В этой книге собраны одиннадцать иллюстрированных биографий замечательных людей, которые пережили чудо обращения к Богу. Композитор Мендельсон, производитель продуктов питания Генри Хейнц, писатель Даниель Дефо, а также ряд величайших ученых представляют собой пример передовых людей своего времени, жизнь которых была преображена личным познанием Господа. Д-р Питер Мастерс является пастором церкви Метрополитен Табернакл в Лондоне и издателем журнала Sword & Trowel. Он также ведет занятия по пасторскому служению в семинарии при церкви.

ВСТУПЛЕНИЕ

При первоначальной подготовке этих биографических зарисовок в конце 60-х автор обращался за помощью в Британскую Библиотеку (в то время принадлежавшую Британскому Музею). Автор многим обязан своим сотрудникам при церкви Метрополитен Табернакл, которые оказывали техническую помощь в обработке текста и в издании книги. Особую благодарность за любезную помощь в подготовке иллюстраций автор выражает следующим организациям: H.J.Heinz & Co Ltd - за все фотографии к биографии Г.Хайнца; Cavendish Laboratory of the University of Cambridge - за фотографии к биографии Джеймса Максвелла; The Royal College of Music - за иллюстрации к биографии Феликса Мендельсона; Warner Pathe Ltd - за иллюстрацию бального зала в С.-Петербурге; the London Borough of Tower Hamlets - за иллюстрации к биографии Фреда Шеррингтона; Sheffild City Libraries - за иллюстрации к биографии Джеймса Монтгомери; the Marconi Company - за фотографии радиостанции в Полду; University College, London - за иллюстрации к биографии Даниэля Дефо. Автор также выражает благодарность за фотографии из следующих профессиональных источников: The Science Museum, London; the National Gallery; а также Агентству АПН.

НА ЗАРЕ ОТКРЫТИЯ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА

"Только очень немногие люди, - говорил писатель и ученый сэр Вильям Брэгг, - столь значительно изменили облик мира, как это сделал Фарадей. Он был одним из величайших экспериментаторов и мыслителей нашей страны, а может быть, и всего мира, и среди всех его открытий ни одно не имело таких грандиозных последствий, как сделанное им в 1831 году. На нем основаны те формы применения электричества, которые составляют мускулы и нервы нашей современной жизни." Или, как утверждает другой писатель, "Весь мир электричества берет свое начало с простого опыта, проделанного в Королевском Институте одним из величайших ученых всех времен." Жизненный путь Майкла Фарадея, ставшего впоследствии гениальным ученым, начинался весьма скромно. Его отец был деревенским кузнецом. Сначала он жил на севере Англии, а затем переехал в Лондон в поисках заработка. Майкл был третьим ребенком в семье. Он родился в 1791 году в квартире, которую снимала его семья в Лондонском районе Элефант энд Касл. Он рос в перенаселенной квартире на верхнем этаже каретного двора, получил самое скудное образование и большую часть своего детства провел в уличных играх. В период глубокого экономического упадка - особенно во время неурожая зерновых в 1800 - семья жила на пособие для бедных, им в это время доставалось по одной маленькой буханке хлеба в неделю на человека. Но несмотря на это, семья Фарадеев была счастливой семьей, поскольку у них была общая вера, игравшая в семье очень важную роль. Согласно деревенским записям, прадед Майкла был "каменщиком, черепичным кровельщиком и сепаратистом", (последнее слово означало, что прадед был членом независимой церкви). Его потомки так же усердно и преданно посещали церковь. В юности Майкл ни разу не пропустил воскресное богослужение в церкви на Аллее св. Павла в Лондонском Сити, где маленькая община верующих христиан твердо верила в Библию, как в непогрешимое Слово Божье. Здесь через простые проповеди Фарадей приобрел ту веру, которая оказала влияние на его жизнь и стала для него самым драгоценным сокровищем в мире. Когда Майклу исполнилось тринадцать лет, он начал зарабатывать разноской газет и книг. Вышагивая по Лондонским мостовым начала XIX-го столетия, одетый в обносившийся сюртук старшего брата, он решил стать книготорговцем и переплетчиком. Но когда он стал подмастерьем, в его жизнь пришло совершенно другое увлечение. Его пытливый ум исследовал десятки книг, проходившие через его стол переплетчика. С большим энтузиазмом он увлекся чтением книги Исаака Уоттса "О разуме", и ему захотелось получить хорошее образование. Переплетая изношенный том Британской Энциклопедии, он буквально впитал его содержание, неоднократно перечитывая при этом статью об электричестве. В свободное время он пробовал повторить опыты, описанные в статье, и стал внимательно следить за всеми популярными книгами и журналами, где публиковались статьи об этой захватывающей новой науке. Братья и сестры Майкла следили за ним в это время со смешанным чувством благоговения и забавы. Для них было очень странным, что выходец из их семьи, живущей в глухой улочке, занимается чтением этих увесистых томов, платит по шиллингу за каждое посещение научной лекции и занимается этими странными опытами с проводами и химикатами. Конечно же, им казалось, что юноша находится в мире иллюзий. Вот что вспоминает об этом периоде сам Фарадей: "Когда я был учеником в книжной лавке, я очень увлекся экспериментами, и с неприязнью относился к своему ремеслу. Так случилось, что один джентльмен, член Королевского Института, взял меня послушать лекции сэра Хамфри Дэви на Альбемарл Стрит. Я сделал записи, и позже переписал их в книжку. Желание уйти из торговли, которую я считал порочным и эгоистичным занятием, и посвятить себя служению науке, которая, как я представлял себе, делала своих последователей добрыми и свободными, заставило меня, наконец, сделать смелый и прямой шаг: написать письмо сэру Хамфри Дэви." Вместе с письмом сэру Хамфри была отослана написанная красивым почерком книга конспектов его лекций в кожаном переплете, и преисполненная юношеского оптимизма просьба предоставить ему работу в лаборатории. Ответ был уклончивым, но тем не менее, не заставил себя долго ждать, потому что сэр Хамфри вскоре уволил своего лаборанта. Здесь он и вспомнил молодого человека по имени Фарадей, а также его письмо и прекрасно написанную книгу лекций. Однажды вечером, когда Фарадей был дома и готовился ко сну, раздался резкий стук в дверь. Выглянув во двор, он увидел шикарный экипаж и лакея с письмом. Это было именно то письмо, о котором он мечтал - сэр Хамфри приглашал его на собеседование. Это собеседование стало началом блестящей научной карьеры Фарадея. Он был зачислен штатным лаборантом в Королевский Институт, и ему было выделено скромное жалованье, а также две комнаты на чердаке. Благодаря своему воспитанию Фарадей верил, что люди, хотя и делать много хорошего, по своей сути порочны и грешны. Он верил в то объяснение, которое давала Библия, что род человеческий возмутился против своего Создателя и находится в разобщении с Ним. Фарадей верил в то, что люди могут примириться с Богом только тогда, когда просят у Него прощения и веруют в Спасителя, Который заплатил за вину греха всех тех, кто любит Его. Фарадей также знал о необходимости личного обращения, которое изменяет жизнь человека. Эти убеждения составляли основу его веры с самых юных лет. Но к тому времени, когда ему исполнилось двадцать два года, Фарадей мучился многими сомнениями. Находясь под обаянием сэра Хамфри Дэви, его сомнения переросли в открытое неверие. Он стал считать, что сэр Хамфри является живым доказательством того, что человек может быть добрым и великим без веры в Христа. Сэр Хамфри был кумиром нации. Он был блестящим ученым, превосходным лектором и в то же время казался образцом учтивости, благородства и доброты. Но он не был христианином. Создавалось впечатление, что наука и христианство могут дать своим последователям одинаково высокие качества разума и характера. Но Фарадею не пришлось слишком долго сомневаться в библейском учении об испорченности человеческой природы, так как чем ближе он знакомился с этим "идеальным" человеком, тем меньше ему хотелось быть на него похожим. В течение восемнадцати месяцев Фарадею пришлось сопровождать сэра Хамфри в турне по Европе, поскольку он был его ассистентом. Вернувшись домой, он все еще питал чувство уважения к сэру Хамфри как к человеку науки, но теперь личные качества его характера не вызывали у него восторга. Во время путешествия великий ученый вел себя очень несдержанно, совершал опрометчивые поступки, проявлял тщеславие, нечестность и злость. Фарадей с радостью вернулся в родной семейный круг, где он чувствовал теплоту сердец, а также посетил свою старую церковь, чтобы поучиться мудрости у простых и добродушных старцев. По возвращении в Королевский Институт Фарадей решил продолжить свое научное образование, для чего заставлял себя очень много читать. Однако он не забывал своего долга по отношению к родным, и через день отказывался от обеда, чтобы оплатить обучение своей младшей сестры. Затем он начал читать лекции, не прерывая работу с экспериментами для сэра Хамфри. Шли годы, и передовые ученые начали понимать, что этот незаметный, спокойный молодой человек, работавший под покровительством Дэви, был не простым ассистентом. К тридцати годам он сделал много важных открытий (в том числе синтез бензола). Его авторитет быстро поднимался. Без сомнения, самой примечательной чертой Фарадея-ученого являлось то, что он был мыслителем. Его наставник, сэр Хамфри Дэви, славился своими вспышками вдохновения, энергичностью и непрерывными экспериментами, в то время как Фарадей сначала садился, читал о том или ином предмете, размышлял над проблемой, потом еще раз размышлял, делал опыты, а затем снова размышлял. Он считал себя больше философом, чем просто химиком, и старался прежде всего объяснить суть, а не произвести эффект. Когда Фарадей просил руки Сарры Бернард, двадцатилетней дочери одного из церковных старейшин, она сказала ему, что смотрит с некоторым опасением на его "ум с человеком придачу". Тем не менее, их брак оказался одним из самых счастливых союзов среди знаменитых супружеских пар. До самой его смерти, который наступил спустя сорок семь лет после свадьбы, они были связаны узами редкого взаимопонимания, преданности и любви. Через месяц после радостного дня бракосочетания Фарадей открыто заявил о решении стать христианином, засвидетельствовав перед церковным собранием о желании стать членом церкви. Он рассказал собравшимся братьям и сестрам о том, что получил от Господа прощение грехов через молитву покаяния, и что посвятил Ему целиком всю жизнь. Он рассказал о своей уверенности, что Бог услышал его молитву, изменил его сердце и сделал его истинным христианином. Еще с детства он с радостью посещал церковь, однако до тридцати лет, пока не преодолел бурное море сомнений и не испытал на личном опыте реальность Христа, он не решался присоединился к церкви. Через три года после брака Фарадей приступил к поискам получения электроэнергии без химических батарей. Пытаясь найти объяснение загадкам электричества, он провел бесчисленное множество экспериментов с магнитами работая в своей уединенной лаборатории. Он был избран членом Королевского Общества, несмотря на неожиданную мелочную оппозицию со стороны сэра Хамфри, и таким образом смог заняться самыми передовыми на то время исследованиями в области электричества. А после смерти сэра Хамфри Фарадей беспрепятственно взял под свой контроль всю исследовательскую деятельность Королевского института. В то время электрический ток получали в лабораториях с помощью простейших устройств с трущимися пластинами, либо с помощью громоздких дорогостоящих химических батарей. И вот - в 1831 году - Фарадей сделал свое великое открытие. Он начал экспериментировать со стальным кольцом шести дюймов в диаметре, обмотанном двумя изолированными проводами. Он хотел проверить, будет ли влиять провод, подключенный к батарее, на другой провод, оставшийся свободным. Будет ли "живой" проводник производить электрический ток в "мертвом"? Результаты эксперимента сильно разочаровали Фарадея. Машина работала, но не так, как он ожидал. Эксперимент был удачным лишь в том смысле, что показал Фарадею, что он на верном пути, однако до успеха было еще очень далеко. Фарадей понял, что ему еще предстояло проделать большую исследовательскую работу. Через десять дней непрерывного поиска он добился полного успеха и изобрел первую в мире действующую динамо-машину. Он нашел способ получения электричества без использования батарей, и таким образом заложил основу современному веку электричества. Великий мыслитель заметил то, чего не замечали другие: он обратил внимание на пространство около магнита, и таким образом увидел возможность существования магнитного поля и силовых линий. Именно эта идея привела его к историческому изобретению динамо-машины. Не удивительно, что Фарадей в сорок четыре года был признан ведущим ученым. Он был удостоен докторской степени в Оксфордском университете. Кроме того, он получил от государства поддержку для своей научной деятельности. Однако сам Фарадей получал более чем скромное жалованье в Королевском Институте, а возможности зарабатывать дополнительно частным образом он был лишен, поскольку посвятил себя научным исследованиям. Прагматичные бизнесмены того времени не могли его понять. Хотя он был величайшим ученым своего времени, у него не было ни малейшего интереса к прелестям богатой жизни. Человек с его способностями, конечно же, мог бы использовать свое открытие, чтобы заработать побольше денег, если бы занялся изобретением полезных технических устройств с его использованием. Но вместо этого Фарадей попусту тратил время на "игру" с проводами и магнитами! "Ну и какой в этом толк?" - спрашивали с насмешкой собравшиеся вокруг лекционного стола после того, как Фарадей закончил публичную демонстрацию одного из своих новых экспериментов. "А какой толк в младенце? - убежденно отвечал Фарадей, - Когда-нибудь он вырастет!" Однажды канцлер казначейства посетил Институт и в сопровождении Фарадея совершал по лабораториям экскурсию, которая завершилась демонстрацией классического эксперимента по электричеству. Конечно же, он задал вопрос: "Но Фарадей, мой дорогой, какая от всего этого польза?" Ученый тут же сказал в ответ свои знаменитые слова: "Сэр, вполне вероятно, что Вы в скором времени сможете обложить это налогом!" В 1846 году Фарадей пришел к пониманию природы света, намного опередив свое время. Позже его идеями воспользовался Джеймс Кларк Максвелл, а затем и Альберт Эйнштейн. Обладая гениальным предвидением, Фарадей писал: "Моя точка зрения, которую я высказываю со всей уверенностью, заключается в том, что световое излучение представляет собой разновидность высокочастотных колебаний силовых линий, связывающих частицы, а также материю, обладающую массой." Фарадея мало интересовали повадки великосветского общества. Его личная жизнь была сосредоточена вокруг церкви и семьи. Церковное здание на Аллее св. Павла было типичным для нонконформистов "молитвенным домом". Это было простое прямоугольное здание, напротив входной двери возвышалась массивная деревянная кафедра, а по обеим сторонам и у входа в зал был расположен балкон. Двадцать с небольшим семей, входивших в церковный список, избрали Фарадея одним из своих служителей, когда ему было почти пятьдесят лет. Каждую неделю, с неизменным постоянством он проповедовал в церкви, пользуясь конспектами, написанными на небольших листках бумаги. Его друзья ученые часто заходили в церковь, чтобы посмотреть на то, во что верил Фарадея и что делало его человеком, столь высоко почитаемым в научных кругах. Один из посетителей записал свои впечатления так: "Он прочитал длинный отрывок из Евангелия, медленно, благоговейно, и с таким глубоким чувством, что мне показалось, как будто я в первый раз слышу такое превосходное чтение." Другой посетитель сказал, что целью Фарадея было как можно более полно преподать Писание, и его проповеди говорили о доскональном знании Библии, так как он цитировал ее много и точно. Временами его проповеди были похожи на пеструю мозаику цитат из Писания. "Всю свою жизнь, - сказал Лорд Кельвин, его коллега по науке, - Фарадей твердо держался своей веры. Я хорошо помню, как во время конференции Британской Ассоциации в Абердине и Глазго он искал место, где собиралась его церковь." Говоря о Фарадее, нельзя не упомянуть его замечательные лекции в Королевском Институте. Всем запомнились яркие примеры, выражения, жесты и юмор, которые делали его лекции, по словам наблюдателя, "увлекательными, и в то же время глубоко поучительными." Не удивительно, что даже супруг королевы часто посещал эти лекции со своими двумя мальчиками, принцем Альбертом и принцем Эдуардом. Еще более увлекательными были знаменитые лекции Фарадея для подростков, которые он читал каждый год на Рождество. Дети с увлечением наблюдали за демонстрацией серьезных научных опытов, а через мгновение покатывались от смеха, слушая его остроумные шутки. И поскольку в характере Фарадея было что-то мальчишеское, он нигде не чувствовал себя так уютно, как среди детей, посещавших эти лекции. Говорили, что если кому посчастливилось подружиться с Фарадеем, тот имел настоящего друга. Те, кто принадлежал к семейному кругу Фарадея, были предметом его попечения, заботы, внимания и ежедневных молитв. Те, кто находился в его компании, видели в нем "нравственный стимулятор". Наиболее известные лекции Фарадея часто были украшены размышлениями о христианской вере. Читая лекцию перед супругом королевы в 1954 году, Фарадей произнес следующие слова: "Хотя человек стоит выше окружающих его созданий, в него вложено стремление к еще более высокому и благородному положению. Бесчисленное множество страхов, надежд и ожиданий наполняет ум человека, когда он думает о потусторонней жизни. Я уверен в том, что невозможно открыть для себя истину о той жизни, напрягая силу ума, каким бы великим он ни был. Эта истина открывается людям через изучение чего-то другого, чем их собственные познания, - ее получают через простую веру в данное нам свидетельство. Пусть никто ни на миг не допустит мысли, что столь важное для этой жизни самообразование, в похвалу которого я намерен сейчас говорить, имеет какое-либо отношение к надежде на вечную жизнь, или что с помощью умозаключений можно познать Бога." Фарадей пришел к пониманию смысла жизни через Библию, которую он изучал, в которую веровал и которую преподавал другим, а также через опыт личного познания Господа Иисуса Христа. Предпосылкой этому опыту было осознание собственной греховности перед Богом и покаяние за свои грехи, а также посвящение жизни Богу. "Если нет осознания греховности, - говорил Фарадей, - тогда для христиан нет и основания для надежды на вечную жизнь." В последние годы жизни Фарадея королева Виктория подарила ему великолепную резиденцию на Хэмптон Корте в знак своей благосклонности и уважения. Здесь, уже близко к концу своей жизни, он писал: "Мои земные силы слабеют изо дня в день. И наше счастье в том, что истинное благо - не в них. По мере того, как наши силы тают, пусть они сделают нас похожими на маленьких детей, которые доверяют себя Отцу милосердия, принимая Его невыразимый дар. Я преклоняюсь перед Тем, Кто есть Господь всего." Фарадей умер в 1867 году в своей резиденции на Хэмптон Корте. К этому моменту он был обладателем девяноста семи почетных титулов от Академий наук разных стран, причем ни одной не было получено за соавторство. Замечательно то, что не только Фарадей - ученый-мыслитель, но и другие передовые ученые, продолжившие его исследования, так же искренне веровали в одну и ту же весть о спасении. Кларк Максвелл, Лорд Кельвин и сэр Джон Амброз Флеминг - все они твердо держались таких же убеждений, и со смирением говорили о той великой перемене, которую они пережили в результате своего личного обращения к Богу.

ОСНОВАТЕЛЬ ПИЩЕВОЙ ИМПЕРИИ

Генри Хейнц В шести милях к востоку от Питсбурга, вверх по реке Аллегани, среди бесконечных прерий раскинулась маленькая деревушка Шарпсбург. Для восьмилетнего мальчика, родившегося там в середине девятнадцатого века, казалось, что в мире не существует ничего, кроме раскрашенных индейцев и высокой травы, в которой паслись бизоны. Конечно, он слышал и о других штатах Америки, об огромных заводах и сети железных дорог, связывающих страну, но он жил в местности, где почтовый дилижанс служил единственным средством сообщения с цивилизованным миром, и в деревне даже не было телеграфа. В таком мире рос Генри Хейнц, старший сын в семье немцев-иммигрантов. Жителям Шарпсбурга, изолированным от внешнего мира, требовалось поддерживать веселый дух и изобретательность, который восполнялся внутри их общины, насчитывающей несколько сотен жителей. Каждое утро Хейнц ходил по грязной деревенской дороге в школу, где дети всех возрастов обучались в одном классе, и учил их добросердечный, преданный своему делу лютеранский пастор. Вернувшись домой после школы, Генри, подобно Трояну, работал в запущенном огороде, с которого поступала основная провизия для пропитания семьи. Далее его обязанностью было продавать излишки с огорода жителям деревни. В детстве он вел спартанский образ жизни, и потому его воображение переносилось далеко за линию горизонта, -дальше и выше невиданных им чудес больших городов с растущей механизацией. Очень часто он размышлял об удивительной личности - Иисусе Христе, Который когда-то ходил по степям Востока, в стране верблюдов, пальмовых деревьев и римских солдат. Он относился к Нему так же, как и его мать и лютеранский пастор, а именно, считал Его Сыном Божьим, Господом славы. Молодой Хейнц понимал значение того события, когда Господь позволил, чтобы Его пригвоздили к деревянному кресту и Он умер мучительной смертью. "Мой грех был пригвожден на том кресте, -размышлял он. - Он был моим Спасителем, потому что умер вместо меня, и Господь возложил на Него беззакония всех нас!" Иисус Христос был для Генри Хейнца Господом неба и земли, присутствующим везде и повсюду, во всем их доме и в жизни и сердцах их родителей. Он был Господом, к Которому мог обращаться и с Кем мог разговаривать маленький Генри. Библия была основным учебником в школе, где обучался Генри, а в доме придерживались христианского образа жизни. Позднее Генри писал: "Христианский образ жизни в детстве оказал влияние на последующую жизнь, и с благодарностью вспоминаю все, чему учила меня мать. Многие ее высказывания до сих пор служат защитой моих мыслей и оказывают влияние на мои поступки." Генри был первенцем в семье Хейнц, и его родители лелеяли надежду, что он станет служителем церкви, но он был настолько успешным и незаменимым в трудах на приусадебном участке, а позднее и в семейном бизнесе, что родителям пришлось отказаться от своей мечты. Ему было всего лишь десять лет, когда он уже ежедневно умудрялся продавать среди односельчан целую тележку овощей с огорода, а в возрасте двенадцати лет он выращивал так много всего, что уже приходилось впрягать лошадь и продавать полную телегу. Уже в таком возрасте он мог очень быстро и по взрослому решать серьезные проблемы. Как-то река Аллегани вышла из берегов и смыла часть земель, принадлежащих их семье. Генри Хейнц запряг лошадь, поехал вниз по течению реки и навозил несколько тонн гравия, чтобы сделать насыпь на своем огороде, таким образом защитив его от наводнений. Таким образом, к удивлению своих родителей, ему удалось спасти оставшийся урожай. Когда он закончил школу, сад уже разросся до такой степени, что стал рыночным производителем и пришлось нанимать работников, чтобы его обработать. Далее Генри направил свои усилия на то, чтобы помочь отцу в его усилиях организовать дело по производству кирпичей. До самой смерти Генри не уставал восхищаться хорошо сделанными кирпичами и их ручным изготовлением. Стены всех его фабрик были выложены вручную, и на самой вершине своей пищевой индустрии в выдвижных ящиках его письменного стала хранились образцы кирпичей. В 1869 году, в возрасте двадцати пяти лет, он женился на Саре Янг, искренней христианке. Они продолжали служить Господу уже совместно. В этом же году была впервые зарегистрирована первая компания, носящая его имя. Он арендовал участок земли, две комнаты и потолок и организовал производство консервированного хрена. Свежий хрен было очень трудно обрабатывать. Мыть и тереть хрен было еще тяжелее, чем чистить лук. Но Генри Хейнц положил конец этой неприятной домашней обязанности, начав выпуск уже протертого хрена, исчисляемый в тысячах баночек. Изготовленный продукт стал сразу же пользоваться неизменным успехом. Фирма росла, а вместе с ней росли проблемы, и, тем не менее, Генри Хейнц находил время, чтобы руководить занятиями воскресной школы в поместной церкви. Он готовился к собраниям, проводил богослужения с детьми, учил и давал наставления с такой любовью, которую не могли забыть его ученики. В очень критические для своей фирмы финансовые моменты, когда все ресурсы вкладывались в развитие нового завода, он убеждал себя жертвовать на внутрицерковную работу. Церковь, которую посещал Хейнц, выстроила новое здание и должна была еще внести значительную сумму. На церковном совете, где присутствовал также и Генри, было предложено, чтобы каждый внес крупную сумму денег. Присутствующие добровольно вносили деньги, а внутри Хейнца происходила борьба. Он был самым молодым среди собравшихся, недавно женился, его бизнес требовал капиталовложений. Он не мог себе позволить просто так выбросить такую крупную сумму, но он вспомнил обещания, данные Господу - жертвовать добровольно и не уклоняться от обязанностей. Он отдал деньги, сказав членам своей семьи: "Если Господь желает, чтобы я так поступал, Он поможет мне выполнить мои обещания." В ранней юности он осознал, что на первом месте у него как христианина должны быть интересы дела Божьего. Шли годы и компании, производящей пищу, потребовалось 125 акров земли, была также необходимость расширить ассортимент выпускаемой продукции. Но беда была впереди. Компания срочно нуждалась в поставщиках, чтобы удовлетворить растущие потребности, и они предприняли попытку купить всю продукцию одной из ферм в штате Иллинойс. Пока овощи были хорошего качества, Хейнц соглашался покупать весь урожай. Все было хорошо, но в один год в США был небывалый урожай. Ферма поставила на фабрику Хейнца в Питсбурге удивительный урожай и потребовала оплаты. Партии огурцов каждый день прибывали на завод и требовалось ежедневно выплачивать 1200 долларов. А урожай продолжал и продолжал поступать. При обычных обстоятельствах Хейнц мог бы уведомить банк об оплате превышенных кредитов, но именно в тот момент вся страна находилась на грани экономической катастрофы, когда разорялись сотни банков и ликвидировались многие крупные предприятия. Было совершенно невозможно получить у кого бы то ни было кредит. Хейнц пустил в дело все имеющиеся средства и предпринял необходимые шаги, чтобы достать наличные деньги для оплаты непрекращающегося потока овощей. Какой-то период он справлялся с оплатой, но вскоре его ресурсы истощились и он написал своей матери: "Боюсь, что нам не удастся преодолеть всеобщую панику, и наша фирма окажется в числе тысяч других, которые ежедневно разоряются." Перед Рождеством фирма окончательно разорилась, и Хейнц остался без копейки в кармане. Но даже и при постигшей беде Генриху Хейнцу удалось сохранить веру и непоколебимую честность, и он выделялся среди всех в бурном море бизнеса. В той местности человека считали ненормальным, если он не пытался спасти свою шкуру любой ценой. Но Хейнц старался выполнить свои обязательства и поставил себе целью выяснить свои долги, возникшие в результате разорения фирмы, и расплатиться с ними, несмотря на тот факт, что суд освободил его от уплаты долгов как неплатежеспособного. В книге, озаглавленной "Книга нравственных обязательств", он перечислил всех, кому фирма должна была деньги. Поэтому, когда Хейнцу пришлось вновь налаживать бизнес с помощью капиталовложений родственников, его прежние кредиторы сделали все, чтобы помочь ему, так как уважали и целиком доверяли ему. Владелец его прежней земельной собственности предоставил ему новый долгосрочный заем - и делу был дан ход. И вновь повсюду можно было видеть невысокого Хейнца, излучающего энергию, и каждый на его примере мог видеть, как лучше организовать дело. Он ободрял своих сотрудников и вносил пометки в блокнот о внедрении новшеств. Прошло немного времени, и на прилавках магазинов появились маленькие бутылочки с надписью Pure Food Products, что означало начало новой замечательной страницы в деятельности фирмы. Хейнц был выдающимся руководителем, пользующимся настоящим уважением среди растущего числа сотрудников фирмы. Он был человеком действий, и, будучи некрупного телосложения, воплощал в себе выдержанный и энергичный характер. У него были огромные усы, а глаза постоянно излучали свет и источали энергию. Он не только учил, но всегда готов был разъяснить, показать и преподать убедительный урок обо всем, что знал сам. Он был настолько искренним в общении с людьми, что само его присутствие смягчало недовольных и ободряло удрученных. Идеи, линия поведения и методы продажи продукции были постоянной темой его разговоров, хотя он всего лишь на короткое время заглядывал в свой рабочий кабинет. Его ближайшие сотрудники не могли припомнить, чтобы он задерживался в своем кабинете более чем на двадцать минут. Он разрабатывал новые технологические процессы и рецептуру, включая методы продажи, и фирма быстро разрасталась. Требовались новые площади, воздвигались новые фабрики и увеличивался ассортимент продукции. И при этом придерживались "принципов Хейнца". Во всех помещениях фирмы должна была соблюдаться идеальная чистота. Закупка сырья и методы продажи должны быть абсолютно открытыми и честными. Компания Хейнца была первой среди всех американских компаний, которая заботилась о благосостоянии своих работников. Основатель компании настоятельно требовал, чтобы для работников были организованы столовые, раздевалки, туалетные комнаты, гимнастические залы, плавательные бассейны, чтобы они обеспечивались униформой и им оказывалась бесплатная медицинская и стоматологическая помощь, а также выплачивалась пожизненная страховка и предоставлялись возможности для дальнейшего образования. В результате проводимых мероприятий работники почти не увольнялись с пищевой империи Хейнца в Питсбурге. Сам Хейнц оставался непосредственным организатором всех мероприятий и являл собою, по словам одного из своих управляющих, образец душевного спокойствия. В возрасте сорока двух лет он являлся главой известной всей стране компании, и тогда-то в нем заговорила давно живущая страсть к путешествиям. Он давно стремился в Европу. Англия была для него страной многих духовных чудес, Германия же - страной его предков. В добавок к этому в нем жило сильное желание самому представить продукцию своей фирмы в наиболее знаменитый продовольственный магазин Фортнума и Мэйсона на улице Пикадилли в Лондоне. В1886 году Хейнц в сопровождении своей жены и четырех детей отплыл на пароходе в Ливерпуль. Его записная книжка, с которой он никогда не расставался, подробно описывала все, что попадалось ему на глаза. Размер корабля, его возраст, скорость, грузовместимость, состав команды, историческая справка о нем, мощность в лошадиных силах и находившееся на корабле оборудование - все было описано должным образом. Мало что могло ускользнуть от орлиного взгляда и мальчишеской любознательности этого строителя и мечтателя. Когда Хейнц сошел на берег, он с той же тщательностью осматривал Ливерпуль. С помощью металлической рулетки, всегда бывшей при нем, он делал замеры новых для него дверных проемов, образцов кирпичей и всевозможных архитектурных новшеств. Все это было тщательно вымерено и записано. Но наиболее выдающиеся заметки во время его путешествий относятся к тому, что интересовало его в духовном наследии "маленькой старой Англии". Проезжая Бедфорд, он оставил "Заметки о Буньяне и его книге "Путешествие пилигрима". В Лондоне его любимый день недели был описан со всею подробностью: "Наступило воскресенье. Мы поехали в самую известную методистскую церковь, основанную Джоном Уэсли в 1778 году." Он оставил теплые отзывы о Джоне Чарльзе Уэсли и с большим энтузиазмом повествовал о ранней истории методистской церкви. Он посетил также могилы Буньяна, Кромвеля и Исаака Уоттса, расположенные через дорогу от церкви на Бунхильских полях. Имена этих мужей были для него очень дороги. Днем по воскресеньям он посещал занятия воскресной школы, сравнивая занятия со своей воскресной школой в Питсбурге. А по вечерам он посещал переполненную церковь Метрополитен Табернакл, чтобы послушать проповеди Чарльза Сперджена - "самого скромного и простого человека из всех великих людей, с которыми мне доводилось встречаться" Магазин Фортнума и Мэйсона, который был поставщиком провизии для королевского двора, был заманчив для Хейнца, прирожденного азартного коммивояжера. Однажды утром он вооружился пятью чемоданами своей продукции, нанял извозчика и поехал покорять знаменитый магазин. Со шляпой в руке он попросил одного из сотрудников уделить ему внимание. Сотрудник магазина внимательно и пристально разглядывал невысокого, но властного американца с искрящимися глазами и большими усами, пока тот представлял себя и демонстрировал свои деликатесы из Питсбурга. Разрекламировав свою продукцию, Хейнц сделал паузу, готовый выслушать возражения сотрудника. Но, несколько разочарованный, так как он любил сражаться, услышал тихий голос: "Г-н Хейнц, мы возьмем всю вашу продукцию." Итак, продукция фирмы Хейнца появилась на английском рынке. Спустя несколько лет после первого посещения Англии, в Лондоне было открыто отделение фирмы с небольшим складом возле Лондонской башни. Почти сто лет все продукты фирмы выпускались с пометкой "57 видов", что для фирмы символизировало наиболее успешный и памятный девиз в сфере торговли. Знаменитая цифра была придумана самим Хейнцем. Однажды, путешествуя по железной дороге в Нью-Йорк, он обратил внимание на рекламу одной фирмы, выпускающей "21 модель" обуви. Размышляя над рекламой, он подумал о разнообразии выпускаемой им продукции, и так родилось число "57". На протяжении всей своей жизни он активно участвовал в служении церкви, являясь директором воскресной школы и оказывая финансовую поддержку различным церквям в организации воскресных школ. В течение 25 лет он созидал и возглавлял работу по организации воскресных школ, а также участвовал в различных кампаниях, проводимых для посещения неверующих по месту жительства и приглашения их в церковь. В одной из проводимых в Питсбурге кампаний были обучены около 2 000 человек, которые посетили свыше 83 тысяч домов. Он жертвовал средства на организацию воскресных школ в Японии. В 1918 году он возглавил делегацию из двадцати девяти пасторов и бизнесменов, которые посетили семьдесят городов Японии, Кореи и Китая. Он всегда сам охотно посещал другие церкви и обращался к верующим, подчеркивая необходимость нести благую весть подрастающему поколению через служение воскресных школ и организацию классов по изучению Библии для молодежи. Перед смертью в 1919 году на фирме Хейнца работало 6 523 человека, было в действии 26 заводов, открыто 26 офисов и других фирм. Фирме принадлежало 100 000 акров земли. Когда в печати был опубликован некролог по случаю его смерти, в нем справедливо отмечалась последовательность интересов в его жизни: "Генри Хейнц - верующий, филантроп, предприниматель..." "Религия была служением его жизни," - говорил о нем декан питсбургского университета. И Генри Хейнц ясно заявил о том, что он подразумевает под религией, когда писал свое завещание: "Ожидая того момента, когда закончится моя земная карьера, я хочу начать свое завещание с исповедания своей веры в Иисуса Христа как личного Спасителя, что являлось основой моей жизни."

ПУТЬ ЖИЗНИ КОМПОЗИТОРА

Феликс Мендельсон Четырнадцатилетний Моисей Мендельсон прибыл в Берлин в очень плачевном состоянии. Он был изнурен долгим путешествием и покрыт пылью с головы до ног. Тощий и неуклюжий на вид, он к тому же носил на себе особое клеймо, каким на то время обозначали евреев. Он пришел один и стоял перед стражей у главных городских ворот, желая, чтобы его пропустили в город. Когда его спросили, для чего он пришел, он, заикаясь, попытался произнести единственное известное ему слово на немецком языке: "Lernen" - учиться. Стража отослала его к воротам, через которые впускали скот, так как евреям запрещалось пользоваться главным входом, и в книге регистрации тех дней сохранилась запись: "Сегодня через ворота пропустили шесть волов, семь свиней, одного еврея." Это произошло в 1743 году. Прошло шесть лет - и смуглый маленький горбун стал самым дерзким писателем и философом в Берлине. К 1767 году он так хорошо овладел немецким языком, что мог уже не просто произнести единственное известное ему слово, а напечатал множество популярных книг. Моисей был творческим писателем и гениальным мыслителем с неукротимым характером. Авраам, его старший сын из восьми детей, был совершенно иного склада. Он был высокого роста, красивый, несколько медлительный в движениях, и сумел организовать огромный банк, имея небольшой капитал. Богатый, степенный и консервативный во взглядах, он никогда ни с кем не ссорился и хранил банковские вклады с непоколебимой надежностью. Но та искра огня, которую зажег Моисей Мендельсон, поднявшись из нищеты, принесла славу его внуку. Феликс Мендельсон родился в 1809 году, в год смерти Гайдна и за год до рождения Шопена. Богатство и роскошь окружали Мендельсона со дня его рождения, чего были лишены многие композиторы. Одно лишь омрачало его судьбу - он родился евреем. Этот факт многие годы очень беспокоил его отца, так как по закону государство при желании могло бы в одну ночь лишить его всего капитала и имущества. Как еврей, проживающий в Берлине, он считался бесправным. Естественно, что Авраам Мендельсон всячески скрывал свое богатство и хранил свое сокровище в стенах простого дома. Он очень беспокоился за судьбу своих детей. Почему они должны были сносить насмешки и презрение со стороны берлинцев-антисемитов тех дней? Авраам Мендельсон не был приверженцем иудаизма, так как не верил, что Бог сверхъестественным образом имел дело с евреями, как об этом повествует Библия. Поэтому он был потрясен доводами своего брата, который заявил: "Человек может сохранить верность угнетаемой и преследуемой религии и сносить пожизненные преследования своих детей до тех пор, пока считает, что она служит единственным путем спасения. Но как только он перестает в это верить, он считает для себя варварством придерживаться ее." Как-то в детстве Феликс вернулся вечером домой из певческой школы, горько плача. Подбежав к отцу, он рассказал, как дети насмехались над ним, когда они исполняли песнопения "Страсти по Св. Матфею". Они кричали: "Посмотрите на этого еврейского мальчика, поющего Христу!" Услышав все это, отец тут же принял решение. На следующий же день он повел своих детей в лютеранскую церковь, где с помощью нескольких капель воды их окрестили в христианскую веру, признаваемую государством. Родители прибегли к защитной мантии христианства, через какое-то время заявив о формальном членстве в церкви. Принятие христианства богатым банкиром было чисто номинальным актом, о чем свидетельствуют его письма к дочери. "Существует ли Бог? - спрашивал он. - Живем ли мы? Если да, то где и как? Я не знаю ответа ни на один этот вопрос, и поэтому и тебя никогда не учил ничему, касающемуся этих вопросов." Поэтому хотя дети Мендельсона и числились христианами, но никаких христианских убеждений у них не было. Принятое семьей протестантское вероисповедание осталось для них безжизненной, хотя и популярной, формой религии и привело к тому, что многие члены семьи навсегда отвергли ее. Музыка значила для Мендельсона намного больше. Она завоевала его сердце, когда ему было всего лишь шесть лет, а в девять лет он уже мог давать публичные фортепьянные концерты. В десять лет он начал сам сочинять музыку и за восемнадцать месяцев написал около пятидесяти сочинений. Самым замечательным событием его юности было выступление перед знатоками музыки Германии, которые дали его игре самую высокую оценку. Мендельсону было тогда двенадцать лет. Его учитель, известный музыкант Зельцер, организовал для него выступление перед министром государства Гете и некоторыми знаменитыми музыкантами. Перед тем, как Мендельсон вошел в богато обставленную гостиную Гете, Зельцер самым серьезным образом обратился к собравшимся именитым музыкантам с речью: "Я вошел первым, чтобы попросить вашей благосклонности. Сейчас вы встретитесь с двенадцатилетнем пианистом, игра которого поразит вас, а его композиторские способности удивят вас вдвойне. Если вы захотите польстить ему, пожалуйста, сделайте это умеренно, в тональности До-мажор, самой бесцветной тональности. До сего дня мне удалось сохранить его от тщеславия." Феликс вошел в комнату. Он был хрупкого телосложения с длинными черными волосами и на вид был младше своих лет. Как только он начал играть, его слушатели выпрямились и застыли в креслах. Сосредоточенное внимание смешалось у них с чувством изумления. В этот же день Феликс выступал перед еще большей аудиторией, состоявшей из знаменитых музыкантов. Один из присутствующих музыкантов поделился впечатлениями: "Нежная мелодия преобразилась в волнующий напев, который он сыграл сначала на басах, затем продолжил сопрановым голосом, вплетая прекрасные диссонансы и создавая бурную фантазию, похожую на огненный поток... Все собравшиеся были поражены словно громом... Маленькие руки мальчика производили обилие звуков, создавали труднейшие их сочетания; пассажи громыхали и падали вниз, как жемчужные россыпи!" Прекрасные способности и мастерство юного Мендельсона были настолько очевидны, что знаменитый пианист Мошель записал в своем дневнике: "Феликс - чудо. Одаренные дети просто ничто в сравнении с ним! Этот мальчик уже зрелый исполнитель." Феликсу было шестнадцать лет, когда его отец решил купить один из самых красивых особняков в Берлине, который утопал в зелени роскошных лужаек и садов. Здесь дружелюбный, энергичный гений проводил время в окружении многих друзей из самых богатых семей города. Они вместе читали Шекспира, который только что стал доступен читателям в Германии, молодежь организовала хор и оркестр и избрала местом своих развлечений особняк Мендельсона. Здесь перед ними открывались большие возможности, они могли развивать свой художественный вкус, общаться, беседовать, спорить и шутить с потомками лучших семей Пруссии. Такая обстановка как нельзя лучше содействовала творческому развитию начинающего композитора. Именно среди роскошных садов в стенах величавого особняка жарким августовским вечером у Мендельсона зародилось первое его музыкальное произведение, имевшее большой успех. Он сидел один. Легкий летний ветерок разносил благоухание цветущих кустов в теплом ночном воздухе, стремительно порхали светлячки, и в его душе родилась мелодия, которую он назвал "Сон в летнюю ночь". Он вспоминал: "В ту ночь я открыл для себя Шекспира." Но чуткая душа Мендельсона искренне желала для себя еще одной встречи. Он, как и все его молодые богатые друзья, жил настоящим. Они процветали, льстили друг другу, гордились, проводили время в развлечениях, надеждах и стремлениях к лучшему. Но какая цель была за всем этим? Его семья перешла из иудейства в христианство, но ни его отец, ни мать не верили в новую веру больше, чем в старую. Даже различные знаменитые богословы, посещавшие их семью с тем, чтобы поразвлечься с отцом, казалось, были более заинтересованы в том, чтобы опровергнуть христианство, а не утвердить в следовании по этому пути. В Германии тогда было модным высмеивать богодухновенность и авторитет Библии. Может быть, ответ был в католической вере? Как только у Феликса появилась возможность во время обучения в берлинском университете, он решил ознакомиться с верованиями Рима. Но прежде чем начать исследования, он познакомился с музыкой Баха. Звуки музыки Баха, великого протестантского композитора предыдущего столетия, долго звучал в ушах музыканта. Один из друзей Мендельсона упомянул, что музыка Баха сухая и механическая, и Феликсу пришлось организовать хор из шестнадцати голосов, чтобы доказать ему обратное. У него появилось благоговейное отношение к "Страстям по Матфею", и ему очень хотелось, чтобы это произведение было исполнено в Берлине. В 1829 году отмечался столетний юбилей со дня написания этого произведения, и появилась прекрасная возможность исполнить его. По такому поводу с помощью своего друга, певца Эдварда Девриена, Феликс создал оркестр и хор из 400 певцов. Когда наступил день исполнения и дирижировал Феликс, то исполнение было встречено бурными аплодисментами со стороны берлинской публики. Мендельсон же прочувствовал произведение не просто с музыкальной и драматической точки зрения. В нем появилось глубокое преклонение перед самой духовной сутью этих "Страстей", что и привело его к вере в страдания и смерть Христа как искупительную жертву за грехи человека. Он твердо поверил в богодухновенность и непогрешимость Слова Божьего. Известно, что среди всех друзей Феликса по университету был только один, который разделял его взгляды. Этот молодой человек обучался в Берлине на пастора лютеранской церкви. Кроме встреч и разговоров со своим другом, Мендельсону, в его поисках истины, могли помочь только Библия и Бах. Он искал смысла жизни на том пути, который высмеивали его семья и друзья. Сразу после триумфального исполнения "Страстей по Матфею", Феликс впервые посетил Лондон, который он описал, как "самый величайший и наиболее запутанный исполин на земле. Все крутилось и вертелось вокруг меня, неся меня в водовороте". Он посетил Уэльс и Шотландию, где выступал на публике и где хорошо известный случай в Фингал Кейв послужил к зарождению Гебридской увертюры. По возвращении домой ему было предложено сочинить что-либо к празднованию трехсотлетней годовщины Аугсбургского вероисповедания Лютеранской церкви. Это предложение пришлось ему по душе, и он начал изучать жизнь Лютера. Он был глубоко потрясен, читая о духовных исканиях реформатора. Искание правды и принятия Богом у Лютера было еще более настойчивым, чем у него самого. Неудачная попытка Лютера найти Бога в стенах монастыря, его открытие того, что Бог открывает Себя сокрушенным сердцам чрез веру во Христа, драматическое переживание Лютера при обращении его к Богу и его высокие достижения, сделанные при содействии Божьем - все это глубоко запало в душу Мендельсона. Его переживания нашли отражение в симфонии Реформации, в самой сильной части которой содержится парафраз гимна Мартина Лютера "Твердыня наша вечный Бог". Позднее он всегда имел при себе копию гимна Лютера, что служило ему духовной помощью и ободрением. Когда Лютер в двадцать один год приехал в Рим, он приехал не в поисках истины. Он уже пришел к пониманию того, что католицизм является лжерелигией, не имеющей под собой библейского основания. Его интересовало музыкальное служение в католической церкви, но он категорически отвергал канты, говоря: "Поистине, в Библии нет основания для столь монотонного песнопения. Все в ней свежо и истинно, и способ выражения в ней настолько хорош и оригинален, насколько только возможно." Во время поездки Мендельсона в Италию он встречался там с Берлиозом, который записал в дневнике впечатления от этих встреч: "Я глубоко убежден, что М. является одним из величайших умов нашего столетия... Он принадлежит к тем искренним душам, которых так редко можно встретить. Он искренне верит в учение лютеранской церкви, и я несколько раз приводил его в возмущение тем, что смеялся над Библией." Реакция Феликса на бесчисленное множество священников, суеверие и религиозную пышность и ритуалы в Риме заставили его стремиться на родину, и он записал: "Благодарение Богу, что столь высоко восхваляемое средневековье позади и никогда не вернется." Мендельсон был очень противоречивым человеком. Красота природы вызывала в нем романтическое настроение, окружение друзей способствовало проявлению юмора, удары жизни содействовали возрастанию в нем настойчивости, которую он унаследовал от своего отца, а горе и тоска вызывали в нем мрачную и продолжительную депрессию. Ему были чужды поверхностность и бегство от проблем жизни. Например, в канун Нового года он еще раз пересматривал свои неудачи и проступки. В этот период он искал прощения у всемогущего Бога, иначе не имело смысла приносить обеты и исполняться благими намерениями. "Люди встречаются друг с другом и бездумно, шутя, желают друг другу счастья, таким образом желая избавиться от тоски, смеясь и выпивая, и не могут достичь цели....Я нашел, что все это не приносит результата. Предновогодние дни - это дни искупления, и каждый человек должен провести их наедине с собой." С появлением Итальянской симфонии слава Мендельсона еще более возросла, и он поднимался все выше и выше, испытывая творческое удовлетворение и успех. Но внезапно для него наступили дни горького разочарования в жизни, когда престижная музыкальная академия в Берлине отказала ему в назначении на должность нового директора. Невзирая на искания Бога, Мендельсону стало ясно, что в этом мире он еще держится за очень многое, и ему слишком трудно перенести такой удар по своему самолюбию. Он покидал город своего детства подобно подстреленному оленю и принял назначение на должность генерального директора музыкального театра в Дюссельдорфе, став непосредственным участником его жизни. Все эти обстоятельства послужили во благо его души. Его отвергли в Берлине, и он извлек из этого урок - не собирать сокровище на земле, а его работа в театре открыла ему глаза на то растление и разложение, которые способствуют приобретению этих сокровищ на земле. Работая в театре, он открыл для себя, насколько люди там неискренние и нравственно разложившиеся, его это очень угнетало, и он старался бороться с этим. Духовный опыт Мендельсона нельзя сравнить с драматическим обращением апостола Павла, которого осиял небесный свет - и он ослеп, но он сделал для себя то же открытие - христианином является человек, который пережил обращение и стал новой тварью во Христе. "Прежнее прошло," - говорит Павел, а с ним ушли и старые побуждения и желания. В этом Феликс мог сравнить себя с Павлом. И потому неудивительно, что первым его хоровым произведением был "Св.Павел", и один из его ближайших друзей отметил: "Не мы выбираем тему, а тема - нас." Когда Мендельсон начал работать над "Св.Павлом", он недолго раздумывал над тем, кого бы ему избрать в качестве сотрудника и советника для написания текста. Его выбор пал на своего старого доверенного друга, когда-то бывшего студента богословского факультета, а теперь пастора лютеранской церкви. Вначале пастор не соглашался на эту новую роль, говоря: "Господь по Своей великой милости поручил мне дело проповеди. Я думаю, что я не гожусь для того дела, о котором ты меня просишь." Но Феликс хотел, чтобы его советником был человек, который верил чистому, неповрежденному Евангелию и богодухновенности Св.Писания. Таким был его друг. Когда умер его отец, Мендельсон, как никогда прежде, отождествил себя со словами ап.Павла. Его последняя опора рухнула, и оставила ему надежду более постигать ту новую жизнь, которую Бог дал ему - жизнь человека, пережившего обращение. В течение нескольких недель он углубленно изучал труды Павла. Повсюду его можно было видеть с Библией и томиком истории ранней церкви в руках. Ему было двадцать семь лет, когда был впервые исполнен "Св.Павел". Труд над этим произведением отражал усилия искреннего верующего донести весть о Боге и прославить Его самой манерой изложения. Мендельсон считал, например, что человек не должен исполнять своим голосом голос Христа, так как это является нарушением второй заповеди. И он избрал хор из женских голосов, чтобы уйти как можно дальше от этой ошибки. Публика, привыкшая думать о Мендельсоне как о романтической фигуре, с энтузиазмом отреагировала, когда он в возрасте двадцати восьми лет женился на Цецилии Жанрено, семнадцатилетней прекрасной и застенчивой девушке. Цецилия была дочерью пастора и разделяла христианские взгляды Феликса, и их брак стал известен как один из самых счастливых браков века. Почему в этот период своей жизни он начал писать музыку на слова 41 псалма - "Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже"? Может быть, потому, что блистательный круг его молодых друзей, центром которого он являлся, презирал его религиозные убеждения и высмеивал его очевидную любовь к Спасителю? "Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда говорили мне всякий день: "Где Бог твой?" Мендельсон убедился, что человек может быть одиноким в этом людном мире. Точно так же, как он, подобно ап.Павлу, пережил опыт обращения, он начал понимать путь пророка Илии, отвергнутого всеми, и эту тему он избрал для своей последующей работы. В своем письме к другу он назвал пророка Илию "сильным, ревностным, сердитым и мрачным по отношению к оппозиции, массам, а в действительности и ко всему миру". Когда Фредерик Вильгельм IV вступил на престол Пруссии, в числе своих первых мероприятий он предпринял действия по организации Национальной академии искусств и убедил Феликса Мендельсона стать в нем директором Музыки. Именно для получения этой должности его пригласили на прием к королеве Виктории и принцу Альберту в Букингемский дворец. Принц особенно пожелал, чтобы он попробовал недавно установленный во дворце новый орган. Мендельсон проигрывал на нем отрывки из "Св.Павла" и, к своему удивлению, обнаружил, что королева и принц подпевают ему. Они провели за игрой и пением дольше предполагаемого времени, и на прощанье королева подарила композитору один из своих перстней в знак признательности и любви. Прежде чем была завершена работа Мендельсона над "Илией", он написал еще несколько духовных сочинений и псалмов, включая всемирно известный "Гимн хвалы" и английский гимн "Услышь мою молитву". Когда появился "Илия",то он произвел громадное драматическое впечатление на многих. Но не все были довольны. Мендельсон подвергся тяжелым нападкам за свои верования в авторитет Библии и ее историческую точность. Как он, так и его помощник-пастор были выставлены на осмеяние за то, что полностью игнорировали взгляды либеральных богословов. Некоторые критики охарактеризовали произведение как "слабую помесь религиозной фантазии и ханжескую набожность пастора." Мендельсон стремился через свое хоральное произведение выразить библейский взгляд на мир. Когда во время своего десятого и последнего посещения Англии сэр Юлий Бенедикт спросил его, какой отрывок из Ветхого Завета он ценит более всего, Мендельсон открыл Библию и прочитал: "Суета сует, все суета. Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? ...Все вещи в труде; не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это уже было в веках, бывших прежде нас." И со вздохом композитор добавил: "Кто бы мог переложить это на музыку?" Во время своего последнего посещения Англии композитор, по личной просьбе королевы Виктории, дирижировал исполнением "Илии" в Лондоне. В конце выступления принц Альберт передал ему программу, на которой было написано: "Благородному художнику, который, несмотря на окружение почитателей Ваала обесцененного искусства, оказался благодаря своему гению и умению, в состоянии сохранить верность служения истинного искусства Великому Творцу, подобно еще одному Илии. Тому, Кто открывает нам единство Своего познания через всю тайну творения... с благодарной памятью подписано Альбертом." Столь высокая королевская оценка была написана в мае 1847 года, когда Мендельсону было тридцать восемь лет. Спустя шесть месяцев великий композитор скончался в Лейпциге в расцвете сил после внезапной болезни, как и было им самим предсказано.

