"Воин из пророчества" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)

Глава тринадцатая Святилище Кали

Санкара не спешил. Времени у него было достаточно, а допустить ошибку в ритуале он не хотел, поскольку любая неточность могла быть чревата непредсказуемыми последствиями. Хорошо жрецам, которые имеют дело с богами менее могущественными — и куда более снисходительными к людям, нежели Кали! Например, бог огня Агни, покровитель домашнего очага. Агни способен оценить просто доброе отношение людей, их желание угодить ему. И даже если жрецы Агни бывали небрежны в исполнении ритуалов, божество все равно оказывало им благодеяния, ибо видело: эти люди почитают его от всего сердца.

Другое дело — Кали, способная разорвать на клочки человека, просто-напросто не угадавшего желание своей повелительницы. Каждый шаг в присутствии Черной Матери должен быть тщательно выверен и сделан с наивозможнейшей осторожностью.

И все же Санкара никогда не завидовал тем, кто служит низшим божествам. Он, Санкара, приближен к величайшим силам, управляющим Вселенной, — к силам Разрушения. Обычный человек даже представить себе не может всей мощи, всего размаха этих таинственных и неодолимых сил.

Санкара, в отличие от многих себе подобых, никогда не был особенно честолюбив. Честолюбив — в том смысле, который вкладывал в это понятие Конан, когда рассуждал о жрецах. Санкара не рвался к верховной власти, не стремился управлять судьбами людей, действуя от имени своей богини. Для Санкары главным было приобщение к силе богини, к ее способности разрушать целые миры — не говоря уж о человеческих жизнях. Если можно так выразиться, Санкара «дышал» волей Кали, находил в ней неисчерпаемый живительный источник для себя самого.

Он остановился возле храма. Ратарах, всю дорогу бежавший за лошадью жреца, тяжело переводил дыхание. Лицо у мальчика горело, капли пота, покрывшие тело, жгли кожу и казались раскаленными.

Серые каменные колонны храма были увиты растениями. Ярко-красные и ярко-желтые цветы с мясистыми лепестками выглядели так, словно были ядовитыми; более того — они казались хищниками, что выслеживают добычу. При виде их не хотелось подойти ближе и вдохнуть исходящие от них ароматы. Напротив, чувствительной душе они внушали страх.

И когда Ратарах подошел поближе, он ощутил запах гнили. Эти растения пахли разложением. Мальчик слышал о таких. Они привлекают своим запахом мух, что любят садиться на падаль, и когда одураченное насекомое оказывается возле цветка, лепестки смыкаются над жертвой.

Юноша содрогнулся и поскорее отошел подальше — как будто сам был мухой, боявшейся плотоядного растения. Тем временем Санкара наклонился над зачарованной Рукмини. Девушка по-прежнему оставалась в обличии статуи, однако — и Санкара знал об этом — испытывала в полной мере и страх, и боль. Это и требовалось жрецу для совершения ритуала.

Но сперва следовало решить, как поступить с ее братом.

Санкара не долго колебался. У него было припасено одно заклятье, посвящающее человека силам Кали, и он решил испробовать свое знание на пленнике.

— Идем, — кивнул жрец мальчику, и Ратарах, замирая от ужаса, вошел под своды храма.

Здесь было тихо и прохладно. Скоро, несмотря на то, что в джунглях царила удушливая жаpa, Ратараха начала бить холодная дрожь, по коже побежали мурашки.

В полумраке виднелась гигантская статуя уродливой свирепой богини. Груды белых черепов — настоящих человеческих черепов, а также костей животных — белела у ее ног. Ступни и ладони богини, вывернутые в танце, были выкрашены красной краской. Глаза статуи как будто пристально следили за каждым движением людей.

Ратарах остановился посреди храма, под отверстием в высоком коническом куполе. Из этого отверстия лился яркий солнечный свет. Однако даже сиянию вендийского дня не под силу было рассеять тьму, что царила в святилище Черной Матери.

Санкара приблизился к статуе и, встав перед ней на колени, воздел руки.

— О Черная Мать, о великая Кали, я готов выполнить твое желание! — воззвал жрец. — Будь благосклонна ко мне так, как была добра ко мне раньше! Знай, что у тебя нет и не было более верного раба, чем Санкара!

Еле заметная волна красного жара пробежала по черному телу богини. Заметив это, Ратарах закостенел от ужаса.

