Глава 1

За два года до описываемых событий. Прохладное лето 34-го.

Часовой, охраняющий аэродром в маленьком городке Невежье, не так давно именовавшийся Паневежисом, остановился, привлечённый странным синим светом, исходившим из амбразуры полуразвалившегося ДОТа. Он выставил перед собой винтовку, и, тщательно выговаривая трудные русские слова, спросил:

— Стой, кто идёт?

Солдат бы очень исполнительный и старательный. Из нового, уже местного, призыва, а потому Устав караульной службы знал наизусть, правда не всегда понимая значение русских слов. И с достоинством переносил все тяготы и лишения воинской службы, которые, в основном, состояли из лёгких подначек и тяжёлых побоев, принимаемых от сослуживцев.

Над фамилией смеются, придурки. Чего в ней смешного? Зато теперь никто не упрекнёт сына бывшего начальника политической полиции Литвы в национализме. Ведь и вправду хорошо звучит — Аарон Ибрагимович Галушкян-заде? От прежнего имени, как и от одиозного папочки, пришлось публично отказаться, осудив и проклянув. Оно и правильно, вдруг помешает военной карьере?

Ещё Арик сожалел, что в Великом Княжестве Литовском нет коммунистической партии, вступив в которую, можно было бы стремительно взлетать по карьерной лестнице, прыгая через несколько ступенек. Но и тут нашёлся великолепный выход — было отправлено письмо самому товарищу Сталину, с просьбой принять в заочные члены ВКП(б). Ответ из секретариата пришёл на удивление быстро, часа через два. В нём почерком командира полка, войскового старшины Хванского, было написано, что с такого-то числа товарищ Галушкян-заде может считать себя членом, так как именно им он и записан.

После этого служебное рвение Арика возросло, что он сейчас и доказывал:

— В восьмой раз спрашиваю — стой, кто идёт?

Подозрительная тишина была ответом. Часовой судорожно сжал винтовку, потом потрогал пальцем остриё штыка и, обливаясь холодным потом от грубого нарушения Устава, предупредил:

— Стой, колоть буду! — патроны пообещали выдать только по окончании третьего года службы. Все две штуки.

Доблестный служака вспомнил уроки, вдалбливаемые крепкими кулаками подпоручика Букваренко, произвёл предупреждающий укол в воздух, и сунул штык в светящуюся амбразуру. Там что-то недовольно заворчало, и трёхлинейку резко выдернуло из рук растерявшегося часового. А потом появилось страшное чудовище, на ходу пережёвывающее оружие громадными зубами.

Ужасный зверь выплюнул остатки железа, оскалился, и человеческим голосом произнёс:

— В нарядах сгною гниду!

Появившаяся через час смена нашла Арика сидящим на телеграфном столбе. Напрасно разводящий пытался достать его оттуда. На все просьбы и предложения Галушкян-заде отвечал смехом и пением "Интернационала" на мотив "Летки-Еньки". Вызванному начальнику караула унтер доложил:

— Не можем снять, Ваше благородие. И что только люди не творят, лишь бы от службы увильнуть.

Подпоручик Букваренко задумчиво закурил папиросу и посмотрел вверх:

— Попробуйте подманить банкой шпротов.

— А получится?

— Раньше всегда получалось.

— Ну а если не поможет?

— Тогда столб спилить, а этого орла на гауптвахту.

— Может быть, сразу в дурдом отправить, Ваше благородие?

Букваренко многообещающе улыбнулся:

— Это само собой. Но сначала на губу!

Такс неторопливо бежал по обочине пыльной дороги. Крылья, конечно, штука хорошая, и не так грязно, но махание ими так утомляет, что постоянно хочется кушать. Вот и сейчас нужно что-то срочно перекусить. А штык… — он калорийный, но невкусный. На любителя, для тех, кто предпочитает острую пищу. Очень жаль, что не успел доесть икру. Зернистая…. Каждая икринка лопается на языке, наполняя рот восхитительным маслянистым соком….

Он повёл длинной мордой, нюхая воздух. Так, что имеется в наличии из съестного? Слева доносятся запахи от полевой кухни. Нет, это не подойдёт, у такс желудок нежный, к овсянкам с перловками не приучен. Пусть сами едят, вегетарианцы. Или вот прямо по курсу стадо овец пасётся. И что интересно — седло молодого барашка, да под достойным соусом, да в одиночку…. Поэма! Пиршество тела и духа! А вот лошадиное, как не приготовь, жрать невозможно. Жестковато, и постоянно то застёжки попадаются, то стремена.

