"Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова." - читать интересную книгу автора (Кантор Максим Карлович)

Русская недвижимость

Когда местонахождение директора ювелирного магазина «Червонец» не могут установить в течение полугода — это я понимаю. И если министр энергетики пропадает вместе с бюджетными денежками — у этого тоже есть резоны. А исчезновение простых смертных происходит в рамках общей статистики и никаким объяснениям не поддается.

Но тут стали риэлторы пропадать — кому они помешали? Может, руководству сомнительных контор недвижимости? Кокнул сотрудника — и гонорар платить не надо. Нет, выяснили опера: пропавшие трудились в лучших агентствах столицы, где за удачные сделки награждают, а не убивают. Может, агентов умертвили обманутые клиенты? Вложили люди деньги в нулевой цикл многоэтажки в Зябликово, а панельку так и не возвели, — вот и отыгрались обезумевшие простаки на риэлторах. Проверили такую возможность: нет, занимались пропавшие агенты элитным жильем в центре Москвы.

Я про эту историю узнал по родственным каналам. Теперь у каждого москвича есть родственник-риэлтор: риэлторов столько развелось — кошек, по-моему, и то меньше. И всех почему-то зовут Ленами. Мою родственницу — тоже, а точнее — Леночка.

Леночка всегда плачет, глаза у нее большие, и в них написано: «Буду вам хорошей женой». Мне загс не грозит — мы с ней двоюродные — вот только с друзьями Леночку знакомить неудобно, она на мужиков бросается. И конечно, никакой она не риэлтор. Смысл жизни риэлтора должен заключаться в словах «поэтажка, жэбэпэ, бэтэи, на сделку выходим», а у Леночки смысл жизни в том, чтобы дождаться семейного счастья и бросить работу к чертовой матери.

— Зачем я пошла на эту работу?! Зачем!

— Мужа найти, — подсказал я.

— При первой возможности уйду! Думала, офис приличный, люди солидные…

— Носового платка нет, — предупредил я. — Придется тебе в туалет за бумагой топать. Успокойся и расскажи толком.

— Я боюсь. Он за мной третий день ходит! Обернусь — а там он.

— По порядочку, гражданка, — сказал я тоном Гены Чухонцева. — Кто — «он»? — Я, признаться, решил: придумала себе Леночка воздыхателя. Не сложилось девичье счастье — умом и тронулась.

— Девочки в офисе тоже его видели! Ходит он, понимаешь?

— Маньяк, что ли, за тобой увязался?

— Не за мной! За всеми риэлторами! Три человека у нас пропало! И по Москве, говорят, уже восемнадцать риэлторов исчезло. Во всех агентствах работники трясутся!

— Как твое агентство называется?

— «Элит-недвижимость». — Леночка опять зарыдала.

— На Остоженке?

Я мимо их офиса проходил пару раз: там одни ручки на дверях — килограммов двадцать меди.

— Мне Ленкину квартиру отдали в работу.

— Какую-какую квартиру?

— Ленкину. Елены Сабуровой. Она пропала неделю назад, уехала из офиса на показ — и исчезла. До объекта не доехала. Покупатель ждал-ждал, в офис звонил, ругался. А Ленки нигде нет. Телефон молчит.

— Родные что говорят?

— Нет родных. Сирота она, комнату снимала. И тоже не за-а-а-а-мужем…

— Дело открыли?

— Как это?

— Ну, следствие ведется?

— Не знаю я! Мы в милицию звонили, а там на нас как заорут!

— Какими квартирами она занималась, это хотя бы знаешь?

— На ней пять квартир висело! И вот, мне один объект подкинули.

— Что за квартира, можешь рассказать?

— Уникальное предложение, сто семьдесят квадратов, тихий центр, новый дом, монолит, двенадцатый двенадцатиэтажного, евроремонт, дубовый паркет, два камина, три санузла, потолки три метра, подземный паркинг, два машиноместа включены в стоимость, солидные соседи, вооруженная охрана, — бубнила Леночка, будто у нее в голове магнитофонную запись включили.

Сразу вспомнил я одну историю про оборотней, которую мы с Татарниковым полгода назад раскрыли. Вспомнил — и ущипнул Леночку за задницу. Она взвизгнула и посмотрела на меня с надеждой. Значит, все в порядке: наша Леночка, не подменили.

— Цена какая? — спросил я.

— Приемлемая цена, пятнадцать миллионов.

— Пятнадцать миллионов? — переспросил я. Получается вроде не так дорого. А я слышал, в этих новых домах дикие цены. Пятнадцать миллионов — это сколько ж в долларах? Я прикинул. По самому плохому курсу — четыреста тридцать тысяч. Может, взять? Я б сменил свою Кутузовскую халабуду на «тихий уютный центр». Сто семьдесят квадратов? Так я б вообще там две квартиры из одной сделал! И соседа бы своего, Татарникова, перевез! Отрезал бы ему две комнаты с кухней. Гуляли б мы с ним по бульварам, камин бы зимой топили. Конечно, стоит не пять копеек, но может, потянем в складчину? Продадим дедовские квартиры, на Кутузовском теперь жить мерзко стало, а цены за квадратный метр в наших сталинских домах заоблачные. — Пятнадцать миллионов? А что, не так страшно.

— Только учти, — сказала Леночка, — это не в долларах. Это в евро.

