"Сумерки людей" - читать интересную книгу автора (Найт Деймон)

Глава 5

В Верхнем Зале яблоку негде было упасть, а в ушах звенело от непрестанного шума. Множество женщин кто в облаках шифона, кто в твидовых брюках; кто с яркими кружками румян на щеках, как куклы, а у кого только чистый природный румянец от доброй еды, вина и свежего воздуха. Сетуют на дальнюю поездку, возятся с детьми. Натыкаясь друг на друга, нервно раскланиваются — будто куры, ищущие, кого бы клюнуть. Туда-сюда шастают сраки, сгибаясь под горами личного багажа гостей: любимых теннисных ракеток, ветровок, пижам, складных паланкинов — короче, всевозможного и порой совершенно неожиданного барахла. Детей куда больше, чем обычно. Одни истекают соплями, других тошнит после перелета. Одни, выписывая кренделя, носятся в толпе, другие просто сидят на полу и безутешно воют. А все свободные мужчины с холмов Поконо и всех окрестностей ковыляют тут и там на затекших ногах, искоса поглядывая друг на друга. Непонятно зачем вооруженные, закручивают лихие усы и подозрительно озираются, будто псы в чужой конуре.

В самой середине важно попыхивающей сигарами группы мужчин Дик заметил отца и подобрался поближе.

— Хотел дождаться второй течки, но…

— А что вы об этом скажете? Сюда, парень, тащи футляр сюда. Да, сэр. Вот так-то. Прелестное духовое ружье 1870 года. Работа самого Шаспо. Выменял его у старины Флака за двух черных лабрадоров…

— …получается, теперь остались только копии этих ежедневных выпусков. И, кстати говоря, о «Браслетках» немногие вообще слышали, но по моему мнению…

Да вот он, отец — возбужденный, с огнем в глазах. Таким папа бывает всегда, стоит ему только заикнуться про газетные комиксы двадцатого века. Он уже собрал целые тонны этой макулатуры — все запакованы в прозрачный пластик и аккуратнейшим образом разложены по особым ячейкам в Зале Комиксов. Собирал их с самого детства. Наконец Владетель заметил Дика, рассеянно кивнул и продолжил:

— …если с долей иронии, то чтобы понять подлинный дух той эпохи, следует внимательно изучить «Браслетки». И вот еще что. Вы, наверное, не знаете. Ведь этот ловкач Татхилл просто бросал очередной комикс, когда надоедало, и ни один другой художник уже не брался его дорисовать. Весьма примечательный факт, особенно если вспомнить, как все тогда рвались заработать побольше денег…

Отец Дика, четвертый Владетель Бакхилла, был строен и невысок. Тонкие черты лица, ясный и открытый взгляд. Тем не менее необычайно силен и ловок. О нехватке гренадерского роста Владетель, судя по всему, даже и не задумывался.

Правил он Бакхиллом умело, твердой рукой, — и не было на всем Восточном Побережье более процветающего поместья.

А вот Джордж Джонс из Твин-Лейкса, младший брат Владетеля, казался выходцем совсем из другого рода. Высок, широк в кости, с тяжелым подбородком и выступающими надбровьями. За последние несколько лет заметно поднакопил жирку, и теперь под зеленым парчовым жилетом выпячивалось изрядное брюшко. На первый взгляд именно Джордж казался старшим из братьев. Грубые черты его лица носили отдаленное сходство с родом Макдональдов, а Джордж еще и подчеркивал это сходство, старательно начесывая на лоб жесткую седоватую челку.

— Будь благоразумен, Фред, — как раз говорил он Владетелю, когда Дик подошел к ним вплотную. — Ты же сам исчислил охрану поместья в пятьсот боеспособных сраков. А мне известно, что их у тебя по крайней мере на сотню больше. Просто позорище! Тебе еще лет пять назад следовало утопить несколько младенцев, чтобы преподать сракам хороший урок.

Отец Дика решительно покачал головой:

— Я никогда себе такого не позволю, Джордж. Даже по отношению к рабу.

— Тогда хоть начни отрубать им указательные пальцы. Хотя бы это. Пойми, Фред, ведь я о твоем же благе пекусь. Больно уж ты с ними миндальничаешь. Тебе кажется, так может продолжаться целую вечность, но ведь рано или поздно Вождь пришлет своего ревизора. Обязательно пришлет. И тогда тебе придется туго, очень туго.

Дик не стал терять время и двинулся дальше. Все это он уже сотни раз слышал и ни секунды не сомневался, что еще сотни раз выслушает. Да вот и прошлые гостевые дни, с месяц назад, не считая немногих приятных моментов, оказались сущим расстройством. Дик вдруг понял, что прислушивается к разговорам и наблюдает за происходящим со все нарастающим раздражением. Радости мало, но и от законов гостеприимства никуда не денешься.

Ага, а вот и знакомая фигура — коротышка Эколс из Скаруна. Толстое брюхо забрано под алый кушак. В одной руке — сигара, в другой — бокал шампанского. Особо приятным на вид Эколса вряд ли бы кто назвал, но ни одна вечеринка в округе без забавного коротышки не обходилась. Дику вдруг не к месту подумалось, что этого алого кушака ему больше не видать — и не то что четыре года, а быть может, до конца своих дней.

Но тут к нему сквозь толпу заторопился другой знакомец. Этого Дик узнал уже без малейшей тени удовольствия. Кессель, его кузен. Единственный сын дяди Джорджа. Кессель, двумя годами старше Дика. Кессель — хмурый черноволосый юнец. В детстве Дик дрался с этим бараном всякий раз, когда встречались их семьи. Но из драк, как это порой бывает, не выросло дружбы. Немного повзрослев, они научились худо-бедно переносить друг друга, однако взаимная неприязнь никуда не делась. Дик искренне считал Кесселя угрюмым и злобным уродом. Милого кузена всю жизнь бесило то, что он всего-навсего старший сын представителя младшей линии рода. Как же хотелось недоноску заполучить Бакхилл! Любой ценой.

Впрочем, для законного наследника Владетеля Бакхилла законы гостеприимства опять-таки оставались законами гостеприимства.

— Привет, Кес, — непринужденно поздоровался Дик и протянул ненавистному кузену руку. — Рад тебя видеть. И все такое прочее. — Они обменялись скованными рукопожатиями, а потом с облегчением отняли руки. — Гм… не желаешь ли чего-нибудь? — любезно продолжил Дик. — Туалеты у нас вон там, если не забыл.