— Помоги же мне, о Черная Мать, посвятить служению этого юношу! — продолжал Санкара, не обращая внимания на пленника.

Ратарах смятенно подумал о том, что еще не поздно убежать… Теперь, пока жрец поглощен своими молитвами, он вряд ли обращает внимание на то, что происходит вокруг. Остается лишь сделать несколько шагов к выходу…

На миг Ратарах подумал о сестре, беспомощно лежавшей в траве у порога храма. Что ж, юноша ничем не в силах ей помочь. Ему не поднять статую, не утащить ее в джунгли. И даже если ему удастся это сделать — кто снимет с Рукмини заклятье? Лучше уж спастись самому и потом привести помощь.

Ратарах принял решение и хотел уже исполнить задуманное, но понял, что ноги его приросли к полу. Он не мог по собственной воле Двинуться с места.

Санкара молился богине томительно долго. Наконец жрец завершил свои хвалебные гимны в честь Черной Матери и повернулся к пленнику.

— Подойди ко мне, — приказал он негромко.

И Ратарах послушно шагнул к служителю Кали.

У губ пленника оказалась плоская чашка с каким-то питьем. Ратарах вдруг понял, что давно страдает от жажды. Он посмотрел на жидкость, плескавшую в чашке, по прикоснуться к ней не посмел. Ему стало очевидно, что отныне он не сможет сделать ни шагу без позволения Санкары. Жизнь Ратараха целиком и полностью находилась в руках жреца.

Мальчик перевел взгляд на своего господина. Санкара позволил: «Пей!» — и Ратарах жадно выпил.

Усталость, страх — все сразу отступило, и Ратарах даже засмеялся от облегчения. Как же он был глуп, если испытывал ужас в этом чудесном убежище! Разве богиня не укроет его от всех житейских невзгод? Разве Кали не даст ему силу? Не пошлет ему питье? Ратараху не хотелось покидать жилище богини. Здесь он мечтал отныне жить и умереть.

И тут Санкара взял его лицо в ладони и обратил к себе. Ратарах уставился в бездонные глаза жреца и, казалось, утонул в них. Его воля полностью подчинилась воле Санкары.

— Ты будешь делать все, что я прикажу, — сказал Санкара.

— Да, мой господин, — прошептал Ратарах.

— И тогда ты получишь награду.

— Да, мой господин.

— А что с тобой будет, если ты пойдешь против моей воли?

— Я буду наказан, мой господин.

— Ты пойдешь против моей воли?

— Никогда, мой господин! Выполнять волю моего господина и волю Черной Матери — это мое самое сокровенное желание.

— А если ты не будешь знать, в чем сейчас состоит моя воля? Как ты поступишь?

— Черная Мать не позволит мне не угадать волю моего господина.

— Хорошо, — обронил Санкара и отпустил Ратараха. Мальчик уселся на полу храма и стеклянными глазами принялся следить за происходящим.

Санкара поднялся и вышел. Он отсутствовал совсем недолго и скоро вернулся с неподвижной Рукмини. За все это время Ратарах не шевельнулся, как будто он тоже обратился в статую.

— Помоги мне уложить ее на алтарь, — приказал Санкара.

Ратарах тотчас встал и начал прислуживать своему новому господину. Вместе они устроили Рукмини на широком алтарном камне, потемневшем от крови множества жертв. На углах алтаря имелись кольца, к которым привязывали руки и ноги жертвы, но сейчас в них не было надобности, коль скоро жертва не в состоянии была пошевелиться.

Вдоль всего камня были проложены желобки для стока крови, внизу имелись крохотные чашечки, в которые собиралась кровь. Ею потом красили ступни ног танцующей богини.

Рукмини неподвижно смотрела на статую. Как ни желала она не видеть страшный образ богини, она не в состоянии была ни отвести взгляда, ни закрыть глаза. Злые чары удерживали ее в одном и том же положении.

Сердце Рукмини сжималось от невыразимого ужаса..

Она видела, что богиня глядит на нее с жадностью. Длинный язык, высунутый из распахнутого зубастого рта, подергивался от нетерпения. В вытаращенных глазах мелькало сладострастие. Кали ожидала свою трапезу.

Громко распевая гимн во славу Кали, Санкара начал выводить кончиком острого ножа узоры на теле Рукмини. Сейчас, пока девушка еще оставалась заколдованной, и ее тело оцепенело, наподобие статуи, эти узоры никак не проявляются. Но стоит жрецу снять чары, и вся кожа жертвы будет разрисована кровавыми линиями. Кали понравится жертва, украшенная таким образом!

