"Кольцо нибелунгов" - читать интересную книгу автора (Хольбайн Вольфганг, Деви Торстен)

2 ЗИГФРИД И ПРОКЛЯТИЕ КРОВИ

Ветви били Зигфрида по лицу, а когда он опускал ступни на лесной мох, почва дрожала под его ногами, как наковальня от ударов молота. Шипы срывали волосы с головы подростка, но он не обращал на это никакого внимания. Его кровь кипела, а в ушах отдавался бешеный стук сердца. Свет и тень слились в размытые линии, мелькавшие в ярко-голубых глазах Зигфрида, будто он нашел путь в Асгард.

Его мускулистая грудь поднималась и опускалась с каждым вдохом, и, перепрыгивая через поваленные на землю стволы деревьев, он широко раскидывал руки, словно молодой орел крылья. Зигфрид бегал быстрее всех, кого он знал, и все же у него появилось чувство, что ему не удалось достичь предела собственных сил.

Вепрь, обезумев, пытался убежать. Он петлял где-то в зарослях, стараясь спрятаться там, где охотник его не найдет. Но последний час зверя пробил в тот самый момент, когда Зигфрид увидел его на обратном пути из деревни.

Далеко впереди мальчик заметил толстый корень, торчавший из земли на уровне бедер. Вот подходящее место!

Зигфрид прибавил скорость и подбежал к вепрю настолько близко, что мог бы схватить его за хвост. Вепрь попробовал пролезть под корнем, а Зигфрид оттолкнулся от земли, прыгнул обеими ступнями на дерево, прогнувшееся под его весом, а потом выпрямил ноги и, словно выпущенная луком стрела, поднялся в воздух. Ему казалось, что он летит, и это чувство бесконечной свободы вызвало в нем огромную радость. Но вот его сильное тело ударилось о вепря, придавив животное к земле, и они по инерции покатились. Когда же они остановились, зверь попытался ударить Зигфрида клыками, чтобы высвободиться. Он бешено сучил ногами, которые легко могли бы раздробить человеческие кости.

Зигфрид радовался охоте. Победа над сильным зверем пьянила его, однако он не собирался чрезмерно мучить животное. Правой рукой подросток схватился за шею животного, а левой за вспененную морду. После этого Зигфрид резким движением сломал своей добыче шею. Ноги вепря еще несколько раз дернулись, и он замер.

Отдышавшись, Зигфрид встал, довольный собой и окружающим миром. Взвалив свою добычу на спину, он отправился домой. Идти было недалеко. Уже через полчаса он увидел округлый холм кузницы и две пристройки. Проходя мимо груды камней, находящейся всего в паре шагов от его жилища, Зигфрид, как всегда, замедлил шаг.

— Приветствую тебя, матушка.

Затем он пошел дальше. Это был жест уважения, но печали в голосе мальчика не было. А как же иначе? Зигфрид никогда не знал своей матери.

Регин прервал работу, услышав Зигфрида. Слух у кузнеца был отменный, и он без труда узнал тяжелый шаг своего воспитанника.

Зигфрид сбросил вепря с плеч прямо под ноги вышедшему из кузницы Регину.

— Что, опять вепрь? — проворчал Регин.

— Великолепное животное, — радостно улыбнувшись, ответил Зигфрид. — Было очень весело.

Регин сделал шаг навстречу Зигфриду, которого он воспитывал как собственного сына, и влепил ему пощечину. Не сильно, но достаточно, чтобы выразить свою ярость.

— Третий вепрь в этом месяце! А медведь?! А все эти лисы? Про зайцев я вообще молчу!

— Но я воин, а воин должен хорошо питаться! — настаивал на своей правоте Зигфрид.

Регин усмехнулся:

— Чтобы стать воином, нужно быть мужчиной. А тебе еще и четырнадцати нет. У нас запас еды на три ближайших зимы. Куда мне девать этого вепря? Придется тебе его зарыть, чтобы он не подманил хищников.

Зигфрид рассмеялся. Этот смех делал его неотразимым. Мальчик был сильным, красивым, смелым — и в то же время упрямым. Сила воина и воля короля давали ему мощь, которой он еще не умел пользоваться.

Регин вздохнул:

— Не забудь вымыться в ручье перед обедом.

Мальчик осмотрел себя. Он действительно был очень грязным — как, впрочем, и в любой другой день. Поэтому он всегда носил только короткие кожаные штаны и обувь. Регину не хотелось каждый день стирать рубашки неугомонного воспитанника.

Зигфрид кошачьей походкой пошел к ручью, в то время как Регин принялся за вепря. Зверь был достаточно тяжелым, и кузнец снова задумался о том, откуда у Зигфрида такая сила. Мальчик был не просто сыном своих родителей, это точно. Боги благословили его, одарив милостью, и, очевидно, возлагали на него большие надежды.

Регин зашел в пристройку и помешал в котле густой суп, который он варил уже несколько часов.

Вода в ручье, протекавшем через лес почти рядом с кузницей, доходила Зигфриду до щиколоток. Дно было неровным, ручей бурлил, словно захлебывался сам собой.

