"Гильзы на скалах" - читать интересную книгу автора (Анников Евгений Николаевич)

Глава 7

Танк Сергея, медленно продвигался по пылающим улицам Грозного. Было похоже на январь 95, только в этот раз был Август, и было жарко. От жары трупы убитых, через несколько часов распухали и начинали разлагаться, распространяя чудовищный запах.

Истекая потом в раскаленном железном нутре танка, Серега внимательно смотрел в триплекс стекла, докладывая командиру о замеченных огневых точках. Наводчик расстреливал из пушки, замеченные пулеметные гнезда и позиции гранатометчиков. Пехота, идущая за боевой машиной, чистила здания стоящие вдоль улицы.

Подойдя к очередному перекрестку, остановились. Открыв люк и выбравшись наполовину, Серега видел, как от перекрестка к танку бежало три солдата. Издалека Сергей увидел горящие посреди улицы БМП и бронетранспортер. Командир тоже вылез из башни и смотрел на приближающихся мотострелков. Пули с противным свистом пролетали рядом с танком, иногда высекая искры и рикошетируя от брони.

— Командир, осторожней, зацепить может, — сказал Сергей, выбравшемуся из танка прапорщику Яну Зброжеку. Тот, поджидая мотострелков, спрятался за, вращающий башней, танк. Наводчик периодически давал очередь из пулемета, по окнам домов, стоявших за перекрестком.

— Танкисты, помогите! — закричал первый подбежавший солдат.

— Что случилось? — спросил Ян.

— Там, на перекрестке снайпер духов нашу медсестру подстрелил. Теперь, лупит по тем, кто ее вытащить хочет. Уже человек восемь положил. И гранатометчики во всех окнах, БМП подожгли. Поможете? — с надеждой в голосе спросил боец. Пришедшая с танком рота, занимала позиции в ближайших домах.

— Поможем. Но вот гранатометчики. Если мы сразу сунемся, нас тоже сожгут. Слышишь Серега, что делать будем? Девчонку вытаскивать надо, — закуривая, и пытаясь перекричать стрельбу и гул танкового мотора, крикнул прапорщик.

Подошедшие за танком две БМП 2, начали стрелять по зданиям из своих пушек, опустошая боеукладку.

— Блин, заразы, оглушили. Скажите, чтобы пока не стреляли, — выругавшись, крикнул Сергей пехотинцам. Один из солдат, подбежал к БМПшкам и начал стучать прикладом автомата по броне. Затем что-то крикнул показавшимся из башни членам экипажа. Стрельба прекратилась.

— Где духи засели, и где Ваша медсестра лежит, — спросил Сергей чумазого мотострелка, одетого в бушлат не по размеру больше.

— Видите дом, один угол торчит, на той стороне площади? Там духи. А девушка чуть правее, горящей БМП лежит, солдат показывал рукой в сторону перекрестка.

— Ага, понял. Командир, зови этих, из БМП. Есть план, — Сергей снова нырнул в люк танка.

Внутри, он открыл десантный люк в днище, и снова вылез наружу. Командиры боевых машин пехоты стояли рядом с танком. Серега подошел к ним и начал излагать свой план.

— Парни, делаем так. Вы сейчас вместе с пехотой открываете огонь по окнам дома, где духи засели. Главное не дайте прицельно бить гранатометчикам. А мы, рванем на площадь, я девчонку танком накрою, потом через люк вниз к ней. Ты командир за рычаги переберешься, и потихоньку начнешь назад сдавать, только рычагами не дергай, а то раздавишь нас. Понятно? — Серега взял у командира окурок и глубоко затянулся остатками табака.

— Серега, пока я на твое место переберусь, полминуты пройдет. Один удачный выстрел, и мы сгорим, — Ян серьезно посмотрел на Сергея.

— Риск есть, но не оставлять же ее им на расстрел. Другого выхода не вижу, — Сергей выбросил окурок, и взглянул в глаза командира.

— Тогда в машину! — скомандовал Зброжек. Парни скрылись внутри танка. Взревев двигателем, боевая машина рванула к перекрестку.

Серега, вдавив газ до пола, бросил свой танк на горящую БМП. Притормозил перед перекрестком, пушка два раза ахнула по зданию с боевиками. И снова газ до упора.

Протаранив полыхающую БМП, танк отбросил ее прямо под окна дома, откуда велся автоматный и пулеметный огонь. Дым от горящей машины закрыл бандитам обзор.

Шквал огня мотострелков и двух БМП, не давал высунуться гранатометчикам, чтобы уничтожить, этих наглых танкистов в их железном гробу. Танк крутанулся на одной гусенице, и рванул прямо на лежащую медсестру, закрывая ее своей броней.

Сергей остановил машину. Глянул в люк, увидел искаженное болью, запачканное грязью и пылью перемешанной со слезами, лицо девушки.

— Командир, я вниз, — нажав тангету, крикнул Серега. И отсоединив переговорное устройство, полез под танк. Спустившись, осмотрел девушку. У нее была прострелена грудь и бедро.

— Держись сестренка, — пробормотал Серега и, взвалив тело медсестры на себя, уцепился руками за край люка. Ян уже сидел на его месте, и смотрел на действия Сергея.

— Командир, теперь жми! — крикнул Сергей Яну.

Тот, врубив передачу, нажал педаль газа. Через мгновение, ягодицы и спина Сергея полыхнули огнем. Шершавый асфальт, в секунду прорвав обмундирование, снимал кожу со спины Сереги. Сжав до треска зубы, тот только мычал от боли, не отпуская закраины люка.

Перед собой, он видел только полные страдания глаза девушки, смотрящие на него с надеждой.

Наконец танк остановился.

— Все, — понял Серега и отпустил люк. Подбежавшие солдаты вытащили его из под днища вместе с медсестрой. Спина горела. Комбинезон лохмотьями висел на окровавленном теле Сергея.

— Молодец, танкист, — услышал он голос, рядом с собой.

Девчонку медсестру положили на носилки, Сергей подошел к ней.

— Спасибо, братики! Миленькие мои! Адрес свой дай, найду потом, — уцепившись в руку Сергея, шептала девушка. Сергей вытащил из кармана карандаш и блокнот, нацарапал свой адрес и сунул его в руку девушки.

— Вот держи. Поправишься, приезжай. Мы еще с тобой станцуем, — ласково сказал Сергей.

Девушку унесли, нужно было заняться собой.

— Эй, парень, подойди сюда, — услышал Серега и оглянулся. К нему шел медик мотострелков.

Усадив Сергея, заставил снять остатки комбинезона. Начал смывать водой из фляг, кровь и грязь со спины. Затем перевязал полыхающее тело. Солдаты притащили новые штаны и камуфляжную куртку. Подошел прапорщик Зброжек.

— Наводчик контужен, сильно. В нас три раза попали из граника. Разбит двигатель, и радиатор. Все, мы теперь пехота, — грустно сказал он.

Еще два дня Сергей воевал, как пехотинец. Потом его ранило в правое предплечье.

Хасавьюрт Сергей встретил на госпитальной койке. Ранение было пустяковым, пуля прошила мягкие ткани предплечья насквозь. Кроме дырки в руке, лечил ободранную спину и мягкое место, которое, обычно не принято показывать в приличной компании. Последний факт вызывал бурное веселье у соседей по палате, не знавших подробностей. А Сергей не изъявлял желание что-либо рассказывать. На насмешки не реагировал. Смеются? Да и пусть смеются. Веселье, говорят, жизнь продлевает. Лежал он в Ханкале. Из-за незначительности ранения, Сергей всеми правдами и не правдами, не дал отправить себя на большую землю. Дырка уже затянулась и не болела, только сильно зудела по ночам, не давая уснуть.