— Спасибо, не забыл, — слишком поспешно отозвался Кессель. На лице у кузена ясно читалось желание найти предлог для ухода. — Немного пить хочется, — с надеждой добавил он.

Скованный по рукам и ногам правилами хорошего тона, Дик вынужден был предложить:

— Шампанское? Токай? Эль? — Тут он поймал за рукав проходившего мимо лакея. — Быть может, кларет? — продолжил он, видя колебания Кесселя. — Портвейн? Рислинг?

— Рислинга нет, миста, — тут же вмешался лакей, звеня бутылками у себя на тележке.

— Рислинг, — решительно кивнул Кессель. — Да, пожалуй, рислинг. Может, я поищу тут другого лакея… — И он собрался было уйти.

Предлог вышел неудачный, и Дик мысленно ощетинился.

— Да, полагаю, лакей тут не один, — выразительно произнес он. — Подожди минутку, будь любезен. — Тут Дик сверкнул глазами сначала на Кесселя, а потом на несчастного лакея. Бедняга вздрогнул, судорожно закивал и стремительно юркнул в толпу.

Дик с Кесселем избегали встречаться взглядами, пока слуга не вернулся. С ним был еще лакей, точно с такой же тележкой. Второй срак откупорил бутылку золотистой влаги и торопливо наполнил два бокала. Потом протянул один Кесселю, другой — Дику.

— Рислинг, — холодно заметил Дик. Кессель взял у лакея свой бокал.

— Да, спасибо. Его-то мне и хотелось, — с фальшивой задушевностью поблагодарил он. Потом отхлебнул. — Очень даже ничего. Правда.

— Да ну, — равнодушно отозвался Дик. — Всего-навсего рудесхаймер. Если хочешь, я мог бы найти могаук семьдесят пятого года.

— Нет-нет, спасибо. Этот тоже совсем неплох.

Держась за свои бокалы, враги обменялись ничего не значащими взглядами. До обоих вдруг дошло, что они поставили себя в положение, достойного выхода из которого пока что и на горизонте не просвечивало. Кессель решился было осушить бокал одним хорошим глотком, но тут же, к великому облегчению Дика, передумал. Ведь тогда Дик как радушный хозяин обязан был бы всучить любезному кузену еще бокал, а Кессель как вежливый гость обязан был бы и его выпить.

— А-а, ч-черт! — вырвалось наконец у Дика. — Слушай, Кессель. Мнение друг о друге у нас давно сложилось, не так ли? Но ведь это не значит, что мы не можем хотя бы полчасика друг друга потерпеть. Правда? Ну так пошли послушаем музыку.

Речь шла о серьезной уступке со стороны Дика. Ведь под «музыкой» имелся в виду диксиленд — гнусная какофония, которую так обожал Кессель и от которой Дика всякий раз тянуло поближе к унитазу. Физиономия кузена как по волшебству прояснилась.

— Вот здорово! Пошли! — загорелся он.

Они направились к внутренним залам. По пути Дик швырнул свой почти не тронутый бокал в ближайший мусоросборник, и Кессель последовал его примеру.

Толпа уже мало-помалу начинала рассеиваться по дому и рассыпаться на небольшие компании. Чем дальше Дик с Кесселем заходили, тем чаще натыкались на такие компании: кто-то разглядывал коллекции и трофеи, кто-то смотрел телевизор, кто-то сидел за карточными столиками. Остальные ели, пили, натирали мелками бильярдные кии, листали книги, щупали служанок — короче, развлекались, как могли. А некоторые уже успели изрядно набраться и теперь голосили песни. Малопьющие собирались кучками и болтали о всякой всячине или просто беззаботно прогуливались.

Музыкантов Дик обнаружил в одной из небольших гостиных, где они исполняли баллады двадцатого века перед более чем скромной аудиторией. Да и та их не особенно слушала.

Дик поймал взгляд дирижера — седеющего старикана по имени Бакки Уильямс. Подобно всем музыкантам, Бакки вырос в поместье и перенял мастерство у своего предшественника. Некоторым такая процедура казалась пустой тратой времени. Конечно, куда легче сварганить упрот любого музыканта, а потом, когда оригинал износится, получить из упрота его двояк. Только отец Дика на дух не переносил удвоячивания сраков.

— Диксиленд? — переспросил Бакки. — Конечно. Конечно, сэр. — Потом перемигнулся с четырьмя остальными. Духовики приложили к губам инструменты, а пианист с барабанщиком задолдонили дурацкий ритм. Наконец все пятеро затрендели, по мнению Дика, мерзкую какофонию. Временами у одного вроде бы проскакивал какой-нибудь старый добрый мотив, но остальные всякий раз упорно отказывались его подхватить. Дик сидел и мужественно переживал первый приступ тошноты. Потом второй, третий…

Чувствовал он себя так, будто ему связали руки и вставили хорошую клизму, но наследник Владетеля терпел, закусив губу, пока, наконец, самый желанный из всех голосов не перебил жуткий звуковой смрад.

«Начинаются состязания по стрельбе из легкого оружия, — загремел комнатный громкоговоритель. — Соревнующихся убедительно просят немедленно собраться на стрельбище. Сначала пройдут состязания по стрельбе из произвольного оружия с дистанций пятьдесят и сто метров».

Тут же во всех смежных комнатах послышался невнятный гул разговоров и шелест одежд. Вот ликующие выкрики и топот по коридору. Столкновения, ругань, проклятия. А громче всего — злобное гудение зуммеров, призывающих личных сраков. Дик тоже достал свой сигнализатор и нажал на кнопку, но лампочка индикатора не засветилась. Должно быть, Сэм оказался слишком далеко. Сигнальные волны распространялись лишь в радиусе полутора сотен метров…Или передатчик вышел из строя раньше обычного. В этой модели имелся нераспознаваемый дефект, но обычно она исправно действовала не меньше трех недель до поломки. Так или иначе, у Дика появилась уважительная причина отделаться от Кесселя — причем сразу и без лишних разговоров. Отвесив врагу легкий кивок, Дик нырнул в коридор и через встречный поток гостей стал пробиваться обратно к лифту.

Сэма он без труда отыскал в Главном Зале, где тот был временно привлечен к развешиванию гирлянд. Радостно ухмыляясь, срак тут же помчался за оружейной тележкой Дика.