"ЛОРД АПОСТОЛ"

Лорд Редсток Сегодня в бывшем Советском Союзе можно найти подтверждение величайшему свидетельству о действующей силе христианского обращения и силе проповеди благой вести - сотни христианских церквей выстояли в годы жестоких репрессий, направленных на искоренение веры в Бога, и даже умножились при этом числом. Преследования не утихали вплоть до 1987 года. А в первой половине девятнадцатого столетия свет библейского христианства почти погас на огромных просторах России. Русская православная церковь проповедовала религию страха, суеверия и обрядов. Духовное начало и любовь к Богу, которые были проявлены в начале прошлого столетия, когда сам царь исповедовал обращение ко Христу, исчезли из религиозной жизни. И вот, в 1870 году в России вновь вспыхнуло пламя истинного библейского христианства. Как оно зажглось? Очень большое участие в этом принял не церковный служитель или священник, и даже не русский по происхождению, а выдающийся английский пэр, который посвятил свою жизнь распространению христианской веры. Это был лорд Редсток, который родился в 1833 году и носил имя Хон Гренвилл Уолдгрейв. Его род восходил к потомкам Вильгельма Завоевателя. Дед и отец были адмиралами с крутым и пылким нравом, и казалось, что молодой Гренвилл пойдет по их стопам. Он был коренастым, порывистым мальчиком, который мечтал, что когда-нибудь со временем достигнет положения и славы. Несмотря на то, что отец и мать говорили ему о необходимости искания общения с Богом, будущий пэр отбросил все подобные советы и сказал сам себе: "Религия может быть только добавлением к земным благам." Окончив школу в Хэрроу, он поступил в Беллиол Колледж в Оксфорде, где вел образ жизни типичного интересного молодого человека девятнадцатого столетия из состоятельной семьи высшего сословия. Затем, после получения ученой степени по юриспруденции и науке, его отправили в звании офицера на место боевых действий для участия в Крымской войне. Пока он добирался к линии фронта, война закончилась, и он прибыл на заброшенные поля сражений как раз для того, чтобы прочувствовать всю заброшенность, страдания и запущенность, переполнявшие зараженные болезнями окопы. Здесь, пока Флоренс Найтингейл тяжко трудилась, выхаживая больных, Гренвилл Уолдгрейв пережил начало драматической встречи с живым Богом. Оно произошло в тот момент, когда молодой человек знатного происхождения, охваченный страхом, начал испытывать приступы тошноты, лихорадки и слабости. Он понимал, что это значило. Он попал в когти Крымских событий и был приговорен врачами к смерти. "Наступил мой час, - думал он, - а я не готов." Отвергнув мольбы своей матери о том, чтобы искать Бога, он сделал своей опорой Хэрроу и Оксфорд, чтобы достичь успеха и личных удовольствий. А теперь ему надо будет дать Богу отчет за все. Здоровье, разум и силы, дарованные ему в жизни, все должно быть посвящено Богу. Как он предстанет пред Ним? И вот, лежа на смертном одре, Уолдгрейв обратил свое сердце и душу ко Христу и умолял Его о прощении. И когда, ко всеобщему удивлению, он начал поправляться, то не забыл своей молитвы. Он стал уже совершенно новым человеком. В новом состоянии разума Хон Гренвилл Уолдгрейв вернулся в Лондон и попал в совершенно другую атмосферу. Сначала он не видел ничего плохого в том, что проводил свое время в бесконечных балах, обедах и развлечениях своего круга. Но на одном из вечеров знаменитый адвокат, который также был христианином, отвел его в сторону и спросил в упор: "Что вы делаете для того, чтобы служить вашему новому Господину и Хозяину?" С некоторой неохотой, под большим внутренним принуждением, Уолдгрейв начал посещать больных в одной из больниц и читать им из Слова Божья. В числе первых он посетил одного испанца, страдающего раком в тяжелой форме и ожесточившегося до такой степени, что возненавидел всех людей. Сидя у постели больного каждый день и читая ему отрывки из Писания, он наблюдал, как под влиянием прочитанного постепенно размягчалось сердце больного и как он менялся слушая благую весть о прощении грехов и примирении с Богом. Когда Уолдгрейву исполнилось двадцать три года, он стал лордом Редстоком, а через два года женился и поселился в Саутхемптоне, в большом особняке, окруженном деревьями. "Они оба много бывали в обществе, - писала леди Бакстон, - где он всегда старался совершать труд своего Господа самым тихим и ненавязчивым образом. Я часто посещала их дом в Лондоне, где лорд и леди Редсток устраивали занятия по изучению Библии." Лорду Редстоку оставалось сделать еще один серьезный шаг, прежде чем он определил для себя цель жизни. В двадцать шесть лет в его распоряжение был предоставлен батальон пехоты, состоявшей из добровольцев. Он сам их собирал, учил и командовал ими, и "батальон лорда Редстока" стал одним из самых знаменитых лондонских полков. Они регулярно проводили парады в Гайд-парке под предводительством Редстока, восседавшем на своем сером коне. Лондонцев привлекало нарядное разноцветное обмундирование, стоимость которого оплачивалась лично Редстоком. Затем его вдруг озарила мысль, что все его средства, как христианина, должны находиться в полном распоряжение Господа. На лорда большое впечатление произвела вера Хадсона Тейлора, великого миссионера в Китае, который совершал такие великие дела, и при этом ему так мало помогали состоятельные соотечественники-христиане на родине. И он критически посмотрел на самого себя. Английский пэр в возрасте тридцати трех лет проводил жизнь в роскоши и тратил большое количество своих средств на увеличение благосостояния и на знаки принадлежности к высшему сословию. Наедине, в общении с Господом, Редсток отказался от своего военного "идола" и дал обет целиком посвятить себя на служение Христу. Освободившись от службы в армии, он целиком посвятил себя на христианский труд. Он перечислял крупные суммы на служение Тейлора, стал оказывать помощь сиротским приютам и иммиграционным службам, и начал выступать с проповедью на специальных собраниях миссии, организованных по всей стране. Лондонское общество повернулось к нему спиной, так как он открыто заявил, что их религия лицемерна, под внешней вежливостью скрываются зависть и злословие, а в развлечениях и удовольствиях они пытаются заглушить совесть. Леди Бакстон поясняет: "Он действительно жил так, как проповедовал... Я была свидетелем того, как они, жертвуя средства, постепенно расставались с дорогими украшениями, китайским фарфором и экипажами." Теперь, не ведая того, Редсток был готов сеять первые семена обновленных христианских традиций на русской земле. Это произошло, когда он поехал открывать собрания миссии, проводимые на юго-западе Англии. Каждый вечер огромный общественный зал в городе, где проводились заседания миссии, был набит до отказа тысячами заинтересованных лиц. Он проповедовал о Христе Спасителе, убеждая своих слушателей покаяться в грехах и придти к познанию Его. В один из вечеров знаменитый немецкий врач д-р Бедекер пережил драматическое обращение к Богу после слушания проповеди лорда Редстока. Позднее он вспоминал: "Я пришел на собрание гордым немецким атеистом, а вышел оттуда кротким уверовавшим учеником Господа Иисуса Христа." Именно д-р Бедекер через восемь лет поехал миссионером в Россию. Несмотря на то, что у него было одно легкое, искривление позвоночника, причинявшее ему страдания, и слабое сердце, он в течение тридцати двух лет совершал служение по разным городам, посещая тюрьмы в каждом городе и поселения осужденных на огромных просторах России. Тысячи христиан многих поколений в буквальном смысле слова должны быть благодарны д-ру Бедекеру за личное познание Господа. Его труд был общепризнан в России и нашел отражение в книгах многих русских писателей, включая Толстого. Миссионерские путешествия лорда Редстока начались, когда ему было тридцать четыре года. Он посетил Голландию, где на его выступления собирались огромные толпы людей, включая представителей высшего сословия. Затем он посетил Париж, центр процветающей французской империи, и там его ожидал самый горячий прием. Однако, куда бы он не приезжал, он чувствовал непреодолимое желание посетить Россию. Прошло немного времени - и такая возможность представилась, когда он получил приглашение от русской княгини. В 1873 году лорд Редсток приехал в величественный Санкт-Петербург, где была собрана вся русская знать. Княгиня Екатерина Голицына (внучка того самого человека, который подтолкнул царя Александра искать Христа), написала свои воспоминания о приезде Редстока. "Волею Небес все двери были распахнуты пред ним - залы, церкви и частные дома, толпы народа заполняли помещения, чтобы услышать благую весть. Как раз через неделю после совершения церковных обрядов, я поехала посетить мою кузину, княгиню Ливен. Там я встретилась с лордом Редстоком, который только что приехал в С.-Петербург." В то время княгиня Екатерина находила большое удовольствие в пышном служении и великолепии обрядов русской православной церкви, и она поделились с английским пэром чувствами, которые они вызывали в ней. Но Редсток не захотел оставить ее под впечатлением поверхностных эмоций от пустых церемоний. Он хотел, чтобы она пришла к познанию Христа, и рассказал ей, как она должна искать Его. Княгиня Екатерина оказалась в затруднительном положении. Неужели она поклонялась всю свою жизнь пустой тени? Неужели можно действительно познать Бога? Она стала посещать каждое собрание с участием Редстока. "Через какое-то время после благословенной проповеди я осталась для личной беседы и склонилась на коленях в молитве пред Тем, Кто стал моим Спасителем навеки." В Санкт-Петербурге княгиня Наталия Ливен последовала примеру своей кузины и пришла ко Христу за прощением грехов, пережив истинное обращение. Целыми днями Редсток посещал экстравагантные гостиные петербургской знати, убеждая их владельцев в необходимости увидеть свою нужду во Христе. Каждый вечер он проповедывал через переводчика в переполненных залах. Он общался со знатью на французском языке, на котором разговаривало высшее общество в России. Почти одновременно со всеми этими событиями одна из модных петербургских газет выступила с протестом в связи с бурным распространением евангельского протестантизма. В статье под заголовком "Новый апостол в высшем обществе" описывалось, как много последователей появилось у лорда Редстока и с горечью отмечалось, что дамы царской крови присылали ему бесчисленное множество приглашений с тем, чтобы собрания проводились в их домах. Сам Редсток изумлялся, видя огромный успех своего труда. "Когда я начинал, - говорил он, - некоторые мои русские друзья считали, что мне не следует сюда приезжать. Но я оказался в состоянии проводить шесть-семь собраний в неделю, хотя большая часть времени уходила на посещения и личные беседы (от восьми до четырнадцати часов ежедневно)." Князь Мещерский, знаменитый русский сатирик, написал пародийный роман под заглавием "Лорд Апостол", в котором высмеивал все движение. Но многие люди находили для себя в проповедях Редстока преобразующую силу и мир, и на этом фоне роман Мещерского казался едким и неуместным. Однажды вечером на собрании Редстока присутствовал человек, внешность которого свидетельствовала о его высоком положении, а необычайно густые черные усы придавали ему еще большую внушительность. Это был полковник Пашков, один из самых богатых офицеров в России и наиболее популярный член петербургского общества. Ему принадлежал величественный дворец в самом центре города, в котором были собраны самые ценные произведения искусства в стране. (После революции этот дом был отдан под посольство Франции). Слушая проповеди лорда Редстока, полковник Пашков увидел отчаянное состояние своей души и начал сознавать бремя вины своей греховной жизни. Под влиянием осознания своей греховности, он переосмыслил значение смерти Христа на Голгофском кресте и принял истину всем сердцем, что дало ему начало новой жизни. Словно дитя, он склонился на коленях пред Господом с искренним раскаянием и поднялся с колен с уверенностью, что Господь коснулся его сердца и изменил жизнь. Известие о его обращении потрясло страну. Часть своих доходов из огромных владений и медных рудников на Урале он употребил на распространение Слова Божьего на территории всей страны. Затем он открыл двери своего дворца для совершения христианского служения, и его огромные, обитые малиновым бархатом, бальные залы стали местом собраний для многих русских людей, которые совместно изучали Библию и проводили миссионерские собрания. А тем временем служение лорда Редстока проникало в русские правящие круги. Недалеко от полковника Пашкова жил граф Бобринский, бывший начальник штаба армии, человек высокого интеллекта. Он занимал в правительстве пост министра внутренних дел. Он был специалистом по немецкой философии и имел огромную библиотеку. Правила этикета требовали, чтобы граф присутствовал на званном обеде, который его жена давала в честь лорда Редстока. Когда трапеза закончилась и присутствующие перешли в великолепный зал, лорд Редсток начал говорить на тему Послания ап. Павла к римлянам. Граф Бобринский сохранял отсутствующее выражение лица во время всей беседы, но внутренне он был глубоко затронут всем услышанным. После встречи, закрывшись в своем кабинете, граф попытался на листе бумаги изложить все свои возражения на речь Редстока. Ему так понравились собственные аргументы, что он пожелал их отпечатать. Но когда он стал перечитывать отпечатанные доказательства, то они показались ему поверхностными и предвзятыми. Он пытался, но не мог избавиться от чувства, что англичанин был прав. Редсток говорил, что человечество погрязло в грехах, и нет другого пути избавления от них, как только путь личного обращения каждого человека ко Христу. Никакой человек ничего не может сделать, чтобы изменить свою природу. Только Христос может очистить и изменить сущность грешника. Интеллектуальные искания графа Бобринского нашли разрешение, когда он склонился пред Христом в искренней молитве, умоляя о помощи, прощении и своем обращении. "Я нашел, что Иисус является ключом, началом и концом всего." Таким образом еще один русский из высшего общества целиком посвятил себя на служение Богу. Вскоре после этого граф Бобринский попытался убедить писателя Льва Толстого в том, что ему необходимо обратиться к Богу. Вместе они провели восемь часов в продолжительной горячей беседе. Еще одним из обращенных под влиянием проповеди лорда Редстока был граф Корф, тоже из высшего русского общества, который служил ревизором при царском суде и являлся наперсником практически каждого члена царской семьи. Как-то он присутствовал на беседе Редстока об искупительной смерти Христа и пришел к осознанию того, что его вина за собственные грехи была снята на кресте. "В то время, - писал Достоевский, - мне довелось слышать его проповеди в одном из залов. И я могу сказать, что в его речи не было ничего сенсационного. Его выступления нельзя отнести ни к скучным, ни к особенно умным. И тем не менее они совершали чудо в человеческих сердцах. Люди собираются вокруг него, и многие из них обращаются." Он писал, что обратившиеся сразу же пытаются отыскать бедных, чтобы как можно быстрее щедро одарить их. Они готовы лишить себя всех благ. Когда лорд Редсток покидал город после своего первого удивительного пребывания в нем, по городу распространялись слухи о том, что многие из высшего общества пришли к личному познанию Бога. Начали проводиться многочисленные молитвенные собрания, а также изучение Библии и благовестие. И вскоре были предприняты усилия, чтобы евангельское учение распространялось по всей стране. Русская православная церковь была настроена откровенно враждебно. Царь возмущался, что внедрялись идеалы "иностранной" религии и ужасался, что во многих светских домах уже стали искоренять обряды православной церкви. Но что он мог сделать? Крестьян можно было выпороть, но что можно сделать с кабинетом министров и княгинями? Княгиня Ливен, например, открыла двери своего дома новому движению. Молодые проповедники, русские и иностранные, приветствовались в ее доме и пользовались ее роскошным Малахитовым Залом, украшенным зеленым мрамором, для проведения евангелизационных собраний. Так, княгиня содержала молодого проповедника, который образовал десять церквей и открыл много воскресных школ, и затем подал идею строить молитвенные дома в Петербурге и Москве. Эта мысль понравилась богатой княгине, и она сразу же приступила к ее осуществлению. Русская православная церковь еще более ожесточилась, когда евангельские христиане распространили тысячи брошюр и трактатов на московской выставке в 1877 году. И уже очень скоро начались гонения. Княгини были арестованы и даже подвергнуты телесному наказанию. Полковник Пашков был арестован, его лишили всей собственности и огромных владений на Урале, а затем выслали за пределы России. Очень многие претерпели жестокое и злобное обращение, но они уже успели основать церкви, отпечатать огромное количество Библий и другой духовной литературы, и во всех слоях общества в России очень многие откликнулись на их труд. В результате своего обращения лорд Редсток стал человеком с широким сердцем, свидетельством чего явилось его служение, совершаемое в викторианском Лондоне, когда он организовал Службу помощи неимущим. Он лично финансировал строительство и содержание нескольких гостиниц для обездоленных приблизительно на 2000 человек. Лорд Редсток израсходовал большую часть своей собственности и доходов на различные благотворительные мероприятия, в которых не хотели участвовать люди его сословия. Редсток вел спартанский образ жизни. Он продал часть своей собственности и купил огромное здание старого отеля, чтобы приспособить его под приют для эмигрантов из России, Германии и Скандинавских стран. В начале 90-х годов девятнадцатого столетия в Лондон каждую неделю приезжали до ста семей эмигрантов. Редсток поставил своей целью спасти их от нищеты и голодной смерти и оказать им некоторую помощь, прежде чем они станут на ноги. В программу оказания помощи входило и регулярное проведение евангелизационных собраний при его непосредственном участии. В течение семи лет через его гостиницу прошло около 70 000 эмигрантов, многие из которых свидетельствовали о своем духовном рождении, полученном там. Лорд Редсток выстроил также зал недалеко от железнодорожного вокзала Виктория в Лондоне, где он лично проповедовал каждое воскресенье. Несколько раз эти собрания посещала даже мать королевы Англии, но обычно там собиралось небольшое количество людей, в основном, кучера и слуги, проживавшие в изобилии в том районе, которым Редсток желал принести весть о спасении. Друзья лорда Редстока считали его хотя и не всегда хорошо организованным, но тем не менее необыкновенно добрым гением, который поставил перед собой цель рассказать о том открытии, которое он когда-то в юности сделал для себя - о силе и действенности христианского обращения. Незадолго до смерти он сказал своему другу: "Я любил Господа на протяжении вот уже многих лет своей жизни, и теперь, когда я состарился, меня переполняет мысль о том, как велика Его любовь ко мне, любовь, которой я совершенно не заслуживаю."

ГЕНИЙ ЗА РАБОТОЙ

Джеймс Кларк Максвелл Дом, где проживала семья Кларка Максвелла, представлял собой довольно странное зрелище. Почти все в нем было построено отцом, который работал адвокатом, обладал умеренно эксцентричным характером, страстно увлекался механикой и имел на удивление изобретательный ум. Вскоре после рождения Джеймса в 1831 году, отец замыслил построить новый дом со всеми своими техническими новшествами. Таким образом, семья переехала в свое новое большое и необычное поместье в Гэлловее, которое они назвали "Гленлэйр", то есть, "логово". Несчастье обрушилось на мальчика, когда ему было только девять лет: мать умерла от рака. Но отец твердо решил сделать все, от него зависящее, чтобы восполнить потерю матери для ребенка, и поэтому Джеймс с детства рос в самых близких отношениях со своим отцом. Школьные годы поначалу не принесли особого успеха подростку, который впоследствии стал величайшим физиком-теоретиком девятнадцатого столетия. Он был очень робким и казался несколько туповатым. Большую часть времени он просиживал за книгами, и чертил какие-то замысловатые механизмы, чем вызывал досаду своих товарищей. Но затем, к всеобщему изумлению, он совершенно неожиданно вырвался вперед и завоевал все призы в своей школе и в Эдинбургской Академии. Кларку Максвеллу было всего лишь тринадцать лет, когда Королевское Общество в Эдинбурге опубликовало его первый научный труд. Он тогда изобрел метод построения идеальных овальных линий. Что касается вопросов религии, отец Джеймса добросовестно отсылал его в церковь, так что он прошел достаточно хорошее обучение в Шотландской Пресвитерианской и Англиканской церквях. Однако религиозные верования молодого ученого были машинальными и безжизненными до тех пор, пока он, будучи студентом Кембриджа, постиг и воспринял учение Библии добровольно и лично. Все началось с того, что он начал осознавать свою внутреннюю испорченность и стал искать Божьего прощения. Он был глубоко обеспокоен своей гордостью, эгоизмом, завистью, обманом и тайной враждебностью, а также внешними греховными проступками. Именно это состояние внутреннего человека, - каким его видел Бог - заставило его искать Божьего прощения и начать новую жизнь с Богом. "Я вижу в себе задатки такого зла, - делился он со своими друзьями, - которое может сделать мое сердце худшим, чем у любого другого человека." Но он искренне поверил, что ради искупительной смерти Христа на Голгофском кресте Бог омыл все его грехи и пороки. После этого он посвятил свою жизнь Христу и говорил открыто, что без Спасителя нет подлинной жизни. Близкий друг Максвелла по Кембриджу записал, что Кларк Максвелл никогда не пропускал воскресные богослужения и часами с наслаждением читал Библию. Жизнь Кларка Максвелла с этих пор наполнилась радостью, далеко превосходящей развлечения и удовольствия студенческой жизни в колледже. Максвелл имел хорошую физическую подготовку (у него была привычка каждое утро делать прыжки в речку с двойным сальто), и к тому же был великодушным и надежным по своему характеру. Все, кто встречался с ним в его комнатах, чтобы обсудить житейские дела, неизбежно оказывались вовлеченными в разговор о Библии, которая всегда лежала на его столе. Кларк Максвелл учился в Кембриджском колледже Святой Троицы, где вскоре был признан лучшим студентом. Один из его коллег-студентов (впоследствии ставший главой колледжа) вспоминал о нем так: "Когда я прибыл в колледж Святой Троицы, Максвелл только начинал второй год учебы. Он занимал среди нас особое положение. Это был единственный признанный гений среди студентов." Кларк Максвелл производил впечатление не только своей силой ума, но также разработкой оригинальных и совершенно необычных опытов, которыми изобиловала его фантазия. Что касается его личной жизни, то в продолжение своих студенческих лет он не прекращал ежедневно писать письма своему медленно умирающему отцу, а также читал тома богословских книг, обогащая свой ум трудами таких великих духовных писателей, как Джон Оуэн и Джонатан Эдвардс. Это были его любимые писатели, и все знали, что он очень хорошо усвоил их произведения. Дж. Краутер писал: "Его постоянные усиленные упражнения в религии, как и Фарадея, имели весьма важное влияние на развитие его интеллектуальной жизни." В возрасте двадцати пяти лет Максвелл оставил должность преподавателя в Кембридже и переселился в Эбердин, поближе к своему больному отцу. Это произошло в 1856 году, когда Максвелл был назначен профессором естественной философии в Эбердине. Вскоре он опубликовал блестящий научный труд о кольцах Сатурна. Годы, проведенные в Эбердине, были весьма плодотворными, так как значительную часть времени Максвелл был погружен в углубленную экспериментаторскую работу в Гленлэйре. На гостей Максвелла производила впечатление не только его лаборатория, но также и утренние семейные молитвенные собрания, на которых знаменитый молодой профессор призывал свою жену, слуг и гостей к горячим молитвам. "В высшей степени впечатляюще, - писал посетивший Максвелла лондонский физик, - и в то же время столь многозначительно." Кларк Максвелл верил, что Бог наделил людей способностью исследовать Его творение и использовать силу этого мира, сотворенного Богом. Именно эти убеждения заставляли его заниматься исследовательской работой. Бог дал Адаму и Еве следующее повеление: Наполняйте землю и обладайте ею (Быт.2:28), и поэтому Бог непременно должен благословить его работу и направить его усилия. К этому времени Максвелл, обладающий весьма плодотворной творческой фантазией, занялся расширением фундаментальных трудов Фарадея с целью продвинуть вперед науку об электричестве. Именно его блестящие интуитивные высказывания об электрическом токе и о скорости света привели Герца к открытию радиоволн. Основы современной цветной фотографии всецело вытекают из тех трудов, которые Кларк Максвелл проводил в Лондоне, куда он в скором времени переселился, став Профессором Естественной Философии и Астрономии при Королевском Колледже. Именно Максвелл впервые объяснил, как сочетание основных цветов производит все остальные цвета. В 1861 году он успешно создал первую цветную фотографию, используя процесс трехцветной обработки. Формула для вычисления свойств газа, которую открыл Максвелл, остается фундаментальной и в современной физике, и даже студенты-выпускники все еще ломают головы, постигая смысл обширных концепций, изложенных этим замечательным ученым новатором. Период наивысшего расцвета в научной жизни Кларка Максвелла начался в то время, когда его убедили вернуться в Кембридж и стать первым Профессором Экспериментальной Физики. В Кембридже он основал знаменитую Кэвендишскую лабораторию. В Кембриджских академических кругах с глубоким уважением и теплотой относились к спокойному чернобородому профессору, начисто лишенному всякого проявления напыщенности. Он редко смеялся, но в глазах всегда искрился задорный огонек. Для разрядки он любил писать сатирические куплеты, некоторые из них высмеивали теорию эволюции. (Если говорить более серьезно, то он опубликовал нашумевшее математическое опровержение "небулярной теории" Лапласа, а также разгромил эволюционистские доводы писателя-дарвиниста Герберта Спенсера). Стоит отметить тот факт, что предсказания Максвелла по поводу теории эволюции сбылись с абсолютной точностью. В одном из писем к Епископу Англии он выразил сожаление, что эта "надуманная научная гипотеза" пытается "зацепиться за текст из книги Бытие." Как он и предсказал, эта крайне беспочвенная теория органической эволюции все еще существует только потому, что она поддерживает неверие в Бога у современных людей. Наилучшим источником информации о духовной жизни Максвелла являются его письма к своей "весьма далекой от математики" жене, которые он писал когда отсутствовал дома. Иногда он рассказывает в них о том, как провел воскресный день. "Я только что пришел домой после слушания проповеди г-на Баптиста Ноэля. Церковь была наполнена людьми до отказа, а все служение велось так ясно и доступно, как будто было напечатано большими буквами. Вначале было разъяснение Притчи о талантах, а затем - проповедь на текст из Иоанна 3:16..." Часто он размышляет о близком общении с Богом и о реальном опыте Его присутствия. "Я могу всегда иметь тебя в своих мыслях - так почему мы не можем всегда иметь Господа в наших мыслях, ведь Его жизнь, характер и мысли описаны для нас так ясно, что мы можем знать о Нем больше, чем о ком-либо из людей. Молись Ему о том, чтобы постоянно иметь Его в своем поле зрения, ведь Он - человек, и потому мы в состоянии смотреть на Него, кроме того, Он - Бог, и потому может создать из нас новое творение по Своему образу." Во времена переживаний он писал своей жене: "Пусть Господь сохранит тебя от всех зол, которые нападают на тебя, чтобы были выполнены Его намерения... Я размышлял над 1Коринф.13. Читай эту главу, а также 1Иоан.4, начиная со стиха 7 и до конца главы, а если захочешь - то и все Послание, а также Марка 12:28. Размышляй о том, что Бог предназначил для тех, кто подчиняет себя Его праведности и готов принять Его дар. Этим людям суждено быть похожими на образ Его Сына. Так не станем же думать в первую очередь о житейских проблемах, но сосредоточимся на Божьей праведности и Его Царстве - ведь тогда у нас будут гораздо более правильные взгляды и на житейские проблемы, и мы сможем с ними справиться под руководством Того, Кто победил мир." Этот навсегда оставшийся первым Профессор Экспериментальной физики умер от рака еще молодым, в возрасте сорока восьми лет. Он оставил после себя непревзойденный вклад в физику и математику. В 1873 году Кларк Максвелл опубликовал свой "Трактат по электричеству и магнетизму", который представлял собой исчерпывающее изложение основных понятий об электромагнитном поле, энергии и свете. Альберт Эйнштейн описал этот выдающийся труд, как "самый глубокий и самый плодотворный, который был сделан физиками со времени Ньютона." Максвелл создал также математическую основу для "кинетической газовой теории", для чего вместе со своей женой проводил эксперименты в течение нескольких лет. Неудивительно, что профессор С.Доум сказал: "Большинство современных физиков наверное согласятся назвать Кларка Максвелла тем ученым девятнадцатого столетия, который внес наибольший вклад в феноменальные достижения физики наших дней." Биографический справочник выдающихся ученых (изданный в Лондоне в 1984 году) дает следующее краткое описание его достижений: "Максвелла принято считать величайшим физиком-теоретиком девятнадцатого столетия, подобно тому, как его предшественник Фарадей был величайшим экспериментатором. Его точное математическое мышление в сочетании с проницательностью позволили ему достичь блестящих достижений в двух наиболее важных областях физики того времени. Основываясь на работах Фарадея по объяснению электромагнитной природы света, Максвелл смог не только истолковать электромагнитные явления, но и проложил путь к открытию и применению всего спектра электромагнитных волн, чем и характеризуется современная физика. Развивая кинетическую теорию газов, Максвелл дал полное доказательство того, что природа тепла кроется в движении молекул." Эти характерные особенности жизни великого ученого, а также реальность его общения с Богом заставили журнал Nature (Природа) написать в некрологе такие слова: "Его искренняя христианская вера придала ему столь глубокое душевное спокойствие, что его не могли нарушить ни физические боли, ни внешние обстоятельства." Такое свидетельство осталось после того, как "тихий гений" ушел из этой жизни, чтобы дождаться того дня, к которому он больше всего стремился.

ПОЮЩЕЕ СЕРДЦЕ

Филипп Блисс Лет сто пятьдесят тому назад на горах в Северной Пенсильвании рос лес, который служил пристанищем для людей без гроша в кармане и нуждающихся в убежище. И там, в диком месте, вдали от всех, Джон Блисс с женой построили для себя простую, сколоченную из бревен, хижину и приступили к непосильной задаче - с помощью леса стали добывать себе на жизнь. И в этой простой отдаленной лачуге летом в 1838 году родился их первый ребенок - Филипп Пол Блисс, которому судьбой было назначено стать одним из самых великих композиторов и проповедников Америки. Он начал свою жизнь в лесной глуши среди гнетущей нищеты и одиночества. Однако в их семье царила такая атмосфера и такой уклад жизни, что он во многом компенсировал все материальные трудности. Оглядываясь на годы своего детства, Филипп Блисс писал: "Несмотря на убогие условия жизни в детстве, маленький дом и отсутствие всяких удобств, я бережно храню в своей памяти драгоценное достояние - молитвы моих родителей, которые возносились за меня еще до того, как я начал понимать значение слов, и посвящение меня Господу на служение. Мой отец пребывал в живом общении со Спасителем. Он был бедным, но при начале дня, а также после тяжелого дневного труда, он садился на крыльцо своего скромного жилища и его голос был слышен в песнях." "Моя мама иногда, смеясь, говорила, что все его песни начинаются со слова "приди". Я помню многие из них - "Придите, грешники, жалкие и нуждающиеся", "Придите все, возлюбившие Господа" и "Придите все, кто так же несет бремя". Он с усердием читал Библию и безоговорочно верил во все в ней написанное. Искренний и чуткий, он повторял одни и те же слова молитвы до тех пор, пока мы не заучили их все наизусть. Его молитвы были для меня очень реальными в детстве." Трудности и уединенный образ жизни в горах помогли развиться у Блисса таким качествам, как сила и спокойствие, что делало его очень привлекательным и неотразимым, как личность. Разутый, в залатанной одежде, он помогал своей маме выращивать овощи для продажи в ближайшей деревне, а когда чуть подрос, помогал отцу рубить и трелевать лес. В свободное время он любил бродить по безмолвному лесу, вбирая в себя звуки природы. Исключительная музыкальная одаренность Блисса проявилась очень рано. Ему было всего лишь семь лет, когда он из камыша сделал оригинальный музыкальный инструмент, на котором он мог воспроизводить звуки, издаваемые лесными птицами и животными. Позднее он часто вспоминал, как впервые он увидел настоящий музыкальный инструмент. Ему было семь лет, и он босиком прошагал несколько миль лесом до ближайшей деревни. "Босой мальчишка гор пришел, как было заведено, в маленькую деревню с корзинкой овощей, с которой он обходил дворы. Однажды, все продав, он направился домой, как вдруг до его слуха донеслись звуки музыки, лившиеся через открытую дверь дома, мимо которого он проходил. Он замедлил, музыка продолжала звучать и манила его все ближе и ближе к двери, до тех пор, пока зачарованный мальчик, пройдя веранду, очутился в комнате. Там женщина играла на пианино. Потрясенный, он стоял и слушал, и душа его ликовала от восторга. Никогда прежде он не слышал такой музыки. Внезапно его движение привлекло внимание женщины. Обернувшись, она с изумлением закричала: "Что ты делаешь в моем доме? Уходи отсюда со своими огромными босыми ногами!" "Да, - вспоминая это событие, говорил Блисс,- мои ноги большие, но Бог дал мне их." Как и все мальчишки, жившие в лесу, Блисс работал утром и вечером, и несколько раз в неделю в дневное время ходил в деревенскую школу. В тринадцать лет он начал работать вне дома - на ферме. Что касается его веры, то он свидетельствует, что не помнит того времени, когда он не сокрушался бы о своих грехах и не любил бы Спасителя. В очень раннем возрасте, даже трудно вспомнить, когда именно, Блисс пришел к личному познанию Господа. Но в его жизни наступил такой момент, когда он посвятил свою жизнь Спасителю более осознанно, что явилось следствием духовного пробуждения среди его друзей по школе. Ему было четырнадцать лет, и он работал вдали от дома, чтобы иметь возможность посещать лучшую школу в более крупной деревне. Блисс делал исключительные для деревенского мальчика успехи в учебе, и в девятнадцать лет поехал в город Тованаду со всеми своими пожитками, которые уместились в тряпочной сумке. Он надеялся заработать там денег, чтобы оплатить обучение в колледже. В первом письме домой он писал: "У меня есть шанс выполнять работу, какую я только хочу, что поможет оплатить мое обучение. Питание, стирка, свет и отопление, включая арендную плату, стоят мне два доллара в неделю. Я как мальчик на побегушках, но я не стыжусь этого. Я пилю дрова, приношу воду и подметаю комнаты за мизерную плату. Управляющий говорит мне: "Иди на занятия, и если не можешь заплатить сейчас, то расплатишься, как заработаешь." Я изучаю грамматику, алгебру, психологию и латынь." Вскоре он начал изучать музыку, и после года обучения стал работать учителем в маленькой деревушке в своем штате. Кроме этого, он еще нанялся рабочим на ферму. Блисс очень хотел помочь семье материально и оплачивал своей младшей сестре расходы на обучение и проживание. Вскоре ему пришлось пожать плоды от проявления заботы о ближних больше, так как его сестра подружилась с восемнадцатилетней Люси Янг. За одной дружбой последовала другая, и спустя год Филипп Блисс записал в своем дневнике: " 1 июня 1859 года я женился на мисс Люси Янг, - это было самое лучшее, что я когда-либо мог сделать в жизни." Он был женат всего лишь несколько месяцев, когда его внимание привлекла статья в газете, рекламирующая интенсивный шестинедельный курс обучения музыке проводимый в Нью-Йорке. Занятия по теории и практике музыки проводились ведущими музыкантами и состояли из нескольких уровней обучения. Блисс давно мечтал о таких занятиях, но их стоимость была выше его возможностей. Он был вне себя от радости в прямом смысле слова, когда бабушка его жены извлекла спрятанные в чулок сбережения и их хватило, чтобы оплатить расходы. Она настояла на том, чтобы он поехал учиться. По возвращении из Нью-Йорка после обучения Блисс решил посвятить себя служению разъездного учителя музыки. Взяв с собой, наряду с другими музыкальными инструментами, аккордеон и прибегнув к услугам немного прихрамывающей лошади (единственный вид транспорта, который он мог себе позволить), он стал посещать различные деревни, где за умеренную плату проводил занятия по музыке. В течение трех лет он успешно совершал свое служение. Куда бы он ни приезжал, он повсюду привлекал к себе внимание не только из-за своих удивительных способностей обучать детей пению, но и как искренний проповедник. Дома он был директором сильной воскресной школы, его пламенные проповеди привлекали внимание людей, и Блиссу настойчиво предлагали целиком посвятить себя служению словом. В этот период своего служения на Блисса обратил внимание один музыкальный критик, который слышал, как он распевал гаммы. Он писал: "Начиная с Ми-бемоль или даже с Ре-бемоль большой октавы, он без всяких усилий брал чистые тона, продолжая петь восходящий звукоряд вплоть до Ре первой октавы. Я думал, он выдохнется, но нет, он продолжал петь дальше Ре-диез, Ми, Фа, Фа-диез и Соль без всякого признака напряжения или усилия на лице." Работая разъездным учителем, Блисс прилагал все усилия, чтобы скопить денег и купить домик для своих родителей рядом с ним, вытащив их из лесной глуши, где они прожили жизнь. В конце концов он купил домик, и его отец приехал посмотреть новое жилье. Сын, усадив своего седовласого отца на небольшую лошадь, стал показывать ему дома на улице, где ему предназначалось жить, и предложил отцу угадать, какой дом будет его. Старый человек указал на маленький домишко, но он ошибся. Он стал угадывать еще и еще , указывая на скромные домики, но ошибался. Блисс не мог выдерживать далее, и повернув, подъехал к новенькому коттеджу, перед которым росли кусты цветущей сирени, и повел отца осматривать его новый дом. Через пять лет супружеской жизни, зарабатывая на жизнь разъездным учителем, Блисс со своей семьей переехали на жительство в Чикаго. Отсюда служение Филиппа Блисса как учителя и репетитора стало распространяться на дома и академии северо-западной части Америки. Но к этому времени он уже стал известен как композитор и написал много гимнов для детей. Его влекло к детям и в его новой церкви в Чикаго - это сразу же заметили. Очень скоро он стал директором воскресной школы, численность которой быстро увеличилась. У Блисса была удивительная способность общаться с детьми и молодежью, что проявлялось в любви к ним и заботе об их духовных нуждах. Он усердно трудился среди необращенных душ, на что обратил внимание д-р Муди, которому Блисс часто помогал в евангелизационных собраниях. Но Блисс стал трудиться на освобожденном служении совместно с другим разъездным проповедником, майором Уитлом. Майор Уитл был членом штаба генерала Ховарда в гражданской войне в Америке, потерял на войне правую руку и был захвачен в плен. Находясь на поправке в госпитале, он начал читать Новый Завет, и его глаза открылись к восприятию благой вести. Когда он читал 6-ю главу Послания к римлянам, он пришел к разумению доктрины оправдания только посредством веры. Однажды ночью майора Уитла разбудил сотрудник госпиталя, который попросил его помолиться за мальчика, умирающего в палате. Сотрудник признался, что он неверующий и не может молиться. "Я тоже не могу молиться, - сказал майор. - Я никогда в жизни не молился. Я такой же неверующий, как ты." "Не можете молиться! - воскликнул сотрудник. - Я видел, что вы читаете Новый Завет, и подумал, что вы умеете молиться. Я не могу вернуться к умирающему один, пойдемте вместе." Уитл спустился в палату, где лежал восемнадцатилетний солдат, который умолял, чтобы за него помолились. Он знал, что умирает, и сказал, что когда-то ходил в воскресную школу. Но оставил Истину и сейчас страшится смерти. "Я опустился на колени, - вспоминал Уитл, - взял его за руку и в несвязных словах молитвы обратился к Богу с признанием своих грехов, умоляя Его простить меня ради Христа. Там же на коленях я поверил, что Он простил меня, и я стал Его дитем. Затем я искренне стал молиться за молодого человека. Он успокоился и сжал мою руку, когда я стал говорить о Божьих обетованиях. Когда я поднялся с колен, он был мертв. На его лице был запечатлен мир, и мне ничего не оставалось делать, как поверить, что Бог использовал меня, чтобы указать ему на Христа и силу Его драгоценной крови." Майор Уитл, автор гимна "Не знаю, почему открыт мне благодати дар", пригласил Блисса к себе в гости в Чикаго и между ними сразу же завязалась тесная дружба. Вклад Блисса в служение во время евангелизационных поездок майора Уитла очень отличался от манеры других американских музыкантов, сопровождающих проповедников. Д-р Гардинер, пастор церкви в Чикаго, описал его участие следующим образом: "Слишком часто дом Божий превращается в концертный зал и служение пением служит средством для заполнения скамеек. Проповедник приступает к служению словом после того, как мир и плоть и дьявол уже сделали свое дело. Не удивительно, что при таких обстоятельствах немногие обращаются к Богу. Напрасно ждать хороший урожай, если сеянию зерна предшествует посев плевелов. Все, кто знает Блисса, могут подтвердить, что к нему это не относится. Он разделяет точку зрения, что показное и развлекательное пение в Божьем доме является мерзостью в Божьих очах." Он верил, что те, кто руководит музыкальным служением, должны воспевать с благодатью в своих сердцах, и музыка должна быть исключительно духовной. Очень часто он повторял: "Когда мы поем, давайте забывать обо всем и помнить только Крест. Давайте стремиться к тому, чтобы люди не видели нас, наших усилий, а думали только о том, Кто умер на кресте." И служение, в котором он участвовал с целью распространения благой вести, ничем не напоминало светские мероприятия. Богослужебные и евангелизационные собрания с участием Филиппа Блисса были всегда серьезными и весомыми, для них было характерно благоговение, трепет пред Богом, что привлекало нуждающиеся души. Блисс всем сердцем верил, что дети могут пережить обращение в раннем возрасте. Он ставил своей целью разъяснить всем, что Христос является Спасителем и детей и что в раннем возрасте эти юные души могут испытать на себе преобразующую силу Божью и стать поистине обращенными христианами. Блисс отмечал, что, наряду со Словом Божьим, музыка является средством воздействия на души детей, и он всячески пользовался ею. Очень часто он прерывал пение на середине и разъяснял, что произошло на кресте, делая особое ударение на любви Иисуса и умоляя детей принять Его всем сердцем. Он не мог говорить об этом без слез, искреннего пафоса и умиления. Трудно было найти еще одну такую воскресную школу, где директор имел бы такое огромное влияние на души детей, как он. Блисс любил детей. Повсюду, где он бывал, вокруг него собирались дети в возрасте четырех-пяти лет, и он общался с ними на понятном им языке. В своих проповедях он раскрывал полный смысл закона и Евангелия. Блисс, хотя и оставался на должности учителя музыки, очень часто совместно с майором Уитлом участвовал в служении пения и словом на евангелизационных собраниях. Но его усиленно убеждали оставить свою работу и полностью посвятить себя служению евангелиста. Для всех был очевиден его успех в этом служении. Как педагог-консультант, он хорошо зарабатывал. Его служение как дирижера различных музыкальных хоровых обществ и оркестров очень высоко ценилось. Общество Генделя и Гайдна в Сан-Франциско предложило ему зарплату в 3000 долларов в год, что в те времена было максимумом. Чикагскому музыканту поступали предложения и от других ведущих национальных оркестров. Блисс с его мощным бас-баритоном, а также как композитор, а еще более - как аранжировщик и дирижер, везде пользовался успехом. Однако он пришел к твердому убеждению, что должен все свое время посвятить на служение Господу. Приняв однажды вместе с женой такое решение, они никогда не позволяли себе обсуждать поступающие предложения, так как отдали предпочтение ни с чем несравнимому преимуществу быть слугами Христа. Служения, проводимые с участием Уитла и Блисса, привлекали в те дни большое количество слушателей. Они проповедовали, и Блисс пел в переполненных залах, возвещая евангельские истины для спасения душ. Сам Блисс к тому же проводил дополнительные служения специально для детей. Его огромный рост и длинная борода пугали некоторых, но редкая душевная теплота и мягкость в обращении очень помогали ему при объяснении значения благодати. Он написал много гимнов, которые часто по ошибке использовали взрослые, хотя они предназначались исключительно для маленьких детей. И, тем не менее, даже самые простые из них были глубокими по содержанию. Где бы ни проводились совместные служения с участием Блисса и Уитла, отзыв пасторов церквей был одинаковым. Все отмечали в их служении простоту и необыкновенную искренность. Они совершали служение в атмосфере подлинной заботы о душах, и если они часто бывали слишком настойчивыми в своем стремлении достичь сердец слушателей, то только потому, что были действительно озабочены спасением их душ. Снова и снова пасторы отмечали, что их собрания касались душ слушателей. Сам Блисс редко делал призыв к покаянию, но после его проповеди майор Уитл всегда делал призыв. На одном из вечерних евангелизационных собраний в Чаттануге, проводимых под открытым небом, тысячи людей стояли при луне и слушали написанные им гимны и проповедь Слова. Когда Блисс проводил служение в церкви в Джексоне, его пригласили в городскую тюрьму в Мичигане для проповеди восьмистам заключенным. Когда он утром проповедовал и пел перед ними, на него произвело глубокое впечатление выражение их лиц - искаженные, распутные и озлобленные. Он решил написать что-нибудь специально для них и исполнить на вечернем служении. Свидетели рассказывают, что очень трогательным моментом было, когда Блисс обратился к ним с благой вестью, а затем медленно и искренне исполнил свой еще неизвестный новый гимн: Муж скорбей! Так назван Тот, Кто с заоблачных высот Приходил спасти народ. Аллилуйя! Наш Спаситель. Скорбь и боль изведал Он, Был поруган, осужден, К древу смерти пригвожден. Аллилуйя! Наш Спаситель. Все присутствующие преступники были потрясены и убедительный призыв евангельской любви принес плод в сердцах слушающих. Филипп Блисс, безусловно, придерживался точки зрения о непогрешимости Слова Божия. Он твердо верил в учение Библии о всеобщей греховности - полной греховности всякого человека в очах Всемогущего Бога и неспособности человека угодить Богу, и в то, что прощение можно получить только через Иисуса Христа, Который понес на Себе наказание за грех всех людей. Он знал что сердце человека настолько ожесточенное и мятежное, что только благодаря обличительной и размягчающей работе Святого Духа человек может покаяться и начать искать Господа. Блисс настойчиво говорил о необходимости личного обращения, что означало глубокую перемену жизни человека, вызываемую силой Божьей и ведущую к общению с Ним. Филипп Блисс верил в библейское учение о том, что поистине обращенный человек имеет вечное спасение и что спасение нельзя утерять. Современный человек может упрекнуть Блисса в излишней сентиментальности, особенно если принимать во внимание его гимны, написанные для детей, но которые используются взрослыми. Но Блисс имел великодушное сердце и стремление к душам, что так редко отмечается даже среди ревностных христиан. Блисс с женой неожиданно рано окончили свой земной путь. Ему было 38, а его жене 36 лет, когда небесный Отец отозвал их в вечный дом. Они как раз только отпраздновали Рождество в 1876 году в своем доме в Пенсильвании и, оставив своих маленьких детей с тетей, сели на поезд до Чикаго, чтобы принять участие в служениях, проводимых накануне Нового года. Когда два огромных локомотива тянули экспресс через гигантский Ашатубский путепровод над замерзшей рекой в штате Огайо на высоте около семидесяти футов, разразился сильный снежный буран. Внезапно, когда пассажирские вагоны проезжали по путепроводу, вся конструкция потеряла опору и рухнула, увлекая за собой в ущелье вагоны, фермы моста и балки. Один выживший утверждал, что видел среди покореженных вагонов Филиппа Блисса, который пытался найти и извлечь свою жену. Предполагалось, что, не сумев спасти ее, он оставался рядом с ней и утешал ее, и оба они погибли в пожаре, который возник в обломках крушения. Но трудно было подтвердить, так ли это было на самом деле, потому что их тела находились среди сотен других, которые либо не были найдены, либо не были опознаны. "Они ушли, - сказал майор Уитл, - и ушли так бесследно, как будто были перенесены подобно Еноху." Последними словами, которые передали уста Филиппа Блисса, когда он проповедовал грешникам, были слова его собственного гимна: Я не знаю часа, когда мой Господь придет И возьмет меня к Себе в Свой желанный дом, Но я знаю, что Его присутствие рассеет тьму, И это будет моей славой. Все верующие в Америке были в глубоком трауре по случаю смерти этой богобоязненной четы. Один известный пастор из Нью-Йорка говорил: "Мы вспоминаем нашего дорогого брата Блисса - его лицо, его благородные черты, его приятные манеры, его ревностные молитвы и обращения, его усердное служение единственной цели в жизни. Мир осиротел без него." Он был примером проявления силы Божьей в жизни преданного христианина. В своей жизни он прилагал усилия к тому, чтобы соответствовать стандартам, изложенным в написанном им гимне посвящения Богу, который он назвал "Моя молитва": Дай святость мне, Боже, Дай кротость, Твой страх, Дай твердость в страданьях, Дай плач о грехах! Умножь в Христа веру И чувство к Нему, Дай радость в молитве И в службе Ему! Дай мне благодарность В надежде всего, Дай веровать в славу И в слово Его. С Ним в горе, страданьях Дай слезы, чтоб я, Смирясь в испытаньях, Прославил Тебя. Дай чистое сердце И дух правый мне, Отбросив плотскоe, Стремиться к Тебе! Быть к царству готовым, Мир, святость стяжать, Чтоб жизнью, делами Тебе подражать.