Серега лежал на животе, подставив голый зад медсестре. Женщина обрабатывала последние, самые глубокие порезы. Вокруг посмеивались раненые, отпуская сальные шутки на этот счет.

— Слышишь, танкист. Что же ты не расскажешь, при каких обстоятельствах, тебя так расписали.

— Может, он на охоту ходил. На медведя. С рогатиной.

— Что-то я тут последнее время медведей не видел. Наверное, растопырил свою рогатину на какую-нибудь медведицу посимпатичней. А, Серега? А она обиделась.

— Нет, Вова, тогда бы у него морда была исцарапана. А тут спина и…опа. Видать достал рогатиной до самого сердца. И медведица растаяла. Вот в порыве бурной страсти, она его и покоцала. Значит, силен на это дело «охотник».

— Вот Танюша, смотри и решай быстрее. Бери этого «охотника» сама знаешь за что, и тащи в ЗАГС. Не пожалеешь.

— Замолчали бы Вы лучше! — краснея, в сердцах ответила медсестра, — одевайтесь раненый.

Серега натянул штаны пижамы, достал из тумбочки сигарету и, всунув ноги в тапочки, невозмутимо пошел к выходу.

— Сергей, Вы идете на улицу? — спросила медсестра.

— Да. В курилку.

— Оденьте халат. Там прохладно.

— Хорошо, — и взяв с вешалки халат, вышел.

Тихий осенний день согревал прозрачный воздух ласковым кавказским солнцем. Подставляя бледные тела теплым лучам, легкораненые сидели в курилке и обменивались последними новостями. Стоя на крыльце, Сергей жмурился от удовольствия и яркого света. Увидев Тимура, направился прямо к нему. Тимур оперевшись на костыли, о чем-то беседовал с незнакомым кавказцем средних лет. Рядом стояли огромные сумки. Тимур был дагестанцем. Служил в мотострелковой роте. Был ранен снайпером в бедро, когда провожал раненого Сергея к пункту эвакуации. Пуля сломала Тимуру кость, и уже Сергею пришлось вытаскивать его из-под огня. Так вдвоем, помогая друг другу, и ползли по раскаленному асфальту. Взяв в раненую руку автомат, (здоровой он за шиворот волок Тимура) испытывая жуткую боль, Сергей поливал короткими очередями, зияющие зловещей пустотой, окна домов. Из темноты которых, по ним в любую минуту мог снова выстрелить снайпер. Минут через двадцать, на них наткнулись разведчики внутренних войск. Тимур считал Серегу своим спасителем и героем. Серега себя таковым не считал. Обычное дело на войне. Что тут героического.

Подойдя к Тимуру, который стоял к нему спиной, Сергей хлопнул его здоровой рукой по плечу.

— Салам алейкум Тимур!

Тимур резко повернулся. Его лицо расплылось в радостной улыбке, и он обнял Серегу.

— Салам алейкум, брат! Долго спал ты сегодня.

— Не спал, Татьяна задержала. Как нога?

— Сегодня хорошо брат. А это мой отец, Магомед, — представил Тимур мужчину, — в гости приехал.

— Здравствуйте, — Сергей протянул Магомеду ладонь, для рукопожатия. Тот, взяв ее обеими руками, пристально взглянув Сергею в глаза, ответил.

— Здравствуй сынок! Спасибо тебе!

— За что? — удивился Серега.

— За сына. За брата. Вы теперь братья. Так сказал мой отец, дед Тимура. Ты теперь самый долгожданный гость в нашем доме. Поправишься, приезжай, барана зарежем. А захочешь, и невесту тебе найдем. У нас в селе много красивых девушек.

— Спасибо за приглашение Магомед. Обязательно приеду, — Сергей улыбался.

— Отец подарок тебе привез. Давай Серега кури, и в палату пойдем. Подарок примерять, — весело скаля белоснежные зубы, говорил Тимур. Покурив, втроем пошли в палату.

Татьяна, как танк встала в дверях. Ее крупная фигура загородила весь проем.

— Куда? Посторонним сюда нельзя!

— Э, Таня, это не посторонний. Это мой отец.

— Танечка, пусти, — улыбаясь женщине, попросил Сергей.

— Ну и что. Отец не отец. Без халата нельзя.

— Момент, — сказал Серега и метнулся в ординаторскую. Сорвав с вешалки халат, вернулся обратно. В руках Тани, уже лежала головка домашнего сыра и что-то еще завернутое в белую тряпицу. Накинув халат на плечи Магомеда, Сергей вопросительно взглянул на медсестру.

— Так можно?

— Можно, но недолго, — оглядывая подарки, благодушно ответила она и посторонилась.

Зашли. Игравшие в домино раненые, с интересом смотрели на вошедших. Отец Тимура раскрыл сумки и начал выкладывать на кровать гостинцы. Когда в конце он вытащил кувшин с домашним вином, по палате прокатилось радостное гудение.

— О-о-о! Вот это, то, что надо. Враз подлечимся.

— Подходи, угощайтесь, — взмахнув рукой, Тимур пригласил всех к кровати.

— Э-э-э, Павлуша, ты там сиди. Тебя это не касается. Не будешь сам себе палец стрелять!

В палате лежал один с самострелом. Трусов не любили. Узнав, как Павел получил ранение, с ним даже не разговаривали. На войне есть всякое, и подвиг одних, и трусость других. Было и предательство.

— Ну и ладно. Не очень-то и надо, — буркнув, Павел улегся на кровать и отвернулся.

— Тимур, может, дадим парню шанс, — кивнув в сторону самострельщика, спросил Серега. Он не считал проступок Павла, достойный такого осуждения. Ведь мальчишка еще. А что спрашивать со вчерашнего школьника.

— А если бы он в бою струсил? — Тимур сердито посмотрел на Сергея.

— Если бы в бою, то в ящике домой бы поехал. Трус гибнет первым, сам знаешь.

— Добрый ты Серега. Вот погибли бы из-за него парни, чтобы ты тогда говорить стал?

— Ничего. Я бы его первый придавил. Ночью.

— Ладно. Эй, Павлуха, иди к нам. Серега сегодня за тебя.

Когда все собрались, Магомед открыл кувшин. Сладкий запах винограда разнесся по палате. Разлив вино по стаканам, Магомед достал головку сыра и отрезал всем по огромному куску. Чокнувшись, все выпили. Сергей пил медленно, смакуя вкусное терпкое вино. Допив, закусил сыром. Кто-то снова взял кувшин, встряхнул. Услышав слабое бульканье, с досадой сказал:

— Тут только на один стакан.

— Налей Татьяне. Таня выпей с нами, — Сергей протянул стакан медсестре.

— Эх, вкуснятина! Можно вместо воды пить.

— Точно.

Из второй сумки Магомед достал белую бурку и папаху.

— Сергей это тебе, примерь.

— Вот это точно нельзя. Натрясете с нее мусора. А здесь стерильность, — Татьяна, поставив пустой стакан на тумбочку, пыталась запротестовать.

— Женщина! Какой мусор. Ты белый халат, я белый халат. А этот бурка, тоже белый. Молчи, если не понимаешь, — с досадой, возмущенно, оборвал ее отец Тимура. Вокруг рассмеялись. Серега надел бурку и папаху и удивился. Несмотря на свой внушительный вид, бурка была необычайно легка.

— В ней и зимой тепло и летом не жарко, — пояснил Тимур, — наш род, уже двести лет бурки катает. Самые лучшие в Дагестане.