Дик тем временем стал с интересом осматриваться. Главный Зал уже почти подготовили к празднеству. Стены гордо разукрашены гибридными цветами из хозяйства Данливи. На каждом накрытом скатертью столе стоит переливающаяся под светом люстр хрустальная цветочная ваза. Музыканты в своей нише негромко настраивают инструменты. Возле дверей на кухню нервно переминается с ноги на ногу кучка лакеев, в то время как мажордом Персей с двумя главными лакеями легко танцуют от столика к столику — тут поправят вазу, там разгладят салфетку. Оглядывая роскошный зал, Дик снова почувствовал в желудке пустоту. Тогда он подошел к боковому столику и ухватил горсть орехов.

А тут и Сэм вернулся с тележкой. На ходу Дик проверил ее содержимое. Так, карабин Марлина, винчестер калибра 375, «Ремингтон- 10», уникальный двуствольный «Шлосс-12» — ручная работа, на прикладе табличка: «НЕ ДВОЯЧИТЬ», «манлихер-шенауэр» калибра 308, патроны отдельно к каждому, полутораметровый наградной жезл, подзорные трубы и бинокли в надежных футлярах, прицельный ругер калибра 22, обычный «смит-и-вессон» 38-го калибра, «кольт» 45-го, и к ним вся амуниция. На первый взгляд все каналы казались чистыми, но, присмотревшись повнимательнее, Дик заметил в стволе «ремингтона» крошечную точечку ржавчины. Да, пора, пожалуй, выбросить все на помойку — кроме, естественно, «шлосса» — и получить у Фоссума двояки. По привычке Дик пристегнул к поясу «смит-и-вессон». Даже стреляя из любого другого оружия, он с наслаждением ощущал при этом на бедре приятную тяжесть пистолета.

Почти все мужчины уже оказались впереди него — они аккуратно огибали стайки лениво прохаживающихся дам, сбивались в небольшие компании и оживленно болтали. Довольные лица рдели от спиртного и бурного общения. Перед ними рассыпались по сторонам расшалившиеся детишки, псы и затерявшиеся в общей сутолоке слуги. Времени, впрочем, пока хватало с избытком — трибуна у стрельбища была заполнена лишь на четверть. Большинство молодых людей в живописных позах стояли на склоне холма — каждый небрежно держал в руке свой наградной жезл с высеченными на нем красными, желтыми и белыми полосками. Самые сопливые — особенно те, чьи жезлы знаков отличия еще не носили — ввязывались в собственные импровизированные состязания — возились, боролись, боксировали, прыгали, плевались, кувыркались, метали ножи, и все такое прочее. Немного выше по склону гувернантки согнали в кучу несколько десятков малышей и, как всегда безуспешно, пытались завести хоровод — счастливый и разгневанный писк тонких голосков прорывался сквозь гомон толпы.

Дик с Сэмом миновали присевшего на холмик преподобного доктора Хампера. Обхватив руками колени, наклонив голову и не вынимая изо рта трубки, он с улыбкой слушал прибывшего из Фонтенбло священника американской католической церкви. Вообще-то, Хампер считался в Бакхилле посредственным капелланом. Вот его предшественник, преподобный доктор Морнингсайд, слыл образцом равно красноречивого и лаконичного оратора. Впрочем, о лучшем естественнорожденном англиканском священнике Бакхиллу и мечтать не приходилось. Их уже столько было удвоячено многими знатными родами Восточного Побережья, что натуралы считались большой редкостью.

Впереди вдруг послышались громкий лай и рычание. Сквозь плотную толпу Дику удалось разглядеть двух сцепившихся псов. Один — прелестный колли. А вот другой — мерзкое чудище, помесь добермана с сенбернаром и еще невесть с кем. Втиснутые в плотный кружок, Дик и его личный срак с интересом наблюдали за схваткой. Драчка получалась славная, но когда стало казаться, что колли вот-вот крепко достанется, из толпы выступил мужчина в зеленом кителе и бриджах — и выстрелил из револьвера.

Испуганный колли рванул прочь. А дворняга осталась корчиться с простреленным задом. Зеленый аккуратно прицелился и выстрелил еще раз, теперь уже в голову.

Пес дернулся лишь раз — и застыл. Увлекаемый прочь рассасывающейся толпой, Дик успел еще раз оглянуться и был неприятно поражен отвратительным зрелищем. На коленях перед трупом стоял маленький срак в цветах Бакхилла и безутешно рыдал, положив голову на грудь убитому другу. Рядом в траве валялся поднос с фужерами.

А-а, ладно. Если сраки так уж хотят держать домашних животных и дают им плодиться как попало, то что тут поделаешь? Внизу, на площадке, оркестр уже заиграл «Да здравствует Бакхилл!». Пора добираться до места.

Стрельбище оказалось почти заполнено. Некоторые из соперников уже стреляли, и в воздухе висел резкий запах бездымного пороха. Дик беззаботно занял первое же свободное место и тут же запоздало обнаружил, что соседом его оказался Кессель. Кес тоже повернул голову — и несколько долгих секунд враги с неодолимым отвращением смотрели друг на друга. Потом Кес пожал плечами, повернулся к своему личному сраку и что-то ему сказал.

С девяти утра дул легкий ветерок. Сэм передал Дику заряженный карабин. Рядом уже выстрелил Кес, и тут же послышался голос:

— Десятка!

Дик кивнул сраку на мониторе, прицелился и выстрелил.

— Десятка! — выкрикнул срак.

Прямо в ухо Дику грохнуло оружие Кеса, и срак объявил:

— Девятка! Выстрелил и Дик.

— Семерка!

Да, хорошего мало. Ничего, наверстаем. Он всегда стрелял лучше Кеса.

Всегда, но, кажется, не сегодня. То ли шумная толпа, то ли утренние разочарования, но что-то определенно выбивало Дика из колеи. Кес сажал неплохую серию девяток и десяток, а Дик, старательно целясь, стрелял очень неровно.

— Семерка, — выкрикивал с монитора срак. — Девятка… семерка… семерка… — Потом недоуменная пауза. И наконец: — В «молоко».

В «молоко»! С пятидесяти метров! Из собственного карабина! Острое чувство стыда буквально пронзило Дика. Ему страшно хотелось провалиться сквозь землю или расколотить карабином монитор и отправиться восвояси. Как он в понедельник посмотрит в глаза Блашфилду?..

