Глава 5

Читателю этой истории, особенно человеку любознательному и неглупому, может показаться странным то, что Слава и Дима терпеливо сносили Лешины выходки и его отвратительный характер. Но если это и выглядит необычным, то только на первый взгляд. Конечно, вполне логично, что если нам приходится общаться с человеком, который по той или иной причине нам неприятен, то мы будем стараться ограничивать это общение всеми возможными способами, вплоть до того, что прямо дадим этому человеку понять, что дальнейшие отношения с ним нежелательны. Однако все вышесказанное будет верным лишь в том случае, если наша антипатия к кому-либо быстро обнаруживается, другими словами, если неприятные для нас недостатки чьего-то характера проявляются достаточно скоро.

Недостатки же Леши проявились далеко не сразу, и его характер портился постепенно. Ребята были знакомы много лет, зная друг друга со школьной скамьи, и в ту счастливую пору Леша был вполне вменяем, поскольку в таком возрасте мальчишке из благополучной семьи нет особенных причин для демонстрации своего недовольства, разве что из чистого хулиганства. И, только начав работать и познав сложности взрослого существования, помноженные на неприятности личной жизни, с которыми он совершенно не умел бороться, Леша сначала сник, а потом, возомнив себя героем-одиночкой из голливудских боевиков, озлобился на весь мир и стал жить лишь теми моментами, когда у него появлялась возможность изливать свою злость на окружающих, желательно на близких друзей, поскольку с ними Леша чувствовал себя проще и раскованнее, а в присутствии людей малознакомых, в особенности, представительниц женского пола, он замыкался в себе, чему виной были те самые зажатость и внутренняя несвобода, которые мешали ему в отношениях с ними.

В какой-то степени причиной этой несвободы были Лешины родители, которые всегда с подозрением относились к тем девушкам, с которыми он дружил, возможно, чувствуя в них некоторую опасность — может быть, опасность того, что они могли помочь Леше вырваться из-под родительского контроля. В какой-то момент Леша был готов жениться; нужно было лишь одобрение родителей. Но родители не только не дали своего одобрения, но и, казалось, сделали все возможное для того, чтобы Леша вовсе никогда не женился, поселив в его душе неприязнь как к его собственной девушке, так и ко всему женскому полу. Может быть, они сами не желали таких серьезных последствий и просто перестарались, но дело было уже сделано. Леша остался жить в семье под родительским крылом, к их полному удовлетворению, а его папа постарался благополучно забыть о том, какой ценой он этого добился.

Перемена Лешиного характера происходила столь медленно и незаметно, что Слава и Дима так же незаметно привыкли к ней и почти не замечали ее. К тому времени, когда Леша окончательно озлобился на весь мир, им уже казалось, что он всегда был таким, и им даже не приходило в голову разойтись с ним; было поздно. Они к нему попросту привыкли; без него им, возможно, стало бы скучно. Кроме того, он иногда все же приносил им пользу: например, подвозил Диму, когда Димина машина выходила из строя (что случалось довольно часто), или помогал Славе и его родителям привести мебель из магазина, за что, правда, почти всегда брал с них деньги, одновременно не упуская случая попенять Славе на то, что тот никак не может купить себе машину.

Леша был достаточно практичным человеком и почти всегда правильно знал, куда пойти и что сделать так, чтобы получить максимальную выгоду, хотя орудовал всегда в пределах своих умственных способностей, которые не позволяли этой выгоде вырасти до больших размеров. Он часто говорил о том, что не мешало бы украсть что-нибудь покрупнее; но его трусость не позволяла ему провернуть серьезную аферу, поэтому в его злобной решительности все равно не было никакого смысла. Попав же в невероятный, фантастический оборот, который был для него непонятен и страшен, он испугался так, что даже его практические навыки, помогавшие ему в реальной жизни, на время отказали. Он не понимал ничего сверхъестественного и потому боялся этого больше всего на свете. Его страх был сродни страху животного.

Боясь останавливаться, ребята все шли и шли. Ящерица давно осталась позади, но они шли все дальше, потому что уже знали, что ее слух особенно хорошо различает громкие звуки даже на большом расстоянии. Леша, пока еще не привыкший к происходящему, не переставал дико озираться кругом. Смотреть в коридоре было особенно не на что, и Лешу, по всей видимости, больше всего привлекала, а, точнее, ужасала его невероятная длина и совершенная одинаковость. Пребывая в паническом недоумении, он молча плелся за ребятами, от страха даже не пытаясь командовать. Слава все еще находился под впечатлением от невероятных событий, обрушившихся на него за последние несколько часов, в особенности, возникновения Леши из клубов дыма, и поэтому немного пошатывался. Дима, казалось, был удивлен меньше всех; он давно пришел в себя и выглядел вполне спокойным.

Сначала ребята старались ступать по паркету осторожно, чтобы скрипом не привлечь внимание животного, но довольно скоро, пройдя пару километров, несколько расслабились и зашагали свободней. Ящерица не откликалась; по всей видимости, она окончательно отстала.

Коридор никак не менялся: на ребят смотрел все тот же дурацкий истертый паркет, блеклые серо-белые стены, унылый потолок. Его необъятная протяженность мало-помалу начинала действовать на нервы. В конце концов, не в силах больше противостоять чудовищному психическому напряжению, они остановились. Дима опустил пистолет, который держал в руке, и огляделся. Слава сел на заскрипевший пол, привалился к стене и закрыл глаза. Рот у него кривился. Леша замер, как истукан, в его затравленном взгляде сквозили безумные искорки; казалось, он вот-вот разрыдается.

— Короче, предлагаю всем подумать, чего делать дальше, — не выдержав, сказал Дима, обращаясь ко всем, в том числе, и к самому себе.

Слава промолчал.

— Вы мне, вашу мать, расскажете, что происходит? — сказал Леша с надрывом. Прозвучало это довольно глупо, в точности как в тех фильмах, которые он любил смотреть. Поэтому Слава и Дима некоторое время молчали, раздумывая, стоит ли отвечать на такой идиотский вопрос.