Внезапно ритуал был прерван.

На пороге храма послышались громкие голоса. Какой-то мужчина яростно воскликнул:

— Кром! Логово колдуна!

Второй отозвался:

— Они там, внутри, все трое…

В полутемное помещение ворвались Конан и Арилье. Засверкали мечи.

— Конан, будь осторожен! — закричал Арилье, когда Санкара гневно повернулся в сторону непрошенных гостей. — Это очень сильный маг.

— Нет такого мага, который устоял бы под ударом доброй киммерийской стали, — отозвался северянин, вращая мечом в руке. — Пусть попробует!

Санкара открыл рот, желая произнести заклинание — или, быть может, обратить к Кали молитву, — но ничего сказать не успел. Арилье бросился к нему с занесенным мечом. Оборвав речь на полуслове, Санкара ловко отпрыгнул в сторону. У жреца не было никакого оружия, которым он мог бы защититься, и только это удержало Арилье от смертельного удара. Благородное сердце юноши противилось убийству безоружного человека.

Конан, однако, не был таким идеалистом. За долгие годы странствий но всем миру он имел возможность убедиться в том, что ни один жрец, ни один колдун никогда не бывает по-настоящему безоружен.

И точно! Санкара снова схватился за ритуальный нож и направил острие в сторону своих врагов. Это был каменный нож со сложными узорами на медной рукояти. Санкара даже не приблизился к Арилье. Жрец только взмахнул мечом, и по руке Арилье пробежала длинная болезненная царапина, с которой быстро закапала кровь.

Санкара засмеялся. Арилье вскрикнул, однако меча не выронил. Санкара сделал второе движение, крест-накрест, и через грудь Арилье пролегла новая рана, глубже прежней. Юноша тяжело задышал.

Медлить больше было нельзя, и Конан, подскочив к жрецу сзади, одним могучим ударом снес голову ему с плеч. Киммерийцу показалось, что его клинок входит не в человеческую плоть, а в деревянный чурбан. Но спустя миг голова жреца покатилась по полу и остановилась иод ногой у богини Кали.

И тут Кали широко усмехнулась, высунула свой язык еще дальше и, шевельнув ногой, опустила ступню на голову убитого жреца. Раздался громкий хруст: Кали раздавила голову. Брызнул мозг, осколки костей рассыпались по храму. Затем Кали вновь подняла ногу и застыла в прежней позе страшного танца.

Безголовое тело, извергая фонтаны темной крови, повалилось у стены храма.

Арилье с ужасом глядел на происходящее. Он вдруг зашатался и осел на пол. Копан наклонился, чтобы обтереть меч об одежду убитого жреца. Затем выпрямился и обнаружил своего спутника обессиленным от боли и переживаний.

— Приди в себя! — громко сказал ему варвар.

— Это магия, — пробормотал Арилье. — Отец говорил мне, но я прежде не вполне верил…

— Ну так поверь! — оборвал Конан. — Потому что где-то здесь находится твоя возлюбленная…

— Она не моя возлюбленная, — вздохнул Арилье.

Конан не обратил внимание на эту тонкость.

— В общем, здесь Рукмини и ее брат, и мы с тобой должны освободить их.

Киммериец огляделся по сторонам. Пленники были так неподвижны, что, увлеченные схваткой, оба воина не сразу обнаружили их. Первой очнулась Рукмини.

Девушка пошевелилась на алтарном камне и с громким стоном села. Она была совершенно обнажена и залита кровью. Кровь сочилась из множества крохотных ранок, оставленных ножом Санкары. После смерти жреца заклятье, делавшее девушку подобной статуе из камня, исчезло, зато раны, нанесенные Рукмини, никуда не пропали. Теперь каждая из них обагрилась кровью, и Рукмини казалась одетой в красные одежды.

Арилье бросился к ней и подхватил ее в объятия.

— Рукмини! Ты жива!

Она всхлипнула, прижавшись лицом к его груди.

— Я знала, что ты придешь за мной, Арилье.

— Откуда ты могла это знать?

— Я знала, — таинственно повторила она.

— Где твой брат? — спросил Арилье, чуть отстранив ее от себя и оглядываясь но сторонам.