Но ведь в понедельник не будет никакого Блашфилда. Опять он все забыл. Согретая солнцем куртка вдруг перестала приятно облегать спину. А карабин превратился в мертвую металлическую палку. Что он вообще делает на этом пошлом пикничке со стрельбой, когда в эти последние часы в Бакхилле нужно попрощаться с озером, с фазановыми рощами, с конями?..

— Десятка! — радостно объявил срак на мониторе у Кесселя.

Дик невольно скосил глаза и увидел, как угрюмая физиономия кузена озарилась придурковатым восторгом. Руки предательски задрожали, а в горле совсем пересохло. Вдруг мелькнула мысль. Одно, только одно теперь доставит удовольствие. Втоптать в грязь эту поганую рожу…

Весь дрожа, Дик снова повернулся к мишени. Да, свой крутой нрав он уже знал в достатке. Все мужчины рода Добни всегда заводились с пол-оборота. Потому и жили недолго.

«Если хочешь умереть в своей постели, — не раз говаривал Дику Блашфилд, — или умерь свой нрав, или научись стрелять вдвое лучше».

Непонятно как, но Дику все-таки удалось пройти во второй круг. Впрочем, одним из последних. Там дело пошло не лучше, хотя он постарался встать как можно дальше от Кесселя. Когда все закончилось, Дик лишь искоса взглянул на табло. Своего имени он там, естественно, не увидел, зато Кесу удалось попасть в самое начало второго десятка.

Но на этом несчастья не закончились. На стрельбище Дик задержался достаточно долго, чтобы Кессель успел пробраться сквозь толпу и пойти с ним бок о бок. Все гости теперь направлялись к дому. Не находя подходящей отговорки, враги молча плелись рядом.

Наконец Кес сказал:

— А знаешь, Дик…

— Что?

Кес, явно стесняясь, облизнул нижнюю губу.

— Ну, насчет завтра… — снова начал он и опять умолк.

Дик нетерпеливо свернул в сторону, огибая чешущую языками стайку солидных дам.

— Так что насчет завтра?

— Ну, в смысле, — не отставая от него, мямлил Кес, — насчет твоей поездки в Колорадо и всего такого.

Дик пристально взглянул на кузена.

— В смысле, — наконец разродился Кес, — что едешь ты, а не я. Знаешь, я думаю, это правильно.

Несколько мгновений Дик, не в силах вымолвить ни слова, просто смотрел на врага. Потом стиснул зубы и сжал кулаки. Дело плохо — уже не сдержаться.

— Да пошел ты к черту! — проорал он наконец, резко повернулся и пошел прочь.

Кессель тут же его догнал. Лошадиная морда кузена побледнела как смерть.

— Дик, никто не давал тебе права так со мной разговаривать…

— Оставь меня в покое, — с трудом процедил Дик. — Оставь, говорю. Понял, парень?

— Слушай, Дик…

— Нет, это ты слушай! — уже не в силах сдерживаться, заорал Дик. — Куда ни пойду, везде твоя слюнявая харя! Срак! Вали отсюда, плесень!

Кессель совсем побелел и, покачивая тяжелыми кулаками, выговорил:

— Дик, извинись.

Дик молча повернулся и пошел к дому. Кессель за ним не последовал.

А дом уже снова наполнялся гостями. Одни спешили наверх, на состязания в кегельбане, другие предпочли карты и домино. Дик бесцельно бродил, заглядывая во все попадавшиеся по дороге игровые комнаты и гостиные. В Верхнем Зале он неожиданно наткнулся на свою мать. Жена Владетеля неспешно прогуливалась в окружении целой стайки дам в кокетливых шляпках и заметила Дика прежде, чем он успел улизнуть.

— Дик, что-нибудь случилось? — Она тут же приложила ладонь ко лбу сына, не обращая внимания на его слабые попытки оттолкнуть руку. — Да у тебя жар, детка.

— Нет. Просто на улице пекло.

— Дамы, — не оборачиваясь сказала мать Дика, — полагаю, вы уже знакомы с моим сыном Ричардом.

Молча стоя посреди нестройного хора охов и ахов, восклицаний вроде «ну надо же, как вымахал» и «вот какой молодец», мать внимательно изучала Дика критическим оком. Мама. Высокая блондинка с осанкой столь же величественной, что и у прочих Добни. Черты лица несколько резки — оттого и красавицей не назовешь. Дик и Констанция пошли в мать. Но что хорошо для него, не слишком красит Конси, втайне считал Дик. А вообще-то, мать обладала идеальными манерами хозяйки большого дома. Отвагой не уступала мужчинам. Рассказывали, что еще в девичестве она клюшкой для гольфа сшибла с ног взбесившегося срака, после чего как ни в чем не бывало продолжила игру.

Наконец мать сказала:

— Ну, если ты так уверен…

Дик тем временем закончил принужденно раскланиваться с ее спутницами. Вконец выбитый из колеи, он проборотал:

— Да-да. Все в порядке. Но мне надо поговорить с папой. Ты его случайно не видела?

— Посмотри в кабинете.

Мать тронула Дика за плечо и двинулась дальше — ее звучный голос стал удаляться по Залу:

— …как вам известно, это крыло было перестроено отцом моего мужа в девяностых…

Дик тоже направился дальше, прибавив ходу. Все лифты оказались забиты гостями, так что пришлось доехать до верхнего этажа на эскалаторе, а потом подняться по крутой башенной лестнице. В прохладном полумраке пахнущей кожей передней он постучал в резную эбеновую дверь. Потом вошел.

Отец, низко склонившись, сидел за эбеновым столом со стеклянной столешницей и читал письмо.

— А, это ты, Дик, — сказал он. — Посиди, я сейчас закончу.

Дик уселся на широкий диван у окна, в точности повторявший изгиб самой башни. Окно выходило на южный склон, и отсюда хорошо было видно, как утреннее солнце отсвечивает от вод катального озера. Над деревьями виднелись красные крыши конюшни, а за ними — серая сгорбленная громада старых укреплений. Почти сплошь заросшие лозой и понемногу осыпающиеся, они окружали все поместье еще во времена прадеда

Дика тремя уровнями железобетона. Местами толщина стен достигала чуть ли не пяти метров, а ров когда-то можно было за десять минут доверху заполнить дымящей кислотой. Да, первый Джонс слыл человеком предусмотрительным. Так, он не сомневался, что атака на Бакхилл, если и зайдет дальше налетов малочисленной авиации, будет представлять собой массированное наступление пехоты.

