"Китайская военная стратегия" - читать интересную книгу автора

Чжуан-цзы, или Сила духовности

В наследии Чжуан-цзы (IV–III вв. до н. э.) мы находим самобытное развитие главной темы даосизма – духовного преображения человека, вернувшегося в лоно несотворенного всеединства бытия. Чжуан-цзы наделен вкусом к углубленным размышлениям и незаурядным писательским талантом. Он изъясняется оригинальными притчами и диалогами, полными игры ума, фантазии и юмора. Он умеет заставить читателя улыбнуться – и обнаружить в том, что кажется смешным, очень серьезную истину. Он много говорит о духовном совершенствовании, ему принадлежит ряд классических образов и формулировок, обозначавших в Китае состояние духовной просветленности – «ясность утренней зари», «пребывание в забытьи», «духовное соприкосновение» и др., – но ему чужд менторский тон и унылый техницизм языка. В своей оценке политики и цивилизации Чжуан-цзы следует Лао-цзы: мудрый правитель, по его словам, «предоставляет мир самому себе», так что подданные вообще не замечают его присутствия; безличные законы и правила вредны, ибо заставляют мерить всех единым стандартом и в результате «отрубать ноги журавлям и вытягивать ноги уткам»; разговоры о «справедливости» и «долге» – любимое занятие негодяев; жажда успеха и приобретений – верный признак духовного убожества и т. д. Свой положительный идеал Чжуан-цзы связывает с образом «настоящего человека древности» – загадочного, почти невообразимого сверхчеловека, живущего «одной весной со всем сущим» и наслаждающегося неизъяснимым блаженством «беспредельных странствий духа».

При всем ее мистическом пафосе философия Чжуан-цзы, как и вся китайская мысль, имеет практическую направленность. Многие персонажи книги Чжуан-цзы – мастеровые люди, и притом именно мастера своего дела, хотя их мастерство проистекает не столько из технического умения, сколько из «любви к Великому Пути», что означает открытость сердца зиянию бытия, способность предоставить всем вещам возможность быть тем, что они есть. «Настоящий человек» Чжуан-цзы, подобно мудрецу Лао-цзы и даже Конфуцию, обладает секретом настоящего стратега: устраняясь из мира, он обретает над миром власть. Ему нет нужды хитрить, интриговать, угрожать, с кем-то воевать. Его оружие, перед которым бессилен мир, – это «пустота сердца», дарующая необыкновенную чувствительность, и даже – поскольку речь идет о возвращении к исконной матрице бытия – способность прозревать все события в самом зародыше, еще до обретения ими внешней формы. Его истинный подвиг и есть принятие бездонной глубины жизни в самом себе – глубины, охватывающей даже смерть.

Таким образом, Чжуан-цзы, презиравший «реальную политику» вообще и войну в особенности, внес весомый вклад в продумывание духовных посылок человеческой практики, его проницательная мысль раскрывает самое существо стратегического действия, преодолевающее оппозиции субъекта и объекта, идеала и действительности, цели и средств. И хотя Чжуан-цзы едко высмеивал властолюбцев всех мастей, невозможно представить китайскую политическую теорию без его рассуждений о силе просветленного духа, незримо правящей миром.

Повар на кухне разделывал бычьи туши для царя Вэнь-хоя. Взмахнет рукой, навалится плечом, подопрет коленом, притопнет ногой, и вот: вжик! бах! Блестящий нож словно пляшет в воздухе – то в такт мелодии «Тутовая роща», то в ритме песнопений Цзиншоу.

«Прекрасно! – воскликнул царь Вэнь-хой. – Сколь высоко твое искусство, повар!»

Отложив нож, повар сказал в ответ:

«Ваш слуга любит Путь, а он выше обыкновенного мастерства. Поначалу, когда я занялся разделкой туш, я видел перед собой только туши быков, но минуло три года – и я уже не видел их перед собою! Теперь я не смотрю глазами, а полагаюсь на осязание духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю претвориться во мне духовному желанию. Вверяясь порядку, устроенному Небом, я веду нож через главные сочленения, непроизвольно проникаю во внутренние пустоты, следуя лишь непреложному, и потому никогда не наталкиваюсь на мышцы или сухожилия, не говоря уже о костях.