— Он был со мной, — растерянно ответила Рукмини.

— Я здесь. — Ратарах вышел из-за статуи божества, где прятался во время короткой расправы со жрецом. — Я здесь.

Он выглядел немного странно. Глаза его блуждали, губы посерели, лицо казалось очень бледным. И, что уж совсем не вязалось с веселым и открытым нравом Ратараха, — мальчик совершенно не рад был видеть своих избавителей.

Но ни Конану, ни Арилье, ни даже Рукмини поведение мальчика не показалось странным. Еще бы! Ведь он, почти совсем ребенок, пережил такой ужас! Он был в плену, ему грозила смерть, а потом он стал свидетелем жуткой сцены в храме, где оживает статуя Черной Матери…

— Нам нужно торопиться, — предупредил Конан. — Не знаю, что там задумывают наши враги, но одно мне известно точно: все эти жрецы очень хорошо чувствуют, когда с кем-то из их проклятого племени происходит беда. — Киммериец оглянулся на безголовое тело Санкары и ухмыльнулся. — И, сдается мне, с одним из этой шайки ДЕЙСТВИТЕЛЬНО случилась беда…

— Думаешь, скоро сюда нагрянут другие жрецы? — спросил Арилье.

— Или воины Аурангзеба, — кивнул Конан.

Арилье ласково провел рукой по волосам Рукмини.

— Я отдам тебе мой плащ. Закутаешься и поедешь со мной на одном коне, хорошо?

— Хорошо…

Она вздохнула. Арилье понял, какой вопрос рвется у нее с языка — и о чем она не решается спросить. И юноша ответил, не дожидаясь вопроса:

— Войска Аурангзеба отошли от стен Патампура. Произошло настоящее чудо! Враги согласились на поединок чести. Со стороны Калимегдана выступал Шраддха, с нашей стороны — Траванкор. И… Шраддха убит!

Рукмини ахнула.

— Повтори! Повтори, что ты сказал!

— Траванкор убил Шраддху в поединке чести, и враги вынуждены были отойти от стен Патампура. Вот что я сказал, Рукмини!

Ее глаза засияли.

— Ты знаешь, что это означает? Траванкор спас не только родной город, он спас и меня — ведь я считалась пленницей Шраддхи, пока этот проклятый жрец не увел меня с собой…

— Все позади, — сказал Арилье. — Все позади, милая. Мы возвращаемся домой.

Беглецы торопились поскорее покинуть страшное место.

Конан предлагал поджечь храм, но Арилье воспротивился этому.

— Мы не знаем, как поведет себя богиня, если люди поднимут руку на ее истукан.

— Да что она может, ваша богиня! — презрительно хмыкнул киммериец. — Если мы уничтожим статую, то ничего она больше сделать с нами не сможет.

Однако Арилье продолжал качать головой.

— Оставим лучше все как есть. Сказать по правде, я боюсь вмешиваться в дела жрецов.

— Мы уже в них вмешались, не забыл? — Конан кивнул на девушку, освобожденную из рук Санкары.

— Это другое, — нахмурился Арилье. — Одно дело — убить человека, другое дело — разрушить храм. Прошу тебя, Копан, оставь все как есть.

И Конан не стал настаивать. По большей части — потому, что спешил обратно в Патампур, а вовсе не потому, что был согласен с суеверным Арилье.

Первый час они пробирались сквозь джунгли без особенных происшествий, но затем стало очевидно, что Ратарах сильно устал и ослаб от всего пережитого, поэтому он не может двигаться дальше.

— Мне нужно как можно скорее вернуться в город, — озабоченно произнес Конан. — Я против того, чтобы делать остановки. Поедем дальше.

— Нет, — воспротивилась Рукмини. Девушка прямо на глазах оживала и превращалась в прежнюю Рукмини, своевольную и дерзкую. — Это же мой брат! Он еще почти совсем мальчик, и к тому же перенес слишком много…

— Кажется, мы все перенесли достаточно испытаний, но почему-то один только Ратарах позволил себе раскиснуть, — возмутился Конан. — Какой же воин вырастет из мальчишки, если он ведет себя подобно избалованной девчонке? Подумала бы лучше об этом, прежде чем кудахтать над ним.

Рукмини густо покраснела, а Арилье вступился за подругу:

— Нет, Конан, ты неправ. Ты судишь всех по себе. И забываешь о том, что ты — могучий воин, мужчина в расцвете лет. Не всем под силу подобные приключения.