А вот это чем пахнет, так знакомо и не очень приятно? Шпалы? Кстати, а их специально так обрабатывают, или потом сверху поливают? И вообще — что такое шпалы? Деревянные бруски, на которых лежат рельсы? Нет, камрады, вы абсолютно не правы в своей прозаичности и приземлённости. Это не просто деревяшки, это прямая дорога к вокзалу, где обязательно должен быть ресторан или буфет. Да и куда им подеваться, если в прошлый раз было и то и другое? И официанты там настолько любезны и предупредительны в своём стремлении помочь ближнему, что роскошный обед из семи блюд, заказанный тогда хозяином, обошёлся в сущие пустяки.

Денег у Такса не было ни копейки, ввиду отсутствия карманов, в которых оные полагается держать, но это его абсолютно не смущало. Во-первых, он надеялся на хорошую память местного ресторатора. А во-вторых, кто-нибудь видел жлоба, берущего деньги с голодной собаки?

Нюх не подвёл. Вот в той стороне от железнодорожного полотна значительно меньше воняет. Ну конечно же, при приближении к станции проводники запирают туалеты. Такс решительно выбрал направление и прибавил в скорости, подгоняемый недовольным ворчанием пустого желудка.

Житие от Гавриила

Мы опоздали совсем на немного, часа на три. Это Изя виноват, вернее его патологическая жадность. Ну взял бы литра на три поменьше, глядишь и хватило бы энергии на более прицельное десантирование. Я имею ввиду во времени, а не в пространстве. Тут как раз полный порядок — мы появились на окраине аэродрома настолько точно, что едва не попали под падающий телеграфный столб.

Не знаю, для чего его спиливали, но солдат, распевающий революционные песни с жутким литовско-немецким акцентом, явно собирался вить там гнездо. И зачем было мешать человеку? Ну поёт…. Ну сидит…. Может у него пора нереста наступила? Лето ведь на дворе! Щепка на щепку, бабка на репку, мышка на Жучку, дедка на…. Тьфу! Какая только гадость в голову не приходит. А всего-то один раз по возвращении посмотрел новости в телевизоре, да и то по служебной надобности.

Как бы то ни было — мы прибыли. Лаврентий вытащил из саквояжа новейший и наисекретнейший таксометр, беззастенчиво уворованный из лаборатории технического отдела, и нажал несколько кнопок. Прибор обнадёживающе запиликал и засветился.

— Ну чего там, Палыч? — Изя нетерпеливо заглядывал через плечо.

— Да погоди ты, — Берия был невозмутим. — Сейчас поймаем направление движения и эмоциональный след. Ага, вот оно и есть.

На таксометре появилась зелёная стрелка, указывающая в сторону города, а потом послышался тревожный прерывистый гудок и замигала красная надпись — "Хочу жрать!" Лаврентий бросил на нас обеспокоенный взгляд. Не знаю, как у него это получилось одновременно, так как Изя стоял сзади, но получилось.

— Я бы порекомендовал поторопиться, Гавриил Родионович. Последствия могут быть непредсказуемы.

— И я про то же, согласился Израил, поднимая на плечо громадную сумку. — Пошли быстрее.

Но минут через пятнадцать его мнение кардинально изменилось. Изя матерно отзывался об изобретателях железной дороги, расположивших шпалы самым неудобным образом. Если наступать на каждую, то передвигаться мелкими семенящими шагами очень неудобно. А через одну — длины ног не хватает. Я дипломатично умолчал о том, что прекрасно знаю, с чьей именно подачи была расширена колея и уменьшено расстояние между шпалами. Только посоветовал матерящемуся напарнику:

— Баул свой выбрось, полегче будет.

От возмущения и негодования он покраснел, едва не выйдя из режима невидимости, и упрекнул:

— И это я слышу вместо благодарности?

— Тебе, быть может, ещё и премию выписать?

Напарник поправил сумку на плече, потом, не выдержав, поставил её на землю с такой силой, что содержимое её протестующее зазвенело.

— Осторожнее, Изяслав Родионович, — забеспокоился Берия.

— Один ты меня понимаешь, друг Лаврентий, — Изя отработанным долгими тренировками жестом промокнул выступившие слёзы шёлковым платочком с монограммой княгини Волконской. — А то этот сатрап….