Я налил себе кислой воды из-под крана, выпил. Старею. Почему-то разозлился на Леночку. «Приемлемая цена»! Дура! У них там, в агентствах, из людей зомби делают.

— Но можно сбить, хозяин согласен торговаться, очень адекватный человек. Торг — только после просмотра. Посмотреть надо, предложение уникальное!

— Я тебе что, покупатель, чтобы мне лапшу на уши вешать?

— Извини. Машинально.

— Стоп! — сказал я. — А может, я и покупатель.

— Ты? — спросила Леночка. Определенно, я не тот человек, который может купить квартиру за пятнадцать миллионов евро.

— Я, — подтвердил я. — Звони своему клиенту, хозяину то есть, хочу взглянуть. Договорись на завтра. Я решения принимаю быстро. Времени в обрез, но с утра могу заехать.

Пока Леночка смотрела на меня коровьими глазами, набрал Гену Чухонцева.

— Чухонцев, — хмуро отрекомендовался голос в трубке.

— Чухонцев, — сказал я, — у тебя совесть есть? Кто обещал информацию по «Червонцу»?

— Всё будет, только позже, — сказал лживый Чухонцев.

— Хорошо, жду, — великодушно сказал я. — Но утром пригони машину к подъезду.

У майора Чухонцева теперь был персональный шофер и роскошная BMW. Правда, далеко не каждый день. Ему давали себя почувствовать боссом по понедельникам, когда настоящие начальники сидели на дачах. А завтра как раз был понедельник.

— Спятил?

— И сам приезжай, только оденься в штатское. Дело есть.

— Какое дело?

— Не скажу. Завтра, когда приедешь.

— Ах, не скажешь? Тогда не будет машины!

— Значит не будет тебе билета на Мадонну от отдела культуры.

— Ах, не будет билета на Мадонну? Тогда не будет тебе официальных комментариев!

— Тогда накроется пятничная колонка «Майор Чухонцев предупреждает»!

— Ах, накроется пятничная колонка? Тогда прощайся с пропуском на Петровку!

— А вот тогда фиг тебе советы Татарникова!

На это Гена пойти не мог. Он засопел.

— Хорошо. В девять буду, — и отключился.

— Ну вот, — сказал я Леночке. — Все устроилось. На хорошей машине поедем. Не бойся. Можем даже с мигалкой прокатиться.

— Переночевать у тебя можно? Страшно мне по улице идти.

— Кухня в твоем распоряжении. Диван вот так раскладывается. Стул вынесешь в коридор. Одеяла нет, есть плед и подушка — во встроенном шкафу в прихожей. В ванной аккуратнее, горячий кран отваливается.

— А чего не починишь?

— Не дергай меня, ладно? И ночью во сне не кричи. Открытое общество у нас, как сосед храпит — и то слышно. А мне до утра статью закончить надо.

Я статью закончил к шести, искурил две пачки, и лицо у меня было помятое, когда я в ванную зашел. Бриться не стал, только патлы расчесал. Достал страшные свои джинсы, застиранные до дыр. Рубашку хорошую надел, фирма «Армани», друзья на день рождения подарили. Часы снял дешевые: богатому человеку часы не обязательны, он и так время контролирует. Посмотрел в зеркало, остался доволен. Скромный молодой миллионер, хорошо отдохнувший прошлой ночью, ищет небольшую квартиру для новых увеселений.

— Ах! — сказала Леночка, когда я на кухню вышел.

Спустились. Леночка первой выходить из лифта отказалась, за моим плечом пряталась.

— Что случилось? — спросил майор Чухонцев. Он ждал возле машины и даже был в гражданском платье. Не ожидал я, что угроза насчет Татарникова подействует.

— Знакомься, моя кузина. Давай, Леночка, рассказывай.

Леночка уложилась с рассказом и рыданиями в тот час, что мы ехали до объекта.

— И вот, я буду покупателем, — сказал я. — Каждый может прикинуться состоятельным клиентом.

— Интересно, — сказал Гена Чухонцев.

Он сидел рядом с шофером и старался разглядеть Леночку в зеркале заднего вида.

— Очень страшно мне, товарищ майор! — сказала Леночка, прижимая руки к полной груди.

— Конкуренция? — Гена Чухонцев приступил к работе. — Ну, как вариант. Смотрите, как устроено: одной квартирой зачастую сразу несколько агентств занимаются. А потом процент с продажи на всех делят. Кто покупателя нашел, — тому побольше, это понятно, но и остальным перепадает. Может, один из агентов решил от остальных избавиться, чтобы добычу не делить? Минимум усилий — максимум прибыли. Вот вы сколько денег со сделки получаете?

— Двенадцать процентов агентству, мне три, — Леночка потупилась.

— Три процента от пятнадцати миллионов, — посчитал я, — это четыреста пятьдесят тысяч. Евро. Леночка! Ты у нас миллионер!

— Вы, гражданка, налоги исправно платите? — поинтересовался Чухонцев.

— Исправно! Честное слово, товарищ майор!

— Можно просто Геннадий. Завидую вашему супругу.

— Не замужем я, Гена! И вообще… Знаете, я ведь всего одну квартиру продала. Да и ту — год назад. Однушку на «Павелецкой».

— Все впереди, значит, — милостиво сказал майор Чухонцев.

— Спасибо, Геннадий.

— Приехали, — сказал шофер.