Хороший повар меняет свой нож каждый год – потому что он режет. Обыкновенный повар меняет свой нож каждый месяц – потому что он рубит. А я пользуюсь своим ножом уже девятнадцать лет, разделал им несколько тысяч туш, а нож все еще выглядит таким, словно только что сошел с точильного камня. Ведь в сочленениях туши всегда есть зазор, а лезвие моего ножа не имеет толщины. Когда же то, что не имеет толщины, вводишь в такое вот полое место, ножу всегда найдется, где погулять. Вот почему даже спустя девятнадцать лет мой нож выглядит так, словно только что сошел с точильного камня.

Однако же всякий раз, когда я подхожу к трудному месту, я вижу, где мне придется нелегко, и собираю воедино мое внимание. Пристально вглядываясь в это место, я не делаю быстрых и резких движений, веду нож старательно, и вдруг туша распадается, словно ком земли рушится на землю. Тогда я поднимаю вверх руку, с довольным видом оглядываюсь по сторонам, а потом вытираю нож и кладу его на место».

«Превосходно! – воскликнул царь Вэнь-хой. – Послушав своего повара, я понял, как нужно вскармливать жизнь!»

Когда-то чжаоский царь Вэнь любил поединки на мечах. У ворот его дворца всегда толпились три тысячи мастеров фехтования. Днем и ночью они состязались в присутствии государя, и каждый год убитых и раненых было триста человек. А страсть царя к поединкам не убывала.

Так минуло три года, царство стало клониться к упадку, и соседние правители уже строили против него козни. Царский сын Куй был этим очень обеспокоен. Призвав своих советников, он объявил:

«Тому, кто может отвратить царя от его страсти и положить конец поединкам, я пожалую тысячу золотых».

В ответ все сказали:

«Такое под силу только Чжуан-цзы».

Царевич немедля послал гонца к Чжуан-цзы с наградой в тысячу золотых. Чжуан-цзы не принял денег, но поехал вместе с гонцом к царевичу.

«Чего ваше высочество хочет от меня, жалуя мне тысячу золотых?» – спросил он царевича.

«Я слышал, учитель, что вы – просветленный мудрец, и из уважения поднес вам тысячу золотых. Вы же отвергли награду, так о чем я еще могу говорить?»

«Я слышал, ваше высочество, что вы желали попросить меня отвратить государя от его самой большой страсти. Предположим, я попытаюсь повлиять на государя, а в ответ навлеку на себя его гнев, да к тому же вызову ваше неудовольствие.

Меня могут казнить, и для чего тогда мне эта тысяча золотых? А если я уговорю государя и завоюю ваше расположение, найдется ли в целом царстве что-то такое, о чем я не смел бы попросить?»

«Пусть будет по-вашему, – ответил царевич. – Но наш государь допускает к себе только мастеров меча».

«Ничего страшного, я владею мечом».

«Очень хорошо, но у всех мастеров меча, которых принимает государь, волосы всклокочены, усы топорщатся, шлемы с грубыми кистями надвинуты вперед, платье на спине укорочено, глаза горят, а речь грубая – вот что нравится нашему государю. Если вы придете к нему в платье ученого, то погубите дело в самом начале».

«Позвольте мне приготовить костюм фехтовальщика», – сказал Чжуан-цзы.

Три дня спустя Чжуан-цзы явился к царевичу в костюме фехтовальщика, и они вместе отправились во дворец. Царь дожидался их, держа в руках обнаженный клинок. Входя в зал, Чжуан-цзы не ускорил шагов, а, подойдя к царю, не отвесил поклона.

«Что ты умеешь такого, что тебя привел ко мне наследник трона?» – спросил царь.