ПИВОВАР, ОТКАЗАВШИЙСЯ ОТ БОГАТСТВА

Фред Шеррингтон Громадных размеров пивоваренный завод Шеррингтона и Хэда возвышался над лондонским Ист Эндом времен королевы Виктории. Его огромные лестницы, башни и склады мрачно вздымались над грязными, перенаселенными домами на Майл Энд Роуд. Из его мощенных дворов непрерывной вереницей двигались нагруженные бочками подводы, доставлявшие потоки пива высших сортов в сотни кабаков, принадлежавших огромной пивной империи Шеррингтона. Большинство пивных заводов в то время принадлежали семьям миллионеров, пользовавшихся довольно большим почетом и занимавших высокие посты в обществе. Семья Шеррингтонов не была исключением из этого правила. Глава семьи, высокий подтянутый мужчина, который мог бы сойти за гвардейского полковника, был к тому же известен как прилежный прихожанин Англиканской церкви. Он очень гордился размахом, успехом и производительностью своего бизнеса, но был абсолютно безразличен к наплыву нищеты, хлынувшему на беднейшие слои населения викторианских времен. Его старший сын Фредерик готовился пойти по стопам отца и стать главой фирмы. Шеррингтон-младший получил образование в колледжах Мальборо и Брайтона, а для широты кругозора много путешествовал по странам континентальной Европы. Для полного завершения образования он в течение года стажировался в Виндзоре на королевском пивоваренном заводе в качестве менеджера. После этого он был готов заняться тем большим делом, которым владел его отец, и которое он должен получить по наследству. Высокий и крепко сложенный, как и его отец, Фред Шеррингтон проводил много времени в спортивных играх на открытом воздухе, любил кататься на лошадях, участвовал во многих мероприятиях и путешествовал заграницу. Что же касается его менее заметных склонностей, то он был обыкновенным прихожанином своей церкви, хотя, разумеется, он старался не слушать тех проповедников, которые говорили "слишком эмоционально" или "затрагивали личность", так как в его семье к такого рода проповедям относились с презрением. Проповеди, которые он слушал, были изящными, вышколенными, составленными с хорошим светским вкусом, что было характерно для приходских церквей, состоящих из людей высшего сословия; такие проповеди льстили слуху богатых пивоваров. "Как странно, - размышлял однажды молодой Шеррингтон, - что некоторые люди из высшего сословия могут заниматься "низшим" видом религии." А один из его ближайших друзей, ставший впоследствии лордом Гарвеем, недавно удивил его своим утверждением, что он стал "спасенным"! Фред Шеррингтон считал, что пропуск на небо должны выписать для него священники, поскольку это их прямая обязанность, а его дело - владеть собственностью и радоваться жизни. С такими убеждениями он вскоре взял на себя бразды правления отцовским пивоваренным заводом. Во время промозглых и хмурых зимних месяцев он отправился в поисках развлечений на юг Франции. Там, прогуливаясь по Каннам, он познакомился с другим богатым англичанином, по имени Вильям Рейнсфорд, который тоже приехал погреться на южном солнце. Пока они вместе проводили свой отдых, между ними установилась крепкая дружба. По возвращении домой, в Лондон, Шеррингтон пригласил своего нового друга погостить в отцовском особняке в Уимблдоне. Когда они отдыхали вечером в глубоких кожаных креслах, делясь воспоминаниями, Рейнсфорд неожиданно сказал: "Я чувствую себя очень виноватым, Фред. Мы много путешествовали вместе по континенту и получили много удовольствия, но я так и не поговорил с тобой о состоянии твоей души. Дело в том, что я христианин, но я провел зиму во Франции, чтобы поправить здоровье, и поэтому мне пришлось быть среди очень мирского общества." Шеррингтон был ошеломлен. "Напрасно ты так считаешь, Рейнсфорд, - возразил он, - мы очень хорошо провели время на континенте. Мне неприятно говорить тебе об этом, но, по-моему, столь неуместный разговор о спорных вещах - это признак очень плохого вкуса." Рейнсфорд почувствовал себя разочарованным и виноватым. Конечно же, он не мог продолжать дальше этот разговор. "Я попрошу тебя только об одном, - сказал он нерешительно Шеррингтону. - Когда я уйду домой, пообещай мне, что ты прочитаешь от начала до конца третью главу Евангелия от Иоанна." Шеррингтон пообещал, и в тот же вечер, со смешанным чувством любопытства и нетерпения, сдержал свое слово. Перед тем, как лечь спать, он надел пижаму, закурил трубку и сел читать Библию. "Вот ведь как любопытно, - подумал он, - эти два человека - мой новый друг Рейнсфорд, и старый друг Гарвей - одинаково говорят об одном и том же, что они спасены!" Читая обещанную главу, особенно слова "Верующий в Сына имеет жизнь вечную", Шеррингтон вдруг понял, что истинное христианство - это не тот внешний фасад респектабельности, который получает моральную поддержку в посещении церкви, но это живое общение с Господом Богом. Его друзья уже пришли к вере и познанию Сына Божьего. В один момент молодой пивовар возненавидел свою греховность и эгоизм. Прямо в своей спальне он склонился в молитве, уверовал во Христа как своего Спасителя, и им тут же овладело чувство того, что Христос принял его. "Благодарение Богу, - говорил он впоследствии, - что когда мне исполнилось двадцать лет, я был рожден заново." Взгляды Шеррингтона на жизнь стали в корне меняться, ему захотелось делать что-нибудь стоящее и полезное, и он начал помогать своему другу, который вел занятия в вечерней школе для неграмотных мальчиков из семей рабочих. В это же время его совесть, ставшую теперь столь чуткой, очень мучила одна мысль. Пивоваренное дело влекло за собой так много бед и всяких нежелательных последствий. Правильно ли он делает, что занимается этим ремеслом? Однажды вечером по дороге в вечернюю школу Шеррингтон проходил мимо "Восходящего солнца" - грязного кабака на узкой улочке Ист Энда. Неожиданно его внимание приковал вид бедно одетой женщины с двумя маленькими детьми, которые ухватились за ее юбку и плакали от голода. Она подошла к дверям кабака и позвала своего мужа, который там находился. В память Шеррингтона врезалась ее мольба о том, чтобы муж дал денег. Муж вышел и какое-то мгновенье глядел на нее выпученными глазами. Вдруг он с яростью бросился вперед и одним ударом повалил свою жену и детей наземь. "Что я должен был сделать в этом случае? - вспоминал позже Шеррингтон. - Да, я был трусом, потому что грех делает всех нас трусами. Я посмотрел на вывеску над дверями кабака и увидел герб, на котором золочеными буквами было написано мое имя. Чем я мог помочь несчастной женщине, если я сам был виновен во всем этом? В моем уме вспыхнула мысль, что это ведь был лишь один пример нищеты и жестокости в одном из сотен кабаков, принадлежащих нашей фирме. Должно быть, наш большой бизнес причинял ужасающе много несчастья и упадка. Я был подавлен этой мыслью. И тут же, не колеблясь, я сказал сам себе, обращаясь мысленно к пьяному мужу: "Ты одним ударом свалил наземь свою жену, но тем же самым ударом ты вышиб меня из пивного бизнеса!" Это решение стоило Шеррингтону 1 000 фунтов еженедельного дохода, что было по тем временам огромной суммой, а также большей доли капитала в крупнейшем в Лондоне пивоваренном заводе. Когда Шеррингтон-старший услышал о решении своего сына, он был ошеломлен и глубоко оскорблен. Что за безрассудство? Этот поступок граничит с безумием! Во время долгого и бурного спора отец упрекал сына в том, что он поддался сиюминутным эмоциям во время посещения трущоб в Ист Энде, и готов бросить пивное дело, ради которого всю жизнь учился. Неужели надо закрыть все операционные из-за того, что у студентов-медиков бывает обморок и тошнота при виде первой операции? У сына, - доказывал отец, - просто случилась своего рода временная тошнота. Мистер Шеррингтон поставил своей целью производить лучшее в Англии пиво, и он никоим образом не считает, что должен нести ответственность за действия глупцов. Он ведь никого не заставляет пить больше, чем того желает сам человек. Кроме того, он считал, что осуждать пивоваров за то, что есть на свете пьяницы, все равно, что осуждать религию за то, что есть на свете религиозные маньяки. Но Фред Шеррингтон не поддался уговорам, и отец, глубоко возмущенный и оскорбленный, смирился с решением сына, и вычеркнул его имя из семейного завещания. Возможность когда-нибудь завладеть огромным наследством была потеряна навсегда. В скоре после этого Шеррингтон-старший во время верховой езды упал с коня и получил увечья, от которых так и не смог поправиться. Перед своей смертью, когда были собраны домочадцы, умирающий старик сказал: "Пусть все выйдут из комнаты на несколько минут, и останется только Фред. Он один разбирается в этих вещах." "Ты прав, Фред, - сказал отец, когда они остались наедине. - Ты избрал себе лучшую долю, которая никогда от тебя не отнимется." После этого отец и сын помолились вместе. К тому времени, когда умер отец, Фред Шеррингтон уже был вовлечен в евангелизационные собрания, которые начали проводить в сенном сарае. Каждый вечер среди недели толпа ребят поднималась по шатким ступенькам и занимала места на грубо сколоченных скамейках. Здесь, при желтоватом свете парафиновых свечей, читали Библию и проповедовали Евангелие. Уже тогда Шеррингтон понял, что спасение погибающих - его пожизненное призвание. И когда спустя пару лет собрания для мальчиков стали проводить в хорошо подготовленной для этого школьной комнате, свыше трех сотен ребят заполняли помещение каждый вечер. В поле деятельности Шеррингтона попала также известная шайка "Уайтчепел Ганг", в которую имели право входить только подростки, имевшие судимость за воровство. В один из вечеров ребята из этой шайки хотели совершить налет на зал и побить собравшихся, но дело кончилось тем, что они сами стали слушать громоподобную проповедь Шеррингтона, и многие из них были затронуты до слез вестью о Христе. Однажды вечером, когда Шеррингтон закончил собрание и большинство ребят разошлись по домам, он заметил в углу беспомощно плачущего девятилетнего мальчика. После нескольких вопросов мальчик рассказал свою горемычную историю. Он был из большой семьи, и жил с матерью-вдовой на чердаке. У них не было ни работы, ни денег, они продали все, что можно было продать. Мальчик пришел на собрание только для того, чтобы хоть немного поесть и погреться. Когда Шеррингтон отвел мальчика домой к матери, он увидел столь большую нужду, что тут же решил расширить свою деятельность и оказывать помощь всем безработным мальчикам. Он купил старый склад для стеклотары, оборудовал в нем жилье для мальчиков и назвал его "Отряд рубильщиков дров и чистильщиков сапог при миссии на Тауэр-Гамлет." Всякий мальчик, которого Шеррингтон принимал к себе, участвовал в организованной работе, и многие из них зарабатывали деньги не только для содержания самих себя, но и для спасения жизни своим нищим семьям. Работа миссии, конечно же, не могла долгое время ограничиваться лишь помощью мальчикам из бедных семей. Один богатый христианин, глубоко затронутый этой работой, пожертвовал средства на приобретение для миссии зала, который стал использоваться для собраний в 1872 году. С открытием зала у Фреда Шеррингтона появился помощник в выполнении трудной задачи - нести весть Евангелия в лондонские семьи. К нему присоединился студент Кембриджа, изучавший языки (впоследствии - ведущий университетский академик) - Хон Ион Кейт-Фолкнер, сын графа Кинторского. В то время Ион Фолкнер, высокий, худощавый молодой человек с пышной шевелюрой, был лидером в велосипедных гонках любительского класса, победив Британского профессионального чемпиона. Он откликнулся на Божий призыв посвятить себя труду в миссии на Тауэр-Гамлет. Это произошло как раз в тот день, когда он должен был стать чемпионом университета. Но он понял, что оборачиваться назад нельзя, и немедленно отбил телеграмму спортивному судье: "Я решил не участвовать в велосипедных гонках, так как начал те гонки, о которых написано в Евреям 12:1-2". Вместе с Шеррингтоном он проповедовал в зале миссии и на открытом воздухе, в результате чего их собрания стали столь многолюдными, что пришлось арендовать земельный участок и поставить большую палатку. Эта палатка - огромный белый великан, освещаемый вечером большими люстрами - была почти всегда переполнена. Аудитория в 1 400 человек слушала проповеди Шеррингтона, а также многих других известных проповедников. Желая увеличить число слушателей, Шеррингтон каждый воскресный вечер арендовал помещения в мюзик-холлах, принадлежавших компаниям Ласби и Форстер. Благодаря этому, на евангельские проповеди в Ист Энде приходило в общей сложности пять тысяч слушателей. Именно благодаря этим собраниям в мюзик-холлах, имя Шеррингтона стало широко известным в конце минувшего и начале нынешнего столетий. Однажды к Шеррингтону пришел человек, у которого случилось большое несчастье. Между ними произошел следующий разговор. "Ты женат?" - спросил его Шеррингтон. - "Нет, - последовал ответ, - эти подлецы из Ласби загубили мою жену". Шеррингтон уже давно знал о широкомасштабной проституции, организованной при мюзик-холлах. Но теперь он понял, что должен предпринять какие-то действия, чтобы остановить это зло. Хотя закон запрещал проституцию, равно как и непристойные книги, но этот закон никогда не исполнялся. Сотрудники миссии на Тауэр-Гамлет начали широкую кампанию против этой бесстыдной проституции. Они без устали раздавали трактаты у входов в мюзик-холлы, беседовали лично с известными проститутками, предупреждали молодых людей, заходивших и выходивших из зала. Их высмеивала пресса. Шеррингтон был изображен на карикатуре с "моральным микроскопом" в руках, а владельцы мюзик-холлов платили наемным бандитам, чтобы те оскорбляли и угрожали его сотрудникам. Безуспешно попытавшись привлечь к происходящему полицию, Шеррингтон выставил свою кандидатуру на пост окружного советника в Майл Энд, и победил на выборах. На посту советника он смог нанести сокрушительный удар по главным опорам этого порока, и уничтожил наихудшие публичные дома в Ист Энде. Воскресные собрания Шеррингтона стали так многолюдны, что постройка Большого зала для собраний на Майл Энд Роуд стала настоятельной необходимостью. Чарльз Хаддон Сперджен советовал поторопиться в этом деле. Р.С.Л.Бевен, глава банка Баркли, пожертвовал очень крупную сумму денег, а Лорд Шафтсбери и Сэмюел Морли - оба члены парламента - присоединились к осуществлению этого плана. Большой зал для собраний был выстроен за десять месяцев и открыт в 1886 году. Этот зал с желтыми окнами, ярко-оранжевой отделкой, двумя балконами и пятью тысячами мест был вторым по величине местом для богослужений в Лондоне. Его вполне справедливо стали называть "Залом волнующих воспоминаний". После открытия зала, в течение последующих пятидесяти лет, здесь каждый вечер проводились собрания. По субботним вечерам проводились большие молитвенные собрания, на которых мужчины и женщины, обращенные через служение миссии, делились своим свидетельством и молились. Каждый воскресный вечер огромное количество слушателей собиралось на Евангельское служение, которое всегда открывалось гимном "Примет грешников Христос". Люди приходили на служение, привлеченные самыми разнообразными средствами. Проповедь на открытом воздухе, раздача трактатов, ежедневные посещения от двери к двери, солидная программа помощи бедным, а также послеобеденные воскресные шествия по улицам - все это делалось для того, чтобы привлечь внимание жителей лондонского Ист Энда. Через некоторое время в работе миссии открылась новая страница. Профессор Фолкнер писал: "Во время тяжелой зимы, которая выдалась в минувшем году, наша миссия вынуждена была начать такую работу, о которой мы даже не подозревали раньше. Зима была столь трудная, что в течение многих недель мы держали наши залы открытыми и кормили сухарями с какао множество людей, которые буквально умирали от голода. Эта раздача пищи получила широкую огласку и поддержку, благодаря чему только за январь и февраль мы смогли выдать людям не менее 20 000 порций еды." С этого времени пропитание голодных семей стало одной из основных видов деятельности миссии. Пользуясь случаем, Шеррингтон сумел убедить лондонских правителей устраивать ежегодный банкет на средства мэра для бедняков Ист Энда. Кроме того, для них стали выдавать еду еженедельно, и в этой акции приняли участие многие, включая короля. Во время тяжелого экономического упадка в 20-е годы сотни голодных бедняков могли рассчитывать на помощь в Большом зале миссии на Тауэр-Гамлет. Размах деятельности Шеррингтона и ее влияние на жизнь лондонского Ист Энда были слишком обширными, чтобы вместить их в короткое жизнеописание. Наиболее важным делом во всех его трудах была проповедь Евангелия, приведение погибших душ к личному познанию Христа и вечному наследию на небесах. Кроме того, он проводил неустанную работу по распространению идеи трезвенности, чем избавил бесчисленное множество семей Ист Энда от бесчинства и нищеты, порождаемых пьянством. Созданные им приюты и мастерские для обездоленных мальчиков и девочек, спасли тысячи из них от деградации и запущенности. К тому же, регулярная помощь обездоленным обеспечивала пищей и одеждой тысячи семей в годы самого острого экономического кризиса. Шеррингтон был из числа тех выдающихся героев, которые всегда ставили великие цели в служении Господу. Взять, например, его гениальное умение и смелость, проявленные для того, чтобы добиться прекращения продажи спиртных напитков в Парламенте во время Первой мировой войны. Король объявил на период войны сухой закон, и Шеррингтон успешно доказал, что поскольку палаты Парламента являются королевскими "Вестминстерскими дворцами", в них должен соблюдаться указ короля о воздержании от спиртного. Другой пример - гениальный способ, которым он вынудил лондонского мэра оплатить бесплатную раздачу пищи беднякам в Ист Энде. Сначала попытка Шеррингтона собрать добровольные пожертвования от городских властей встретила глухое молчание. Затем, в один год, он организовал большой благотворительный обед прямо напротив того же места и в тот же день, где устраивался банкет в честь мэра. Шеррингтон добился финансирования этой акции от самого короля (который ничего не знал о месте и дате), и на фасаде арендованного зала вывесил плакаты, расхваливающие щедрость короля по отношению к бедным. Это было задумано для того, чтобы поставить богатые городские власти в как можно более неловкое положение, и Шеррингтон добился своего. Мэру Лондона - а заодно с ним и ведущим бизнесменам - пришлось раскошелиться и пожертвовать деньги на регулярную продовольственную помощь бедным семьям. Фред Шеррингтон умер в 1936 году, до последнего вздоха находясь в действующем строю армии Царя царей, где он уже в течение шестидесяти восьми лет возглавлял начатую когда-то работу. Лондон редко видел такой яркий свет жизни, посвященной для Евангелия, и такое бескорыстное служение милосердия, совершаемое бывшим пивоваром, который нашел Христа и отказался от своего состояния ради служения Ему.

ОКНО В НЕВЕДОМЫЙ МИР

Среди выдающихся ученых-первопроходцев, которые раздвинули границы знания в девятнадцатом столетии, один человек особо привлекал внимание общественности своими многочисленными новшествами и изобретениями. Лорд Кельвин - каким он впоследствии стал - оставил свое имя в списке исследователей-теоретиков, сформулировав Первый и Второй законы термодинамики, а также благодаря изобретению шкалы абсолютной температуры. Однако его имя вошло в обиход в связи с прокладкой морских кабельных соединений, а также с революционным изобретением корабельного компаса - это только одно из семидесяти запатентованных им изобретений. Вильям Томпсон - таково было его имя при рождении - родился в Ольстере в семье профессора. Его отец был математиком, автором учебника, выдержавшего не менее семидесяти изданий. Семья, состоявшая из четырех сыновей и троих дочерей, жила в просторном доме на окраине Белфаста, и их счастливое детство было омрачено только тяжелой болезнью матери. Вильяму было шесть лет, когда однажды вечером экономка привела всех детей в большой кабинет отца на первом этаже. "Он сидел один у камина, - писала Элизабет, старшая дочь. - Когда наш маленький отряд вступил в комнату, он широко раскрыл свои руки, и мы побежали в его объятья, и он сказал нам: "Теперь у нас больше нет мамы." И мы стояли в его руках, пока не прогорели угли в камине." "Где же теперь будет детская комната после смерти матери?" - спросила экономка. "В моей спальне!" - последовал ответ отца, и кроватки двух младших мальчиков были поставлены рядом с его кроватью. Профессор Томпсон решил, что он будет теперь и отцом, и матерью, и учителем для своих детей. Каждое утро перед завтраком он брал их с собой на прогулку, и рассказывал при этом истории о путешествиях и изобретениях. Каждый день после обеда, по окончании лекций в университете, он давал им уроки. А каждый вечер читал детям книги. "Наш отец читал нам регулярно каждое воскресное утро несколько глав из Ветхого Завета, а вечером - из Нового." Позже Вильям вспоминал, что все знания по английскому языку, математике, географии и классическим наукам он получил дома, будучи еще ребенком. "Ни по какому предмету я не встречал более способного учителя, чем был мой отец во всем, что он нам преподавал." В это "все" входила и вера в Библию, а также повествование о Господе Иисусе Христе, Кто был Спасителем, Другом и Руководителем профессора Томпсона. Таково было домашнее воспитание, полученное Вильямом Томпсоном сначала в Белфасте, а затем в профессорском доме с причудливой архитектурой при университете в Глазго, куда переместилась семья. В 1841 году семнадцатилетний Вильям отправился на почтовой карете в Кембридж, чтобы начать пятилетний курс обучения. В отличие от многих других известных христиан, в его жизни не наблюдается никаких отчетливых следов "духовного кризиса", зато имеется много доказательств того, что еще с детства у него были глубокие убеждения, которые определяли его образ жизни и характер. Вильям Томпсон был высоким, темноволосым, крепко сложенным студентом, и отличался тем, что все делал очень энергично. Заканчивая свою дипломную работу, он завоевал несколько призов, что позволило ему отправиться в путешествие по лабораториям знаменитых французских ученых. Во время пребывания в Париже он проявил свои религиозные убеждения, когда Коши, знаменитый математик, пытался обратить его в католицизм. Коши сбивало с толку то, что вера Томпсона была слишком личной: он был убежден в том, что знал Бога лично. Когда Томпсону было только двадцать два года, у него появилась возможность подать прошение на должность Профессора Естественной Философии в университете, где преподавал его отец. Хотя отбор был очень жестким, он был выбран единодушно, и стал самым молодым профессором из всех, которых когда-либо выбирали в Университете Глазго. И здесь снова проявились его религиозные убеждения. В те времена при вступлении нового профессора в должность он должен был публично заявить о своей приверженности классическим основам христианского вероучения, изложенного в Вестминстерском исповедании. Очень часто эта процедура проделывалась лишь для того, чтобы отдать дань традиции, но Вильям Томпсон отступил от этого правила, и дал всем знать, что он глубоко убежден в этих великих принципах веры. Эта вера поддержала его в момент, когда его отец, с которым у него были столь близкие отношения, стал жертвой страшной эпидемии холеры, случившейся в Глазго в 1848 году. Каждое утро, начиная свой рабочий день в университете, молодой профессор входил в лекционный зал, подходил к кафедре, и с закрытыми глазами медленно и искренне молил Бога о помощи. Так он начинал каждую первую утреннюю лекцию в течение всей своей академической жизни. Проработав четыре года, профессор Томпсон попросил у администрации университета комнату под лабораторию. В университетской практике еще не было подобного случая, и его просьба была неожиданностью для администрации, однако чтобы ублажить молодого профессора, ему все же выделили неиспользуемый винный погреб в заплесневелом полуподвале. Но это была не самая последняя комната, которую ему выделили. Через несколько лет они были бы, наверное, рады отдать ему любой из кабинетов, если бы он попросил. Ведь в этом полутемном подвале, который стал первой Британской университетской физической лабораторией, зародилась практика современных академических исследований. С помощью примерно тридцати студентов-добровольцев Томпсон убрал хлам, помыл три маленьких окошка, находившихся на уровне мостовой, и сделал из этой комнаты "окно в неведомый мир." В скором времени университет выделил ему еще одну комнату - "для размышления" - в Тауэре, которой он обязан рождением своих лучших идей. Томпсон был лектором, за мыслью которого было крайне трудно следить. Его лекционная комната была напичкана аппаратами, что было необычным явлением для тех времен. Он не придерживался никакой программы и не пользовался конспектами. На вопрос: "А где же книги?" он отвечал: "Я здесь нахожусь для того, чтобы рассказать вам о том, чего нет в книгах." Он говорил порывисто, всегда улыбался. Но когда его вдруг посещала идея, он давал классу абсолютно невразумительное изложение ее сути, и тут же переходил к математическому разрешению этой идеи прямо на классной доске. Студенты же, независимо от того, понимали они происходившее или нет, были свидетелями того, как "великий ученый атаковал неразрешенные проблемы... пробовал применять при этом различные математические методы, пытаясь вырвать секрет у природы." Его эксперименты в лекционной комнате стали широко известны, в особенности опыт по вычислению скорости полета пули. Для этого опыта использовался тяжелый деревянный брус, прикрепленный к металлической раме с помощью гибкого стального прута. Прут качался и вытягивал за собой ленточный измеритель длины. Итак, Томпсон брал свое старое ржавое ружье, приспосабливал очки, тщательно прицеливался стоя и делал выстрел. Пуля зарывалась в деревянный брус, сопровождаемая громкими аплодисментами. Однако Томпсон не был столь же силен в объяснениях. Один из студентов записал в блокноте следующее: "Принцип действия гироскопа предельно прост. Это всего лишь генерация движущего момента, перпендикулярного оси вращения." Жизненный путь Томпсона сложился так, что он вынужден был во многом повторить судьбу своего отца. Он женился на хрупкой двадцатидвухлетней девушке, глубоко верующей и обладавшей поэтическими способностями. Но после медового месяца она заболела и осталась на всю жизнь инвалидом. Профессор проявлял к ней чуткую заботу, просиживал много ночей, разделяя ее страдания. Понятно то огорчение которое приносили ему легкомысленные студенты, которые не любили религии и столь самоуверенно высмеивали Бога. Ведь его собственная вера была испытана в горниле переживаний еще с детства. Постоянно возникающие проблемы с трансатлантической подводной кабельной связью содействовали неожиданному росту славы профессора Томпсона. Ему было тридцать лет, когда его попросили разрешить некоторые, казалось, неразрешимые трудности. С помощью британского и американского военных кораблей было проложено 2 500 миль кабеля, но кабель то и дело обрывался, и экспедиция тратила целые месяцы в бесплодных попытках продвинуться дальше. Первым вкладом Томпсона было изобретение витого кабеля с высокой проводимостью. Но его второй вклад был еще более значительным. Дело в том, что сигнал, переданный по проложенному кабелю, был едва слышен на другом конце провода. А после небольшого периода эксплуатации кабель переставал вообще передавать сигналы. Профессор изобрел гальванометр для записи и усиления сверхслабых сигналов, и таким образом подводный телеграф стал практически работоспособным. Самая успешная попытка прокладки подводного кабеля была осуществлена под руководством Томпсона с помощью первого в мире корабля с металлическим корпусом "Грейт Истерн", за что королева Виктория удостоила его дворянского звания. Итак, теперь он был уже сэр Вильям, и в возрасте сорока лет, вскоре после смерти больной жены, его попросили написать для журнала серию статей о морском компасе. Он написал первую статью, но она оказалась и последней, так как во время написания статьи голову великого изобретателя наводнили идеи об улучшении морского компаса. Вскоре после этого чертежи полностью модернизированного компаса легли на стол Патентного ведомства. Новый компас воплотил в себе совершенно новую идею. В отличие от применявшихся до сих пор, стрелка в нем не заклинивалась и не плясала, что делало ранее невозможным вычисление данных. Более того, для достижения абсолютной точности, этот компас учитывал собственный магнетизм судна. Морской адмирал, испытывавший компас, сказал, что это первый компас, который действительно показывает на Север! В добавок сэр Вильям придумал улучшенную систему для направления по компасу и удерживания судна по заданному курсу. Не удивительно, что этот компас стал стандартным инструментом в Королевском Военно-морском флоте. Сэр Вильям, который сам имел яхту, придумал также новый звуковой локатор для определения глубины, и еще - прибор, показывающий приближение шторма, оба эти прибора стали существенной частью морского снаряжения. Когда сэру Вильяму исполнилось пятьдесят, он своими изобретениями заработал себе целое состояние. Его официальный профессорский дом в Глазго стал первым домом с электрическим освещением (в нем было 109 лампочек!), он подарил первое в университете электрическое освещение также своему старому колледжу Петерхауз в Кембридже. И все же самым выдающимся явлением в жизни сэра Вильяма была его вера. Люди знали его как ревностного посетителя церкви, который ни разу не пропустил воскресного богослужения. Он был известен также тем, что поддерживал христианские общественные организации, особенно Национальное Библейское общество в Шотландии, к тому же он часто выступал на христианских конференциях. Все очень хорошо понимали его жизненные позиции, как описывает один неверующий ученый: "Я должен сказать, что он был искренним христианином - имея в виду под христианством ту религию, которой учил Христос, а не ту, которой учат церкви." Вера сэра Вильяма действительно была не просто формальным, "респектабельным" восприятием того, что религиозно. Он верил, что Бога можно найти только там, где Он Сам Себя открыл - то есть, в Библии. Отклонение от Библии, по его мнению, было недопустимым, потому что всякое такое отклонение приводило людей к пустой и ложной религии. Особенно он избегал "священничества" и ритуалов. "Все те, кто желает добра для Англии и для религии в Англии, - сказал он однажды, - должны оплакивать тот прискорбный факт, что столь много превратностей беспрепятственно допускается в Англиканской церкви, встречая лишь очень слабый протест со стороны епископата." Свои последние годы жизни он провел со своей второй женой, которая была ему бесконечно предана и оказывала большую помощь. Значительную часть времени он провел в графском доме в Ларгсе, где его ближайшим другом был служитель Свободной Шотландской церкви д-р Уотсон. Краткое описание жизни знаменитого профессора в его шестидесятые годы мы находим в дневнике его сестры, дочь которой вышла замуж за Рэмзи Макдональда, что привело к интересной дружбе между стареющим ученым и восходящим политическим деятелем. Однажды во время визита к сестре в Лондоне сэр Вильям был вынужден в воскресенье остаться дома. Лил сильный дождь, и ему пришлось самому проводить семейное изучение Библии. Днем позже сестра прочитала утверждения Дарвина о его неверии в Божественное откровение и в то, что мир был сотворен по разумному замыслу. Сэр Вильям, не колеблясь, отверг эти взгляды как антинаучные. В более ранние годы своей научной деятельности он вычислил, что максимально возможный возраст Земли не превышает 100 миллионов лет - слишком короткое время для того, чтобы могла иметь место эволюция. Это привело его к длительным препирательствам с защитником Дарвина Томасом Хаксли. Сэр Вильям был произведен в лорды, что было почти неизбежным актом признания его заслуг в области науки, просвещения и промышленности, и ему был присвоен титул "Барон Кельвин из Ларгса." Конечно же, у него было много общего с Фарадеем, и одним из наиболее волнующих событий в его жизни было приглашение снять покрывало с мемориальной доски в честь Фарадея в Лондоне. Он не мог сдержаться, чтобы не рассказать большому собранию ученых и бизнесменов о вере Фарадея. Такой случай представился, когда Национальная телефонная компания установила главный коммутатор в том самом здании, где Фарадей, будучи старейшиной церкви, когда-то проповедовал перед простым евангельским собранием. С большим чувством лорд Кельвин сказал: "Эти стены повествуют нам не о величественном соборе, но о скромном доме, где собирались искренние верующие. Я хорошо помню конференцию Британской Ассоциации в Эбердине и Глазго, где Фарадей разыскивал собрания своих единоверцев, и как он стремился провести в проповеди или в богослужении каждое воскресенье или просто свободное время. Как поучительно размышлять о его верности своему вероисповеданию." Лорд Кельвин много раз бывал в Америке, где произвел огромное впечатление на научные круги. Не все знают, что он был первым, кто оценил огромный потенциал Ниагарского водопада для производства электроэнергии, и именно по его проекту, спустя десять лет после изобретения, здесь была построена первая гидроэлектростанция. Благодаря его влиятельному ходатайству, в Британии был внедрен изобретенный Беллом телефон, а также многие другие новшества из Америки. К моменту своей смерти в 1907 году на счету лорда Кельвина было 60 опубликованных научных работ, 70 запатентованных изобретений, а также 21 почетное звание. Он был также кавалер Ордена "За заслуги" и Ордена почета. Немногие ученые завоевали столь высокое публичное признание, как он. Начиная с блестящей карьеры в молодости и включая 54 года на посту Профессора естественной философии в Глазго, его изобретательский талант был неистощим. Несмотря на то, что большинство его изобретений относятся к прошлому веку, многие научные работы еще и теперь служат основой для современного научного познания. Например, именно лорд Кельвин дал определение понятию "энергия". Биографический справочник жизни выдающихся ученых (Лондон, 1984) приводит следующие комментарии: "Кельвин был одним из величайших физиков девятнадцатого столетия. Он был первопроходцем в работах по термодинамике, а его идеи в области электричества и магнетизма подготовили почву для разработки теории электромагнитного поля, открытой позже Максвеллом." В течение всей его жизни люди, близко знавшие его, любили его за скромность и дружелюбие, и все знали, что он был человеком, который подчинил себя правилам Библии. Он придерживался Библии как единственного авторитетного источника информации о душе и любил разъяснять Библию с большой теплотой и любовью всем, кто находился в кругу его влияния. Лорд Кельвин действительно был убежден в том, что он искуплен и принадлежит своему Спасителю.

БЛУДНЫЙ ПОЭТ

Джеймс Монтгомери На судьбу Джеймса Монтгомери - журналиста и поэта - огромное влияние оказала глубокая перемена жизни его отца в возрасте двадцати одного года, когда он, молодой рабочий фермы, работал на полях Антрима. В то время в Ирландии проповедовал разъездной благовестник Джон Кенник, привлекая на свои собрания большое количество народа. Отец Монтгомери был среди тех, кто задумался о своих грехах и начал искать прощения и мира у ног Спасителя. Почти сразу же после вступления в филиал Моравской церкви Джона Кенника в Антриме, он женился и вместе со своей женой посвятил себя миссионерскому служению. Их первый сын, Джеймс Монтгомери, родился в 1771 году, немного времени спустя после того, как они стали совершать служение на западном побережье Шотландии, и когда ему исполнилось шесть лет, его отправили в Фулнек, графство Лидс, где у моравского братства была школа-интернат, расположенная на большой ферме. Там, в Фулнеке, в местности, поросшей вереском и подверженной пронизывающим ветрам, Монтгомери получал образование, которое представляло из себя спартанскую физическую подготовку в сочетании с христианским образованием, которому была присуща сердечность отношений. Вскоре туда же прибыли два его младших брата, так как родители должны были отплыть в Вест-Индию в качестве миссионеров на неопределенный срок. Несмотря на напряженное и интенсивное обучение, жизнь братьев в Фулнеке была счастливой, что очевидно из многих писем, написанных ими во взрослом возрасте. "Я выкраивал несколько деньков каждый год, чтобы посещать Фулнек, где я учился. Это самое дорогое для меня место на земле," - писал Джеймс. Причиной счастливой жизни было личное общение со Спасителем, к чему призывали всех мальчиков. Он вспоминал: "Для молодого, горячего и чувствительного сердца нет лучше веры, чем евангельская. Я веровал, я наслаждался ее благословениями, я был счастлив!" Обучаясь в школе, Монтгомери почти все время писал стихи и мечтал о том, что станет великим поэтом. Однако как и полагается искреннему молодому верующему, он сдерживал свои мечты, помня слова школьной молитвы: "Сохрани нас, наш дорогой Господь и Бог, от несвоевременных планов, чтобы мы не присваивали себе Твою славу." Когда ему исполнилось шестнадцать, он убедил руководство школы разрешить ему устроиться на работу, и ему подыскали работу с проживанием в сельской местности у одного булочника, который принадлежал к церкви моравских братьев. Но вскоре его беспокойное воображение и жажда "действий" толкнули его на новый безумный шаг. В одно воскресенье он написал своему хозяину записку с извинениями, собрал свои стихи и, движимый смутными идеями, направил свой путь в Лондон. "Каким я был глупцом, когда убегал в том, что было на мне, имея единственную смену белья, с тремя шиллингами и шестью пенсами в кармане! Я только что заимел новый костюм, но я проработал слишком короткое время у своего хозяина, и считал, что не имею на него права, а потому ушел от него в старом." После двухдневного путешествия он, устало спотыкаясь, добрел до гостиницы на краю Донкастера, где ему помог сын лавочника из ближайшей деревни. Магазину нужен был работник, и вскоре Монтгомери вновь оказался за прилавком, зарабатывая себе на жизнь. Однако его пытливый ум постоянно где-то витал, в нем рождались стихи и его влекло неизвестное будущее. Он проработал в этой деревне более трех лет, когда пришло ужасное известие о том, что его мать умерла от лихорадки в Вест-Индии. Молодой Монтгомери с большим вниманием интересовался работой своих родителей на двух миссионерских станциях. Пять долгих лет они пробыли в Барбадосе, удрученные тем, что люди не откликались на их призыв. Затем отец написал: "Я думаю, что настало время начинать посещения, мы не можем и дальше проповедовать по домам, число наших постоянных слушателей значительно возросло. Некоторые из крещенных нами негров начали свидетельствовать другим о том, что Бог сделал для них." После Барбадоса родители Монтгомери основали новую миссионерскую станцию в Тобаго, где до них никто не трудился. Однако здесь труд ревностной четы миссионеров, без устали проповедовавших и посещавших хижины, оказался безуспешным. "О если бы я знал, что хотя бы одна душа в Тобаго искренне озабочена своим спасением, как бы я возрадовался," - писал отец Монтгомери в одном из писем. Вскоре его жена заболела и через несколько дней умерла с уверенностью, что "будет всегда со Христом." "Она обрела вечный покой, - писал скорбящий миссионер. - Да утешит меня Господь. Он - мое единственное убежище, и я могу засвидетельствовать во славу Его, что чувствую Его присутствие и полный мир." Менее чем через год молодой Монтгомери получил известие, что его отец тоже заболел тропической лихорадкой и ушел в вечность. Он почувствовал, как огромная ответственность легла на его плечи. Никогда раньше он не ощущал такого тяжелого чувства ответственности. "Я сын миссионеров. Мои мать и отец отдали свои жизни в далекой стране, служа Царю царей!" Несмотря на то, что в ближайшие годы он оставил веру и блуждал вдали, это странное чувство духовной привилегии и призыва Божьего всегда служило ему предостережением и смиряло его. Однажды просматривая страницы газеты The Sheffield Register, он случайно прочитал объявление о том, что требуется служащий на работу в городе. Ему уже было около двадцати одного года, и ему казалось, что именно таких перемен в жизни ему хотелось. Ему и в голову не пришло, что в течение двух ближайших лет этот "служащий" будет втянут в центр политической борьбы. Его новую должность можно было бы точнее озаглавить как "личный помощник Джозефа Гейлса, издателя The Sheffield Register, продавец книг, печатник, аукционер". Монтгомери приняли на работу и даже дали комнату для проживания в главном офисе фирме. На тот момент времени Французская революция достигла своей драматической точки, и политические взгляды в Британии разделились на сторонников радикальных перемен и их противников. От Монтгомери ожидали, что он сделает весомый вклад в спорные мнения, появляющиеся на страницах газеты. "В самый пик этих споров я был вовлечен в гущу конфликта со всем энтузиазмом, присущем юности." Монтгомери был втянут в шумную кампанию журналистских выступлений и публикации трактатов, за что слышал и одобрение, и насмешки, и лестные слова своего хозяина, и все это, вместе взятое, вскружило ему голову. Газета в весьма провокационных тонах защищала парламентские реформы, что рано или поздно должно было вызвать ответные меры властей. Как и следовало ожидать, издатель газеты совершил формальное оскорбление, которого так ожидали власти. Ему предъявили обвинения в мятежной клевете, но он успел покинуть страну прежде чем представители власти приехали его арестовать. Монтгомери, которому в это время было двадцать три года, была предложена финансовая поддержка с условием, чтобы он возглавил издание газеты, и он согласился на это. Газета стала издаваться другим форматом и выходить под другим названием - The Sheffield Iris. Теперь молодой журналист должен был издавать газету, проводить политическую кампанию и руководить небольшим, но сложным бизнесом. Печально, но под воздействием обстоятельств и лести он все глубже вовлекался в мир политики и все дальше уходил от духовных исканий. Его нынешние друзья были настроены враждебно по отношению к библейскому христианству, и он вряд ли вообще посещал какую-либо церковь. Он продолжал писать стихи, но занимался совершенно далекой от религии работой и писал, в основном, для театров. Однажды Монтгомери попросили перепечатать старую балладу о "продавце песен". Бесплатно, ради удовольствия заказчика, были отпечатаны сто пятьдесят экземпляров. Но никто в печатном цехе не обратил внимания на то, что в невинной старой балладе были строчки, которые с момента начала войны с Францией имели непатриотическое значение. Если Франция будет покорена, То наступит конец свободы в Европе.
Если она победит, То мир будет свободен. Последствия оказались печальными. Несчастного издателя тут же арестовали. "Меня обвинили, - писал он, - в злонамеренном, злостном и мятежном намерении свергнуть Короля и Конституцию с помощью оружия, основываясь на чем? - на не стоящей и полгроша песне!" На судебном заседании после обвинительной речи, за которой последовало защитное слово, председатель суда попросил присяжных признать обвиняемого виновным. Монтгомери был приговорен к отбыванию трех месяцев тюрьмы в Йоркском замке. Прошло немного времени после его освобождения - и его опять постигли неприятности. Он поместил в газете информацию о том, как в Шеффилде полковник волонтерского отряда отдал приказ разойтись толпе, состоящей в основном из женщин. Когда люди отказались повиноваться, он въехал в толпу женщин и детей на коне, размахивая мечом. Затем, зачитав приказ о подавлении бунта, он отдал команду стрелять в толпу, и несколько человек были убиты. В газете Sheffield Iris была напечатана об этом статья с явно враждебным отношением к полковнику, и сразу же началось преследование Монтгомери. В судебном заседании пренебрегли показаниями свидетелей, пострадавшими от меча полковника, и молодого издателя вновь приговорили к шести месяцам тюрьмы. Находясь в тюрьме, он упорно отказывался участвовать в собраниях, проводимых группой верующих-раскольников, отказавшихся платить десятину приходу. Он уже начал сознавать, что "мир лежит в суете", но еще не дозрел до того, чтобы вернуться к вере, которую исповедовал в юности. Из тюрьмы он писал своему младшему брату, который оставался в школе в Фулнеке в должности учителя, и признался ему, что ужасно страдает от депрессии: "Я редко, очень редко бываю весел." Его дух был подавлен, и он прекрасно сознавал это: "Я много страдал... во мне беспрестанно живут три страсти, не дающие мне покоя, - заботы житейские, жажда славы и - самое худшее - ужасы религии." "Я никогда не смогу полностью отвергнуть жизнь, которую я имел в юности. Что я могу сделать? Меня бросает по морю сомнений, и я в смущении. Чем дальше меня относит от берега, где я когда-то спокойно жил, тем слабее во мне надежда, что я когда-либо достигну другого берега, где мой якорь будет покоить меня в безопасности. В то же самое время угасает во мне надежда, что я когда-либо смогу вернуться в покинутую мною гавань. В таком состоянии ума я нахожусь." Отпадший поэт как-то зимним вечером написал тоскливое стихотворение - В моей душе царит зима, Зима отчаяния. Когда ж над ней, разбушевавшейся, Весна возьмет контроль? Когда вновь зацветут подснежники? Холодные отблески удобств иногда проливают Лучи славы в мое сердце. Но все очень быстро исчезает: Огни севера рождают мрак И обещают, что наступит утро, Которое никогда не родит дня. Прошло около семи лет, в течение которых его душа питалась славой, властью и мирскими удовольствиями. Ему должно было исполниться тридцать лет, а душа его все больше погружалась в отчаяние. "Так трудно, - писал он, - отказаться от мира со всеми его удовольствиями, которые кажутся невинными. А стать христианином означает принести их в жертву. Со своей стороны в настоящий момент я не могу взять крест и последовать за презренным и отверженным Мужем Скорбей. И тем не менее, ты можешь счесть это странным, я несу более тяжелый крест и внутри меня живет голос, беспокоящий мою совесть. Я испытываю страдания, как христианин, но в то же время не имею той надежды, которая присуща христианину. Мой разум не обременен преступлениями, но обременен неверием. Неверие, от которого я не могу избавиться собственными силами, тяжелым грузом лежит на моем сердце и перевешивает все мелкие радости, ради которых я не желаю оставить мир." Странно, но этот мучительный период искания опыта юности и нежелание расстаться с миром, продолжался несколько лет. После поражения Швейцарии Монтгомери написал замечательную эпическую поэму, "Странствующий швейцарец", которая сразу же стала пользоваться успехом. Были распроданы тысячи экземпляров, и за одну ночь имя поэта стало известно в каждом доме. Тем не менее это не принесло ему удовлетворения, так как духовная битва в его сердце становилась все более напряженной. Следуя наставлениям своего брата, он начал посещать собрания в маленькой церкви. Здесь он был глубоко тронут проповедью выдающегося проповедника д-ра Адама Кларке. Позднее он был потрясен проповедью еще одного посетившего их гостя - Вильяма Карея, основателя баптистской миссии в Индии. С того времени они стали обмениваться письмами. И однако он не мог разрешить проблему своей души. Своему брату он писал: "Мое сердце болит так часто, что едва ли стоит устанавливать причину болезни - все из-за укоров совести, отчаяния и мрачных предчувствий. Мы редко направляем наши мысли к вечности, пока уже не пресытимся разочарованиями и не начинаем испытывать отвращение к суете." В возрасте тридцати пяти лет Монтгомери начал действительно искать некогда утерянный им мир. Однажды в воскресенье, вернувшись из церкви, он сел читать сборник проповедей, которые помогли в свое время обращению его отца. "Я взял одну из самых простых, но действительно евангельских по сути проповедей - и открыл проповедь на тему 1Тим.1:15: "Верно и всякого принятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый". Я с усердием прочитал ее, был глубоко тронут ею, и она послужила мне утешением. К тому времени Монтгомери усиленно искал прощения всех своих грехов, включая грех неверия и своевольного оставления Господа. Он хотел снова иметь духовный опыт юности, когда Господь слышал его молитвы и отвечал на них, и когда он на себе испытывал благость и силу Божью. Его духовные интересы послужили тому, что он перестал посещать театры и писать для них. В одном из ведущих журналов он написал статью, в которой выражал сожаление, что иногда очень легкомысленно или несерьезно использовал места из Священного Писания в своих стихотворениях. В тот период он написал гимн, в котором были такие слова: Я покинул Бога истины и света, Я ушел от Бога, Который дал мне дыхание, Чтобы блуждать среди ужасов ночи И погибать в тенетах смерти. Сладко было служение Ему и Его бремя Было очень легко нести, Но я разбил все узы любви И с презрением отбросил Его дары. Но через мрак устрашающей вины Моя вера зрит рассвет благодати: В Иисусе-примирителе Восходит солнце праведности. "Я никогда не забуду того удовольствия, которое получал на служении в церкви от общения с самыми простыми детьми Божьими. Они были именно теми, кто только и заботился о моей душе. И с той поры в моем духовном характере стали происходить изменения." Он еще не получил полного восстановления мира и определенности, и его искания становились все более и более усердными. И тем не менее та слава, которую он имел в мире и которая возрастала по мере того, как печатались его новые стихи, обкрадывала его и удерживала от того, чтобы он полностью посвятил себя Христу. Монтгомери семь лет блуждал в мире, не желая обратиться к Богу, и теперь провел еще восемь лет в тоске и томлении души, но и за эти восемь лет не вернулся к Богу. "Я нахожусь в Духе в День Господень, и созерцаю счастливые моменты ушедшего счастья, возвращающегося ко мне подобно любимым снам. Я возвращаюсь к утру жизни - и Солнце Правды восходит, неся исцеление в Своих лучах. Увы! Как много лет прошло с тех пор, когда я видел Солнце! Почему я до сих пор не решил свой вопрос о вечности? Может ли быть что-то более непостижимое, чем тот факт, что человек полностью убежден в своей греховности и тем не менее не имеет уверенности в милосердии Божьем? В своем разуме я ворошу золу И отыскиваю искорки, В грудимоей горит огонь, Который не может погаснуть, и нет покоя О небесный ветерок оживи меня И воскреси снова к жизни! Один из моравских старцев написал ему: "Как бы я возрадовался, услышав весть, что горизонты твоей души очистились от туч, что сомнения прекратили терзать твой ищущий дух и что ты вновь обрел невидимого для глаз, но постоянно присутствующего среди нас Друга, Который был для тебя утешением в юности. Если бы я считал себя грешником и имел нужду в Спасителе, я бы прильнул к Нему просто и по-детски. О друг мой, последуй моему совету и ты найдешь покой для своей измученной души." Затем, наконец, наступило время, когда он смог пасть перед Спасителем, как и призывал его старец пастор. Он поверил, что его прежний Спаситель примет и восстановит его, такого обремененного бунтарским духом, своевольного, гордого и честолюбивого. Он вновь пожелал полностью принадлежать Христу и только Ему. Его вера во Христа и доверие вновь стали возрастать и процветать, и в возрасте сорока трех лет, впервые за последние 26 лет, он, дрожа от предвкушения, приблизился к столу, чтобы уже как христианину участвовать в трапезе Господней в церкви в Шеффилде. Он возвратился к Пастырю и Хранителю своей души. С того времени Джеймс Монтгомери практически все свое свободное время отдавал на поддержку евангельского и особенно миссионерского служения. Днем в воскресенье его можно было застать в воскресной школе среди детей, и он стал плодотворно трудиться в написании христианских гимнов. Не удивительно, что он, как вернувшийся блудный сын, очень любил гимн христианского автора Топледи - Работу, которую начала Его благодать, Завершит Он могучей рукой. Обетования Его "да" и "аминь", Они всегда сбываются. То, что ожидает нас в будущем, А не настоящее и не то, что вверху или внизу, Содействует исполнению Его воли И не отлучит моей души от Его любви. В свою эпоху Монтгомери был видным литературным деятелем. Его работы в области географии были достойны подражания, Его сборники поэзии были бестселлерами, а бесчисленное множество статей в ведущих британских журналах пользовались успехом. После сорока лет он получал много высоких общественных наград за литературную работу. Действительно, издатели были ему настолько благодарны, что поручили двум ведущим мастерам пера написать о нем биографический очерк в восьми томах, который был опубликован после его смерти. После того, как Джеймс Монтгомери вновь вернулся к христианской вере, он написал свыше 400 гимнов, из которых более ста и сейчас исполняются. Наиболее известными его гимнами являются - Ангелы небесной славы; Встань и прославь Господа; Даруй нам Твое благословение свыше; Честь превознесенному Господу; О Дух живого Бога; Молитва - чистое желание души. Остаток своей долгой жизни, а умер он в возрасте 83 лет, Монтгомери усердно помогал школам, где учились неблагополучные дети (наряду с другими благотворительными акциями), оказывал содействие обществам, занимающимся переводом Библии, а также зарубежным миссиям. Последние сорок лет жизни, по его свидетельству, были самыми счастливыми и самыми лучшими, потому что он вновь познал Господа и Друга своей юности, и вкусил Его благословения, водительство и присутствие в повседневной жизни.