— Ну, чего происходит? — наконец, не выдержал Слава. — Дерьмо собачье. И кто бы вообще жаловался? Я тут, если тебе интересно, несколько часов торчу, и пофигу, а ты только сейчас нарисовался и уже ноешь, как урод.

Слава сейчас выражался вполне в Лешиной манере, потому что его интеллигентские замашки давно были похоронены совершенно.

— Да все нормально, — заверил друзей Дима с преувеличенной деловитостью, — мы в коридор попали? Попали. Значит, и обратно тоже попадем. Раз есть вход, значит, должен быть и выход. Сейчас мы пойдем по коридору и его найдем. Все нормально.

— Уж попали так попали, — зловеще пробормотал Леша, косясь на Диму и Славу по очереди. Паркет под ним тоскливо заскрипел.

— Где он, это выход-то? — потерянно спросил Слава Диму, смотря на него жалкими глазами.

— Ну, Славик, я-то откуда знаю? Я, как и ты, здесь в первый раз. Или ты думаешь, что это я вас сюда завел? — При этих словах Дима неловко усмехнулся.

— Однозначно, — зарычал Леша. — Однозначно, как пить дать, просто, бл…, без всяких сомнений!

Слава ходил по скрипучему полу от одной стены к другой и обратно и едва сдерживался от рыданий.

— Звоните, давайте, хорьки скрипучие. Че тормозите! У вас же сотовые есть.

— Не работают, — сказал Дима постно.

Леша звучно хлопнул себя по колену.

Дима махнул на Лешу рукой.

— Если выход есть, мы его найдем. Смотрите, — он указал рукой в глубину коридора, — коридор идет совершенно прямо, никаких поворотов, лабиринтов там и всего прочего. Правильно? Так это вы должны спасибо сказать, что нет этих лабиринтов. Как раз если бы они были, мы бы точно заблудились. Правильно? А так мы легко найдем выход. Вот и все. Простая логика. — Дима говорил так, будто для него самого его собственные слова звучали неопровержимым доводом. — Если бы тут все так было запутано, как у этого балбеса в его подземном гараже, тогда да, нам пришлось бы головы поломать, пока бы мы вылезли. Помнишь, Славик, Лехин подземный гараж? Это вообще.

Слава через силу улыбнулся.

— Я ВООБЩЕ них… не понимаю, — грубо вклинился в разговор Леша, вздернув правую руку злобным патетическим жестом, — вообще ни хрена не понимаю. Как мы сюда попали? Что мы здесь делаем? Какого х…, я вас внимательно спрашиваю? Я, бл…, давно уже должен был дома баиньки. Мне завтра на работу, вашу мать. Свяжешься тут с м…ками, вашу мать!. И этот, бл…, ослопуп, вылез с пушкой! Типа, я КРУТОЙ, блин. Да какой ты, нахер, крутой? Ты тупой, а не крутой. Ты куда лезешь? Ты чего, не догоняешь, что мы в другую сторону пошли?! Мы уже второй час ползем, и все без толку. Все. — Леша встал на ноги. — Теперь куда я скажу, туда и пойдете. Меня слушаться, однозначно! Этот мент поганый сейчас нас заведет в Ново-Гребенево, Отсосенский Тупик.

Дима слушал Лешу с иронической улыбкой, издевательски качая головой.

— Славик, ты слышал? — сказал он, когда Леша закончил. Дима стал искусственно хохотать, ухватившись за живот. — Не, балбес какой был тупой, такой и останется. Как он раньше родителям говорил, что это мы его таскаем по помойкам и заставляем плиты и трубы воровать, так и сейчас: это, оказывается, мы виноваты. Нет, ну это вообще. Я не могу! Такого дебила я еще не видел. Это я тебя сюда завел? Ты, идиот, здесь появился из тумана, вон, Славик подтвердит. Как какой-нибудь старик Хоттабыч. Я, как и ты, ничего не понимаю, и Славик тоже ничего не понимает, хотя он тут в три раза дольше тебя был. (Слава при этих словах поморщился). Правда, Славик? Просто мы тебя умнее и дорогу найдем по любому. А ты, балбес, ничего не найдешь.

— Суки, бл…, эксперимент проводят, однозначно, — надсадно проговорил Леша, — мутанты там всякие. Ненавижу, падлы, твари….

Ребятам пришлось несколько минут ждать окончания Лешиного словоизвержения.

— Может, это все-таки инопланетяне, — робко подал голос Слава, когда Леша замолчал, — мало ли что. Хотя я в них вообще-то не верю.

— Э-э, Славик, чего ты со своими инопланетянами, — досадливо сказал Дима. — Если это эксперимент, то это какие-нибудь секретные службы замутили. Хотя я не слышал, что у нас под Одинцовом какие-то замороченные коммуникации. Хотя…

— Да вот, как в метро, — вспомнил Слава, — я читал, что там куча подземных помещений, про которые никто не знает.

— Может, мы в метро сидим! — вскинулся было Дима.

Слава посмотрел на Диму с надеждой. Дима, однако, быстро пришел в себя.

— Да не, какое метро, — сказал он сам себе, чеша затылок, — это не метро… А ты помнишь, как сюда попал? — спросил он Лешу.

— Я ни хрена не помню, — лихорадочно говорил Леша, яростно жестикулируя, — ни хрена собачьего не помню. Ни тут, ни тут, — он постучал по лбу сначала с одной стороны, потом с другой. — Как будто, бл…, по башке долбанули утюгом, и кранты. Все мозги вышибло. Короче, мы все попали.

— Я вот Славику уже рассказывал про свои галлюцинации, — сказал Дима. — Это вообще. Это такое что-то было, знаешь, такое ощущение, будто обкуренный был. Это, видимо, все из-за Славиковой травы.

— Почему 'будто'? — сказал Леша. — Не будто, а обкуренный. Перекуренный. Обторчавшийся. Суперторчковый расторчок, твою мать! Ты же куришь, не просыхая! И алкоголик пивной вдобавок. Вам со Славиком вечно чудится какая-то херня. Пить меньше надо! Боже, с кем я связался! — Леша хлопнул себя по лбу.

— Ну, ты тогда тоже торчок, — усмехнулся Дима. — Раз тебя тоже глючит.

