь мне начать рассказ?

— Позволяю. Только постарайся не каркать слишком громко. И не терзай лошадь когтищами. Я не хочу сверзиться с седла в грязь и переломать себе руки и ноги.

— Твой приказ — закон для меня.

Скарн несколько раз кивнул головой и, примостившись на луке седла, закрыл свои глаза-бусинки.

— О, я вижу, как он идет, — произнес ворон, и его хриплый надтреснутый голос неожиданно стал певучим. — Он все ближе и ближе, он падает и поднимается вновь, горбатый, изогнутый, как молния, но медлительный, как вращение земли. Он не только горбат, но и хром. Почти ребенком он вместе со своим отцом сражался на поле великой битвы, и Небесный Человек нанес ему сокрушительный удар. Раны затянулись, однако на спине у него вырос горб и одна нога стала короче другой. Каменный Человек с братьями захватил его в плен, подверг жестоким истязаниям, но так и не заставил выдать, где находится тайное убежище его отца. Вскоре его отец и мать были убиты и отправились в небесную обитель, за ними последовали братья, сестры и все его родственники. А он по-прежнему жил на земле, ибо никто из трех великих братьев не питал перед ним страха Они насмехались над ним, звали его Горбуном, и это прозвище стало его именем. Горбун ковылял по земной тверди, спотыкаясь и падая, ибо одна его нога была короче другой, и куда бы он ни пришел, его встречали насмешки тех, кто одержал над ним победу. Тем не менее великие братья и их родственники охотно пользовались плодами его трудов, ибо он изготавливал вещи с большим искусством. Мастерство Горбуна было настолько совершенным, что вместо левой руки, сгоревшей в кузнечном горне, он сделал себе новую из слоновой кости, и эта новая рука отличалась большей ловкостью, чем та, что была дана ему при рождении. Вместо правой, размозженной молотом, он выковал себе руку из бронзы, и эта бронзовая рука была невероятно сильна. Но насмешки по-прежнему не смолкали. Теперь обидчики называли его не только Горбуном, но и Недочеловеком, но не собирались отказываться от его изделий. Для Небесного Человека он выковал гигантский железный молот, многократно превосходивший прежний и размерами, и весом. Одним ударом этого молота можно было расплющить высоченную гору или пробить дыру в неприступных воротах жилища Каменного Человека. Именно так Небесный Человек и поступил однажды, когда поссорился с братом. Горбун сделал надежный щит для Луны и ожерелье из сверкающих звезд для Ночи. Для Водяного Человека он смастерил гарпун, которым можно было поразить самое огромное морское чудовище. Каменный Человек получил копье, прочнее всех копий на земле. Горбун сделал множество дивных вещей, мечей, кинжалов и кубков, а также зеркал, в которых отражалась древняя сила и могущество первых дней бытия. Однако сокровенные тайны бытия до поры были сокрыты от него. Ум Горбуна не знал себе равных, но знаний ему не хватало. Я поведаю о том, как он проник в одну из величайших тайн… Однажды Горбун покинул город, где жили братья, ибо там ему приходилось выказывать почтение победителям, изничтожившим все его племя, а это доставляло ему невыносимую боль. Он шел, спотыкаясь и падая, качаясь, словно корабль на волнах. Дорога привела его в узкую тенистую долину, со всех сторон окруженную горами. Там он увидел маленькую старушку в траурном платье вдовы, сидевшую прямо на тропе. Таких старух, морщинистых и иссохших, можно встретить в каждом городе и каждом селении. Приблизившись к ней, Горбун произнес: «Прошу тебя, старая женщина, позволь мне пройти». Но старуха не двинулась с места и не сказала ни слова. «Прочь с дороги! — приказал Горбун, решивший, что она не понимает вежливого обращения. — Я силен и полон гнева, как разбушевавшаяся гроза, но я не хочу применять к тебе силу». В ответ на эти речи старуха вновь не сказала ни слова и даже не удостоила его взглядом. «Старуха! — вскричал Горбун. От его громового голоса горы содрогнулись, камни сорвались с их вершин и устремились вниз, ломая деревья на своем пути. — В последний раз говорю тебе, прочь с дороги! Я должен продолжить путь». Тут старуха наконец взглянула на него и