Договорить он не успел. Из ближайших кустов на полотно выбежала троица весьма подозрительных личностей. Один остановился, чуть не сбив нас с ног, и начал осматривать местность в театральный бинокль, а двое других упали животом на насыпь принялись сноровисто подкапываться под рельсу.

— Лесные братья, — усмехнулся Лаврентий Павлович. — Они бы ещё с дамским лорнетом сюда пришли.

— А чего, они и в самом деле родственники? — Изя оглядел мужиков. — Не похожи.

— Ты что, историю совсем не знаешь? — Берия удивлённо поднял брови.

— Я её делаю, этого достаточно, — Израил с гордым видом сплюнул на сапоги наблюдателя.

Тот опустил голову, покрутил ей, а потом поднял лицо к небу, отыскивая наглую птичку. Лаврентий Павлович походя ткнул указательным пальцем под удобно подставленный кадык, а напарник, не долго думая, с силой саданул "лесного брата" в печень.

— Убьёшь ведь, — покачал я головой.

— Уже, — ответил Изя, выдёргивая тонкий стилет. — По законам военного времени.

— Могли бы допросить. Кто? Откуда? Зачем?

— Да ладно, Гавриил Родионович, — товарищ Берия показал пальцем вперёд. — У нас ещё двое есть. Зато я видел работу настоящего мастера. Тебе кто удар ставил, товарищ Раевский?

— Я сам кого хочешь научу. У меня, между прочим, сам Брут уроки брал. Смотри и запоминай, — напарник на ходу сделал два быстрых движения, а потом брезгливо отпихнул ногой мешок с взрывчаткой. — Дилетанты.

— И кого мы теперь допросим?

— Зачем? Ты что, собрался по лесам за бандитами бегать?

— Да плевать мне на все банды. А вдруг они нашего Такса видели? Где теперь его искать?

Изя показал пальцем строго вперёд:

— Там! Этот ориентир тебя устроит?

Над городом поднимался роскошный столб чёрного дыма.

— Давайте быстрее, он точно там, — скомандовал я. — Да брось ты свою сумку!

— Нельзя, — вступился за Израила Лаврентий Павлович. — Она с коньяком. Двадцать девять — число, приносящее удачу.

— Двадцать девять бутылок?

— Нет, Гавриил Родионович, литров.

И мы опять опоздали, на этот раз только на два часа. Видимо сказалась разница в скорости передвижения. Или тут зависит от длины ног? Но полюбоваться на слаженную работу храбрых пожарных успели вполне. К нашему приходу они уже вовсю поливали весело горящее здание вокзала, и заранее готовили багры для растаскивания брёвен. Европа, мать их за ногу, неужели нельзя было из кирпича построить? Или нужно было демократической Литве дотаскать имперские обноски?

Изя бережно замаскировал свой груз, подвесив его повыше, во избежание досадных недоразумений, и отправился руководить брандмейстерами. Это его любимое занятие со времён знаменитого пожара в Риме. В том, что вокзал выгорит до последней головешки, можно было не сомневаться. А мы с Лаврентием Павловичем решили найти свидетелей произошедшего.

Таковые отыскались очень быстро, и поражали разнообразием версий и своей словоохотливостью. Одни, за небольшое вознаграждение в советских рублях, были готовы поведать о чудовищном заговоре мирового троцкизма. Явки, пароли, фамилии резидентов — это за отдельную плату. Имя главного городского троцкиста, дирижёра местной хоровой капеллы мальчиков Борисоса Березовскаса, можно было узнать со значительной скидкой.

Другие же наоборот, уверяли что фанаты Льва Давидовича Бронштейна тут вовсе не причём, а во всём виновата проклятая буржуазия, не простившая владельцу ресторана сотрудничества с новой властью, заключавшееся в бесплатных обедах для коменданта города. Но гонорар за разоблачение пресловутой закулисы требовался уже в фунтах. Франки в последнее время имели неустойчивый курс и принимались неохотно.

Бесплатные версии с обвинением в поджоге вокзала уругвайской военщины или старой ведьмы Марты из ближайшего хутора нами просто не рассматривались, хотя некоторые из них были весьма интересны. Но мы хотели знать другое — не видел ли кто из опрашиваемых нашего Такса?