— Это что такое? Кто разрешил? — раздался суровый бас из дверей. Парни вздрогнули и оглянулись. В палате стоял «Царь» — Петр Алексеевич Романов, главный врач госпиталя.

— Так. Все немедленно убрать. Анненков, весь этот кавказский колорит упаковать и сдать на хранение. Посторонним покинуть палату. Развели бардак. Татьяна, Вы зачем здесь поставлены? Зайдете ко мне, через час.

— Петр Алексеевич, товарищ полковник…, - начала Таня.

— Я сказал, через час. Все убирайте. Поняли?

— Так точно.

Скинув бурку на кровать, Сергей догнал направившегося к дверям «Царя».

— Товарищ полковник, разрешите обратиться?

— Что тебе?

— Выпишите меня. Я уже здоров. Вот смотрите, — Сергей помахал рукой перед носом хирурга.

— Здоров говоришь? А так? — доктор нажал пальцем на предплечье. Серегу скорчило от боли.

— Вот тебе и здоров. Ладно, полежишь еще недельки две. Потом посмотрим.

Через две недели Сергея выписали. Собрав вещи, он направился в казармы батальона.

Полчаса промесив грязь, таща на горбу сумку с буркой и гитару, добрался до красного трехэтажного кирпичного здания, где квартировалась пехота бригады. Обратившись к курившему на крыльце лейтенанту, спросил, где расположение танкового батальона. Лейтенант, выпуская дым, оглядел одетого кое-как незнакомого сержанта. Ответил вопросом.

— А на хрена тебе?

На столь многозначительный вопрос Сергей ответил также многозначительно.

— Надо.

— Да? А че в сумке?

— Шняга всякая, — решив тоже повалять Ваньку, ответил Сергей.

— А-а! Понятно. А на гитаре играешь?

— Да. Какого х… я бы ее таскать стал?

— А ну, изобрази.

Серега поставил сумку и, взяв гитару, заиграл испанский танец. На зазвучавшие зажигательные ритмы из окон казармы высунулись заспанные лица солдат.

Минут пять он перебирал струны. Музыка звучала все сильнее и напористей. Сергей увеличивал темп. Лицо лейтенанта вытянулось, от удивления он открыл рот. Когда Сергей закончил, офицер констатировал.

— Да, можешь! Так зачем тебе танки? Иди к нам.

— Нет, я в пехоте боюсь.

— Ясно. Тогда тебе туда, — и лейтенант махнул рукой в сторону трех сборных модулей белого цвета.

— Спасибо, — Серега снова взвалил сумку на плечо, удивляясь реакции лейтенанта, направился к модулям.

— Коль, кто это? — услышал он за спиной.

— А на хрена тебе? — ответил голос странного офицера.

Подходя к казармам, увидел незнакомого тощего и длинного солдата сидевшего в курилке и ковырявшего пальцем в носу. Вынимая палец, он внимательно разглядывал содержимое, извлеченное из ноздри, потом вытирал палец о штаны и снова погружал его в нос. Выражение его лица при этом было философски задумчиво. Рядом стояло два термоса для транспортировки пищи.

— Воин, палец сломаешь. Скажи, где третья рота?

— Там, — ответил солдат, показав на один из модулей пальцем, на котором висела сопля. Потом вытер его об лавочку, снова засунул в нос.

— Ага, спасибо. Ты это, смотри, поаккуратней с пальцем.

— А что?

— Мозги вытащишь, через нос.

— А-а-а. Ладно.

Серега, снова удивляясь странному поведению попадавшихся ему людей, вымыл сапоги в огромном железном корыте, стоявшем рядом с указанной казармой. Стряхнув с сапог остатки воды, вошел в казарму.

— Дежурный по роте, на выход! — выпучив глаза, заорал незнакомый солдат с повязкой «дневальный».

— Что ты так орешь? — начиная смеяться от неожиданно нахлынувшей радости, спросил Серега. Блин, родная рота. Отчего-то стало хорошо на душе.

На крик дневального, из двери с надписью «Канцелярия», вышел здоровый мужик с казахским лицом и лычками старшего сержанта на погонах. Это был Серегин земляк, казах по национальности, но русский в душе — Гриша Кожудетов. Он, как и Сергей родился в Сибири. Настоящее имя его, знал только ротный, оно было довольно сложным в произношении. Все звали его Григорием. Ему было тридцать лет. Гриша был наводчиком на 536 машине. Так же как и Серега, он был контрактником. В казарме стояла тишина, только из канцелярии доносился звук работающего телевизора.

— Серега! Земеля, ты откуда? Говорили, тебя ранили, ну вроде спас ты там кого-то. Белый на тебя представление написал, ну на орден, — Гриша хлопал Серегу по плечам.

— Из госпиталя. Я тут, в Ханкале лежал. А вы даже не пришли проведать. Барбосы! — Серега радовался, увидев товарища, — а где все?

— Ну! А мы знали? Прислал бы какого-нибудь ну, «салабона», с весточкой. А, нет никого. После Хасавьюрта большинство, ну кто по контракту уволились, ну «дембеля» тоже. Остались только «салаги». Ну, кое-кто из наших. Комбат, ну Белый уехал в Москву, вроде в академию. Ротный в отпуске, за него сейчас «Кисель», ну Киселев, старлея получил. Дакшев остался, ну и Семен нижегородский, да он сейчас в канцелярии «телек» смотрит. Сема, гляди, кто к нам вернулся. Ну! — крикнул Гриша в приоткрытую дверь.

Ну — было любимым предлогом в лексиконе Григория. Из дверей показался Семен Кирилов, сорокалетний контрактник, тоже, как и Гриша, наводчик танка. Улыбаясь, он протянул Сереге руку. Серега крепко пожал ее. Семен поморщился.

— Блин Серый, аккуратней, меня тут позавчера зацепило. На разминирование ездили. Под тралом противопехотка рванула, осколок-сука залетел в люк.

— Прости. А что ты здесь, а не в госпитале?

— Да ну нафиг. Еще отправят домой. Потом «боевые» хрен получишь. Вот и курю бамбук вечным дневальным по роте, — Семен улыбнулся.

— Блин, знал бы. А так пришлось, полтора месяца провалятся. Гриша, а что там за боец в курилке, в носу ковыряет?

— Тощий такой?

— Ага.

— Ну, сука. Дневальный это. Ну, давай Серый, проходи пока в канцелярию, а я пойду этого ну, перца невьебенного… Блин, послал его, ну в столовую, сачка, ну обед для первой роты принять, — и Григорий выскочил на улицу. Через пару секунд донесся его мат: «Твою мать! Я тебя куда послал? Придешь, я тебе твой, ну, палец знаешь, куда засуну? Бегом марш, я сказал».

Серега с Семенов зашли в канцелярию. По телевизору показывали очередной соплегонный фильм, о тяжелой и неказистой жизни мексиканских влюбленных. Вернулся Гриша, таща в руках трехлитровую банку с водой и чудо солдатской мысли и техники «фотонно-нейтронный бурбулятор». А попросту — сделанный из двух бритвенных лезвий кипятильник. Серега, бросив сумку в угол, сел за стол. Семен уселся напротив.

— Ну, сейчас «чифирнем», — Гриша воткнул кипятильник в розетку, горевшая под потолком лампочка сразу потускнела.

— А где все? Рота в смысле, офицеры? — придвигая к себе стоящий на столе граненый стакан, спросил Серега.