Зигфрид не стал утруждаться и мыть свое тело, начиная с рук. Он улегся в ручей прямо в одежде, повернувшись головой против течения, чтобы вода не затекала ему в ноздри. Тут было приятно и прохладно. Вода смывала с его тела пот и грязь. Зигфрид закрыл глаза, почесал родинку на груди у левого плеча и опустил ладони на гладкие камни под водой. Он радовался, что ему не нужно никуда торопиться. Диск солнца уже коснулся горизонта, но сегодня полнолуние, и он легко найдет дорогу домой. К тому же Регин все равно варил свой суп много часов, так что ему можно немного отдохнуть.

Вспоминая удачно прошедший день, Зигфрид незаметно для себя задремал.

Подросток не знал, долго ли он лежал в ручье. Его мысли витали где-то далеко-далеко. Он думал о воинах при дворе короля. В его воображении они скакали на лошадях и сражались на мечах. Он видел штандарты и стяги, трубы и скоморохов. Тут, в лесу, не было ничего особо интересного, а Регин не хотел рассказывать о своей придворной жизни. Одной из тех немногих историй, которые Зигфрид знал с самого детства, была история его матери Лины. Иногда он думал, что кузнец все время рассказывает об этой женщине, потому что ему самому хотелось удержать в памяти ее образ. Хотя Регин старался передать Зигфриду мельчайшие подробности его первой встречи с Линой, мальчик с трудом представлял эту женщину. У него не возникало ни малейшего чувства при слове «мама».

Лина была простой женщиной, и Регин описывал ее как «добрую душу, неброской красоты женщину». Родители выгнали ее из-за любовной истории, а Регин пожалел и взял к себе служанкой. Уже тогда она была беременна Зигфридом. Она умерла при его рождении и на смертном одре взяла с Регина клятву, что он воспитает ее сына и сделает его хорошим кузнецом. Она была обычной, ничем не примечательной женщиной. А Зигфрид, хотя и не испытывал к ней никаких чувств, все же уважал данную когда-то кузнецом клятву. Для него главным был Регин. Низкорослый мужчина, о котором в деревне говорили, что он не стареет, заменил ему и отца, и мать. Он обучил Зигфрида кузнечному ремеслу и охоте. Он любил его больше, чем крестьяне из соседней деревни любили своих кровных сыновей. Зигфрид был благодарен кузнецу и полон решимости доказать ему свою верность.

Но мальчик чувствовал в себе бурление крови, горячее и дикое. Иногда его ноги подергивались, словно у жеребенка, который собирается убежать.

Неожиданно что-то кольнуло его в грудь. Это было странно. И это не мог быть какой-то лесной зверь, потому что они старались держаться от Зигфрида подальше. А комары не вились над ручьем, предпочитая пить кровь оленей. Покалывание стало сильнее и болезненнее. Зигфрид открыл глаза.

Небо уже стало темно-серым, а густые кроны деревьев поглотили последние заблудившиеся лучики солнца, так что Зигфрид с трудом различил проступившие в сумерках очертания фигуры, которая склонилась над ним с копьем. Мысли в голове Зигфрида, только что такие спокойные и безмятежные, запрыгали в бешеной скачке. Мальчик пытался найти решение, которое смогло бы ему помочь.

Битва? Он не обладал опытом воина, а его противник стоял перед ним в полном боевом снаряжении. У Зигфрида не было оружия, зато богато украшенное копье, касавшееся его груди, явно было наилучшего качества. И наконец, мальчик лежал на спине, а значит, он в любом случае не успел бы встать на ноги, чтобы броситься на противника. Зигфрид старался не шевелиться и следил за своим дыханием, чтобы казалось, что его грудь не поднимается. Противник, который так подло на него напал, судя по одежде из грубой кожи и меха, был из северян. К тому же на кожаном шлеме, который Зигфрид сумел разглядеть в полутьме, не было знаков королевского двора. Мальчик лихорадочно думал о том, что же ему предпринять. Он осознавал, что исход этой странной встречи от него, к сожалению, не зависел. Воин, склонившийся над ним, убрал копье.

— Гляди-ка, он живой. Нельзя сказать, чтобы это было справедливо, с такой-то неосторожностью. — Голос, доносившийся из-под шлема, был полон презрения и насмешки.

— Это мой лес, — прошипел Зигфрид. — Никто здесь со мной не сравнится.

— Что ж, ему следовало бы обнести этот лес стеной, — продолжил чужой воин. — Что же это за мужчина, у которого нет противника и который не отправляется на его поиски?

Наконец незнакомец сделал шаг назад, так что Зигфрид мог теперь встать, избавившись от столь унизительного положения. И все же он остался лежать в воде, не зная, что собирается сделать противник. Подросток был немного удивлен — этот северянин оказался не таким высоким, как о них рассказывали. Он смотрел на мускулистые, но тонкие руки противника, а потом обратил внимание на его маленькие ноги, которые в меховых ботинках были не больше, чем ноги Зигфрида. Мальчик еще никогда не сталкивался с вооруженным противником и ничего не знал об обычаях воинов. Но он по-прежнему был жив, поэтому, учитывая легкость, с которой чужак мог убить его, это не стоило сбрасывать со счетов.

— Я Зигфрид, сын кузнеца Регина, — заявил мальчик, решив сказать полуправду. — Кто же нападает на невооруженного мужчину?

Воин сделал шаг ему навстречу.