— Гиви, я напал на след! — сквозь густую толпу зевак, бесцеремонно работая локтями и раздавая иногда оплеухи, протискивался товарищ Раевский, замаскированный под деникинского капитана. За собой он вёл упитанного господина, по виду — врача. Что-то неуловимое выдавало в нём представителя самой гуманной профессии. Или походка и общая манера двигаться, или белый халат с торчащим из кармана стетоскопом.

— Позвольте представиться, — доктор ещё издалека поклонился, уронив с головы котелок. Пышные кудряшки, окружавшие солидную лысину, всколыхнулись в такт движению. — Коньков Игорь Петрович, профессор Второго Конотопского медицинского института.

— Вы видели нашу собачку? — я пожал руку подошедшему врачу.

— Не совсем, господин… э-э-э…?

— Генерал-майор. Но учтите, я здесь инкогнито.

— Понимаю, — Коньков улыбнулся. — Я и сам, в некотором роде…. Мобилизован добровольцем. Но это тоже тайна.

— Так что Вы видели, Игорь Петрович?

— Час назад меня вызвали сюда для оказания медицинской помощи местному ресторатору. К большому сожалению помочь не получилось. Он скончался за пять минут до моего прихода, так что пришлось просто зафиксировать летальный исход. Но при осмотре тела обнаружены следы от укусов.

— Бред, — возмутился я. — Охотничья собака может покусать в целях самообороны, но никогда не загрызёт человека насмерть.

— Позвольте, но никто этого и не утверждает. Диагноз поставлен чёткий и сомнений не вызывает. Смерть наступила в результате острого приступа амфибиотрахической асфиксии, причины которой неизвестны.

— Простите, — я решил уточнить. — Как название болезни? Она не заразна?

— Видите ли, — пояснил профессор. Это не совсем болезнь. Можно сказать проще — жаба задушила.

Житие от Израила

Пока Гаврила точил лясы и расшаркивался с заезжим медицинским светилом, мы с Лаврентием занялись делом. Таксометр выдал новое направление и эмоциональный след. Я бы даже уточнил — отпечаток следа, наложенный поверх чьей-то тихой паники. Так, во всяком случае, пояснил прибор. Палыч пытался добиться большего, задавая всё новые параметры поиска, но на экране высвечивалась одна и та же надпись — "Хау, я всё сказал". Пришлось довольствоваться малым. Но сначала предупредил непосредственного начальника:

— Товарищ Архангельский, тут у нас нарисовалось кое-что. Мы сходим, проверим?

Гиви кивнул не оборачиваясь:

— Хорошо, встречаемся через час на этом же месте.

Мы с Лаврентием Павловичем козырнули, обозначая перед посторонними субординацию, щёлкнули каблуками и отбыли. Правда, совсем недалеко, минут десять пешего хода. Проклятый прибор, невзлюбивший нас с первых же мгновений, злорадно пискнул, выдвинул откуда-то сбоку лазерную указку и направил луч на ближайший канализационный люк.

Берия спрятал таксометр в саквояж и заявил:

— Да он наверняка бракованный.

— Лаврентий, посмотри мне в глаза, — потребовал я. — Разве делать атомную бомбу было легче?

— Я туда не полезу, — ответил Палыч, не поднимая взгляда.

— Никто и не заставляет.

— Да? — за стёклами пенсне блеснула надежда.

— Конечно! Ты должен сделать это абсолютно добровольно. Вспомни, как наш Такс тебя любил. А вдруг он там лежит весь израненный, истекая кровью, с поломанными крыльями? Ждёт, надеется и верит, считает последние мгновения уходящей жизни, и часы, отделяющие его от спасения. Что ты творишь, Лаврентий Павлович? Разве можно убивать в собаке любовь к человечеству? Не бери грех на душу!

— Такс всегда был мизантропом, — упрямо сопротивлялся Берия, одновременно утирая бегущую по щеке слезинку.

— Ну хорошо, будь по-твоему, не любил он человечество, тем более всё и сразу. А нас?

Бывший железный сталинский нарком печально вздохнул, пробормотал что-то под нос по-грузински, и наклонился к люку, пытаясь его поддеть. Но этого не понадобилось, он сам со скрежетом сдвинулся в сторону и застыл. Лаврентий Палыч отскочил, выхватывая пистолет. Но я успел раньше, и уже держал зияющее отверстие под прицелом. Повисла напряжённая тишина, изредка прерываемая звоном пожарных машин со стороны вокзала.