— Что ты предлагаешь? Остановиться здесь? Может быть, построим хижину в джунглях и будем жить здесь, наподобие обезьянок, счастливой семьей? — осклабился варвар. — Наше место — в Патампуре. Траванкор нуждается в нас.

Он пристально посмотрел на Рукмини. Но преданность девушки младшему брату была такова, что даже упоминание имени ее любимого не заставило ее дрогнуть.

— Траванкор подождет меня еще несколько дней, — твердо произнесла Рукмини. — Я останусь с братом и буду выхаживать его, пока ему не станет легче. А ты, Конан, возвращайся в Патампур. В конце концов, у тебя там действительно остались дела. Траванкор более нуждается в хорошем военном советнике и полководце, нежели в женщине…

Арилье грустно вздохнул. Конан встретился с юношей глазами. Северянин без слов понял молодого воина. Для Арилье эта остановка в джунглях — последняя возможность побыть наедине с Рукмини, до того, как она вернется в город, к Траванкору, pi станет женой владыки Патампура.

— Что ж, будьте осторожны, — сказал молодым людям на прощание варвар. — Полагаю, ты, Арилье, сумеешь защитить их.

Арилье улыбнулся и приложил ладонь к сердцу.

— Спит?

— Кажется, спит…

Заботливый шепот сестры. Сколько раз Ратарах засыпал, слыша, как Рукмини где-то поблизости хлопочет по хозяйству! У девушки почти такой же голос, как и у их матери: грудной, ласковый.

Но сейчас Ратарах не спал, только притворялся. Разумеется, как и все младшие братья, он был осведомлен о том, кто влюблен в его сестер, гораздо лучше самих девушек. И сейчас собирался воспользоваться этим.

На миг давнее воспоминание захватило его. Он подумал о своем детстве, которое провел в отцовском доме, рядом с Рукмини, о том, как старшая сестра возилась с ним, мастерила ему игрушки, показывала, как стрелять из лука… Но доброе чувство появилось в искалеченной колдовством душе Ратараха лишь на миг. Как будто издалека окликнули его, и расстояние до неизнаваемости изменило и приглушило голос…

Нет, ничто не связывает Ратараха с этими людьми! Они для него чужие. Только одно желание живет в сердце юноши: выполнить волю своего господина. Он не чувствовал, что жрец Санкара умер. Даже оттуда, из Серых Миров, не отрываясь, смотрел он на своего раба и приказывал ему…

Ратарах напрягся, пытаясь понять, в чем именно сейчас состоит воля Санкары. А выполнить приказание — необходимо, потому что в противном случае страшной будет кара богини Кали!

Ратарах не сразу понял, что улыбается в темноте. Он догадался об этом лишь по тому, что у него вдруг заболели скулы: оказывается, он изо всех сил растягивал губы в усмешке. Конан был прав, этот неотесанный чурбан-киммериец: врагам Санкары следовало уничтожить не только смертное тело жреца, но и идола богини. Пока статуя стоит в храме, Кали может влиять на посвященных ей людей.

И коль скоро идол цел и невредим, Ратарах полностью принадлежит свирепой богине. Он знает, что ему делать.

Под покровом ночи, дождавшись, чтобы Рукмини и Арилье, убежденные в том, что раненый спит, погрузились в тихую, дружескую беседу, Ратарах выбрался из-под плаща, в который его закутали. Проскользнул к лошади Арилье, забрался в седло. И очень осторожно, заклиная коня двигаться бесшумно, отправился прочь.

Его путь лежал к Калимегдану.

Утро не предвещало беды. Рукмини открыла глаза, и первое, что она увидела, был Арилье. Молодой воин так и не ложился спать: он дорожил каждым мгновением, проведенным рядом с Рукмини. Встретившись с ней взглядом, он улыбнулся так нежно и весело, что у нее вдруг защемило сердце от печальных предчувствий.

— Что с тобой? — спросил он. — Разве ты не счастлива?

— Да… — Она глубоко вздохнула. — Я счастлива, и мне хочется, чтобы счастливы были все вокруг.

— Так и есть, — заверил ее Арилье.

Она качнула головой.

— Почему-то мне кажется, что у тебя на сердце глубокая грусть, Арилье.

Радость озарила его лицо. Рукмини, сама того не зная, преподнесла ему огромный подарок!