— С кем поведешься, от того и наберешься, — проронил Слава.

— Нет уж, спасибо, — сказал Леша. — Слушайте, балбесы! А может, мы абсентом у Славика обдолбались, и у нас у всех крыша едет? Говорил я тебе, гнида, не покупай абсент на день рождения. Помнишь тогда, в магазине на заправке? Это все из-за тебя, блин!

Дима засмеялся.

— Уж конечно, обдолбались, — презрительно сказал Слава, — ты же, хитрый негодяй, почти ничего и не пил! Это мы вдвоем старались. Ну, Васек еще был.

— Ну, так все понятно, — сказал Леша. — Это все Васек виноват. Гнида казематная.

— Абсента у меня еще полбутылки, — сказал Слава, — выпьем, когда отсюда выберемся, — он вздохнул.

— В морге ты выберешься! — прорычал Леша. — А абсент будут пить на твоих похоронах.

— Блин, а где мое пиво? — вдруг спохватился Дима и начал зачем-то шарить по карманам. — Черт!

— Вспомнил! — Леша натужно заржал. Слава, глядя на Лешу, тоже засмеялся.

— Нет, правда?

Дима стал потерянно оглядываться кругом.

— Забудь ты про свое гребаное пиво! — закричал Леша. — Нашел, бл…, о чем думать.

— Наверно, в этом измерении пиво существовать не может, — предположил Слава, — пока тебя глючило, пиво и исчезло.

— Ты сам-то хоть понял, что сказал? — спросил Леша Славу.

Он повернулся к Диме.

— Подожди ты со своим пивом. Алкоголик хренов. Нам надо сначала отсюда сделать ноги. А потом можешь ужраться своим пивом. Пошли в другую сторону.

— Вот, блин! — сказал Дима расстроенно. — Бутылка пять рублей стоила. Я сейчас бы пивка выпил, закусочки там, рыбки и я бы живо вам дорогу нашел, на спор, я говорю.

— Чего ее искать, вон она, дорога-то. Другой нету.

— Пять рублей! — сказал Леша, хлопнув себя по колену. От злости он перешел на свистящий шепот. — Охренеть! Вот это бабки! Иди вешайся, гнида. Ты ж такие бабки просрал. Это ведь как нам повезло, е… твою мать! Представляю, в какую клоаку ты бы нас еще под пивом завел. Все бы окочурились.

— Что? — вдруг встрепенулся Дима. — Не-ет, обратно мы не пойдем. Дурак, что ли? Ха-ха! Совсем с ума сошел. Мы полдня уже в эту сторону идем, а он — обратно! Если ты с ящерицей хочешь еще раз встретиться, то тогда иди, конечно. А мы пойдем в другую сторону и спокойненько найдем выход.

— Да, вообще-то…, - сказал Леша и напряженно задумался. — Короче, ладно, идем, куда шли. Толку все равно никакого. Пошли, кони педальные, нечего рассиживать.

— Блин, я забыл, в какую сторону мы шли, — испуганно сказал Слава, переводя взгляд с Леши на Диму. — Блин! Все такое одинаковое!

— Я помню, — успокоил его Дима.

Леша сказал:

— Чего ты пушку свою таскаешь, как ослопуп? Толку от нее, бл…, от газовой, никакого.

— Не-е, — сказал Дима, — толку от нее много. Уж я-то знаю. Могу вам рассказать, какой от нее толк! Я, блин, в такие переплеты с ней попадал, столько раз она меня выручала… Это вообще. Всего не перескажешь. — Дима достал пистолет из кармана. — Даром что газовая. Крутая вещь. 'Вальтер'. 'Вальтер ПП-38'. Восемь патронов. Девять миллиметров калибр. Короче…

— Потом расскажешь, — отмахнулся Леша. — Какой, нафиг, Вальтер? Нам бы жопу отсюда унести подобру-поздорову. По ходу надо стены проверить, полы, короче, чтоб все тут, бл… исследовали, каждый сантиметр! Раз мы сюда попали через какую-то клоаку, значит, через эту же клоаку и вылезем, она никуда не должна была деться. Надо только ее, гниду, найти.

Леша, не говоря больше ни слова, безошибочно зашагал в правильную сторону. Слава и Дима тронулись следом.

Неожиданно Леша обернулся и заорал:

— Ты, мент поганый, убери пушку срочно. Сейчас еще задницу мне прострелишь!

— Ага, испугался! — сказал Слава.

— Она на предохранителе, — снисходительно проронил Дима.

— Убери, говорю, пушку!

— Ладно, ладно, — пробурчал Дима недовольно. — Только ты не ори. Про ящерицу забыл?

Леша испугался и замолк.