— Меня зовут Брюн… Брюнгар. Если бы это было нападение, ручей бы уже окрасился твоей кровью и нес бы ее в Рейн. Но я ищу противника, а не жертву. Пускай он покажет мне свое искусство, а я научу его борьбе. — В голосе незнакомца снова зазвучали странные, слишком высокие нотки.

Зигфрид расправил плечи.

— Я — мужчина, и я — воин! Если бы мы были равны по оружию…

Брюнгар плюнул на землю.

— Ха! Он думает, мое оружие — это все, чем я его превосхожу?

Зигфрида раздражала странная манера незнакомца, который все время почему-то говорил о нем в третьем лице.

— Но это легко доказать, — насмешливо произнес мальчик.

Не задумываясь ни секунды, Брюнгар воткнул копье глубоко в землю.

— Ну что ж, нужно предоставить ему такую возможность. Сражайся!

На это Зигфрид как-то не рассчитывал. Большинство мальчишек в деревне избегали драк с ним, ведь он был сильнее всех. Несмотря на свой дикий характер, Зигфриду еще никогда не приходилось драться по-настоящему. Он неуверенно шагнул вперед. Брюнгар чуть отступил. Зигфрид продолжил наступление, но незнакомый воин старался держать дистанцию. Они сделали еще пару шагов, и Зигфрид начал терять терпение. Что же это за борьба?

— Ты что, хочешь сбежать? — спросил он. В его голосе одновременно звучали ирония и надежда.

— Он хотел этой битвы — пусть возьмет ее себе, — прорычал Брюнгар.

Зигфрид все понял и резко прыгнул вперед, так что его противник даже не успел закончить фразу. Мальчик вытянул обе руки, чтобы схватить этого странного человека, напавшего на него в лесу.

Брюнгар молниеносно отпрыгнул вправо, схватил Зигфрида за левое запястье и резко крутанул его. Мальчик еще никогда не чувствовал такой боли. Все переломы костей, с которыми ему приходилось сталкиваться в детстве, казались укусом комара по сравнению с этой болью. В его предплечье будто вонзился кинжал, достав до самой кости. Зигфрид закричал, и его тело, чтобы уменьшить боль, непроизвольно повторило движение противника. Мальчик повернулся и успел заметить, как Брюнгар взмахнул левой рукой, но не сумел уклониться. Вся сила, которую он попытался вложить в свою атаку, рассыпалась на мелкие осколки, когда Брюнгар ударил его в подбородок. Несмотря на подростковый возраст, тело Зигфрида было крепким, и, тем не менее, он перевернулся в воздухе и упал на землю.

Брюнгар при этом не выпустил запястье Зигфрида, и по громкому хрусту стало понятно, что он сломал ему руку. Лежа лицом на влажной земле, Зигфрид даже не вскрикнул. Наконец Брюнгар отпустил руку побежденного и перевернул его тело на спину. Зигфрид застонал.

— Я советую ему и дальше прятаться в лесу, — прошептал Брюнгар и склонился над ним. — Неосмотрительный воин и глупый мальчишка! Так можно быстро распрощаться с жизнью.

Зигфрид попытался что-то сказать, но лишь выплюнул комок земли.

Брюнгар наклонился немного ниже.

— Что я слышу… великий воин?

Только этого Зигфрид и ждал. Он нанес противнику удар здоровой рукой, крепко обхватил тело и руки Брюнгара и, притянув его к себе, изо всех сил ударил головой по его черепу. Брюнгар, сбитый с толку неожиданной атакой, беспомощно закачался и попытался достать рукой копье, торчавшее в земле.

Подтянув ноги, Зигфрид изо всех сил, которые у него остались, обхватил ими Брюнгара и сдавил ему бедра. В глазах у мальчика потемнело, а боль от бесполезной левой руки высасывала силу. Но все же он был полон решимости не отступать. Зигфрид скрестил ноги за спиной Брюнгара, чтобы усилить давление на живот противника.

Со стороны казалось, что их тела, прижатые друг к другу, готовы были слиться в единое целое. Брюнгар застонал от боли. Зигфрид почувствовал теплое дыхание противника на своем лице.

— В… этом лесу… мальчишка… не боится воина! — запинаясь, пробормотал Брюнгар и попытался ударить Зигфрида головой. Но в этот миг с него свалился кожаный шлем.

Вывалившиеся из-под шлема длинные черные волосы упали Зигфриду на лицо, и в этом не было ничего удивительного. Поражало другое — волосы мужчины не были грубыми и нечесаными. Наоборот, они казались гладкими и нежными.

На мгновение Зигфрид смежил веки, пытаясь унять боль в голове. Когда он открыл глаза, ему с трудом удалось сфокусировать взгляд на лице противника. Наконец глаза, нос, рот и черные волосы Брюнгара сложились в одну картинку. В одно лицо. Это не было лицо северного воина. Это даже не было лицо мужчины. Над ним склонилась девушка! Зигфрид вдруг подумал, что его околдовали, что у него помутился рассудок.

Брюнгар попытался вырваться из хватки Зигфрида, но правая рука сжимала его, словно железная, да и ноги не желали отпускать противника.

— Так ты… — простонал Зигфрид от боли.

Бледное лицо Брюнгара с темными бровями и угольно-черными глазами было так близко от него, что Зигфрид почти касался губами его губ.