Вышел я из машины — и оробел.

Я много всего видел в жизни — по долгу службы. Я был в Арабских Эмиратах в гостях у шейха Хозрета, который оружием пол-Афгана завалил. Я был в гостях у бандита Китайчика в Италии, — там через угодья час на вертолете лететь надо (царствие небесное хозяину, кому ж теперь недвижимость досталась?). Я был в Лондоне, видел особняки новых русских, выстроенные вдоль Сент-Джеймс Вуд. Но такого я никогда не видел. Даром что хожу почти мимо каждый день — вот, прямо там, через соседнюю улицу пробегаю, оттуда можно крышу разглядеть. Крышу — да и только. Кто бы мог подумать, что этот дом так выглядит.

Те, итальянские, арабские и британские поместья, — они оставались там, в иных мирах, когда я домой прилетал. А этот дом — он тут стоял. Только не знал об этом никто. Никто, потому что рядом с ним ни одного старого жилого дома не осталось, всё давно снесли. Ни одна бабушка с кефиром в авоське не брела мимо этого золотистого дома; ни один московский алкаш не облегчался на его украшенный барельефами угол; ни одна бродячая кошка не охотилась в тени его медных колонн. Да и что бы тут делать кошке: возле этого дома ни одна мышь проскочить бы не могла. Стоял этот монолит о двенадцати этажах, вооруженно охраняемый, с потолками в три метра, с подземным паркингом на пять уровней, — стоял дом и тупо смотрел на мир черными окнами, и ни одно из них не светилось, ни за одним из окон не было признаков жизни.

— Это что, дом или гроб? — спросил я. — Почему никого в доме нет?

— Люди ведь покупали такие квартиры не для того, чтобы в них жить. Живут они в других местах. За границей. Или в усадьбе загородной, — сказала Леночка. — Эти квартиры заводили как investment, понимаете?

— Как инвестмент, — сказал Гена Чухонцев. — Понятно.

— Ты, Гена, нас лучше тут подожди.

— Нет уж, я с вами, — сказал Гена. Сдается мне, стало майору бесприютно под взглядами вооруженной охраны. — Толик, ты тут где-нибудь припаркуйся, — громко сказал он.

Шофер сплюнул в окно казенного имущества.

— Мы в двенадцатую, — Леночка охраннику заискивающе улыбнулась. — В пентхауз мы идем.

Мы неслись наверх в стеклянном лифте, и Леночка объясняла.

— На этаже по одной квартире. Последний этаж самый дорогой, это называется пентхауз.

— Пентхауз, — повторил Чухонцев злобно.

— Ну да, с зимним садом, панорамным остеклением. Последний этаж традиционно самый престижный, незначительно отличается от других квартир в ценовом аспекте, в то время как все преимущества видовой квартиры… — снова начала бубнить Леночка. Я ущипнул ее за попу — и она с визгом выскочила из лифта.

Возле лифта нас поджидала тетка в зеленом брючном костюме.

— Вы Лена? — спросила тетка.

— Нет. Я Леночка, — пискнула Леночка. — А вы Елена?

— Да, я Елена, — отвечала тетка. — А где Лена?

— Алёна вас не предупредила, что Лены сегодня не будет?

— Алёна сегодня не выходит на связь. Я жду Лену, — сказала тетка.

— Алёна — это начальница моя, — сказала Леночка. — А Лена — это… это Ленка Сабурова.

— Я не понял, — сказал Чухонцев. — А вот это — тоже Елена?

Я даже не спрашивал, сколько у них Елен. Это такое профессиональное имя: идешь в риэлторы, берешь имя Елена.

— Барышни, квартиру смотреть будем?

— Вы покупатель? А это кто? — спросила Елена, указывая на Чухонцева.

— Охранник мой, — сказал я. Майор Чухонцев подавился слюной. — А вы кто? — хамить ей было приятно. — Домработница?

— Нет, нет, это тоже агент, Елена, представитель хозяина, — затараторила Леночка.

— Понятно. Где хозяин?

Елена повела зеленым плечом.

— Дома у себя. В Таиланде. Вы хотите, чтобы он ради вас сюда летел?

— Я же прилетел, — сказал я, делая ударение на «я». — И кто у нас хозяин?

— Какая вам разница! — сказала зеленая Елена. Она возилась с замками; их было много натыкано в трехметровую дверь из красного дерева и серебристой стали. — Проходите, смотрите.

— Осмотри тут все, Гена, — сказал я.

Майор Чухонцев набычился и ринулся вперед. Он шел пружинящей походкой по дубовым наборным паркетам, и не догадывались риэлторы, что такой именно походкой шел он на допросы, выбивать показания упертых уголовников. Он распахивал двери из карельской березы рывком, — как, бывало, рвал на себя заплеванные двери коммуналок в Коптеве. Он чеканил шаг по мраморным полукружьям возле строгих английских каминов, — как не единожды вдавливал свой грязный башмак в убогие цементные полы панельных подъездов, забрызганные кровью. Он отдергивал парчовые шторы с безразмерных французских окон — так, словно рвал ветошь с вонючих бомжатников. Гена вошел во вкус. Лютая ненависть была написана на его ужасном прыщавом лице. Леночка смотрела на него, раскрыв рот.