— Первая рота на периметре окапалась. Они в соседней казарме живут. Пятая в «Северном» — охраняет аэродром. Вторая и четвертая сейчас в парке. А в нашей народу нет. Теперь, вместе с тобой, пятеро будет. Дакшев с Костиком под руководством Киселева поехали в Моздок. За пополнением. Там контрабасов привезли. Может и танкисты найдутся, — Семен достал заварку, сахар-рафинад и печенье.

— А кто за комбата? — Серега, скосил взгляд на закипевшую воду в банке.

— Начальник штаба. Ну, Шульц Иосиф Владимирович. Ну, гад! С этим хрен выпьешь, — Гриша разливал кипяток по стаканам. Сергей бухнул в стакан заварку. Шульца не любили. Он был требователен к себе и к подчиненным. Хотя Серега считал, что таким и должен быть офицер, но видя, что начштаба иногда перебарщивал с наведением дисциплины, не испытывал к нему особых симпатий. А в остальном, это был хороший боевой офицер. Сереге импонировала его аккуратность и педантичность. Всегда гладко выбрит, со свежеподшитым воротничком. Ладно, Шульц, так Шульц. Поживем, увидим.

— Блин, забыл. А «кусок» мой? Командир. Настоящий русский офицер Ян Казимирович, где? — весело спросил Сергей и отхлебнул из стакана.

— А, Зброжек! Там где и полагается быть «настоящему русскому офицеру». В «зиндане», ну на гауптвахте. Они вместе с взводным Кононенко, ну набухались. Ну, поехали на танке по танкодрому кататься. Ну, кто из них круче. Перевернули машину в канаву.

Ну, Шульц их в яму посадил. Уже третий день сидят.

— Узнаю Казимирыча. А Толян, наводчик, что уволился? — смеясь, Серега достал из пачки печенье.

— Толян. Толяна нет больше. Его «чехи» раненого взяли, десятого числа. В августе. Узнали, что контрактник… Вообщем, башку нам от Толяна прислали, — опустив глаза в стол, ответил Семен. Погрустить не успели, за дверью раздался крик дневального: «Смирно!»

Гриша встал и, надев шапку, выскочил из канцелярии. Раздался его бодрый доклад.

«Вольно!» — послышался голос Шульца.

«Вольно!» — продублировал Григорий.

Сергей, следом за Григорием, вышел из канцелярии. Нужно было доложить о своем прибытии. В коридоре стояли Шульц, замполит майор Иванов, командир третьего взвода лейтенант Кононенко и прапорщик Зброжек. Двое последних были измазаны в глине, на чумазых лицах виднелась густая щетина, выросшая за три дня пребывания на гауптвахте.

Начальник штаба недовольно говорил: «Если бы не завтрашнее награждение и не заступничество замполита. Сидели бы Вы еще пару дней…» Увидев Сергея, Шульц осекся, не закончив фразу. Все вскинули взгляд на Серегу. В глазах Зброжека, блеснул радостный огонек.

Как того требовал Устав, строевым шагом, молодцевато, Сергей подошел к офицерам. Щелкнул каблуками и громко доложил.

— Товарищ полковник! Гвардии сержант Анненков прибыл из госпиталя, для дальнейшего прохождения службы!

— Вольно сержант. Да, а почему Гвардии? У нас бригада не Гвардейская, — Шульц смотрел на Сергея, сузив глаза.

— У меня так в военном билете написано. Гвардии сержант. Срочную служил в Гвардейском полку.

— Понятно. Что ты, Зброжек, сияешь, как новенький пятак? Твой боец?

— Так точно!

— Ладно. Идите, приводите себя в порядок. И сержанта этого переоденьте. Мы танкисты! Элита. Аристократия сухопутных войск. А он выглядит, как задрипанный пехотинец.

— В госпитале только это выдали, товарищ полковник.

— Сходишь в каптерку, получишь новое обмундирование. Кожудетов, проследи, — и Шульц с замполитом ушли к себе в кабинет. Дверь за ними закрылась.

— Серега! Мужик! Как я рад тебя видеть! — Зброжек бросился обниматься.

— Я тоже командир! — радостно засмеялся Сергей.

Через десять минут вместе с Кожудетовым и Зброжеком стояли около дверей каптерки. Каптерщиками были два бойца срочной службы, Береза и Абдулла. Оба ленивые и трусливые, но после ухода дембелей возомнившие себя королями батальона. Они и в каптерку попали именно из-за своей трусости. Комбат понимал, что таких бойцов в бой не пошлешь, пришлось пристроить на первую попавшуюся должность. Теперь, отогревшись и отожравшись на теплом месте, они заносчиво вели себя даже с контрактниками, не говоря о солдатах одного с ними призыва. От безнаказанности стали приворовывать, даже у офицеров. За что не раз уже были биты. В данный момент Береза ставил примочки на заплывший правый глаз. Горячий прапорщик Зброжек, за украденную у него бутылку, врезал смачный хук левой рукой. Теперь огромный лиловый синяк украшал толстую физиономию каптерщика. Хорошо, что Шульц за пьянку засадил его в «зиндан». Так ему и надо подлому шакалу. Береза злобно улыбнулся. В этот момент в каптерку тихонько постучали и притворно ласковый, но от этого не менее страшный голос «подлого шакала» произнес: «Господин каптенармус. Не будете ли Вы любезны, открыть двери в свою пещеру Алладина? Не пустите ли Вы меня, скромного прапорщика, на свой остров сокровищ?»

Спавший, на сложенных в стопку матрасах, Абдулла, испуганно открыл глаза.

— Береза, не открывай. Он, наверное, про берцы узнал. Сейчас опять драться полезет.

— Блин, дверь сломает, — шепотом ответил Береза, — а на хрена ты их украл?

— Да, а кто мне сказал, что он не вспомнит про них?

— Эй, крысы, открывайте! А то дверь вышибу, — как бы в подтверждение своих намерений, Зброжек треснул кулаком в маленькое окошко на двери. Оно как снаряд, сорвавшись с петель, влетело в помещение. Каптерщики увидели небритое, но ухмыляющееся лицо прапорщика.

— Что не ждали? — весело спросил он, — Абдулла, ты еще мои кеды не пропил?

— Нет, товарищ прапорщик, все на месте. Хотите, покажу? — с ужасом в глазах ответил солдат, думая только об одном, чтобы этот прапор не вздумал взглянуть на свои ботинки.

— Нет, верю. Мне надо, чтобы ты, вот этого сержанта одел, как Валентин Юдашкин одевает своих моделей. Понял? — Ян, засунув руку в окошко, открыл замок и распахнул дверь. Каптеры увидели Сергея.

— Понял. Но…

— Никаких, но… Шульц приказал. Или ты хочешь сам с ним поговорить?

— Тогда вопросов нет. Какой размер.

— Еще бы у тебя были вопросы, крыса. Серега, скажи им размер.

— Пятидесятый, рост четвертый. Размер обуви, сорок три. Да и мой вещь мешок там найдите. У меня там куртка танковая, кожаная, была.

— Блин, мы переезжали, сейчас не помню куда положил, — попытался выкрутиться, пряча глаза, Береза. Абдулла в это время рылся в «закромах Родины», выкладывая на стол комплект нижнего белья, новенький камуфляж, шапку, ботинки и зимнюю танковую куртку с брюками.

— Береза, найди вещмешок моего механика. Я прошу тебя. Пока прошу. Иначе… — Зброжек многозначительно посмотрел на свой кулак.

— А комбез, — спросил Сергей, зная, что положен еще комбинезон.

— Нету.

— А там, что чернеет? — разглядел узкоглазый, но не слепой Кожудетов.