— Брюнгильда, — прошипел воин, оказавшийся девушкой.

И тут она укусила его за щеку. Боль была настолько сильной, что Зигфрид отпустил ее, и Брюнгильде удалось высвободиться из его хватки. Все произошло слишком быстро, поэтому Зигфрид не успел среагировать. Она вцепилась левой рукой в левую руку Зигфрида и легко подняла ее, а правой еще раз сжала его переломанное запястье.

Зигфрид закричал во второй раз. Так громко он еще никогда в жизни не кричал. К своему стыду, мальчик почувствовал, что его ноги ослабли и он ничего не может с собой поделать. Брюнгильда резко вскочила. Через пару секунд девушка перевела дыхание и, протянув руку, взяла копье. Зигфриду показалось, что она собралась уходить.

Ворон что-то прокаркал с ветви, и Брюнгильда, наклонив голову, прислушалась. Потом она повернулась к Зигфриду и подала ему руку. — Ему нужно встать.

Зигфриду совершенно не хотелось, чтобы ему помогала девчонка, но сейчас у него не было выбора. В голове стучало, левым запястьем невозможно было пошевелить, и каждый мускул в теле горел, как от огня. Он даже подумал о том, что лучше уж остаться лежать на земле или попытаться снова перекатиться в ручей.

Когда он взялся за протянутую ему руку, Брюнгильда с поразительной легкостью поставила его на ноги. Зигфрид смотрел в глаза воительнице, которая одержала над ним полную победу. И вновь их лица оказались близко друг от друга, но на этот раз никто из них не хотел прерывать эту близость.

В Зигфриде разгорелось новое, еще не изведанное им чувство. Поражение унизило мальчика, но это незнакомое чувство было сильнее. Ему хотелось вдохнуть в себя запах Брюнгильды, но он боялся, что она заметит это и начнет смеяться над ним. Вместо этого Зигфрид неотрывно смотрел на нее.

Уже стемнело, но Брюнгильда, казалось, светилась в сиянии луны. Белая, как слоновая кость, кожа девушки напоминала о том, что на ее родине не так уж много солнечных дней. Тем отчетливее выделялись на белом фоне черные глаза и черные волосы. У нее были высокие скулы и слегка раскосые глаза. Глаза кошки. Это было гордое лицо, лицо представительницы благородного рода. И эта печать благородства подействовала на Зигфрида сильнее, чем красота, которая проходит с годами.

Брюнгильда тоже смотрела на взъерошенного подростка, которого только что поставила на место.

— Ну что, хватит с него? — тихо спросила она.

Когда девушка подняла руку, Зигфрид резко дернулся. Но она лишь отерла кровь с его щеки.

Издалека послышался звук горна, и впервые на лице Брюнгильды появилось выражение, напоминающее страх.

— Это мои люди. Я должна идти.

Она хотела убрать ладонь с лица Зигфрида, но он удержал ее здоровой рукой.

— Не уходи!

Взглянув на него, она улыбнулась.

— Короля Хакана нельзя заставлять ждать.

Ее ответ так изумил Зигфрида, что он даже отпустил ее руку.

— Король Хакан? Ты из Исландии?

Брюнгильда громко свистнула, и откуда-то из темноты выскочил черный конь. Юная воительница разбежалась и запрыгнула на него без помощи рук.

— Он хочет увидеть меня вновь?

Сердце Зигфрида билось так сильно, что он едва сумел выдавить ответ:

— Если на то будет воля богов.

— Ему скорее помешают не боги, а мой отец, — рассмеялась Брюнгильда. — Когда он станет в меньшей степени дураком и в большей степени мужчиной, пускай приезжает в Исландию. Я буду его ждать.

Она сжала бока коня пятками, и тот с места бросился в галоп. Ворон, верный спутник девушки, тоже слетел с дерева, чтобы сопровождать ее.

— Но как же я найду тебя? — крикнул Зигфрид ей вслед.

Брюнгильда уже скрылась в темноте, но он услышал ее голос:

— Каждый знает, где находится Исландия. А в Исландии каждый знает, кто такая Брюнгильда.

Наконец она исчезла в зарослях леса, а Зигфрид, оставшись в одиночестве, еще долго стоял на том же месте. В его мыслях царила сумятица, а тело теперь было грязнее, чем после охоты на вепря. Левая рука повисла, как плеть, и невыносимо болела. Зигфрид решил, что ему следует пойти к ручью и еще раз выкупаться.

Он попытался не обращать внимания на боль и не думать о Брюнгильде, но ему не удалось ни то, ни другое. Зигфрид не привык проигрывать, и уж тем более проигрывать девушке. Однако это обстоятельство его почему-то не смущало. Брюнгильда была совершенно не похожа на глупых куриц из деревни. Ее сила воспринималась им как вызов, а приглашение — как обещание.

Он постарается… Нет, он должен увидеть ее снова!

Хрустнула ветка, и в лунном свете Зигфрид заметил одинокую фигуру. Он догадывался, что это не Брюнгильда, и все же надеялся еще раз встретиться с ней.

Регин, очевидно, был поражен, увидев своего приемного сына, который пару часов назад уходил в лес исполненный сил, а теперь лежал у ручья совершенно вымотанный и израненный.

— О боги! Что с тобой произошло? — обеспокоенно спросил кузнец, присаживаясь на корточки рядом с Зигфридом и осторожно ощупывая его сломанное запястье.