— Это что? Дымоход? Шеф, — говорил мне герой пятничной рубрики «Майор Чухонцев предупреждает», — шеф, проверить надо, разрешение на камины у них есть?

— Есть, — отвечала, бледнея, зеленая Елена.

— Врут они! Не дают в Москве разрешений на камины. Шеф, — говорил мне майор Чухонцев, — тут черный ход. Ведет куда? Ключи где? Открывайте! — И зеленая Елена бряцала ключами, вскрывала бронированную дверцу, ведущую на пожарную лестницу.

— Шеф, — и охранник мой презрительно выпячивал губу, — тут у них мусоропровод втиснут. Антисанитария. Стяжки кто делал? Таджики камень клали? Рамы пластиковые, как в хрущобе.

— Достаточно, — сказал я, насладившись зрелищем, и повернулся к риэлторам. — Убого у вас. Потолки низкие. Мне говорили — три пятьдесят, здесь только три метра. Сарай.

— Везде в новых домах…

— Меня не касается, — сказал я. — Стиль не мой. Все буду ломать. Впрочем, это неважно. Я беру.

Зеленая Елена посерела. Я-то ожидал, она мне на шею кинется!

— Вас про наличные предупредили?

— Не вопрос, — бросил я. — Аккредитив в «Дойче-банке» устроит? — Эх, спасибо моей работе, много полезных слов знаю.

Риэлторша раздулась до неимоверных размеров, потом выдохнула. И странно: облегчение послышалось мне в ее вздохе.

— Нет, не сойдемся! Только наличные. У меня инструкции: только наличные.

— В сумке, — сказал Гена. — Под мостом, полвторого, ночью.

— Извините. Ничего не получится! — Риэлторша прямо-таки светилась от счастья, что сделка сорвалась.

— Аккредитив, Елена, — терпеливо сказал я, усталый похмельный миллионер, — это и есть наличные. Деньги лежат в банке, и вы можете забрать их в любой момент. Вся разница в том, что переносить их из одного места в другое самостоятельно не нужно. Банк выдает наличные при благополучном завершении сделки…

— Извините, — Елена улыбалась победоносно. — Ничего не получится. Рада была познакомиться. Подпишите, будьте любезны.

— Это что? — спросил я.

— Ничего страшного. Акт просмотра квартиры. — Зачем?

— Таковы правила. После просмотра клиент подписывает протокол. Мы показали, вы посмотрели, сделка не состоялась.

Я знал, что прокололся. Только не мог понять — где? — Не расстраивайтесь, ребята, — сказала Леночка в машине. — Вы хорошо держались.

— Да, и послали нас куда подальше.

— Я такого не видела никогда, — сказала Леночка. — Я, правда, таким дорогим жильем еще не занималась. Ведь нас в самом деле выгнали! Как интересно! У меня, — ну, в среднем ценовом сегменте, — покупателей облизывают. Даже если понятно, что покупатель липовый и ничего приобретать не собирается. Таких много сейчас ходит.

— Как это? — спросил я.

— А вот так. Есть такие люди. У них отложено немного денег, — совсем чуть-чуть, на пять квадратных метров хватит, — и они ходят по квартирам, прицениваются, критикуют. Тут перекрытия деревянные, ветхий дом. Там из окон вид отвратительный. Годами могут ходить. Им так жить интереснее. У них такое чувство, будто они дом покупают. У меня их, наверное, человек десять. Ничего, терплю. Хожу, показываю им квартиры. Последний год, кроме этих, вообще никаких клиентов нет.

— Любопытно, — сказал я.

А майор Чухонцев спросил:

— Как ваша пропавшая гражданка Сабурова выглядит?

Леночка рассказала.

— Леха, — это Чухонцев уже по телефону, — пробей по свежим трупам: Елена Михайловна Сабурова. Да, неопознанных тоже смотри. Ориентировочно: двадцать семь лет, метр пятьдесят пять, блондинка крашеная, родинка на левой щеке. Одежда: бежевое летнее пальто, черная юбка, туфли красные на каблуке.

Чухонцев выслушал ответ, повернулся к нам:

— Нет вашей Лены по моргам, радуйтесь! Это, конечно, не говорит ни о чем. Может, не нашли просто.

Леночка заплакала, а у Чухонцева телефон зазвонил.

— Чухонцев. Да ты что?! Спасибо, порадовал. Ну, — это уже нам, — у меня новость хорошая. Вылетела позавчера некая Елена Сабурова, 1982 года рождения, из города Киева.

— Куда вылетела?

— На Гоа, — мечтательно сказал Чухонцев.

— Может, другая Елена Сабурова?

— Наша, — сказал Гена. — Нюхом чувствую, наша. Ее по всей Москве с фонарями ищут, а она в океане без лифчика плещется.

Доехали до Кутузовского.

— Спасибо вам, Геннадий, — Леночка сказала и ахнула: — Смотрите! Это он! Ну, который за мной следит!

У подъезда стоял серый человек. Курил, сплевывал, никуда не спешил, машину нашу пока не видел.

— Давай, вперед! — скомандовал Чухонцев.

— Как это?! — ахнула Леночка.

— Вперед, на нас не оглядываться.

— Не пойду я!!! — заголосила Леночка.

— Еще как пойдете! Вперед, прогулочным шагом. Если что — мы прикроем.

Вышла Леночка из BMW и на негнущихся ногах поплелась к подъезду.