«Ваш слуга прослышал, что вы, государь, любите поединки на мечах, вот я и предстал пред вашими очами».

«А что ты умеешь делать мечом?»

«Мой меч разит человека каждые девять шагов и не оставляет никого в живых на расстоянии в тысячу ли».

Царь очень обрадовался этим словам.

«Так у тебя, пожалуй, в целом мире нет соперников!» – воскликнул он.

«Мастер фехтования, – сказал Чжуан-цзы, –

Прошу вас дать мне возможность показать свое искусство».

«Вы, уважаемый, идите отдыхать и ждите моего приказания, – сказал царь Чжуан-цзы. – Я же подготовлю ристалище и тогда позову вас».

Тут царь устроил турнир для мастеров меча, и за семь дней убитых и покалеченных оказалось более шестидесяти человек. Отобрав пять-шесть лучших бойцов, царь велел вручить им мечи в тронном зале и позвал Чжуан-цзы.

«Сегодня мы испытаем твое искусство», – сказал царь.

«Я давно ждал этого случая», – ответил Чжуан-цзы.

«Что вы, уважаемый, предпочитаете из оружия: длинный меч или короткий?»

«Мне годится любой. Но у вашего слуги есть три меча, и я готов представить их вам на выбор. Не соблаговолите ли узнать, что это за оружие?»

«Я готов выслушать твой рассказ о трех мечах».

«Первый меч – это меч Сына Неба, второй меч – это меч удельного владыки, третий меч – это меч простолюдина».

«Что такое меч Сына Неба?»

«У меча Сына Неба клинок – долина Янь и горы Шимэнь на севере, основание – царства Чжоу и Сун, рукоять – царства Хань и Вэй. Его ножны – варвары всех сторон света и четыре времени года, его перевязь – море Бохай, портупея – гора Хэн. Он управляется Пятью стихиями, отточен сообразно преступлениям и достоинствам, извлекается из ножен действием сил Инь и Ян, замах им делается весной, удар же наносится осенью и зимой. Этот меч вот каков:

Вверху сей меч рассекает плывущие облака, внизу пронзает земные недра. Одного его взмаха достаточно, чтобы навести порядок среди удельных владык и покорить всю Поднебесную. Вот каков меч Сына Неба!»

Царь так изумился, что забыл обо всем на свете.

«А что такое меч удельного владыки?» – спросил он наконец.

«Меч удельного владыки вот каков: его клинок – разумные и смелые мужи, его лезвие – честные и бескорыстные мужи, его основание – преданные и мудрые мужи, его рукоять – прямые и непреклонные мужи. Этот меч вот каков:

Вверху его образец – небесный свод, а действия – как движение солнца, луны и звезд. Внизу его образец – земная твердь, а действия – как смена времен года. Он приводит к согласию желания людей и водворяет спокойствие во всех четырех пределах. Взмахни этим мечом – словно гром грянет с небес, и никто в целом мире не осмелится пренебречь вашими приказаниями. Таков меч удельного владыки».

«А что такое меч простолюдина?»

«Меч простолюдина предназначен для тех, у кого волосы всклокочены, усы топорщатся, шлем с грубыми кистями надвинут на глаза, платье сзади укорочено, глаза горят, речь груба и кто дерется мечом в вашем присутствии. Вверху он перерубит шею или перережет горло, внизу проткнет печень и легкие. Таков меч простолюдина, и способ пользования им не отличается от правил петушиных боев. В одно утро жизнь человека оборвется. Для государевых дел проку в том нет никакого. Ныне вы, государь, владеете троном Сына Неба, а питаете страсть к мечу простолюдина. Мне, вашему слуге, стыдно за вас!»

Тут царь повел Чжуан-цзы к своему трону, а когда стольник подал обед, царь трижды обошел вокруг Чжуан-цзы.

«Сядьте и успокойтесь, государь, – сказал Чжуан-цзы. – Я доложил вам все о трех мечах».

С того дня царь Вэнь три месяца не выходил из дворца. А все мастера меча покончили с собой в своих квартирах.