"Воин из пророчества" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)Глава шестнадцатая Одиночество ТраванкораОчень многому научил Шлока своих питомцев, и только одна наука давалась им плохо: никто из них так и не научился распознавать предателей среди окружающих людей. Не ложилась на сердце такая мысль. Да и как можно жить с постоянной оглядкой? Как можно есть и пить рядом с человеком, а про себя, мысленно, с недоверием следить за каждым его движением? Невозможно. Траванкор собирал новое войско. Победа под стенами Патампура, когда пал самонадеянный Шраддха, чудесное появление наследника раджи Авенира — все это произвело огромное впечатление. Люди потянулись к новому военачальнику. Их привлекала его молодость, его сила, его мудрость не по годам. И еще — то, что он не следил за каждым с подозрительностью, как это делали владыки, сызмальства росшие среди знати. Траванкор ничего не боялся. Даже предательства. Хотя предательства бояться следовало бы. Более того! Перед расставанием Шлока предупредил его о том, что некто во дворце следит за каждым шагом — самого раджи и его сына, передает вести врагам. Иначе никак не объяснить того, насколько осведомлены враги о каждом действии, даже о каждом намерении своих соперников. Предупредил — да. Как раз хватило Траванкору для того, чтобы не слишком удивиться, когда предательство свершилось… Он остался сейчас один. Где искать Рукмини? Никто не рассказывал ему о судьбе возлюбленной. Никто не знал… а кто знал, помалкивал. Почему оставил его Арилье? Куда он направлялся? И отчего не подает вестей о себе? Несколько месяцев минуло со дня того горького расставания на рассвете, а от Арилье — ни одного известия. Неужели он погиб? Траванкор не хотел в это верить. И не к кому было обратиться за советом. Шлока скрылся без следа. Как не было учителя. Всю жизнь он находился рядом и вдруг растворился в бескрайних просторах. И снова — ни единой вести. Три человека были особенно дороги сердцу Траванкора, и все трое пропали. Наверное, это и называется одиночеством. А будь поблизости Шлока, он бы еще и растолковал: тот, кто выше всех людей, — тот всегда одинок. Вечно окруженный преданными соратниками, помощниками, приближенными, он не имеет ни друга, ни возлюбленной. Как правило. Траванкор желал бы стать исключением! Снова и снова обводил он глазами своих приближенных. Не предателя пытался угадать, хоть и знал, что тот где-то поблизости. Нет, сын раджи высматривал человека, который знал бы что-то о Рукмини или Арилье, знал да помалкивал. Но никто не отводил глаз, никто не признавался. А Конан на все наводящие вопросы лишь ругался и требовал, чтобы военачальник больше внимания уделял обороне города: враг должен был вот-вот напасть… — Откуда ты знаешь, Конан? Разве у нас есть свои лазутчики в Калимегдане? Или ты отправил их, не сказав об этом мне? — Лазутчики? — Конан смеялся, блестя синими глазами. — Нет, никаких лазутчиков я не засылал, хотя неплохо бы… Беда в том, что любого шпиона в Калимегдане сразу распознают. Там не брезгуют магией… Я не стал бы рисковать своими людьми. И ты не стал. — Верно, — тяжело уронил Траванкор. — Так откуда тебе известны их намерения? — Я сам бы так поступил, — ответил Конан. — А главное правило для полководца и правителя: постоянно представляй себя на месте своих противников. Меньше риска ошибиться. — Мы слишком разные, — задумчиво отозвался Траванкор. — Аурангзеб и я… — Эта разница касается свойств вашей души, — возразил Конан. — Что касается вашего полководческого таланта, то здесь различие гораздо меньше, чем ты можешь себе вообразить… Потому что все хорошие полководцы, особенно действующие в одной и той же местности, чем-то похожи друг на друга. Огромная скала стояла, точно вырвалась на волю из самой преисподней, черная, обугленная. Вырвалась и застыла на поверхности, и только тот, кто умеет смотреть сквозь камни, разглядел бы под толщей плененный, гневно клокочущий — и остывающий с течением веков пламень. Вот в таком месте была назначена встреча. У подножия этой скалы. Всадник уже ожидал того, кто приезжал сюда с известиями из Патампура. Удобный человек этот осведомитель. Всегда на виду, при особе раджи, всегда осведомлен о малейших его делах и даже о мыслях, — ибо о мыслях-то раджа Авенир и советуется с ним чаще всего, — и в то же время незаметен. Ибо Траванкор, сын раджи, — воин, а не мудрец. Воин редко смотрит в сторону звездочета и еще реже боится высказывать при таком человеке свои мысли. Будь при Траванкоре