— Чухонцев, — сказал я. — А если ее грохнут?

— Посадим убийцу, — пообещал Чухонцев, а сам наблюдал за Леночкой, как за лошадью на бегах: дойдет? не дойдет?

Она дошла. Человек бросил окурок, окликнул Леночку. Протянул ей что-то. Белый конверт. Я заметил, он был в перчатках. Развернулся, пошел прочь.

— Иди к ней, — сказал Чухонцев. — Мы с Толиком за ним. Проверь конверт. На связи.

— «Проверь конверт»! А если там взрывчатка?

— Взрывчатки на вас всех не напасешься. — И Чухонцев вытолкал меня из машины.

Леночка так и стояла с конвертом в руках. Я прощупал аккуратно: тонкий, легкий. Как будто книжечка там лежит…

— Отойди на всякий пожарный.

Она отошла. Я сел на лавочку, аккуратно надорвал пакет. Там лежала потрепанная трудовая книжка на имя Елены Ивановны Копыловой (так Леночку зовут). Я книжку пролистал — чего там только не было! От воспитателя в детском саду до озеленителя московских парков. Последняя запись в книжке — «Элит-недвижимость», риэлтор, — была закрыта вчерашним числом, скреплена печатью; увольнение, как объяснялось, произошло по собственному Леночкиному желанию.

А потом я достал из пакета письмо, отпечатанное на розовом бланке агентства «Элит-недвижимость».

«Уважаемая Елена Ивановна, — было там написано, — благодарим Вас за труд во благо нашего агентства. Сожалеем, что Вы решили расстаться с нашим коллективом. В знак глубокой признательности примите этот небольшой подарок: романтическое путешествие на Гоа. Искренне ваша, “Элит-недвижимость”».

Я пошарил в конверте: действительно, билет. Билет на завтрашний самолет. Обратного — не было.

— У тебя что, индийская виза есть? — почему-то ничего лучшего спросить не мог.

— Есть. Мы с девочками месяц назад…

— Тогда лети. Поздравляю.

Пока она разглядывала билет, я Чухонцеву позвонил.

— А у тебя что?

— Упустили мы его, вот что. Оборвалась ниточка. К вечеру жди, — и отключился.

— Пойдем, — сказал я Леночке.

— Куда? У меня билет на самолет! Мне даже за трудовой книжкой в офис идти не надо! Я могу делать что хочу! Я на Гоа еду! Мне благодарность объявили!

— И за что тебе благодарность? — поинтересовался я. — За однушку на «Павелецкой», что ли? Тебе не показалось странным? Знаешь что? Я думаю, твою Ленку Сабурову так же спровадили. Принесли конвертик — она и рехнулась от радости! А вот майор Чухонцев подозревает.

— Что — подозревает?

— Мало ли что.

Тут Леночка завыла, и я ее с трудом до своей кухни доволок. Заварил чаю, валерьянки накапал.

— Ты тихонько посиди.

— Ты куда-а-а-а?

— Я напротив буду. Квартира шестьдесят пять. Там у меня волшебник живет, его зовут Сергей Ильич, он на все вопросы ответы знает. — Я погладил Леночку по кудряшкам.

— Я с тобо-о-о-ой!

— Нет, ты здесь останься, волшебник не любит, когда ревут. Он тебя превратит в тыкву. А здесь с тобой ничего не случится.

Все-таки хорошо, что я Леночку с детства знаю. Ее только волшебниками и можно успокоить. Ну, и еще принцами с феей-крестной.

— Ты надо-о-о-лго?

— Как волшебник разгадает нашу тайну, сразу приду. Я мобильный с собой возьму. Если что — звони. И Чухонцев, если не ошибаюсь, свой номер тебе оставил.

— Гена злой.

— Нет. Очень добрый. Очень храбрый рыцарь. Мы тебя не бросим. Отдыхай, Золушка. Вот тебе в лечебных целях.

Я налил Леночке виски. Потом подумал, запихал начатую бутылку в карман.

Я оставил Леночку на диване, мечтать про рыцаря Чухонцева. Я сегодня впервые заметил, какая у нас лестничная площадка маленькая. Покрутил старенький звонок, и в квартире Татарникова отозвалась дребезжащая трель. С той стороны двери послышался кашель моего курильщика, и татарниковские тапочки прошлепали по скрипучему паркету. Что ж профессор дверь-то не сменит, давно ему советую, у всех в подъезде железные стоят, а он все никак со своей фанерной не расстанется. Но, с другой стороны, что ж у Татарникова красть? Разве что его голову, других ценностей в квартире нет.

— Спите, Сергей Ильич? — спросил я через дверь.

— Нет-нет, мой милый, проходите.

Фанерка приоткрылась, и на меня пахнуло лекарствами. Ну вот, какая ж я свинья! Если б мне Татарников не понадобился — я бы и не знал, что он заболел.

— Сергей Ильич, не хочу вас беспокоить. Может, вам надо в магазине что-нибудь?

— Нет, спасибо большое, все у меня есть. — Татарников был в застиранной, но свежей рубашке, в отглаженных брюках. Вот это да, вот это школа: болен ли, здоров ли мой профессор, пьян он или трезв, — а только никогда его никто не видел в помятой майке; Сергей Ильич при всей своей бедности отличался удивительной чистоплотностью. — Да вы заходите, я вам очень рад. Признаться, я заскучал. Болеть — очень скучное занятие, однообразное.