Но вышло иначе. Никто на Бакхилл так и не напал. (Дику с детства казалось, что именно от этого разочарования прадедушка и скончался.) Впоследствии многие укрепления стали поперек дороги при благоустройстве поместья и были снесены. Только эта серая громада и осталась, А войн за последние сорок лет совсем не было, даже локальных…

Дик обернулся и посмотрел на отца. Тот как раз выпрямился в резном эбеновом кресле, которое идеально подходило к его фигуре, хотя массивные подлокотники делали Владетеля чуть выше ростом. Тусклый холодный свет падал из окна под самым куполом, метрах в шести над его головой. Вокруг светового колодца ярус за ярусом возвышались книжные полки, заполненные солиднейшими томами в роскошных кожаных переплетах. На каждом томе красовался родовой герб Джонсов. Все окна были закрыты — и в воздухе висели тяжелые запахи кожи, бумаги, табака и полировки. «Будь это моя комната, — невольно подумал Дик, — я распахнул бы все окна и впустил сюда ветер…»

Наконец отец сложил письмо и взглянул на Дика, потом откинулся на спинку кресла и достал из жилетного кармана старинные часики. Открыл крышку — и почти тут же защелкнул.

— Так, ладно! Ну, Дик, что случилось?

— Знаешь, папа, — начал Дик, — по-моему, Кессель будет добиваться разрешения вызвать меня на дуэль.

Сам не зная почему, Дик внутренне напрягся. Владетель, однако, произнес только:

— Расскажи — как. Дик постарался сделать рассказ как можно короче, а под конец добавил:

— Потом, в доме, я опять видел Кеса. По-моему, он меня заметил. Но прошел мимо. И в лице у него было что-то такое…

— Какое?

— Ну, как будто он что-то для себя решил.

Владетель кивнул — устало и задумчиво. Потом разложил на столе какие-то бумаги и тут же отпихнул их в сторону.

— Что ж, дело плохо, Ричард. Полагаю, никаких сомнений, что ты его спровоцировал, а не наоборот?

Дик заколебался.

— Да. Пожалуй, никаких, — нехотя согласился он.

— Пойми, Дик, мне от тебя не нужно ни объяснений, ни знаков раскаянья, — с расстановкой произнес отец. — И тем более я не собираюсь читать тебе мораль. Ты был вооружен и спровоцировал ссору. Давая тебе разрешение носить пистолет, я тем самым подразумевал, что там, где речь идет о чести, ты будешь вести себя как мужчина. Сейчас мне особенно хотелось бы на это надеяться. Если вызов будет брошен… — Тут зазвонил телефон. Владетель поднял трубку.

— Да. Хорошо, пусть приходят, — сказал он и положил трубку на место. — Итак, когда вызов будет брошен, — обращаясь к Дику, продолжил отец, — я, как глава семьи, постараюсь сделать все, что смогу… Полагаю, ты как раз и хочешь, чтобы я этим занялся?

Дик сглотнул слюну.

— Да. Да, папа. Пожалуйста.

— Очень хорошо. Если ты просишь моего совета, то я, конечно, его дам. Хотя выбор тут и так предельно прост. Надо или драться, или отступить.

— Да, отец. Я понимаю, — отозвался Дик и провел языком по пересохшим губам. Он по-прежнему оставался в сильном замешательстве, а если совсем начистоту, то был и немного напуган. Но одно он знал твердо: Владетелю за него стыдно не будет.

Вскоре дверь отворилась, и в кабинет тяжелыми шагами вошел дядя Джордж. Позади шел его шурин, дядя Флойд Логан, и кузен тети Джоанны по имени Алек Брубекер. Дядя Флойд, пузатый брюнет с гнилыми зубами, был старше остальных. Тощий кузен Алек отличался неестественно белой кожей и раздражительным нравом. Наконец в кабинет притащился и Кессель — чернее тучи.

Отец Дика окинул вошедших холодным взглядом.

— Надеюсь, на том диване вам будет удобно. Хотя и придется потесниться. Дик, будь добр, принеси Кесселю стул.

Разгневанное лицо дяди Джорджа еще сильнее побагровело, стоило ему заговорить:

— Боюсь, Фред, ты меня не понял. Дело очень личное. Владетель удивленно приподнял брови.

— Правда? Но ведь тут твой сын Кессель.

— Кессель — сторона потерпевшая.

— Если его оскорбил кто-то из членов моей семьи, — сухо отозвался Владетель, — то вряд ли моя жена или дочь. Другие мои сыновья еще слишком малы, чтобы нанести кому-то серьезное оскорбление. Так что, насколько я понимаю, остается Ричард.

Дядя Джордж кивнул:

— Да, Фред. Это и правда Дик.

— Тогда ему лучше остаться. А раз уж ты привел своих родственников… — Владетель нажал кнопку зуммера на столе.

— Фред, дело семейное, — настойчиво произнес дядя Джордж.

— Именно. — Сраку, чья физиономия появилась на настольном экране, Владетель приказал: — Немедленно разыщи мистера Орвиля Добни и мистера Глена Добни и попроси их присоединиться к нам. — Экран замигал и погас. В холодном молчании Владетель оглядел всех пришедших. Тишина нарастала.

Наконец в комнату вошли двое дядьев Дика по материнской линии. Вид у них был хмурый и настороженный. Оба — высокие блондины со словно высеченными из камня лицами, пронзительными голубыми глазами и волосатыми ручищами. Старший из братьев, Орвиль Добни, славился своей привычкой сначала приканчивать обидчика, а уж потом заботиться о протоколе. Глен Добни, носивший лихие завитые усы, был чуть ниже ростом и поспокойнее, но не менее опасен. На правом ухе у него не хватало мочки. Говорили, что еще в юности, прежде чем отойти в мир иной, ее отстрелил Глену на дуэли один заезжий уроженец Корнуолла.

Владетель церемонно поздоровался с братьями и предложил им сесть. Небольшой кабинет оказался вконец переполнен людьми, и всем стало жарко. Отец Дика взял настольный портсигар и обошел с ним всю комнату. Пока мужчины обрезали и закуривали сигары, Владетель сел за стол, сложил перед собой руки и негромко начал.