его прежний учитель, Шлока, — тот сумел бы объяснить молодому радже, какие опасности ожидают легкомысленного. Открыл бы ему глаза: не только воины представляют опасность; даже при слугах следует соизмерять откровенность речи, не говоря уж о такой персоне, как звездочет. Но Шлоки больше нет. А тот, кто худо-бедно выполняет обязанности наставника при юном полководце, — этот северянин Конан, — относится к звездочету с еще большим пренебрежением, чем сам Траванкор. До чего же глупы эти воины! Долго, очень долго людям Аурангзеба не подобраться было к Траванкору. Молодой полководец всегда находился среди преданных ему людей, всегда он во дворце, рядом с отцом, занят делами. Но сегодня — другое дело… Сегодня его можно будет взять голыми руками. А вот и звездочет. Примчался, весь потный, аж дрожит от возбуждения. Всадник, человек Аурангзеба, при виде его лениво усмехнулся. — Нынче вечером он будет один! — выпалил звездочет. — Он рассказал, что, лишенный душевной поддержки прежнего учителя, надеется получить ответы у богов, возле священного дерева! Он поедет туда один. Так он сказал. Велел воинам не сопровождать его. Даже не следить. Воин громко рассмеялся, хлопнул осведомителя по плечу и погнал коня прочь. Звездочет мрачно смотрел ему вслед. С самого первого часа возненавидел звездочет этого Траванкора. С того мгновения, когда Шлока явился к радже Авениру впервые, и звездочета, точно негодного пса, выгнали из комнат. Даже и не выгнали, просто подождали, пока он догадается о том, что лишний здесь, и уйдет. Заподозрили его в том, что он услышит нечто слишком грандиозное для его слуха. Как будто звезды не раскрывали перед ним людские тайны — с той же охотой, с какой выбалтывают свои секреты молодые девушки! Оскорбленный, звездочет подслушал разговор Шлоки с раджой Авениром. И понял, обожженный ревностью: настанет день — и мудрец займет при радже место, какого ему, звездочету, не занять никогда. Не в почестях дело. Почести останутся при звездочете. Но Шлока для Авенира будет — отныне и навеки — спасителем его сына, в то время как звездочет останется человеком, который даже предсказать это вовремя не сумел. Старое священное дерево как будто ожидало Траванкора. Наверное, все святыни таковы: терпеливо ждут, когда человек вернется к ним опять. Не сходят с места, не изменяются. Они как ось мира: как бы ни вертелись события, как бы ни менялись люди, они остаются все теми же. Время здесь останавливается, коловращение людского мира кажется несущественным. Все так же протянуты во все стороны выбеленные солнцем и ветрами высохшие ветки, все так же трепещут на них лоскутки, привязанные в разные годы разными просителями. А вот и те, что оставили здесь когда-то ученики Шлоки. Сохранились, хоть и выцвели добела, обтрепались почти до ниток. Вон там — тот, что привязал Траванкор, который мечтал стать великим воином, гордостью своего отца; а чуть выше — лоскуток Арилье, который наверняка хотел стать еще более великим воином, нежели Траванкор. Арилье… Он рвался быть первым и не скрывал этого. Делал это полушутя, призывая друзей и самого учителя признать: он — самый быстрый, самый могучий, самый красивый. Но Траванкор знал, что в глубине души друг мечтает быть первым — всерьез. Не потому ли ушел от него Арилье, что невозможно стать первым при особе сына раджи? В одиночку большего можно добиться. Никто не сравнится с отличным воином, особенно если его никто не затмевает… Недостойные мысли. Траванкор взглянул на священное дерево и устыдился. Лоскуток, привязанный мальчиком Арилье, весело шевелился, как будто подпрыгивал на легком ветерке. Как будто посмеивался над Траванкором. И словно бы слышал Траванкор голос друга: «Да lt;брось ты, Траванкор, все равно я — лучший. Погляди, какой я молодец! Разве ты хоть раз одолел меня? Никому это не под силу!» «Я скучаю по тебе, Арилье», — подумал Траванкор. Он опустил голову и горячо, из самой сердцевины души, воззвал к священному дереву. — Ты помнишь меня, священное дерево? Мой учитель Шлока приводил нас к тебе. Помоги мне, богиня, склони свой слух к своему священному древу! Ответь мне! Почему все покинули меня? Открой мне! Где сейчас мой друг Арилье? Где моя любимая Рукмини? Почему оставил меня мой учитель? Молчало все вокруг, даже ветер стих. И вдруг Траванкор ощутил, как к нему приходит ответ. Это не был голос или озарение; просто вдруг молодой воин понял, что знает происходящее. Это знание появилось сразу в его уме, и Траванкору стало холодно. «…Скоро все