Я удивился: жизнь Татарникова и в здоровом состоянии разнообразием не отличалась.

— Вы не беспокойтесь, это не грипп, — продолжал историк, — всего лишь бронхит.

— А я лекарство принес.

— Какое же? — оживился Татарников. Увидел бутылку виски, сник. — Ах, заграничное!

— То же самое, что у нас в отечестве, Сергей Ильич, только с другим запахом.

Татарников поджал губы, но виски разлил по стаканам, попробовал, прокашлялся.

— Привыкать боюсь. Я бы лучше водочки. Ладно, рассказывайте.

Я рассказал. Татарников письмо «Элит-недвижимости» прочитал внимательно.

— Правильно ли я вас понял, голубчик, — спросил Татарников, — что с вас сегодня утром взяли подпись, которой вы засвидетельствовали интерес к данной квартире?

Я кивнул.

— Пойдем далее. Ваша сестра говорит, что клиентов, которые ничего не собираются покупать, теперь больше?

— Вообще все клиенты такие. Сплошной фальшак.

— Далее. Если правильно понимаю, большинство сотрудниц в таких агентствах — одинокие женщины?

— Судя по всему, да. И знаете, Сергей Ильич, их всех зовут Ленами.

— Это к делу не относится, — заявил Татарников.

— А что относится?

— Дайте подумать. — Татарников понюхал виски. — Вы знаете, а это совсем неплохо! Да, определенно хороший напиток. Я думаю, в Ирландии, в холодные зимние вечера виски как нельзя более кстати. Вы помните балладу про Джона Ячменное Зерно? Считается, что прославленный в балладе напиток — это пиво, приготовленное из ячменных злаков. Однако в балладе есть строчки о вдове, которую согревает Джон Ячменное Зерно, потому что больше у нее нет утешителей. Скажите, друг мой, разве глоток пива может утешить вдовицу?

— Не может, — сказал я. Я давно уже перестал удивляться татарниковским отступлениям.

— Значит, речь в балладе все же о виски! Однако вернемся к недвижимости. Все сотрудницы агентств — одинокие женщины. Их судьбой никто не интересуется, верно? У них нет близких. Их может согреть путешествие в дальние страны, вероятно, поход по магазинам. Своего рода стакан виски, вы не находите?

— Нахожу, — сказал я. Лучше соглашаться, так будет быстрее.

— С другой стороны, вы говорите, в этих новых дорогих домах совсем никто не живет?

— Никто, Сергей Ильич, — покорно сказал я. И к резким поворотам мысли я тоже привык.

— И отчего так получилось? — поинтересовался Сергей Ильич.

— Оттого, что владельцы эти квартиры покупали для инвестм… — мне стало неловко модного иностранного слова, — для надежного вложения денег. Сами они живут где-нибудь, где экология получше, — на Багамах, например, или в шато каком.

— Где, простите? — переспросил Татарников и поерзал на шатком табурете. Холодно было на кухне.

— Вы бы шарф накинули, Сергей Ильич. В замке, в Швейцарии. А московские квартиры на всякий случай покупают. Для того чтобы деньги не лежали просто так. Понимают люди, что каменные стены надежнее, чем бумажные акции. Вот и стоят у них в центре столицы пять-шесть квартир на брата.

— Как интересно, — сказал Татарников. — То есть вы всерьез полагаете, голубчик, что человек, который может приобрести замок в Швейцарии, — он боится, что деньги его обесценятся, и поэтому вкладывает их в московскую недвижимость?

Татарников выпил виски, и так он презрительно крякнул над своим стаканом, что я разволновался.

— Простите, Сергей Ильич. Я к вам за советом пришел. По-вашему, я одни глупости говорю?

— Почему же, голубчик, два-три дельных слова вы все же сказали.

— Так два или три? — спросил я. — И какие?

Татарников поднял худой палец и торжественно произнес:

— «На всякий случай»! На всякий случай, голубчик, квартиры эти приобретаются! Только вы неправильно поняли, о каком случае речь. Я ведь вас спросил не о том, волнуется ли миллионер о своих деньгах. Конечно волнуется! Но вы только представьте себе этого человека! Ему весь мир доступен — весь мир! Швейцарские банки с номерными счетами. Британский остров Джерси — да мало ли на свете оффшоров! В Гонконг полететь можно, самолет-то свой есть. Деньги в деньгах хранить неприятно? Ну так есть куда вкладывать. Купи еще одну яхту размером с государство Сан-Марино, живи да плавай на ней вокруг света! Хочешь — купи замок в Альпах с сопредельной территорией в тысячи гектаров. Хочешь — остров приобрети в Тихом океане, построй там виллу для себя — или целый поселок вилл на продажу. В Южной Африке тоже красота. Знаете, голубчик, еще Марк Твен, американский писатель, сказал: если что — покупайте землю, ее больше не делают.

Я слушал раскрыв рот и соображал: как так получилось, что кухонный историк Татарников, который не читает газет и телевизор не смотрит, столько подробностей о большой жизни знает.