изрекла: «Я старая и дряхлая, тело мое ослабело, а день нынче выдался жаркий. Если ты принесешь воды для утоления жажды, я уйду с твоей дороги, милостивый господин». Просьба старухи не слишком обрадовала Горбуна, но он был не лишен учтивости, а старуха и в самом деле казалась слабой и дряхлой. Поэтому он решил исполнить ее желание, подошел к ручью, журчавшему в отдалении, зачерпнул пригоршню воды и принес старухе. Та выпила воду и покачала головой: «Жажда моя не утолена. Принеси еще воды». Горбун поднял огромный камень, ударил по нему своей бронзовой рукой и превратил его в чашу. Наполнил чашу и подал ее старухе. Чаша была так тяжела, что земля прогнулась, когда он опустил ее на землю. Однако старуха без труда подняла сосуд одной рукой и осушила в мгновение ока. «Принеси мне еще, — приказала она. — В горле у меня сухо, как на пыльной площади перед дворцом Каменного Человека». Горбун, пораженный ее жаждой и разгневанный тем, что на его пути возникло неожиданное препятствие, подошел к ручью, вырвал из земли его русло и направил течение вод к старухе. Та открыла рот и поглотила всю воду до последней капли. Ручей иссяк, все деревья в долине пожелтели и засохли. «Принеси еще воды, — приказала старуха. — Неужели у тебя не достаточно сил, чтобы помочь старой женщине утолить жажду?» Горбун ответил: «У тебя бездонная утроба». Гнев его был так силен, что в глазах его полыхали огни, яркие как солнце. Они залили светом долину. Он сказал: «Моя вежливость иссякла вместе с водами ручья. Долгие годы я изнемогаю под бременем позора, ибо род мой потерпел поражение на поле битвы. Неужели я сделаю это бремя еще более тяжким, позволив жалкой старухе преградить мне путь? Убирайся немедленно, иначе я схвачу тебя в охапку и подброшу до небес». Старая карга прошамкала: «Я никуда не уйду, пока не закончу то, что начала». Горбун подошел к старухе и схватил ее за шиворот левой рукой, вырезанной из слоновой кости. Однако, как ни старался, он не смог оторвать женщину от земли. Тогда он схватил ее правой, бронзовой рукой, но по-прежнему не сумел сдвинуть с места. Горбун напрягал всю свою мощь, его сердце едва не выскакивало из груди, но старуха не сдвинулась ни на дюйм. В полном изнеможении он опустился на дорогу рядом со старухой и простонал: «Старая женщина, ты сделала то, что не удалось бы сотне крепких мужчин, — одержала надо мной верх. Отныне я в твоей власти. Поступай со мной по собственному усмотрению — можешь убить меня, сделать своим рабом или потребовать за меня выкуп». В ответ старуха разразилась громким смехом. «Ты так и не догадался, кто я такая! — воскликнула она. — Неужели ты настолько слеп, что не узнаешь собственную прабабушку?» Горбун в удивлении воззрился на нее. «О чем ты говоришь?» — спросил он. «Именно о том, о чем уже сказала. Мое имя Пустота, и отец твой был одним из моих внуков. Ты можешь влить в мою утробу целый океан, и он не утолит меня, ибо наполнить Пустоту невозможно. Всей силы мира недостаточно, чтобы сдвинуть меня с места, ибо Пустота неподвижна. Почему бы тебе просто-напросто не обойти меня?» Горбун опустился на колени и коснулся лбом земли, сделав знак Умирающего Цветка. «О моя почтенная прабабушка, ты сидишь на узкой тропе! — сказал он. — Обойти тебя невозможно, а возвращаться назад у меня нет ни малейшего желания». Старуха в ответ Молвила: «Нет такого препятствия, которое невозможно обойти. Доверься мне, дитя мое, и я научу тебя путешествовать во владениях Пустоты, пронизывающей все сущее. Пустота незрима, как молитва, и неуловима, как мысль». И старуха выполнила обещание. Прощаясь со своей прабабушкой, Горбун низко поклонился и обещал, что в благодарность за науку непременно принесет ей щедрый дар. А потом он продолжил путь, обогащенный новой мудростью. Он знал, что однажды отомстит всем тем, кто так долго держал его в неведении…

«Похоже, за Границей Теней каждого подстерегает опасность потерять рассудок», — вздохнул про себя Вансен. Скрипучий голос ворона смолк, а капитан стражников еще долго слышал, как слова звучат у него в голове, словно кто-то нашептывает ему прямо в уши.