— Это мой. На «дембель», — Абдулле не хотелось расставаться с дефицитным танковым комбинезоном черного цвета. Мечта всех танкистов. Теперь «танкачи» выпускали либо песочного цвета, либо пятнистыми.

— У-у-у! — протянул Ян, — давай сюда, тебе до «дембеля» еще, как медному котелку. Еще наживешь. Да, Серегин вещмешок, через час я вижу в роте. Со всем содержимым. И мои ботинки тоже. Ясно? Ну, вот и хорошо. Пошли Серега. Блин, Береза, ты себе повязку на глаз сделай. Будешь пиратом. Слепой Пью! Ха-ха! Молодых пугать. Вот и побрешешь им тогда: «Когда я сражался под знаменами герцога Анжуйского!» — подражая герою известного детского фильма, прохрипел Зброжек и засмеялся, глядя на глупую физиономию каптерщика.

Через десять минут прогуливаясь по расположению роты в черном «танкаче», Сергей привлек внимание Шульца.

— Где взял? Даже у меня нет.

— Каптер выдал.

— Ого, запасливый у нас каптер. Надо зайти. Не знаешь, есть еще?

— Есть.

— Ладно, иди. Спасибо. Да, в комбинезоне по расположению не шляться. Только в форме.

— Я временно, товарищ полковник. Форму только получил, еще не готова, подшить надо, ну и нашивки там…

— Давай сержант, быстрее приводи себя в порядок, — и комбат пошел к себе.

Сергей, сидя на подоконнике в умывальной комнате, пришивал подворотничок. Хотя это было не обязательно и командование за отсутствие этого атрибута воинской формы не наказывало. Но в силу привычки, заложенной на срочной, да и просто из пижонских побуждений, как-никак орденоносец, Сергей постоянно подшивался. Наклонившись над раковиной, обильно намазав лицо пеной, Ян брился. Щетина скрипела под лезвием бритвы. Журчал открытый кран. Над казармой раздался грохот вертолетных двигателей.

— «Крокодилы» — посмотрев в потолок и прислушавшись, сказал Ян.

— Слушай, Ян, откуда такая роскошь? Казарма, кровати с простынями, вода в кране. А?

— Ты что, с луны свалился? Сюда же сам Верховный приезжал. Парад устроили, — Зброжек ополоснул станок под струей воды.

— Видел. По телеку. Так это очередная показуха? — Сергей, надел подшитую куртку.

— Ага. Один день была даже горячая вода. Если бы ты видел, как это строили. Дня за два, может за три, но построили модули, сделали плац, дорожки гравием засыпали. Пехоте кирпичную казарму подремонтировали. Ладно, я закончил, айда в кубрик, сейчас Григорий еще подстрижет меня, кстати, тебе тоже надо, — и Ян щелкнул Серегу вафельным полотенцем по носу.

— Сейчас, я тебе иголку в задницу воткну, — засмеявшись, потирая ушибленный нос, сказал Сергей.

В коридоре между кубриками третей роты стояли две табуретки. На одной сидел Семен со снятым в канцелярии большим зеркалом, на другой Гриша с ножницами и машинкой для стрижки. Посреди одного кубрика стоял Абдулла с двумя вещмешками и парой армейских ботинок в руках. В кубрике три кровати были перетянуты черной траурной лентой.

— А господин каптенармус! Все принес? — усаживаясь на освобожденный Григорием табурет, спросил Ян.

— Да, товарищ прапорщик. У Сереги оказалось два вещмешка, принес оба. А вот Ваши ботинки.

— Молодец, поставь около кровати, — и, глядя, как каптерщик выполнил его распоряжение, продолжил, — слушай Абдулла, вот почему, для того, чтобы ты и Береза стали хорошими солдатами, товарищу прапорщику надо бить вам морду? А? Вы без этого не можете? Объясни мне, почему на вас бойцы жалуются? Только не говори мне, что они стукачи. Стукач ты, Абдулла. Может вас отправить на периметр, в первую роту? Я поговорю с Шульцем. Он что-то тоже вами не доволен. Думаю, он поддержит мое предложение. А в каптерку, вот Сему и Серегу поставим, они раненые, пусть подлечатся.

Закончив говорить, Ян смотрел в глаза каптерщику. Гриша, щелкая ножницами, улыбался. Остальные тоже еле сдерживали смех. В глазах Абдуллы стоял страх. В глупой голове лихорадочно скакали мысли. Этот прапор и вправду может поговорить с командиром. Шульц не Белый. Жалеть не будет. И тогда…

Тогда прощай теплая каптера, здравствуй грязный сырой окоп. Обстрелы по ночам, холодная жратва, мокрый изъеденный крысами хлеб. Нет, только не это.

— А чем Шульц недоволен? — вкрадчиво спросил каптерщик. Он уже понял, чтобы усидеть на мягких матрасах, надо прогнуться.

— Говорит, что ты для него черный «танкач» зажал, — вставил Сергей, раскрывая вещмешки.

— Да. И все?

— Ну, это то, что я знаю. А может ему еще чего надо.

— Понял, — Абдулла, повернувшись, пошел по коридору. Проходя мимо командирской двери, остановился. Постучал.

«Товарищ полковник, разрешите?»

— Вот крысенок! — смеясь, сказал Зброжек, когда Абдулла скрылся за командирской дверью. Все захохотали.

Из парка вернулись роты. В казарме началось оживление. Топанье, смех. Кто-то с кем-то ругался. К Сергею подходили знакомые, здоровались, жали руку. Гриша закончил стричь Яна, тот ушел в умывальник мыть голову. На табуретку сел Сергей. Снова прогрохотала вертушка.

— Не иначе «Корова» идет. Что-то «Крокодилы» разлетались. Сопровождают, наверное, — сказал Семен. Издалека и вправду послышался надсадный гул приближающегося транспортного вертолета Ми-26. Из умывальника, вытирая голову полотенцем, шел Зброжек. Рядом с ним семенил механик комбата Иваныч. Иваныч был невысок, кривоног и сух. Ему было далеко за сорок. Говорил скрипучим, как несмазанная дверная петля, голосом. В далеком Мурманске у Иваныча жила жена, дочь и внуки. Раньше он был мотористом на сухогрузе, ходил в загранку. По его словам четыре раза обогнул шарик по экватору. После развала союза и всеобщей вакханалии наступившей в стране, его сухогруз стал на вечный прикол. Работы не было. Вот так Иваныч и стал контрактником.

— Привет Серега, — проскрипел Иваныч, — вернулся? Значит снова споем с тобой.

Вокруг все засмеялись. Из песен старый матрос знал только одну, да и то один куплет. Но в творческом порыве, подогретом алкоголем, Иваныч умудрялся своей песней довести всех до белой горячки и сумасшествия.

— А рыбак! И ты здесь? Что ржешь? — Иваныч обратился к Семену. Семен тоже был в свое время матросом на рыболовном траулере. Только на Камчатке. В остальном их судьба была схожа. Иваныч никак не хотел видеть в Семене коллегу, упорно называя его рыбаком. Себя же он громко именовал — моряк заграничного плавания.

— Конечно, споем дед, — подтвердил Серега. Закончив стрижку, он, вытряхнув из мешка свой парадный камуфляж, уже одевался. На кителе позвякивая тускло блестели награды.

— Иваныч, что же ты Семена все рыбаком называешь, он тоже моряк, — спросил, надеясь повеселится, Ян.

— Всякий, кто не ходил дальше Курильской гряды, не моряк. А я был, — купившись на подначку, Иваныч сел на своего конька, — на Тринидаде, Сан Томе и Принсипи, Мадагаскаре, Кубе. Какие там мулатки! Сочные. Ляжки, во-о, какие. Правда, пришлось потом триппер лечить…

Вокруг раздался взрыв хохота. Иваныч, насупившись, замолчал.