Очень скоро Дик сообразил, что отец пересказывает всю историю родов Джонсов, Добни и Логанов начиная аж с самого Переворота. Остальные тоже постепенно стали понимать — и руки с сигарами замерли в воздухе, а на лицах появилось удивление. Потом все затихли и стали внимательно выслушивать рассказ. Причем не только из долга фамильной чести — Владетель обладал поразительным даром рассказчика.

Одну за другой он обрисовал главные фигуры всех трех родов. И Иеремию Догана, что сражался с морганистами при Пимпл-Хилле и Большом Поконо. И Фабриция де Фореста Добни, патриарха рода, которого фамильные сраки до сих пор видят в лунные ночи. Якобы носится он, подобно демону, в чем мать родила — не считая его знаменитой седой бороды. И Эдуарда Р. Джонса, что чуть ли не в одиночку завоевал Бакхилл.

И слушая этот наизусть известный ему рассказ, Дик вдруг впервые отчетливо ощутил не только то, сколь славна история его рода и сколь высока его репутация, но также сколь хрупкой она может оказаться.

Первый Джонс отобрал Бакхилл у прежнего владельца с помощью, откровенно говоря, вульгарного трюка. Выдал себя за срака, проник в дом и выкинул старого Августа Бойля из окна его спальни. Но ведь тот же поступок, что уже превратился в захватывающую семейную легенду, сегодня расценили бы как преступление.

А как насчет третьего Владетеля Бакхилла, Леонарда А. Джонса, брата Эдуарда, который принял дом, когда Эдуард погиб от несчастного случая во время верховой прогулки? Ведь нынешнему Владетелю пришлось вызвать его на дуэль и убить, чтобы вступить в свои права, вернувшись из Колорадо. Рассказ, казалось, буквально кричал о том, что власть — дело тонкое. Обладающий этой властью должен был держать ее твердо, но осторожно. Хранить ее, но действовать мудро.

— И Фредерик породил Ричарда, а Джордж породил Кесселя, — тем временем закончил отец. — Теперь, Джордж, по-моему, твоя очередь рассказывать.

Наступило молчание. Все взгляды обратились на дядю Джорджа. Тот, выпрямился, с сожалением вздохнул и положил тяжелые ручищи на колени.

— Слушай, Ффед. И вы, мужчины, слушайте. Вот вам все дело без лишних прикрас. Только что ко мне пришел мой сын Кессель и сказал: «Папа, прошу твоего разрешения на дуэль с Диком». Конечно, я был потрясен. Я спросил: «Кес, а что он такого сделал?» — «Он назвал меня сраком», — ответил мой сын. — Дядя Джордж открытым и мужественным взглядом обвёл всех присутствующих. — Слушайте дальше. Я старался быть беспристрастным. Я спросил: «Скажи, Кессель, а что ты сделал такого, чтобы твой кузен отважился на подобное заявление?» Он посмотрел мне в глаза и ответил: «Ничего, папа. Я только пожелал ему удачной поездки в Орлан».

Дика бросало то в жар, то в холод. Он принялся ерзать на своем стуле, пока взгляд отца не пригвоздил его к месту. А в другом конце комнаты Кессель горестно разглядывал свои ладони.

Дядя Джордж тем временем со всевозрастающей уверенностью продолжал:

— Я стал говорить с ним, я сказал: «Сынок, дуэль не стоит того, чтобы так на нее рваться. Особенно когда речь идет о кровных узах». И еще я сказал: «Мы пойдем и поговорим с твоим дядей Фредом. Уверен, он поступит по справедливости». — Дядя Джордж откинулся на спинку дивана и развел руки. — Ну, вот мы и пришли.

После небольшой паузы заговорил дядя Орвиль:

— Послушаем другую сторону.

— Оскорбление было нанесено, — тут же сказал отец Дика. — Во избежание недоразумений мы это подтверждаем.

Орвиль кивнул и тоже откинулся на спинку дивана. Дядя Флойд заметил:

— Тогда остается только три пути. Либо один из молокососов берет назад свой вызов, либо другой извиняется, либо они дерутся.

Все молча переваривали сказанное. Потом дядя Орвиль и дядя Глен обменялись взглядами друг с другом и с Владетелем. Между ними словно проскочила искорка какого-то понимания. Тогда дядя Орвиль повернулся и спросил:

— Так позволишь ты своему парню бросить вызов или нет? Дяде Джорджу явно стало не по себе.

— Такое решение принять непросто. Конечно, если мы получим извинения…

— Нет, — тут же перебил дядя Орвиль. — Все по порядку.

— Но ведь это не значит, что нельзя обсудить все заранее, — вставил дядя Флойд. — Вопрос вот в чем, Фред. Если наш парень возьмёт назад свой вызов, то извинится ли твой?

Все обратили ожидающие взгляды на Владетеля. К удивлению Дика, отец сказал только:

— Спросите моего сына.

Но раньше, чем Дик успел заговорить, даже раньше, чем у него возникло хоть малейшее представление, что же ему сказать, — снова вмешался дядя Флойд:

— Минутку, Фред. Ты не можешь возлагать решение на мальчика. Он еще несовершеннолетний.

— Могу. И возлагаю, — отрезал Владетель.

Мужчины клана Джонсов — Логанов, казалось, стали советоваться друг с другом, обмениваясь взглядами. Потом дядя Джордж сдержанно произнес:

— Фред, по-моему, ты все-таки не понимаешь. Ведь дуэль — дело серьезное.

— Извинения — тоже.

Со стороны обоих Добни послышалось одобрительное ворчание. Потом к ним, хотя и с неохотой, присоединились дядя Флойд и кузен Алек.

— Что скажешь, Джордж? — спросил кузен Алек.

— Я требую удовлетворения, — пробормотал дядя Джордж. Орвиль подался вперед:

— Так ты позволяешь своему парню бросить вызов?

— Этого я не сказал, — резко возразил дядя Джордж. — Я еще не решил. — Потом он раздраженно повернулся к Владетелю: — Да, Фред, не очень-то ты идешь мне навстречу.

Владетель промолчал.

— Ну ладно. Вот, значит, как, — некоторое время спустя вымолвил дядя Джордж. Потом подался вперед и посмотрел прямо в глаза Дику. — Скажи, Дик, если мы возьмем вызов назад, ты извинишься?

Краем глаза Дик видел внимательное лицо отца. Владетель не двигался и не подавал никаких знаков, но Дик, повинуясь какому-то наитию, не решился высказать ответ, который уже вертелся у него на языке.

Вместо этого он сказал:

— Я должен дождаться подходящего времени, чтобы решить это, дядя Джордж.