Три пары шагов монотонно застучали по паркетному полу. Паркет периодически поскрипывал. Слава шел позади всех. Он опустил взгляд и видел только ноги Димы и Леши, энергично, но как-то обреченно вышагивающие впереди. Он стал смотреть себе под ноги, как мальчик из соседнего дома. Мальчик из соседнего дома был умственно отсталый, всегда носил одежду на несколько размеров больше и всегда смотрел себе под ноги. Вообще, мама у него тоже была странная. Почему она его так одевала? Она, наверное, тоже была умственно отсталая. Интересно, как бы он себя повел, если бы попал сюда? Может, он окончательно свихнулся бы. А, может, наоборот, от потрясения вдруг стал бы 'нормальным' и перестал бы смотреть себе под ноги. А, может быть, с ним ничего и не случилось бы: как был дурачком, так и остался бы. Доски под ногами, поскрипывая, плывут зигзагом. Бесформенные грязные переливы серо-коричневого. Начинает подташнивать от монотонности. Деревянные доски расплываются в кашу и все текут, текут… Ноги выбрасываются вперед по очереди: левый носок, правый носок, левый, правый. Соседский дурачок вот так всегда смотрит себе под ноги и ничего больше не видит. У них дома еще живут собаки, целая свора кобелей. На самом верхнем этаже, девятом. Иногда вечером они начинают истошно лаять с верхотуры, распугивая весь двор. У Славы тоже была собака. Это был щенок боксера, его звали Рэм. Он любил Славу, прибегал к нему ночью в кровать, но Слава сам был маленький и боялся собак; он принимался плакать и звать маму. Бедного Рэма пришлось отдать. Воспоминание нахлынуло тоской. Паркет доводит до исступления. Слава перевел невидящий взгляд на потолок. Потолок одинаковый, как лист бумаги. Скрип шагов. На стенах незаметные переливы, видные только на ходу; если остановиться, они пропадают. Он потерял нить. Стены плывут. Стук шагов впереди. Дима и Леша о чем-то говорят вполголоса. Слава не мог сосредоточиться. Коридор начинал потихоньку засасывать его в себя, как будто он шел не по своей воле, а какая-то чужая сила затягивала его в монотонную, сужающуюся далеко впереди воронку. Голые стены начали покрываться узорными разводами, как обоями. Слава оглянулся. Разводы бежали назад, вглубь коридора, как трещины, покрывая стены по всей длине. Перед глазами пошли слабенькие разноцветные круги. В животе у него заурчало, он почувствовал, что скоро будет голоден. Голова чуть-чуть закружилась. Так было всегда, когда он долго не ел. Не хватало еще умереть здесь от голода. А вдруг? Страшно, отвратительно… Надо идти быстрее! Идут ли они или стоят все время на месте? Такого не может быть, в конце концов. Когда-то этот кошмар должен закончиться. Слава закрыл глаза, продолжая двигаться вперед. Ему казалось, что он идет ровно, но через несколько секунд он чиркнул левым плечом о стену. Он схватился за нее рукой и открыл глаза. Идти зажмурившись было неуютно, потому что он сразу представлял себе, что под ногами что-то лежит, и он может споткнуться и упасть. Но споткнуться было невозможно, потому что на полу под ногами ничего не было, кроме засаленного паркета. Он опять закрыл глаза и продолжил идти вдоль левой стены, скользя по ней пальцами, чтобы не сбиться. Неровности и трещины в штукатурке царапают кожу. Ладонь начинает слабо вибрировать. Все ощущения воспринимаются острее, когда глаза закрыты: глупый, монотонный звук шагов доводит до бешенства; в пальцах растет раздражающая боль. Славе опять захотелось заплакать, на этот раз даже не заплакать, а по-настоящему зарыдать. Чтобы скрыть подступающий всхлип, он злобно зарычал, как собака. Ребята обернулись к нему.

— Славик в мутанта превращается, — сказал Дима весело.

Леша смотрел на Славу с таким напряженным ожиданием, что Слава невольно улыбнулся сквозь слезы.

— Однозначно, — сказал Леша, отворачиваясь.

— Когда мы отсюда выберемся, — сказал Дима, — я, блин, так напьюсь, так напьюсь, что вообще. Просто в жопу.

— Никто и не сомневается, — сказал Леша хмуро.

— Давайте сделаем привал, — простонал запыхавшийся Слава. — Чего-то я уже устал. И коридор этот меня бесит. Я больше не могу! Я тут в три раза дольше вас торчу! Хватит!

Последние слова он почти прорыдал.

— Некогда привалы делать! — прорычал Леша. — В морге отдохнешь.

Но Слава уже остановился и прислонился к стене. Дима неловко улыбался. Слава чувствовал, что у него по лицу текут слезы. Он зажмурился, незаметно вытер их ладонью, и, скрывая смущение, обратился к Диме:

— Пива у тебя нет?

Дима удивленно уставился на него.

— Понятно, я торможу просто, — Слава отвернулся.

Леша стоял, набычившись, и тяжелым взглядом смотрел на стены. Потом с таким же угрюмым видом оглядел пол и потолок.

— Бл…, - выдохнул он наконец, — ну, кто так строит, мать вашу, ума не приложу. Это же надо такую х…ню построить! Это наркоманы какие-то, однозначно.

— Да не то слово, — сказал Слава, — меня, главное, больше всего удивляет, как такой потолок ровный смогли сделать такой длины. Смотрите, весь вообще одинаковый, на сколько километров. Охренеть можно.

— Тут не только потолок, тут и стены, и пол такие же одинаковые, — сказал Дима. — Да весь коридор какой-то бредовый, че там говорить.

— Может, через потолок этот можно как-то вылезти? — сказал Леша, задрав голову и напряженно осматривая белую поверхность. — Ну, должен же быть какой-то выход, бл…!

— Ну, вылези, попробуй, — отвечал на это Дима.

— Да че, бл…, трудно, что ли? — сказал Леша. — У стены станем, ты меня подсадишь или я тебя, без разницы, хоть прощупаем его.

— Вы что, сдурели совсем, туда лезть? — спросил Слава перепуганно. — Там же целая куча упырей летает. Я только что оттуда упал. Не надо туда лезть! И потолок трогать не надо.

— Упыри-то ладно, — усмехнулся Дима, — главное, там ящерица, от которой Леха только что удирал.

— А, ну да, — сказал Слава, — блин, я и забыл! А давайте Леху ящерице скормим? Они тогда оба хотя бы на время успокоятся!

Дима принужденно засмеялся, затем сказал:

— Лучше, когда мы будем идти, пол осматривать. Может, там в полу люк найдется какой-нибудь. Мы тогда просто через этот люк вылезем, и все.

Леша во время этого разговора стоял подозрительно тихо, цепко всматриваясь куда-то вдаль. Лицо у него изменилось.

— Окно, вашу мать, — выдохнул он, — кони вы педальные…

Его волнение, словно током ударило ребят; они вскочили на ноги.

— Где окно? — крикнули они оба взволнованно.

Леша не ответил; он уже во всю прыть бежал, бухая ногами по деревянному полу, куда-то вдаль. Слава и Дима бросились за ним и едва не свалили его с ног, потому что он резко остановился и уставился на левую по ходу стену, в которой действительно имелось окно: это зрелище было столь невероятным и так не вписывалось в безнадежную коридорную действительность, что они, несмотря на взрыв сумасшедшего веселья, не были уверены, снится им это или нет.

— Фак! — восторженно заорал Леша.