откроется, и когда это случится, ты будешь несчастен…» Вот что хотело сообщить ему священное дерево… Долго стоял юноша, осваиваясь с этим чувством. Запоминал каждое свое душевное движение. А после вскинул голову и еще раз посмотрел на священное дерево, на лоскутки — выгоревшие клочки надежды, — на сухие, причудливо изогнутые ветви. Тишина вокруг пего сделалась нехорошей. Из-за холма, покрытого кустарником, за Траванкором пристально наблюдали всадники. Их было немного, человек десять. Много и не понадобится для того, чтобы захватить воина подлым обманом. Морды их лошадей были завязаны тряпками, чтобы кони не выдали засаду ржанием, копыта обмотаны войлочной тканью. Дигам жадно покусывал губы, наблюдая за Траванкором. Скоро убийца Шраддхи окажется в его руках! Звездочет не солгал: сын раджи Авенира действительно явился к священному дереву один. О чем он так долго разговаривает с высохшим деревом? Почему то поднимает голову к небу, то роняет ее на грудь, словно в бессилии? Не жрец же он! Да нет, если бы Траванкор умел по-настоящему разговаривать с богами, звездочет предупредил бы… Но о чем же он беседует и с кем? Как долго ждать! Наконец Траванкор повернул коня и двинулся обратно. Пора! Едва лишь Траванкор въехал в кустарник, навстречу ему вылетело невесомое облачко — сеть, вытканная из конского волоса. Она опутала его плечи и голову, сдернула с седла. Мгновенно выскочили из засады чужие воины, набросились на запутавшегося в сети пленника. Быстро, ловко скрутили ему за спиной руки, набросили на плечи аркан, связали ноги. Задыхающегося от гнева, перебросили через спину лошади. Наградили вдобавок десятком тумаков. Траванкор молчал. «Когда все откроется, ты будешь очень несчастен». Но это было лишь началом испытания. Траванкор перебирал в памяти лица тех, кто слышал о его намерении отправиться к священному дереву в одиночку, без сопровождения. Слишком много набралось этих лиц. Честных, открытых. Эти люди были с ним с самого начала. Невыносимо само предположение о том, что один из них мог оказаться предателем. И вдруг в памяти Траванкора мелькнуло еще одно лицо. Человек, на которого он редко обращал внимание. С которым почти никогда не разговаривал. Он всегда поблизости и как правило незаметен. Звездочет. Быстрая усмешка пробежала по лицу Траванкора. Сделанного не воротишь: что толку теперь знать имя предателя, коль скоро удар, нанесенный исподтишка, достиг цели! Траванкор замкнулся в себе. Что бы теперь ни сделали с ним его недруги, он постарается сохранить достоинство. Готовность умереть нередко спасает человеку жизнь. До ставки Аурангзеба скакали быстро. Дигам все время погонял коня, торопил своих людей. Ему не терпелось бросить убийцу Шраддхи к ногам повелителя, потребовать пролить кровь в отмщение за кровь брата. Для Дигама Шраддха был не просто старшим братом — он был образцом воина. Все на свете Шраддха делал лучше, чем другие: и сражался, и играл в шахматы. И вот пал от руки безвестного найденыша, который оказался сыном раджи Авенира… И мнилось Дигаму, что Чачака так и не простила ему этого. Младший остался жив, а старший, совершенный воин, — погиб. И младший так и не сумел отомстить… Свою мать, повелевавшую целой армией женщин, наложниц Шраддхи, рабынь, прислужниц, Дигам чтил и страшился. Ее даже сам Шраддха, как иной раз Дигаму казалось, боялся прогневать. Что ж, это справедливо. Та, что дала им жизнь, породила истинных воинов, — стало быть, часть воинского духа хранила она в своей женской душе, сумела выпестовать его и передать отпрыскам. Такая мать заслуживает глубокого почтения. Дигам ликовал. Он въезжал в становище со своим плененным врагом. И не думалось ему сейчас о том, что взял он Траванкора в плен обманом, воспользовавшись услугами предателя, что не в честном бою одолел его, а поймал, как дикого зверя, к которому опасно подходить вплотную, даже и с оружием. — Мы поймали его! — кричали воины Дигама. — Мы схватили Траванкора! Со всех концов становища навстречу воинам брызнули мальчишки — полюбоваться на страшного Траванкора, воина из пророчества, о котором уже ходили разные легенды. Люди выходили из домов, побросав все дела. Каков он, сын раджи Авенира? Каков он, убийца Шраддхи? Правда ли, что в полтора человеческих роста, с широченными плечами, с руками как у иных воинов ноги, с ногами — как у иных туловище? Правда ли, что клыки у него? Глупые байки, которыми застращали глупых детей! Самый обычный парень. Хорош собой и сложен хорошо, да ведь попался же в плен — и теперь сидит смирно. Обыкновенный… Руки-ноги связаны, усажен спиной к голове коня. Глядит устало. И с виду как будто спокоен. Хорошо держится. Кто-то выкрикивает ему угрозы, большинство просто глазеет, мальчишки кривляются, а одна или две девушки коварно пустили ему вслед улыбки — точно смертоносные стрелы, да только ни одна, кажется, не поразила цели. Старая Чачака затянулась трубкой, посипела, выпустила кольцо табачного дыма. Ей нет надобности вставать и идти смотреть на происходящее. Ей все расскажут. Она закрыла глаза, подставила солнцу сморщенные веки. Как давно это было! Как далеко ушли те годы, когда и она бегала по городу, спрашивала о новостях, смеялась и сплетничала! А потом потянулись годы, и сыновья рождались один за другим, и росли у нее на глазах,/ мужали… И вот дожила она до тех лет, когда начали они погибать, один за другим. И вот уже старший, которым гордилась больше всего, ушел от нее. Боль за Шраддху жгла ее сердце, жгла постоянно. Никому не могла Чачака открыть своих чувств, потому что никто бы не понял. Женщины рождают много воинов, и многие воины погибают… Но только раз в столетие появляется такой, как Шраддха. И что должна чувствовать мать, пережив сына? Боль. Ничего, кроме боли. Она подождет. Траванкора повезли ко дворцу, перед которым вился разрисованный драконами черно-голубой флаг. Логовище дракона — так воспринял Траванкор это место. И внутри его ожидало чудовище, и теперь для воина главное — не испугаться. Драконы любят говорить загадками. Драконы любят испытывать людей. И тех, кто не пройдет испытание, драконы убивают. Коварны, красивы, богаты, не имеют чувств. Таким и предстал Аурангзеб пленнику. Смуглое, покрытое красивым загаром лицо в рассеянном свете, проникавшем в шатер, казалось золотым. И блики от богато расшитого одеяния бегали в глазах Аурангзеба, когда он поглядел на вошедших. А рядом с золотым идолом — дочь дракона, юная гибкая красавица. Сходство с чудовищем так и бросается в глаза; но те черты, что у Аурангзеба застыли, у девушки выглядят живыми, подвижными. Большой рот улыбается, большие глаза следят за пленником с любопытством, и веселый смех готов вспыхнуть в них. Хороша, взгляда не отвести! Да только для пленника она — такое же опасное чудище, как и ее отец. Аурангзеб медленно повернул голову. Уставился на крепкого, хорошо сложенного юношу. Долго рассматривал его, словно пришивался. И странное подобие одобрения мелькнуло вдруг на неподвижном лице. Владыка Калимегдана смотрел на свою судьбу, представшую перед ним въяве. Двадцать лет ожидал он этого мгновения и теперь желал насладиться им полной мере. Можно было бы ударить его ножом и покончить с делом… Но Аурангзеб не так был глуп, чтобы не понять: судьбу одним ударом не одолеешь. Убьешь этого воина — народится другой. Судьба не отступит. Ее следует победить, заставить признать свое поражение… Вот тогда она отступится от Аурангзеба и позволит ему навеки остаться безраздельным властителем северной Вендии. Негромко заговорил Аурангзеб: — Исстари так повелось, что гости, стар ли, млад ли, — кланяются, здороваясь с хозяином. Не так ли, любезный гость? Ну-ка, что он ответит, сын Авенира? Первое истытание — самое простое. Эту загадку дракона Траванкор разгадал быстро. — Да, почтенный, переступая чужой порог, вежливые люди прикладывают руки к груди… Да только руки у меня связаны, как же мне приложить их к сердцу? Аурангзеб подал знак стражникам, и те сняли путы. Траванкор усмехнулся: сейчас последует вторая загадка! Хорошо же, скоро и это испытание останется позади. Пленивший Траванкора находился в зале. Стоял, прижавшись лопатками к мраморной стене, за спиной пленника, ревниво сверлил взглядом его затылок. Ожидал приказания — наброситься и растерзать. Чувствуя на себе его взор, Траванкор проговорил: — В Калимегдане почитают старинные обычаи, как я погляжу… Но где такое видано, чтобы воина брали в плен предательством и обманом, а не на поле битвы? И не выдержал Дигам, вскочил на ноги, метнулся к Траванкору. Страшной ненавистью пылают его глаза. — В плен тебя взял я! И голову тебе отрежу тоже я — За то, что ты убил моего брата! Он уже потянулся за мечом, чтобы исполнить свою угрозу. Траванкор не шевельнулся, даже не моргнул. Знал: не допустит дракон такого перед своим лицом. Не хуже Аурангзеба разбирался Траванкор в тайне, перед которой встает человек, пытаясь обмануть судьбу. Уж этому-то Шлока успел научить своего питомца! Повернувшись к яростному Дигаму, Траванкор спокойно