— Это чушь, — бросил Баррик после долгого молчания. — Джаир говорит, что небылица, которую сплел этот ворон, — полная чушь.

— Клянусь, в моей истории нет ни единого слова лжи, — прокаркал Скарн, задетый за живое.

— Джаир говорит, все это ложь. Тот, кого ты называешь Горбуном, не мог не узнать свою прабабушку, родительницу Начала Начал. Он говорит, птицы вечно несут ерунду, передавая друг другу глупые выдумки. И берутся рассуждать о том, о чем не имеют понятия.

— Птицы летают высоко, они много видят, — вступился за ворона Вансен.

— Тем не менее в этом мире есть вещи, которые выше их разумения, — отрезал Баррик. — Эти создания берутся рассуждать о великих делах. Что ж, простолюдины тоже частенько обсуждают дела принцев.

Вансен уставился на него, пытаясь понять, не следует ли расценивать его последние слова как оскорбление. Но во взгляде Баррика Эддона не было ни насмешки, ни злорадства.

— Вы слышите, что говорит этот безносый урод, принц? — осведомился Вансен. — Слышите так явственно, словно он шепчет вам на ухо?

— Не вполне. Я не слышу его голоса, но понимаю все, что он хочет сказать. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что несколько мгновений назад в голове у меня тоже звучали чужие слова. Слова, смысла которых я не уловил. Они походили на тихое жужжание, вроде жужжания мухи.

— Что ж, будем надеяться, что со временем смысл речей Джаира откроется для тебя, капитан Вансен, — вымолвил Баррик. — Ведь тебе известно, что за Границей Теней немало такого, что сам ты постичь не в состоянии.

«Будь любезен, расскажи мне, кто такой Джек Чейн? О нем беспрестанно твердит этот ворон, — обратился принц Баррик к Джаиру. — И кто такие длинноголовые? А люди ночи?»

«Для тебя будет лучше, если ты этого не узнаешь», — последовал ответ.

Баррик так привык к беззвучной речи воина сумеречного племени, что их мысленные разговоры уже не казались ему странными.

«Существа, о которых ты спрашиваешь, способны вызвать ужас у кого угодно. Тех, кого ворон называет людьми ночи, мой народ зовет бессонными. Они живут в городе под названием Сон. Город расположен далеко отсюда. И ты должен радоваться этому».

«К твоему сведению, я принц, — безмолвно возвысил голос Баррик. — И я не привык, чтобы другие люди указывали мне, чему радоваться и чему печалиться».

Он почувствовал, что его слова вызвали у Джаира раздражение, но оно тут же развеялось, как легкое облако.

«Джек Чейн это упрощенное имя, его часто используют в разговорах, — почти спокойно продолжал безликий воин. — Мой народ называет его Джикуйин. Он из тех, кто пришел в этот мир в древние времена и состоит в родстве с богами. Пустота, о которой рассказывал ворон, приходится ему матерью — по крайней мере, так мне говорили. В первые дни бытия в мире было много созданий, подобных ему. Так много, что боги позволяли им делать все, что заблагорассудится, и отдавали им во владение большие пространства. Там они могли править по собственному усмотрению, но при этом были обязаны почтительно относиться к богам и платить им дань».

«О каких богах ты говоришь? — уточнил Баррик. — О тех, что составляют Тригон, — Эриворе, Перине и Керниосе? Так они действительно существуют? Это не выдумки?»

«Разумеется, они существуют, — ответил Джаир. — Они более реальны, чем ты и я, и это порождает немало бед. А теперь помолчи и позволь мне прислушаться к тому, что происходит вокруг».

Баррик не был уверен, что просьба «помолчать» уместна во время безмолвного разговора. Неужели сумеречный воин предлагает ему прервать поток мыслей?

«Нам нечего опасаться, — сказал наконец Джаир. — Мой слух не уловил ничего, кроме обычных звуков, какие здесь можно услышать в любое время».

«И все же ты чем-то встревожен?»

Баррик по-прежнему не знал, заслуживает ли воин из страны теней доверия и стоит ли полагаться на его слова. Однако несколько дней путешествия убедили принца в том, что Джаир — надежный проводник. В отличие от Баррика, безликий был здесь своим и хорошо знал особенности диковинного края, раскинувшегося вокруг них.