Он отвесил здоровенного тумака сначала Славе, а потом Диме. Ребята по очереди пошатнулись. Увесистые Лешины удары в одну секунду вернули их к реальности.

— Урр-р-ра-а-а-а! — завопил Слава и, совершенно больше не сдерживаясь, облегченно разрыдался. Потом он без всякого перехода счастливо заржал и стал подпрыгивать и носиться по коридору от стены к стене.

— Ну, вот, я же говорил! — воскликнул Дима.

Он выхватил свой ПП-38 и пару раз в избытке чувств пальнул в коридор, но тут же опамятовался: отчасти от грохота, отчасти оттого, что потратил два ценных патрона.

— Идиот! — сказал ему Леша и, согнувшись в три погибели, стал чихать как сумасшедший. — Хорек скрипучий!

Мы вынуждены пропустить здесь описание дальнейшей сцены, поскольку она продолжалась приблизительно в том же духе, и все равно ни один автор не в состоянии описать того бурного восторга, который охватил друзей, начавших уже глубоко в душе терять всякую надежду на спасение и столь неожиданно вновь ее обретших. Ребята бесились несколько минут, не помня себя от радости, а потом бросились открывать окно.

Окно это было почти квадратной формы и имело приблизительно метр в длину и метр в высоту. Его тонкая рама, сантиметров в пять шириной, была идеально ровной, гладкой и белой и лишена каких бы то ни было намеков на замок или щеколду. Окно было просто намертво и весьма аккуратно вмонтировано в стену на высоте около полутора метров от пола и окружено рамой. Рама была не толще четырех-пяти миллиметров. За окном шел самый настоящий снег, за густой пеленой которого ничего нельзя было разглядеть, в чем ребята сейчас же убедились. Пасмурное небо было и сверху, и снизу, и по бокам — казалось, что они смотрят с огромной высоты, так что земля совсем скрылась из вида где-то далеко внизу. Друзья долго смотрели на серую небесную гладь, так давно не виденную ими.

Смятение, овладевшее ребятами при виде зимней идиллии, было так велико, что в одно мгновение заставило их забыть вспыхнувшую было радость.

— Подождите, ведь в городе лето, — пробормотал Слава потерянно. — Что такое, а?

— П…ц, бл…, нах…, однозначно, — сказал Леша.

Он произнес эти страшные слова с такой безнадежностью, что Славу сразу же охватила тоска.

— Балбесы, да это же ненастоящий снег! — сказал Дима, радостно засмеявшись.

— Телевизор, бл…, - загробным голосом молвил Леша.

— Ненастоящий, точно, — уверенно сказал Дима, не обращая внимания на Лешину сентенцию. Он хотел добавить что-то жизнеутверждающее, но тут Слава, стоящий у стены напротив, сдавленно произнес:

— А, может, мы уже полгода здесь находимся? Может, тут время идет по-другому? Как в космосе. А?

— Ха-ха! — сказал Дима. — Полгода! Да мы бы уже давно от голода померли.

— Ну… Блин… Я не это хотел сказать, — тихо сказал Слава, слова давались ему с трудом, — время ведь может по-другому… Сейчас зима. А мы попали сюда летом. И поэтому… Да, вообще-то…

Дима, не слушая Славы, внимательно осматривал окно. Он постучал сначала по стеклу, затем по раме костяшками пальцев.

— Обычное стекло, — сообщил он. — А рама деревянная. Нигде не открывается. Странно. Кто такое окно делал? Снаружи ничего не видать. Блин, стены-то какие тонкие. Дебилы, смотрите! Да ее же проломить можно!

Слава подошел и потрогал окно. Стекло было холодное и гладкое. Он осмотрел раму и стену и только потом попробовал заглянуть наружу.

— Видишь, какая стена тонкая? — сказал Дима. — Вот сюда смотри. Видал? Такой же толщины, как рама. Вон, за стеклом по бокам ничего не видно. Такую стену я на спор пробью.

— Проще стекло разбить, — подал голос Леша.

Он сидел на полу, придав лицу подчеркнуто равнодушное и нагловатое выражение и уставившись на белый прямоугольник на стене.

— Надо думать, — сказал Дима, опомнившись. — Давай! — он подмигнул Славе. — Круши! Мы со Славиком тебе место уступаем.

Леша сейчас же встал на ноги, хотя и сделал вид, что ему очень неохота.

— Ну-ка, отойди, в натуре, моя идет.

Он с треском стянул с себя футболку, обмотал ее вокруг правого кулака и железной поступью зашагал по скрипящему паркету к окну.

— Разойдись, бля, — сказал он.

Он подошел к окну и, не примериваясь, несильно приложился к нему, соблюдая некоторую дистанцию, чтобы не пораниться осколками, и вытянув руку. Ребята ожидали звона и грохота и заранее зажали пальцами уши, но стекло и не думало разбиваться. Леша трахнул по окну посильнее, и вновь безрезультатно.

— Круши его! — крикнул Слава. Он обернулся к Диме. — Может, просто пальнуть из пистолета?

— Не, — засмеялся Дима, — он и так справится.

Леша сделал еще несколько ударов.

— Ни хера себе, — сказал он удивленно.

Он со всей силы врезал по окну с разворота. Звук вышел несколько глухой, как при ударе по оргстеклу или пластику. Удар был такой силы, что если бы на месте окна находились Слава или Дима, Лешин кулак проломил бы им головы. Эффекта, однако, это не возымело никакого, а Леша принялся трясти ушибленной рукой и ругаться трехэтажным матом.

— Может, сначала стоит посмотреть, как его открыть? — иронично сказал Слава. Он зачем-то забрал у Димы пистолет и вертел его в руках.

— Конечно, бл…! — заорал Леша, оборачиваясь. Он шипел от боли, лицо его было перекошено. — Я еще оттуда увидел, что его не откроешь! Ты думаешь, один такой умный? Как ты его откроешь? У него ни одного долбаного замка нет! Хорошо, что оно еще не двойное, сука, я только одну гребаную руку сломаю, а не обе.

— Чего ты орешь-то? — хмуро спросил его Слава.