— Изяслав Родионович, а может туда гранату бросить? — нарушил молчание Берия.

— С ума сошёл? А если это Такс?

Из люка показались дрожащие руки, и прерывистый голос прокричал:

— Нихт бросать граната! Их бин Такс! Я есть выползайт!

Палыч в недоумении почесал затылок, потом поправил пенсне стволом любимого парабеллума:

— Врёшь, собака! Самозванец!

Вслед за руками высунулась рыжая голова и на ломаном русском языке возмутилась:

— Я не есть самозванец. Натюрлих.

Мы быстро подхватили Лже-Такса под белы рученьки и приготовились к экстренному потрошению, рецептов которого знали превеликое множество. Как-нибудь на досуге учебник напишу. Но, к большому нашему сожалению, клиент и без того оказался безмерно словоохотливым.

Да, это действительно был Такс. Эммануил Людвиг фон Такс, уроженец славного города Мюнхена, с традиционным для немцев баронским титулом, восходящий, или уходящий, своими корнями к последнему баварскому королю. Услышав про родословную, товарищ Берия недобро усмехнулся и как-то хитро прищурился. Я сразу же забеспокоился:

— Лаврентий, а оно тебе надо?

Палыч состроил недоумённое лицо:

— Это про что, Изяслав Родионович? Что-то я не понимаю.

— Всё ты понимаешь. Только как чеховская Каштанка — сказать не можешь.

— А что тут говорить, представляешь перспективы? Можно неплохо развлечься. Вот, посмотри на него, ну чем не король?

Я посмотрел. Немец как немец. А что рыжий, так в их истории встречались личности и погаже. Было бы время, можно и заняться, не самый худший вариант. Ну и что, что в литовских кабаках официантом подрабатывал. Но некогда, просто некогда.

— Забудь, Лаврентий Павлович. А хочется развлечься — по лебедям сходи. Или напейся. А ещё лучше — совмести оба мероприятия. Хорошо отвлекает от ненужных мыслей.

— Грубый ты, товарищ Раевский.

— Ну, извини, что не лезу с нежными объятиями. Нам нужно найти собаку, а на остальное — наплевать.

Барон, напряжённо прислушивавшийся к разговору, вдруг радостно замахал головой и руками:

— Я, я. Я видеть собака. Айн кляйне собачка унд гросс аппетит. Он так много и вкусно кушать, что герр Бурбулис хвататься за кондрашка.

Не буду здесь полностью приводить рассказ разговорчивого баварца, так как вещал он долго и много. Скажу только одно — Такс появился в ресторане неожиданно и неизвестно откуда, и сразу же направился на кухню. Там была произведена вдумчивая дегустация приготовляемых блюд, и последовавшая вслед за ней ревизия холодильников и ледника. Слегка огорчённый развивающимися событиями хозяин заведения попытался убедить гостя прекратить нарушение безобразий при помощи ласковых слов и дубовой скалки, но был не менее убедительно и вежливо покусан.

Стороны остались при своих мнениях, и потому следующим этапом убеждения стало бросание в Такса разнообразной кухонной утвари, преимущественно колюще-режущего назначения. Оппонент уворачивался, совершенно случайно опрокидывая шкафы с посудой. Эффектную точку в эмоциональной беседе поставила большая бутыль с оливковым маслом, попавшая на плиту.

Барон, спасая от огня упавшего в обморок хозяина, успел заметить, как Такс прошёл прямо сквозь оконное стекло и запрыгнул в тамбур отходящего от перрона состава.

— Лаврентий Павлович, нужно срочно узнать номер поезда.

— Я и так знаю, — откликнулся Берия, делая пометки в блокноте. — В это время только экспресс "Ревель-Париж" может быть. Как раз здесь формируется охрана для проезда по территории бывшей Германии. А от границы ещё и бронепоезд сопровождения присоединяется.

— Как думаешь, догоним?

— А куда нам деваться?

— Чего это ты вопросом на вопрос отвечаешь?

— Это что, наезд?

— Нет, Палыч, просто в твоих глазах сейчас такая вселенская скорбь….

— Попрошу без намёков. У меня это совсем по другому поводу.

— Понятно. Ладно, забирай своего барона. Вдруг пригодится?

— Надеюсь….

— А я этого боюсь. Точнее — опасаюсь.