НОВАТОР ЭЛЕКТРОТЕХНИКИ

Сэр Джон Амброз Флеминг сделал за свою жизнь ряд величайших открытий в области физики и электротехники. Он не только содействовал появлению на свет ряда открытий, но был также и сам непосредственным изобретателем многих нововведений, в том числе - радиолампы в 1904 году, которая сделала возможным развитие радио- и телевизионной технологии, и оставалась в течение почти полувека важнейшим компонентом радиоэлектронных схем. За эти открытия Флеминг был назван "отцом" современной электроники. Джон Амброз Флеминг родился в доме священнослужителя. Его отец имел степень доктора богословия и был пастором большой независимой церкви в Кентиш-Тауне, в Лондоне. В то время Кентиш-Таун был хорошо обеспеченным пригородом, граничащим с полями, которые простирались до самого Хайгейта и Холловея. Когда Флемингу исполнилось одиннадцать лет, он был свидетелем весьма волнующего периода в жизни церкви, где служил его отец. Это было в 1859 году, когда в Англии происходило великое духовное пробуждение. В течение четырех месяцев сын пастора видел сотни новых людей, приходящих в церковь, которые с большой жаждой слушали проповедь, исповедовали в молитве Богу свои грехи и переживали подлинное христианское обращение. Мы не можем с определенностью сказать, в какой момент пережил обращение сам Флеминг, однако известно, что он знал Иисуса как своего Господа в то время, когда еще был молодым человеком. Путь Флеминга к успеху в избранной сфере науки был нелегким. В шестнадцать лет он начал учиться в Университетском колледже в Лондоне, чтобы получить научную степень. В то время программа для получения звания бакалавра наук включала в себя математику, химию, физику, ботанику, зоологию, философию и логику. Отец Флеминга не имел средств на обучение сына в университете, поэтому Флемингу приходилось изучать все эти предметы частным образом, работая при этом клерком на фондовой бирже. Несмотря на эти препятствия в учебе, он стал одним из двух студентов, которые при получении диплома были награждены знаком Почета первой степени. Флеминг обладал также хорошими педагогическими способностями, и в двадцать один год стал преподавателем науки в школе рядом с Блэкпулом. Но беспокойный ум заставил его в скором времени вернуться в Лондон и продолжить обучение в Королевском колледже на химическом факультете. Когда же истощились сбережения, он был вынужден вернуться к преподавательской работе, на этот раз в Челтенхемскую школу. Но через три года он, наконец, решил, что жизнь школьного учителя не для него. Он хотел поступить в Кембридж и получить такой диплом, который дал бы ему возможность заняться исследовательской деятельностью, но, поскольку денег на это не было, он решил выиграть конкурс на стипендию, что было в те времена весьма редким событием. Итак, Флеминг поставил перед собой цель, от достижения которой уже ничто не могло его удержать, и в октябре 1877 года он победил на конкурсе стипендиатов и поступил учиться в колледж святого Иоанна в Кембридже. Там он обучался под руководством Кларка Максвелла и имел хорошую возможность использовать свой острый, проницательный ум для исследовательской работы, и таким образом получил степень доктора наук. Прежде чем покинуть Кембридж, он был назначен профессором в Университетском колледже в Ноттингеме. В сфере промышленности Флеминг начал приобретать известность в возрасте двадцати двух лет, когда его попросили быть консультантом новообразованной телефонной компании Эдисона, а также выступать в качестве научного эксперта в известной судебной тяжбе между этой компанией и почтовой службой. Когда телефонные компании Белла и Эдисона слились в одну, профессор Флеминг занимался постройкой их первых телефонных станций. Многие изобретатели долгие годы пытались применить электрическое освещение в быту, но все безуспешно. Наконец Дж. Сван из Ньюкасла изготовил стеклянную лампу с тонким графитовым стержнем в качестве нити накаливания. При подключении к источнику электрического тока, графитовый стержень раскалялся добела. Сван затем модернизировал свою лампу, употребив нить из прессованного хлопка, покрытую графитом. Эта лампа излучала свет мощностью в шестнадцать свечей. Но Свану наступал на пятки другой изобретатель в области электричества - Эдисон, сделавший значительный шаг вперед. Он решил снабдить города электрическим освещением с изобретенными им лампами, и в 1882 году устроил доктора Амброза Флеминга главным энергетиком своей фирмы. Поначалу представители газовой энергетики высмеивали идею электрического освещения, и считали, что оно не представляет для них никакой угрозы. Флеминг впервые снабдил электрическим освещением британский военный корабль "Мультан." В то же самое время он понимал, что необходимо срочно внедрить стандарты на электроприборы, и по его настоятельному ходатайству Институт Электроинженеров вынудил Министерство торговли создать лабораторию для этой цели. В настоящее время это Национальная физическая лаборатория Объединенного Королевства. Генераторы переменного тока и линии электропередачи были изобретены за пределами Британии, но они оказались нежизнеспособными. Именно Флеминг взрастил это изобретение, дал ему путевку в жизнь и сделал пригодным для практического использования. На выставке изобретений в Саут Кенсингтоне в 1885 году один венгерский изобретатель демонстрировал машину, которую он назвал альтернатором. Она приводилась в действие паровым двигателем и производила переменный электрический ток таким образом, что он менял направление 50 раз в секунду. Изобретатель обнаружил, что этот переменный ток можно преобразовать в высокое напряжение с помощью трансформаторов, и таким образом передавать на большие расстояния без потерь. Один инженер, которого звали Де Феррари, принес эти идеи в Англию. Он убедил группу богатых знатных людей финансировать план постройки в Дептфорде электростанции, которая снабжала бы высоковольтной энергией весь Вест Энд в Лондоне. Де Феррари построил гигантские генераторы и трансформаторы для производства электрического тока напряжением в 10 000 вольт, но всякий раз, когда система включалась, загорались рубильники и перегорали кабеля. Система не работала. Профессора Флеминга попросили разрешить эту проблему. Он обнаружил, что дело было в электрической дуге, возникавшей в рубильнике, длина которой достигала более метра. Де Феррари не смог справиться с этой дугой. Флеминг нашел способ уменьшения дуги, для чего ему пришлось переделать всю систему, и после этого электростанция в Дептфорте стала действующим предприятием по производству переменного тока. Стоит упомянуть, что вскоре после этого Флеминга пригласили для разработки систем электроснабжения городов Эгзетера, Таунтона, Питерборо и Плимута. Однако вклад Флеминга в науку был гораздо больше, чем эти успехи в промышленной сфере. В тридцатишестилетнем возрасте он стал Профессором электротехники в Университетском колледже в Лондоне, и эта должность позволила ему возглавить обучение будущих ученых электриков, а также исследования в этой области в течение четырех выдающихся десятилетий. Профессор Макгрегор-Моррис говорит об этом в Сборнике биографий выдающихся людей страны: "Сорок один год, проведенный им в качестве профессора на службе электротехнике, совпадал с периодом быстрого развития в этой сфере, и он был в числе немногих английских ученых, которые внесли огромный вклад в ее прогресс." Несмотря на занятость в делах науки, Флеминг сохранял верность другому увлечению: он был верен тому Другу, Которого нашел еще в юности. Будучи верующим христианином, он не умалчивал о своей вере, но употреблял свои замечательные лекторские способности для того, чтобы свидетельствовать о Библии. Он любил Библию и изучал ее, как Слово Божие. "Она содержит, - говорил Флеминг, - записи грядущих событий, которые никак не укладываются в рамки обычных человеческих переживаний и предсказаний, и некоторые из них уже исполнились. Хотя Библия написана людьми, имеются многочисленные доказательства того, что она не является продуктом человеческого разума. Многочисленные почитатели Библии как теперь, так и во все времена, видят в ней средство передачи сообщения для нас от Творца вселенной, Вечного Вседержителя Бога." В начале этого столетия профессор Флеминг занял еще один пост, который стал одним из наиболее выдающихся в его жизни. Он стал консультантом Беспроводнойтелеграфной компании Маркони. Маркони был молодым итальянским изобретателем, который впервые создал действующую беспроводную телеграфную систему. Естественно, его изобретение пленило воображение публики, особенно после того, как он решил построить "радиомост" через Атлантику. Он приобщил к делу профессора Флеминга, и тот сразу же понял, что аппарат Маркони был слишком маленьким для такой задачи. Флеминг разработал значительную часть радиооборудования и воплотил идеи Маркони в действующую радиостанцию. Он расположил ее в Корнуолле на мысе Полдо, на вершине утеса, прямо у Атлантического океана. Двигатель мощностью в двадцать пять лошадиных сил вращал генератор, который вырабатывал ток напряжением в 2 000 вольт. Огромные трансформаторы повышали его до 20 000 вольт. Маркони разработал антенны, и в ноябре 1907 года профессор Флеминг со своими ассистентами должен был из Полдо передать сигнал, а Маркони отправился в Ньюфаундленд, чтобы принять этот сигнал. В Ньюфаундленде Маркони установил радиоприемник с огромными антеннами, подвешенными к воздушным шарам и воздушным змеям. 12 декабря 1907 года Маркони со своими друзьями услышали в наушниках слабый сигнал морзянки, посланный из Корнуолла, передающий букву "S". Радиоволны пересекли "горы земли, покрытые морем", как называл Флеминг Атлантический океан. Прогресс радиотелеграфа был обусловлен во многом благодаря технической компетентности Флеминга, в особенности благодаря его лучшему изобретению - радиолампе, без которой он был бы невозможен. Маркони открыл принцип передачи радиоволн на большие расстояния, но Флеминг воплотил этот принцип в жизнь. Радиолампа появилась на свет благодаря любознательному размышлению Флеминга над одним необъясненным явлением, которое он наблюдал во время своих исследований. Еще много лет назад он обратил внимание на одну особенность лампы накаливания Эдисона. Всякий раз, когда эти старомодные лампы перегревались, внутренняя сторона стекла становилась темнее, за исключением тоненькой полоски, которая оставалась чистой и прозрачной. Флеминг догадывался о причинах этого явления, и впоследствии провел много времени, изучая его в своей лаборатории. Это привело его к изобретению прибора, похожего на осветительную лампочку, который пропускал электрический ток только в одном направлении. Но только после того, как Флеминг начал сотрудничать с Маркони в радиотехнике, он понял, что этот прибор, названный "вентилем" (поскольку он был электронным эквивалентом одноименного устройства в водопроводе, пропускавшим воду только в одном направлении), был недостающим звеном, необходимым для дальнейшего развития радиотехники. Этот прибор был запатентован в 1904 году, и стал известен как радиолампа Флеминга, или диод. Он был предшественником сотен разновидностей радиоламп, на протяжении полувека составлявшим важнейшую часть всех радио- и электронных приборов. Лампы теперь вытеснены транзисторами, но они сделали возможным феноменальное развитие радио- и телевизионной технологии, что, в свою очередь, привело к появлению транзистора. Достижение Флеминга, безусловно, было величайшей вехой в электронике нашего столетия. Не следует считать, что лампа устарела. Многие сложные электронные приборы до сих пор могут работать только с определенным видом ламп. Более того, в бытовых телевизорах и видеосистемах используется принцип работы, который берет свое начало с блестящего открытия, сделанного Флемингом в 1904 году. В 1929 году профессору Флемингу было присвоено рыцарское звание, он был награжден многочисленными медалями от научных обществ, а также почетным членством и научными званиями. Четырежды он был приглашен читать Рождественские лекции в Королевском институте, поскольку немногие владели искусством так увлекать аудиторию. Он был исключительно умелым оратором, который мог объяснять сложные научные понятия для простой аудитории, и его постоянно приглашали читать лекции в переполненных залах по всей стране. Сэр Джон отличался также тем, что внес громадный вклад в написание научных трудов. Копии его опубликованных работ, хранящиеся в Университетском колледже в Лондоне, составляют пять томов. Джону Амброзу Флемингу было бы легко и удобно занять позицию молчаливого наблюдателя по отношению к теории эволюции. Ученые того времени высказывались в ее пользу, и всякий, кто не соглашался с теорией эволюции, рисковал быть высмеянным. Но он не мог оставаться в покое, когда людям бессовестно выдавали в качестве факта то, о чем он знал, как о недоказанном и ненаучном. В 1904 году, когда была запатентована радиолампа, он начал энергичную кампанию против теории эволюции, читая публичные лекции, которые затем были опубликованы и проданы в большом количестве под заглавием "Доказательства невидимого". Он оказывал большую поддержку, а затем на время стал президентом известного общества, сформированного для тех ученых и научных деятелей, которые пожелали бы поднять голос против фальшивых спекуляций сторонников теории эволюции. Это общество было названо Институт Виктория. Один из научных трудов сэра Джона на тему о приросте населения и возрасте земли доказывает, что человечество не могло существовать на нашей планете столько лет, как это представляют эволюционисты. Это пример только одного из многих доводов, которые выдвигал сэр Джон и другие выдающиеся мыслители его круга. Сэр Джон, будучи величайшим инженером и ученым своего времени, принимал существенное участие почти во всех выдающихся открытиях и в электротехнике за период почти в пятьдесят лет. Он ушел на пенсию в 1929 году, когда было положено начало еще одному изобретению, берущему свой исток от радиолампы - первый телевизор Берда. На самом деле, однако, сэр Джон Амброз Флеминг не ушел на пенсию. До самых последних лет своей долгой жизни он принимал участие в научных исследованиях по электротехнике, работал президентом телевизионного общества, был консультантом нового поколения исследователей. Свой последний научный труд он прочитал перед научной общественностью в возрасте девяноста лет! Будучи "на пенсии", он мог посвятить много больше времени на выступления перед общественностью, чтобы привлечь внимание людей к авторитету и словам Библии, а также к Спасителю, Которого он знал и любил. Сэр Джон перешагнул порог вечности и встретил своего Господа в 1945 году, устремляя свой пытливый ум вперед, к тому миру бесконечных чудес, в сравнении с которым величайшие чудеса этого мира - всего лишь слабое подобие.

ОСТРОВ ОТЧАЯНИЯ

Даниель Дефо В Лондоне царил разгар шумного праздника. Костры озаряли ночное небо, свет факелов весело отражался в окнах нижних этажей. Люди плясали, смеялись и выпивали прямо на улицах, так что водосточные канавы буквально были залиты пивом. Но не было веселья в доме на Криплгейт с высоким, узким фасадом. В этот теплый майский вечер 1660 года, Джеймс Фо, торговец сальными свечами и убежденный пуританин, стоял здесь у своего окна и с грустью размышлял о том, насколько изменчивы нравы жителей Лондона. Он прекрасно понимал, что это веселье было не в честь короля Карла II и восстановления монархии. Это было прощанье с высокими моральными стандартами; люди шумно приветствовали монарха, который сулил им удовольствия, тщеславие, пьянство и распутство. Госпожа Фо сидела в своем массивном дубовом кресле в маленькой комнатке позади магазина и нянчилась с новорожденным, которого родители назвали Даниелем, но не крестили, поскольку придерживались баптистских убеждений. Ребенок родился в нонконформистской[VZ1]⁰⁰¹ [VZ2][VZ3]семье в трудные времена. В то время как весь Лондон праздновал, у господина Фо было достаточно оснований для пессимизма. После воцарения Карла II все инакомыслящие в течение двух лет подвергались жестоким гонениям. Сначала произошло Великое Изгнание, во время которого пастор прихода семьи Фо, д-р Аннерсли из церкви святого Гила, а вместе с ним две тысячи других священнослужителей были изгнаны из своих церквей. Их вина была в нежелании согласиться с возмутительным распоряжением высшего церковного духовенства о том, чтобы изгонять из церкви истинно верующих священнослужителей. Изгнанные проповедники навсегда покинули Англиканскую церковь в 1662 году, и этот день был назван Черным Варфоломеевским днем. Как и многие другие, д-р Аннерсли основал нонконформистскую церковь, и вся его паства присоединилась к нему. Но вскоре, после того как инакомыслящим запретили проводить любые богослужения, их снова постигли преследования. Любой член городского магистрата имел право единолично отправить нарушителя этого закона в тюрьму и в ссылку на семь лет. Особенно жестоко расправлялись с проповедниками. Буньян, отсидевший в тюрьме двенадцать лет, был одним из многих, которых постигло в то время бесчеловечное наказание. Изгнанным священнослужителям было запрещено работать, проживать, и даже посещать родственников на расстоянии ближе пяти миль от своих бывших приходов. В памяти маленького Даниэля навсегда остались картины тревожных воскресных богослужебных собраний. С наступлением темноты господин Фо со своей женой и тремя детьми незаметно выходили из своего дома, и пробирались в небольшое помещение, где непоколебимый в вере д-р Аннерсли продолжал заботиться о своей пастве. Даниелю Дефо (он присвоил себе эту видоизмененную фамилию еще в молодости) было всего пять лет, когда на улицах Лондона разразилась страшная чума. От этой чумы умерло мучительной смертью 100 000 лондонцев, что составляло половину населения города, а десятки тысяч других горожан были вынуждены убежать в сельскую местность. Чуму переносили полчища крыс, живших на узких замусоренных улицах и в прогнивших деревянных домах, и сильнее всего она свирепствовала в районе Криплгейта. Позже Дефо опишет эти события в своем "Дневнике чумного года." Но в то время он, перепуганный ребенок, каждый день выглядывал из маленького окна своей комнаты под соломенной крышей, и видел множество людей, покидающих город со своими пожитками, сложенными на телеги в огромные груды. Он видел покинутые дома, на дверях которых были нарисованы большие красные кресты и надписи "Господи, будь милостив к нам!" Поздними вечерами, ворочаясь в постели, он слышал скрип тяжело нагруженных телег. Слышался звон колокольчика с глухим, пустым металлическим звуком, и хриплый голос выкрикивал: "Выносите мертвецов!" Семья Фо переселилась на верхний этаж, чтобы таким образом отрезать себя от внешнего мира, и остаться невредимым от чумы. Но вскоре они стали очевидцами еще одного большого бедствия - Великого Лондонского пожара, который начался на Пудинг Лэйн и уничтожил центральную часть города в течение трех кошмарных дней. Даниель Дефо не мог забыть выражение ужаса и беспомощности на лицах людей, глядевших на стену огня, поглотившего их дома и имущество. Он хорошо запомнил также и то чувство облегчения, с которым вздохнула его семья, когда огонь остановился совсем близко от их дома. Он запомнил также необыкновенной силы проповедь д-ра Аннерсли на служении прямо на улице, посреди обугленных дымящихся руин. А спустя всего лишь несколько лет молодого Дефо можно было регулярно встретить в рабочем кабинете д-ра Аннерсли, заполненном сотнями старинных книг в кожаном переплете. Здесь он получил домашнее образование и получил хорошие знания английского языка и математики. Старый доктор произвел на него глубокое впечатление. Это был великодушный, очень чуткий и добрый человек. Но вместе с тем, он был также и очень твердым и мужественным человеком, что помогло ему оставаться непоколебимым в своем служении во времена гонений на инакомыслящих. Однако это домашнее обучение было лишь первой ступенью, и послужила основой для дельнейшего образования, снабдив пытливый ум Дефо хорошим познавательным материалом. В возрасте тринадцати лет его послали учиться в нонконформистскую академию в Лондоне. Академия располагалась в довольно старомодном и ветхом особняке, но именно в этой старомодной обстановке мальчики получали образование, которое было на те времена передовым. Классические предметы преподавались мало. Зато преподавали право, юриспруденцию, географию, астрономию и стенографию. Кроме того, изучали логику, математику и современные языки Каждый студент должен был уметь произносить длинные речи без конспектов, а также владеть искусством словесной дискуссии. Интересно заметить, что студенты принимали участие в управлении школой, и все вопросы дисциплины находилась в руках школьного парламента, который полностью состоял из учеников. Но примечательно, что сами студенты ненавидели этот "демократический порядок", и большинство из них считали, что это только разваливает школу. На то время Дефо проявил себя весьма деятельным человеком. Это был крепко сложенный темноглазый молодой человек, который быстро освоил роль заводилы в студенческом коллективе. Он был признанным лидером не только в академии, но и среди молодежи в районе Криплгейта, где неизменно оказывался предводителем всяких неординарных мероприятий. Но в то же время Дефо видел массу различий между своими друзьями в академии и прихожанами церкви д-ра Аннерсли. Он верил в Бога. Он знал, что Бога можно познать лично, и был абсолютно убежден в силе и реальности личной веры в жизни родителей и многих друзей в церкви. Странно, однако, что сам Даниель Дефо в молодости так и не посвятил свою жизнь Спасителю, о Котором так много знал. Вера и жизнь других людей впечатляла, обличала, производила в нем чувство уважения, - но тем не менее, личное обращение и жизнь в общении с живым Богом оставались для него чем-то чуждым. Родители Даниеля искренне надеялись, что их сын станет служителем церкви, но его больше интересовала торговля. Поэтому он бросил учебу в академии и стал учеником торговца. Вскоре он проявил незаурядные способности, за что был повышен должности и стал представителя фирмы. Затем, получив некоторый опыт, он поступил работать коммивояжером в компанию, совершавшую рейсы в Португалию, Францию и Италию за товарами для британских фирм. Возвратившись домой, в возрасте двадцати трех лет, он решил завести свой собственный бизнес, и открыл в Лондоне новую фирму под большой красочной вывеской "Даниель Фо, купец." Деньги для этого предприятия, в основном, принадлежали его молодой жене Мери. Это была глубоко верующая девушка, и ее богатый отец дал ей на свадьбу несколько тысяч фунтов. Хотя Дефо все еще придерживался поведения верующего человека, он теперь предался тому делу, которое считал для себя самым важным. Он так полюбил торговлю! Не ту мелкую торговлю, какой занимался его отец в своей лавчонке, но крупные рискованные сделки с импортными товарами. Это было как раз то счастье, о котором он мечтал. Надо сказать, что это было время, когда многие передовые писатели публиковали один за другим блестящие утопические прожекты. Дефо, любитель поспорить и поговорить об идеях, тоже стал публиковать свои собственные прожекты для разрешения всех мировых проблем. Со временем он стал известной фигурой в аристократических кругах. Цель этой его деятельности была довольно проста - карьера. Пышный стиль моды того времени требовал большой траты денег, и Дефо в совершенстве овладел этим "искусством". Он стал все меньше уделять внимания своей растущей семье, любил кататься на своем прекрасном вороном жеребце, и старался провести время в благородном обществе. Казалось, Дефо использовал любую возможность, чтобы ускользнуть от своей благочестивой жены и побывать на всех провинциальных ярмарках, даже если в этом не было никакой необходимости. Спустя всего два года семейной жизни, он поехал на юго-запад страны и записался на службу в армию Монмаута. После смерти Карла II корона должна была перейти к Якову II, который был ревностным католиком. Протестант Монмаут, претендент на престол, был политическим героем Дефо. Но после короткой схватки Монмаут попал в плен. Дефо удалось убежать, но он был очень разбит морально, и ему пришлось возвращаться в Лондон. В то время, как сторонникам Монмаута были объявлены жестокие приговоры, Дефо затаился и занялся торговлей, надеясь, что в Лондоне никто не узнает о его соучастии в этих делах. Но со временем к нему вернулась смелость, и он снова примкнул к политическому движению противников Якова II. Он даже основал нонконформистскую домашнюю церковь, в которой был пастором на протяжении двух лет. Однако новизна этого занятия вскоре прошла. Это было всего лишь неудачная попытка завоевать Божью благосклонность применением тех поверхностных христианских знаний, которые он изучал в юности. Его интерес перекинулся к изучению истории, потому что для того, чтобы писать политические памфлеты для широкого распространения, надо было знать историческую подоплеку событий. Вскоре Дефо с его амбициями и талантами добился общественного признания. Поскольку люди становились все больше недовольны королем, его речи находили отклик среди многочисленных слушателей в клубах, кафе и на улицах Лондона. Он стал одним из главных сторонников, защитников и пропагандистов Британской реформационной конституционной партии, которой и посвящал свои памфлеты. И вот, наконец, наступил день, которого так долго ожидали все протестанты и члены этой партии. 4-го ноября 1688 года Вильгельм Оранский высадился в Торби, чтобы занять место дискредитированного короля Якова. Что касается Дефо, то теперь, казалось, ему всюду сопутствовала удача. Он был признан лучшим популярным публицистом и поэтом, его публичные выступления встречались аплодисментами, он начал получать большие прибыли от своей торговли и был в это время на вершине успеха. Но после этого на него неожиданно обрушилась катастрофа. Сначала он потерпел несколько тяжелых финансовых потерь из-за неудачных торговых сделок. Затем из-за войны с Францией два торговых судна, до отказа нагруженных его товарами, не прибыли в порт назначения. Каждое утро Дефо в отчаянии отправлялся в порт, надеясь получить добрую новость. Если корабли не прибудут - он будет разорен. Наконец новость пришла. Корабли попали в руки противника. В одно мгновенье один из самых гордых людей Лондона превратился в жалкого банкрота. В те дни банкротство наказывалось весьма сурово, и у Дефо не было никакого желания быть подверженным такому наказанию. Он наспех дал распоряжения своей заброшенной семье, раздал имущество наиболее настойчивым кредиторам, и ушел в бега. К счастью, его жена при помощи одного верного друга смогла собрать денег, чтобы дать ему возможность еще раз заняться бизнесом, при условии, что в первую очередь он будет погашать свои долги. Но позор банкротства подорвал его репутацию, и это было хорошим предлогом для его врагов. Однако Дефо со своим непокорным характером не захотел смириться, и вскоре снова бросился в погоню за достижением своих амбициозных целей. Он взялся за перо, и написал еще одну книгу о том, как разрешить кое-какие мировые проблемы, в частности, о мерах по оказанию помощи притесняемым торговцам и о возможности образования для женщин. Королева Мария случайно прочитала эту книгу, и горячо поддержала его идеи. Дефо получил аудиенцию, за ней последовала еще одна, и с тех пор Дефо стал постоянным гостем королевского двора. Пользуясь этим, он твердо решил покончить со своими финансовыми неудачами и восстановить запятнанную репутацию. Как раз в это время он решил в угоду королю и королеве слегка изменить свою фамилию, чтобы она имела более аристократическое звучание. На Вильгельма Оранского Дефо произвел особое впечатление человека, умеющего мыслить, и когда королевская казна опустела, Дефо посоветовал разыграть крупномасштабную королевскую лотерею. Дважды ему было доверено организовать эту общенациональную лотерею, в которой обещались громадные выигрыши при незначительных ставках. Еще один удачный проект Дефо - строительство кирпичного завода в Тилбери - помог ему расплатиться с долгами. В то время Британия импортировала практически весь кирпич и черепицу, и аналогичная отечественная продукция была мало известна. Однако продукция завода продавалась хорошо и шла на строительство самых больших зданий в Лондоне. Это послужило стимулом для зарождения новой отрасли Британской промышленности. Свободный от долгов и снова богатый, Дефо полностью предался удовольствиям великосветской жизни. Он стал снова известен своей дорогой одеждой, шикарными экипажами и связями с королевским двором. Не желая слышать упреки своей несчастной, обремененной заботами жены, он проводил ночи напролет в ресторанах Вест Энда. Шестеро его детей - два мальчика и четыре девочки - росли фактически без отца, а в это время Дефо, следуя традициям высшего общества, завел себе в Тилбери любовницу. Как и следовало ожидать, любовница родила ему сына. Ребенок перенял все пороки характера своего отца, но успех отца ему не сопутствовал. В эту пору, казалось, Дефо не испытывал никаких угрызений совести, никакого стыда за свое поведение, никакие препятствия и разочарования не могли поколебать его тщеславие, амбиции и стремление к богатству. Он не сомневался в своей правоте даже тогда, когда брался писать о религии, и даже критиковал некоторых нонконформистов, причащавшихся раз в неделю в Англиканской церкви, чтобы не лишиться работы в гражданских учреждениях. "Честный человек исповедует только одну веру - писал он - и не посмеет играть в прятки с Всевышним." В свои тридцать лет он считался самым великим писателем того времени. Так пролетали годы, годы безбожия. За эти годы его дети выросли и стали презирать своего испорченного славой отца; за эти годы множество памфлетов и поэм вышло из-под его пера. Наиболее популярной поэмой в течение почти столетия был ответ Дефо в адрес тех, кто критиковал Вильгельма Оранского, как "чужеземного принца." В этой поэме под названием "Чистокровный англичанин" довольно легкомысленно описывалось вырождение английского народа, который взял свое начало от древних завоевателей и затем превратился в самую смешанную нацию в мире. Эта поэма стала настолько популярной, что почти каждый мог цитировать выдержки из нее наизусть. Вильгельм и Дефо стали друзьями. Фактически Дефо стал одним из самых близких доверенных лиц короля. Он регулярно давал королю советы по политическим вопросам, и действовал как лицо, наделенное особым полномочием - следить за политическими противниками Вильгельма. Когда надо было назначать новых государственных министров, Дефо советовал Вильгельму тех кандидатов, кто, по его мнению, был надежным и верным королю. Известность, богатство, положение, а также высокомерные манеры способствовали тому, что Дефо нажил себе много врагов в высшем обществе. После неожиданной смерти Вильгельма он оказался в затруднительном положении перед своими врагами, ненавидимый и беззащитный. Долговая тюрьма Ньюгейт была уже готова для него. Враги лишь ожидали удобного случая. Преждевременная смерть Вильгельма принесла много перемен. Его противники католики торжествовали победу, так как престол наследовала королева Анна, расположенная к католикам дочь Якова II. Королева была трусливой и коварной женщиной, и для принятия публичных решений употребляла не столько открытую критику, сколько хитрость и обман. В скором времени она назначило своими министрами бывших оппозиционеров. При таком положении дел Дефо грозила опасность стать жертвой нынешних антилиберальных и антипротестантских министров, которых он так часто бичевал своим пером. Вскоре им представилась возможность отомстить. Некий высокопоставленный церковный деятель предпринял меры, чтобы усилить репрессии против нонконформистов. Дефо, бывший сторонником (пусть даже номинальным) нонконформистов, написал анонимный памфлет под названием "Кратчайший способ расправы с инакомыслящими." Он был рассчитан на то, чтобы склонить общественное мнение на сторону нонконформистов, в саркастическом тоне призывая применить против них самые крайние меры. "Вырвите этот еретический бунтарский сорняк, - писал Дефо с иронией. - Стоит издать всего лишь один строгий закон о том, что всякий, кто будет пойман на сектантской молельне (так называли нонконформистские богослужения), должен быть выдворен из страны, а их проповедник - повешен, и тогда мы вскоре покончим с ними." К несчастью для Дефо, его памфлет не смог пробудить симпатию публики к нонконформистам. На самом деле получилось как раз наоборот. Многие восприняли его всерьез и согласились с написанным! Один известный церковный деятель писал: "Я считаю этот памфлет наилучшей книгой после Библии и Книги Таинств." Нонконформисты были в ужасе. Памфлет вызвал столь острые споры, что Дефо пришлось давать объяснения, и признать, что автором памфлета был он. Именно этого и ожидали его враги. Не раздумывая, граф Ноттингемский, который был министром внутренних дел, постановил, что этот памфлет высмеивал духовенство и нарушил общественное спокойствие. Дефо должен был быть немедленно арестован. В ужасе он убежал и спрятался, поскольку слишком хорошо понимал, что граф Ноттингемский имел в данный момент власть расправиться с ним в один момент. Он бросит его в Ньюгейтскую тюрьму для "самых опасных преступников и злодеев", где ему придется провести остаток жизни среди отбросов общества. Если он туда попадет, черепичная фабрика без него неизбежно придет в упадок всего лишь за несколько недель, оставив семью без копейки денег. Он сам, конечно же, заразится какой-нибудь тюремной болезнью и умрет жалкой преждевременной смертью. Каждый день он слышал о том, что на его поимку было послано все большее число полицейских. В отчаянии он написал длинное прошение о помиловании графу Ноттингемскому, предлагая сделать все, что угодно - даже возглавить кавалерийский отряд - только бы не представать перед судом. Но графу нужен был сам Дефо. Он планировал лишить его всего, а затем предать публичному позору. "Этот человек среднего роста, - гласило предписание об аресте, - около сорока лет, со смуглым лицом и темно-коричневыми волосами. Он носит парик, у него нос крючком, острый подбородок и большая родинка возле рта." В течение нескольких недель отчаявшийся Дефо был пойман и доставлен в Ньюгейт. Это был кошмар для него - обстоятельства и люди, связанные с этими событиями навсегда врезались в его память. В последующие годы он написал в своих романах много мест под впечатлением того, что он пережил в Ньюгейте. Успокоенный ложью своих адвокатов, Дефо признал себя на суде виновным. Он был уверен в том, что ему присудят штраф и освободят, но когда судья приговорил его к троекратному наказанию у позорного столба и к пожизненному заключению, - это было для него как гром среди ясного неба. На следующий после суда день он лежал на деревянных нарах в темной каменной камере, чувствуя, что его жизнь пришла к концу. Но вдруг ему пришла в голову мысль о том, как можно выйти из этого положения. Он удивлялся, почему не подумал об этом раньше. В приливе самоуверенности и оптимизма он спрыгнул с нар и схватил перо и бумагу. Все хорошо знали, что Дефо был доверенным политическим лицом Вильгельма Оранского. В этой роли он должен был знать все грязные дела и коварные интриги ведущих политиков. Если в данный момент произойдет "утечка" некоторых подобного рода секретов, многие видные люди окажутся в весьма затруднительном положении. Итак, Дефо написал официальное письмо с предложением рассказать королеве все, что он знал. Результат получился таким, как он и ожидал. Встревоженные политики запаниковали. К удивлению видавших виды ньюгейтских тюремщиков, Дефо стали навещать многочисленные известные люди. Конечно же, они приходили не только для того, чтобы передать дружеские приветы и справиться о его здоровье. На самом же деле у них были совсем другие цели. Если он будет держать свой рот покрепче закрытым, то они предпримут меры, чтобы защитить его от позорного столба и попытаются добиться освобождения. Мысль о позорном столбе ужасала Дефо, поскольку это было такое зрелище, которое пробуждало в лондонских обывателях худшие инстинкты. Они особенно радовались, когда попадался какой-нибудь франт или "денди", и приходили, вооружившись тухлыми яйцами, гнилым мясом и конским навозом. Чтобы утихомирить их злость, Дефо написал веселую поэму о позорном столбе, которая была опубликована и распространена за день до экзекуции. В тот момент, когда стража выводила Дефо из Ньюгейта, на улице его ожидал необычный неофициальный эскорт. Многочисленные политики со своими лакеями и наемными людьми стояли в готовности сопровождать процессию до самого места исполнения. Прибыв туда, они образовали вокруг него плотный заслон. Реакция толпы была совершенно неожиданной. Смягчившись комедийным памфлетом Дефо и пораженные новшеством живого ограждения вокруг позорного столба, люди вдруг почувствовали расположение к жертве. В течение нескольких часов с ним обходились, как со знаменитостью. Толпа народу собралась на это зрелище с таким настроением, как будто они хотели приветствовать влиятельную или знатную особу, и впервые за все времена вместо обычных в таких случаях снадобий люди бросали цветы. Такого в Лондоне еще не бывало. Дефо вывели из тюрьмы, чтобы подвергнуть позору, но он вернулся в Ньюгейт кумиром толпы. В это время и без того запутавшийся Дефо попал под влияние Роберта Харли, честолюбивого спикера палаты общин, бывшего в то время самым проницательным политиком. Этот Харли, ставший фаворитом королевы Анны, а позже - графом Оксфордским, уже наблюдал за Дефо с некоторого времени. Поначалу ему не понравилось хвастовство Дефо, но затем он понял, что его разносторонними писательскими способностями можно хорошо воспользоваться. И он решил , что Дефо будет на него работать. Харли послал деньги госпоже Дефо в качестве материальной поддержки, а затем начал добиваться помилования для самого Дефо. Через пять месяцев Дефо был освобожден - по крайней мере, считал себя свободным. Точнее было бы сказать, что он теперь принадлежал Харли, и вскоре понял, чего Харли от него ожидал. Дефо должен был стать единственным редактором новой газеты, целью которой была поддержка Харли и его партии. Харли был владельцем газеты, разумеется, тайным. В руках Дефо газета быстро стала самым популярным изданием с большим тиражом. За девять лет она не только оказывала влияние на общественное мнение, но и задала совершенно новое направление в подаче газетного материала. Благодаря именно этой газете, Дефо позже назвали отцом современной журналистики. Он без устали издавал новости и комментарии, что позволило увеличить издание до трех номеров в неделю, и распространять газету по всей стране. Что же касается личной жизни, то все оставалось по прежнему - Дефо все еще оставался в плену пристрастия к роскоши, напыщенности и славе. Тюрьма ненадолго смирила его, и он снова стал таким же далеким от своей жены и детей, каким был и до этого. Шли годы, во время которых Дефо находился в центре неспокойного мира политики. Харли потерял свое влияние и перешел в другую партию, и через два года королева Анна назначила его на пост премьер-министра. Дефо пришлось подавить самолюбие и последовать за своим хозяином, теряя при этом многих близких друзей. Люди, завидовавшие журналистским успехам Дефо, а также его политические противники стали распускать злые слухи о его прошлых финансовых неудачах. В то же время перегруженность работой и распутный образ жизни стали заметно сказываться на его здоровье. Дефо понял, что он отдал лучшие годы жизни газете, которая стала руководить его жизнью, и его стало мучить чувство глубокого отчаяния, присущее человеку, познавшему пустоту этого мира. Он всеми силами добивался богатства и славы, а взамен получил только тяжкий труд, зависть, ненависть, страдания и подорванное здоровье. В это время его постиг целый ряд горьких неудач, которые нанесли серьезный удар по остаткам его самолюбия. Законы того времени ставили всех писателей - особенно склонных к полемике - в довольно уязвимое положение. Противники нашли основание еще раз привлечь его к судебному разбирательству за публикацию бунтарских материалов. Возможно, он мог бы оправдаться, но как раз к тому моменту он напечатал статью, в которой подверг сомнению честность судьи, который должен был разбирать его дело, и лорд главный судья приложил все усилия, чтобы посадить его в тюрьму за оскорбление суда. Харли пришел на помощь и освободил его, но через год Дефо были предъявлены новые обвинения. И хотя дело не дошло до суда, все же ущерб был причинен: из-за этих скандальных арестов связи с Харли, который теперь стал лордом Оксфорда, были разорваны, и издание газеты, наконец, полностью прекратилось. Силы Дефо были почти на исходе, он выглядел намного старше своих пятидесяти четырех лет, и в оценке собственной жизни он, наконец, перешел от жалости к себе к осознанию своего краха. Этот новый прилив смирения и самокритики начался у него во время серьезной болезни, приковавшей его к постели на несколько недель. Он только и мог в это время думать о своих мучительных жизненных взлетах и падениях. Боль разбитого честолюбия сменилась раскаянием о том, что он так постыдно пренебрег своей семьей ради личного успеха. Перед его взором предстали упрямые попытки избавиться от христианской морали, в которой он был воспитан с детства, и постепенно в его жизни и мировоззрении произошла перемена. Эта перемена была тем более замечательна, если вспомнить, что Дефо много путешествовал, побывал в самых низких и самых высоких кругах, изведал тюремное заключение и приток богатства, впитал в себя культуру и политику своего времени, равно как и оказал на нее влияние. Он делал все, что только хотел делать, и испытал на себе все, чего хотел бы избежать. Однако самое глубокое влияние на свою судьбу он испытал в возрасте пятидесяти пяти лет, когда был прикован к постели. В это время он пережил перемену, преобразившую его так, что из ведущего политического журналиста он превратился в человека, посвятившего свой писательский талант написанию книг морального и духовного содержания. Наиболее красочно Дефо описал свое обращение ко Христу в своем знаменитом романе "Робинзон Крузо", потому что религиозные переживания Крузо - это ничто иное, как духовная автобиография самого Дефо. Крузо пришлось некоторое время находиться на необитаемом острове, который он назвал "островом отчаяния." Избавившись от страха перед опасностью, он занялся созданием собственной империи. "Но теперь, когда я захворал, моя совесть, так долго спавшая, начала пробуждаться, и мне стало стыдно за свою прошлую жизнь... И я взмолился: "Господи, будь мне помощником, ибо я нахожусь в большой беде!" Это была моя первая молитва, если можно назвать ее молитвой, которую я произнес за многие годы. Совесть мучила меня, и, казалось, вслух говорила мне: "Несчастный! Оглянись на свою потерянную жизнь!" Я взял Библию и начал читать... Первые слова, которые открылись мне, были следующие: "Призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня". Псал.49:15. Перед тем, как лечь в постель, я сделал то, чего не делал ни разу в своей жизни: я склонился на колени и помолился Богу, чтобы Он выполнил мне это обещание, что если я призову Его в день скорби, Он избавит меня." Через четыре дня Крузо почувствовал себя намного лучше. "Я взял Библию, и начиная с Нового Завета, стал серьезно читать ее. Но я обнаружил, что мое сердце было больше занято злыми делами моей прошлой жизни... Затем, когда я дошел до слов: "Его возвысил Бог... в Начальника и Спасителя... дабы дать... покаяние и прощение грехов (здесь говорится о Господе Иисусе Христе, Который умер на кресте, взял на Себя наказание за грех, и потому может прощать грех), я стал искренне умолять Бога о даровании мне покаяния и прощения. Я отложил книгу, и подняв свое сердце и руки к небу, вне себя от радости, громко закричал: "Иисус, Ты Сын Давидов, Иисус, Ты превознесенный Начальник и Спаситель, дай мне покаяние!" Это был первый случай в моей жизни, о котором я могу сказать, что я молился в истинном смысле этого слова, ведь я молился в полном осознании своего положения перед Богом... Я оглянулся на свою прошлую жизнь с таким ужасом, и мои грехи показались такими страшными, что моя душа не желала получить от Бога ничего, кроме избавления от угнетавшей меня тяжести вины." Горячие молитвы следовали одна за другой, и после этого Крузо почувствовал внутри великое утешение, зная, что Бог простил его. Затем он стал проводить каждый день время в чтении Библии и молитве. Три месяца спустя он записал: "Я воздаю смиренную и сердечную благодарность Богу за то, что Он благоволил восполнить все недостатки моего одиночества Своим присутствием и ниспосланием благодати для моей души, поддерживая, утешая и ободряя меня, чтобы я полагался на Его провидение здесь и надеялся на Его вечное присутствие в мире ином. Я начал чувствовать, насколько более счастливой была та жизнь, к которой меня привел Бог, ведь изменились все мои желания." Слова Крузо в точности описывали то, что пережил сам Дефо. Он испытал и почувствовал близость Спасителя, Который отвечал на его молитвы, он также пережил великую перемену своего внутреннего характера. Действительно, все его вкусы и наклонности изменились, когда Бог вошел в его жизнь, так что во всех отношениях он стал новой личностью. В обращении Крузо Дефо изобразил не только свой личный опыт, но также опыт бесчисленных миллионов людей, которые на протяжении человеческой истории пережили истинное обращение ко Христу. В романе Крузо приписываются следующие слова, которые он записал через два года после своего обращения: "Я смотрю теперь на мир, как на нечто далекое, к чему у меня нет никакого дела, нет никаких надежд, и вообще, никаких желаний." Это же самое пережил и Дефо. Ярмо этого мира, державшего его в плену своих чар, гордыни и эгоистических удовольствий, теперь было сброшено. Столь могучие ранее мирские приманки стали теперь для него дешевыми и пустыми. Новые понятия о ценностях завладели его сердцем -голод и жажда чего-то лучшего и более глубокого. Дефо быстро преуспевал в своем духовном хождении перед Богом, потому что он с детства был хорошо научен своими искренне верующими родителями. Все то, что он знал о Библии и о Господе, скрывавшееся на протяжении столь долгого времени, оказалось как нельзя кстати. В скором времени его перо заработало снова, описывая картину того, какой должна быть семейная жизнь. Он писал с глубоким сожалением о том, что его собственная семья выросла без отца, который должен был любить их и заботиться об их духовном состоянии. Эти записи затем составили целую книгу под названием "Семейный наставник", которая стала бестселлером. Король Георг I регулярно читал эту книгу своим детям. Дефо стал с помощью пера свидетельствовать и объяснять другим ту перемену, которая произошла в его жизни. Разговоры на духовные темы между Робинзоном Крузо и Пятницей дают нам яркую картину того, как выглядело личное свидетельство Дефо о Христе другим людям. В основу написания романа "Робинзон Крузо" легла подлинная история одного моряка по имени Александр Селкирк, который был высажен на необитаемый остров и прожил там четыре года. Дефо написал вступительную часть к роману и отослал одному из своих друзей-издателей, и тот дал заказ на написание всей книги. Тот факт, что книга была завершена в течение четырех месяцев, лишний раз подтверждает, настолько богатыми были фантазия и трудоспособность Дефо. Поспешность, с которой была написана книга, породила хорошо известные противоречия в книге. Некоторые даже считают, что сам Дефо не перечитывал ее. Однако качество работы было столь превосходным, что это принесло книге непреходящий успех, и кроме того, она положила начало совершенно новым традициям в последующей повествовательной литературе. Затем был написан еще целый ряд романов. "Жизнь, приключения и пиратство славного капитана Синглтона" стал очередным бестселлером, в котором также говорилось об обращении к Богу. Роман "Моль Флендерс" описывал душераздирающую историю девушки, которая испытала все существующие пороки и несчастья, но в конце концов покаялась и обратилась к Богу (в первоначальной версии романа.) В основу романов "История полковника Джека" и "Счастливая госпожа" были положены также темы религии. Выдающимся признанием заслуг Дефо является тот факт, что все эти романы, написанные в начале восемнадцатого века, все еще продолжают издаваться и не потеряли своей актуальности и сегодня. Они изобилуют описанием всевозможных приключений, отражающих широту и многосторонность замечательного таланта Дефо. Неудивительно, что многие считают его не только отцом современной журналистики, но также и истинным отцом современного романа. В течение пятнадцати лет после своего обращения Дефо стремился принимать самое активное участие в христианской работе, сознавая вину за потерянное прошлое и в то же время веруя в то, что Бог выполнит свое обещание, данное в Библии: "И воздам вам за те годы, которые пожирали саранча, черви, жуки и гусеница" (Иоил.2:25). И Господь действительно благословил его последние годы так обильно, что у последующих поколений его имя стало ассоциироваться с теми книгами, которые несут в себе свидетельство о возрождающей силе Спасителя. Когда-то тщеславный карьерист, он стал теперь смиренным, искренним и добросердечным человеком, который заботился о бессмертных душах окружающих людей. Под самый конец жизни на него снова надвинулись тени прошлого. Много лет назад, когда Дефо обанкротился, один его друг-бизнесмен заплатил его долги с условием, что он отдаст с процентами. Дефо отдал, но ни он сам, ни его друг не сохранили документы. Когда этот бизнесмен продал свой капитал, в его архивных записях было обнаружено, что Дефо, якобы, до сих пор оставался должником. Через двадцать шесть лет женщина, ставшая собственницей этого капитала, возбудила иск о полной выплате этого долга. У Дефо не было достаточных юридических оправданий. И вот снова, в возрасте семидесяти лет, он оказался перед опасностью еще раз стать банкротом. Поручив своему старшему сыну свои дела, убитый горем старик ушел из дому и скрылся, чтобы обдумать создавшуюся ситуацию. В течение некоторого времени его могли навещать только жена и дочери. Он нашел приют в ночлежном доме на Ропмейкерс Аллее, совсем рядом с местом своего рождения. Здесь вечером 26 апреля 1731 года он лег спать в последний раз. Может быть, в самый последний момент к нему вернулись скорбь и тревога, чтобы напомнить о мимолетности и жестокости этого мира, в противоположность тому миру, в который он должен был скоро вступить. Уже к утру он навсегда покинул свой земной "остров отчаяния" и причалил к берегам вечности, чтобы навсегда быть со Спасителем. ⁰⁰¹Нонконформисты - буквально "несогласные, инакомыслящие" - верующие, которые не шли на компромисс с официальной государственной церковью.
В этой книге собраны одиннадцать иллюстрированных биографий замечательных людей, которые пережили чудо обращения к Богу. Композитор Мендельсон, производитель продуктов питания Генри Хейнц, писатель Даниель Дефо, а также ряд величайших ученых представляют собой пример передовых людей своего времени, жизнь которых была преображена личным познанием Господа. Д-р Питер Мастерс является пастором церкви Метрополитен Табернакл в Лондоне и издателем журнала Sword & Trowel. Он также ведет занятия по пасторскому служению в семинарии при церкви.