произнес: — Твоего брата я победил в честном бою. Я убил его, потому что он был врагом моего народа. И не мы напали на вас, это вы хотели взять наш город. Аурангзеб признал правоту этих слов. В игре загадок юный воин выигрывал. Хорошо. Если бы удалось одолеть Траванкора слишком легко, это не принесло бы настоящей победы. Остались бы сомнения, а вместе с сомнениями остались бы и страхи. И повелитель Калимегдана сделал знак Дигаму опустить меч. Тот повиновался с видимой неохотой, опустил голову, заворчал, как хищник, у которого отобрали добычу. Торжественно зазвучал голос Аурангзеба: — Я уважаю законы и обычаи. Я знаю, что в мирное время мы не можем казнить пленника без суда, коль скоро он не захвачен в сражении, на поле боя. Я даю тебе выбор: ты можешь умереть в тюрьме, а можешь пройти испытания и получить свободу. — Я готов к испытаниям, — сказал Траванкор. Он не разочаровал Аурангзеба. Глаза дракона блеснули радостью. Если пленник погибнет во время испытаний, это будет знаком того, что судьба отступила. Его смерть станет освобождением для Аурангзеба от тяготеющего над ним предсказания. Стражники увели Траванкора. Аурангзеб долго смотрел в одну точку, словно пытался разглядеть там будущее. И произнес, обращаясь к самому себе: — Пятнадцать лет я охотился за ним. И вот наконец он у меня в руках. Подвергнем же его испытанию, которое окажется ему не по силам! Краем глаза он уловил движение. Красавица-дочь, повернув голову, пристально смотрела на отца. Он поднял бровь, как бы вопрошая: каково ее мнение? Девушка улыбнулась. Она хотела, чтобы этот юноша принадлежал ей. Если он пройдет испытание, дочь дракона найдет способ приручить хищника и привести его к ногам своего отца. И отец без слов понял ее намерение и благословил ее. Ошибки быть не могло: Траванкор узнал Светамбара с первого взгляда. Конь Рукмини! Свидетель их разговоров, свидетель тех клятв, что они давали друг другу помимо слов, взглядами, легкими прикосновениями рук… Конь, которого Рукмини сама вырастила, воспитала. Который был с ней в тот день, когда она пропала… Но теперь у Светамбара, кажется, появился новый хозяин. Мальчик лет шести, забавный, с круглым лицом и быстрыми смышлеными глазами. По тому, как он держал за узду Светамбара, Траванкор сразу понял: между мальчишкой и конем установилось взаимопонимание. Странно… Мальчика звали Ширван. Он родился всего восемь лет назад — от наложницы, которую Аурангзеб осчастливил лишь два раза. Эта девушка так и осталась служанкой, а ее сын бегал по всему городу, пользуясь полной свободой, и имел право входить во дворец беспрепятственно. Стражники знали его и баловали. Воины учили его своему искусству, больше забавляясь, нежели стараясь воспитать солдата. Ширван обладал веселым, общительным правом. Он умел жалеть людей — а это дар от доброй богини Дурги, поклоняться которой научила мальчика мать. Впрочем, с матерью, печальной, всегда погруженной в какие-то хлопоты, Ширван виделся редко. Он предпочитал знакомиться с людьми и болтать с ними обо всем на свете. Обаяние Ширвана было таково, что даже пленница со шрамом на шее, которая избегала людей, иногда останавливалась, чтобы поговорить с этим ребенком. Кроме того, Ширвану теперь — волей Аурангзеба — принадлежал Светамбар, поэтому Рукмини сама стремилась завязать с ним дружбу. Ребенок подбежал к пленнику, радуясь тому, что подвернулась возможность поглазеть на интересного человека поближе. Он слышал шум и даже видел, как Траванкора везут по городу, лицом к хвосту лошади, но это зрелище немногое сказало мальчугану. Ему хотелось увидеть лицо нового пленника, завянуть ему в глаза. Понять: страшный ли он, грустный ли… В Калимегдане, на окраине города, ближе к городской свалке, уже несколько месяцев жил один пленник. Он был страшный. Его взгляд был пустым, как будто все ему было безразлично. Этот, первый, пленник ни с кем не разговаривал. Только ругался, когда его били. Он был такой страшный, что мальчик даже не мог понять, молодой он или старый. Наверное, старый. Владыка Аурангзеб говорит: человека старят не годы, а те смерти, что прошли перед его глазами. Перед глазами того пленника прошло много смертей, и большинство убитых пали от его руки. А этот новый пленник — совсем другой. Он молодой, он полон надежды. Он гордый. Даже Аурангзеб не сможет его сломить. Ширван даже улыбнулся незнакомцу. НО тот смотрел не на мальчика — его глаза были прикованы к лошади. — Светамбар! — окликнул пленник коня. Конь насторожил уши, приветственно