— Потому что вы все тупые, — тяжело дыша, объявил Леша, — а я, сука, все равно расхерачу это окно к гребеням, просто из принципа.

Лешин взгляд метал молнии. Его голый торс, разъяренное лицо и огромный тряпичный кулак представляли неожиданно внушительное зрелище. Леша когда-то занимался культуризмом и даже успел, поднимая тяжести, надорвать себе спину и испортить позвоночник, что теперь мешало ему носить даже небольшие грузы, но когда он забывал о своей проблеме, то становился неотразим, а временами даже страшноват.

Он немного отошел от окна.

— А ну, с дороги, — прорычал он, бросаясь вперед.

Слава и Дима отшатнулись.

Сильнейшие удары потрясли окно. Леша ревел в точности, как демонический ящер на потолке, и лупил по стеклу с чудовищным остервенением. Ребята смотрели, затаив дыхание. Леша сорвал футболку с опухшего кулака, сейчас же намотал ее на левую руку и обрушил в цель новый град ударов. Бац! — стекло, наконец, глухо треснуло, и от могучего Лешиного кулака по нему во все стороны поползли белые кривые полоски. 'А-а, сволочь!' — заорал Леша в восторге и ярости и со всего размаха опустил кулак в точности в место предыдущего удара. Сразу вслед за этим раздался ошеломляющий скрежещущий звон на столь высоких децибелах, что Слава и Дима бросились прочь от окна, зажав пальцами уши. Леша, почему-то не обращая внимания на шум, продолжал в упоении лупить кулаком в окно, топча осколки стекла под ногами. Картина за окном безобразно исказилась, как в кривом зеркале, пошла сетью трещин и вдруг разом лопнула, разлетевшись миллионом слепящих белых искр. Оглушительный грохот ворвался в коридор. Ребята покатились по полу, отброшенные шумом. Эхо молотом ударило в стену напротив, затем в соседнюю, метнулось в глубину холла, ежесекундно крошась на звенящие осколки. В оконном проеме дневное пасмурное небо сгустилось в молочно-белый туман, и тот, просочившись сквозь зияющую дыру в коридор, почернел и сморщился в уродливую птицу, напоминающую огромную летучую мышь. У нее были невообразимо большие и широкие крылья, голые и перепончатые, огромные скрюченные когти и пеликаний клюв с болтающимся внизу 'мешком'. Птица распахнула крылья, повалив некстати подвернувшегося Славу и выбив у него из руки пистолет, раскрыла рот, заклекотала и бросилась на Лешу. Леша взвизгнул, как ребенок, на лице у него был написан смертельный испуг. Он машинально выставил перед собой обмотанный футболкой кулак. Яростно ревя, птица несколько раз ткнула кулак клювом. Леша с перекошенным лицом врезал по птичьей морде правой. Ужасное рыло дернулось в сторону, издав странный гортанный звук. От изумления тварь раскрыла клюв, и тут прогремел выстрел: это Дима пальнул из брошенного Славой ПП-38. Клюв захлопнулся. Птица повернула к Диме налитые кровью глаза и завизжала столь пронзительно и яростно, что Дима со стуком уронил пистолет, поддавшись мгновенному неописуемому ужасу. Он, однако, сейчас же подобрал его и в беспамятстве принялся палить как сумасшедший. Дым и грохот вновь наполнили коридор. У Димы кончились патроны. В ужасе он собрался было бежать без оглядки, но тут адский вопль оборвался. Птица начала заваливаться набок и шумно распласталась на деревянном полу. Крылья, заскользив, раскинулись на досках. Огромные когтистые лапы судорожно дергались. Клюв ее опять раскрылся, и страшные мертвые глаза уставились в коридорный проем.

Ребята здорово струхнули. Леша, хрипя, перевалился на живот и встал на четвереньки. Его мутило. Слава, смотревший на Лешу, закричал, потому что лицо у того было все в крови и глаза были вытаращены так, что стали большими, как тарелки. Дима, стоя в героической позе, все еще испуганно целился в мертвое чудовище из бесполезного пистолета.

Слава посмотрел на птицу. Ему показалось, будто густая темнота рассеивается перед ним и разоблачает нечто страшное, скрытое ранее от его взора кромешным мраком подземелья и оказавшееся при свете еще более ужасным, чем он с трепетом пытался себе представить. Ранее он сумел рассмотреть лишь общие очертания животного и горящие белые глазницы, окружившие его со всех сторон, но его фантазии не хватило на то, чтобы в воображении нарисовать тварь полностью. Теперь же страшная птица предстала перед ним во всем своем отвратительном великолепии. Размах ее крыльев достигал трех метров. Огромный клюв был широко раскрыт, голова задрана вверх. Слава в детстве однажды видел мертвого птенца воробья, его маленькая головка лежала в такой же точно позе. Поэтому голова чудовища теперь показалась ему головой птенца, только большего размера. Блестящее, голое сальное тело, подрагивающие перепончатые крылья, когти, как лапы богомола. От ужаса Слава отполз подальше и прижался спиной к стене.

Леша натужно блевал, стоя на четвереньках. Он опирался на правую руку, вены его были напряжены, рука дрожала. Потолок в это время содрогался от тяжелых ударов, которые перемежались истошным истерическим визгом. Слава, вскочив на ноги, судорожно взглянул вверх и сразу сообразил, что проклятая ящерица, следуя своему феноменальному слуху, опять отследила их, хотя ребята уже успели удалиться черт знает на какое расстояние. Она, наверное, орала уже долго, но ребята не слышали ее, поглощенные битвой с демонической птицей. На Славу напало отчаяние. Он безнадежным взглядом посмотрел на скрюченного Лешу и увидел, как тот дернулся всем телом и тоже повернул страдальческое лицо к потолку. На мгновение оно подернулось гримасой ужаса, но почти сразу же вновь приняло мученическое выражение: видимо, Леше было так плохо, что у него не оставалось сил даже на то, чтобы испугаться.

Дима в первую секунду тоже вздрогнул, услышав знакомые вопли ящерицы, но быстро успокоился. На лице его отразилась лишь досада. Он подошел к Леше.

— Ты как там, балбес? — осторожно спросил он.