— Так вот, — продолжал Сергей Ильич, — представьте, что именно этот человек решил деньги свои в Москве спасать. В московской-то недвижимости! Ненадежно у нас в России богатства хранить, голубчик. То есть выкачать деньги из русской земли — это можно. А хранить их лучше не в русской земле. Так земля наша устроена, мой милый: не приживается здесь богатство. Как пальма в суглинке. Пробуют, пробуют — не растет. Елки — те да, вырастают под двадцать метров и стоят себе. А пальму мороз побьет. Частная собственность у нас — как та пальма, мой дорогой. У нас пальму можно только в оранжерее поставить — и всем показывать, хвастать: смотрите, и у нас тоже пальма есть! И у нас частная собственность! Но только не Англия здесь, нельзя здесь по наследству хоромы передавать. Максимум на два поколения хватит. Московские дома — самая движимая недвижимость в мире, голубчик. То снесут особняк за ветхость, то квартиру уплотнят, то мужики поместье спалят, то хозяин по миру с сумой пойдет — все одно: не удержать здесь богачу своей частной собственности от разорения!

Я кивнул молча. Сергей Ильич мне что-то очень важное говорил — не про леночкино дело и не про элитную недвижимость даже. Сидел он на тесной своей кухне, рассказывал про какуюто пальму глухим бронхитным голосом, а я смотрел на отклеившийся кусок обоев за сутулой спиной историка. И вдруг я понял, почему Татарников никогда ничего ни у кого не просил и почему у него никогда ничего своего не было.

— Я понимаю, — сказал я.

— Думаете, раз мы с вами это понимаем, — этого миллионер не поймет? Миллионер — он, конечно, вор и невежда, но такие вещи чувствовать должен. Иначе не был бы миллионером. Да и жить в этих квартирах невозможно, голубчик — ведь вы и сами не стали бы жить в пустом, охраняемом вооруженно гробу. Экология в городе паршивая, дышать нечем, зачем миллионы тратить на бессмысленное дело?

— Тогда зачем же эти квартиры, Сергей Ильич?

— А зачем вообще в России дворцы по западному образцу?

— Ну, чтобы загранице пыль в глаза пускать.

— Опять ошибаетесь, голубчик! Заграница — она далеко. Ей от наших дворцов ни холодно, ни жарко. Пускают пыль в глаза тому, кто идет с тобой по одной дороге. Для иностранцев, что ли, у нас оранжереи строили? В Петербурге при Александре Первом персики выращивали — для иностранцев? Им-то зачем, у них персики такие запросто на улице зреют. Нет, голубчик. Лишь с одной целью возводятся элитные дома и оранжереи — начальству польстить! Не важно, что не растут у нас пальмы. Не важно, что никто не живет в домах повышенной комфортности. Главное — есть что предъявить государеву оку, когда государь соизволит взгляд на тебя бросить. Успокоить надо батюшку: все, дескать, цветет и плодоносит в любезном Отечестве! Смотри, государь, какие мы цветы прекрасные развели! Смотри, какие дома добротные понастроили. А главное — живем мы в этих домах, по оранжереям прохаживаемся, фрукты едим. Все мы тут, рядом с тобой, государь наш, не убежали никуда. Вот и квартиры у нас тут стоят, и дома за городом куплены, и висячие сады процветают, и все счастливы! Вот на какой случай ваши монолиты богачами раскупаются. Так-то.

— Значит, — сказал я, — дома эти — что-то вроде аттракциона для власти? Парк развлечений? Неверленд?

— Что, простите?

— Поместье такое, Майклу Джексону принадлежало, — сказал я, но Татарников про Майкла Джексона ничего не знал.

— Отчего же — «небывалая земля»? Очень даже — «бывалая», пример в истории российской есть, в пословицу вошел. Потемкинские деревни называются. Ехала государыня по стране — а ей картонные домики разукрашенные по обочинам ставили, крестьян сгоняли: умытых и довольных, конечно.

— Ну чистый Голливуд! — сказал я. — Или как декорации на Мосфильме. Плоские города, да? Только я все равно не понял, — признался я, — при чем здесь пропавшие риэлторы.

— А кто такое, по-вашему, риэлтор? — спросил Татарников. Нет, все-таки он меня поражает иногда своими глупыми вопросами.

— Как это что такое? Человек, который занимается недвижимостью.

— Недвижимостью, голубчик, занимается уборщица, когда окна моет. Или кровельщик, когда крышу латает. Или архитектор, когда проект дома создает. Вот они — занимаются недвижимостью. А ваш этот риэлтор — он что делает?

— Он недвижимостью торгует.

— Правильно. Но спросите себя вот о чем: если недвижимости нет — то как может существовать тот, кто ею торгует? Разве в потемкинских деревнях крестьяне действительно рожь сеяли? Или, к примеру, печь в картонных домиках топили? Плоские и холодные стояли картонки, а крепостные вокруг копошились, созидательную жизнь имитировали. А откуда их в картонные деревни согнали и куда они делись потом, эти крестьяне, — разве спрашивал кто об этом?

Нашли женщин. Набрали в какие-то, извините, офисы многие сотни одиноких, никому не нужных вдовиц! Вдовицы собирают фальшивые подписи с фальшивых клиентов. Отчитываются! Работа идет! Рынок живет! Красивое слово — риэлтор — прикрывает полное отсутствие реальной деятельности! Не скажешь ведь про них, что они «недвижимостью торгуют», — нет уже никакой торговли! Они только «занимаются» недвижимостью!