«Всякий, кто знает то, что знаю я, чувствует тревогу. Если он не полный дурак, — заявил Джаир, и принц услышал в его словах печаль. — Не все земли, что скрываются под мантией теней, подчиняются правительству Кул-на-Квар. Многие из здешних жителей ненавидят короля, королеву и прочих… Они ненавидят мой народ».

Смысл одного из слов, произнесенных Джаиром, принц не сумел разобрать. Оно расплылось у него в голове, как сгусток тумана.

«О чем ты? Какой народ? Я не понимаю!»

«Я говорю о тех, кто подобен мне самому и моей повелительнице. Неужели ты не в состоянии постичь, кто такие Высшие? Это правящие кланы, которые выглядят так, как в начале бытия. Тогда между нашим народом и людьми твоего племени не было больших различий. — Словно подтверждая свои слова, Джаир в задумчивости провел рукой по своему гладкому, как бубен, лицу. — Многие из тех, чье обличье переменилось, прониклись ненавистью к нам, Высшим. Поскольку внешне мы похожи на смертных, они утверждают, будто мы не претерпели изменений. Но перемены произошли у нас внутри, а не снаружи! — Рука Джаира бессильно упала. — Конечно, все это нелегко понять».

Баррик покачал головой. В словах Джаира и в самом деле было столько загадок, что принцу хотелось отогнать их прочь, как надоедливых мошек.

«Значит, прежде твой народ был смертным?»

«Да, в отличие от богов, народ кваров смертен, — откликнулся Джаир, как будто удивленный вопросом принца. — Но если ты хочешь узнать, подобны ли мы твоему смертному племени, я отвечу так. Твой народ в давние времена последовал за моим на эти земли, казавшиеся ему концом мира, и остался таким же, как в начале бытия. А мой народ изменился, и перемены были весьма значительны».

«И почему же с вами произошли эти перемены?»

«Ответ очень прост, — изрек Джаир. — Нас изменили боги. Клянусь Волшебными Осколками, дитя мое, я и не думал, что люди солнечного мира так мало знают о моем народе!»

Баррик снова покачал головой.

«Мы знаем лишь, что твой народ питает к нам ненависть. Так нас учили».

«Вас учили правильно».

От безмолвных слов Джаира повеяло холодом. В первый раз с начала разговора принц осознал, какая огромная пропасть разделяет их. Внешние различия были не так разительны по сравнению с различиями внутренними. Баррик чувствовал, что злоба, охватившая воина сумеречного племени, бьется в его невысказанных мыслях, словно барабанная дробь. Принц с содроганием осознал, что безликий собеседник предается мечтам о кровавой бойне, в которой погибнет род людей.

«Почти каждый из моих соплеменников готов умереть, сражаясь с твоими собратьями, дитя мое, — продолжал безликий воин. — Мы называем вас „людьми солнечного мира“ и считаем своими заклятыми врагами».

В словах Джаира звучала столь откровенная ненависть, что Баррик в испуге воззрился на него. Он не сомневался — будь у Штормового Фонаря рот, он оскалился бы в злобной ухмылке.

«Но не бойся, брат, — прочтя мысли Баррика, успокоил его Джаир. — Я не причиню тебе вреда. Ведь на тебя положила глаз леди Ясаммез».

На протяжении всех предшествующих дней принц пытался вытянуть из своего собеседника хоть какие-то сведения о леди Ясаммез, однако усилия его не увенчались успехом. Вероятно, многое из того, чего не знал Баррик, спутник его считал слишком очевидным и не видел нужды пускаться в объяснения. Когда он упоминал о повелительнице, смысл его слов не доходил до сознания Баррика, ибо идеи и понятия народа кваров не имели для юноши смысла. Баррик выяснил лишь, что леди Ясаммез появилась на свет в глубокой древности и обладает неимоверным могуществом. Об этом свидетельствовали и его собственные воспоминания, расплывчатые, но накрепко застрявшие в сознании.

Судя по всему, леди Ясаммез находилась в самом центре противостояния верховных правителей народа кваров — Джаир назвал их королем и королевой. Впрочем, представления Джаира не соответствовали тем, что были привычны для Баррика, и отличались крайней противоречивостью. Так, о короле безликий воин сообщил, что тот взошел на трон недавно, однако не имеет возраста. По его словам, король был слеп и в то же время всевидящ.

Бесконечные загадки и головоломки изрядно утомили Баррика.