Зигфрид скривился — как от боли, так и от стыда.

— Это был… Это были исландцы.

Впрочем, он говорил почти правду.

Регин оглянулся:

— Здесь, в лесу?

— Они пришли от Рейна, — объяснил подросток. — Может, они искали дичь для дороги домой.

Взяв Зигфрида за здоровую руку, кузнец помог ему подняться.

— Ты не умеешь лгать. Этот талант не был дан тебе при рождении, да и я не видел никакого смысла учить тебя этому.

Зигфрид направился в сторону хижины, опираясь на низкорослого кузнеца.

— Мне очень жаль. Но я… я…

— Пффф! — фыркнул Регин. — Прибереги дыхание для дороги домой. Если события последних нескольких часов должны принадлежать только тебе, то оставь их при себе.

Они шли, не говоря ни слова. Молчали они и за ужином — впервые.

— Поднимайте трап, — мрачно проворчал Хакан Изенштайнский. — Раз она не пришла вовремя, ей придется скакать за нами по берегу.

Эолинд с несчастным видом кивнул.

— Мой король, если с принцессой что-то случится, то для Исландии…

Король, обрюзгший и неопрятный, добродушно хлопнул своего советника по спине огромной лапищей.

— Ха! Она дочь Хакана, будущая королева Исландии! Боги на ее стороне, и горе тому, кто посмеет напасть на нее. Она переломает ему все кости! Голыми руками!

Эолинд всегда беспокоился, когда речь шла о Брюнгильде. Девчонка была дикой и непредсказуемой, и ее вспышек ярости боялись все в крепости Изенштайн. Хуже того, она вела себя как мальчик, причем очень невоспитанный мальчик.

Эолинд долгие годы пытался научить Брюнгильду, которая росла без матери, тонкостям придворного этикета — и это при дворе, где ничто не имело столь ничтожного значения, как тонкости светского обхождения. Хакан, унаследовавший трон по мужской линии в четвертом поколении, никогда не заботился о воспитании хороших манер у дочери. Но поскольку у него не было сына-наследника, Брюнгильде Исландской предстояло вступить в брак с королем с материка и объединить два королевства или же выйти замуж за дворянина, привести его ко двору и сделать новым королем. Поэтому Хакан признавал, что в любом случае ей потребуется умение быть хорошей женой.

На данный момент можно было с уверенностью сказать, что Брюнгильда притащит своего суженого в спальню силой, или же супругу принцессы придется принуждать ее к совместной жизни.

Эолинд кивнул двум воинам, и те принялись поднимать тяжелый деревянный трап, по которому исландцы сходили со своих кораблей на сушу. В это мгновение из леса вылетел ворон, освещенный лунным светом. Послышался боевой крик, который, казалось, донесся из глубин Утгарда. Хакан махнул рукой, и его люди снова опустили трап.

Словно демон, из леса выскочил черный конь с всадницей на спине. Девушка так низко пригнулась, что создавалось впечатление, будто она слилась с ним. Конь прыгнул с откоса на песок и, не замедляя хода, поскакал по трапу на палубу. Казалось, что животное не сможет остановиться и упадет с другой стороны корабля, но Брюнгильда резко натянула поводья, и конь стал как вкопанный. Не успел он опустить голову, как Брюнгильда уже спрыгнула на палубу.

— Что, хотели уплыть без меня, мой король? — насмешливо спросила она.

Хакан хрипло рассмеялся.

— И обречь эту бедную землю на верную смерть? У Исландии, быть может, и нет друзей, но и враги нам не нужны.

Эолинд знал, насколько правдивы эти слова. За диковатой внешностью Хакана скрывался острый политический ум, и королю всегда удавалось уберечь Исландию от континентальных войн. Когда пятнадцать лет назад посол Хъялмара уговаривал Хакана объединиться с ним в войне против Зигмунда, послу пришлось уехать несолоно хлебавши.

Исландия никогда не воспринималась всерьез, поскольку это островное королевство находилось вдали от торговых путей, а значит, и не стоило тратить силы на его завоевание. Но уж если Исландия вмешивалась в войны, не имевшие к ней никакого отношения, то ее воины сражались до последнего, пусть и не ради чести, но ради денег. Именно по этой причине Хакан всегда отказывался от постоянных военных союзов. В предпринятом им путешествии, целью которого было представление Брюнгильды ко всем королевским дворам на континенте, Хакан придерживался своей линии.

Брюнгильда привязала коня.

— Я хочу есть.

Хакан изумился тому, что дочь не стала вступать с ним в словесную перепалку, как она обычно делала.

— С тобой сегодня что-то случилось?

— Ничего, что может иметь какое-то значение до тех пор, пока ты жив, — таинственно сказала она и направилась к запасам еды.

Король, который терпеть не мог, когда к нему поворачивались спиной во время разговора, пнул дочь под зад.

— Брюнгильда! Я хочу услышать от тебя ответ, иначе всю обратную дорогу будешь налегать на весла! — Именно такое воспитание превратило Брюнгильду в хулиганку.

— Я кое с кем познакомилась, — объявила девушка с настораживающей небрежностью.

Взяв кусок копченого сала, она жадно вгрызлась в него зубами.