Покупатели только притворяются, что покупают квартиры. А продавцы притворяются, что продают. Вас, если я не ошибаюсь, из богатых апартаментов выгнали за то, что вы наличными пятнадцать миллионов евро не наскребли? Таких денег наличными не бывает, друг мой, даже у очень богатых людей. Ваша Елена предлог искала, чтобы сделка не получилась. И цены потому на элитную московскую недвижимость такие — как бы это сказать? — странные. Чтобы не брал никто! Обыкновенные дома — в тех да, в тех покупают. Но эти сделки ничем и не отличаются от того советского натурального обмена, что был тридцать лет назад. А изукрашенные дворцы — они как памятники. В них никто селиться не собирался.

А теперь представьте, что у богатых и властных людей, имитировавших всю эту свободную рыночную деятельность, отпала в этой деятельности нужда. Проехал кортеж императрицы! Изменилась политическая ситуация! Закрывается свободный рынок, построена страна, собственность распределили, плохо ли, хорошо ли — сделано дело! Значит, пора разогнать пейзан — декорации уже не обслуживаются!

Куда прикажете деть сотни девиц и вдовиц? Оставить их по городу ходить, рассказывать, какие хоромы пустуют? С другой стороны, не убивать же их всех! Проще дать им немного виски — Джона Ячменное Зерно. Например, отправить всех на Гоа! А то, что они одиноки, — это ведь только на руку! Никто не спросит, куда пропали все эти Лены. И что же случится, ответьте? Встанет рынок фальшивых продаж никому не нужных потемкинских деревень? Так его и не было! А все оттого, что нет такой профессии — «риелтор». И специальности «риэлтор» тоже нет! И «риелтеров» не существует!

— Как это — нет? — спросил я.

— А вот так, голубчик вы мой. Вы, простите, зарплату получаете?

— Ну, да. Маленькую, конечно.

— Так вы поинтересуйтесь на досуге, почему вам хотя бы ее могут платить. А все потому, что специальность ваша — «корреспондент» — значится в одном любопытнейшем документе, называется «Общероссийский классификатор профессий», юбилей у него, в 1999 году отредактирован. С ним и сверяются, когда вам зарплату начисляют: а вдруг нет такой профессии вообще? Единый тарифно-квалификационный справочник работ и профессий — никогда не заглядывали? Напрасно, голубчик, в любой книге что-нибудь интересное да найдешь. Каких только профессий там нет! Я, грешный, там тоже значусь под видом «научного сотрудника». И вы, и я, и капитан дальнего плавания, и даже «репетитор по балету». А рабочие профессии в нем обозначены удивительнейшие! Овощевод, чабан, — этих мы знаем. Но там еще указаны, например, мацератор и ангобировщик, пульфонщик и вагранщик, флотатор и скрайбировщик. Даже швейцар туда поместился! И «ведущий дискотеки». Разные люди бывают на свете, друг мой! Повара, учителя, врачи, токари — и все они очень нужные, важные люди! Даже профессия «президент Российской Федерации» — есть такая. А вот профессии «риэлтор» в этих справочниках нет. И в жизни ее нет. И образования для такой профессии не существует.

— Кажется, есть какие-то семинары повышения квалификации риэлторов, — робко сказал я. — А потом, вуза для плотников тоже не существует, а профессия такая есть. Или сантехники — тоже, наверное, без образования работают…

— Если из города пропадут сантехники, мы утонем в дерьме! Согласитесь, достаточное доказательство существования профессии. И трудно себе представить, что пропали поголовно все учителя средней школы. Или что врачи исчезли: ну вот не осталось ни одного. Скажите, можно такое представить?

Я этого себе не представлял.

— Но что изменится в жизни нашего города оттого, что из него пропадут эти, как их там, торговцы русской недвижимостью…

— Риэлторы.

— Да-да, вот эти как раз. Ни-че-го! Вот и весь ответ. Наша историческая ситуация, голубчик — самая недвижимая недвижимость на свете, она в принципе не меняется, никуда сдвинуться не может. Торгуй русской недвижимостью — или пусти ее в натуральный обмен, с ней не произойдет никаких перемен. Всегда все в России пребудет недвижимо: будут стоять пустые декоративные дворцы, а вокруг них — перенаселенные бараки. И чтобы управлять всем этим хозяйством, нужен не менеджер по продажам, а полковник гвардии.

Я долго молчал.

— А что Леночке с билетом делать? — спросил я наконец.

— Как что? — удивился Татарников. — Употребить по назначению! Ехать, греться! Вдовице надо выпить виски!

— Считаете, не убьют Леночку на этом Гоа?

— Определенно нет. — Татарников улыбнулся. — Знаете, на Гоа все больше и больше наших соотечественников. Говорят, там целые русские колонии — как некогда в Харбине. Вот я и думаю: может, все эти люди — такие же, как ваша сестра, капиталистические ссыльные? Невольные эмигранты. Выслали их на самолете, как некогда философов сажали на пароход, — они и обрадовались. Знаете историю про философский пароход?

Я не знал.

— В двадцать втором году Ленин посадил всех философов-идеалистов на пароход и выслал из России без обратного билета. Не нужна была России философия. Вот и с торговцами недвижимостью обстоит примерно так же. Надеюсь, вы купите сестре обратный билет? Не век же ей сидеть на Гоа?

— Не знаю насчет обратного билета, — сказал я. — Посмотрю еще. Я, может, и сам туда поеду.