ВСТУПЛЕНИЕ

При первоначальной подготовке этих биографических зарисовок в конце 60-х автор обращался за помощью в Британскую Библиотеку (в то время принадлежавшую Британскому Музею). Автор многим обязан своим сотрудникам при церкви Метрополитен Табернакл, которые оказывали техническую помощь в обработке текста и в издании книги. Особую благодарность за любезную помощь в подготовке иллюстраций автор выражает следующим организациям: H.J.Heinz & Co Ltd - за все фотографии к биографии Г.Хайнца; Cavendish Laboratory of the University of Cambridge - за фотографии к биографии Джеймса Максвелла; The Royal College of Music - за иллюстрации к биографии Феликса Мендельсона; Warner Pathe Ltd - за иллюстрацию бального зала в С.-Петербурге; the London Borough of Tower Hamlets - за иллюстрации к биографии Фреда Шеррингтона; Sheffild City Libraries - за иллюстрации к биографии Джеймса Монтгомери; the Marconi Company - за фотографии радиостанции в Полду; University College, London - за иллюстрации к биографии Даниэля Дефо. Автор также выражает благодарность за фотографии из следующих профессиональных источников: The Science Museum, London; the National Gallery; а также Агентству АПН.

НА ЗАРЕ ОТКРЫТИЯ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА

"Только очень немногие люди, - говорил писатель и ученый сэр Вильям Брэгг, - столь значительно изменили облик мира, как это сделал Фарадей. Он был одним из величайших экспериментаторов и мыслителей нашей страны, а может быть, и всего мира, и среди всех его открытий ни одно не имело таких грандиозных последствий, как сделанное им в 1831 году. На нем основаны те формы применения электричества, которые составляют мускулы и нервы нашей современной жизни." Или, как утверждает другой писатель, "Весь мир электричества берет свое начало с простого опыта, проделанного в Королевском Институте одним из величайших ученых всех времен." Жизненный путь Майкла Фарадея, ставшего впоследствии гениальным ученым, начинался весьма скромно. Его отец был деревенским кузнецом. Сначала он жил на севере Англии, а затем переехал в Лондон в поисках заработка. Майкл был третьим ребенком в семье. Он родился в 1791 году в квартире, которую снимала его семья в Лондонском районе Элефант энд Касл. Он рос в перенаселенной квартире на верхнем этаже каретного двора, получил самое скудное образование и большую часть своего детства провел в уличных играх. В период глубокого экономического упадка - особенно во время неурожая зерновых в 1800 - семья жила на пособие для бедных, им в это время доставалось по одной маленькой буханке хлеба в неделю на человека. Но несмотря на это, семья Фарадеев была счастливой семьей, поскольку у них была общая вера, игравшая в семье очень важную роль. Согласно деревенским записям, прадед Майкла был "каменщиком, черепичным кровельщиком и сепаратистом", (последнее слово означало, что прадед был членом независимой церкви). Его потомки так же усердно и преданно посещали церковь. В юности Майкл ни разу не пропустил воскресное богослужение в церкви на Аллее св. Павла в Лондонском Сити, где маленькая община верующих христиан твердо верила в Библию, как в непогрешимое Слово Божье. Здесь через простые проповеди Фарадей приобрел ту веру, которая оказала влияние на его жизнь и стала для него самым драгоценным сокровищем в мире. Когда Майклу исполнилось тринадцать лет, он начал зарабатывать разноской газет и книг. Вышагивая по Лондонским мостовым начала XIX-го столетия, одетый в обносившийся сюртук старшего брата, он решил стать книготорговцем и переплетчиком. Но когда он стал подмастерьем, в его жизнь пришло совершенно другое увлечение. Его пытливый ум исследовал десятки книг, проходившие через его стол переплетчика. С большим энтузиазмом он увлекся чтением книги Исаака Уоттса "О разуме", и ему захотелось получить хорошее образование. Переплетая изношенный том Британской Энциклопедии, он буквально впитал его содержание, неоднократно перечитывая при этом статью об электричестве. В свободное время он пробовал повторить опыты, описанные в статье, и стал внимательно следить за всеми популярными книгами и журналами, где публиковались статьи об этой захватывающей новой науке. Братья и сестры Майкла следили за ним в это время со смешанным чувством благоговения и забавы. Для них было очень странным, что выходец из их семьи, живущей в глухой улочке, занимается чтением этих увесистых томов, платит по шиллингу за каждое посещение научной лекции и занимается этими странными опытами с проводами и химикатами. Конечно же, им казалось, что юноша находится в мире иллюзий. Вот что вспоминает об этом периоде сам Фарадей: "Когда я был учеником в книжной лавке, я очень увлекся экспериментами, и с неприязнью относился к своему ремеслу. Так случилось, что один джентльмен, член Королевского Института, взял меня послушать лекции сэра Хамфри Дэви на Альбемарл Стрит. Я сделал записи, и позже переписал их в книжку. Желание уйти из торговли, которую я считал порочным и эгоистичным занятием, и посвятить себя служению науке, которая, как я представлял себе, делала своих последователей добрыми и свободными, заставило меня, наконец, сделать смелый и прямой шаг: написать письмо сэру Хамфри Дэви." Вместе с письмом сэру Хамфри была отослана написанная красивым почерком книга конспектов его лекций в кожаном переплете, и преисполненная юношеского оптимизма просьба предоставить ему работу в лаборатории. Ответ был уклончивым, но тем не менее, не заставил себя долго ждать, потому что сэр Хамфри вскоре уволил своего лаборанта. Здесь он и вспомнил молодого человека по имени Фарадей, а также его письмо и прекрасно написанную книгу лекций. Однажды вечером, когда Фарадей был дома и готовился ко сну, раздался резкий стук в дверь. Выглянув во двор, он увидел шикарный экипаж и лакея с письмом. Это было именно то письмо, о котором он мечтал - сэр Хамфри приглашал его на собеседование. Это собеседование стало началом блестящей научной карьеры Фарадея. Он был зачислен штатным лаборантом в Королевский Институт, и ему было выделено скромное жалованье, а также две комнаты на чердаке. Благодаря своему воспитанию Фарадей верил, что люди, хотя и делать много хорошего, по своей сути порочны и грешны. Он верил в то объяснение, которое давала Библия, что род человеческий возмутился против своего Создателя и находится в разобщении с Ним. Фарадей верил в то, что люди могут примириться с Богом только тогда, когда просят у Него прощения и веруют в Спасителя, Который заплатил за вину греха всех тех, кто любит Его. Фарадей также знал о необходимости личного обращения, которое изменяет жизнь человека. Эти убеждения составляли основу его веры с самых юных лет. Но к тому времени, когда ему исполнилось двадцать два года, Фарадей мучился многими сомнениями. Находясь под обаянием сэра Хамфри Дэви, его сомнения переросли в открытое неверие. Он стал считать, что сэр Хамфри является живым доказательством того, что человек может быть добрым и великим без веры в Христа. Сэр Хамфри был кумиром нации. Он был блестящим ученым, превосходным лектором и в то же время казался образцом учтивости, благородства и доброты. Но он не был христианином. Создавалось впечатление, что наука и христианство могут дать своим последователям одинаково высокие качества разума и характера. Но Фарадею не пришлось слишком долго сомневаться в библейском учении об испорченности человеческой природы, так как чем ближе он знакомился с этим "идеальным" человеком, тем меньше ему хотелось быть на него похожим. В течение восемнадцати месяцев Фарадею пришлось сопровождать сэра Хамфри в турне по Европе, поскольку он был его ассистентом. Вернувшись домой, он все еще питал чувство уважения к сэру Хамфри как к человеку науки, но теперь личные качества его характера не вызывали у него восторга. Во время путешествия великий ученый вел себя очень несдержанно, совершал опрометчивые поступки, проявлял тщеславие, нечестность и злость. Фарадей с радостью вернулся в родной семейный круг, где он чувствовал теплоту сердец, а также посетил свою старую церковь, чтобы поучиться мудрости у простых и добродушных старцев. По возвращении в Королевский Институт Фарадей решил продолжить свое научное образование, для чего заставлял себя очень много читать. Однако он не забывал своего долга по отношению к родным, и через день отказывался от обеда, чтобы оплатить обучение своей младшей сестры. Затем он начал читать лекции, не прерывая работу с экспериментами для сэра Хамфри. Шли годы, и передовые ученые начали понимать, что этот незаметный, спокойный молодой человек, работавший под покровительством Дэви, был не простым ассистентом. К тридцати годам он сделал много важных открытий (в том числе синтез бензола). Его авторитет быстро поднимался. Без сомнения, самой примечательной чертой Фарадея-ученого являлось то, что он был мыслителем. Его наставник, сэр Хамфри Дэви, славился своими вспышками вдохновения, энергичностью и непрерывными экспериментами, в то время как Фарадей сначала садился, читал о том или ином предмете, размышлял над проблемой, потом еще раз размышлял, делал опыты, а затем снова размышлял. Он считал себя больше философом, чем просто химиком, и старался прежде всего объяснить суть, а не произвести эффект. Когда Фарадей просил руки Сарры Бернард, двадцатилетней дочери одного из церковных старейшин, она сказала ему, что смотрит с некоторым опасением на его "ум с человеком придачу". Тем не менее, их брак оказался одним из самых счастливых союзов среди знаменитых супружеских пар. До самой его смерти, который наступил спустя сорок семь лет после свадьбы, они были связаны узами редкого взаимопонимания, преданности и любви. Через месяц после радостного дня бракосочетания Фарадей открыто заявил о решении стать христианином, засвидетельствовав перед церковным собранием о желании стать членом церкви. Он рассказал собравшимся братьям и сестрам о том, что получил от Господа прощение грехов через молитву покаяния, и что посвятил Ему целиком всю жизнь. Он рассказал о своей уверенности, что Бог услышал его молитву, изменил его сердце и сделал его истинным христианином. Еще с детства он с радостью посещал церковь, однако до тридцати лет, пока не преодолел бурное море сомнений и не испытал на личном опыте реальность Христа, он не решался присоединился к церкви. Через три года после брака Фарадей приступил к поискам получения электроэнергии без химических батарей. Пытаясь найти объяснение загадкам электричества, он провел бесчисленное множество экспериментов с магнитами работая в своей уединенной лаборатории. Он был избран членом Королевского Общества, несмотря на неожиданную мелочную оппозицию со стороны сэра Хамфри, и таким образом смог заняться самыми передовыми на то время исследованиями в области электричества. А после смерти сэра Хамфри Фарадей беспрепятственно взял под свой контроль всю исследовательскую деятельность Королевского института. В то время электрический ток получали в лабораториях с помощью простейших устройств с трущимися пластинами, либо с помощью громоздких дорогостоящих химических батарей. И вот - в 1831 году - Фарадей сделал свое великое открытие. Он начал экспериментировать со стальным кольцом шести дюймов в диаметре, обмотанном двумя изолированными проводами. Он хотел проверить, будет ли влиять провод, подключенный к батарее, на другой провод, оставшийся свободным. Будет ли "живой" проводник производить электрический ток в "мертвом"? Результаты эксперимента сильно разочаровали Фарадея. Машина работала, но не так, как он ожидал. Эксперимент был удачным лишь в том смысле, что показал Фарадею, что он на верном пути, однако до успеха было еще очень далеко. Фарадей понял, что ему еще предстояло проделать большую исследовательскую работу. Через десять дней непрерывного поиска он добился полного успеха и изобрел первую в мире действующую динамо-машину. Он нашел способ получения электричества без использования батарей, и таким образом заложил основу современному веку электричества. Великий мыслитель заметил то, чего не замечали другие: он обратил внимание на пространство около магнита, и таким образом увидел возможность существования магнитного поля и силовых линий. Именно эта идея привела его к историческому изобретению динамо-машины. Не удивительно, что Фарадей в сорок четыре года был признан ведущим ученым. Он был удостоен докторской степени в Оксфордском университете. Кроме того, он получил от государства поддержку для своей научной деятельности. Однако сам Фарадей получал более чем скромное жалованье в Королевском Институте, а возможности зарабатывать дополнительно частным образом он был лишен, поскольку посвятил себя научным исследованиям. Прагматичные бизнесмены того времени не могли его понять. Хотя он был величайшим ученым своего времени, у него не было ни малейшего интереса к прелестям богатой жизни. Человек с его способностями, конечно же, мог бы использовать свое открытие, чтобы заработать побольше денег, если бы занялся изобретением полезных технических устройств с его использованием. Но вместо этого Фарадей попусту тратил время на "игру" с проводами и магнитами! "Ну и какой в этом толк?" - спрашивали с насмешкой собравшиеся вокруг лекционного стола после того, как Фарадей закончил публичную демонстрацию одного из своих новых экспериментов. "А какой толк в младенце? - убежденно отвечал Фарадей, - Когда-нибудь он вырастет!" Однажды канцлер казначейства посетил Институт и в сопровождении Фарадея совершал по лабораториям экскурсию, которая завершилась демонстрацией классического эксперимента по электричеству. Конечно же, он задал вопрос: "Но Фарадей, мой дорогой, какая от всего этого польза?" Ученый тут же сказал в ответ свои знаменитые слова: "Сэр, вполне вероятно, что Вы в скором времени сможете обложить это налогом!" В 1846 году Фарадей пришел к пониманию природы света, намного опередив свое время. Позже его идеями воспользовался Джеймс Кларк Максвелл, а затем и Альберт Эйнштейн. Обладая гениальным предвидением, Фарадей писал: "Моя точка зрения, которую я высказываю со всей уверенностью, заключается в том, что световое излучение представляет собой разновидность высокочастотных колебаний силовых линий, связывающих частицы, а также материю, обладающую массой." Фарадея мало интересовали повадки великосветского общества. Его личная жизнь была сосредоточена вокруг церкви и семьи. Церковное здание на Аллее св. Павла было типичным для нонконформистов "молитвенным домом". Это было простое прямоугольное здание, напротив входной двери возвышалась массивная деревянная кафедра, а по обеим сторонам и у входа в зал был расположен балкон. Двадцать с небольшим семей, входивших в церковный список, избрали Фарадея одним из своих служителей, когда ему было почти пятьдесят лет. Каждую неделю, с неизменным постоянством он проповедовал в церкви, пользуясь конспектами, написанными на небольших листках бумаги. Его друзья ученые часто заходили в церковь, чтобы посмотреть на то, во что верил Фарадея и что делало его человеком, столь высоко почитаемым в научных кругах. Один из посетителей записал свои впечатления так: "Он прочитал длинный отрывок из Евангелия, медленно, благоговейно, и с таким глубоким чувством, что мне показалось, как будто я в первый раз слышу такое превосходное чтение." Другой посетитель сказал, что целью Фарадея было как можно более полно преподать Писание, и его проповеди говорили о доскональном знании Библии, так как он цитировал ее много и точно. Временами его проповеди были похожи на пеструю мозаику цитат из Писания. "Всю свою жизнь, - сказал Лорд Кельвин, его коллега по науке, - Фарадей твердо держался своей веры. Я хорошо помню, как во время конференции Британской Ассоциации в Абердине и Глазго он искал место, где собиралась его церковь." Говоря о Фарадее, нельзя не упомянуть его замечательные лекции в Королевском Институте. Всем запомнились яркие примеры, выражения, жесты и юмор, которые делали его лекции, по словам наблюдателя, "увлекательными, и в то же время глубоко поучительными." Не удивительно, что даже супруг королевы часто посещал эти лекции со своими двумя мальчиками, принцем Альбертом и принцем Эдуардом. Еще более увлекательными были знаменитые лекции Фарадея для подростков, которые он читал каждый год на Рождество. Дети с увлечением наблюдали за демонстрацией серьезных научных опытов, а через мгновение покатывались от смеха, слушая его остроумные шутки. И поскольку в характере Фарадея было что-то мальчишеское, он нигде не чувствовал себя так уютно, как среди детей, посещавших эти лекции. Говорили, что если кому посчастливилось подружиться с Фарадеем, тот имел настоящего друга. Те, кто принадлежал к семейному кругу Фарадея, были предметом его попечения, заботы, внимания и ежедневных молитв. Те, кто находился в его компании, видели в нем "нравственный стимулятор". Наиболее известные лекции Фарадея часто были украшены размышлениями о христианской вере. Читая лекцию перед супругом королевы в 1954 году, Фарадей произнес следующие слова: "Хотя человек стоит выше окружающих его созданий, в него вложено стремление к еще более высокому и благородному положению. Бесчисленное множество страхов, надежд и ожиданий наполняет ум человека, когда он думает о потусторонней жизни. Я уверен в том, что невозможно открыть для себя истину о той жизни, напрягая силу ума, каким бы великим он ни был. Эта истина открывается людям через изучение чего-то другого, чем их собственные познания, - ее получают через простую веру в данное нам свидетельство. Пусть никто ни на миг не допустит мысли, что столь важное для этой жизни самообразование, в похвалу которого я намерен сейчас говорить, имеет какое-либо отношение к надежде на вечную жизнь, или что с помощью умозаключений можно познать Бога." Фарадей пришел к пониманию смысла жизни через Библию, которую он изучал, в которую веровал и которую преподавал другим, а также через опыт личного познания Господа Иисуса Христа. Предпосылкой этому опыту было осознание собственной греховности перед Богом и покаяние за свои грехи, а также посвящение жизни Богу. "Если нет осознания греховности, - говорил Фарадей, - тогда для христиан нет и основания для надежды на вечную жизнь." В последние годы жизни Фарадея королева Виктория подарила ему великолепную резиденцию на Хэмптон Корте в знак своей благосклонности и уважения. Здесь, уже близко к концу своей жизни, он писал: "Мои земные силы слабеют изо дня в день. И наше счастье в том, что истинное благо - не в них. По мере того, как наши силы тают, пусть они сделают нас похожими на маленьких детей, которые доверяют себя Отцу милосердия, принимая Его невыразимый дар. Я преклоняюсь перед Тем, Кто есть Господь всего." Фарадей умер в 1867 году в своей резиденции на Хэмптон Корте. К этому моменту он был обладателем девяноста семи почетных титулов от Академий наук разных стран, причем ни одной не было получено за соавторство. Замечательно то, что не только Фарадей - ученый-мыслитель, но и другие передовые ученые, продолжившие его исследования, так же искренне веровали в одну и ту же весть о спасении. Кларк Максвелл, Лорд Кельвин и сэр Джон Амброз Флеминг - все они твердо держались таких же убеждений, и со смирением говорили о той великой перемене, которую они пережили в результате своего личного обращения к Богу.

ОСНОВАТЕЛЬ ПИЩЕВОЙ ИМПЕРИИ

Генри Хейнц В шести милях к востоку от Питсбурга, вверх по реке Аллегани, среди бесконечных прерий раскинулась маленькая деревушка Шарпсбург. Для восьмилетнего мальчика, родившегося там в середине девятнадцатого века, казалось, что в мире не существует ничего, кроме раскрашенных индейцев и высокой травы, в которой паслись бизоны. Конечно, он слышал и о других штатах Америки, об огромных заводах и сети железных дорог, связывающих страну, но он жил в местности, где почтовый дилижанс служил единственным средством сообщения с цивилизованным миром, и в деревне даже не было телеграфа. В таком мире рос Генри Хейнц, старший сын в семье немцев-иммигрантов. Жителям Шарпсбурга, изолированным от внешнего мира, требовалось поддерживать веселый дух и изобретательность, который восполнялся внутри их общины, насчитывающей несколько сотен жителей. Каждое утро Хейнц ходил по грязной деревенской дороге в школу, где дети всех возрастов обучались в одном классе, и учил их добросердечный, преданный своему делу лютеранский пастор. Вернувшись домой после школы, Генри, подобно Трояну, работал в запущенном огороде, с которого поступала основная провизия для пропитания семьи. Далее его обязанностью было продавать излишки с огорода жителям деревни. В детстве он вел спартанский образ жизни, и потому его воображение переносилось далеко за линию горизонта, -дальше и выше невиданных им чудес больших городов с растущей механизацией. Очень часто он размышлял об удивительной личности - Иисусе Христе, Который когда-то ходил по степям Востока, в стране верблюдов, пальмовых деревьев и римских солдат. Он относился к Нему так же, как и его мать и лютеранский пастор, а именно, считал Его Сыном Божьим, Господом славы. Молодой Хейнц понимал значение того события, когда Господь позволил, чтобы Его пригвоздили к деревянному кресту и Он умер мучительной смертью. "Мой грех был пригвожден на том кресте, -размышлял он. - Он был моим Спасителем, потому что умер вместо меня, и Господь возложил на Него беззакония всех нас!" Иисус Христос был для Генри Хейнца Господом неба и земли, присутствующим везде и повсюду, во всем их доме и в жизни и сердцах их родителей. Он был Господом, к Которому мог обращаться и с Кем мог разговаривать маленький Генри. Библия была основным учебником в школе, где обучался Генри, а в доме придерживались христианского образа жизни. Позднее Генри писал: "Христианский образ жизни в детстве оказал влияние на последующую жизнь, и с благодарностью вспоминаю все, чему учила меня мать. Многие ее высказывания до сих пор служат защитой моих мыслей и оказывают влияние на мои поступки." Генри был первенцем в семье Хейнц, и его родители лелеяли надежду, что он станет служителем церкви, но он был настолько успешным и незаменимым в трудах на приусадебном участке, а позднее и в семейном бизнесе, что родителям пришлось отказаться от своей мечты. Ему было всего лишь десять лет, когда он уже ежедневно умудрялся продавать среди односельчан целую тележку овощей с огорода, а в возрасте двенадцати лет он выращивал так много всего, что уже приходилось впрягать лошадь и продавать полную телегу. Уже в таком возрасте он мог очень быстро и по взрослому решать серьезные проблемы. Как-то река Аллегани вышла из берегов и смыла часть земель, принадлежащих их семье. Генри Хейнц запряг лошадь, поехал вниз по течению реки и навозил несколько тонн гравия, чтобы сделать насыпь на своем огороде, таким образом защитив его от наводнений. Таким образом, к удивлению своих родителей, ему удалось спасти оставшийся урожай. Когда он закончил школу, сад уже разросся до такой степени, что стал рыночным производителем и пришлось нанимать работников, чтобы его обработать. Далее Генри направил свои усилия на то, чтобы помочь отцу в его усилиях организовать дело по производству кирпичей. До самой смерти Генри не уставал восхищаться хорошо сделанными кирпичами и их ручным изготовлением. Стены всех его фабрик были выложены вручную, и на самой вершине своей пищевой индустрии в выдвижных ящиках его письменного стала хранились образцы кирпичей. В 1869 году, в возрасте двадцати пяти лет, он женился на Саре Янг, искренней христианке. Они продолжали служить Господу уже совместно. В этом же году была впервые зарегистрирована первая компания, носящая его имя. Он арендовал участок земли, две комнаты и потолок и организовал производство консервированного хрена. Свежий хрен было очень трудно обрабатывать. Мыть и тереть хрен было еще тяжелее, чем чистить лук. Но Генри Хейнц положил конец этой неприятной домашней обязанности, начав выпуск уже протертого хрена, исчисляемый в тысячах баночек. Изготовленный продукт стал сразу же пользоваться неизменным успехом. Фирма росла, а вместе с ней росли проблемы, и, тем не менее, Генри Хейнц находил время, чтобы руководить занятиями воскресной школы в поместной церкви. Он готовился к собраниям, проводил богослужения с детьми, учил и давал наставления с такой любовью, которую не могли забыть его ученики. В очень критические для своей фирмы финансовые моменты, когда все ресурсы вкладывались в развитие нового завода, он убеждал себя жертвовать на внутрицерковную работу. Церковь, которую посещал Хейнц, выстроила новое здание и должна была еще внести значительную сумму. На церковном совете, где присутствовал также и Генри, было предложено, чтобы каждый внес крупную сумму денег. Присутствующие добровольно вносили деньги, а внутри Хейнца происходила борьба. Он был самым молодым среди собравшихся, недавно женился, его бизнес требовал капиталовложений. Он не мог себе позволить просто так выбросить такую крупную сумму, но он вспомнил обещания, данные Господу - жертвовать добровольно и не уклоняться от обязанностей. Он отдал деньги, сказав членам своей семьи: "Если Господь желает, чтобы я так поступал, Он поможет мне выполнить мои обещания." В ранней юности он осознал, что на первом месте у него как христианина должны быть интересы дела Божьего. Шли годы и компании, производящей пищу, потребовалось 125 акров земли, была также необходимость расширить ассортимент выпускаемой продукции. Но беда была впереди. Компания срочно нуждалась в поставщиках, чтобы удовлетворить растущие потребности, и они предприняли попытку купить всю продукцию одной из ферм в штате Иллинойс. Пока овощи были хорошего качества, Хейнц соглашался покупать весь урожай. Все было хорошо, но в один год в США был небывалый урожай. Ферма поставила на фабрику Хейнца в Питсбурге удивительный урожай и потребовала оплаты. Партии огурцов каждый день прибывали на завод и требовалось ежедневно выплачивать 1200 долларов. А урожай продолжал и продолжал поступать. При обычных обстоятельствах Хейнц мог бы уведомить банк об оплате превышенных кредитов, но именно в тот момент вся страна находилась на грани экономической катастрофы, когда разорялись сотни банков и ликвидировались многие крупные предприятия. Было совершенно невозможно получить у кого бы то ни было кредит. Хейнц пустил в дело все имеющиеся средства и предпринял необходимые шаги, чтобы достать наличные деньги для оплаты непрекращающегося потока овощей. Какой-то период он справлялся с оплатой, но вскоре его ресурсы истощились и он написал своей матери: "Боюсь, что нам не удастся преодолеть всеобщую панику, и наша фирма окажется в числе тысяч других, которые ежедневно разоряются." Перед Рождеством фирма окончательно разорилась, и Хейнц остался без копейки в кармане. Но даже и при постигшей беде Генриху Хейнцу удалось сохранить веру и непоколебимую честность, и он выделялся среди всех в бурном море бизнеса. В той местности человека считали ненормальным, если он не пытался спасти свою шкуру любой ценой. Но Хейнц старался выполнить свои обязательства и поставил себе целью выяснить свои долги, возникшие в результате разорения фирмы, и расплатиться с ними, несмотря на тот факт, что суд освободил его от уплаты долгов как неплатежеспособного. В книге, озаглавленной "Книга нравственных обязательств", он перечислил всех, кому фирма должна была деньги. Поэтому, когда Хейнцу пришлось вновь налаживать бизнес с помощью капиталовложений родственников, его прежние кредиторы сделали все, чтобы помочь ему, так как уважали и целиком доверяли ему. Владелец его прежней земельной собственности предоставил ему новый долгосрочный заем - и делу был дан ход. И вновь повсюду можно было видеть невысокого Хейнца, излучающего энергию, и каждый на его примере мог видеть, как лучше организовать дело. Он ободрял своих сотрудников и вносил пометки в блокнот о внедрении новшеств. Прошло немного времени, и на прилавках магазинов появились маленькие бутылочки с надписью Pure Food Products, что означало начало новой замечательной страницы в деятельности фирмы. Хейнц был выдающимся руководителем, пользующимся настоящим уважением среди растущего числа сотрудников фирмы. Он был человеком действий, и, будучи некрупного телосложения, воплощал в себе выдержанный и энергичный характер. У него были огромные усы, а глаза постоянно излучали свет и источали энергию. Он не только учил, но всегда готов был разъяснить, показать и преподать убедительный урок обо всем, что знал сам. Он был настолько искренним в общении с людьми, что само его присутствие смягчало недовольных и ободряло удрученных. Идеи, линия поведения и методы продажи продукции были постоянной темой его разговоров, хотя он всего лишь на короткое время заглядывал в свой рабочий кабинет. Его ближайшие сотрудники не могли припомнить, чтобы он задерживался в своем кабинете более чем на двадцать минут. Он разрабатывал новые технологические процессы и рецептуру, включая методы продажи, и фирма быстро разрасталась. Требовались новые площади, воздвигались новые фабрики и увеличивался ассортимент продукции. И при этом придерживались "принципов Хейнца". Во всех помещениях фирмы должна была соблюдаться идеальная чистота. Закупка сырья и методы продажи должны быть абсолютно открытыми и честными. Компания Хейнца была первой среди всех американских компаний, которая заботилась о благосостоянии своих работников. Основатель компании настоятельно требовал, чтобы для работников были организованы столовые, раздевалки, туалетные комнаты, гимнастические залы, плавательные бассейны, чтобы они обеспечивались униформой и им оказывалась бесплатная медицинская и стоматологическая помощь, а также выплачивалась пожизненная страховка и предоставлялись возможности для дальнейшего образования. В результате проводимых мероприятий работники почти не увольнялись с пищевой империи Хейнца в Питсбурге. Сам Хейнц оставался непосредственным организатором всех мероприятий и являл собою, по словам одного из своих управляющих, образец душевного спокойствия. В возрасте сорока двух лет он являлся главой известной всей стране компании, и тогда-то в нем заговорила давно живущая страсть к путешествиям. Он давно стремился в Европу. Англия была для него страной многих духовных чудес, Германия же - страной его предков. В добавок к этому в нем жило сильное желание самому представить продукцию своей фирмы в наиболее знаменитый продовольственный магазин Фортнума и Мэйсона на улице Пикадилли в Лондоне. В1886 году Хейнц в сопровождении своей жены и четырех детей отплыл на пароходе в Ливерпуль. Его записная книжка, с которой он никогда не расставался, подробно описывала все, что попадалось ему на глаза. Размер корабля, его возраст, скорость, грузовместимость, состав команды, историческая справка о нем, мощность в лошадиных силах и находившееся на корабле оборудование - все было описано должным образом. Мало что могло ускользнуть от орлиного взгляда и мальчишеской любознательности этого строителя и мечтателя. Когда Хейнц сошел на берег, он с той же тщательностью осматривал Ливерпуль. С помощью металлической рулетки, всегда бывшей при нем, он делал замеры новых для него дверных проемов, образцов кирпичей и всевозможных архитектурных новшеств. Все это было тщательно вымерено и записано. Но наиболее выдающиеся заметки во время его путешествий относятся к тому, что интересовало его в духовном наследии "маленькой старой Англии". Проезжая Бедфорд, он оставил "Заметки о Буньяне и его книге "Путешествие пилигрима". В Лондоне его любимый день недели был описан со всею подробностью: "Наступило воскресенье. Мы поехали в самую известную методистскую церковь, основанную Джоном Уэсли в 1778 году." Он оставил теплые отзывы о Джоне Чарльзе Уэсли и с большим энтузиазмом повествовал о ранней истории методистской церкви. Он посетил также могилы Буньяна, Кромвеля и Исаака Уоттса, расположенные через дорогу от церкви на Бунхильских полях. Имена этих мужей были для него очень дороги. Днем по воскресеньям он посещал занятия воскресной школы, сравнивая занятия со своей воскресной школой в Питсбурге. А по вечерам он посещал переполненную церковь Метрополитен Табернакл, чтобы послушать проповеди Чарльза Сперджена - "самого скромного и простого человека из всех великих людей, с которыми мне доводилось встречаться" Магазин Фортнума и Мэйсона, который был поставщиком провизии для королевского двора, был заманчив для Хейнца, прирожденного азартного коммивояжера. Однажды утром он вооружился пятью чемоданами своей продукции, нанял извозчика и поехал покорять знаменитый магазин. Со шляпой в руке он попросил одного из сотрудников уделить ему внимание. Сотрудник магазина внимательно и пристально разглядывал невысокого, но властного американца с искрящимися глазами и большими усами, пока тот представлял себя и демонстрировал свои деликатесы из Питсбурга. Разрекламировав свою продукцию, Хейнц сделал паузу, готовый выслушать возражения сотрудника. Но, несколько разочарованный, так как он любил сражаться, услышал тихий голос: "Г-н Хейнц, мы возьмем всю вашу продукцию." Итак, продукция фирмы Хейнца появилась на английском рынке. Спустя несколько лет после первого посещения Англии, в Лондоне было открыто отделение фирмы с небольшим складом возле Лондонской башни. Почти сто лет все продукты фирмы выпускались с пометкой "57 видов", что для фирмы символизировало наиболее успешный и памятный девиз в сфере торговли. Знаменитая цифра была придумана самим Хейнцем. Однажды, путешествуя по железной дороге в Нью-Йорк, он обратил внимание на рекламу одной фирмы, выпускающей "21 модель" обуви. Размышляя над рекламой, он подумал о разнообразии выпускаемой им продукции, и так родилось число "57". На протяжении всей своей жизни он активно участвовал в служении церкви, являясь директором воскресной школы и оказывая финансовую поддержку различным церквям в организации воскресных школ. В течение 25 лет он созидал и возглавлял работу по организации воскресных школ, а также участвовал в различных кампаниях, проводимых для посещения неверующих по месту жительства и приглашения их в церковь. В одной из проводимых в Питсбурге кампаний были обучены около 2 000 человек, которые посетили свыше 83 тысяч домов. Он жертвовал средства на организацию воскресных школ в Японии. В 1918 году он возглавил делегацию из двадцати девяти пасторов и бизнесменов, которые посетили семьдесят городов Японии, Кореи и Китая. Он всегда сам охотно посещал другие церкви и обращался к верующим, подчеркивая необходимость нести благую весть подрастающему поколению через служение воскресных школ и организацию классов по изучению Библии для молодежи. Перед смертью в 1919 году на фирме Хейнца работало 6 523 человека, было в действии 26 заводов, открыто 26 офисов и других фирм. Фирме принадлежало 100 000 акров земли. Когда в печати был опубликован некролог по случаю его смерти, в нем справедливо отмечалась последовательность интересов в его жизни: "Генри Хейнц - верующий, филантроп, предприниматель..." "Религия была служением его жизни," - говорил о нем декан питсбургского университета. И Генри Хейнц ясно заявил о том, что он подразумевает под религией, когда писал свое завещание: "Ожидая того момента, когда закончится моя земная карьера, я хочу начать свое завещание с исповедания своей веры в Иисуса Христа как личного Спасителя, что являлось основой моей жизни."

ПУТЬ ЖИЗНИ КОМПОЗИТОРА

Феликс Мендельсон Четырнадцатилетний Моисей Мендельсон прибыл в Берлин в очень плачевном состоянии. Он был изнурен долгим путешествием и покрыт пылью с головы до ног. Тощий и неуклюжий на вид, он к тому же носил на себе особое клеймо, каким на то время обозначали евреев. Он пришел один и стоял перед стражей у главных городских ворот, желая, чтобы его пропустили в город. Когда его спросили, для чего он пришел, он, заикаясь, попытался произнести единственное известное ему слово на немецком языке: "Lernen" - учиться. Стража отослала его к воротам, через которые впускали скот, так как евреям запрещалось пользоваться главным входом, и в книге регистрации тех дней сохранилась запись: "Сегодня через ворота пропустили шесть волов, семь свиней, одного еврея." Это произошло в 1743 году. Прошло шесть лет - и смуглый маленький горбун стал самым дерзким писателем и философом в Берлине. К 1767 году он так хорошо овладел немецким языком, что мог уже не просто произнести единственное известное ему слово, а напечатал множество популярных книг. Моисей был творческим писателем и гениальным мыслителем с неукротимым характером. Авраам, его старший сын из восьми детей, был совершенно иного склада. Он был высокого роста, красивый, несколько медлительный в движениях, и сумел организовать огромный банк, имея небольшой капитал. Богатый, степенный и консервативный во взглядах, он никогда ни с кем не ссорился и хранил банковские вклады с непоколебимой надежностью. Но та искра огня, которую зажег Моисей Мендельсон, поднявшись из нищеты, принесла славу его внуку. Феликс Мендельсон родился в 1809 году, в год смерти Гайдна и за год до рождения Шопена. Богатство и роскошь окружали Мендельсона со дня его рождения, чего были лишены многие композиторы. Одно лишь омрачало его судьбу - он родился евреем. Этот факт многие годы очень беспокоил его отца, так как по закону государство при желании могло бы в одну ночь лишить его всего капитала и имущества. Как еврей, проживающий в Берлине, он считался бесправным. Естественно, что Авраам Мендельсон всячески скрывал свое богатство и хранил свое сокровище в стенах простого дома. Он очень беспокоился за судьбу своих детей. Почему они должны были сносить насмешки и презрение со стороны берлинцев-антисемитов тех дней? Авраам Мендельсон не был приверженцем иудаизма, так как не верил, что Бог сверхъестественным образом имел дело с евреями, как об этом повествует Библия. Поэтому он был потрясен доводами своего брата, который заявил: "Человек может сохранить верность угнетаемой и преследуемой религии и сносить пожизненные преследования своих детей до тех пор, пока считает, что она служит единственным путем спасения. Но как только он перестает в это верить, он считает для себя варварством придерживаться ее." Как-то в детстве Феликс вернулся вечером домой из певческой школы, горько плача. Подбежав к отцу, он рассказал, как дети насмехались над ним, когда они исполняли песнопения "Страсти по Св. Матфею". Они кричали: "Посмотрите на этого еврейского мальчика, поющего Христу!" Услышав все это, отец тут же принял решение. На следующий же день он повел своих детей в лютеранскую церковь, где с помощью нескольких капель воды их окрестили в христианскую веру, признаваемую государством. Родители прибегли к защитной мантии христианства, через какое-то время заявив о формальном членстве в церкви. Принятие христианства богатым банкиром было чисто номинальным актом, о чем свидетельствуют его письма к дочери. "Существует ли Бог? - спрашивал он. - Живем ли мы? Если да, то где и как? Я не знаю ответа ни на один этот вопрос, и поэтому и тебя никогда не учил ничему, касающемуся этих вопросов." Поэтому хотя дети Мендельсона и числились христианами, но никаких христианских убеждений у них не было. Принятое семьей протестантское вероисповедание осталось для них безжизненной, хотя и популярной, формой религии и привело к тому, что многие члены семьи навсегда отвергли ее. Музыка значила для Мендельсона намного больше. Она завоевала его сердце, когда ему было всего лишь шесть лет, а в девять лет он уже мог давать публичные фортепьянные концерты. В десять лет он начал сам сочинять музыку и за восемнадцать месяцев написал около пятидесяти сочинений. Самым замечательным событием его юности было выступление перед знатоками музыки Германии, которые дали его игре самую высокую оценку. Мендельсону было тогда двенадцать лет. Его учитель, известный музыкант Зельцер, организовал для него выступление перед министром государства Гете и некоторыми знаменитыми музыкантами. Перед тем, как Мендельсон вошел в богато обставленную гостиную Гете, Зельцер самым серьезным образом обратился к собравшимся именитым музыкантам с речью: "Я вошел первым, чтобы попросить вашей благосклонности. Сейчас вы встретитесь с двенадцатилетнем пианистом, игра которого поразит вас, а его композиторские способности удивят вас вдвойне. Если вы захотите польстить ему, пожалуйста, сделайте это умеренно, в тональности До-мажор, самой бесцветной тональности. До сего дня мне удалось сохранить его от тщеславия." Феликс вошел в комнату. Он был хрупкого телосложения с длинными черными волосами и на вид был младше своих лет. Как только он начал играть, его слушатели выпрямились и застыли в креслах. Сосредоточенное внимание смешалось у них с чувством изумления. В этот же день Феликс выступал перед еще большей аудиторией, состоявшей из знаменитых музыкантов. Один из присутствующих музыкантов поделился впечатлениями: "Нежная мелодия преобразилась в волнующий напев, который он сыграл сначала на басах, затем продолжил сопрановым голосом, вплетая прекрасные диссонансы и создавая бурную фантазию, похожую на огненный поток... Все собравшиеся были поражены словно громом... Маленькие руки мальчика производили обилие звуков, создавали труднейшие их сочетания; пассажи громыхали и падали вниз, как жемчужные россыпи!" Прекрасные способности и мастерство юного Мендельсона были настолько очевидны, что знаменитый пианист Мошель записал в своем дневнике: "Феликс - чудо. Одаренные дети просто ничто в сравнении с ним! Этот мальчик уже зрелый исполнитель." Феликсу было шестнадцать лет, когда его отец решил купить один из самых красивых особняков в Берлине, который утопал в зелени роскошных лужаек и садов. Здесь дружелюбный, энергичный гений проводил время в окружении многих друзей из самых богатых семей города. Они вместе читали Шекспира, который только что стал доступен читателям в Германии, молодежь организовала хор и оркестр и избрала местом своих развлечений особняк Мендельсона. Здесь перед ними открывались большие возможности, они могли развивать свой художественный вкус, общаться, беседовать, спорить и шутить с потомками лучших семей Пруссии. Такая обстановка как нельзя лучше содействовала творческому развитию начинающего композитора. Именно среди роскошных садов в стенах величавого особняка жарким августовским вечером у Мендельсона зародилось первое его музыкальное произведение, имевшее большой успех. Он сидел один. Легкий летний ветерок разносил благоухание цветущих кустов в теплом ночном воздухе, стремительно порхали светлячки, и в его душе родилась мелодия, которую он назвал "Сон в летнюю ночь". Он вспоминал: "В ту ночь я открыл для себя Шекспира." Но чуткая душа Мендельсона искренне желала для себя еще одной встречи. Он, как и все его молодые богатые друзья, жил настоящим. Они процветали, льстили друг другу, гордились, проводили время в развлечениях, надеждах и стремлениях к лучшему. Но какая цель была за всем этим? Его семья перешла из иудейства в христианство, но ни его отец, ни мать не верили в новую веру больше, чем в старую. Даже различные знаменитые богословы, посещавшие их семью с тем, чтобы поразвлечься с отцом, казалось, были более заинтересованы в том, чтобы опровергнуть христианство, а не утвердить в следовании по этому пути. В Германии тогда было модным высмеивать богодухновенность и авторитет Библии. Может быть, ответ был в католической вере? Как только у Феликса появилась возможность во время обучения в берлинском университете, он решил ознакомиться с верованиями Рима. Но прежде чем начать исследования, он познакомился с музыкой Баха. Звуки музыки Баха, великого протестантского композитора предыдущего столетия, долго звучал в ушах музыканта. Один из друзей Мендельсона упомянул, что музыка Баха сухая и механическая, и Феликсу пришлось организовать хор из шестнадцати голосов, чтобы доказать ему обратное. У него появилось благоговейное отношение к "Страстям по Матфею", и ему очень хотелось, чтобы это произведение было исполнено в Берлине. В 1829 году отмечался столетний юбилей со дня написания этого произведения, и появилась прекрасная возможность исполнить его. По такому поводу с помощью своего друга, певца Эдварда Девриена, Феликс создал оркестр и хор из 400 певцов. Когда наступил день исполнения и дирижировал Феликс, то исполнение было встречено бурными аплодисментами со стороны берлинской публики. Мендельсон же прочувствовал произведение не просто с музыкальной и драматической точки зрения. В нем появилось глубокое преклонение перед самой духовной сутью этих "Страстей", что и привело его к вере в страдания и смерть Христа как искупительную жертву за грехи человека. Он твердо поверил в богодухновенность и непогрешимость Слова Божьего. Известно, что среди всех друзей Феликса по университету был только один, который разделял его взгляды. Этот молодой человек обучался в Берлине на пастора лютеранской церкви. Кроме встреч и разговоров со своим другом, Мендельсону, в его поисках истины, могли помочь только Библия и Бах. Он искал смысла жизни на том пути, который высмеивали его семья и друзья. Сразу после триумфального исполнения "Страстей по Матфею", Феликс впервые посетил Лондон, который он описал, как "самый величайший и наиболее запутанный исполин на земле. Все крутилось и вертелось вокруг меня, неся меня в водовороте". Он посетил Уэльс и Шотландию, где выступал на публике и где хорошо известный случай в Фингал Кейв послужил к зарождению Гебридской увертюры. По возвращении домой ему было предложено сочинить что-либо к празднованию трехсотлетней годовщины Аугсбургского вероисповедания Лютеранской церкви. Это предложение пришлось ему по душе, и он начал изучать жизнь Лютера. Он был глубоко потрясен, читая о духовных исканиях реформатора. Искание правды и принятия Богом у Лютера было еще более настойчивым, чем у него самого. Неудачная попытка Лютера найти Бога в стенах монастыря, его открытие того, что Бог открывает Себя сокрушенным сердцам чрез веру во Христа, драматическое переживание Лютера при обращении его к Богу и его высокие достижения, сделанные при содействии Божьем - все это глубоко запало в душу Мендельсона. Его переживания нашли отражение в симфонии Реформации, в самой сильной части которой содержится парафраз гимна Мартина Лютера "Твердыня наша вечный Бог". Позднее он всегда имел при себе копию гимна Лютера, что служило ему духовной помощью и ободрением. Когда Лютер в двадцать один год приехал в Рим, он приехал не в поисках истины. Он уже пришел к пониманию того, что католицизм является лжерелигией, не имеющей под собой библейского основания. Его интересовало музыкальное служение в католической церкви, но он категорически отвергал канты, говоря: "Поистине, в Библии нет основания для столь монотонного песнопения. Все в ней свежо и истинно, и способ выражения в ней настолько хорош и оригинален, насколько только возможно." Во время поездки Мендельсона в Италию он встречался там с Берлиозом, который записал в дневнике впечатления от этих встреч: "Я глубоко убежден, что М. является одним из величайших умов нашего столетия... Он принадлежит к тем искренним душам, которых так редко можно встретить. Он искренне верит в учение лютеранской церкви, и я несколько раз приводил его в возмущение тем, что смеялся над Библией." Реакция Феликса на бесчисленное множество священников, суеверие и религиозную пышность и ритуалы в Риме заставили его стремиться на родину, и он записал: "Благодарение Богу, что столь высоко восхваляемое средневековье позади и никогда не вернется." Мендельсон был очень противоречивым человеком. Красота природы вызывала в нем романтическое настроение, окружение друзей способствовало проявлению юмора, удары жизни содействовали возрастанию в нем настойчивости, которую он унаследовал от своего отца, а горе и тоска вызывали в нем мрачную и продолжительную депрессию. Ему были чужды поверхностность и бегство от проблем жизни. Например, в канун Нового года он еще раз пересматривал свои неудачи и проступки. В этот период он искал прощения у всемогущего Бога, иначе не имело смысла приносить обеты и исполняться благими намерениями. "Люди встречаются друг с другом и бездумно, шутя, желают друг другу счастья, таким образом желая избавиться от тоски, смеясь и выпивая, и не могут достичь цели....Я нашел, что все это не приносит результата. Предновогодние дни - это дни искупления, и каждый человек должен провести их наедине с собой." С появлением Итальянской симфонии слава Мендельсона еще более возросла, и он поднимался все выше и выше, испытывая творческое удовлетворение и успех. Но внезапно для него наступили дни горького разочарования в жизни, когда престижная музыкальная академия в Берлине отказала ему в назначении на должность нового директора. Невзирая на искания Бога, Мендельсону стало ясно, что в этом мире он еще держится за очень многое, и ему слишком трудно перенести такой удар по своему самолюбию. Он покидал город своего детства подобно подстреленному оленю и принял назначение на должность генерального директора музыкального театра в Дюссельдорфе, став непосредственным участником его жизни. Все эти обстоятельства послужили во благо его души. Его отвергли в Берлине, и он извлек из этого урок - не собирать сокровище на земле, а его работа в театре открыла ему глаза на то растление и разложение, которые способствуют приобретению этих сокровищ на земле. Работая в театре, он открыл для себя, насколько люди там неискренние и нравственно разложившиеся, его это очень угнетало, и он старался бороться с этим. Духовный опыт Мендельсона нельзя сравнить с драматическим обращением апостола Павла, которого осиял небесный свет - и он ослеп, но он сделал для себя то же открытие - христианином является человек, который пережил обращение и стал новой тварью во Христе. "Прежнее прошло," - говорит Павел, а с ним ушли и старые побуждения и желания. В этом Феликс мог сравнить себя с Павлом. И потому неудивительно, что первым его хоровым произведением был "Св.Павел", и один из его ближайших друзей отметил: "Не мы выбираем тему, а тема - нас." Когда Мендельсон начал работать над "Св.Павлом", он недолго раздумывал над тем, кого бы ему избрать в качестве сотрудника и советника для написания текста. Его выбор пал на своего старого доверенного друга, когда-то бывшего студента богословского факультета, а теперь пастора лютеранской церкви. Вначале пастор не соглашался на эту новую роль, говоря: "Господь по Своей великой милости поручил мне дело проповеди. Я думаю, что я не гожусь для того дела, о котором ты меня просишь." Но Феликс хотел, чтобы его советником был человек, который верил чистому, неповрежденному Евангелию и богодухновенности Св.Писания. Таким был его друг. Когда умер его отец, Мендельсон, как никогда прежде, отождествил себя со словами ап.Павла. Его последняя опора рухнула, и оставила ему надежду более постигать ту новую жизнь, которую Бог дал ему - жизнь человека, пережившего обращение. В течение нескольких недель он углубленно изучал труды Павла. Повсюду его можно было видеть с Библией и томиком истории ранней церкви в руках. Ему было двадцать семь лет, когда был впервые исполнен "Св.Павел". Труд над этим произведением отражал усилия искреннего верующего донести весть о Боге и прославить Его самой манерой изложения. Мендельсон считал, например, что человек не должен исполнять своим голосом голос Христа, так как это является нарушением второй заповеди. И он избрал хор из женских голосов, чтобы уйти как можно дальше от этой ошибки. Публика, привыкшая думать о Мендельсоне как о романтической фигуре, с энтузиазмом отреагировала, когда он в возрасте двадцати восьми лет женился на Цецилии Жанрено, семнадцатилетней прекрасной и застенчивой девушке. Цецилия была дочерью пастора и разделяла христианские взгляды Феликса, и их брак стал известен как один из самых счастливых браков века. Почему в этот период своей жизни он начал писать музыку на слова 41 псалма - "Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже"? Может быть, потому, что блистательный круг его молодых друзей, центром которого он являлся, презирал его религиозные убеждения и высмеивал его очевидную любовь к Спасителю? "Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда говорили мне всякий день: "Где Бог твой?" Мендельсон убедился, что человек может быть одиноким в этом людном мире. Точно так же, как он, подобно ап.Павлу, пережил опыт обращения, он начал понимать путь пророка Илии, отвергнутого всеми, и эту тему он избрал для своей последующей работы. В своем письме к другу он назвал пророка Илию "сильным, ревностным, сердитым и мрачным по отношению к оппозиции, массам, а в действительности и ко всему миру". Когда Фредерик Вильгельм IV вступил на престол Пруссии, в числе своих первых мероприятий он предпринял действия по организации Национальной академии искусств и убедил Феликса Мендельсона стать в нем директором Музыки. Именно для получения этой должности его пригласили на прием к королеве Виктории и принцу Альберту в Букингемский дворец. Принц особенно пожелал, чтобы он попробовал недавно установленный во дворце новый орган. Мендельсон проигрывал на нем отрывки из "Св.Павла" и, к своему удивлению, обнаружил, что королева и принц подпевают ему. Они провели за игрой и пением дольше предполагаемого времени, и на прощанье королева подарила композитору один из своих перстней в знак признательности и любви. Прежде чем была завершена работа Мендельсона над "Илией", он написал еще несколько духовных сочинений и псалмов, включая всемирно известный "Гимн хвалы" и английский гимн "Услышь мою молитву". Когда появился "Илия",то он произвел громадное драматическое впечатление на многих. Но не все были довольны. Мендельсон подвергся тяжелым нападкам за свои верования в авторитет Библии и ее историческую точность. Как он, так и его помощник-пастор были выставлены на осмеяние за то, что полностью игнорировали взгляды либеральных богословов. Некоторые критики охарактеризовали произведение как "слабую помесь религиозной фантазии и ханжескую набожность пастора." Мендельсон стремился через свое хоральное произведение выразить библейский взгляд на мир. Когда во время своего десятого и последнего посещения Англии сэр Юлий Бенедикт спросил его, какой отрывок из Ветхого Завета он ценит более всего, Мендельсон открыл Библию и прочитал: "Суета сует, все суета. Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? ...Все вещи в труде; не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это уже было в веках, бывших прежде нас." И со вздохом композитор добавил: "Кто бы мог переложить это на музыку?" Во время своего последнего посещения Англии композитор, по личной просьбе королевы Виктории, дирижировал исполнением "Илии" в Лондоне. В конце выступления принц Альберт передал ему программу, на которой было написано: "Благородному художнику, который, несмотря на окружение почитателей Ваала обесцененного искусства, оказался благодаря своему гению и умению, в состоянии сохранить верность служения истинного искусства Великому Творцу, подобно еще одному Илии. Тому, Кто открывает нам единство Своего познания через всю тайну творения... с благодарной памятью подписано Альбертом." Столь высокая королевская оценка была написана в мае 1847 года, когда Мендельсону было тридцать восемь лет. Спустя шесть месяцев великий композитор скончался в Лейпциге в расцвете сил после внезапной болезни, как и было им самим предсказано.