— Бабка, наверное, рада была такому подарку? — гогоча, давясь от хохота, продолжил спрашивать Зброжек.

— Да пошел ты… Перец невьебенный. Ни хрена ты не понимаешь. Ты лучше расскажи, за что тебя Шульц в яму посадил? — Иваныч быстро перевел стрелки.

— О точно. Ну, Ян. Ну колись, — Гриша вопросительно посмотрел на прапора.

— Не нукай. Не запрягал. Ладно. Слушайте.

— Минуточку. Дневальный! — заорал Гриша. Когда прибежал боец, в котором Сергей узнал утреннего носокопателя. Кожудетов приказал, показывая на волосы на полу, — прибери. Ну, быстро.

Зброжек начал рассказывать. Серега взял гитару и начал тихо наигрывать саундтрек из «Терминатора».

— Во, Серега, правильно. Значит три дня назад. Под вечер. Проводив роту в расположение, я и Саня решили зайти к зампотеху. Нет, не бухать. Он там, в парке, какие-то технические опыты ставил. Нет, не бражку. Не перебивай, дед. Вы, знаете нашего зампотеха. Образованный человек. Помимо военного, еще и Бауманку закончил. У него всякой научной литературы, пруд пруди. Вот мы с Саней тоже решили приобщиться к трудам великих. Журнальчик, там какой, почитать. «Технику молодежи», «Юный техник», ну мало ли полезных книжек. Что ржете? Да ну вас. Ладно, продолжаю. Сидим, значит на ящиках, читаем. А журнал, ну безумно интересный. Саня потом еще «талмуд» по эксплуатации танкового двигателя, приволок. Жуть, как интересно. А, хули, я вам говорю, вы кроме «плейбоя» и ни читаете ничего. Слышим, БТР подъехал. Двигатель потарахтел и заглох. Ну, подъехал и подъехал. А мы уже прилично напи…начитались. Не ржать!

Смеркалось. Подходят к нам три бравых омоновца, москвичи. И спрашивают: «Эй, мазута, можно на ваших тракторах сфотаться?» Нет, ну прикиньте, борзота. Вы меня знаете, я человек сдержанный. Промолчал. Что вы все ржете? Хотя конечно на «мазуту», я обиделся. Но еще больше обиделся, когда они наши «коробочки» тракторами обозвали. Но стерпел.

А вот Саня нет. Сидит он так, читает про сердце танка, про пламенный мотор, а его, лейтенанта, «мазутой» называют. Нет, вы, слыхали? Нам Шульц про элиту сухопутных войск, а эти пижоны московские — «мазута» Ладно больше не отвлекаюсь.

«Можно?» значит спрашивают. Саня им и ответил: «Можно за х… подержаться. Можно Машку за ляжку..» Ну, и все в таком духе. Тут обиделись они. Отошли немного, пошептались и, нам гранатку кинули. Шумовую. Долбанула она. Мы малехо обос…ь. Не в прямом смысле, конечно, но почти. Мордами в грязь попадали. Саня новую форму испачкал. А менты ржут. Поржали и на свой БТР полезли. На наше счастье, БТР не завелся. Саня мне говорит: «Прапорщик, по машинам!» Залез я в «панцер», завел. Тут и Саня в башню забрался. Буханок пять черняги с собой притащил. Там этого хлеба, спиртованного, полные ЗИПы. Зарядил он пушку буханкой, заряд засунул и орет: «Подкалиберный заряжен! За честь родного батальона и всех бронетанковых войск! За Родину, За Ельцина! Огонь!» Разворачивает башню и под сраку «бэтэру» — бабах. Омоновцы с него кувырк, харями в лужу. Правда, нет худа без добра, «бэтэр» сразу завелся. Мы сидим, в триплексы смотрим. Омоновцы полежали, встали. И вот нет, чтобы домой ехать. Ну, кинули они нам гранатку, мы им хлебушка дали, даже польза была, БТР завели. Вот подходят они и стучат. Вылезайте мол. Мы с Саней конечно мужики здоровые, но не так чтобы очень. Сидим, не открываем. Они побегали вокруг танка. Ага, думаю, хрен достанете. Они нашли ведро, сходили в сортир, зачерпнули. И весь танк нам дерьмом измазали. Скажите не скоты? Еще какие! Залезли на свой БТР и поехали.

Тут, мы совсем обиделись. Саня снова пушку буханкой зарядил, я дал по газам и в погоню.

Вот и гонялись мы за ними на «панцере» по всей Ханкале. Весь наш «БК» по ним высадили. Они свернули на танкодром и в ров противотанковый, мы за ними. Сашка пушку не успел отвернуть, мы на полном газу кэ-э-к…залетим в ров! Пушка, как плуг, по скату склона прошлась. Полный ствол земли, почти до казенника, набрали. Ну и перевернулись, вдобавок. Вылезли через десантный люк, привалились к днищу, обнялись и запели. Во, Серега, правильно; «Нас извлекут из-под обломков..» Потом Шульц приехал. Бегал вокруг нас, орал, досыльником размахивал. Обещал его нам кое-куда засунуть, но не засунул. Все бы ничего, но мы пару раз промазали. И один «снаряд» в какой-то вагончик связи попал. А там генерал со связисткой кувыркался. Вот так. Во всем, конечно, москвичи виноваты. И что вы ржете?

По казарме стоял приступ густого сочного хохота. Скрипел Иваныч, басил Гриша. Икая, заливался Семен. Серега, отложив инструмент, держался за живот.

— А про генерала ты загнул, брехло, — выдавил Иваныч.

— Рота, выходи строиться! — раздался крик дневального.

Перед ужином пришел борт с пополнением. Уставший командир взвода старший лейтенант Киселев тепло поздоровался с Сергеем. С ним вернулись Ринат Дакшев и единственный в роте солдат срочной службы «дедушка» Костя Федоров. Также прибыло семнадцать новых контрактников. Сначала Шульц, построив вновь прибывших, прочел им зажигательную речь, поздравив с прибытием. Потом немного напугал, пообещав нарушителям дисциплины возможность увидеть звезды днем, глядя в небо с пятиметровой глубины «зиндана». После ужина разношерстная толпа нового «пушечного мяса», как сразу окрестил их Зброжек, отправилась в каптерку получать обмундирование.

После возвращения пополнение раскидали по ротам. В третью роту определили семерых.

Объявили отбой. Командование покинуло расположение. Офицеры жили в переделанной под общежитие многоэтажке. В роте остались только Кононенко и Киселев. Закрывшись в канцелярии, они смотрели новости по телевизору. В роте стоял приглушенный гул. Многие, несмотря на отбой, не ложились.

Серега, расстегнув китель под которым виднелась тельняшка, лежал на кровати с гитарой в руках. На соседней койке, привалившись головой к Сергею, расположился Сброжек.

Рядом стояло несколько табуретов. На одном был накрыт стол с бутылкой водки. На остальных расселись солдаты. В подаренной Сергею папахе, в бурке накинутой прямо на накачанное голое тело, сидел Кожудетов. В таком виде он был похож на туркменского басмача. В одной тельняшке, на кровати клевал носом Иваныч, он успел порядочно набраться. Семен чистил яблоко, периодически шлепая «дедушку» Костю по рукам, когда последний пытался плеснуть себе водки. Дакшев, уйдя в соседний, пустой кубрик, совершал намаз, по компасу определив нужное направление. Пополнение скромно сидело на своих кроватях, поглядывая в сторону импровизированного стола. Слышался только гитарный перебор. Сергей и Ян пели самую любимую песню всех танкистов, самоходчиков и экипажей БМП.