«Ты собирался рассказать мне про Джека Чейна, — напомнил он. — Он и правда бог?»

«Вовсе нет. Он потомок богов, не более того. Но в отличие от меня, от тебя и от всякого мыслящего существа он является порождением великой силы. Его род возник в результате совокупления богов с другими, более древними созданиями. Боги более не спускаются на землю — это одна из причин Великого Поражения. Лишь несколько полубогов, подобных Джикуйину, по-прежнему обитают в этом мире».

Баррик испустил тяжкий вздох, ибо слова Джаира вновь повергли его в недоумение. Он огляделся по сторонам, пытаясь скрыть растерянность. Несколько часов назад они свернули с заросшей лесной дороги, так как путь им преградило поваленное дерево. Им пришлось продираться через лес, а потом они отыскали дорогу, тянувшуюся вдоль быстрого мутного ручья. Точнее сказать, это была не дорога, а тропа, возможно протоптанная оленями. Дождь прекратился, но деревья насквозь пропитались влагой, и Баррик постоянно ощущал, как по спине у него сползают капли воды. Он с удивлением заметил, что ветки, хлеставшие его по лицу, не прикасались к Джаиру, который сидел у принца за спиной.

«В голове у меня полная неразбериха, — признался Баррик. — Я лишь хочу понять, кто такой Джек Чейн и почему он внушает тебе тревогу. Почему птица говорила о нем с таким ужасом? И верно ли, что мы сейчас удаляемся от Северного Предела, где обитает этот таинственный Джек?»

«Да, дорога ведет нас в другую сторону. Но Джикуйин обладает большим могуществом, власть его простирается далеко. Насколько мне известно, среди твоего народа тоже встречаются надменные лорды, не признающие над собой власти соверенов?»

«Притязаниям таких лордов положен конец», — отрезал Баррик.

Первым делом ему на ум пришел бесславный конец серых отрядов. Но потом он вспомнил, что его отец до сих пор томится в плену у авантюриста, называющего себя лордом-протектором Иеросоля.

«Впрочем, должен признать, эти наглецы еще встречаются», — прибавил принц.

«Значит, ты поймешь, кто такой Джикуйин. Ворон сказал правду — он завладел разрушенным городом людей солнечного мира. Но прежде чем этот город стал вашим владением, он принадлежал моему народу. Мы жили на этих землях с древних времен».

«Народ кваров жил в Северном Пределе?»

«Так мне рассказывали. Это было задолго до того, как я пришел в этот мир, — произнес безликий воин. — Да будет тебе известно, некоторые места обладают особой силой и притягивают людей, как…»

Очередное непонятное слово растаяло в сознании Баррика, словно струйка дыма. Перед его внутренним взором на миг мелькнул смутный образ. Нечто вроде золотистой искорки, пляшущей во взоре сокола, сверкающей на фоне беспредельной небесной голубизны.

«В прежние времена, когда Дети Камня жили в мире, мы проложили дороги во всех направлениях, и некоторые из них вели к тому замку, где ты родился», — вновь раздались у него в голове слова Джаира.

Баррик с удивлением отметил, что голос его спутника внезапно изменился, стал сухим и блеклым, как высохший листок.

«Но все это не имеет значения, — продолжал Джаир. — Важно лишь одно: мы должны держаться как можно дальше от владений Джикуйина».

«Птица сказала, что нам угрожает опасность со стороны каких-то людей ночи и длинноголовых. Кто они такие?»

«Длинноголовые не внушают мне страха, по крайней мере, когда я вооружен, — ответил Джаир, явно утомленный расспросами. — Что до бессонных, то они верные слуги Джикуйина. Так было прежде, и вряд ли ныне что-то изменилось. Но у бессонных есть собственные владения, и они преследуют собственные цели…»

Стоило Джаиру упомянуть о бессонных, и Баррик невольно вздрогнул.

«Нам придется пересечь границы этих владений?» — спросил он.

«Всякий, кто направляется в Кул-на-Квар, разящий клинок великого народа, город черных башен, должен пересечь владения бессонных, — последовал ответ. В тоне Джаира проскользнуло сочувствие, точнее его слабые отзвуки. — Но не бойся, дитя мое. Многим из путешественников удалось выжить».

Безмолвная беседа прервалась, но через несколько мгновений в голове принца вновь раздался голос, спокойный и печальный:

«Правда, никто из смертных не отваживался на такое путешествие».