"ЛОРД АПОСТОЛ"

Лорд Редсток Сегодня в бывшем Советском Союзе можно найти подтверждение величайшему свидетельству о действующей силе христианского обращения и силе проповеди благой вести - сотни христианских церквей выстояли в годы жестоких репрессий, направленных на искоренение веры в Бога, и даже умножились при этом числом. Преследования не утихали вплоть до 1987 года. А в первой половине девятнадцатого столетия свет библейского христианства почти погас на огромных просторах России. Русская православная церковь проповедовала религию страха, суеверия и обрядов. Духовное начало и любовь к Богу, которые были проявлены в начале прошлого столетия, когда сам царь исповедовал обращение ко Христу, исчезли из религиозной жизни. И вот, в 1870 году в России вновь вспыхнуло пламя истинного библейского христианства. Как оно зажглось? Очень большое участие в этом принял не церковный служитель или священник, и даже не русский по происхождению, а выдающийся английский пэр, который посвятил свою жизнь распространению христианской веры. Это был лорд Редсток, который родился в 1833 году и носил имя Хон Гренвилл Уолдгрейв. Его род восходил к потомкам Вильгельма Завоевателя. Дед и отец были адмиралами с крутым и пылким нравом, и казалось, что молодой Гренвилл пойдет по их стопам. Он был коренастым, порывистым мальчиком, который мечтал, что когда-нибудь со временем достигнет положения и славы. Несмотря на то, что отец и мать говорили ему о необходимости искания общения с Богом, будущий пэр отбросил все подобные советы и сказал сам себе: "Религия может быть только добавлением к земным благам." Окончив школу в Хэрроу, он поступил в Беллиол Колледж в Оксфорде, где вел образ жизни типичного интересного молодого человека девятнадцатого столетия из состоятельной семьи высшего сословия. Затем, после получения ученой степени по юриспруденции и науке, его отправили в звании офицера на место боевых действий для участия в Крымской войне. Пока он добирался к линии фронта, война закончилась, и он прибыл на заброшенные поля сражений как раз для того, чтобы прочувствовать всю заброшенность, страдания и запущенность, переполнявшие зараженные болезнями окопы. Здесь, пока Флоренс Найтингейл тяжко трудилась, выхаживая больных, Гренвилл Уолдгрейв пережил начало драматической встречи с живым Богом. Оно произошло в тот момент, когда молодой человек знатного происхождения, охваченный страхом, начал испытывать приступы тошноты, лихорадки и слабости. Он понимал, что это значило. Он попал в когти Крымских событий и был приговорен врачами к смерти. "Наступил мой час, - думал он, - а я не готов." Отвергнув мольбы своей матери о том, чтобы искать Бога, он сделал своей опорой Хэрроу и Оксфорд, чтобы достичь успеха и личных удовольствий. А теперь ему надо будет дать Богу отчет за все. Здоровье, разум и силы, дарованные ему в жизни, все должно быть посвящено Богу. Как он предстанет пред Ним? И вот, лежа на смертном одре, Уолдгрейв обратил свое сердце и душу ко Христу и умолял Его о прощении. И когда, ко всеобщему удивлению, он начал поправляться, то не забыл своей молитвы. Он стал уже совершенно новым человеком. В новом состоянии разума Хон Гренвилл Уолдгрейв вернулся в Лондон и попал в совершенно другую атмосферу. Сначала он не видел ничего плохого в том, что проводил свое время в бесконечных балах, обедах и развлечениях своего круга. Но на одном из вечеров знаменитый адвокат, который также был христианином, отвел его в сторону и спросил в упор: "Что вы делаете для того, чтобы служить вашему новому Господину и Хозяину?" С некоторой неохотой, под большим внутренним принуждением, Уолдгрейв начал посещать больных в одной из больниц и читать им из Слова Божья. В числе первых он посетил одного испанца, страдающего раком в тяжелой форме и ожесточившегося до такой степени, что возненавидел всех людей. Сидя у постели больного каждый день и читая ему отрывки из Писания, он наблюдал, как под влиянием прочитанного постепенно размягчалось сердце больного и как он менялся слушая благую весть о прощении грехов и примирении с Богом. Когда Уолдгрейву исполнилось двадцать три года, он стал лордом Редстоком, а через два года женился и поселился в Саутхемптоне, в большом особняке, окруженном деревьями. "Они оба много бывали в обществе, - писала леди Бакстон, - где он всегда старался совершать труд своего Господа самым тихим и ненавязчивым образом. Я часто посещала их дом в Лондоне, где лорд и леди Редсток устраивали занятия по изучению Библии." Лорду Редстоку оставалось сделать еще один серьезный шаг, прежде чем он определил для себя цель жизни. В двадцать шесть лет в его распоряжение был предоставлен батальон пехоты, состоявшей из добровольцев. Он сам их собирал, учил и командовал ими, и "батальон лорда Редстока" стал одним из самых знаменитых лондонских полков. Они регулярно проводили парады в Гайд-парке под предводительством Редстока, восседавшем на своем сером коне. Лондонцев привлекало нарядное разноцветное обмундирование, стоимость которого оплачивалась лично Редстоком. Затем его вдруг озарила мысль, что все его средства, как христианина, должны находиться в полном распоряжение Господа. На лорда большое впечатление произвела вера Хадсона Тейлора, великого миссионера в Китае, который совершал такие великие дела, и при этом ему так мало помогали состоятельные соотечественники-христиане на родине. И он критически посмотрел на самого себя. Английский пэр в возрасте тридцати трех лет проводил жизнь в роскоши и тратил большое количество своих средств на увеличение благосостояния и на знаки принадлежности к высшему сословию. Наедине, в общении с Господом, Редсток отказался от своего военного "идола" и дал обет целиком посвятить себя на служение Христу. Освободившись от службы в армии, он целиком посвятил себя на христианский труд. Он перечислял крупные суммы на служение Тейлора, стал оказывать помощь сиротским приютам и иммиграционным службам, и начал выступать с проповедью на специальных собраниях миссии, организованных по всей стране. Лондонское общество повернулось к нему спиной, так как он открыто заявил, что их религия лицемерна, под внешней вежливостью скрываются зависть и злословие, а в развлечениях и удовольствиях они пытаются заглушить совесть. Леди Бакстон поясняет: "Он действительно жил так, как проповедовал... Я была свидетелем того, как они, жертвуя средства, постепенно расставались с дорогими украшениями, китайским фарфором и экипажами." Теперь, не ведая того, Редсток был готов сеять первые семена обновленных христианских традиций на русской земле. Это произошло, когда он поехал открывать собрания миссии, проводимые на юго-западе Англии. Каждый вечер огромный общественный зал в городе, где проводились заседания миссии, был набит до отказа тысячами заинтересованных лиц. Он проповедовал о Христе Спасителе, убеждая своих слушателей покаяться в грехах и придти к познанию Его. В один из вечеров знаменитый немецкий врач д-р Бедекер пережил драматическое обращение к Богу после слушания проповеди лорда Редстока. Позднее он вспоминал: "Я пришел на собрание гордым немецким атеистом, а вышел оттуда кротким уверовавшим учеником Господа Иисуса Христа." Именно д-р Бедекер через восемь лет поехал миссионером в Россию. Несмотря на то, что у него было одно легкое, искривление позвоночника, причинявшее ему страдания, и слабое сердце, он в течение тридцати двух лет совершал служение по разным городам, посещая тюрьмы в каждом городе и поселения осужденных на огромных просторах России. Тысячи христиан многих поколений в буквальном смысле слова должны быть благодарны д-ру Бедекеру за личное познание Господа. Его труд был общепризнан в России и нашел отражение в книгах многих русских писателей, включая Толстого. Миссионерские путешествия лорда Редстока начались, когда ему было тридцать четыре года. Он посетил Голландию, где на его выступления собирались огромные толпы людей, включая представителей высшего сословия. Затем он посетил Париж, центр процветающей французской империи, и там его ожидал самый горячий прием. Однако, куда бы он не приезжал, он чувствовал непреодолимое желание посетить Россию. Прошло немного времени - и такая возможность представилась, когда он получил приглашение от русской княгини. В 1873 году лорд Редсток приехал в величественный Санкт-Петербург, где была собрана вся русская знать. Княгиня Екатерина Голицына (внучка того самого человека, который подтолкнул царя Александра искать Христа), написала свои воспоминания о приезде Редстока. "Волею Небес все двери были распахнуты пред ним - залы, церкви и частные дома, толпы народа заполняли помещения, чтобы услышать благую весть. Как раз через неделю после совершения церковных обрядов, я поехала посетить мою кузину, княгиню Ливен. Там я встретилась с лордом Редстоком, который только что приехал в С.-Петербург." В то время княгиня Екатерина находила большое удовольствие в пышном служении и великолепии обрядов русской православной церкви, и она поделились с английским пэром чувствами, которые они вызывали в ней. Но Редсток не захотел оставить ее под впечатлением поверхностных эмоций от пустых церемоний. Он хотел, чтобы она пришла к познанию Христа, и рассказал ей, как она должна искать Его. Княгиня Екатерина оказалась в затруднительном положении. Неужели она поклонялась всю свою жизнь пустой тени? Неужели можно действительно познать Бога? Она стала посещать каждое собрание с участием Редстока. "Через какое-то время после благословенной проповеди я осталась для личной беседы и склонилась на коленях в молитве пред Тем, Кто стал моим Спасителем навеки." В Санкт-Петербурге княгиня Наталия Ливен последовала примеру своей кузины и пришла ко Христу за прощением грехов, пережив истинное обращение. Целыми днями Редсток посещал экстравагантные гостиные петербургской знати, убеждая их владельцев в необходимости увидеть свою нужду во Христе. Каждый вечер он проповедывал через переводчика в переполненных залах. Он общался со знатью на французском языке, на котором разговаривало высшее общество в России. Почти одновременно со всеми этими событиями одна из модных петербургских газет выступила с протестом в связи с бурным распространением евангельского протестантизма. В статье под заголовком "Новый апостол в высшем обществе" описывалось, как много последователей появилось у лорда Редстока и с горечью отмечалось, что дамы царской крови присылали ему бесчисленное множество приглашений с тем, чтобы собрания проводились в их домах. Сам Редсток изумлялся, видя огромный успех своего труда. "Когда я начинал, - говорил он, - некоторые мои русские друзья считали, что мне не следует сюда приезжать. Но я оказался в состоянии проводить шесть-семь собраний в неделю, хотя большая часть времени уходила на посещения и личные беседы (от восьми до четырнадцати часов ежедневно)." Князь Мещерский, знаменитый русский сатирик, написал пародийный роман под заглавием "Лорд Апостол", в котором высмеивал все движение. Но многие люди находили для себя в проповедях Редстока преобразующую силу и мир, и на этом фоне роман Мещерского казался едким и неуместным. Однажды вечером на собрании Редстока присутствовал человек, внешность которого свидетельствовала о его высоком положении, а необычайно густые черные усы придавали ему еще большую внушительность. Это был полковник Пашков, один из самых богатых офицеров в России и наиболее популярный член петербургского общества. Ему принадлежал величественный дворец в самом центре города, в котором были собраны самые ценные произведения искусства в стране. (После революции этот дом был отдан под посольство Франции). Слушая проповеди лорда Редстока, полковник Пашков увидел отчаянное состояние своей души и начал сознавать бремя вины своей греховной жизни. Под влиянием осознания своей греховности, он переосмыслил значение смерти Христа на Голгофском кресте и принял истину всем сердцем, что дало ему начало новой жизни. Словно дитя, он склонился на коленях пред Господом с искренним раскаянием и поднялся с колен с уверенностью, что Господь коснулся его сердца и изменил жизнь. Известие о его обращении потрясло страну. Часть своих доходов из огромных владений и медных рудников на Урале он употребил на распространение Слова Божьего на территории всей страны. Затем он открыл двери своего дворца для совершения христианского служения, и его огромные, обитые малиновым бархатом, бальные залы стали местом собраний для многих русских людей, которые совместно изучали Библию и проводили миссионерские собрания. А тем временем служение лорда Редстока проникало в русские правящие круги. Недалеко от полковника Пашкова жил граф Бобринский, бывший начальник штаба армии, человек высокого интеллекта. Он занимал в правительстве пост министра внутренних дел. Он был специалистом по немецкой философии и имел огромную библиотеку. Правила этикета требовали, чтобы граф присутствовал на званном обеде, который его жена давала в честь лорда Редстока. Когда трапеза закончилась и присутствующие перешли в великолепный зал, лорд Редсток начал говорить на тему Послания ап. Павла к римлянам. Граф Бобринский сохранял отсутствующее выражение лица во время всей беседы, но внутренне он был глубоко затронут всем услышанным. После встречи, закрывшись в своем кабинете, граф попытался на листе бумаги изложить все свои возражения на речь Редстока. Ему так понравились собственные аргументы, что он пожелал их отпечатать. Но когда он стал перечитывать отпечатанные доказательства, то они показались ему поверхностными и предвзятыми. Он пытался, но не мог избавиться от чувства, что англичанин был прав. Редсток говорил, что человечество погрязло в грехах, и нет другого пути избавления от них, как только путь личного обращения каждого человека ко Христу. Никакой человек ничего не может сделать, чтобы изменить свою природу. Только Христос может очистить и изменить сущность грешника. Интеллектуальные искания графа Бобринского нашли разрешение, когда он склонился пред Христом в искренней молитве, умоляя о помощи, прощении и своем обращении. "Я нашел, что Иисус является ключом, началом и концом всего." Таким образом еще один русский из высшего общества целиком посвятил себя на служение Богу. Вскоре после этого граф Бобринский попытался убедить писателя Льва Толстого в том, что ему необходимо обратиться к Богу. Вместе они провели восемь часов в продолжительной горячей беседе. Еще одним из обращенных под влиянием проповеди лорда Редстока был граф Корф, тоже из высшего русского общества, который служил ревизором при царском суде и являлся наперсником практически каждого члена царской семьи. Как-то он присутствовал на беседе Редстока об искупительной смерти Христа и пришел к осознанию того, что его вина за собственные грехи была снята на кресте. "В то время, - писал Достоевский, - мне довелось слышать его проповеди в одном из залов. И я могу сказать, что в его речи не было ничего сенсационного. Его выступления нельзя отнести ни к скучным, ни к особенно умным. И тем не менее они совершали чудо в человеческих сердцах. Люди собираются вокруг него, и многие из них обращаются." Он писал, что обратившиеся сразу же пытаются отыскать бедных, чтобы как можно быстрее щедро одарить их. Они готовы лишить себя всех благ. Когда лорд Редсток покидал город после своего первого удивительного пребывания в нем, по городу распространялись слухи о том, что многие из высшего общества пришли к личному познанию Бога. Начали проводиться многочисленные молитвенные собрания, а также изучение Библии и благовестие. И вскоре были предприняты усилия, чтобы евангельское учение распространялось по всей стране. Русская православная церковь была настроена откровенно враждебно. Царь возмущался, что внедрялись идеалы "иностранной" религии и ужасался, что во многих светских домах уже стали искоренять обряды православной церкви. Но что он мог сделать? Крестьян можно было выпороть, но что можно сделать с кабинетом министров и княгинями? Княгиня Ливен, например, открыла двери своего дома новому движению. Молодые проповедники, русские и иностранные, приветствовались в ее доме и пользовались ее роскошным Малахитовым Залом, украшенным зеленым мрамором, для проведения евангелизационных собраний. Так, княгиня содержала молодого проповедника, который образовал десять церквей и открыл много воскресных школ, и затем подал идею строить молитвенные дома в Петербурге и Москве. Эта мысль понравилась богатой княгине, и она сразу же приступила к ее осуществлению. Русская православная церковь еще более ожесточилась, когда евангельские христиане распространили тысячи брошюр и трактатов на московской выставке в 1877 году. И уже очень скоро начались гонения. Княгини были арестованы и даже подвергнуты телесному наказанию. Полковник Пашков был арестован, его лишили всей собственности и огромных владений на Урале, а затем выслали за пределы России. Очень многие претерпели жестокое и злобное обращение, но они уже успели основать церкви, отпечатать огромное количество Библий и другой духовной литературы, и во всех слоях общества в России очень многие откликнулись на их труд. В результате своего обращения лорд Редсток стал человеком с широким сердцем, свидетельством чего явилось его служение, совершаемое в викторианском Лондоне, когда он организовал Службу помощи неимущим. Он лично финансировал строительство и содержание нескольких гостиниц для обездоленных приблизительно на 2000 человек. Лорд Редсток израсходовал большую часть своей собственности и доходов на различные благотворительные мероприятия, в которых не хотели участвовать люди его сословия. Редсток вел спартанский образ жизни. Он продал часть своей собственности и купил огромное здание старого отеля, чтобы приспособить его под приют для эмигрантов из России, Германии и Скандинавских стран. В начале 90-х годов девятнадцатого столетия в Лондон каждую неделю приезжали до ста семей эмигрантов. Редсток поставил своей целью спасти их от нищеты и голодной смерти и оказать им некоторую помощь, прежде чем они станут на ноги. В программу оказания помощи входило и регулярное проведение евангелизационных собраний при его непосредственном участии. В течение семи лет через его гостиницу прошло около 70 000 эмигрантов, многие из которых свидетельствовали о своем духовном рождении, полученном там. Лорд Редсток выстроил также зал недалеко от железнодорожного вокзала Виктория в Лондоне, где он лично проповедовал каждое воскресенье. Несколько раз эти собрания посещала даже мать королевы Англии, но обычно там собиралось небольшое количество людей, в основном, кучера и слуги, проживавшие в изобилии в том районе, которым Редсток желал принести весть о спасении. Друзья лорда Редстока считали его хотя и не всегда хорошо организованным, но тем не менее необыкновенно добрым гением, который поставил перед собой цель рассказать о том открытии, которое он когда-то в юности сделал для себя - о силе и действенности христианского обращения. Незадолго до смерти он сказал своему другу: "Я любил Господа на протяжении вот уже многих лет своей жизни, и теперь, когда я состарился, меня переполняет мысль о том, как велика Его любовь ко мне, любовь, которой я совершенно не заслуживаю."

ГЕНИЙ ЗА РАБОТОЙ

Джеймс Кларк Максвелл Дом, где проживала семья Кларка Максвелла, представлял собой довольно странное зрелище. Почти все в нем было построено отцом, который работал адвокатом, обладал умеренно эксцентричным характером, страстно увлекался механикой и имел на удивление изобретательный ум. Вскоре после рождения Джеймса в 1831 году, отец замыслил построить новый дом со всеми своими техническими новшествами. Таким образом, семья переехала в свое новое большое и необычное поместье в Гэлловее, которое они назвали "Гленлэйр", то есть, "логово". Несчастье обрушилось на мальчика, когда ему было только девять лет: мать умерла от рака. Но отец твердо решил сделать все, от него зависящее, чтобы восполнить потерю матери для ребенка, и поэтому Джеймс с детства рос в самых близких отношениях со своим отцом. Школьные годы поначалу не принесли особого успеха подростку, который впоследствии стал величайшим физиком-теоретиком девятнадцатого столетия. Он был очень робким и казался несколько туповатым. Большую часть времени он просиживал за книгами, и чертил какие-то замысловатые механизмы, чем вызывал досаду своих товарищей. Но затем, к всеобщему изумлению, он совершенно неожиданно вырвался вперед и завоевал все призы в своей школе и в Эдинбургской Академии. Кларку Максвеллу было всего лишь тринадцать лет, когда Королевское Общество в Эдинбурге опубликовало его первый научный труд. Он тогда изобрел метод построения идеальных овальных линий. Что касается вопросов религии, отец Джеймса добросовестно отсылал его в церковь, так что он прошел достаточно хорошее обучение в Шотландской Пресвитерианской и Англиканской церквях. Однако религиозные верования молодого ученого были машинальными и безжизненными до тех пор, пока он, будучи студентом Кембриджа, постиг и воспринял учение Библии добровольно и лично. Все началось с того, что он начал осознавать свою внутреннюю испорченность и стал искать Божьего прощения. Он был глубоко обеспокоен своей гордостью, эгоизмом, завистью, обманом и тайной враждебностью, а также внешними греховными проступками. Именно это состояние внутреннего человека, - каким его видел Бог - заставило его искать Божьего прощения и начать новую жизнь с Богом. "Я вижу в себе задатки такого зла, - делился он со своими друзьями, - которое может сделать мое сердце худшим, чем у любого другого человека." Но он искренне поверил, что ради искупительной смерти Христа на Голгофском кресте Бог омыл все его грехи и пороки. После этого он посвятил свою жизнь Христу и говорил открыто, что без Спасителя нет подлинной жизни. Близкий друг Максвелла по Кембриджу записал, что Кларк Максвелл никогда не пропускал воскресные богослужения и часами с наслаждением читал Библию. Жизнь Кларка Максвелла с этих пор наполнилась радостью, далеко превосходящей развлечения и удовольствия студенческой жизни в колледже. Максвелл имел хорошую физическую подготовку (у него была привычка каждое утро делать прыжки в речку с двойным сальто), и к тому же был великодушным и надежным по своему характеру. Все, кто встречался с ним в его комнатах, чтобы обсудить житейские дела, неизбежно оказывались вовлеченными в разговор о Библии, которая всегда лежала на его столе. Кларк Максвелл учился в Кембриджском колледже Святой Троицы, где вскоре был признан лучшим студентом. Один из его коллег-студентов (впоследствии ставший главой колледжа) вспоминал о нем так: "Когда я прибыл в колледж Святой Троицы, Максвелл только начинал второй год учебы. Он занимал среди нас особое положение. Это был единственный признанный гений среди студентов." Кларк Максвелл производил впечатление не только своей силой ума, но также разработкой оригинальных и совершенно необычных опытов, которыми изобиловала его фантазия. Что касается его личной жизни, то в продолжение своих студенческих лет он не прекращал ежедневно писать письма своему медленно умирающему отцу, а также читал тома богословских книг, обогащая свой ум трудами таких великих духовных писателей, как Джон Оуэн и Джонатан Эдвардс. Это были его любимые писатели, и все знали, что он очень хорошо усвоил их произведения. Дж. Краутер писал: "Его постоянные усиленные упражнения в религии, как и Фарадея, имели весьма важное влияние на развитие его интеллектуальной жизни." В возрасте двадцати пяти лет Максвелл оставил должность преподавателя в Кембридже и переселился в Эбердин, поближе к своему больному отцу. Это произошло в 1856 году, когда Максвелл был назначен профессором естественной философии в Эбердине. Вскоре он опубликовал блестящий научный труд о кольцах Сатурна. Годы, проведенные в Эбердине, были весьма плодотворными, так как значительную часть времени Максвелл был погружен в углубленную экспериментаторскую работу в Гленлэйре. На гостей Максвелла производила впечатление не только его лаборатория, но также и утренние семейные молитвенные собрания, на которых знаменитый молодой профессор призывал свою жену, слуг и гостей к горячим молитвам. "В высшей степени впечатляюще, - писал посетивший Максвелла лондонский физик, - и в то же время столь многозначительно." Кларк Максвелл верил, что Бог наделил людей способностью исследовать Его творение и использовать силу этого мира, сотворенного Богом. Именно эти убеждения заставляли его заниматься исследовательской работой. Бог дал Адаму и Еве следующее повеление: Наполняйте землю и обладайте ею (Быт.2:28), и поэтому Бог непременно должен благословить его работу и направить его усилия. К этому времени Максвелл, обладающий весьма плодотворной творческой фантазией, занялся расширением фундаментальных трудов Фарадея с целью продвинуть вперед науку об электричестве. Именно его блестящие интуитивные высказывания об электрическом токе и о скорости света привели Герца к открытию радиоволн. Основы современной цветной фотографии всецело вытекают из тех трудов, которые Кларк Максвелл проводил в Лондоне, куда он в скором времени переселился, став Профессором Естественной Философии и Астрономии при Королевском Колледже. Именно Максвелл впервые объяснил, как сочетание основных цветов производит все остальные цвета. В 1861 году он успешно создал первую цветную фотографию, используя процесс трехцветной обработки. Формула для вычисления свойств газа, которую открыл Максвелл, остается фундаментальной и в современной физике, и даже студенты-выпускники все еще ломают головы, постигая смысл обширных концепций, изложенных этим замечательным ученым новатором. Период наивысшего расцвета в научной жизни Кларка Максвелла начался в то время, когда его убедили вернуться в Кембридж и стать первым Профессором Экспериментальной Физики. В Кембридже он основал знаменитую Кэвендишскую лабораторию. В Кембриджских академических кругах с глубоким уважением и теплотой относились к спокойному чернобородому профессору, начисто лишенному всякого проявления напыщенности. Он редко смеялся, но в глазах всегда искрился задорный огонек. Для разрядки он любил писать сатирические куплеты, некоторые из них высмеивали теорию эволюции. (Если говорить более серьезно, то он опубликовал нашумевшее математическое опровержение "небулярной теории" Лапласа, а также разгромил эволюционистские доводы писателя-дарвиниста Герберта Спенсера). Стоит отметить тот факт, что предсказания Максвелла по поводу теории эволюции сбылись с абсолютной точностью. В одном из писем к Епископу Англии он выразил сожаление, что эта "надуманная научная гипотеза" пытается "зацепиться за текст из книги Бытие." Как он и предсказал, эта крайне беспочвенная теория органической эволюции все еще существует только потому, что она поддерживает неверие в Бога у современных людей. Наилучшим источником информации о духовной жизни Максвелла являются его письма к своей "весьма далекой от математики" жене, которые он писал когда отсутствовал дома. Иногда он рассказывает в них о том, как провел воскресный день. "Я только что пришел домой после слушания проповеди г-на Баптиста Ноэля. Церковь была наполнена людьми до отказа, а все служение велось так ясно и доступно, как будто было напечатано большими буквами. Вначале было разъяснение Притчи о талантах, а затем - проповедь на текст из Иоанна 3:16..." Часто он размышляет о близком общении с Богом и о реальном опыте Его присутствия. "Я могу всегда иметь тебя в своих мыслях - так почему мы не можем всегда иметь Господа в наших мыслях, ведь Его жизнь, характер и мысли описаны для нас так ясно, что мы можем знать о Нем больше, чем о ком-либо из людей. Молись Ему о том, чтобы постоянно иметь Его в своем поле зрения, ведь Он - человек, и потому мы в состоянии смотреть на Него, кроме того, Он - Бог, и потому может создать из нас новое творение по Своему образу." Во времена переживаний он писал своей жене: "Пусть Господь сохранит тебя от всех зол, которые нападают на тебя, чтобы были выполнены Его намерения... Я размышлял над 1Коринф.13. Читай эту главу, а также 1Иоан.4, начиная со стиха 7 и до конца главы, а если захочешь - то и все Послание, а также Марка 12:28. Размышляй о том, что Бог предназначил для тех, кто подчиняет себя Его праведности и готов принять Его дар. Этим людям суждено быть похожими на образ Его Сына. Так не станем же думать в первую очередь о житейских проблемах, но сосредоточимся на Божьей праведности и Его Царстве - ведь тогда у нас будут гораздо более правильные взгляды и на житейские проблемы, и мы сможем с ними справиться под руководством Того, Кто победил мир." Этот навсегда оставшийся первым Профессор Экспериментальной физики умер от рака еще молодым, в возрасте сорока восьми лет. Он оставил после себя непревзойденный вклад в физику и математику. В 1873 году Кларк Максвелл опубликовал свой "Трактат по электричеству и магнетизму", который представлял собой исчерпывающее изложение основных понятий об электромагнитном поле, энергии и свете. Альберт Эйнштейн описал этот выдающийся труд, как "самый глубокий и самый плодотворный, который был сделан физиками со времени Ньютона." Максвелл создал также математическую основу для "кинетической газовой теории", для чего вместе со своей женой проводил эксперименты в течение нескольких лет. Неудивительно, что профессор С.Доум сказал: "Большинство современных физиков наверное согласятся назвать Кларка Максвелла тем ученым девятнадцатого столетия, который внес наибольший вклад в феноменальные достижения физики наших дней." Биографический справочник выдающихся ученых (изданный в Лондоне в 1984 году) дает следующее краткое описание его достижений: "Максвелла принято считать величайшим физиком-теоретиком девятнадцатого столетия, подобно тому, как его предшественник Фарадей был величайшим экспериментатором. Его точное математическое мышление в сочетании с проницательностью позволили ему достичь блестящих достижений в двух наиболее важных областях физики того времени. Основываясь на работах Фарадея по объяснению электромагнитной природы света, Максвелл смог не только истолковать электромагнитные явления, но и проложил путь к открытию и применению всего спектра электромагнитных волн, чем и характеризуется современная физика. Развивая кинетическую теорию газов, Максвелл дал полное доказательство того, что природа тепла кроется в движении молекул." Эти характерные особенности жизни великого ученого, а также реальность его общения с Богом заставили журнал Nature (Природа) написать в некрологе такие слова: "Его искренняя христианская вера придала ему столь глубокое душевное спокойствие, что его не могли нарушить ни физические боли, ни внешние обстоятельства." Такое свидетельство осталось после того, как "тихий гений" ушел из этой жизни, чтобы дождаться того дня, к которому он больше всего стремился.

ПОЮЩЕЕ СЕРДЦЕ

Филипп Блисс Лет сто пятьдесят тому назад на горах в Северной Пенсильвании рос лес, который служил пристанищем для людей без гроша в кармане и нуждающихся в убежище. И там, в диком месте, вдали от всех, Джон Блисс с женой построили для себя простую, сколоченную из бревен, хижину и приступили к непосильной задаче - с помощью леса стали добывать себе на жизнь. И в этой простой отдаленной лачуге летом в 1838 году родился их первый ребенок - Филипп Пол Блисс, которому судьбой было назначено стать одним из самых великих композиторов и проповедников Америки. Он начал свою жизнь в лесной глуши среди гнетущей нищеты и одиночества. Однако в их семье царила такая атмосфера и такой уклад жизни, что он во многом компенсировал все материальные трудности. Оглядываясь на годы своего детства, Филипп Блисс писал: "Несмотря на убогие условия жизни в детстве, маленький дом и отсутствие всяких удобств, я бережно храню в своей памяти драгоценное достояние - молитвы моих родителей, которые возносились за меня еще до того, как я начал понимать значение слов, и посвящение меня Господу на служение. Мой отец пребывал в живом общении со Спасителем. Он был бедным, но при начале дня, а также после тяжелого дневного труда, он садился на крыльцо своего скромного жилища и его голос был слышен в песнях." "Моя мама иногда, смеясь, говорила, что все его песни начинаются со слова "приди". Я помню многие из них - "Придите, грешники, жалкие и нуждающиеся", "Придите все, возлюбившие Господа" и "Придите все, кто так же несет бремя". Он с усердием читал Библию и безоговорочно верил во все в ней написанное. Искренний и чуткий, он повторял одни и те же слова молитвы до тех пор, пока мы не заучили их все наизусть. Его молитвы были для меня очень реальными в детстве." Трудности и уединенный образ жизни в горах помогли развиться у Блисса таким качествам, как сила и спокойствие, что делало его очень привлекательным и неотразимым, как личность. Разутый, в залатанной одежде, он помогал своей маме выращивать овощи для продажи в ближайшей деревне, а когда чуть подрос, помогал отцу рубить и трелевать лес. В свободное время он любил бродить по безмолвному лесу, вбирая в себя звуки природы. Исключительная музыкальная одаренность Блисса проявилась очень рано. Ему было всего лишь семь лет, когда он из камыша сделал оригинальный музыкальный инструмент, на котором он мог воспроизводить звуки, издаваемые лесными птицами и животными. Позднее он часто вспоминал, как впервые он увидел настоящий музыкальный инструмент. Ему было семь лет, и он босиком прошагал несколько миль лесом до ближайшей деревни. "Босой мальчишка гор пришел, как было заведено, в маленькую деревню с корзинкой овощей, с которой он обходил дворы. Однажды, все продав, он направился домой, как вдруг до его слуха донеслись звуки музыки, лившиеся через открытую дверь дома, мимо которого он проходил. Он замедлил, музыка продолжала звучать и манила его все ближе и ближе к двери, до тех пор, пока зачарованный мальчик, пройдя веранду, очутился в комнате. Там женщина играла на пианино. Потрясенный, он стоял и слушал, и душа его ликовала от восторга. Никогда прежде он не слышал такой музыки. Внезапно его движение привлекло внимание женщины. Обернувшись, она с изумлением закричала: "Что ты делаешь в моем доме? Уходи отсюда со своими огромными босыми ногами!" "Да, - вспоминая это событие, говорил Блисс,- мои ноги большие, но Бог дал мне их." Как и все мальчишки, жившие в лесу, Блисс работал утром и вечером, и несколько раз в неделю в дневное время ходил в деревенскую школу. В тринадцать лет он начал работать вне дома - на ферме. Что касается его веры, то он свидетельствует, что не помнит того времени, когда он не сокрушался бы о своих грехах и не любил бы Спасителя. В очень раннем возрасте, даже трудно вспомнить, когда именно, Блисс пришел к личному познанию Господа. Но в его жизни наступил такой момент, когда он посвятил свою жизнь Спасителю более осознанно, что явилось следствием духовного пробуждения среди его друзей по школе. Ему было четырнадцать лет, и он работал вдали от дома, чтобы иметь возможность посещать лучшую школу в более крупной деревне. Блисс делал исключительные для деревенского мальчика успехи в учебе, и в девятнадцать лет поехал в город Тованаду со всеми своими пожитками, которые уместились в тряпочной сумке. Он надеялся заработать там денег, чтобы оплатить обучение в колледже. В первом письме домой он писал: "У меня есть шанс выполнять работу, какую я только хочу, что поможет оплатить мое обучение. Питание, стирка, свет и отопление, включая арендную плату, стоят мне два доллара в неделю. Я как мальчик на побегушках, но я не стыжусь этого. Я пилю дрова, приношу воду и подметаю комнаты за мизерную плату. Управляющий говорит мне: "Иди на занятия, и если не можешь заплатить сейчас, то расплатишься, как заработаешь." Я изучаю грамматику, алгебру, психологию и латынь." Вскоре он начал изучать музыку, и после года обучения стал работать учителем в маленькой деревушке в своем штате. Кроме этого, он еще нанялся рабочим на ферму. Блисс очень хотел помочь семье материально и оплачивал своей младшей сестре расходы на обучение и проживание. Вскоре ему пришлось пожать плоды от проявления заботы о ближних больше, так как его сестра подружилась с восемнадцатилетней Люси Янг. За одной дружбой последовала другая, и спустя год Филипп Блисс записал в своем дневнике: " 1 июня 1859 года я женился на мисс Люси Янг, - это было самое лучшее, что я когда-либо мог сделать в жизни." Он был женат всего лишь несколько месяцев, когда его внимание привлекла статья в газете, рекламирующая интенсивный шестинедельный курс обучения музыке проводимый в Нью-Йорке. Занятия по теории и практике музыки проводились ведущими музыкантами и состояли из нескольких уровней обучения. Блисс давно мечтал о таких занятиях, но их стоимость была выше его возможностей. Он был вне себя от радости в прямом смысле слова, когда бабушка его жены извлекла спрятанные в чулок сбережения и их хватило, чтобы оплатить расходы. Она настояла на том, чтобы он поехал учиться. По возвращении из Нью-Йорка после обучения Блисс решил посвятить себя служению разъездного учителя музыки. Взяв с собой, наряду с другими музыкальными инструментами, аккордеон и прибегнув к услугам немного прихрамывающей лошади (единственный вид транспорта, который он мог себе позволить), он стал посещать различные деревни, где за умеренную плату проводил занятия по музыке. В течение трех лет он успешно совершал свое служение. Куда бы он ни приезжал, он повсюду привлекал к себе внимание не только из-за своих удивительных способностей обучать детей пению, но и как искренний проповедник. Дома он был директором сильной воскресной школы, его пламенные проповеди привлекали внимание людей, и Блиссу настойчиво предлагали целиком посвятить себя служению словом. В этот период своего служения на Блисса обратил внимание один музыкальный критик, который слышал, как он распевал гаммы. Он писал: "Начиная с Ми-бемоль или даже с Ре-бемоль большой октавы, он без всяких усилий брал чистые тона, продолжая петь восходящий звукоряд вплоть до Ре первой октавы. Я думал, он выдохнется, но нет, он продолжал петь дальше Ре-диез, Ми, Фа, Фа-диез и Соль без всякого признака напряжения или усилия на лице." Работая разъездным учителем, Блисс прилагал все усилия, чтобы скопить денег и купить домик для своих родителей рядом с ним, вытащив их из лесной глуши, где они прожили жизнь. В конце концов он купил домик, и его отец приехал посмотреть новое жилье. Сын, усадив своего седовласого отца на небольшую лошадь, стал показывать ему дома на улице, где ему предназначалось жить, и предложил отцу угадать, какой дом будет его. Старый человек указал на маленький домишко, но он ошибся. Он стал угадывать еще и еще , указывая на скромные домики, но ошибался. Блисс не мог выдерживать далее, и повернув, подъехал к новенькому коттеджу, перед которым росли кусты цветущей сирени, и повел отца осматривать его новый дом. Через пять лет супружеской жизни, зарабатывая на жизнь разъездным учителем, Блисс со своей семьей переехали на жительство в Чикаго. Отсюда служение Филиппа Блисса как учителя и репетитора стало распространяться на дома и академии северо-западной части Америки. Но к этому времени он уже стал известен как композитор и написал много гимнов для детей. Его влекло к детям и в его новой церкви в Чикаго - это сразу же заметили. Очень скоро он стал директором воскресной школы, численность которой быстро увеличилась. У Блисса была удивительная способность общаться с детьми и молодежью, что проявлялось в любви к ним и заботе об их духовных нуждах. Он усердно трудился среди необращенных душ, на что обратил внимание д-р Муди, которому Блисс часто помогал в евангелизационных собраниях. Но Блисс стал трудиться на освобожденном служении совместно с другим разъездным проповедником, майором Уитлом. Майор Уитл был членом штаба генерала Ховарда в гражданской войне в Америке, потерял на войне правую руку и был захвачен в плен. Находясь на поправке в госпитале, он начал читать Новый Завет, и его глаза открылись к восприятию благой вести. Когда он читал 6-ю главу Послания к римлянам, он пришел к разумению доктрины оправдания только посредством веры. Однажды ночью майора Уитла разбудил сотрудник госпиталя, который попросил его помолиться за мальчика, умирающего в палате. Сотрудник признался, что он неверующий и не может молиться. "Я тоже не могу молиться, - сказал майор. - Я никогда в жизни не молился. Я такой же неверующий, как ты." "Не можете молиться! - воскликнул сотрудник. - Я видел, что вы читаете Новый Завет, и подумал, что вы умеете молиться. Я не могу вернуться к умирающему один, пойдемте вместе." Уитл спустился в палату, где лежал восемнадцатилетний солдат, который умолял, чтобы за него помолились. Он знал, что умирает, и сказал, что когда-то ходил в воскресную школу. Но оставил Истину и сейчас страшится смерти. "Я опустился на колени, - вспоминал Уитл, - взял его за руку и в несвязных словах молитвы обратился к Богу с признанием своих грехов, умоляя Его простить меня ради Христа. Там же на коленях я поверил, что Он простил меня, и я стал Его дитем. Затем я искренне стал молиться за молодого человека. Он успокоился и сжал мою руку, когда я стал говорить о Божьих обетованиях. Когда я поднялся с колен, он был мертв. На его лице был запечатлен мир, и мне ничего не оставалось делать, как поверить, что Бог использовал меня, чтобы указать ему на Христа и силу Его драгоценной крови." Майор Уитл, автор гимна "Не знаю, почему открыт мне благодати дар", пригласил Блисса к себе в гости в Чикаго и между ними сразу же завязалась тесная дружба. Вклад Блисса в служение во время евангелизационных поездок майора Уитла очень отличался от манеры других американских музыкантов, сопровождающих проповедников. Д-р Гардинер, пастор церкви в Чикаго, описал его участие следующим образом: "Слишком часто дом Божий превращается в концертный зал и служение пением служит средством для заполнения скамеек. Проповедник приступает к служению словом после того, как мир и плоть и дьявол уже сделали свое дело. Не удивительно, что при таких обстоятельствах немногие обращаются к Богу. Напрасно ждать хороший урожай, если сеянию зерна предшествует посев плевелов. Все, кто знает Блисса, могут подтвердить, что к нему это не относится. Он разделяет точку зрения, что показное и развлекательное пение в Божьем доме является мерзостью в Божьих очах." Он верил, что те, кто руководит музыкальным служением, должны воспевать с благодатью в своих сердцах, и музыка должна быть исключительно духовной. Очень часто он повторял: "Когда мы поем, давайте забывать обо всем и помнить только Крест. Давайте стремиться к тому, чтобы люди не видели нас, наших усилий, а думали только о том, Кто умер на кресте." И служение, в котором он участвовал с целью распространения благой вести, ничем не напоминало светские мероприятия. Богослужебные и евангелизационные собрания с участием Филиппа Блисса были всегда серьезными и весомыми, для них было характерно благоговение, трепет пред Богом, что привлекало нуждающиеся души. Блисс всем сердцем верил, что дети могут пережить обращение в раннем возрасте. Он ставил своей целью разъяснить всем, что Христос является Спасителем и детей и что в раннем возрасте эти юные души могут испытать на себе преобразующую силу Божью и стать поистине обращенными христианами. Блисс отмечал, что, наряду со Словом Божьим, музыка является средством воздействия на души детей, и он всячески пользовался ею. Очень часто он прерывал пение на середине и разъяснял, что произошло на кресте, делая особое ударение на любви Иисуса и умоляя детей принять Его всем сердцем. Он не мог говорить об этом без слез, искреннего пафоса и умиления. Трудно было найти еще одну такую воскресную школу, где директор имел бы такое огромное влияние на души детей, как он. Блисс любил детей. Повсюду, где он бывал, вокруг него собирались дети в возрасте четырех-пяти лет, и он общался с ними на понятном им языке. В своих проповедях он раскрывал полный смысл закона и Евангелия. Блисс, хотя и оставался на должности учителя музыки, очень часто совместно с майором Уитлом участвовал в служении пения и словом на евангелизационных собраниях. Но его усиленно убеждали оставить свою работу и полностью посвятить себя служению евангелиста. Для всех был очевиден его успех в этом служении. Как педагог-консультант, он хорошо зарабатывал. Его служение как дирижера различных музыкальных хоровых обществ и оркестров очень высоко ценилось. Общество Генделя и Гайдна в Сан-Франциско предложило ему зарплату в 3000 долларов в год, что в те времена было максимумом. Чикагскому музыканту поступали предложения и от других ведущих национальных оркестров. Блисс с его мощным бас-баритоном, а также как композитор, а еще более - как аранжировщик и дирижер, везде пользовался успехом. Однако он пришел к твердому убеждению, что должен все свое время посвятить на служение Господу. Приняв однажды вместе с женой такое решение, они никогда не позволяли себе обсуждать поступающие предложения, так как отдали предпочтение ни с чем несравнимому преимуществу быть слугами Христа. Служения, проводимые с участием Уитла и Блисса, привлекали в те дни большое количество слушателей. Они проповедовали, и Блисс пел в переполненных залах, возвещая евангельские истины для спасения душ. Сам Блисс к тому же проводил дополнительные служения специально для детей. Его огромный рост и длинная борода пугали некоторых, но редкая душевная теплота и мягкость в обращении очень помогали ему при объяснении значения благодати. Он написал много гимнов, которые часто по ошибке использовали взрослые, хотя они предназначались исключительно для маленьких детей. И, тем не менее, даже самые простые из них были глубокими по содержанию. Где бы ни проводились совместные служения с участием Блисса и Уитла, отзыв пасторов церквей был одинаковым. Все отмечали в их служении простоту и необыкновенную искренность. Они совершали служение в атмосфере подлинной заботы о душах, и если они часто бывали слишком настойчивыми в своем стремлении достичь сердец слушателей, то только потому, что были действительно озабочены спасением их душ. Снова и снова пасторы отмечали, что их собрания касались душ слушателей. Сам Блисс редко делал призыв к покаянию, но после его проповеди майор Уитл всегда делал призыв. На одном из вечерних евангелизационных собраний в Чаттануге, проводимых под открытым небом, тысячи людей стояли при луне и слушали написанные им гимны и проповедь Слова. Когда Блисс проводил служение в церкви в Джексоне, его пригласили в городскую тюрьму в Мичигане для проповеди восьмистам заключенным. Когда он утром проповедовал и пел перед ними, на него произвело глубокое впечатление выражение их лиц - искаженные, распутные и озлобленные. Он решил написать что-нибудь специально для них и исполнить на вечернем служении. Свидетели рассказывают, что очень трогательным моментом было, когда Блисс обратился к ним с благой вестью, а затем медленно и искренне исполнил свой еще неизвестный новый гимн: Муж скорбей! Так назван Тот, Кто с заоблачных высот Приходил спасти народ. Аллилуйя! Наш Спаситель. Скорбь и боль изведал Он, Был поруган, осужден, К древу смерти пригвожден. Аллилуйя! Наш Спаситель. Все присутствующие преступники были потрясены и убедительный призыв евангельской любви принес плод в сердцах слушающих. Филипп Блисс, безусловно, придерживался точки зрения о непогрешимости Слова Божия. Он твердо верил в учение Библии о всеобщей греховности - полной греховности всякого человека в очах Всемогущего Бога и неспособности человека угодить Богу, и в то, что прощение можно получить только через Иисуса Христа, Который понес на Себе наказание за грех всех людей. Он знал что сердце человека настолько ожесточенное и мятежное, что только благодаря обличительной и размягчающей работе Святого Духа человек может покаяться и начать искать Господа. Блисс настойчиво говорил о необходимости личного обращения, что означало глубокую перемену жизни человека, вызываемую силой Божьей и ведущую к общению с Ним. Филипп Блисс верил в библейское учение о том, что поистине обращенный человек имеет вечное спасение и что спасение нельзя утерять. Современный человек может упрекнуть Блисса в излишней сентиментальности, особенно если принимать во внимание его гимны, написанные для детей, но которые используются взрослыми. Но Блисс имел великодушное сердце и стремление к душам, что так редко отмечается даже среди ревностных христиан. Блисс с женой неожиданно рано окончили свой земной путь. Ему было 38, а его жене 36 лет, когда небесный Отец отозвал их в вечный дом. Они как раз только отпраздновали Рождество в 1876 году в своем доме в Пенсильвании и, оставив своих маленьких детей с тетей, сели на поезд до Чикаго, чтобы принять участие в служениях, проводимых накануне Нового года. Когда два огромных локомотива тянули экспресс через гигантский Ашатубский путепровод над замерзшей рекой в штате Огайо на высоте около семидесяти футов, разразился сильный снежный буран. Внезапно, когда пассажирские вагоны проезжали по путепроводу, вся конструкция потеряла опору и рухнула, увлекая за собой в ущелье вагоны, фермы моста и балки. Один выживший утверждал, что видел среди покореженных вагонов Филиппа Блисса, который пытался найти и извлечь свою жену. Предполагалось, что, не сумев спасти ее, он оставался рядом с ней и утешал ее, и оба они погибли в пожаре, который возник в обломках крушения. Но трудно было подтвердить, так ли это было на самом деле, потому что их тела находились среди сотен других, которые либо не были найдены, либо не были опознаны. "Они ушли, - сказал майор Уитл, - и ушли так бесследно, как будто были перенесены подобно Еноху." Последними словами, которые передали уста Филиппа Блисса, когда он проповедовал грешникам, были слова его собственного гимна: Я не знаю часа, когда мой Господь придет И возьмет меня к Себе в Свой желанный дом, Но я знаю, что Его присутствие рассеет тьму, И это будет моей славой. Все верующие в Америке были в глубоком трауре по случаю смерти этой богобоязненной четы. Один известный пастор из Нью-Йорка говорил: "Мы вспоминаем нашего дорогого брата Блисса - его лицо, его благородные черты, его приятные манеры, его ревностные молитвы и обращения, его усердное служение единственной цели в жизни. Мир осиротел без него." Он был примером проявления силы Божьей в жизни преданного христианина. В своей жизни он прилагал усилия к тому, чтобы соответствовать стандартам, изложенным в написанном им гимне посвящения Богу, который он назвал "Моя молитва": Дай святость мне, Боже, Дай кротость, Твой страх, Дай твердость в страданьях, Дай плач о грехах! Умножь в Христа веру И чувство к Нему, Дай радость в молитве И в службе Ему! Дай мне благодарность В надежде всего, Дай веровать в славу И в слово Его. С Ним в горе, страданьях Дай слезы, чтоб я, Смирясь в испытаньях, Прославил Тебя. Дай чистое сердце И дух правый мне, Отбросив плотскоe, Стремиться к Тебе! Быть к царству готовым, Мир, святость стяжать, Чтоб жизнью, делами Тебе подражать.