— С кем именно? — потребовал ответа Хакан.

— С будущим королем Исландии.

Это была двойная дуэль.

Зажав в левой руке клещи, а в правой молот, Зигфрид сражался с железом, которому он пытался придать форму, положив его на наковальню. Но еще отчаяннее он сражался со своей нетерпеливостью. Искусство кузнечного дела требовало от человека способности к тяжелому труду, физической силы и живучести, чтобы он мог противостоять огню и искрам. Всего этого у Зигфрида было в избытке. Более того, он наслаждался работой. Однако же профессия кузнеца, кроме всего этого, требовала точности, осторожности и умения угадать, когда металл становится идеальным по своим свойствам и любой следующий удар молота может свести все старания на нет. К сожалению, осторожности Зигфриду как раз и не хватало. Иногда ему казалось, что большую часть времени он проводит, переплавляя испорченные им изделия. И все же год от года он становился более опытным. Регин был хорошим учителем — строгим, но терпеливым. Он все чаще оставлял приемного сына в кузнице одного, потому что даже в сотне шагов от него мог определить по ударам молота, с каким успехом продвигалась работа.

Сегодня Регин гордился своим учеником. Зигфрид с удовольствием вытер лезвие остывшей косы кожаной тряпкой. Инструмент получился очень хороший, и он наверняка сослужит отличную службу крестьянину, который его купит. Регин стоял у входа в кузницу и любовался воспитанником, освещенным сиянием раскаленных углей. Юноша даже не надевал кожаный передник, и искры, летевшие во все стороны во время работы, впивались в его голую кожу, но он, казалось, не ощущал боли.

Зигфрид помахал косой налево-направо, словно мечом.

— Осторожно, — предупредил Регин. — Если ты сейчас ударишь лезвием обо что-то, то вся работа пойдет насмарку, ведь металл еще не полностью остыл.

Зигфрид просиял: эти слова кузнеца были для него лучшей похвалой.

— Начну делать еще одну!

Регин покачал головой:

— Сначала — ужин.

— Но я хочу учиться! — запротестовал Зигфрид.

Регин протянул ему влажную тряпку, чтобы юноша вытер пот со лба.

— Ты и так учишься изо дня в день, — сказал кузнец. — Однако нельзя ускорить процесс обучения, как нельзя заставить дерево расти быстрее, если все время его поливать, вместо того чтобы уповать на дождь.

Зигфрид вытер тряпкой лицо и спросил:

— А знаешь, что бы мне хотелось выковать?

Кузнец вздохнул:

— Ну конечно, знаю. А ты, Зигфрид, знаешь мой ответ.

— Но ведь это было бы для меня, а не для войны, — возразил юноша. — Я хочу научиться обращаться с оружием. А что, если сюда явятся солдаты? Мне же придется защищать нас!

— И правда, каждую ночь ворочаюсь, не могу заснуть — так переживаю, что какой-нибудь король захочет завоевать мою кузницу, набитую сокровищами, — проворчал Регин, дружелюбно похлопав Зигфрида по спине. — Надеюсь, до того как он это сделает, мы успеем поужинать.

Зигфрид неохотно отложил инструменты и забросал угли песком.

— Мне не нравится, когда ты надо мной смеешься. Мне ведь исполнилось семнадцать! Я уже мужчина!

Было очевидно, что Зигфрид мечтал о приключениях. Они были ему необходимы. Лес давным-давно стал слишком мал для его сильной и храброй натуры. Юноша напоминал медведя, закованного в цепи. Вкусная пища и забота Регина не могли помочь ему чувствовать себя счастливым. Зигфрид не получал того, что ему было нужно: приключений, подвигов, славы и чести. Кузнец надеялся, что сумеет подготовить мальчика к скромной жизни, как он обещал Лине, но это, судя по всему, было невозможно.

Они вошли в пристройку, и Зигфрид сел за стол. Регин налил ему два половника супа в деревянную миску, и юноша тут же набросился на еду.

— Однажды ты захлебнешься, если будешь есть так быстро, — улыбнулся кузнец, — и тогда не получится из тебя великого воина.

— Мета говорит, что меня взяли бы в любое войско соседних королевств, — пробормотал Зигфрид с набитым ртом.

— Мета? — Регин презрительно скривился. — Она потеряла на войне мужа и двух сыновей. Могла бы быть и поумнее.

Ему не нравилось, что Зигфрид встречался с женщиной, которую интересовало только его мужское достоинство. Впрочем, она не была исключением. Мужчины в деревне не любили Зигфрида, потому что не было ни одной женщины, которая не косилась бы на его роскошные бедра. Зигфриду легко было бы завоевать сердце любой девушки, но, к счастью, он еще не разбирался в правилах этой игры.

— А вот селяне говорят, что скоро саксы и датчане будут воевать, — продолжил мальчик.

Регина эта новость не обрадовала. Она означала новое беспокойство. Со времени падения Ксантена больших войн больше не было. Если Хъялмару удастся победить Саксонию, то его власти на севере будет уже нечего противопоставить. С другой стороны, если Талрих заставит Хъялмара пойти на унизительное мирное соглашение, то король Дании ослабеет как никогда.