— Подыхаю, — прохрипел Леша. Вид у него был довольно жалкий.

— Отодвинься от нее, — обеспокоенно сказал Слава. — Отодвинься от птицы! Мне кажется, она сейчас снова оживет! Отодвинься!

Леша, как ни странно, подчинился. Он отполз от распростертой туши на несколько метров, не вставая с колен и мотая головой, как пьяный. Там его продолжило тошнить, а когда он, наконец, закончил, повернув к ребятам свое окровавленное лицо, Дима сказал:

— Ой, бля!… Ни хрена себе, это она тебя так поранила?

— Да… нет, — просипел Леша, — это, сука, кровь с руки накапала.

Он сел спиной к стене, тяжело дыша. Показал свой кулак, обмотанный окровавленной тряпкой, и стал ее разматывать. Чистой стороной ткани, не тронутой кровью, осторожно вытер лицо. Испорченную футболку он швырнул на пол и стал хмуро осматривать свою руку, крутя ей во все стороны. Тыльная сторона ладони была здорово исцарапана, из нее сочилась кровь.

— Ну, че, все нормально? — спросил Дима.

— Пушка у тебя, бл…, конкретная, — просипел Леша, — целиться ж с умом надо, блин. Я чуть не сдох. Воняет хуже, чем эта гнида казематная.

— Ну, я целился-то в птицу, — сказал Дима, — я ж не виноват, что ты там под ней оказался. Я и так старался тебя не задеть.

Дима, скорее всего, говорил неправду: в момент опасности он не думал о том, чтобы не задеть Лешу, а стрелял в птицу просто потому, что испугался.

Наверху ящерица продолжала завывать в полный голос и стучать лапами по потолку, как будто хотела его обрушить; ребята знали, что утихомирить ее невозможно.

И тут Леша сделал то, чего никто не ожидал: трахнув здоровым кулаком по полу, он натурально зарыдал и в промежутках между глухими всхлипами разразился слезливой речью:

— В такую клоаку я еще ни разу не попадал. Не, ну я понимаю, помойки там, клоаки всякие, свалки. Это мы с детства привычные. Но в ТАКУЮ х…ню чтобы, бл…, попасть, это ж надо быть таким идиотом, бл…! Таким, бл…, ослопупом. Вот суки, бл… Вот твари, гниды, МАТЬ ВАШУ! — заревел Леша в полный голос, обращаясь совершенно неизвестно к кому. — Это ж надо, а. Это что же за х…ня такая гребаная? Как же я, бл…, домой попаду? Как, я вас спрашиваю! Отвечайте, гниды, мать вашу перемать! Не-ет, мне такой х…ни не надо даром. Е…л я в рот такие приключения. Хер я вам дался, суки….

Его монолог был прерван ударом такой чудовищной силы, что с потолка посыпалась штукатурка.

Леша вскочил на ноги.

— Бл…, сука, тебя там в очко дерут, что ли, твою мать! — заорал он, размахивая кровавым кулаком. — Сука, чтоб тебя там до смерти затрахали, гнида ползучая! Я сам, бл…, буду первым! Я тебя, гнида, натяну так, что у тебя очко в гробу болеть будет. Я до тебя еще доберусь, бл…, так и знай. Я, бл…

Леша был воистину страшен в гневе. Он то ревел в полный голос, подключая какие-то невероятные басовые ноты, которые незнакомых людей напугали бы до смерти, то переходил на истерические рыдания, тем более страшные, что они исходили от здорового крепкого парня. Было видно, что ему плохо, и свой детский страх он пытался замаскировать ругательствами и патетическими жестами. Дима мог и не разглядеть Лешиного страха, но более чувствительный и нервный Слава сразу же почувствовал в звериных Лешиных воплях ужас, безнадежность и смертельную усталость. Он тяжело задышал; уныние друга наполнило его слабостью и подтачивало мужество. Он явственно ощутил, как в его собственной душе пробивается предательская брешь и сквозь образовавшееся отверстие остатки храбрости просачиваются наружу. Слава отдернул голову назад, пребольно ударившись затылком о стену. Он схватился за голову. От острой боли ему стало еще горше. Леша продолжал бесноваться, Дима натянуто ухмылялся, ему, видимо, было совсем не по себе. Ящерице же Лешина ярость была совершенно безразлична, и она хотела только одного: без промедления сожрать всех троих друзей. Дима протянул вперед руку, робко попытавшись привлечь Лешино внимание:

— Ну, ладно. Все нормально. Сейчас дальше пойдем, и все.

Прозвучало это слабо, тихо и неубедительно.

— Птица сейчас оживет от твоих воплей, — процедил Слава сквозь зубы, — ты поори еще чуть-чуть.

— Да я ее убью, суку!… - надсадным голосом сказал Леша, бешено оглядываясь кругом.

Он подбежал к лежащей туше и дал ей такого пинка, что чуть не оторвал голову. Черное жирное тело судорожно дернулось; из зобастого клюва вырвался гортанный сухой клекот и сразу захлебнулся, словно подавившись.

Леша, изменившись в лице, поспешно отошел на несколько шагов назад. Его злоба моментально сменилась страхом.

— Я же говорил! — закричал Слава отчаянно и бросился на четвереньках подальше от птицы, в коридор.

Птица, однако, больше не шевелилась; видимо, Леша выбил из нее последние остатки жизни.