Только что выпили третий за тех, над чьими кроватями сейчас теплились лампады.

За наводчика Толика, и сгоревший девятого августа экипаж Женьки Шабалкина.

Слова навевали тихую добрую грусть в души солдат. Сергей считал эту песню настоящим шедевром, наряду с музыкой Чайковского и «Священной войной».

Сергей пел с таким чувством, что на глазах пьяненького Иваныча и Кожудетова появились слезы. Песня цепляла тончайшие струны в сердцах немолодых и всякого повидавших мужиков. Последние куплеты пели уже все присутствующие.

Слова закончились, но Сергей продолжал играть, заставляя плакать гитару.

— Семен, ну пятнадцать капель, — просил Костик.

— Нет, я сказал, — отвечал Семен, который следил за пацаном, так похожего на его сына, оставшегося дома.

— Блин, я ведь твой командир танка. Приказываю, налить сто грамм, — командирским голосом, с нотками обиды, говорил Костя.

— Вот в танке и приказывай. А тут я главный.

— Тогда я сам, — и Костя снова потянулся к бутылке.

— Осади! Сейчас не посмотрю, что ты «дедушка» загну промеж ног и выдеру. Ты меня знаешь, — Семен снова стукнул Федорова по рукам.

— Ну «батя» — уже подхалимски запел Костя, зная чувства Семена к нему.

— Все. Разговор на эту тему окончен, — Семен вылил остатки водки в стакан и отдал его Иванычу. Костя надулся и стал грызть яблоко, сердито сопя.

— Сурово тут у Вас, — сказал один из новеньких, вставая и доставая из своего рюкзака еще одну бутылку водки, — ну, что еще не хотите? Давайте знакомится. Дмитрий Ершов, тридцать два года, Электросталь, Подмосковье.

Ершов был невысок, грузен, широк в плечах и животе. Ян сел на кровати.

— Нет. Хватит. Мы выпили за встречу, ребят помянули. Больше не надо.

— А за знакомство?

— Если, парни добро дадут, то пейте. В принципе никто не запрещает, — Ян окинул взглядом всех присутствующих.

— Оно конечно можно, но завтра Шульц нюхать будет. Если учует, в яму. А сейчас ночи прохладные, — добавил со скрипом Иваныч, — Серега сыграй мою.

— Нет, нет Иваныч. Серега не надо. Иначе до утра концерт не закончится, — запротестовал Семен. Вокруг хохотнули.

— А этот, ну Ринат, что немного того? Ха-ха. Сидит там, бормочет. Поклоны бьет, — убирая водку, спросил Ершов.

— Нет, он нормальный. Просто у человека есть вера, — Серега отложил гитару. И задумчиво добавил, — это хорошо, когда есть во что верить.

— Ладно, — хлопнул по коленям Сброжек, — давай знакомится. Подходим, представляемся и говорим за каким чертом сюда поперся. Давай, говори, Дима из Подмосковья.

— Ну, я это, а скучно стало, вот и поехал.

— Женат?

— Да.

— Все ясно. От жены удрал. Но я тебе так скажу. Дурак ты, Дима. Какой бы ни была плохой баба, но она все лучше, чем война. Следующий. Вот ты с красной мордой.

— Андрей Соловьев, Кинешма, наводчик, — ощерив беззубый рот, начал отвечать невысокий мужичок крестьянской внешности.

— За деньгами, наверное, поехал? — прищурившись, спросил Ян.

— Ага, — простодушно ответил Соловьев.

— Иваныч, Сема, это ваш клиент. Как и вы, за длинным рублем.

— Слушай, а как ты угадал, что я вот от жены, а Андрюха за деньгами? — удивился Ершов.

— Э, брат, тут тонкая психология, — смеясь, ответил за Яна Сергей.

— Я даже больше скажу. Вон те молодые люди, да Вы трое. Романтика в. опе заиграла. Да? — обращаясь к парням лет двадцати с небольшим, Ян показал на них пальцем.

— Ну, допустим, — один из парней, вызывающе, смотрел на прапорщика.

— Судя по реакции, я угадал, — улыбнулся Ян.

— Не совсем, я Родину защищать приехал, — продолжил отвечавший парень.

Ершов попытался засмеяться. Ян махнул на него рукой.

— Цыц! Нельзя смеяться над верой и убеждениями человека. Понял? Серега, это наш. Так, а кто ты по должности?

— Наводчик. Николай меня звать.

— То, что надо. С этого дня ты в моем экипаже. Перебирайся вот на эту кровать.

— Ха, а если я не соглашусь?

— Согласишься. Идейные здесь только я и Серега. Так что тебе только к нам, — весело закончил Ян.

Когда закончили знакомиться, прапорщик объявил отбой и потушил свет. Через полчаса раздался первый храп. Казарма понемногу успокоилась. Стояла тишина, нарушаемая тихим скрипом кроватей, храпом, приглушенной работой телевизора и звоном стаканов. Офицеры в канцелярии пили чай. Прохаживался дневальный, вытирая шваброй пол. Вернулся с молитвы Дакшев. Разобрав постель, он подошел к кроватям погибших и зажег погасшую лампаду. Прошептал слова молитвы. Разгладил смятый уголок одеяла. С кровати Ершова донесся удивленный шепот: «Ты же мусульманин».

— Бог един, — ответил, ложась в постель Ринат.

— Выпить хочешь?

— Нет. Я не пью.

— Блин, что за контрактники? Не пьют, — рассердился Ершов.

— Слышишь, Дима. Дай поспать. Угомонись. И убей «тигра», — намекая на храпящего рядом с Ершовым бойца, сказал Зброжек, — уснуть не дает.

Ершов, взял подушку, посмотрел на храпящего. И, с радостным выражением лица, треснул спящего подушкой по голове. Тот спросонья подпрыгнул: «Что? Где?»

— Спи моя радость усни… — пропел, гладя солдата по голове, Дмитрий. Проснувшийся, снова лег, но больше не храпел.

— О, Ершов, молодец, — прошептал Ян, сдерживая смех.

Спустя час, снова раздался богатырский храп. Но тигра больше не убивали. Все погрузились в сон.

«Рота подъем!» — раздался крик дневального. Серега сел на кровати, взглянул на часы. Блин. Пять утра. Встал, надел брюки, всунул ноги в тапочки, взял полотенце и, достав из тумбочки «мыльно-рыльные» принадлежности, поплелся в умывальник. Проклиная нелегкую солдатскую судьбу, которую он выбрал сам, открыл кран умывальника. Холодная вода взбодрила, прогоняя остатки сна. Казарма, просыпаясь, загудела как улей.

— Нас утро встречает прохладой… — раздался веселый голос Сброжека. Играя мускулами, голый по пояс, он бодро зашел в умывальную комнату.

— Ну, товарищ прапорщик, — раздался возмущенный голос солдата, блестевшего лысиной около крайнего умывальника.

— Кудрявая, что ж ты не рада?.. — корча рожи и смешно выпучивая глаза, ответил Ян. Вокруг раздались смешки. Встав около освободившейся раковины, Ян начал умываться. Слышалось его довольное фырканье и плеск льющейся воды. Со стороны казалось, что в санузле поселилось стадо моржей. Сергей закончил свой туалет и освободил место для следующего. Проходя мимо мокрого Зброжека, наклонившегося над раковиной, посмотрел на его худую, жилистую спину, под правой лопаткой которой темнело две входных пулевых отметины. С улыбкой втянул вдоль хребта мокрым полотенцем. Ян заорал и плеснул холодной водой на голую грудь Сергея. Так, с криками и выскочили из умывальника, едва не сбив с ног старшего лейтенанта Киселева.