— Ты так глубоко можешь проникать в мое сердце, Рукмини! Это значит…

— Это значит, что мы с тобой — очень близкие друзья, Арилье. Порой ты мне ближе, чем брат.

— Какой мужчина может быть ближе для девушки, чем родной брат?

— Сестра! — сказала Рукмини, и оба они засмеялись.

Как ни печалила Арилье скорая разлука с той, которая предназначена в жены другу, добрый нрав не позволял парню подолгу расстраиваться. Казалось, он просто не мог упустить ни малейшей возможности улыбнуться, засмеяться.

И вдруг Рукмини насторожилась.

— Мне кажется, Ратарах не дышит.

— Боги! Ты всю ночь слушала, как он дышит?

— Я к этому приучена, — серьезно отозвалась девушка. — Не забывай, у меня младшая сестра и младший брат. Когда матушке нездоровилось, я нянчилась с ними. И уж конечно, прислушивалась сквозь сон к тому, как они дышат. Не простудились ли, не плачут ли… А иногда ребенок просто перестает дышать, и это случается с ним во сне. К нему приходят злые духи и зажимают ему носик, и тогда ребенок умирает… Для того с детьми и сидят няньки, чтобы отгонять таких духов.

Она встала и приблизилась к скомканному на земле плащу.

— Его нет!

Арилье подошел поближе и тоже с удивлением уставился на брошенный плащ.

— Как же такое могло случиться? — Арилье перевел взор на девушку. — Он ведь был еле живой! Мы и задержались-то ради него… Что же произошло, Рукмини?

— Наверное, его похитили, — не слишком уверенно ответила Рукмини. — Впрочем, я тоже ничего не понимаю…

— Мой конь исчез! — воскликнул Арилье. — Твой брат сбежал, Рукмини.

— Невозможно. Просто невозможно! — Рукмини выглядела не просто огорченной — она была ошеломлена, сбита с толку. Произошло то, чего она вообще никак не ожидала. Землетрясение — и то не произвело бы на нее большее впечатление.

— Мы ведь не можем не верить собственным глазам, — указал Арилье рассудительно. — Нет твоего брата и моего коня. А вот и следы… Он уехал ночью, не сказав нам ни слова.

— Наверное, у него была причина поступить так, — вздохнула девушка.

— Мне это очень не нравится, Рукмини, — вздохнул Арилье. И с трудом решился высказать самое мрачное из своих подозрений: — А если твой брат перешел на сторону врага?

Хлесткая пощечина обожгла его лицо.

— Никогда не произноси подобных слов! — со слезами закричала Рукмини и бросилась бежать в джунгли. Куда угодно, лишь бы подальше от человека, который посмел оскорбить ее подобным предположением.

Арилье потер щеку, сокрушенно вздохнул. Он и сам понимал, что такого не может быть. Какой злой дух дернул его за язык? Теперь они с Рукмини в ссоре. Арилье с нескрываемой досадой думал о Ратарахе. Что там удумал непоседливый юнец? Для чего он сбежал? Решил стать героем? Странный способ… Если уж Ратараху так не терпится взять в руки оружие и встретиться с врагом лицом к лицу, Арилье может ему помочь. Сражения с Калимегданом еще не закончены, впереди — новые битвы. Раджа Аурангзеб — не из тех, кто отступается от намеченной цели, и одно-единственное поражение не заставит его переменить решение.

Что же случилось, в конце концов? Предательство — наиболее возможный ответ на этот жгучий вопрос…

— Рукмини! Вернись! — закричал Арилье. — Вернись, будем искать твоего брата!

Но Рукмини не отвечала.

И вдруг джунгли ожили. Между деревьями выступили лучники. Их было не менее пятнадцати человек. Каждая стрела была нацелена в сердце Арилье.

Молодой человек схватился за меч, решив дорого продать свою жизнь. У него не было времени задуматься над тем, откуда здесь взялись лучники Аурангзеба, кто привел их сюда. Он знал одно: сейчас он умрет. Они навсегда расстанутся с Рукмини — и при том расстанутся в ссоре.

Первая стрела ударила его в кисть правой руки, и Арилье выронил меч. Вторая стрела пронзила его плечо. Юноша упал на колени. В глазах у него потемнело. Последнее, что он видел, было растерянное бледное лицо Ратараха, сидевшего на коне рядом с воинами Аурангзеба.