"Гильзы на скалах" - читать интересную книгу автора (Анников Евгений Николаевич)

Глава 3

Сергей порядочно задремал, когда в палатку кто-то зашел.

Гитарные страдания оборвались на половине аккорда, в палатке стало тихо, только дребезжащий звук струны еще некоторое время висел в воздухе.

— Начальство — Сергей открыл глаза, на пороге стоял ротный, майор Асоян, по его тяжелому взгляду Сергей догадался, что Герман только что от «Бати» и что ему досталось.

Ротный был армянин, чрезвычайно уравновешенный человек и толковый командир. Сергей никогда не слышал, чтобы Герман матерился или повысил голос даже на провинившегося. Но его в роте уважали, и авторитет его был чрезвычайно велик. С ним пришел и тезка Сергея — капитан Смолянский, командир роты СОБР, стоявшей поблизости. «Вечный капитан» — так, кажется, его звали в роте. Пройдя несколько войн, к 40 годам Смолянский был еще только капитаном.

— Анненков, Лаппо, Вдовин, Жук, Громов и Саитов, к комбату, — выдохнул ротный.

Лапа легко сбросил с койки тренированное тело и весело спросил.

— За орденами?

— Ага, с закруткой на всю жопу.

— Понятно, хоть закруткой задницу прикроем. Серый, что лежишь? Вставай! — Лапа уже успел надеть ботинки и завязывал шнурки.

Сергей тоже спрыгнул с кровати.

Парни одевались без энтузиазма.

— Что, собрались? — спросил Герман. — Пошли.

Все вышли из палатки и молча направились к штабному вагончику.

У входа в штаб, Герман неожиданно спросил.

— С «граника» ты, Сергей, стрелял? — Сергей кивнул.

— Мы сейчас с хлебозавода, посмотрели на Вашу работу. Что сказать — шашлык получился отменный. «Чехов» было двое, У одного дыра во лбу. — Герман выразительно посмотрел на Вдову.

— Второй — в куски. «Батя» только разозлился, что вы без него ведома.

— Если у «Бати» разрешения спрашивать, то эти «чехи», еще бы неделю спать недавали. — вставил свои пять копеек Вдова.

«Батя» метал громы и молнии. Хотя было видно, что работой он доволен, все равно он строил из себя обиженного.

— Не поставив в известность командиров…мать, мать, мать….

— Рискуя нарваться на засаду… мать, мать, мать.

— Что бы я сказал вашим матерям…мать вашу, мать, мать….

В отличие от Асояна, «Батя» любил материться и, был виртуозом в употреблении нецензурной брани.

Когда словарный запас «Бати» истощился, он сел на табуретку и делая вид, что что-то разглядывает в карте, лежащей на столе, еще минут десять пыхтел как самовар. Потом столько же собирался с мыслями, глядя на жужжащую у окна муху и, наконец разродился.

— За уничтожение снайперско-пулеметной группы боевиков, объявляю Вам благодарность!

— Служим Отечеству! — раздался бодрый и радостный рык.

Такой уставной и бодрый ответ, всегда ласкает слух начальника. «Батино» лицо расплылось в улыбке.

Все испортил Лапа.

— Тарщь полковник, о медальке не похлопочите?

— Медальке?!! — лицо комбата снова приобрело ярко бардовый вид.

— Ага, у Сереги орденов почти десяток, а у меня даже медали нет. А я его командир. Даже приказывать неудобно.

— Неудобно штаны через голову надевать, товарищ старший лейтенант — сухо процедил комбат.

— Во-о-он! — тут же заорал он так, что даже муха на окне брякнулась на пол.

Все с хохотом посыпались из вагончика.

— Асоян, останься! — сказал комбат.

— Димон, ты придурок! — со смехом выдавил из себя Громов, когда все вернулись в палатку.

— Что ты его цепляешь, когда он успокоился?

— А — ааа, хрен его знает! Люблю его, он на папашу моего похож. Тоже здорово матюкался, пока не помер, — со вздохом ответил Лапа.

— Что сегодня по маленькой дернем? — спросил подскочивший Игорь Лисин: — с вас простава.

— Тебе только бы по маленькой?

— А что, могу из большой. Я из любой посуды пить могу.

— Вдова, тебе вчера письмо прислали, ты на посту был, иди, возьми у старшины.

— Где?!! От кого? Товарищ старшина-а-а? Петька ты где? Письмо давай.

— Там и Громову посылка.

— Кто прислал? — маленький Громов вытянул шею, он слыл бабником и ловеласом, поэтому ему писали только бабы.

— Сейчас гляну. Нет Леха, не от девок и не от жены. Это от Мишки, из госпиталя. Во, блин, хорошо он там живет, даже посылки присылает!