ПИВОВАР, ОТКАЗАВШИЙСЯ ОТ БОГАТСТВА

Фред Шеррингтон Громадных размеров пивоваренный завод Шеррингтона и Хэда возвышался над лондонским Ист Эндом времен королевы Виктории. Его огромные лестницы, башни и склады мрачно вздымались над грязными, перенаселенными домами на Майл Энд Роуд. Из его мощенных дворов непрерывной вереницей двигались нагруженные бочками подводы, доставлявшие потоки пива высших сортов в сотни кабаков, принадлежавших огромной пивной империи Шеррингтона. Большинство пивных заводов в то время принадлежали семьям миллионеров, пользовавшихся довольно большим почетом и занимавших высокие посты в обществе. Семья Шеррингтонов не была исключением из этого правила. Глава семьи, высокий подтянутый мужчина, который мог бы сойти за гвардейского полковника, был к тому же известен как прилежный прихожанин Англиканской церкви. Он очень гордился размахом, успехом и производительностью своего бизнеса, но был абсолютно безразличен к наплыву нищеты, хлынувшему на беднейшие слои населения викторианских времен. Его старший сын Фредерик готовился пойти по стопам отца и стать главой фирмы. Шеррингтон-младший получил образование в колледжах Мальборо и Брайтона, а для широты кругозора много путешествовал по странам континентальной Европы. Для полного завершения образования он в течение года стажировался в Виндзоре на королевском пивоваренном заводе в качестве менеджера. После этого он был готов заняться тем большим делом, которым владел его отец, и которое он должен получить по наследству. Высокий и крепко сложенный, как и его отец, Фред Шеррингтон проводил много времени в спортивных играх на открытом воздухе, любил кататься на лошадях, участвовал во многих мероприятиях и путешествовал заграницу. Что же касается его менее заметных склонностей, то он был обыкновенным прихожанином своей церкви, хотя, разумеется, он старался не слушать тех проповедников, которые говорили "слишком эмоционально" или "затрагивали личность", так как в его семье к такого рода проповедям относились с презрением. Проповеди, которые он слушал, были изящными, вышколенными, составленными с хорошим светским вкусом, что было характерно для приходских церквей, состоящих из людей высшего сословия; такие проповеди льстили слуху богатых пивоваров. "Как странно, - размышлял однажды молодой Шеррингтон, - что некоторые люди из высшего сословия могут заниматься "низшим" видом религии." А один из его ближайших друзей, ставший впоследствии лордом Гарвеем, недавно удивил его своим утверждением, что он стал "спасенным"! Фред Шеррингтон считал, что пропуск на небо должны выписать для него священники, поскольку это их прямая обязанность, а его дело - владеть собственностью и радоваться жизни. С такими убеждениями он вскоре взял на себя бразды правления отцовским пивоваренным заводом. Во время промозглых и хмурых зимних месяцев он отправился в поисках развлечений на юг Франции. Там, прогуливаясь по Каннам, он познакомился с другим богатым англичанином, по имени Вильям Рейнсфорд, который тоже приехал погреться на южном солнце. Пока они вместе проводили свой отдых, между ними установилась крепкая дружба. По возвращении домой, в Лондон, Шеррингтон пригласил своего нового друга погостить в отцовском особняке в Уимблдоне. Когда они отдыхали вечером в глубоких кожаных креслах, делясь воспоминаниями, Рейнсфорд неожиданно сказал: "Я чувствую себя очень виноватым, Фред. Мы много путешествовали вместе по континенту и получили много удовольствия, но я так и не поговорил с тобой о состоянии твоей души. Дело в том, что я христианин, но я провел зиму во Франции, чтобы поправить здоровье, и поэтому мне пришлось быть среди очень мирского общества." Шеррингтон был ошеломлен. "Напрасно ты так считаешь, Рейнсфорд, - возразил он, - мы очень хорошо провели время на континенте. Мне неприятно говорить тебе об этом, но, по-моему, столь неуместный разговор о спорных вещах - это признак очень плохого вкуса." Рейнсфорд почувствовал себя разочарованным и виноватым. Конечно же, он не мог продолжать дальше этот разговор. "Я попрошу тебя только об одном, - сказал он нерешительно Шеррингтону. - Когда я уйду домой, пообещай мне, что ты прочитаешь от начала до конца третью главу Евангелия от Иоанна." Шеррингтон пообещал, и в тот же вечер, со смешанным чувством любопытства и нетерпения, сдержал свое слово. Перед тем, как лечь спать, он надел пижаму, закурил трубку и сел читать Библию. "Вот ведь как любопытно, - подумал он, - эти два человека - мой новый друг Рейнсфорд, и старый друг Гарвей - одинаково говорят об одном и том же, что они спасены!" Читая обещанную главу, особенно слова "Верующий в Сына имеет жизнь вечную", Шеррингтон вдруг понял, что истинное христианство - это не тот внешний фасад респектабельности, который получает моральную поддержку в посещении церкви, но это живое общение с Господом Богом. Его друзья уже пришли к вере и познанию Сына Божьего. В один момент молодой пивовар возненавидел свою греховность и эгоизм. Прямо в своей спальне он склонился в молитве, уверовал во Христа как своего Спасителя, и им тут же овладело чувство того, что Христос принял его. "Благодарение Богу, - говорил он впоследствии, - что когда мне исполнилось двадцать лет, я был рожден заново." Взгляды Шеррингтона на жизнь стали в корне меняться, ему захотелось делать что-нибудь стоящее и полезное, и он начал помогать своему другу, который вел занятия в вечерней школе для неграмотных мальчиков из семей рабочих. В это же время его совесть, ставшую теперь столь чуткой, очень мучила одна мысль. Пивоваренное дело влекло за собой так много бед и всяких нежелательных последствий. Правильно ли он делает, что занимается этим ремеслом? Однажды вечером по дороге в вечернюю школу Шеррингтон проходил мимо "Восходящего солнца" - грязного кабака на узкой улочке Ист Энда. Неожиданно его внимание приковал вид бедно одетой женщины с двумя маленькими детьми, которые ухватились за ее юбку и плакали от голода. Она подошла к дверям кабака и позвала своего мужа, который там находился. В память Шеррингтона врезалась ее мольба о том, чтобы муж дал денег. Муж вышел и какое-то мгновенье глядел на нее выпученными глазами. Вдруг он с яростью бросился вперед и одним ударом повалил свою жену и детей наземь. "Что я должен был сделать в этом случае? - вспоминал позже Шеррингтон. - Да, я был трусом, потому что грех делает всех нас трусами. Я посмотрел на вывеску над дверями кабака и увидел герб, на котором золочеными буквами было написано мое имя. Чем я мог помочь несчастной женщине, если я сам был виновен во всем этом? В моем уме вспыхнула мысль, что это ведь был лишь один пример нищеты и жестокости в одном из сотен кабаков, принадлежащих нашей фирме. Должно быть, наш большой бизнес причинял ужасающе много несчастья и упадка. Я был подавлен этой мыслью. И тут же, не колеблясь, я сказал сам себе, обращаясь мысленно к пьяному мужу: "Ты одним ударом свалил наземь свою жену, но тем же самым ударом ты вышиб меня из пивного бизнеса!" Это решение стоило Шеррингтону 1 000 фунтов еженедельного дохода, что было по тем временам огромной суммой, а также большей доли капитала в крупнейшем в Лондоне пивоваренном заводе. Когда Шеррингтон-старший услышал о решении своего сына, он был ошеломлен и глубоко оскорблен. Что за безрассудство? Этот поступок граничит с безумием! Во время долгого и бурного спора отец упрекал сына в том, что он поддался сиюминутным эмоциям во время посещения трущоб в Ист Энде, и готов бросить пивное дело, ради которого всю жизнь учился. Неужели надо закрыть все операционные из-за того, что у студентов-медиков бывает обморок и тошнота при виде первой операции? У сына, - доказывал отец, - просто случилась своего рода временная тошнота. Мистер Шеррингтон поставил своей целью производить лучшее в Англии пиво, и он никоим образом не считает, что должен нести ответственность за действия глупцов. Он ведь никого не заставляет пить больше, чем того желает сам человек. Кроме того, он считал, что осуждать пивоваров за то, что есть на свете пьяницы, все равно, что осуждать религию за то, что есть на свете религиозные маньяки. Но Фред Шеррингтон не поддался уговорам, и отец, глубоко возмущенный и оскорбленный, смирился с решением сына, и вычеркнул его имя из семейного завещания. Возможность когда-нибудь завладеть огромным наследством была потеряна навсегда. В скоре после этого Шеррингтон-старший во время верховой езды упал с коня и получил увечья, от которых так и не смог поправиться. Перед своей смертью, когда были собраны домочадцы, умирающий старик сказал: "Пусть все выйдут из комнаты на несколько минут, и останется только Фред. Он один разбирается в этих вещах." "Ты прав, Фред, - сказал отец, когда они остались наедине. - Ты избрал себе лучшую долю, которая никогда от тебя не отнимется." После этого отец и сын помолились вместе. К тому времени, когда умер отец, Фред Шеррингтон уже был вовлечен в евангелизационные собрания, которые начали проводить в сенном сарае. Каждый вечер среди недели толпа ребят поднималась по шатким ступенькам и занимала места на грубо сколоченных скамейках. Здесь, при желтоватом свете парафиновых свечей, читали Библию и проповедовали Евангелие. Уже тогда Шеррингтон понял, что спасение погибающих - его пожизненное призвание. И когда спустя пару лет собрания для мальчиков стали проводить в хорошо подготовленной для этого школьной комнате, свыше трех сотен ребят заполняли помещение каждый вечер. В поле деятельности Шеррингтона попала также известная шайка "Уайтчепел Ганг", в которую имели право входить только подростки, имевшие судимость за воровство. В один из вечеров ребята из этой шайки хотели совершить налет на зал и побить собравшихся, но дело кончилось тем, что они сами стали слушать громоподобную проповедь Шеррингтона, и многие из них были затронуты до слез вестью о Христе. Однажды вечером, когда Шеррингтон закончил собрание и большинство ребят разошлись по домам, он заметил в углу беспомощно плачущего девятилетнего мальчика. После нескольких вопросов мальчик рассказал свою горемычную историю. Он был из большой семьи, и жил с матерью-вдовой на чердаке. У них не было ни работы, ни денег, они продали все, что можно было продать. Мальчик пришел на собрание только для того, чтобы хоть немного поесть и погреться. Когда Шеррингтон отвел мальчика домой к матери, он увидел столь большую нужду, что тут же решил расширить свою деятельность и оказывать помощь всем безработным мальчикам. Он купил старый склад для стеклотары, оборудовал в нем жилье для мальчиков и назвал его "Отряд рубильщиков дров и чистильщиков сапог при миссии на Тауэр-Гамлет." Всякий мальчик, которого Шеррингтон принимал к себе, участвовал в организованной работе, и многие из них зарабатывали деньги не только для содержания самих себя, но и для спасения жизни своим нищим семьям. Работа миссии, конечно же, не могла долгое время ограничиваться лишь помощью мальчикам из бедных семей. Один богатый христианин, глубоко затронутый этой работой, пожертвовал средства на приобретение для миссии зала, который стал использоваться для собраний в 1872 году. С открытием зала у Фреда Шеррингтона появился помощник в выполнении трудной задачи - нести весть Евангелия в лондонские семьи. К нему присоединился студент Кембриджа, изучавший языки (впоследствии - ведущий университетский академик) - Хон Ион Кейт-Фолкнер, сын графа Кинторского. В то время Ион Фолкнер, высокий, худощавый молодой человек с пышной шевелюрой, был лидером в велосипедных гонках любительского класса, победив Британского профессионального чемпиона. Он откликнулся на Божий призыв посвятить себя труду в миссии на Тауэр-Гамлет. Это произошло как раз в тот день, когда он должен был стать чемпионом университета. Но он понял, что оборачиваться назад нельзя, и немедленно отбил телеграмму спортивному судье: "Я решил не участвовать в велосипедных гонках, так как начал те гонки, о которых написано в Евреям 12:1-2". Вместе с Шеррингтоном он проповедовал в зале миссии и на открытом воздухе, в результате чего их собрания стали столь многолюдными, что пришлось арендовать земельный участок и поставить большую палатку. Эта палатка - огромный белый великан, освещаемый вечером большими люстрами - была почти всегда переполнена. Аудитория в 1 400 человек слушала проповеди Шеррингтона, а также многих других известных проповедников. Желая увеличить число слушателей, Шеррингтон каждый воскресный вечер арендовал помещения в мюзик-холлах, принадлежавших компаниям Ласби и Форстер. Благодаря этому, на евангельские проповеди в Ист Энде приходило в общей сложности пять тысяч слушателей. Именно благодаря этим собраниям в мюзик-холлах, имя Шеррингтона стало широко известным в конце минувшего и начале нынешнего столетий. Однажды к Шеррингтону пришел человек, у которого случилось большое несчастье. Между ними произошел следующий разговор. "Ты женат?" - спросил его Шеррингтон. - "Нет, - последовал ответ, - эти подлецы из Ласби загубили мою жену". Шеррингтон уже давно знал о широкомасштабной проституции, организованной при мюзик-холлах. Но теперь он понял, что должен предпринять какие-то действия, чтобы остановить это зло. Хотя закон запрещал проституцию, равно как и непристойные книги, но этот закон никогда не исполнялся. Сотрудники миссии на Тауэр-Гамлет начали широкую кампанию против этой бесстыдной проституции. Они без устали раздавали трактаты у входов в мюзик-холлы, беседовали лично с известными проститутками, предупреждали молодых людей, заходивших и выходивших из зала. Их высмеивала пресса. Шеррингтон был изображен на карикатуре с "моральным микроскопом" в руках, а владельцы мюзик-холлов платили наемным бандитам, чтобы те оскорбляли и угрожали его сотрудникам. Безуспешно попытавшись привлечь к происходящему полицию, Шеррингтон выставил свою кандидатуру на пост окружного советника в Майл Энд, и победил на выборах. На посту советника он смог нанести сокрушительный удар по главным опорам этого порока, и уничтожил наихудшие публичные дома в Ист Энде. Воскресные собрания Шеррингтона стали так многолюдны, что постройка Большого зала для собраний на Майл Энд Роуд стала настоятельной необходимостью. Чарльз Хаддон Сперджен советовал поторопиться в этом деле. Р.С.Л.Бевен, глава банка Баркли, пожертвовал очень крупную сумму денег, а Лорд Шафтсбери и Сэмюел Морли - оба члены парламента - присоединились к осуществлению этого плана. Большой зал для собраний был выстроен за десять месяцев и открыт в 1886 году. Этот зал с желтыми окнами, ярко-оранжевой отделкой, двумя балконами и пятью тысячами мест был вторым по величине местом для богослужений в Лондоне. Его вполне справедливо стали называть "Залом волнующих воспоминаний". После открытия зала, в течение последующих пятидесяти лет, здесь каждый вечер проводились собрания. По субботним вечерам проводились большие молитвенные собрания, на которых мужчины и женщины, обращенные через служение миссии, делились своим свидетельством и молились. Каждый воскресный вечер огромное количество слушателей собиралось на Евангельское служение, которое всегда открывалось гимном "Примет грешников Христос". Люди приходили на служение, привлеченные самыми разнообразными средствами. Проповедь на открытом воздухе, раздача трактатов, ежедневные посещения от двери к двери, солидная программа помощи бедным, а также послеобеденные воскресные шествия по улицам - все это делалось для того, чтобы привлечь внимание жителей лондонского Ист Энда. Через некоторое время в работе миссии открылась новая страница. Профессор Фолкнер писал: "Во время тяжелой зимы, которая выдалась в минувшем году, наша миссия вынуждена была начать такую работу, о которой мы даже не подозревали раньше. Зима была столь трудная, что в течение многих недель мы держали наши залы открытыми и кормили сухарями с какао множество людей, которые буквально умирали от голода. Эта раздача пищи получила широкую огласку и поддержку, благодаря чему только за январь и февраль мы смогли выдать людям не менее 20 000 порций еды." С этого времени пропитание голодных семей стало одной из основных видов деятельности миссии. Пользуясь случаем, Шеррингтон сумел убедить лондонских правителей устраивать ежегодный банкет на средства мэра для бедняков Ист Энда. Кроме того, для них стали выдавать еду еженедельно, и в этой акции приняли участие многие, включая короля. Во время тяжелого экономического упадка в 20-е годы сотни голодных бедняков могли рассчитывать на помощь в Большом зале миссии на Тауэр-Гамлет. Размах деятельности Шеррингтона и ее влияние на жизнь лондонского Ист Энда были слишком обширными, чтобы вместить их в короткое жизнеописание. Наиболее важным делом во всех его трудах была проповедь Евангелия, приведение погибших душ к личному познанию Христа и вечному наследию на небесах. Кроме того, он проводил неустанную работу по распространению идеи трезвенности, чем избавил бесчисленное множество семей Ист Энда от бесчинства и нищеты, порождаемых пьянством. Созданные им приюты и мастерские для обездоленных мальчиков и девочек, спасли тысячи из них от деградации и запущенности. К тому же, регулярная помощь обездоленным обеспечивала пищей и одеждой тысячи семей в годы самого острого экономического кризиса. Шеррингтон был из числа тех выдающихся героев, которые всегда ставили великие цели в служении Господу. Взять, например, его гениальное умение и смелость, проявленные для того, чтобы добиться прекращения продажи спиртных напитков в Парламенте во время Первой мировой войны. Король объявил на период войны сухой закон, и Шеррингтон успешно доказал, что поскольку палаты Парламента являются королевскими "Вестминстерскими дворцами", в них должен соблюдаться указ короля о воздержании от спиртного. Другой пример - гениальный способ, которым он вынудил лондонского мэра оплатить бесплатную раздачу пищи беднякам в Ист Энде. Сначала попытка Шеррингтона собрать добровольные пожертвования от городских властей встретила глухое молчание. Затем, в один год, он организовал большой благотворительный обед прямо напротив того же места и в тот же день, где устраивался банкет в честь мэра. Шеррингтон добился финансирования этой акции от самого короля (который ничего не знал о месте и дате), и на фасаде арендованного зала вывесил плакаты, расхваливающие щедрость короля по отношению к бедным. Это было задумано для того, чтобы поставить богатые городские власти в как можно более неловкое положение, и Шеррингтон добился своего. Мэру Лондона - а заодно с ним и ведущим бизнесменам - пришлось раскошелиться и пожертвовать деньги на регулярную продовольственную помощь бедным семьям. Фред Шеррингтон умер в 1936 году, до последнего вздоха находясь в действующем строю армии Царя царей, где он уже в течение шестидесяти восьми лет возглавлял начатую когда-то работу. Лондон редко видел такой яркий свет жизни, посвященной для Евангелия, и такое бескорыстное служение милосердия, совершаемое бывшим пивоваром, который нашел Христа и отказался от своего состояния ради служения Ему.

ОКНО В НЕВЕДОМЫЙ МИР

Среди выдающихся ученых-первопроходцев, которые раздвинули границы знания в девятнадцатом столетии, один человек особо привлекал внимание общественности своими многочисленными новшествами и изобретениями. Лорд Кельвин - каким он впоследствии стал - оставил свое имя в списке исследователей-теоретиков, сформулировав Первый и Второй законы термодинамики, а также благодаря изобретению шкалы абсолютной температуры. Однако его имя вошло в обиход в связи с прокладкой морских кабельных соединений, а также с революционным изобретением корабельного компаса - это только одно из семидесяти запатентованных им изобретений. Вильям Томпсон - таково было его имя при рождении - родился в Ольстере в семье профессора. Его отец был математиком, автором учебника, выдержавшего не менее семидесяти изданий. Семья, состоявшая из четырех сыновей и троих дочерей, жила в просторном доме на окраине Белфаста, и их счастливое детство было омрачено только тяжелой болезнью матери. Вильяму было шесть лет, когда однажды вечером экономка привела всех детей в большой кабинет отца на первом этаже. "Он сидел один у камина, - писала Элизабет, старшая дочь. - Когда наш маленький отряд вступил в комнату, он широко раскрыл свои руки, и мы побежали в его объятья, и он сказал нам: "Теперь у нас больше нет мамы." И мы стояли в его руках, пока не прогорели угли в камине." "Где же теперь будет детская комната после смерти матери?" - спросила экономка. "В моей спальне!" - последовал ответ отца, и кроватки двух младших мальчиков были поставлены рядом с его кроватью. Профессор Томпсон решил, что он будет теперь и отцом, и матерью, и учителем для своих детей. Каждое утро перед завтраком он брал их с собой на прогулку, и рассказывал при этом истории о путешествиях и изобретениях. Каждый день после обеда, по окончании лекций в университете, он давал им уроки. А каждый вечер читал детям книги. "Наш отец читал нам регулярно каждое воскресное утро несколько глав из Ветхого Завета, а вечером - из Нового." Позже Вильям вспоминал, что все знания по английскому языку, математике, географии и классическим наукам он получил дома, будучи еще ребенком. "Ни по какому предмету я не встречал более способного учителя, чем был мой отец во всем, что он нам преподавал." В это "все" входила и вера в Библию, а также повествование о Господе Иисусе Христе, Кто был Спасителем, Другом и Руководителем профессора Томпсона. Таково было домашнее воспитание, полученное Вильямом Томпсоном сначала в Белфасте, а затем в профессорском доме с причудливой архитектурой при университете в Глазго, куда переместилась семья. В 1841 году семнадцатилетний Вильям отправился на почтовой карете в Кембридж, чтобы начать пятилетний курс обучения. В отличие от многих других известных христиан, в его жизни не наблюдается никаких отчетливых следов "духовного кризиса", зато имеется много доказательств того, что еще с детства у него были глубокие убеждения, которые определяли его образ жизни и характер. Вильям Томпсон был высоким, темноволосым, крепко сложенным студентом, и отличался тем, что все делал очень энергично. Заканчивая свою дипломную работу, он завоевал несколько призов, что позволило ему отправиться в путешествие по лабораториям знаменитых французских ученых. Во время пребывания в Париже он проявил свои религиозные убеждения, когда Коши, знаменитый математик, пытался обратить его в католицизм. Коши сбивало с толку то, что вера Томпсона была слишком личной: он был убежден в том, что знал Бога лично. Когда Томпсону было только двадцать два года, у него появилась возможность подать прошение на должность Профессора Естественной Философии в университете, где преподавал его отец. Хотя отбор был очень жестким, он был выбран единодушно, и стал самым молодым профессором из всех, которых когда-либо выбирали в Университете Глазго. И здесь снова проявились его религиозные убеждения. В те времена при вступлении нового профессора в должность он должен был публично заявить о своей приверженности классическим основам христианского вероучения, изложенного в Вестминстерском исповедании. Очень часто эта процедура проделывалась лишь для того, чтобы отдать дань традиции, но Вильям Томпсон отступил от этого правила, и дал всем знать, что он глубоко убежден в этих великих принципах веры. Эта вера поддержала его в момент, когда его отец, с которым у него были столь близкие отношения, стал жертвой страшной эпидемии холеры, случившейся в Глазго в 1848 году. Каждое утро, начиная свой рабочий день в университете, молодой профессор входил в лекционный зал, подходил к кафедре, и с закрытыми глазами медленно и искренне молил Бога о помощи. Так он начинал каждую первую утреннюю лекцию в течение всей своей академической жизни. Проработав четыре года, профессор Томпсон попросил у администрации университета комнату под лабораторию. В университетской практике еще не было подобного случая, и его просьба была неожиданностью для администрации, однако чтобы ублажить молодого профессора, ему все же выделили неиспользуемый винный погреб в заплесневелом полуподвале. Но это была не самая последняя комната, которую ему выделили. Через несколько лет они были бы, наверное, рады отдать ему любой из кабинетов, если бы он попросил. Ведь в этом полутемном подвале, который стал первой Британской университетской физической лабораторией, зародилась практика современных академических исследований. С помощью примерно тридцати студентов-добровольцев Томпсон убрал хлам, помыл три маленьких окошка, находившихся на уровне мостовой, и сделал из этой комнаты "окно в неведомый мир." В скором времени университет выделил ему еще одну комнату - "для размышления" - в Тауэре, которой он обязан рождением своих лучших идей. Томпсон был лектором, за мыслью которого было крайне трудно следить. Его лекционная комната была напичкана аппаратами, что было необычным явлением для тех времен. Он не придерживался никакой программы и не пользовался конспектами. На вопрос: "А где же книги?" он отвечал: "Я здесь нахожусь для того, чтобы рассказать вам о том, чего нет в книгах." Он говорил порывисто, всегда улыбался. Но когда его вдруг посещала идея, он давал классу абсолютно невразумительное изложение ее сути, и тут же переходил к математическому разрешению этой идеи прямо на классной доске. Студенты же, независимо от того, понимали они происходившее или нет, были свидетелями того, как "великий ученый атаковал неразрешенные проблемы... пробовал применять при этом различные математические методы, пытаясь вырвать секрет у природы." Его эксперименты в лекционной комнате стали широко известны, в особенности опыт по вычислению скорости полета пули. Для этого опыта использовался тяжелый деревянный брус, прикрепленный к металлической раме с помощью гибкого стального прута. Прут качался и вытягивал за собой ленточный измеритель длины. Итак, Томпсон брал свое старое ржавое ружье, приспосабливал очки, тщательно прицеливался стоя и делал выстрел. Пуля зарывалась в деревянный брус, сопровождаемая громкими аплодисментами. Однако Томпсон не был столь же силен в объяснениях. Один из студентов записал в блокноте следующее: "Принцип действия гироскопа предельно прост. Это всего лишь генерация движущего момента, перпендикулярного оси вращения." Жизненный путь Томпсона сложился так, что он вынужден был во многом повторить судьбу своего отца. Он женился на хрупкой двадцатидвухлетней девушке, глубоко верующей и обладавшей поэтическими способностями. Но после медового месяца она заболела и осталась на всю жизнь инвалидом. Профессор проявлял к ней чуткую заботу, просиживал много ночей, разделяя ее страдания. Понятно то огорчение которое приносили ему легкомысленные студенты, которые не любили религии и столь самоуверенно высмеивали Бога. Ведь его собственная вера была испытана в горниле переживаний еще с детства. Постоянно возникающие проблемы с трансатлантической подводной кабельной связью содействовали неожиданному росту славы профессора Томпсона. Ему было тридцать лет, когда его попросили разрешить некоторые, казалось, неразрешимые трудности. С помощью британского и американского военных кораблей было проложено 2 500 миль кабеля, но кабель то и дело обрывался, и экспедиция тратила целые месяцы в бесплодных попытках продвинуться дальше. Первым вкладом Томпсона было изобретение витого кабеля с высокой проводимостью. Но его второй вклад был еще более значительным. Дело в том, что сигнал, переданный по проложенному кабелю, был едва слышен на другом конце провода. А после небольшого периода эксплуатации кабель переставал вообще передавать сигналы. Профессор изобрел гальванометр для записи и усиления сверхслабых сигналов, и таким образом подводный телеграф стал практически работоспособным. Самая успешная попытка прокладки подводного кабеля была осуществлена под руководством Томпсона с помощью первого в мире корабля с металлическим корпусом "Грейт Истерн", за что королева Виктория удостоила его дворянского звания. Итак, теперь он был уже сэр Вильям, и в возрасте сорока лет, вскоре после смерти больной жены, его попросили написать для журнала серию статей о морском компасе. Он написал первую статью, но она оказалась и последней, так как во время написания статьи голову великого изобретателя наводнили идеи об улучшении морского компаса. Вскоре после этого чертежи полностью модернизированного компаса легли на стол Патентного ведомства. Новый компас воплотил в себе совершенно новую идею. В отличие от применявшихся до сих пор, стрелка в нем не заклинивалась и не плясала, что делало ранее невозможным вычисление данных. Более того, для достижения абсолютной точности, этот компас учитывал собственный магнетизм судна. Морской адмирал, испытывавший компас, сказал, что это первый компас, который действительно показывает на Север! В добавок сэр Вильям придумал улучшенную систему для направления по компасу и удерживания судна по заданному курсу. Не удивительно, что этот компас стал стандартным инструментом в Королевском Военно-морском флоте. Сэр Вильям, который сам имел яхту, придумал также новый звуковой локатор для определения глубины, и еще - прибор, показывающий приближение шторма, оба эти прибора стали существенной частью морского снаряжения. Когда сэру Вильяму исполнилось пятьдесят, он своими изобретениями заработал себе целое состояние. Его официальный профессорский дом в Глазго стал первым домом с электрическим освещением (в нем было 109 лампочек!), он подарил первое в университете электрическое освещение также своему старому колледжу Петерхауз в Кембридже. И все же самым выдающимся явлением в жизни сэра Вильяма была его вера. Люди знали его как ревностного посетителя церкви, который ни разу не пропустил воскресного богослужения. Он был известен также тем, что поддерживал христианские общественные организации, особенно Национальное Библейское общество в Шотландии, к тому же он часто выступал на христианских конференциях. Все очень хорошо понимали его жизненные позиции, как описывает один неверующий ученый: "Я должен сказать, что он был искренним христианином - имея в виду под христианством ту религию, которой учил Христос, а не ту, которой учат церкви." Вера сэра Вильяма действительно была не просто формальным, "респектабельным" восприятием того, что религиозно. Он верил, что Бога можно найти только там, где Он Сам Себя открыл - то есть, в Библии. Отклонение от Библии, по его мнению, было недопустимым, потому что всякое такое отклонение приводило людей к пустой и ложной религии. Особенно он избегал "священничества" и ритуалов. "Все те, кто желает добра для Англии и для религии в Англии, - сказал он однажды, - должны оплакивать тот прискорбный факт, что столь много превратностей беспрепятственно допускается в Англиканской церкви, встречая лишь очень слабый протест со стороны епископата." Свои последние годы жизни он провел со своей второй женой, которая была ему бесконечно предана и оказывала большую помощь. Значительную часть времени он провел в графском доме в Ларгсе, где его ближайшим другом был служитель Свободной Шотландской церкви д-р Уотсон. Краткое описание жизни знаменитого профессора в его шестидесятые годы мы находим в дневнике его сестры, дочь которой вышла замуж за Рэмзи Макдональда, что привело к интересной дружбе между стареющим ученым и восходящим политическим деятелем. Однажды во время визита к сестре в Лондоне сэр Вильям был вынужден в воскресенье остаться дома. Лил сильный дождь, и ему пришлось самому проводить семейное изучение Библии. Днем позже сестра прочитала утверждения Дарвина о его неверии в Божественное откровение и в то, что мир был сотворен по разумному замыслу. Сэр Вильям, не колеблясь, отверг эти взгляды как антинаучные. В более ранние годы своей научной деятельности он вычислил, что максимально возможный возраст Земли не превышает 100 миллионов лет - слишком короткое время для того, чтобы могла иметь место эволюция. Это привело его к длительным препирательствам с защитником Дарвина Томасом Хаксли. Сэр Вильям был произведен в лорды, что было почти неизбежным актом признания его заслуг в области науки, просвещения и промышленности, и ему был присвоен титул "Барон Кельвин из Ларгса." Конечно же, у него было много общего с Фарадеем, и одним из наиболее волнующих событий в его жизни было приглашение снять покрывало с мемориальной доски в честь Фарадея в Лондоне. Он не мог сдержаться, чтобы не рассказать большому собранию ученых и бизнесменов о вере Фарадея. Такой случай представился, когда Национальная телефонная компания установила главный коммутатор в том самом здании, где Фарадей, будучи старейшиной церкви, когда-то проповедовал перед простым евангельским собранием. С большим чувством лорд Кельвин сказал: "Эти стены повествуют нам не о величественном соборе, но о скромном доме, где собирались искренние верующие. Я хорошо помню конференцию Британской Ассоциации в Эбердине и Глазго, где Фарадей разыскивал собрания своих единоверцев, и как он стремился провести в проповеди или в богослужении каждое воскресенье или просто свободное время. Как поучительно размышлять о его верности своему вероисповеданию." Лорд Кельвин много раз бывал в Америке, где произвел огромное впечатление на научные круги. Не все знают, что он был первым, кто оценил огромный потенциал Ниагарского водопада для производства электроэнергии, и именно по его проекту, спустя десять лет после изобретения, здесь была построена первая гидроэлектростанция. Благодаря его влиятельному ходатайству, в Британии был внедрен изобретенный Беллом телефон, а также многие другие новшества из Америки. К моменту своей смерти в 1907 году на счету лорда Кельвина было 60 опубликованных научных работ, 70 запатентованных изобретений, а также 21 почетное звание. Он был также кавалер Ордена "За заслуги" и Ордена почета. Немногие ученые завоевали столь высокое публичное признание, как он. Начиная с блестящей карьеры в молодости и включая 54 года на посту Профессора естественной философии в Глазго, его изобретательский талант был неистощим. Несмотря на то, что большинство его изобретений относятся к прошлому веку, многие научные работы еще и теперь служат основой для современного научного познания. Например, именно лорд Кельвин дал определение понятию "энергия". Биографический справочник жизни выдающихся ученых (Лондон, 1984) приводит следующие комментарии: "Кельвин был одним из величайших физиков девятнадцатого столетия. Он был первопроходцем в работах по термодинамике, а его идеи в области электричества и магнетизма подготовили почву для разработки теории электромагнитного поля, открытой позже Максвеллом." В течение всей его жизни люди, близко знавшие его, любили его за скромность и дружелюбие, и все знали, что он был человеком, который подчинил себя правилам Библии. Он придерживался Библии как единственного авторитетного источника информации о душе и любил разъяснять Библию с большой теплотой и любовью всем, кто находился в кругу его влияния. Лорд Кельвин действительно был убежден в том, что он искуплен и принадлежит своему Спасителю.

БЛУДНЫЙ ПОЭТ

Джеймс Монтгомери На судьбу Джеймса Монтгомери - журналиста и поэта - огромное влияние оказала глубокая перемена жизни его отца в возрасте двадцати одного года, когда он, молодой рабочий фермы, работал на полях Антрима. В то время в Ирландии проповедовал разъездной благовестник Джон Кенник, привлекая на свои собрания большое количество народа. Отец Монтгомери был среди тех, кто задумался о своих грехах и начал искать прощения и мира у ног Спасителя. Почти сразу же после вступления в филиал Моравской церкви Джона Кенника в Антриме, он женился и вместе со своей женой посвятил себя миссионерскому служению. Их первый сын, Джеймс Монтгомери, родился в 1771 году, немного времени спустя после того, как они стали совершать служение на западном побережье Шотландии, и когда ему исполнилось шесть лет, его отправили в Фулнек, графство Лидс, где у моравского братства была школа-интернат, расположенная на большой ферме. Там, в Фулнеке, в местности, поросшей вереском и подверженной пронизывающим ветрам, Монтгомери получал образование, которое представляло из себя спартанскую физическую подготовку в сочетании с христианским образованием, которому была присуща сердечность отношений. Вскоре туда же прибыли два его младших брата, так как родители должны были отплыть в Вест-Индию в качестве миссионеров на неопределенный срок. Несмотря на напряженное и интенсивное обучение, жизнь братьев в Фулнеке была счастливой, что очевидно из многих писем, написанных ими во взрослом возрасте. "Я выкраивал несколько деньков каждый год, чтобы посещать Фулнек, где я учился. Это самое дорогое для меня место на земле," - писал Джеймс. Причиной счастливой жизни было личное общение со Спасителем, к чему призывали всех мальчиков. Он вспоминал: "Для молодого, горячего и чувствительного сердца нет лучше веры, чем евангельская. Я веровал, я наслаждался ее благословениями, я был счастлив!" Обучаясь в школе, Монтгомери почти все время писал стихи и мечтал о том, что станет великим поэтом. Однако как и полагается искреннему молодому верующему, он сдерживал свои мечты, помня слова школьной молитвы: "Сохрани нас, наш дорогой Господь и Бог, от несвоевременных планов, чтобы мы не присваивали себе Твою славу." Когда ему исполнилось шестнадцать, он убедил руководство школы разрешить ему устроиться на работу, и ему подыскали работу с проживанием в сельской местности у одного булочника, который принадлежал к церкви моравских братьев. Но вскоре его беспокойное воображение и жажда "действий" толкнули его на новый безумный шаг. В одно воскресенье он написал своему хозяину записку с извинениями, собрал свои стихи и, движимый смутными идеями, направил свой путь в Лондон. "Каким я был глупцом, когда убегал в том, что было на мне, имея единственную смену белья, с тремя шиллингами и шестью пенсами в кармане! Я только что заимел новый костюм, но я проработал слишком короткое время у своего хозяина, и считал, что не имею на него права, а потому ушел от него в старом." После двухдневного путешествия он, устало спотыкаясь, добрел до гостиницы на краю Донкастера, где ему помог сын лавочника из ближайшей деревни. Магазину нужен был работник, и вскоре Монтгомери вновь оказался за прилавком, зарабатывая себе на жизнь. Однако его пытливый ум постоянно где-то витал, в нем рождались стихи и его влекло неизвестное будущее. Он проработал в этой деревне более трех лет, когда пришло ужасное известие о том, что его мать умерла от лихорадки в Вест-Индии. Молодой Монтгомери с большим вниманием интересовался работой своих родителей на двух миссионерских станциях. Пять долгих лет они пробыли в Барбадосе, удрученные тем, что люди не откликались на их призыв. Затем отец написал: "Я думаю, что настало время начинать посещения, мы не можем и дальше проповедовать по домам, число наших постоянных слушателей значительно возросло. Некоторые из крещенных нами негров начали свидетельствовать другим о том, что Бог сделал для них." После Барбадоса родители Монтгомери основали новую миссионерскую станцию в Тобаго, где до них никто не трудился. Однако здесь труд ревностной четы миссионеров, без устали проповедовавших и посещавших хижины, оказался безуспешным. "О если бы я знал, что хотя бы одна душа в Тобаго искренне озабочена своим спасением, как бы я возрадовался," - писал отец Монтгомери в одном из писем. Вскоре его жена заболела и через несколько дней умерла с уверенностью, что "будет всегда со Христом." "Она обрела вечный покой, - писал скорбящий миссионер. - Да утешит меня Господь. Он - мое единственное убежище, и я могу засвидетельствовать во славу Его, что чувствую Его присутствие и полный мир." Менее чем через год молодой Монтгомери получил известие, что его отец тоже заболел тропической лихорадкой и ушел в вечность. Он почувствовал, как огромная ответственность легла на его плечи. Никогда раньше он не ощущал такого тяжелого чувства ответственности. "Я сын миссионеров. Мои мать и отец отдали свои жизни в далекой стране, служа Царю царей!" Несмотря на то, что в ближайшие годы он оставил веру и блуждал вдали, это странное чувство духовной привилегии и призыва Божьего всегда служило ему предостережением и смиряло его. Однажды просматривая страницы газеты The Sheffield Register, он случайно прочитал объявление о том, что требуется служащий на работу в городе. Ему уже было около двадцати одного года, и ему казалось, что именно таких перемен в жизни ему хотелось. Ему и в голову не пришло, что в течение двух ближайших лет этот "служащий" будет втянут в центр политической борьбы. Его новую должность можно было бы точнее озаглавить как "личный помощник Джозефа Гейлса, издателя The Sheffield Register, продавец книг, печатник, аукционер". Монтгомери приняли на работу и даже дали комнату для проживания в главном офисе фирме. На тот момент времени Французская революция достигла своей драматической точки, и политические взгляды в Британии разделились на сторонников радикальных перемен и их противников. От Монтгомери ожидали, что он сделает весомый вклад в спорные мнения, появляющиеся на страницах газеты. "В самый пик этих споров я был вовлечен в гущу конфликта со всем энтузиазмом, присущем юности." Монтгомери был втянут в шумную кампанию журналистских выступлений и публикации трактатов, за что слышал и одобрение, и насмешки, и лестные слова своего хозяина, и все это, вместе взятое, вскружило ему голову. Газета в весьма провокационных тонах защищала парламентские реформы, что рано или поздно должно было вызвать ответные меры властей. Как и следовало ожидать, издатель газеты совершил формальное оскорбление, которого так ожидали власти. Ему предъявили обвинения в мятежной клевете, но он успел покинуть страну прежде чем представители власти приехали его арестовать. Монтгомери, которому в это время было двадцать три года, была предложена финансовая поддержка с условием, чтобы он возглавил издание газеты, и он согласился на это. Газета стала издаваться другим форматом и выходить под другим названием - The Sheffield Iris. Теперь молодой журналист должен был издавать газету, проводить политическую кампанию и руководить небольшим, но сложным бизнесом. Печально, но под воздействием обстоятельств и лести он все глубже вовлекался в мир политики и все дальше уходил от духовных исканий. Его нынешние друзья были настроены враждебно по отношению к библейскому христианству, и он вряд ли вообще посещал какую-либо церковь. Он продолжал писать стихи, но занимался совершенно далекой от религии работой и писал, в основном, для театров. Однажды Монтгомери попросили перепечатать старую балладу о "продавце песен". Бесплатно, ради удовольствия заказчика, были отпечатаны сто пятьдесят экземпляров. Но никто в печатном цехе не обратил внимания на то, что в невинной старой балладе были строчки, которые с момента начала войны с Францией имели непатриотическое значение. Если Франция будет покорена, То наступит конец свободы в Европе.
Если она победит, То мир будет свободен. Последствия оказались печальными. Несчастного издателя тут же арестовали. "Меня обвинили, - писал он, - в злонамеренном, злостном и мятежном намерении свергнуть Короля и Конституцию с помощью оружия, основываясь на чем? - на не стоящей и полгроша песне!" На судебном заседании после обвинительной речи, за которой последовало защитное слово, председатель суда попросил присяжных признать обвиняемого виновным. Монтгомери был приговорен к отбыванию трех месяцев тюрьмы в Йоркском замке. Прошло немного времени после его освобождения - и его опять постигли неприятности. Он поместил в газете информацию о том, как в Шеффилде полковник волонтерского отряда отдал приказ разойтись толпе, состоящей в основном из женщин. Когда люди отказались повиноваться, он въехал в толпу женщин и детей на коне, размахивая мечом. Затем, зачитав приказ о подавлении бунта, он отдал команду стрелять в толпу, и несколько человек были убиты. В газете Sheffield Iris была напечатана об этом статья с явно враждебным отношением к полковнику, и сразу же началось преследование Монтгомери. В судебном заседании пренебрегли показаниями свидетелей, пострадавшими от меча полковника, и молодого издателя вновь приговорили к шести месяцам тюрьмы. Находясь в тюрьме, он упорно отказывался участвовать в собраниях, проводимых группой верующих-раскольников, отказавшихся платить десятину приходу. Он уже начал сознавать, что "мир лежит в суете", но еще не дозрел до того, чтобы вернуться к вере, которую исповедовал в юности. Из тюрьмы он писал своему младшему брату, который оставался в школе в Фулнеке в должности учителя, и признался ему, что ужасно страдает от депрессии: "Я редко, очень редко бываю весел." Его дух был подавлен, и он прекрасно сознавал это: "Я много страдал... во мне беспрестанно живут три страсти, не дающие мне покоя, - заботы житейские, жажда славы и - самое худшее - ужасы религии." "Я никогда не смогу полностью отвергнуть жизнь, которую я имел в юности. Что я могу сделать? Меня бросает по морю сомнений, и я в смущении. Чем дальше меня относит от берега, где я когда-то спокойно жил, тем слабее во мне надежда, что я когда-либо достигну другого берега, где мой якорь будет покоить меня в безопасности. В то же самое время угасает во мне надежда, что я когда-либо смогу вернуться в покинутую мною гавань. В таком состоянии ума я нахожусь." Отпадший поэт как-то зимним вечером написал тоскливое стихотворение - В моей душе царит зима, Зима отчаяния. Когда ж над ней, разбушевавшейся, Весна возьмет контроль? Когда вновь зацветут подснежники? Холодные отблески удобств иногда проливают Лучи славы в мое сердце. Но все очень быстро исчезает: Огни севера рождают мрак И обещают, что наступит утро, Которое никогда не родит дня. Прошло около семи лет, в течение которых его душа питалась славой, властью и мирскими удовольствиями. Ему должно было исполниться тридцать лет, а душа его все больше погружалась в отчаяние. "Так трудно, - писал он, - отказаться от мира со всеми его удовольствиями, которые кажутся невинными. А стать христианином означает принести их в жертву. Со своей стороны в настоящий момент я не могу взять крест и последовать за презренным и отверженным Мужем Скорбей. И тем не менее, ты можешь счесть это странным, я несу более тяжелый крест и внутри меня живет голос, беспокоящий мою совесть. Я испытываю страдания, как христианин, но в то же время не имею той надежды, которая присуща христианину. Мой разум не обременен преступлениями, но обременен неверием. Неверие, от которого я не могу избавиться собственными силами, тяжелым грузом лежит на моем сердце и перевешивает все мелкие радости, ради которых я не желаю оставить мир." Странно, но этот мучительный период искания опыта юности и нежелание расстаться с миром, продолжался несколько лет. После поражения Швейцарии Монтгомери написал замечательную эпическую поэму, "Странствующий швейцарец", которая сразу же стала пользоваться успехом. Были распроданы тысячи экземпляров, и за одну ночь имя поэта стало известно в каждом доме. Тем не менее это не принесло ему удовлетворения, так как духовная битва в его сердце становилась все более напряженной. Следуя наставлениям своего брата, он начал посещать собрания в маленькой церкви. Здесь он был глубоко тронут проповедью выдающегося проповедника д-ра Адама Кларке. Позднее он был потрясен проповедью еще одного посетившего их гостя - Вильяма Карея, основателя баптистской миссии в Индии. С того времени они стали обмениваться письмами. И однако он не мог разрешить проблему своей души. Своему брату он писал: "Мое сердце болит так часто, что едва ли стоит устанавливать причину болезни - все из-за укоров совести, отчаяния и мрачных предчувствий. Мы редко направляем наши мысли к вечности, пока уже не пресытимся разочарованиями и не начинаем испытывать отвращение к суете." В возрасте тридцати пяти лет Монтгомери начал действительно искать некогда утерянный им мир. Однажды в воскресенье, вернувшись из церкви, он сел читать сборник проповедей, которые помогли в свое время обращению его отца. "Я взял одну из самых простых, но действительно евангельских по сути проповедей - и открыл проповедь на тему 1Тим.1:15: "Верно и всякого принятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый". Я с усердием прочитал ее, был глубоко тронут ею, и она послужила мне утешением. К тому времени Монтгомери усиленно искал прощения всех своих грехов, включая грех неверия и своевольного оставления Господа. Он хотел снова иметь духовный опыт юности, когда Господь слышал его молитвы и отвечал на них, и когда он на себе испытывал благость и силу Божью. Его духовные интересы послужили тому, что он перестал посещать театры и писать для них. В одном из ведущих журналов он написал статью, в которой выражал сожаление, что иногда очень легкомысленно или несерьезно использовал места из Священного Писания в своих стихотворениях. В тот период он написал гимн, в котором были такие слова: Я покинул Бога истины и света, Я ушел от Бога, Который дал мне дыхание, Чтобы блуждать среди ужасов ночи И погибать в тенетах смерти. Сладко было служение Ему и Его бремя Было очень легко нести, Но я разбил все узы любви И с презрением отбросил Его дары. Но через мрак устрашающей вины Моя вера зрит рассвет благодати: В Иисусе-примирителе Восходит солнце праведности. "Я никогда не забуду того удовольствия, которое получал на служении в церкви от общения с самыми простыми детьми Божьими. Они были именно теми, кто только и заботился о моей душе. И с той поры в моем духовном характере стали происходить изменения." Он еще не получил полного восстановления мира и определенности, и его искания становились все более и более усердными. И тем не менее та слава, которую он имел в мире и которая возрастала по мере того, как печатались его новые стихи, обкрадывала его и удерживала от того, чтобы он полностью посвятил себя Христу. Монтгомери семь лет блуждал в мире, не желая обратиться к Богу, и теперь провел еще восемь лет в тоске и томлении души, но и за эти восемь лет не вернулся к Богу. "Я нахожусь в Духе в День Господень, и созерцаю счастливые моменты ушедшего счастья, возвращающегося ко мне подобно любимым снам. Я возвращаюсь к утру жизни - и Солнце Правды восходит, неся исцеление в Своих лучах. Увы! Как много лет прошло с тех пор, когда я видел Солнце! Почему я до сих пор не решил свой вопрос о вечности? Может ли быть что-то более непостижимое, чем тот факт, что человек полностью убежден в своей греховности и тем не менее не имеет уверенности в милосердии Божьем? В своем разуме я ворошу золу И отыскиваю искорки, В грудимоей горит огонь, Который не может погаснуть, и нет покоя О небесный ветерок оживи меня И воскреси снова к жизни! Один из моравских старцев написал ему: "Как бы я возрадовался, услышав весть, что горизонты твоей души очистились от туч, что сомнения прекратили терзать твой ищущий дух и что ты вновь обрел невидимого для глаз, но постоянно присутствующего среди нас Друга, Который был для тебя утешением в юности. Если бы я считал себя грешником и имел нужду в Спасителе, я бы прильнул к Нему просто и по-детски. О друг мой, последуй моему совету и ты найдешь покой для своей измученной души." Затем, наконец, наступило время, когда он смог пасть перед Спасителем, как и призывал его старец пастор. Он поверил, что его прежний Спаситель примет и восстановит его, такого обремененного бунтарским духом, своевольного, гордого и честолюбивого. Он вновь пожелал полностью принадлежать Христу и только Ему. Его вера во Христа и доверие вновь стали возрастать и процветать, и в возрасте сорока трех лет, впервые за последние 26 лет, он, дрожа от предвкушения, приблизился к столу, чтобы уже как христианину участвовать в трапезе Господней в церкви в Шеффилде. Он возвратился к Пастырю и Хранителю своей души. С того времени Джеймс Монтгомери практически все свое свободное время отдавал на поддержку евангельского и особенно миссионерского служения. Днем в воскресенье его можно было застать в воскресной школе среди детей, и он стал плодотворно трудиться в написании христианских гимнов. Не удивительно, что он, как вернувшийся блудный сын, очень любил гимн христианского автора Топледи - Работу, которую начала Его благодать, Завершит Он могучей рукой. Обетования Его "да" и "аминь", Они всегда сбываются. То, что ожидает нас в будущем, А не настоящее и не то, что вверху или внизу, Содействует исполнению Его воли И не отлучит моей души от Его любви. В свою эпоху Монтгомери был видным литературным деятелем. Его работы в области географии были достойны подражания, Его сборники поэзии были бестселлерами, а бесчисленное множество статей в ведущих британских журналах пользовались успехом. После сорока лет он получал много высоких общественных наград за литературную работу. Действительно, издатели были ему настолько благодарны, что поручили двум ведущим мастерам пера написать о нем биографический очерк в восьми томах, который был опубликован после его смерти. После того, как Джеймс Монтгомери вновь вернулся к христианской вере, он написал свыше 400 гимнов, из которых более ста и сейчас исполняются. Наиболее известными его гимнами являются - Ангелы небесной славы; Встань и прославь Господа; Даруй нам Твое благословение свыше; Честь превознесенному Господу; О Дух живого Бога; Молитва - чистое желание души. Остаток своей долгой жизни, а умер он в возрасте 83 лет, Монтгомери усердно помогал школам, где учились неблагополучные дети (наряду с другими благотворительными акциями), оказывал содействие обществам, занимающимся переводом Библии, а также зарубежным миссиям. Последние сорок лет жизни, по его свидетельству, были самыми счастливыми и самыми лучшими, потому что он вновь познал Господа и Друга своей юности, и вкусил Его благословения, водительство и присутствие в повседневной жизни.