заржал, словно узнал чужака и обрадовался ему. И на лице пленного появилось выражение ответной радости. — Эй, паренек, откуда у тебя эта лошадь? — окликнул пленник Ширвана. Медленно, с большим достоинством, как и подобает воину, Ширван ответил: — Мой отец дал мне этого коня. Мой отец — владыка Аурангзеб, между прочим, а о моей матери не спрашивай, но она — достойная женщина. Всей душой потянулся Траванкор к Светамбару — первому живому существу, встреченному в Калимегдане, которое было ему родным. И невольно сорвалось у Траванкора: — Заботься о нем хорошенько. Это очень хороший конь. Можно подумать, Ширван и без того о своем коне не заботится! Мальчик вздернул брови, высокомерно повел плечами. Будут еще давать ему подобные советы! И вдруг поймал взгляд пленника. И осекся… Потому что впервые в жизни мальчик понял: иногда человек разговаривает не словами, а помимо слов. Вовсе не о том, что мальчик может оказаться недостаточно заботливым хозяином для своего коня, говорил пленник. Нет, иное распознал Ширван чутким детским сердцем. «Я знал этого коня. Мне дорог он. Полюби его так, как любил его я! Будем друзьями, коль скоро у нас нашелся общий друг!» Вот что хотел он сказать. И Ширван весело кивнул Траванкору. Тот уже не видел — стражники потащили его дальше, по направлению к подземной тюрьме: Глубокой яме, накрытой решеткой. Здесь Траванкор будет ожидать решения своей участи. До слуха Ширвана донеслась последняя фраза, которую пленник выкрикнул уже уходя вслед за стражами: — Давай ему красную траву — он ее любит! Решетка опустилась над головой Траванкора. Настали сумерки. Он не знал, как долго просидел в яме. Наверное, не слишком долго. Он думал о Светамбаре, о девушке, которой некогда принадлежал конь… Рукмини! Что с ней случилось? Кем она теперь стала, какую жизнь ведет? А вдруг тот мальчик что-нибудь знает о ней? Но расспрашивать его опасно. Может разболтать, и тогда Рукмини не поздоровится. Если она здесь, в Калимегдане, то участь ее, скорее всего, печальна. Даже если она не рабыня, даже если сделалась, хотя бы и помимо своей воли, женой кого-то из здешних воинов, ей все равно следует остерегаться — и своего мужа, и других женщин… Поэтому Траванкор решил ничего не спрашивать о Рукмини у нового хозяина Свегамбара. А мальчишка, как будто его призвали мысли Траванкора, — тут как тут. Любопытство оказалось сильнее осторожности. Ширван избавился от материнских забот — мать непременно желала накормить его, умыть и уложить спать, — сбежал из дворца и тут же пробрался к подземной тюрьме. Просунул веточку между прутьями, пощекотал пленнику висок. Траванкор открыл глаза. Несколько мгновений пристально смотрел в смеющееся лицо паренька, а затем, быстро подобрав какую-то палочку, валявшуюся на земляном полу, отразил «удар». Ширван весело напал на него. Сделал выпад, другой. Сражался неумело, но довольно бойко. Если будет тренироваться и дальше — хороший воин вырастет. Траванкор замечтался и пропустил очередную атаку. Прутик Ширвана коснулся его груди, и пленник, издав жуткий булькающий звук, словно ему перерезали горло, навзничь повалился на землю. Ширван расхохотался. Дети и слуги часто заключают тайные, невидимые взгляду взрослых союзы. И те и другие на подневольном положении, и те и другие имеют множество крохотных секретов. Не будь таких союзов, не смогли бы они и десятой части сделать того, что вытворяют втайне. И детство было бы менее веселым, и участь слуг была бы куда более безотрадной. Светамбар действительно стал общим другом у Ширвана и Рукмини. Мальчик и девушка частенько встречались и болтали: и о лошадях, и обо всем на свете. Наутро после того дня, как пленник появился в Калимегдане, Ширван отыскал Рукмини у реки. Девушка несла ведро с водой, но остановилась, заметив Светамбара и его нового хозяина. Мальчик деловито скармливал коню пучок красной травы. Завидев Рукмини, махнул ей рукой, и конь потянулся за детской ручкой, в которой осталось еще угощение. — Послушай, Рукмини, что страншх случилось! Откуда тот человек узнал, что мой конь любит красную траву? — крикнул Ширван. — Как ты думаешь, есть люди, которые чгтают чужие мысли? Или мысли лошадей? Рукмини остановилась. — Какой человек? О ком ты говоришь, Ширван? Странно ударило сердце у нее в груди. Столько времени прошло с тех пор, как она видела знакомое лицо, и вдруг — известие о ком-то, кому известны пристрастия Светамбара. — Что за человек? О ком ты говоришь, Ширван? — повторила девушка, замирая. — Объясни