В посылке лежали две пятилитровые канистры спирта, их извлекли под одобрительный гул всей палатки.

— Мишган, не забыл!

— Тост для Мишки! Поднимем эти благословенные канистры за то, чтобы дали, бабы, Мишке! Аминь! — гнусаво пропел Лапа, подражая служителям культа.

Мишка был другом Андрея. Вместе рыбачили и охотились, пили водку и ходили по бабам, пели и дрались. Мишка подорвался на растяжке в самом начале командировки и сейчас лечился в госпитале.

Снизу лежало письмо. Андрей начал читать. Начиналось оно весело:

«Здорово Андрюха! Привет мужики. Гром, зная тебя, и зная, что с бабами у Вас туго, хочу сказать.

Не выбрасывай ящик от посылки, сделай в картоне аккуратненькую дырочку. Ну не мне тебе рассказывать зачем».

— Вот, что прислала, — раздался радостный крик Вдовы, — смотрите!

Вдова показывал фотку своей жены, на фото, Лехина Танька была голой.

— Повесь на койку, будет на кого затвор передернуть — буркнул Громов.

— Ты свою повесь, и дергай.

— А что мне на нее дергать. Я ее вдоль и поперек избороздил. На чужую интересней.

Все вокруг заржали, Вдова обижено спрятал фото.

— Греховодники! О душе надо думать. О ее спасении! А они только о бабах. Вот стану священником, так мне Ваши грехи до смерти не замолить. Пожалейте батюшку! — Лапа запел свою песню.

В отряде такие фотки были традицией. Один раз все жены и подруги сделали групповое фото, где кроме противогазов на женщинах не было ни чего. Потом парни долго, со смехом, пытались разобрать — где чья.

На улице послышался нестройный, но уверенный топот и в палатку ввалились парни из СОБРа, во главе со Смолянским.

— Говорят Вам бухло прислали?

— Говорят, что кур доят, — парировал Лапа, — ну что Андрюха, открываем одну?

— Доставай, смотреть на него что ли, — ответил Громов.

— Да, а какая крыса Вам уже сообщила?

— Мы на запах — ответил Сова- пулеметчик СОБРа.

Палатка снова загомонила, Сашка, изобразив на гитаре первые аккорды «цыганочки», пропел:

Кто-то достал косячок, и сладкий дым анаши потянулся по палатке. Анаша тоже была неизменным атрибутом этой войны.

Даже те, кто в мирной жизни никогда не баловался этим зельем, здесь курили, дабы хоть чем-то снять напряжение нервов.

Сергей и Лапа однажды обкурились до такой степени, что увидели в прибор ночного видения реального Годзилу. А потом весь остаток ночи пытались подстрелить его на завтрак.

— Лапа, хочешь годзилятинки! Хе-хе-хе! — смеялся Сергей, поливая из автомата темноту ночи.

— Ага. Никогда еще не хавал. Ха-ха-ха — гоготал Димка, стреляя из винтовки.

Выбравшийся из блиндажа заспанный Громов, разбуженный стрельбой, удивленно посмотрел на них.

— Вот придурки обкуренные. Ведь спать не даете, гоблины!

— Лапа-а-а! Там еще и гоблины-ы-ы! Измена-а-а!

— О-о-о. Серый, точно гоблины, стреляй, а то они утащут нашу Годзилу!!!!

В палатке звенела гитара, надрывая глотки, мужики пели «Десантную». К гитаре присоединилась гармонь. Кто-то начал стучать по пустым патронным цинкам — в такт мелодии.

Наливай Юрок опять, а я возьму гитару. Что ребята Вам сыграть? С чьего репертуару?

Сергей сидел на лавочке около палатки. К нему подошел Герман. Вытащил сигареты и спросил.

— А ты, что не гуляешь?

— Ты ведь знаешь, я с зеленым змием не дружу. — Сергей вытащил зажигалку.

— Сколько ты здесь, не надоело? Я вот, второй раз поехал и понял, что это не для меня. — Герман затянулся сигаретой.

— Сколько? Я и сам уже не помню. Начал в 94, ранение, госпиталь, потом 96, снова госпиталь. И вот, с 1999 опять сюда. Считай лет пять. Втянулся. Как на работу хожу. Война, странная штука. Она либо отторгает тебя, либо затягивает. Меня затянуло, не могу без этого. Дома посижу месяц, чувствую, снова тянет. — Сергей говорил, глядя куда-то в даль.

— И не страшно? Убить ведь могут.

— Могут. Страшно. Я же человек, и тоже боюсь как все. Перед каждой стычкой мандраж, а потом. Работать начал — все проходит.

— Мне говорили, ты сам себя гранатой рвал? Это правда?