В стане мужчин началось какое-то шевеление.

— Теперь, Джордж, все зависит только от тебя, — с хмурой улыбкой заметил дядя Орвиль.

Дядя Джордж тоже нахмурился. Лицо его потемнело, а на виске вздулась вена. Дядя Флойд, не вынимая сигары изо рта, кисло улыбался. Кузен Алек грыз ноготь большого пальца. Желтоватые глазки его, будто у гончего пса, впились в дядю Джорджа.

В мертвой тишине с башенной лестницы донесся слабый колокольный звон.

— Всех зовут на банкет, — сказал отец Дика, раскрывая свои часы. Потом защелкнул крышку и аккуратно убрал их в кармашек. — Быть может, спустимся в Зал, а решение ненадолго отложим?

Дядя Джордж быстро переглянулся со своими родственниками. Немного поколебался, потом крякнул и встал.

— Я согласен, — сказал он.

Остальные тоже встали и двинулись к двери. Что, неужели все? Неужели все так быстро закончилось?

Горестно сгорбленная спина дяди Джорджа, казалось, именно о том и говорила.

По всему Главному Залу, непрерывно болтая и шаркая ногами, гости рассаживались по местам. Оркестр негромко наигрывал что-то мелодичное — то и дело слышался легкий звон колокольчиков. Повсюду сновали сраки, усаживая гостей, пододвигая стулья, разнося коктейли и вино.

В дальнем конце зала на небольшом возвышении располагался узкий семейный стол. Стулья стояли только по одну его сторону — так, чтобы никто не сидел спиной к гостям. Дику отвели место среди взрослых, рядом с отцом и матерью. Каким же длинным показался ему путь от дальнего конца стола — откуда теперь на повзрослевшего брата благоговейно глазели Адам и все остальные!

Вторую половину стола, как обычно, занимал дядя Джордж со своим семейством. Дик оказался так надежно от них отгорожен, словно вообще сидел в другом помещении.

Из кухонь веяло соблазнительными ароматами. В углу, на раздаточных столиках, сраки разливали все новые и новые коктейли из гигантских шейкеров. По проходам серебряной флотилией плыли исходящие ароматными парами супницы — десятки и десятки литров супов, в которых запросто утонул бы взрослый мужчина.

Дик почуял знакомый запах. Конечно, его любимый суп из телячьих голов. Вообще, весь банкет был словно специально спланирован так, чтобы угодить его вкусам. Но стоило ему вооружиться ложкой, как тут же послышался спокойный вопрос Владетеля:

— Сынок, а что ты сегодня ел?

Дик недоуменно воззрился на отца. Тонкое, суровое лицо Владетеля, как обычно, выражало серьезность.

— Ну, немного позавтракал… яичницей с ветчиной… потом выпил немного молока и съел кусочек сыра. Еще орехи. А что?

— Умерь аппетит, — посоветовал Владетель. — Можешь позволить себе немного супа и дичи. Но никаких кур, никакой рыбы, никаких крабов и пирожных. А главное — не пей вина. Сделай вид, что совсем не голоден. Понятно?

Дик чуть рот не разинул от удивления.

— Так ты понял? — еще раз спросил отец. С трудом шевеля языком, Дик ответил:

— Кажется, да. — Это уж слишком! Его собственный прощальный банкет! Вот проклятье! — Но, па…

— Что, сынок?

— Мне показалось… с дуэлью все улажено.

— Почему тебе так показалось?

— Ну… не знаю… — Дик запнулся.

— Может, и улажено. Хотелось бы надеяться. Но пока что лучше соблюдать некоторые предосторожности.

Шум в зале стоял такой, что Дик едва слышал слова отца. В центре, на огромном столе, кувыркались акробаты, взятые по случаю взаймы у канадских родственников Добни. Затянутые в желто-красные трико, они крутились, прыгали, изгибались, а потом стали жонглировать. Один из них, длинный молодой парень, вдруг споткнулся и выронил красный резиновый мячик, тот прыгнул прямо в суп Митчелу Краусу. Тогда Краус с диким воплем вскочил и запустил в срака бутылкой. Получив сильный удар по ребрам, парень покачнулся и рухнул в проход. Вокруг раздались радостные вопли. Краус размашисто чокнулся со своим закадычным дружком Роско Бернсом — оба щедро плескали вином друг на друга и на своих жирных жен и. давились от смеха.

Еще более невероятный гвалт донесся справа, из-за стола сраков, где в обществе старших лакеев председательствовали преподобный Хампер, Паджетт, Блашфилд и доктор Скоп…

Двое оставшихся акробатов закончили представление и удалились. Дик заметил, что их неудачливого собрата сраки на руках выносили из зала. Парень, похоже, сломал себе несколько ребер и теперь морщился от боли. Краус, конечно, немного переборщил, но, в конце концов, все знали, что со своими сраками он обращается точно так же.

За супом последовали дичь и бургундское. Желающим продолжали раздавать коктейли. Под ярким светом люстр цветы в вазах мало-помалу увядали. Взмокшие лица торопливых лакеев посерели от усталости. А сальные физиономии едоков тоже блестели — но от натуги. Рты их то и дело разевались — то разражаясь смехом, то принимая очередной кусок горячего окорока, картошки с подливкой, нежнейшей брюссельской капусты, артишоков в голландском соусе или трепещущего клюквенного желе. Вот малыш Эколс из Скаруна поперхнулся, зашелся кашлем, побагровел, и тут же получил несколько увесистых шлепков по жирной спине. За детскими столами вовсю шла прицельная стрельба плюшками вперемешку с фехтованием пучками сельдерея. Нескольких малышей, громко вопивших от ярости, пришлось с позором вывести гувернанткам.

Следуя совету отца, Дик съел самую малость оленины и отодвинул тарелку в сторону. К бокалу он даже не прикоснулся. Следующей переменой оказались фазаны с золотистым рейнвейном. «Похоже, могаук», — с грустью подумал виновник торжества. Срак-лакей, вроде бы родственник шеф-повару, убирая почти не тронутые тарелки, бросил на Дика укоризненный взгляд.

Потом пришел черед кларета под жаркое из говядины — удвояченной, конечно. Ведь домашнего скота давно уже никто не держал. Потом вынесли всякие дары моря и сотерн. Отец тронул Дика за руку и кивнул дяде Орвилю. Убедившись, что оба слушают, Владетель сказал:

— Кессель совсем не ест. Только к супу и притронулся.