— Вот придурки! Вам уже почти по тридцать. А ведете себя, как мальчишки, — крикнул Киселев вслед Яну и Сергею, которые бегая друг за другом по коридору, дрались полотенцами, оставляя розовые полосы на спинах. Проснулись!

— Серега, надевай свой парадный лапсердак, — запыхавшись, говорил Ян.

— Зачем? — часто дыша и улыбаясь, спросил Сергей.

— Сегодня торжественное построение бригады. Награждать будут.

— А-а-а. Понятно.

Начали неспешно одеваться.

— Ого! — раздался удивленный возглас Соловьева.

— А ты думал… — Ян застегнул последнюю пуговицу.

На его кителе висели два ордена и четыре медали. Приднестровье, Балканы и Чечня. За каждой наградой чья-то жизнь и очередная, не предусмотренная Богом, дырка на теле.

Кроме Сергея и Яна награды были у Дакшева. За Афганистан. Красная Звезда, медали «За Отвагу», «За Боевые заслуги» и «От благодарного афганского народа».

Сергей, надраивая ботинки, ловил на себе восхищенные взгляды новеньких. А Ершов, так вообще, смотрел с завистью.

«Эх, мужики. Да лучше бы их не было. И воспоминаний в голове тоже» — думал Серега, работая суконкой. Вскоре, в носках ботинок, он увидел свое отражение. Сойдет.

Когда после завтрака шли на построение, Ян говорил Сереге.

— Сегодня, наверное, ни куда не поедем. Если только в парк после обеда. Хорошо.

— Что хорошего? — спросил Серега.

— Да понимаешь, Серега. Дело в том, что копаться в моторе, лучше, чем совместное с «духами» патрулирование, езда на разминирование, где можно запросто схлопотать гранату в борт, от непримиримых и сопровождение колонн.

— А что за совместное патрулирование?

— Не знаешь? В принципе этим пехота и менты занимаются, но по их рассказам. опа еще та. Частенько оттуда не возвращаются вообще, или если возвращаются, то без головы. Продали нас начальники «духам» за американские тугрики. Суки.

— Да, а мы, что без оружия, что ли?

— А мы должны соблюдать условия Хасавюрта. Чуть что — трибунал и тюрьма. В лучшем случае. Солдаты сейчас злые как собаки. Если бы эту злость повернуть куда надо…

— То что?

— То наша «молодая дерьмократия» рухнет. Но вот некому поднять и направить. Генералам подачек надавали.

— Ты что Ян! Это же гражданская война!

— А она уже идет. Ты смотри, что в стране делается. Эх, а я бы жахнул по Кремлю из нашего «панцера». А потом бы под гусеницы, сучар, что там сидит, положил. Кстати я не один так думаю. Многие офицеры об этом подумывают. Знаешь, почему Белого сняли, боевых офицеров по отпускам разогнали. Боятся. А ты, Серега, пошел бы Кремль брать. А?

— С тобой, хоть Вашингтон с Белым домом.

— Нет, Серега, это далеко. Нам нужно сначала у себя разобраться. А потом уж и Вашингтон. А этих, черножопых, я бы снова депортировал. На Новую землю. А потом бы там испытал бы чего-нибудь. Ха-ха. Не смешно? Мне тоже. Если бы ты знал, как у меня внутри все кипит. Столько пацанов положить. И что? Как я теперь их мамкам в глаза смотреть буду? А? Все зря выходит? Ответь Серега. Ладно, не парься. Все равно ничего не будет. Народ наш — гавно. Сколько его лупить надо, пока до него дойдет, — Ян замолчал, плюнул и посмотрел куда-то злыми невидящими глазами. Серега вздохнул и задумался, переваривая слова командира. А ведь он, пожалуй, прав. Надо, что-то менять. Но как сделать это без крови? Если мы рухнем в пучину братоубийства, тогда все. Страна больше не поднимется. Но делать что- то надо. А может плюнуть на все. На Родину, на ее тысячелетнюю историю, на тысячи погибших. Жить, как живут многие, думая только о деньгах. Продавать всех и вся. Жить только для себя. Надо подумать.

«Бригада смирно! Равнение на середину!» — скомандовал зычный голос замполита бригады.

Пока замполит отдавал рапорт, и комбриг, дав команду «Вольно», зачитывал, соответствующую моменту, торжественную речь. За Сброжеком, раздался голос Ершова.

— Ну да. Все русские гавно, одни Вы поляки молодцы, — он слышал разговор Яна и Сергея.

— Я русский, — слегка повернув голову, сказал прапорщик.

— Как так? У тебя мама с папой кто?

— Поляки. Добавлю, и дед с бабкой тоже поляки.

— О! Какой же ты тогда русский?

— Дурак ты, Дима! Хоть и из Подмосковья, — ответил Ершову Серега.

— Ну, я тоже русский, — прищуривая узкие глаза, влез в разговор Кожудетов.

— Будь ты хоть австралийским аборигеном, но когда тебе «духи» будут горло резать, они будут при этом кричать «русская свинья» — закончил Семен, сердито поглядывая на Ершова.

— Разговорчики в строю, — прервал беседу Киселев, бывший за ротного…

…Вагон дернулся и медленно покатился вдоль перрона. Серега прошел в свое купе, где уже сидели ребята взвода. Положив автомат на верхнюю полку, сел и посмотрел в окно. За стеклом бежали чеченские мальчишки, улюлюкали и показывали средний палец. Взрослые улыбались. Костик, рванув окно, открыл его и, высунувшись по пояс, заорал.

— Мы еще вернемся, суки черножопые!

Потом тоже сел и тихо добавил: «Я точно вернусь» Серега отвернулся от окна. Неужели вот так, с позором, оплеванные торжествующим врагом и своими соотечественниками, они вернутся домой? Он вспомнил разлетевшийся на части танк Егора Артемова. Пылающую БМП из которой выпрыгивали горящие люди. Лицо мертвого командира Кости. Хрип наводчика Андрюхи. Антона. Сгоревшего, но не побежденного. Испачканную мордашку девчонки медсестры. Неужели это все, было зря? Комок подступил к горлу, хотелось заплакать. Он взглянул на лица друзей. В глазах Яна он увидел слезы. Уловив на себе взгляд, Ян отвернулся и прижался лицом к стеклу, за которым мелькали растущие вдоль железки деревья. Тогда Серега встал и достал гитару. Подумал. И со злостью ударив по струнам, запел.

Песня была афганской, но сейчас в мозгу Сергея мгновенно возникали новые слова к ней.

Ян взглянул на Серегу. Его глаза резко просохли, и в них загорелся огонь злобы. Серега продолжал, повышая голос.

Вспомнив слова Костика, запел новый куплет. К купе стали подтягиваться остальные солдаты и офицеры роты.

Несколько голосов подхватили. И вскоре уже весь вагон пел.

Эшелон набирал ход, унося их в заснеженную Россию. На платформах размеренно покачивались танки. Казалось, они уснули под убаюкивающий, равномерный стук колес.

Ничего, они еще проснутся! И горе тому, кто их разбудит! Из окон пассажирского вагона над равниной неслась песня, слова которой внушали уверенность, что мы не проиграли! Мы просто отступили. Но мы еще вернемся. И ты, Чечня, вздрогнешь от лязга наших гусениц и тяжелой поступи наших сапог.

Мы вернемся, Чечня!