— Да. Испугался, что в плен попаду. Вот от страху и рванул чеку. А что потом, не помню. Вспышка, удар и все.

— Бывают же чудеса. — Герман смял окурок и бросил в стоящую неподалеку урну.

— Бывают. Слушай командир, я тут вот о чем подумал. У нас выносной пост практически не укреплен. Если заваруха, выкосят там всех в пять минут, а потом за остальных возьмутся. Сверху по нам удобней стрелять. — Сергей посмотрел на Германа.

— Что предлагаешь?

— Нужно укрепить, хоть мешками с песком. Мешки у начпрода возьмем. Один «Утес» туда поставим.

— Дельно. Но таскать их на третий этаж, а потом на крышу — тяжело.

— Тяжело. Но как говорил великий Суворов. Тяжело в учении — легко в бою. Придумаем что-нибудь, лебедку сделаем. Нормально все будет.

В этот момент из палатки послышался гулкий топот сапог, палатка пошла в пляс. «Цыганочка» удалась на славу:

«Не забудем третий тост, не нарушим слова.

Встанем. Хлопнем в полный рост, за Саньку Соколова.

За всех тех, кто в цинк одет, кто с нами не присядет.

Не разделит наш банкет, бабу не погладит.

Самый тонкий нерв задет, и в душе крушение!!!

Э-э-эх! Ты синий мой берет, да тельник в утешение!!!

Палатка распахнулась из нее вывалился пьяный Гусь, увидев Германа, он заикаясь и шепелявя одновременно, начал гововорить.

— Тааа — ик — рищь, ма-а-а — ик — ер. А-а-а мы тут песни-ик, поем. Х-х-хотите с-с-с нами?

Отдал честь и куда-то пошел по своим пьяным делам.

Мимо, гавкая, как собака, проперся Серега Куров. За ним, весело тявкая, бежали три отрядных щенка, неизвестной породы — Гильза, Пуля и Патрон. Следом, с паническим блеянием, бежал козленок Афанасий. Козленка украл Вдова, на одной из зачисток. С недоумением, глядя на эту процессию, подошел «Чубайс»- большая рыжая дворняжка, которая жила в отряде. Чубайс был отрядным талисманом. Увидев Сергея и Германа, он подбежал к ним. Сергей почесал собаку за ушами.

Это была умная собака. Он родился под бомбежками, умудрился выжить. Жизнь на войне многому научила его. Чубайс два раза подрывался на бандитских растяжках, был контужен. Он научился выискивать смерть, которой была засеяна эта земля. И эти суровые, но ласковые к нему люди, пользовались этим. Собака спасла несколько человек, от подрыва на минах. Чубайс просто садился перед минами и бросался на бойца, подходящего к опасному месту. Существовали другие люди, которых собака ненавидела. Внешне они не отличались от людей, с которыми жил пес. Такая же одежда, оружие. Но они, всегда пытались пристрелить Чубайса, и он это запомнил. Не разбираясь в национальностях, собака умела отличать чеченцев от русских. И горе чеченцу, забредшему к расположению отряда. Молча, как волк, Чубайс подкрадывался и бросался на человека сзади. Русских, он не трогал.

— Куров, ты что разбрехался? — окликнул, вновь появившуюся из-за угла палатки, процессию Герман.

— Я постовая собака.

— Вот, допились. Пора заканчивать их банкет, — и Герман зашел в палатку.

Серега докурил, щелчком отбросил бычок, взглядом проводил его полет. Окурок попал точно в урну.

— Снайпер, — подумал Сергей и нырнул в палатку, вслед за Асояном.

— О-о-о! Герман, Серега! Где Вы шляетесь?!!! Спирт почти весь выжрали, а вас нет.

— Не все, там Вдова им оставил.

Забрякали кружки. Заорали тост.

— Лучшему командиру, лучшего спецподразделения МВД РФ! — Ура!

— Ура-а-а-а!!!!

Гармонист вжарил «Казачка» и пляска продолжилась. Вертя над головой, добытой на зачистке шашкой, в присядку, прошел Аитов. Все расступились, перед холодным блеском отточенной стали. Наверное, две сотни лет назад, их прапрадеды, на этой же земле, так же отдыхали и развлекались, между горячими стычками с предками сегодняшних чеченцев. Менялись времена, но не менялась душа русского мужика.

Позднее, кто мог еще самостоятельно передвигаться, второй раз за день, сходили в баню. У Сергея была коробка березовых веников, отец прислал сюда с оказией. Поэтому командовал в бане Сергей.

— А-а-а! Хорошо! — выпаривая спирт, друг из друга орали парни, обильно поливая каменку.