У Регина не было желания думать о политике и войнах, а также о том, почему одно всегда следует из другого. Но он знал, что судьба Зигфрида тесно связана с судьбой Ксантена. Регин не собирался отправлять приемного сына на верную смерть, объявив его законным наследником Зигмунда. Он надеялся, что боги позволят мальчику жить в мире и спокойствии.

— Мы должны ковать оружие, — настаивал на своем Зигфрид. — Цены на него растут.

— Никакого оружия, — недовольно проворчал Регин. — Ты же знаешь, что я думаю по этому поводу.

Зигфрид вздохнул. Конечно, он это знал, ведь Регин не переставал повторять, что он против всякого оружия.

— Может, нам стоило бы тогда поехать ко двору Ксантена, — предложил Зигфрид. — Даже если мы не будем ковать оружие, латы и инструменты там все равно понадобятся. — Он положил себе добавки из котла.

Регин старался найти ответ, который не разочаровал бы упрямого воспитанника. Несостоявшиеся мечты и надежды были как вода, которая капает на камень и медленно его пробивает.

— Мы поедем ко двору, — помедлив, ответил кузнец.

Зигфрида так изумили его слова, что он выплюнул суп прямо в тарелку. Регин напомнил себе, что нужно бы подучить мальчика хорошим манерам.

— Правда? Мы поедем в Ксантен?

Зигфрид в своей жизни уже видел деревни и пару городов. На ярмарках он смотрел на скоморохов и посещал небольшие турниры. Но он еще никогда не был при дворе. Все, что он знал об этом, рассказали ему проезжие наемники.

Было еще кое-что. Ксантен находился в тех краях, через которые пролегал путь на север. А на севере была Исландия. Зигфрид никогда не рассказывал Регину о своей встрече с Брюнгильдой, но он постоянно думал о девушке, которая тогда победила его у ручья. Она оставила ему воспоминание о себе. Когда приближалась гроза, у Зигфрида начинало болеть левое запястье. Ему казалось символичным, что в ночи, во время дикого ненастья, он всегда вспоминал о юной воительнице.

Если они доберутся до Ксантена, то смогут побывать и в Исландии! Юноша думал о Брюнгильде уже три года, испытывая тайное страстное желание. Три долгих года. Иногда он чувствовал такое отчаяние, что не мог справиться с собой.

Регин задумчиво покачал головой.

— Мы поедем ко двору? Да. Мы поедем в Ксантен? Нет.

Зигфрид удивленно взглянул на него и спросил:

— Но если мы не поедем в Ксантен, то куда же тогда?

В течение нескольких дней Регин раздумывал над ответом на этот вопрос. Он понимал, что Зигфриду нужна была возможность испытать свою силу и удовлетворить юношеское любопытство. Однако при дворе в руках врага он быстро столкнется с неприятностями. Кузнец допускал, что Ксантен — это и в самом деле судьба Зигфрида, но давно для себя решил: богам придется приложить немало усилий, чтобы заставить его, Регина, отдать несмышленого мальчонку своре варваров.

— Мы поедем в Бургундию, — проворчал он, стараясь не смотреть на своего воспитанника.

На мгновение Зигфриду показалось, что вся жизненная сила вытекла из его молодого тела. Он побледнел и, осторожно поставив миску на стол, переспросил:

— В Бургундию?

— Не делай вид, что ты глухой! — гаркнул Регин.

— Но ты же сам говорил, что бургунды — глупые бабы, поклоняющиеся новым богам и висящие на крючке у Рима, — возразил Зигфрид.

Регин знал, что это правда. Гундомар Бургундский был королем-вассалом, которому корона принадлежала лишь по милости римского императора. При дворе Гундомара царили обычаи Рима. Все носили роскошные одежды, и мужчины, как и женщины, украшали себя золотом и драгоценностями. Там было принято добавлять в пищу изысканные восточные приправы, а дамы пользовались духами. Даже простолюдинам можно было учиться читать и писать. Но они учились не собственному языку — нет, они учили латынь. Однако больше всего Регин возмущался, узнав, что во всех тавернах от Рима до Дании болтали, будто Гундомар поклоняется богу христиан. Ходили слухи, что он даже разрешил построить в Вормсе церковь!

— Бургундия — это не двор для воина, — недовольно заявил Зигфрид.

Для него главным было то, что Бургундия находилась на юге, а это далеко от Брюнгильды.

— Значит, это место как раз для тебя, — ответил Регин, примирительно обнимая воспитанника за плечи. — Зигфрид, я знаю, как твое сердце жаждет приключений. Когда ты будешь готов, испытания сами тебя найдут.

Этот ответ не удовлетворил юношу, но он знал, что ему не следует спорить с Регином.

— О Бургундии рассказывают странные вещи, — продолжил Зигфрид.

Регин, готовый к очередной отговорке, сделал вид, что ему скучно.

— Что ж, наверное, и о нас рассказывают странные вещи, тебе не кажется?

Зигфрид отставил пустую миску.

— Нет, я не это имел в виду. Я слышал, что Бургундия закрыла границы и практически прекратила торговлю. Говорят, будто в лесах вокруг Вормса происходит что-то необычное.

Регин плюнул на землю.

— Вот что бывает, если связываешься с богом этих христиан!

Зигфрид перегнулся через стол, словно боялся, что их могут подслушивать.

— Бенно говорил, что солдаты рассказывали ему о чудовищах, осаждающих Вормс.