Дядя Орвиль кивнул и отвернулся. А у Дика вдруг пересохло во рту.

Трапеза шла своим чередом. Но теперь и Зал, и гости, и все окружающее приобрело для Дика какой-то нереальный оттенок. Время словно замедлилось. Перемены блюд следовали одна за другой с мучительной неспешностью. Дик машинально резал мясо, кромсал вилкой овощи, поднимал и ставил на место свой бокал. Актерская труппа Бакхилла, составленная из личных срав ков, секретарей и прочих слуг, закатила сатирическое представление под названием «Искушенный глаз». Дик видел спектакль на репетиции и тогда нашел его забавным, но теперь ничего, кроме глупости и пошлости, не увидел. Дальше за дело взялись певцы, потом фокусник, а потом новая пара клоунов. Дядя Глен специально ради праздника притащил их из Ньюкасла. Жаркие волны плавали под потолком — и принесенный лакеями шербет почти сразу растекся по тарелкам.

Наконец последняя нескончаемая линия фужеров была наполнена шампанским — и сидящий по правую руку от Дика дядя Орвиль поднялся, чтобы произнести первый тост:

— Итак, за парня, который завтра нас покидает… чтобы провести четыре года вдали от родного очага… и обучиться разным манерам… хорошим и не очень хорошим. — Тут дядя Орвиль испустил сдержанный смешок. — Так пусть он вернется к нам таким же, каким мы его знаем… наш юный Дик Джонс!

По всему огромному залу засверкали фужеры, поднятые в едином салюте. Потом последовали еще тосты — чуть ли не до бесконечности, а разогревшийся зал, будто в тумане, плыл в винных парах, сальном чаде мяса и овощей, пота и табачного дыма, в невнятных ароматах дамских духов,

И вдруг все кончилось. Гости вставали, неловко толпились в проходах и медленно вытряхивались наружу, оставляя за собой лишь прискорбно загаженный пол и горы грязной посуды. В пустом Зале поселилось теперь гулкое эхо.

Женщины обеих семей Джонсов ушли, забрав с собой младших детишек. Гомон последних гостей затих вдалеке. Владетель сложил руки на столе, повернул голову и спросил:

— Ну что, Джордж?

А дядя Джордж был бледен как смерть.

— Фред, мы слишком далеко зашли. Я хочу, чтобы ты это понял. Никогда я тебе ни в чем не завидовал…

Видно, Владетель что-то произнес, так как дядя Джордж вдруг на несколько мгновений умолк.

— Нет, видит Бог, не было этого! — продолжил он наконец. — Но ты почему-то уверен, что можешь сидеть здесь и заправлять всей округой… — Голос его дрожал. Дядя Джордж снова замялся и какое-то время молча сидел, уставившись на десертную тарелку, украшенную фамильным гербом рода Джонсов. Потом вдруг схватил ее и резким ударом разбил хрупкое блюдо о край стола.

Сидевший рядом Кессель вздрогнул и поднял взгляд — на хмуром лице парня выразилось удивление.

А голос Владетеля по-прежнему оставался ровным, лишенным эмоций:

— Должен ли я по этому жесту заключить, что Кессель вызывает Дика на дуэль?

— Да! Если не получит извинений! Здесь и сейчас! — проревел дядя Джордж и стукнул по столу огромным кулаком. Вся серебряная посуда подпрыгнула и зазвенела.

Владетель спокойно повернулся к сыну.

— Тебе слово, Дик.

Все остальные мужчины за столом кто хмуро, а кто и злобно смотрели мимо него. И только теперь до Дика вдруг дошло, что так гложет дядю Джорджа и Кесселя: ведь стоит только его убрать — и тогда должно будет пройти четыре года, прежде чем Адаму стукнет шестнадцать. Возникнет вакансия — ив Колорадо отправится Кес. Пройдет обучение, познакомится с важными персонами…

Сидя бок о бок с отцом, Дик впервые осознал, что они с Владетелем составляют единую гармонию, понимая друг друга без всяких слов или жестов.

В конце концов именно это и важно, а не кто прав или виноват.

Тогда Дик ясно и твердо произнес:

— Я принимаю вызов.

Слова словно повисли в тяжелом воздухе. В дальнем конце зала ослепительно сияло солнце, отчего искусственный свет казался болезненным и тусклым. Долгое время все молчали.

Потом в зал нетвердой старческой походкой вошел Воген, личный срак Владетеля. Дик догадался, что отец, наверное, несколько минут назад вызвал его по передатчику. Небрежно откинувшись на спинку стула, Владетель отдал Вогену приказания. Срак вышел и вскоре возвратился с портативной пишущей машинкой. Потом явился один из секретарей, сел за машинку и в считанные секунды отпечатал документ, который затем с поклоном вручил Владетелю. К тому времени в зале появился и Кинкль из Делавью — еще багровей обычного, в омерзительном салатном пиджаке и брюках-гольф. Кинкль был главным знатоком спорта и всяких стрелковых забав во всей округе, он наизусть помнил правила каждого поединка и всегда судил самые ответственные матчи. А мужчины всех трех семейств, получив предлог, чтобы встать, неловко столпились у стола и стали читать документ. Прочитав, каждый садился и ставил там свою подпись. Сначала отец Дика, потом дядя Джордж, потом остальные, начиная со старших.

В левом нижнем углу документа, словно как дополнение, значились две строчки: «Вызов бросил», под которой уже стояли каракули Кеса, и «Вызов принял», под которой пока что оставалось пустое место. Поставив там подпись, Дик решил хоть мельком взглянуть на бумагу. Начинался документ так: «Доводим до всеобщего сведения, что сегодня, 10 мая 2049 года, ссора, возникшая между Ричардом Джонсом, старшим сыном Фредерика Джонса из Бакхилла, и Кесселем Джонсом, старшим и единственным сыном Джорджа Джонса…» Под самой последней машинописной строкой Дик заметил строгую подпись отца и затейливый росчерк дяди Джорджа. Заглавная «Д» в имени была совсем крошечной, зато заглавная «Д» в фамилии выглядела непомерно большой, а внизу из конца в начало шел хитрый завиток, который словно подчеркивал имя.

— Итак, господа, — подытожил Кинкль, — если никто не возражает, то дуэль состоится сегодня днем. Скажем, через полчаса. Как, все согласны?