НОВАТОР ЭЛЕКТРОТЕХНИКИ

Сэр Джон Амброз Флеминг сделал за свою жизнь ряд величайших открытий в области физики и электротехники. Он не только содействовал появлению на свет ряда открытий, но был также и сам непосредственным изобретателем многих нововведений, в том числе - радиолампы в 1904 году, которая сделала возможным развитие радио- и телевизионной технологии, и оставалась в течение почти полувека важнейшим компонентом радиоэлектронных схем. За эти открытия Флеминг был назван "отцом" современной электроники. Джон Амброз Флеминг родился в доме священнослужителя. Его отец имел степень доктора богословия и был пастором большой независимой церкви в Кентиш-Тауне, в Лондоне. В то время Кентиш-Таун был хорошо обеспеченным пригородом, граничащим с полями, которые простирались до самого Хайгейта и Холловея. Когда Флемингу исполнилось одиннадцать лет, он был свидетелем весьма волнующего периода в жизни церкви, где служил его отец. Это было в 1859 году, когда в Англии происходило великое духовное пробуждение. В течение четырех месяцев сын пастора видел сотни новых людей, приходящих в церковь, которые с большой жаждой слушали проповедь, исповедовали в молитве Богу свои грехи и переживали подлинное христианское обращение. Мы не можем с определенностью сказать, в какой момент пережил обращение сам Флеминг, однако известно, что он знал Иисуса как своего Господа в то время, когда еще был молодым человеком. Путь Флеминга к успеху в избранной сфере науки был нелегким. В шестнадцать лет он начал учиться в Университетском колледже в Лондоне, чтобы получить научную степень. В то время программа для получения звания бакалавра наук включала в себя математику, химию, физику, ботанику, зоологию, философию и логику. Отец Флеминга не имел средств на обучение сына в университете, поэтому Флемингу приходилось изучать все эти предметы частным образом, работая при этом клерком на фондовой бирже. Несмотря на эти препятствия в учебе, он стал одним из двух студентов, которые при получении диплома были награждены знаком Почета первой степени. Флеминг обладал также хорошими педагогическими способностями, и в двадцать один год стал преподавателем науки в школе рядом с Блэкпулом. Но беспокойный ум заставил его в скором времени вернуться в Лондон и продолжить обучение в Королевском колледже на химическом факультете. Когда же истощились сбережения, он был вынужден вернуться к преподавательской работе, на этот раз в Челтенхемскую школу. Но через три года он, наконец, решил, что жизнь школьного учителя не для него. Он хотел поступить в Кембридж и получить такой диплом, который дал бы ему возможность заняться исследовательской деятельностью, но, поскольку денег на это не было, он решил выиграть конкурс на стипендию, что было в те времена весьма редким событием. Итак, Флеминг поставил перед собой цель, от достижения которой уже ничто не могло его удержать, и в октябре 1877 года он победил на конкурсе стипендиатов и поступил учиться в колледж святого Иоанна в Кембридже. Там он обучался под руководством Кларка Максвелла и имел хорошую возможность использовать свой острый, проницательный ум для исследовательской работы, и таким образом получил степень доктора наук. Прежде чем покинуть Кембридж, он был назначен профессором в Университетском колледже в Ноттингеме. В сфере промышленности Флеминг начал приобретать известность в возрасте двадцати двух лет, когда его попросили быть консультантом новообразованной телефонной компании Эдисона, а также выступать в качестве научного эксперта в известной судебной тяжбе между этой компанией и почтовой службой. Когда телефонные компании Белла и Эдисона слились в одну, профессор Флеминг занимался постройкой их первых телефонных станций. Многие изобретатели долгие годы пытались применить электрическое освещение в быту, но все безуспешно. Наконец Дж. Сван из Ньюкасла изготовил стеклянную лампу с тонким графитовым стержнем в качестве нити накаливания. При подключении к источнику электрического тока, графитовый стержень раскалялся добела. Сван затем модернизировал свою лампу, употребив нить из прессованного хлопка, покрытую графитом. Эта лампа излучала свет мощностью в шестнадцать свечей. Но Свану наступал на пятки другой изобретатель в области электричества - Эдисон, сделавший значительный шаг вперед. Он решил снабдить города электрическим освещением с изобретенными им лампами, и в 1882 году устроил доктора Амброза Флеминга главным энергетиком своей фирмы. Поначалу представители газовой энергетики высмеивали идею электрического освещения, и считали, что оно не представляет для них никакой угрозы. Флеминг впервые снабдил электрическим освещением британский военный корабль "Мультан." В то же самое время он понимал, что необходимо срочно внедрить стандарты на электроприборы, и по его настоятельному ходатайству Институт Электроинженеров вынудил Министерство торговли создать лабораторию для этой цели. В настоящее время это Национальная физическая лаборатория Объединенного Королевства. Генераторы переменного тока и линии электропередачи были изобретены за пределами Британии, но они оказались нежизнеспособными. Именно Флеминг взрастил это изобретение, дал ему путевку в жизнь и сделал пригодным для практического использования. На выставке изобретений в Саут Кенсингтоне в 1885 году один венгерский изобретатель демонстрировал машину, которую он назвал альтернатором. Она приводилась в действие паровым двигателем и производила переменный электрический ток таким образом, что он менял направление 50 раз в секунду. Изобретатель обнаружил, что этот переменный ток можно преобразовать в высокое напряжение с помощью трансформаторов, и таким образом передавать на большие расстояния без потерь. Один инженер, которого звали Де Феррари, принес эти идеи в Англию. Он убедил группу богатых знатных людей финансировать план постройки в Дептфорде электростанции, которая снабжала бы высоковольтной энергией весь Вест Энд в Лондоне. Де Феррари построил гигантские генераторы и трансформаторы для производства электрического тока напряжением в 10 000 вольт, но всякий раз, когда система включалась, загорались рубильники и перегорали кабеля. Система не работала. Профессора Флеминга попросили разрешить эту проблему. Он обнаружил, что дело было в электрической дуге, возникавшей в рубильнике, длина которой достигала более метра. Де Феррари не смог справиться с этой дугой. Флеминг нашел способ уменьшения дуги, для чего ему пришлось переделать всю систему, и после этого электростанция в Дептфорте стала действующим предприятием по производству переменного тока. Стоит упомянуть, что вскоре после этого Флеминга пригласили для разработки систем электроснабжения городов Эгзетера, Таунтона, Питерборо и Плимута. Однако вклад Флеминга в науку был гораздо больше, чем эти успехи в промышленной сфере. В тридцатишестилетнем возрасте он стал Профессором электротехники в Университетском колледже в Лондоне, и эта должность позволила ему возглавить обучение будущих ученых электриков, а также исследования в этой области в течение четырех выдающихся десятилетий. Профессор Макгрегор-Моррис говорит об этом в Сборнике биографий выдающихся людей страны: "Сорок один год, проведенный им в качестве профессора на службе электротехнике, совпадал с периодом быстрого развития в этой сфере, и он был в числе немногих английских ученых, которые внесли огромный вклад в ее прогресс." Несмотря на занятость в делах науки, Флеминг сохранял верность другому увлечению: он был верен тому Другу, Которого нашел еще в юности. Будучи верующим христианином, он не умалчивал о своей вере, но употреблял свои замечательные лекторские способности для того, чтобы свидетельствовать о Библии. Он любил Библию и изучал ее, как Слово Божие. "Она содержит, - говорил Флеминг, - записи грядущих событий, которые никак не укладываются в рамки обычных человеческих переживаний и предсказаний, и некоторые из них уже исполнились. Хотя Библия написана людьми, имеются многочисленные доказательства того, что она не является продуктом человеческого разума. Многочисленные почитатели Библии как теперь, так и во все времена, видят в ней средство передачи сообщения для нас от Творца вселенной, Вечного Вседержителя Бога." В начале этого столетия профессор Флеминг занял еще один пост, который стал одним из наиболее выдающихся в его жизни. Он стал консультантом Беспроводнойтелеграфной компании Маркони. Маркони был молодым итальянским изобретателем, который впервые создал действующую беспроводную телеграфную систему. Естественно, его изобретение пленило воображение публики, особенно после того, как он решил построить "радиомост" через Атлантику. Он приобщил к делу профессора Флеминга, и тот сразу же понял, что аппарат Маркони был слишком маленьким для такой задачи. Флеминг разработал значительную часть радиооборудования и воплотил идеи Маркони в действующую радиостанцию. Он расположил ее в Корнуолле на мысе Полдо, на вершине утеса, прямо у Атлантического океана. Двигатель мощностью в двадцать пять лошадиных сил вращал генератор, который вырабатывал ток напряжением в 2 000 вольт. Огромные трансформаторы повышали его до 20 000 вольт. Маркони разработал антенны, и в ноябре 1907 года профессор Флеминг со своими ассистентами должен был из Полдо передать сигнал, а Маркони отправился в Ньюфаундленд, чтобы принять этот сигнал. В Ньюфаундленде Маркони установил радиоприемник с огромными антеннами, подвешенными к воздушным шарам и воздушным змеям. 12 декабря 1907 года Маркони со своими друзьями услышали в наушниках слабый сигнал морзянки, посланный из Корнуолла, передающий букву "S". Радиоволны пересекли "горы земли, покрытые морем", как называл Флеминг Атлантический океан. Прогресс радиотелеграфа был обусловлен во многом благодаря технической компетентности Флеминга, в особенности благодаря его лучшему изобретению - радиолампе, без которой он был бы невозможен. Маркони открыл принцип передачи радиоволн на большие расстояния, но Флеминг воплотил этот принцип в жизнь. Радиолампа появилась на свет благодаря любознательному размышлению Флеминга над одним необъясненным явлением, которое он наблюдал во время своих исследований. Еще много лет назад он обратил внимание на одну особенность лампы накаливания Эдисона. Всякий раз, когда эти старомодные лампы перегревались, внутренняя сторона стекла становилась темнее, за исключением тоненькой полоски, которая оставалась чистой и прозрачной. Флеминг догадывался о причинах этого явления, и впоследствии провел много времени, изучая его в своей лаборатории. Это привело его к изобретению прибора, похожего на осветительную лампочку, который пропускал электрический ток только в одном направлении. Но только после того, как Флеминг начал сотрудничать с Маркони в радиотехнике, он понял, что этот прибор, названный "вентилем" (поскольку он был электронным эквивалентом одноименного устройства в водопроводе, пропускавшим воду только в одном направлении), был недостающим звеном, необходимым для дальнейшего развития радиотехники. Этот прибор был запатентован в 1904 году, и стал известен как радиолампа Флеминга, или диод. Он был предшественником сотен разновидностей радиоламп, на протяжении полувека составлявшим важнейшую часть всех радио- и электронных приборов. Лампы теперь вытеснены транзисторами, но они сделали возможным феноменальное развитие радио- и телевизионной технологии, что, в свою очередь, привело к появлению транзистора. Достижение Флеминга, безусловно, было величайшей вехой в электронике нашего столетия. Не следует считать, что лампа устарела. Многие сложные электронные приборы до сих пор могут работать только с определенным видом ламп. Более того, в бытовых телевизорах и видеосистемах используется принцип работы, который берет свое начало с блестящего открытия, сделанного Флемингом в 1904 году. В 1929 году профессору Флемингу было присвоено рыцарское звание, он был награжден многочисленными медалями от научных обществ, а также почетным членством и научными званиями. Четырежды он был приглашен читать Рождественские лекции в Королевском институте, поскольку немногие владели искусством так увлекать аудиторию. Он был исключительно умелым оратором, который мог объяснять сложные научные понятия для простой аудитории, и его постоянно приглашали читать лекции в переполненных залах по всей стране. Сэр Джон отличался также тем, что внес громадный вклад в написание научных трудов. Копии его опубликованных работ, хранящиеся в Университетском колледже в Лондоне, составляют пять томов. Джону Амброзу Флемингу было бы легко и удобно занять позицию молчаливого наблюдателя по отношению к теории эволюции. Ученые того времени высказывались в ее пользу, и всякий, кто не соглашался с теорией эволюции, рисковал быть высмеянным. Но он не мог оставаться в покое, когда людям бессовестно выдавали в качестве факта то, о чем он знал, как о недоказанном и ненаучном. В 1904 году, когда была запатентована радиолампа, он начал энергичную кампанию против теории эволюции, читая публичные лекции, которые затем были опубликованы и проданы в большом количестве под заглавием "Доказательства невидимого". Он оказывал большую поддержку, а затем на время стал президентом известного общества, сформированного для тех ученых и научных деятелей, которые пожелали бы поднять голос против фальшивых спекуляций сторонников теории эволюции. Это общество было названо Институт Виктория. Один из научных трудов сэра Джона на тему о приросте населения и возрасте земли доказывает, что человечество не могло существовать на нашей планете столько лет, как это представляют эволюционисты. Это пример только одного из многих доводов, которые выдвигал сэр Джон и другие выдающиеся мыслители его круга. Сэр Джон, будучи величайшим инженером и ученым своего времени, принимал существенное участие почти во всех выдающихся открытиях и в электротехнике за период почти в пятьдесят лет. Он ушел на пенсию в 1929 году, когда было положено начало еще одному изобретению, берущему свой исток от радиолампы - первый телевизор Берда. На самом деле, однако, сэр Джон Амброз Флеминг не ушел на пенсию. До самых последних лет своей долгой жизни он принимал участие в научных исследованиях по электротехнике, работал президентом телевизионного общества, был консультантом нового поколения исследователей. Свой последний научный труд он прочитал перед научной общественностью в возрасте девяноста лет! Будучи "на пенсии", он мог посвятить много больше времени на выступления перед общественностью, чтобы привлечь внимание людей к авторитету и словам Библии, а также к Спасителю, Которого он знал и любил. Сэр Джон перешагнул порог вечности и встретил своего Господа в 1945 году, устремляя свой пытливый ум вперед, к тому миру бесконечных чудес, в сравнении с которым величайшие чудеса этого мира - всего лишь слабое подобие.

ОСТРОВ ОТЧАЯНИЯ

Даниель Дефо В Лондоне царил разгар шумного праздника. Костры озаряли ночное небо, свет факелов весело отражался в окнах нижних этажей. Люди плясали, смеялись и выпивали прямо на улицах, так что водосточные канавы буквально были залиты пивом. Но не было веселья в доме на Криплгейт с высоким, узким фасадом. В этот теплый майский вечер 1660 года, Джеймс Фо, торговец сальными свечами и убежденный пуританин, стоял здесь у своего окна и с грустью размышлял о том, насколько изменчивы нравы жителей Лондона. Он прекрасно понимал, что это веселье было не в честь короля Карла II и восстановления монархии. Это было прощанье с высокими моральными стандартами; люди шумно приветствовали монарха, который сулил им удовольствия, тщеславие, пьянство и распутство. Госпожа Фо сидела в своем массивном дубовом кресле в маленькой комнатке позади магазина и нянчилась с новорожденным, которого родители назвали Даниелем, но не крестили, поскольку придерживались баптистских убеждений. Ребенок родился в нонконформистской[VZ1]⁰⁰¹ [VZ2][VZ3]семье в трудные времена. В то время как весь Лондон праздновал, у господина Фо было достаточно оснований для пессимизма. После воцарения Карла II все инакомыслящие в течение двух лет подвергались жестоким гонениям. Сначала произошло Великое Изгнание, во время которого пастор прихода семьи Фо, д-р Аннерсли из церкви святого Гила, а вместе с ним две тысячи других священнослужителей были изгнаны из своих церквей. Их вина была в нежелании согласиться с возмутительным распоряжением высшего церковного духовенства о том, чтобы изгонять из церкви истинно верующих священнослужителей. Изгнанные проповедники навсегда покинули Англиканскую церковь в 1662 году, и этот день был назван Черным Варфоломеевским днем. Как и многие другие, д-р Аннерсли основал нонконформистскую церковь, и вся его паства присоединилась к нему. Но вскоре, после того как инакомыслящим запретили проводить любые богослужения, их снова постигли преследования. Любой член городского магистрата имел право единолично отправить нарушителя этого закона в тюрьму и в ссылку на семь лет. Особенно жестоко расправлялись с проповедниками. Буньян, отсидевший в тюрьме двенадцать лет, был одним из многих, которых постигло в то время бесчеловечное наказание. Изгнанным священнослужителям было запрещено работать, проживать, и даже посещать родственников на расстоянии ближе пяти миль от своих бывших приходов. В памяти маленького Даниэля навсегда остались картины тревожных воскресных богослужебных собраний. С наступлением темноты господин Фо со своей женой и тремя детьми незаметно выходили из своего дома, и пробирались в небольшое помещение, где непоколебимый в вере д-р Аннерсли продолжал заботиться о своей пастве. Даниелю Дефо (он присвоил себе эту видоизмененную фамилию еще в молодости) было всего пять лет, когда на улицах Лондона разразилась страшная чума. От этой чумы умерло мучительной смертью 100 000 лондонцев, что составляло половину населения города, а десятки тысяч других горожан были вынуждены убежать в сельскую местность. Чуму переносили полчища крыс, живших на узких замусоренных улицах и в прогнивших деревянных домах, и сильнее всего она свирепствовала в районе Криплгейта. Позже Дефо опишет эти события в своем "Дневнике чумного года." Но в то время он, перепуганный ребенок, каждый день выглядывал из маленького окна своей комнаты под соломенной крышей, и видел множество людей, покидающих город со своими пожитками, сложенными на телеги в огромные груды. Он видел покинутые дома, на дверях которых были нарисованы большие красные кресты и надписи "Господи, будь милостив к нам!" Поздними вечерами, ворочаясь в постели, он слышал скрип тяжело нагруженных телег. Слышался звон колокольчика с глухим, пустым металлическим звуком, и хриплый голос выкрикивал: "Выносите мертвецов!" Семья Фо переселилась на верхний этаж, чтобы таким образом отрезать себя от внешнего мира, и остаться невредимым от чумы. Но вскоре они стали очевидцами еще одного большого бедствия - Великого Лондонского пожара, который начался на Пудинг Лэйн и уничтожил центральную часть города в течение трех кошмарных дней. Даниель Дефо не мог забыть выражение ужаса и беспомощности на лицах людей, глядевших на стену огня, поглотившего их дома и имущество. Он хорошо запомнил также и то чувство облегчения, с которым вздохнула его семья, когда огонь остановился совсем близко от их дома. Он запомнил также необыкновенной силы проповедь д-ра Аннерсли на служении прямо на улице, посреди обугленных дымящихся руин. А спустя всего лишь несколько лет молодого Дефо можно было регулярно встретить в рабочем кабинете д-ра Аннерсли, заполненном сотнями старинных книг в кожаном переплете. Здесь он получил домашнее образование и получил хорошие знания английского языка и математики. Старый доктор произвел на него глубокое впечатление. Это был великодушный, очень чуткий и добрый человек. Но вместе с тем, он был также и очень твердым и мужественным человеком, что помогло ему оставаться непоколебимым в своем служении во времена гонений на инакомыслящих. Однако это домашнее обучение было лишь первой ступенью, и послужила основой для дельнейшего образования, снабдив пытливый ум Дефо хорошим познавательным материалом. В возрасте тринадцати лет его послали учиться в нонконформистскую академию в Лондоне. Академия располагалась в довольно старомодном и ветхом особняке, но именно в этой старомодной обстановке мальчики получали образование, которое было на те времена передовым. Классические предметы преподавались мало. Зато преподавали право, юриспруденцию, географию, астрономию и стенографию. Кроме того, изучали логику, математику и современные языки Каждый студент должен был уметь произносить длинные речи без конспектов, а также владеть искусством словесной дискуссии. Интересно заметить, что студенты принимали участие в управлении школой, и все вопросы дисциплины находилась в руках школьного парламента, который полностью состоял из учеников. Но примечательно, что сами студенты ненавидели этот "демократический порядок", и большинство из них считали, что это только разваливает школу. На то время Дефо проявил себя весьма деятельным человеком. Это был крепко сложенный темноглазый молодой человек, который быстро освоил роль заводилы в студенческом коллективе. Он был признанным лидером не только в академии, но и среди молодежи в районе Криплгейта, где неизменно оказывался предводителем всяких неординарных мероприятий. Но в то же время Дефо видел массу различий между своими друзьями в академии и прихожанами церкви д-ра Аннерсли. Он верил в Бога. Он знал, что Бога можно познать лично, и был абсолютно убежден в силе и реальности личной веры в жизни родителей и многих друзей в церкви. Странно, однако, что сам Даниель Дефо в молодости так и не посвятил свою жизнь Спасителю, о Котором так много знал. Вера и жизнь других людей впечатляла, обличала, производила в нем чувство уважения, - но тем не менее, личное обращение и жизнь в общении с живым Богом оставались для него чем-то чуждым. Родители Даниеля искренне надеялись, что их сын станет служителем церкви, но его больше интересовала торговля. Поэтому он бросил учебу в академии и стал учеником торговца. Вскоре он проявил незаурядные способности, за что был повышен должности и стал представителя фирмы. Затем, получив некоторый опыт, он поступил работать коммивояжером в компанию, совершавшую рейсы в Португалию, Францию и Италию за товарами для британских фирм. Возвратившись домой, в возрасте двадцати трех лет, он решил завести свой собственный бизнес, и открыл в Лондоне новую фирму под большой красочной вывеской "Даниель Фо, купец." Деньги для этого предприятия, в основном, принадлежали его молодой жене Мери. Это была глубоко верующая девушка, и ее богатый отец дал ей на свадьбу несколько тысяч фунтов. Хотя Дефо все еще придерживался поведения верующего человека, он теперь предался тому делу, которое считал для себя самым важным. Он так полюбил торговлю! Не ту мелкую торговлю, какой занимался его отец в своей лавчонке, но крупные рискованные сделки с импортными товарами. Это было как раз то счастье, о котором он мечтал. Надо сказать, что это было время, когда многие передовые писатели публиковали один за другим блестящие утопические прожекты. Дефо, любитель поспорить и поговорить об идеях, тоже стал публиковать свои собственные прожекты для разрешения всех мировых проблем. Со временем он стал известной фигурой в аристократических кругах. Цель этой его деятельности была довольно проста - карьера. Пышный стиль моды того времени требовал большой траты денег, и Дефо в совершенстве овладел этим "искусством". Он стал все меньше уделять внимания своей растущей семье, любил кататься на своем прекрасном вороном жеребце, и старался провести время в благородном обществе. Казалось, Дефо использовал любую возможность, чтобы ускользнуть от своей благочестивой жены и побывать на всех провинциальных ярмарках, даже если в этом не было никакой необходимости. Спустя всего два года семейной жизни, он поехал на юго-запад страны и записался на службу в армию Монмаута. После смерти Карла II корона должна была перейти к Якову II, который был ревностным католиком. Протестант Монмаут, претендент на престол, был политическим героем Дефо. Но после короткой схватки Монмаут попал в плен. Дефо удалось убежать, но он был очень разбит морально, и ему пришлось возвращаться в Лондон. В то время, как сторонникам Монмаута были объявлены жестокие приговоры, Дефо затаился и занялся торговлей, надеясь, что в Лондоне никто не узнает о его соучастии в этих делах. Но со временем к нему вернулась смелость, и он снова примкнул к политическому движению противников Якова II. Он даже основал нонконформистскую домашнюю церковь, в которой был пастором на протяжении двух лет. Однако новизна этого занятия вскоре прошла. Это было всего лишь неудачная попытка завоевать Божью благосклонность применением тех поверхностных христианских знаний, которые он изучал в юности. Его интерес перекинулся к изучению истории, потому что для того, чтобы писать политические памфлеты для широкого распространения, надо было знать историческую подоплеку событий. Вскоре Дефо с его амбициями и талантами добился общественного признания. Поскольку люди становились все больше недовольны королем, его речи находили отклик среди многочисленных слушателей в клубах, кафе и на улицах Лондона. Он стал одним из главных сторонников, защитников и пропагандистов Британской реформационной конституционной партии, которой и посвящал свои памфлеты. И вот, наконец, наступил день, которого так долго ожидали все протестанты и члены этой партии. 4-го ноября 1688 года Вильгельм Оранский высадился в Торби, чтобы занять место дискредитированного короля Якова. Что касается Дефо, то теперь, казалось, ему всюду сопутствовала удача. Он был признан лучшим популярным публицистом и поэтом, его публичные выступления встречались аплодисментами, он начал получать большие прибыли от своей торговли и был в это время на вершине успеха. Но после этого на него неожиданно обрушилась катастрофа. Сначала он потерпел несколько тяжелых финансовых потерь из-за неудачных торговых сделок. Затем из-за войны с Францией два торговых судна, до отказа нагруженных его товарами, не прибыли в порт назначения. Каждое утро Дефо в отчаянии отправлялся в порт, надеясь получить добрую новость. Если корабли не прибудут - он будет разорен. Наконец новость пришла. Корабли попали в руки противника. В одно мгновенье один из самых гордых людей Лондона превратился в жалкого банкрота. В те дни банкротство наказывалось весьма сурово, и у Дефо не было никакого желания быть подверженным такому наказанию. Он наспех дал распоряжения своей заброшенной семье, раздал имущество наиболее настойчивым кредиторам, и ушел в бега. К счастью, его жена при помощи одного верного друга смогла собрать денег, чтобы дать ему возможность еще раз заняться бизнесом, при условии, что в первую очередь он будет погашать свои долги. Но позор банкротства подорвал его репутацию, и это было хорошим предлогом для его врагов. Однако Дефо со своим непокорным характером не захотел смириться, и вскоре снова бросился в погоню за достижением своих амбициозных целей. Он взялся за перо, и написал еще одну книгу о том, как разрешить кое-какие мировые проблемы, в частности, о мерах по оказанию помощи притесняемым торговцам и о возможности образования для женщин. Королева Мария случайно прочитала эту книгу, и горячо поддержала его идеи. Дефо получил аудиенцию, за ней последовала еще одна, и с тех пор Дефо стал постоянным гостем королевского двора. Пользуясь этим, он твердо решил покончить со своими финансовыми неудачами и восстановить запятнанную репутацию. Как раз в это время он решил в угоду королю и королеве слегка изменить свою фамилию, чтобы она имела более аристократическое звучание. На Вильгельма Оранского Дефо произвел особое впечатление человека, умеющего мыслить, и когда королевская казна опустела, Дефо посоветовал разыграть крупномасштабную королевскую лотерею. Дважды ему было доверено организовать эту общенациональную лотерею, в которой обещались громадные выигрыши при незначительных ставках. Еще один удачный проект Дефо - строительство кирпичного завода в Тилбери - помог ему расплатиться с долгами. В то время Британия импортировала практически весь кирпич и черепицу, и аналогичная отечественная продукция была мало известна. Однако продукция завода продавалась хорошо и шла на строительство самых больших зданий в Лондоне. Это послужило стимулом для зарождения новой отрасли Британской промышленности. Свободный от долгов и снова богатый, Дефо полностью предался удовольствиям великосветской жизни. Он стал снова известен своей дорогой одеждой, шикарными экипажами и связями с королевским двором. Не желая слышать упреки своей несчастной, обремененной заботами жены, он проводил ночи напролет в ресторанах Вест Энда. Шестеро его детей - два мальчика и четыре девочки - росли фактически без отца, а в это время Дефо, следуя традициям высшего общества, завел себе в Тилбери любовницу. Как и следовало ожидать, любовница родила ему сына. Ребенок перенял все пороки характера своего отца, но успех отца ему не сопутствовал. В эту пору, казалось, Дефо не испытывал никаких угрызений совести, никакого стыда за свое поведение, никакие препятствия и разочарования не могли поколебать его тщеславие, амбиции и стремление к богатству. Он не сомневался в своей правоте даже тогда, когда брался писать о религии, и даже критиковал некоторых нонконформистов, причащавшихся раз в неделю в Англиканской церкви, чтобы не лишиться работы в гражданских учреждениях. "Честный человек исповедует только одну веру - писал он - и не посмеет играть в прятки с Всевышним." В свои тридцать лет он считался самым великим писателем того времени. Так пролетали годы, годы безбожия. За эти годы его дети выросли и стали презирать своего испорченного славой отца; за эти годы множество памфлетов и поэм вышло из-под его пера. Наиболее популярной поэмой в течение почти столетия был ответ Дефо в адрес тех, кто критиковал Вильгельма Оранского, как "чужеземного принца." В этой поэме под названием "Чистокровный англичанин" довольно легкомысленно описывалось вырождение английского народа, который взял свое начало от древних завоевателей и затем превратился в самую смешанную нацию в мире. Эта поэма стала настолько популярной, что почти каждый мог цитировать выдержки из нее наизусть. Вильгельм и Дефо стали друзьями. Фактически Дефо стал одним из самых близких доверенных лиц короля. Он регулярно давал королю советы по политическим вопросам, и действовал как лицо, наделенное особым полномочием - следить за политическими противниками Вильгельма. Когда надо было назначать новых государственных министров, Дефо советовал Вильгельму тех кандидатов, кто, по его мнению, был надежным и верным королю. Известность, богатство, положение, а также высокомерные манеры способствовали тому, что Дефо нажил себе много врагов в высшем обществе. После неожиданной смерти Вильгельма он оказался в затруднительном положении перед своими врагами, ненавидимый и беззащитный. Долговая тюрьма Ньюгейт была уже готова для него. Враги лишь ожидали удобного случая. Преждевременная смерть Вильгельма принесла много перемен. Его противники католики торжествовали победу, так как престол наследовала королева Анна, расположенная к католикам дочь Якова II. Королева была трусливой и коварной женщиной, и для принятия публичных решений употребляла не столько открытую критику, сколько хитрость и обман. В скором времени она назначило своими министрами бывших оппозиционеров. При таком положении дел Дефо грозила опасность стать жертвой нынешних антилиберальных и антипротестантских министров, которых он так часто бичевал своим пером. Вскоре им представилась возможность отомстить. Некий высокопоставленный церковный деятель предпринял меры, чтобы усилить репрессии против нонконформистов. Дефо, бывший сторонником (пусть даже номинальным) нонконформистов, написал анонимный памфлет под названием "Кратчайший способ расправы с инакомыслящими." Он был рассчитан на то, чтобы склонить общественное мнение на сторону нонконформистов, в саркастическом тоне призывая применить против них самые крайние меры. "Вырвите этот еретический бунтарский сорняк, - писал Дефо с иронией. - Стоит издать всего лишь один строгий закон о том, что всякий, кто будет пойман на сектантской молельне (так называли нонконформистские богослужения), должен быть выдворен из страны, а их проповедник - повешен, и тогда мы вскоре покончим с ними." К несчастью для Дефо, его памфлет не смог пробудить симпатию публики к нонконформистам. На самом деле получилось как раз наоборот. Многие восприняли его всерьез и согласились с написанным! Один известный церковный деятель писал: "Я считаю этот памфлет наилучшей книгой после Библии и Книги Таинств." Нонконформисты были в ужасе. Памфлет вызвал столь острые споры, что Дефо пришлось давать объяснения, и признать, что автором памфлета был он. Именно этого и ожидали его враги. Не раздумывая, граф Ноттингемский, который был министром внутренних дел, постановил, что этот памфлет высмеивал духовенство и нарушил общественное спокойствие. Дефо должен был быть немедленно арестован. В ужасе он убежал и спрятался, поскольку слишком хорошо понимал, что граф Ноттингемский имел в данный момент власть расправиться с ним в один момент. Он бросит его в Ньюгейтскую тюрьму для "самых опасных преступников и злодеев", где ему придется провести остаток жизни среди отбросов общества. Если он туда попадет, черепичная фабрика без него неизбежно придет в упадок всего лишь за несколько недель, оставив семью без копейки денег. Он сам, конечно же, заразится какой-нибудь тюремной болезнью и умрет жалкой преждевременной смертью. Каждый день он слышал о том, что на его поимку было послано все большее число полицейских. В отчаянии он написал длинное прошение о помиловании графу Ноттингемскому, предлагая сделать все, что угодно - даже возглавить кавалерийский отряд - только бы не представать перед судом. Но графу нужен был сам Дефо. Он планировал лишить его всего, а затем предать публичному позору. "Этот человек среднего роста, - гласило предписание об аресте, - около сорока лет, со смуглым лицом и темно-коричневыми волосами. Он носит парик, у него нос крючком, острый подбородок и большая родинка возле рта." В течение нескольких недель отчаявшийся Дефо был пойман и доставлен в Ньюгейт. Это был кошмар для него - обстоятельства и люди, связанные с этими событиями навсегда врезались в его память. В последующие годы он написал в своих романах много мест под впечатлением того, что он пережил в Ньюгейте. Успокоенный ложью своих адвокатов, Дефо признал себя на суде виновным. Он был уверен в том, что ему присудят штраф и освободят, но когда судья приговорил его к троекратному наказанию у позорного столба и к пожизненному заключению, - это было для него как гром среди ясного неба. На следующий после суда день он лежал на деревянных нарах в темной каменной камере, чувствуя, что его жизнь пришла к концу. Но вдруг ему пришла в голову мысль о том, как можно выйти из этого положения. Он удивлялся, почему не подумал об этом раньше. В приливе самоуверенности и оптимизма он спрыгнул с нар и схватил перо и бумагу. Все хорошо знали, что Дефо был доверенным политическим лицом Вильгельма Оранского. В этой роли он должен был знать все грязные дела и коварные интриги ведущих политиков. Если в данный момент произойдет "утечка" некоторых подобного рода секретов, многие видные люди окажутся в весьма затруднительном положении. Итак, Дефо написал официальное письмо с предложением рассказать королеве все, что он знал. Результат получился таким, как он и ожидал. Встревоженные политики запаниковали. К удивлению видавших виды ньюгейтских тюремщиков, Дефо стали навещать многочисленные известные люди. Конечно же, они приходили не только для того, чтобы передать дружеские приветы и справиться о его здоровье. На самом же деле у них были совсем другие цели. Если он будет держать свой рот покрепче закрытым, то они предпримут меры, чтобы защитить его от позорного столба и попытаются добиться освобождения. Мысль о позорном столбе ужасала Дефо, поскольку это было такое зрелище, которое пробуждало в лондонских обывателях худшие инстинкты. Они особенно радовались, когда попадался какой-нибудь франт или "денди", и приходили, вооружившись тухлыми яйцами, гнилым мясом и конским навозом. Чтобы утихомирить их злость, Дефо написал веселую поэму о позорном столбе, которая была опубликована и распространена за день до экзекуции. В тот момент, когда стража выводила Дефо из Ньюгейта, на улице его ожидал необычный неофициальный эскорт. Многочисленные политики со своими лакеями и наемными людьми стояли в готовности сопровождать процессию до самого места исполнения. Прибыв туда, они образовали вокруг него плотный заслон. Реакция толпы была совершенно неожиданной. Смягчившись комедийным памфлетом Дефо и пораженные новшеством живого ограждения вокруг позорного столба, люди вдруг почувствовали расположение к жертве. В течение нескольких часов с ним обходились, как со знаменитостью. Толпа народу собралась на это зрелище с таким настроением, как будто они хотели приветствовать влиятельную или знатную особу, и впервые за все времена вместо обычных в таких случаях снадобий люди бросали цветы. Такого в Лондоне еще не бывало. Дефо вывели из тюрьмы, чтобы подвергнуть позору, но он вернулся в Ньюгейт кумиром толпы. В это время и без того запутавшийся Дефо попал под влияние Роберта Харли, честолюбивого спикера палаты общин, бывшего в то время самым проницательным политиком. Этот Харли, ставший фаворитом королевы Анны, а позже - графом Оксфордским, уже наблюдал за Дефо с некоторого времени. Поначалу ему не понравилось хвастовство Дефо, но затем он понял, что его разносторонними писательскими способностями можно хорошо воспользоваться. И он решил , что Дефо будет на него работать. Харли послал деньги госпоже Дефо в качестве материальной поддержки, а затем начал добиваться помилования для самого Дефо. Через пять месяцев Дефо был освобожден - по крайней мере, считал себя свободным. Точнее было бы сказать, что он теперь принадлежал Харли, и вскоре понял, чего Харли от него ожидал. Дефо должен был стать единственным редактором новой газеты, целью которой была поддержка Харли и его партии. Харли был владельцем газеты, разумеется, тайным. В руках Дефо газета быстро стала самым популярным изданием с большим тиражом. За девять лет она не только оказывала влияние на общественное мнение, но и задала совершенно новое направление в подаче газетного материала. Благодаря именно этой газете, Дефо позже назвали отцом современной журналистики. Он без устали издавал новости и комментарии, что позволило увеличить издание до трех номеров в неделю, и распространять газету по всей стране. Что же касается личной жизни, то все оставалось по прежнему - Дефо все еще оставался в плену пристрастия к роскоши, напыщенности и славе. Тюрьма ненадолго смирила его, и он снова стал таким же далеким от своей жены и детей, каким был и до этого. Шли годы, во время которых Дефо находился в центре неспокойного мира политики. Харли потерял свое влияние и перешел в другую партию, и через два года королева Анна назначила его на пост премьер-министра. Дефо пришлось подавить самолюбие и последовать за своим хозяином, теряя при этом многих близких друзей. Люди, завидовавшие журналистским успехам Дефо, а также его политические противники стали распускать злые слухи о его прошлых финансовых неудачах. В то же время перегруженность работой и распутный образ жизни стали заметно сказываться на его здоровье. Дефо понял, что он отдал лучшие годы жизни газете, которая стала руководить его жизнью, и его стало мучить чувство глубокого отчаяния, присущее человеку, познавшему пустоту этого мира. Он всеми силами добивался богатства и славы, а взамен получил только тяжкий труд, зависть, ненависть, страдания и подорванное здоровье. В это время его постиг целый ряд горьких неудач, которые нанесли серьезный удар по остаткам его самолюбия. Законы того времени ставили всех писателей - особенно склонных к полемике - в довольно уязвимое положение. Противники нашли основание еще раз привлечь его к судебному разбирательству за публикацию бунтарских материалов. Возможно, он мог бы оправдаться, но как раз к тому моменту он напечатал статью, в которой подверг сомнению честность судьи, который должен был разбирать его дело, и лорд главный судья приложил все усилия, чтобы посадить его в тюрьму за оскорбление суда. Харли пришел на помощь и освободил его, но через год Дефо были предъявлены новые обвинения. И хотя дело не дошло до суда, все же ущерб был причинен: из-за этих скандальных арестов связи с Харли, который теперь стал лордом Оксфорда, были разорваны, и издание газеты, наконец, полностью прекратилось. Силы Дефо были почти на исходе, он выглядел намного старше своих пятидесяти четырех лет, и в оценке собственной жизни он, наконец, перешел от жалости к себе к осознанию своего краха. Этот новый прилив смирения и самокритики начался у него во время серьезной болезни, приковавшей его к постели на несколько недель. Он только и мог в это время думать о своих мучительных жизненных взлетах и падениях. Боль разбитого честолюбия сменилась раскаянием о том, что он так постыдно пренебрег своей семьей ради личного успеха. Перед его взором предстали упрямые попытки избавиться от христианской морали, в которой он был воспитан с детства, и постепенно в его жизни и мировоззрении произошла перемена. Эта перемена была тем более замечательна, если вспомнить, что Дефо много путешествовал, побывал в самых низких и самых высоких кругах, изведал тюремное заключение и приток богатства, впитал в себя культуру и политику своего времени, равно как и оказал на нее влияние. Он делал все, что только хотел делать, и испытал на себе все, чего хотел бы избежать. Однако самое глубокое влияние на свою судьбу он испытал в возрасте пятидесяти пяти лет, когда был прикован к постели. В это время он пережил перемену, преобразившую его так, что из ведущего политического журналиста он превратился в человека, посвятившего свой писательский талант написанию книг морального и духовного содержания. Наиболее красочно Дефо описал свое обращение ко Христу в своем знаменитом романе "Робинзон Крузо", потому что религиозные переживания Крузо - это ничто иное, как духовная автобиография самого Дефо. Крузо пришлось некоторое время находиться на необитаемом острове, который он назвал "островом отчаяния." Избавившись от страха перед опасностью, он занялся созданием собственной империи. "Но теперь, когда я захворал, моя совесть, так долго спавшая, начала пробуждаться, и мне стало стыдно за свою прошлую жизнь... И я взмолился: "Господи, будь мне помощником, ибо я нахожусь в большой беде!" Это была моя первая молитва, если можно назвать ее молитвой, которую я произнес за многие годы. Совесть мучила меня, и, казалось, вслух говорила мне: "Несчастный! Оглянись на свою потерянную жизнь!" Я взял Библию и начал читать... Первые слова, которые открылись мне, были следующие: "Призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня". Псал.49:15. Перед тем, как лечь в постель, я сделал то, чего не делал ни разу в своей жизни: я склонился на колени и помолился Богу, чтобы Он выполнил мне это обещание, что если я призову Его в день скорби, Он избавит меня." Через четыре дня Крузо почувствовал себя намного лучше. "Я взял Библию, и начиная с Нового Завета, стал серьезно читать ее. Но я обнаружил, что мое сердце было больше занято злыми делами моей прошлой жизни... Затем, когда я дошел до слов: "Его возвысил Бог... в Начальника и Спасителя... дабы дать... покаяние и прощение грехов (здесь говорится о Господе Иисусе Христе, Который умер на кресте, взял на Себя наказание за грех, и потому может прощать грех), я стал искренне умолять Бога о даровании мне покаяния и прощения. Я отложил книгу, и подняв свое сердце и руки к небу, вне себя от радости, громко закричал: "Иисус, Ты Сын Давидов, Иисус, Ты превознесенный Начальник и Спаситель, дай мне покаяние!" Это был первый случай в моей жизни, о котором я могу сказать, что я молился в истинном смысле этого слова, ведь я молился в полном осознании своего положения перед Богом... Я оглянулся на свою прошлую жизнь с таким ужасом, и мои грехи показались такими страшными, что моя душа не желала получить от Бога ничего, кроме избавления от угнетавшей меня тяжести вины." Горячие молитвы следовали одна за другой, и после этого Крузо почувствовал внутри великое утешение, зная, что Бог простил его. Затем он стал проводить каждый день время в чтении Библии и молитве. Три месяца спустя он записал: "Я воздаю смиренную и сердечную благодарность Богу за то, что Он благоволил восполнить все недостатки моего одиночества Своим присутствием и ниспосланием благодати для моей души, поддерживая, утешая и ободряя меня, чтобы я полагался на Его провидение здесь и надеялся на Его вечное присутствие в мире ином. Я начал чувствовать, насколько более счастливой была та жизнь, к которой меня привел Бог, ведь изменились все мои желания." Слова Крузо в точности описывали то, что пережил сам Дефо. Он испытал и почувствовал близость Спасителя, Который отвечал на его молитвы, он также пережил великую перемену своего внутреннего характера. Действительно, все его вкусы и наклонности изменились, когда Бог вошел в его жизнь, так что во всех отношениях он стал новой личностью. В обращении Крузо Дефо изобразил не только свой личный опыт, но также опыт бесчисленных миллионов людей, которые на протяжении человеческой истории пережили истинное обращение ко Христу. В романе Крузо приписываются следующие слова, которые он записал через два года после своего обращения: "Я смотрю теперь на мир, как на нечто далекое, к чему у меня нет никакого дела, нет никаких надежд, и вообще, никаких желаний." Это же самое пережил и Дефо. Ярмо этого мира, державшего его в плену своих чар, гордыни и эгоистических удовольствий, теперь было сброшено. Столь могучие ранее мирские приманки стали теперь для него дешевыми и пустыми. Новые понятия о ценностях завладели его сердцем -голод и жажда чего-то лучшего и более глубокого. Дефо быстро преуспевал в своем духовном хождении перед Богом, потому что он с детства был хорошо научен своими искренне верующими родителями. Все то, что он знал о Библии и о Господе, скрывавшееся на протяжении столь долгого времени, оказалось как нельзя кстати. В скором времени его перо заработало снова, описывая картину того, какой должна быть семейная жизнь. Он писал с глубоким сожалением о том, что его собственная семья выросла без отца, который должен был любить их и заботиться об их духовном состоянии. Эти записи затем составили целую книгу под названием "Семейный наставник", которая стала бестселлером. Король Георг I регулярно читал эту книгу своим детям. Дефо стал с помощью пера свидетельствовать и объяснять другим ту перемену, которая произошла в его жизни. Разговоры на духовные темы между Робинзоном Крузо и Пятницей дают нам яркую картину того, как выглядело личное свидетельство Дефо о Христе другим людям. В основу написания романа "Робинзон Крузо" легла подлинная история одного моряка по имени Александр Селкирк, который был высажен на необитаемый остров и прожил там четыре года. Дефо написал вступительную часть к роману и отослал одному из своих друзей-издателей, и тот дал заказ на написание всей книги. Тот факт, что книга была завершена в течение четырех месяцев, лишний раз подтверждает, настолько богатыми были фантазия и трудоспособность Дефо. Поспешность, с которой была написана книга, породила хорошо известные противоречия в книге. Некоторые даже считают, что сам Дефо не перечитывал ее. Однако качество работы было столь превосходным, что это принесло книге непреходящий успех, и кроме того, она положила начало совершенно новым традициям в последующей повествовательной литературе. Затем был написан еще целый ряд романов. "Жизнь, приключения и пиратство славного капитана Синглтона" стал очередным бестселлером, в котором также говорилось об обращении к Богу. Роман "Моль Флендерс" описывал душераздирающую историю девушки, которая испытала все существующие пороки и несчастья, но в конце концов покаялась и обратилась к Богу (в первоначальной версии романа.) В основу романов "История полковника Джека" и "Счастливая госпожа" были положены также темы религии. Выдающимся признанием заслуг Дефо является тот факт, что все эти романы, написанные в начале восемнадцатого века, все еще продолжают издаваться и не потеряли своей актуальности и сегодня. Они изобилуют описанием всевозможных приключений, отражающих широту и многосторонность замечательного таланта Дефо. Неудивительно, что многие считают его не только отцом современной журналистики, но также и истинным отцом современного романа. В течение пятнадцати лет после своего обращения Дефо стремился принимать самое активное участие в христианской работе, сознавая вину за потерянное прошлое и в то же время веруя в то, что Бог выполнит свое обещание, данное в Библии: "И воздам вам за те годы, которые пожирали саранча, черви, жуки и гусеница" (Иоил.2:25). И Господь действительно благословил его последние годы так обильно, что у последующих поколений его имя стало ассоциироваться с теми книгами, которые несут в себе свидетельство о возрождающей силе Спасителя. Когда-то тщеславный карьерист, он стал теперь смиренным, искренним и добросердечным человеком, который заботился о бессмертных душах окружающих людей. Под самый конец жизни на него снова надвинулись тени прошлого. Много лет назад, когда Дефо обанкротился, один его друг-бизнесмен заплатил его долги с условием, что он отдаст с процентами. Дефо отдал, но ни он сам, ни его друг не сохранили документы. Когда этот бизнесмен продал свой капитал, в его архивных записях было обнаружено, что Дефо, якобы, до сих пор оставался должником. Через двадцать шесть лет женщина, ставшая собственницей этого капитала, возбудила иск о полной выплате этого долга. У Дефо не было достаточных юридических оправданий. И вот снова, в возрасте семидесяти лет, он оказался перед опасностью еще раз стать банкротом. Поручив своему старшему сыну свои дела, убитый горем старик ушел из дому и скрылся, чтобы обдумать создавшуюся ситуацию. В течение некоторого времени его могли навещать только жена и дочери. Он нашел приют в ночлежном доме на Ропмейкерс Аллее, совсем рядом с местом своего рождения. Здесь вечером 26 апреля 1731 года он лег спать в последний раз. Может быть, в самый последний момент к нему вернулись скорбь и тревога, чтобы напомнить о мимолетности и жестокости этого мира, в противоположность тому миру, в который он должен был скоро вступить. Уже к утру он навсегда покинул свой земной "остров отчаяния" и причалил к берегам вечности, чтобы навсегда быть со Спасителем. ⁰⁰¹Нонконформисты - буквально "несогласные, инакомыслящие" - верующие, которые не шли на компромисс с официальной государственной церковью.