Дима с пистолетом в дрожащей руке подошел к неподвижной туше и наклонился над ней. Глаза его блестели. Зобообразный клюв чудовища был страдальчески раскрыт, голова запрокинута. Птица лежала тихо, не шевелясь, и, кажется, не дышала. Вблизи она была еще более страшна: толстая, выпуклая туша покрыта не то пóтом, не то слизью; кожа испещрена складками, как у крокодила. Изо рта исходило зловоние. Перепонки на крыльях, не будучи натянутыми, обвисли и казались дряблыми и сморщенными. Дима смотрел, как загипнотизированный… Леша в это время болтал в руках окровавленную футболку, внимательно ее оглядывая. Она имела жалкий и страшный вид и, очевидно, никуда больше не годилась. Леша состроил злобную мину и рывком швырнул футболку в окно. К чести Леши нужно сказать, что он никогда не жалел старые вещи и выбрасывал их без всякого сожаления: хотя он и был барахольщик, интересовали его, как правило, только разнообразные плиты, трубы, автозапчасти и вещи, нужные в хозяйстве, а к одежке он был равнодушен. Окровавленный изорванный ком мягко стукнулся о стекло и упал на пол. Леша зло уставился на него, затем в остервенении схватил с пола с намерением разорвать его на мелкие лоскутки и тут догадался. Он поднял глаза на окно. Стекло и рама были девственно целы. Холодное бесстрастное око издевательски смотрело на ребят. За окном по-прежнему висело тусклое свинцово-серое небо, но снегопад закончился; небо было заляпано бесформенными темноватыми тучами, похожими на серые акварельные разводы на бумажном листе.

— Хорьки, вашу мать, скрипучие, окно-то целое, — трусливо сказал Леша, быстро приходя в себя. — Я фигею, дорогая редакция.

Дима и Слава одновременно подняли головы и посмотрели.

После этого воцарилось довольно долгое молчание. Все трое одинаково плохо понимали, что сказать, хотя каждый, наверняка, испытывал какие-то свои трудноопределимые чувства. Если бы не ящерица, продолжавшая изрыгать свой идиотский рев, Слава и Дима решили бы, что все только что пережитое им попросту почудилось или приснилось. Леша вообще не знал, что подумать, и смотрел на окно взглядом, который не выражал ничего, кроме тупого непонимания. Если бы окно сейчас исчезло без следа или стало ползать по стене, как жук, или оторвалось от стены и стало летать по воздуху, или, наконец, заговорило человеческим голосом, ребята бы, конечно, испугались. Но они уже несколько привыкли к коридорной чертовщине, и поэтому их страх был бы силен, но вместе с тем и привычен. Но теперь, именно потому, что как будто ничего и не произошло, эта кажущаяся обыденность сверхъестественного действовала на воображение много болезненней, нежели могла бы подействовать его явная и несомненная чудесность. Словно бы оставалось еще место для рационального объяснения происходящего, но эта возможность была сама по себе стократ страшнее нежели все то, что они до сих пор успели испытать… От таких мыслей им в который уже раз становилось жутко; страх ребят продолжался уже долго и подпитывался именно тем, что каждый раз происходящие чудеса оказывались неожиданными и необъяснимыми из-за своей пугающей 'рациональности'.

— Нельзя ничего сломать, — пробормотал Слава в ужасе, вспомнив свое падение сквозь пол подземелья. — Ничего сломать нельзя, понимаете? Блин, мне страшно!..

— Ничего страшного не происходит, — твердил Дима, успокаивая, скорее, себя, чем друзей. — Все нормально. Все пучком… Надо только уйти подальше от этой твари.

— Хер выберешься теперь, бл…, - сказал Леша как бы между прочим. — Слышите, ослопупы? Вы попали. Наверху эта голая обезьяна бегает, за стеной, бл…, упыри летают. И за другой стеной, я думаю, такая же херня. Под полом, наверное, тоже зверинец, бл…, устроен, какие-нибудь мутанты ползучие, которые кушают глупых маленьких мальчиков. Теперь остается только по коридору переться, до тупика, и тогда точно кранты.

Ребята, приуныв, некоторое время обдумывали Лешины слова.

— Не, ну что, получается, коридор в воздухе проложен что ли, через весь твой 'зверинец'? — наконец, недоуменно спросил Слава. — То есть, там и сверху, и снизу эти упыри?

— Получается, что да, — отвечал Леша.

— Как-то странно, — сказал Слава, — Мне почему-то кажется, что мы на самом дне. И под полом, скорее всего, ничего нет.

— Почему? — спросил Дима.

— Потому что я упал на самое дно, — объяснил Слава, — дальше уже падать некуда, по-моему. Я же в том подземелье летал, как орел, пока сюда не провалился, не знаю, как вы. Поэтому я думаю, что нам вниз лезть тоже смысла нет, просто некуда.

— Ага, в окне-то что было? — сказал Леша. — Ну, бл…, в самом начале, когда оно еще было целое? Там, бл… пейзаж был. Пейзаж! Небо настоящее. И внизу земли видно не было ни разу. То есть, мы как бы на высоте находимся.

— Да и сейчас то же самое, — сказал Дима, — можете сходить посмотреть.

— Х…ли ходить-то, это и так понятно, — сказал Леша.

— Ну, не знаю, — сказал Слава, — не знаю. Я тогда ничего не понимаю.

— А я как будто понимаю, бл…! — воскликнул Леша.

— Стену-то точно ломать не надо, — задумчиво сказал Дима, — я раньше еще хотел попробовать, но теперь, после такого приключения, точно не буду. Получается, балбес прав, надо идти дальше по коридору, авось куда-нибудь придем. А понять все равно ничего нельзя, я уже вижу. В этом коридоре фиг разберешься.

Дима, сквозь мучивший его страх, был все же смутно расстроен: ему хотелось похвастаться своей быстрой реакцией и, в особенности, храбростью, которая позволила ему убить птицу вопреки Лешиному скептицизму: Леша считал, что из газового пистолета убить никого нельзя. Правда, когда Дима предложил ему испытать действие газового патрона на себе, он отказался, предложив вместо этого убить самого Диму. А теперь хвастаться уже было поздно, поскольку проклятое окно отвлекло внимание от Диминого подвига. Всем было очень страшно, и никто не хотел его слушать.

'Чего происходит?' — неясно мелькнуло в голове у Димы, когда он поймал себя на этих мыслях. — 'Бред какой-то'.

Он стал думать о жене Лене. Лена сейчас наверняка стоит на высоких ступенях универмага и ждет, когда он за ней подъедет, чтобы забрать ее с работы и отвезти домой. На улице солнце. Стеклянные двери и стены универмага отдают солнечными бликами. Перед Леной расстилается большое асфальтовое поле, исчерченное белыми полосами и заполненное автомобилями — автостоянка. По полю ползают маленькие люди-муравьи. Гул.