— Неужели ты в это веришь? — Регин резко вскинул голову: он надеялся, что воспитал Зигфрида более разумным мальчиком.

— Нет, конечно нет, — с подчеркнутой небрежностью произнес юноша. — Чудовищ ведь не бывает. — Однако ему удалось удержать себя в руках всего три секунды. — А с другой стороны, — продолжил Зигфрид после паузы, — может, какое-то чудовище и сбежало из Утгарда. Или много чудовищ. А если это испытание, ниспосланное Одином?

Регин понимал, что для Зигфрида важно не то, что какое-то чудовище сжирает прекрасных дев перед воротами Вормса. Главным для юноши была возможность, шанс наконец-то совершить подвиг. Кузнец решил не разочаровывать Зигфрида. Мечты о подвиге ускорят его путь в Бургундию быстрее, чем желание распродать выкованные товары.

— Ну что ж, если так, то тебе нечего жаловаться на нехватку приключений.

Зигфрид победоносно рассмеялся.

— Тогда мне потребуется меч!

— Я думаю, что придворный кузнец Бургундии с удовольствием поможет тебе, — ответил Регин.

На этом они закончили свой спор.

Изенштайн представлял собой крепость, которой не было равных в мире. Расположенный на южной стороне Исландии, во фьорде, он находился между каменистым берегом и кратером вулкана, который в ненастье был сокрыт серыми тучами. Бурное море не позволяло кораблю подойти слишком близко.

Предки Хакана выбили плато прямо в вулканической породе, из которой и состоял остров. Люди раздробили образовавшиеся камни и сделали из них внешние стены крепости. Из-за этих стен, черных, пористых и холодных, с зубцами, направленными вперед, создавалось впечатление, будто крепость готова наброситься на любого непрошеного гостя. Крепость была вулканом, а вулкан — крепостью. Здесь, наверху, в расщелинах между камнями, непрерывно дул пронизывающий ветер. Его завывающая музыка никогда не утихала, и все певцы, исполнявшие при дворе баллады, невольно подражали ей. В отличие от крепостей на материке, в Исландии не нужны были замковые рвы и подвесные мосты.

К воротам вела широкая извилистая тропа, высеченная в вулканической породе так, что получилось бесконечное количество ступеней. Для того чтобы открыть огромные ворота из бука, нужны были усилия шестерых мужчин.

Зима в Исландии продолжалась десять месяцев, и местные жители несли на себе отпечаток безбрежного холода и тьмы. Они были упрямы, молчаливы и обладали волей, которую ничто не могло сломить.

Брюнгильда стояла на выступе с правой стороны от крепостных ворот. Здесь дул ледяной ветер, в котором кружили снежинки. За последние три года дочь короля превратилась в красивую молодую женщину. Она пристально смотрела на узкий фьорд, выходивший к океану, словно надеялась заставить корабль, который так ждала, приплыть скорее. На ее лице не отражалось ни капли отчаяния, разрывающего ее сердце на части.

Дверь одной из башен, которая вела в жилые помещения, открылась, и на выступе появился Эолинд. Он закутался в меховую шубу, полностью скрывавшую его худощавое тело. Некоторое время он стоял рядом с Брюнгильдой и тоже смотрел на фьорд. Казалось, ему хотелось увидеть то, что видела там принцесса. Но он ничего не разглядел.

— Ну и как он? — наконец спросила Брюнгильда.

Ей было трудно перекрикивать ветер.

— Он воин, и он знает, что это его последняя битва, — ответил Эолинд. — Но он будет бороться до тех пор, пока сама смерть не примет его с должным почтением.

— Он — дурак! — с горечью воскликнула Брюнгильда. — Нет никакого позора в том, чтобы перейти в другую жизнь. Я прекрасно понимаю, как ему больно.

Хакан вот уже три месяца лежал при смерти. Придворные врачеватели с самого начала предвещали ему быструю смерть, но он противился ей, как упрямая лошадь.

— Он заботится о королевстве, — мягко возразил Эолинд.

Брюнгильда резко повернулась к советнику, который служил ее роду уже больше сорока лет.

— А королевство заботится о нем. Но Исландия не погибнет только из-за того, что ее король наконец-то встретит смерть. Неужели у моего отца так мало доверия ко мне, к моим способностям управлять страной?

Эолинд покачал головой.

— Вы будете великолепной королевой, и он это знает. Но если вы взойдете на трон Исландии, каждый король, который захочет жениться на вас, будет бросать на Исландию жадные взоры.

Брюнгильда знала, что ее советник говорит правду. Мечтая о сильном и волевом супруге, она понимала, что, если тот будет королем, Исландия перейдет в его владения.

— Я окажу честь трону Исландии, — проворчала она. — Но выйду замуж лишь за того, кто меня достоин.

Эолинд вздохнул.

— Именно этого я вам и желаю. И все же… скольким женихам вы откажете, прежде чем найдется тот, кто не примет поражения? Человек, который решит взять то, что ему не принадлежит?

Брюнгильда опустила сжатые кулаки на выступ.

— Мне придется сломить решительность и храбрость женихов, не задев их чести. Я дам им шанс, но победить недостойному не удастся. Их будут ждать… испытания.

И снова Эолинд вздрогнул, видя силу и решимость Брюнгильды, столь поразительную в ее возрасте.