толком, и я расскажу тебе сказку об одном старике, который знал все мысли животных… — Ну, это пленник, — с важным видом объяснил Ширван. — Я говорил с ним, между прочим. И стражники меня не отгоняли, потому что уважают моего отца и даже мою мать. Ну и меня, конечно, ведь они знают, что из меня вырастет воин… Тебе это известно, Рукмини? Он подбоченился. Рукмини смотрела на него со странной смесью нетерпения, недоверия и любви. Мальчишка, несмотря на то, что был сыном Аурангзеба, нравился ей. Он всегда был добрым и только время от времени принимался строить из себя великого воина. Получалось забавно. — Пленник узнал моего Светамбара, — добавил Ширван, быстро забывая о необходимости принимать величественную позу. — Этого не может быть, — медленно выговорила Рукмини, обращаясь больше к самой себе. Чего не может быть? Что Траванкор здесь и попал в плен? Но если это случилось… Рукмини любой ценой должна спасти его! — Ему назначено испытание, — продолжал мальчик. — Хочешь — посмотрим? Никто еще не выдерживал. Но у него есть возможность погибнуть со славой, а это — возвышающее душу зрелище, как говорит мой отец. Рукмини на миг закрыла глаза, и тотчас перед его взором встал Траванкор. «Ты пахнешь луной»… Она качнула головой, отгоняя видение. И, сделав над собой усилие, улыбнулась Ширвану: — А хочешь сделаем так, что все узнают: твой конь — самый лучший в мире? Глаза Ширвана загорелись: — Как? — Я знаю, как, — заверила его Рукмини. — Слушай… И, наклонившись к самому уху мальчика, быстро зашептала. Радостная улыбка появилась на лице Ширвана, как будто Рукмини научила его — как прославиться вместе со своим конем… Посмотреть на испытание собралось множество народу. Воины теснились за двумя рядами лучников, выстроившихся в два ряда — как раз с таким расчетом, чтобы между этими рядами по открытому проходу мог проехать всадник. Простой люд толпился за спинами. Всем охота было поглядеть, какая по счету стрела убьет пленника: первая, вторая… может быть, доживет до пятой? Чачака с силой кусала свою трубку, так что десны болели. Настал день, когда ее любимый сын будет отомщен! Ждать уже оставалось недолго. Скоро, пронзенный стрелами, убийца Шраддхи падет на землю, и слуги отволокут его тело подальше. Тогда старая женщина наконец сможет спокойно закрыть глаза. Она увидит достаточно. На высоком троне, установленном на краю дворцовой площади, восседал Аурангзеб. Бесстрастно взирал на картину, что разворачивалась перед его взором. Еще один лик судьбы. Аурангзеб не из тех, кто отводит глаза: не дрогнув он будет смотреть до конца. Наконец началось! Двое стражников вывели Светамбара, на котором сидел Траванкор. Чачака не поверила сперва собственным глазам. Повернулась к дерзкому сыну служанки, прошипела: — Это же твоя лошадь! Мальчишка одарил ее радостной улыбкой. Сегодня и для него самого — великий день, ибо сегодня все в степи узнают, что он, Ширван, владеет лучшим конем на свете! Молодец эта Рукмини. Хороший совет дала. Светамбар, как птица, пронесет седока через испытание. Разве не счастье — владеть таким конем? — Да, — гордо подтвердил мальчик. — Это мой. Он не видел, как побледнела Рукмини, — девушка затерялась в толпе. Увидел бы — удивился: Ширван не сомневался в победе. Не всадника — Светамбара, разумеется. До самого пленника Ширвану было очень немного дела: юноша, с которым Ширван фехтовал прутиками, представлялся мальчику персонажем какой-то волшебной сказки. А сказочные герои, как известно, не умирают. А если и умирают — всегда есть возможность вернуться в начало истории, когда они еще живы. Так что переживать незачем. По знаку Аурангзеба стражники отпустили поводья. Прикрываясь щитом, Траванкор помчался по проходу между лучниками. Вот и все… Сейчас он умрет. Первый лучник выпустил стрелу. Траванкор прижался к гриве коня и отбил стрелу щитом. Воины неодобрительно загудели: им не понравилась чужая удаль. Да и смотреть, как промахнулся товарищ, — тоже радости мало. Не останавливаясь ни на миг, Траванкор резко откинулся в седле назад. В пустоту улетела вторая стрела, только зря была выпущена. Крики стали громче. Траванкор не слышал чужих голосов, не замечал чужих глаз. Как и учил его когда-то Шлока, он слушал лишь себя да окружающий мир. Время странно замедлилось в том клочке пространства, где сейчас находился молодой воин. И медленно летели сквозь тугой воздух стрелы, одна за другой. Это со стороны, возможно, казалось, что пленник двигается быстрее нападающей змеи. Для Траванкора все