Действительно — хорошо! Что еще нужно мужику для счастья — хорошие друзья, обильная выпивка, гитара, гармонь и баня. Маленькие мужские радости. Хорошо….

Если забыть, что идет война… Эх ты, синий наш берет, да тельник — в утешение!

На следующее утро, выпросив у причитающего начпрода Михалыча, две сотни мешков и вооружившись лопатами, парни во главе с Лапой, пошли укреплять выносной пост. С ними пошел Чубайс. Пост, представлял собой трехэтажный полуразбитый домик. С него хорошо просматривалось расположения отряда.

Засевший на крышу дома один, единственный, снайпер мог отсюда, легко парализовать всю оборону отряда.

Поймав на дороге «Камаз» — самосвал, заплатили водителю три тысячи рублей. Через час он привез песок. Сделали лебедку из шпалы и шкива, открученного от разбитого трактора. С похмелья бойцы ругали Серегу.

— Серый, ты сволочь. Нет, чтобы с утра ребятам похмелится дать, работать заставил.

— Давай, давай. Водку жрать, вы мастера, я убедился. Посмотрим, на что вы еще способны.

— Блин, стратег хренов. На черта мы таскаем эту тяжесть? Что оно даст? Чехи из «граника» разнесут всю нашу работу за одну секунду.

— Гранатометы у них, не у всех. Так что, не стони. Еще спасибо скажете. — смеялся Серега, подтаскивая мешки к лебедке.

— Спасибо тебе дружище. Вот сегодня ночью чечены нападут, а я устал как собака. Какой из меня вояка. Ты нас специально работой мордуешь. Может ты того, засланный казачок? — кряхтя, пробурчал Лапа.

— Мужики, смотрите заяц! Эге-ге-й! — приставляя пальцы к губам, свистнул Гусаров.

Все засвистели, поднялся радостный крик. По полю скакал большой рыжеватый русак. Зайцев здесь было много. В то время как вся остальная фауна переместилась подальше от войны, зайцы остались.

Вдова, взял автомат и начал целится. Лежавшая на солнце собака, хотела побежать за дичью, но Сергей поймал ее за ошейник — там могли быть мины.

— Ну, нет! Я первый увидел! — Гусаров схватил свое оружие, и, дернув скобу затвора, дал очередь.

Он расстрелял весь магазин, и только после последнего выстрела, заяц подпрыгнул вверх, упал и задрыгал ногами.

— Попал! — заорал Гусаров и рванул к добыче.

— Гусь, дурак! Не беги! Мины! Иди медленно, под ноги смотри, — заорал Лапа. Сергей отпустил собаку. Чубайс побежал, обгоняя Гусарова. Схватил зайца и вернулся обратно. Гусаров развернулся.

— Блин, Гусь! Ну, ты и стрелок. Весь рожок высадил, а попал один раз, в лапку. Твой заяц сдох! От разрыва сердца, — осмотрев зайца, смеясь, сказал Вдовин.

Подошли на выстрелы Герман и «Батя».

— Что за стрельба? Кто стрелял? — «Батя» готовил расправу.

— Гусаров «чеха» завалил, — желая свести все в шутку, начал оправдываться Лапа.

— Вот, зайца подстрелили. Вам, товарищ полковник. Свежатинку — на ужин. — Гусаров понял, нужно как-то предотвратить наказание, которое готовил комбат.

— Зайца? Мне? Подхалим ты Гусаров! Но еще раз, стрелять начнешь, отправлю на «очки» — уже мягче добавил комбат. И внезапно заорал: — Понял, раскудрит, кудрит, тудыть, твою мать!

— Так точно! — Гусь стал по стойке смирно. Комбат забрал зайца и пошел обратно, матерясь на ходу. Герман покачал головой, глядя на Гусарова и, отправился догонять «Батю».

— Пронесло! Ну, ты Гусь, и гусь! Стрелок хренов! — сказал, молчавший до этого, Громов.

Дав Гусарову подзатыльник, Лапа скомандовал.

— За работу! А то до ночи не управимся. Что поели зайчатинки?

Так ругаясь и зубоскаля, проработали до вечера. Уложив на крыше и на подступах к посту мешки с песком, перетащили сюда один из двух крупнокалиберных станковых пулеметов. Оборудовали под жилье один этаж домика. В завершение всего, Лапа притащил большой кусок маскировочной сети. Сеть закрепили на крыше дома, устроив навес. Сделали умывальник и туалет.

— Вот! Какой, гламурный, будуарчик получился. Можно девок приглашать — сказал, вытирая потное лицо, Дмитрий.

— Кто о чем, а вшивый о бане! — ответил Сергей. Собрав инструмент, сдав оборудованный пост, заступающим на ночное дежурство бойцам, отправились в расположение. Уставшие за день, быстро уснули.