обстояло иначе. Напряжением всей воли он ощущал замысел следующего из лучников еще прежде, чем стрела срывалась с тетивы. Вот всадник соскользнул с седла, прижался к боку лошади, и четвертая стрела просвистела мимо. Последний лучник из первого ряда оказался чуть удачливее, но Траванкор даже не стал уклоняться от этого выстрела и просто принял стрелу в щит. Толпа вокруг неистово ревела. Нет, никто здесь не желал пленнику победы, но… больно уж лихо он уворачивался! Тут у кого угодно кровь вскипит. Крик сам рвется на волю из глотки. Второй ряд лучников вышел вперед. Испытание продолжалось. Может быть, теперь, когда Траванкор устал, он допустит промах. Достаточно одной-единственной оплошки, и пленник мертв. Многие испытывали своего рода благодарность к этому юноше за то великолепное зрелище, которое он представил. Когда он погибнет, его похоронят с честыо. Новая стрела воткнулась в щит, и теперь уже две стрелы торчали в нем. Покачивались, мешая быстроте движений всадника. Аучники стреляли гораздо быстрее, чем прежде. Они почти не делали перерывов между выстрелами. Коль скоро проходящий испытание оказался так ловок, следует усилить нажим — может, он все же не устоит! Им казалось, что он издевается над ними, с такой легкостью он уходил от смертельных выстрелов. Как будто он заранее видел линии, по которым полетят стрелы! Как будто демоны чертили перед ним в воздухе тот путь, которым пройдет смерть, чтобы он успел увернуться! Сразу три стрелы, почти одновременно, впились в его щит. И тотчас же Траванкор резко повернулся в седле, ныряя почти под самые ноги лошади. Еще одна тщетная попытка убить дерзкого пленника. А пленник снова выпрямился и сидит в седле как ни в чем не бывало. И даже глаза у него не блестят. Смотрит спокойно и сосредоточенно, как будто читает книгу или слушает поучение. Вне себя смотрит на происходящее Дигам. Ему кажется, будто его прилюдно опозорили. Столько времени он выслеживал убийцу брата! Столько сил потратил! Прибег к помощи предателя, поймал Траванкора сетью, притащил к ногам своего повелителя… и для чего? Для того, чтобы этот Траванкор ушел невредимым? Чтобы кровь Шраддхи осталась неотомщенной? Но Аурангзеб не может отпустить пленника! Он ведь говорил, сам говорил: «Наш долг — отомстить за Шраддху»! …Последняя стрела вонзилась в землю, не достигнув цели. Подъехав к трону Аурангзеба, Траванкор спрыгнул с коня. Чачака величественно встала, вынула трубку изо рта, поджала губы. Что решит сейчас властитель Калимегдана? Неужто отпустит своего врага на все четыре стороны? Аурангзеб смотрел на Траванкора и молчал. Долго молчал. Так долго, что безмолвие сгустилось в воздухе, повисло почти зримо, точно знамя в безветренный день. Протяни руку — и коснись. Наконец губы золотого дракона шевельнулись. Сейчас он изречет свой приговор. Он, так величаво ратовавший за соблюдение всех законов и обычаев! Он, загадавший пленному воину три загадки. Траванкор знал, что дракон постарается обмануть его. Ждал — каким будет этот обман. И готов был отразить новый удар. — Ты ловкий и сильный воин, — медленно произнес Аурангзеб. — Никто не выходил победителем из этого испытания. Ты первый. По нашим законам, я должен освободить тебя. — Нет! — тишину прорезал пронзительный крик. — Нет! Я требую, чтобы его казнили! Мать Шраддхи вскочила со своего места, метнулась вперед. Ярость пеной срывалась с ее темных сухих губ, глаза метали молнии. — Кровь Шраддхи ляжет на тебя! — вне себя кричала она в лицо повелителю Калимегдана. Еле сдерживая гнев, Аурангзеб чуть повернул голову и посмотрел на Чачаку. — Я уважаю твою старость, — промолвил он. — Но жажда мести ослепила тебя! Если мы нарушим закон, наши предки отвернутся от нас, и прервется вечная нить живых и мертвых. Даруя жизнь пленнику, Аурангзеб жертвовал чем-то большим, нежели желание мести. Он жертвовал собой — и знал, почему это делает. Ради того, чтобы цепь, связующая поколения потомков и предков, осталась в целости. Если Аурангзебу судьба погибнуть от волчонка, ставшего волком, — он отдаст свою жизнь. Так суждено, и предреченное сбудется. Пленник доказал это. Если только… Глаза дракона блеснули, и Траванкор, внимательно наблюдавший за ним, сразу насторожился. Так и есть! Аурангзеб нашел новую уловку. — Испытай судьбу в поединке. У нас есть воин, которого никто еще не смог победить. Если ты окажешься лучше, чем он, — я склонюсь перед тобой и отпущу тебя на волю. Я признаю силу судьбы, о воин из пророчества! Я признаю твою победу. |
||
|