"Блюдце, полное секретов. Одиссея «Пинк Флойд»" - читать интересную книгу автора (Шэффнер Николас)

Глава 13. Удивительный пудинг

Смена десятилетий застала ФЛОЙД барахтающимися в поисках определенного музыкального направления и переживающими некий личностный кризис. На следующем альбоме группы (который был их первым диском, выпущенным на «прогрессивном» лейбле Harvest, и к тому же являлся, согласно заключенной сделке, двойным) новой музыки как таковой группа не представила. На первой пластинке, записанной в Манчестерском торговом колледже (Manchester College Of Commerce) и в Mother' Club в Бирмингеме, долгое время остававшимся любимой площадкой ансамбля, присутствовали превосходные концертные версии «Astronomy Domine», «Careful With That Axe, Eugene» и «A Saucerful Of Secrets» (от «Interstellar Overdrive», все еще остававшейся непременным атрибутом всех выступлений, отказались в последнюю минуту).

В основном, репутация альбома зарабатывалась именно этими композициями, особенно в Америке, где лишь единицы слышали предыдущие диски группы и где благодаря непрерывной передаче в эфир ночными станциями, работающими на УКВ, «Ummagumma» вскоре стала первой пластинкой ПИНК ФЛОЙД, попавшей в Тор 100. Несмотря на все легенды, окутывающие концертные выступления группы, «Ummagumma» оставалась единственным официальным концертником ФЛОЙД до появления «A Delicate Sound Of Thunder» девятнадцать лет спустя.

Именно благодаря силе ее «живых» выступлений, в сентябре 1969 года — за месяц до выхода пластинки — группу признали шестой в категории самых популярных коллективов в ходе ежегодного опроса популярности журнала «Melody Maker». Однако отсутствие признания каждого музыканта в отдельности привело к тому, что ни один из них не был признан лучшим в разделах «лучший гитарист», «лучший басист», «лучший клавишник» — ситуация, исправить которую не могла даже «Ummagumma».

Студийная пластинка появилась на свет благодаря недовольству Рика Райта теми ограничениями, которые накладывала работа в рок-группе «средней руки»; он хотел получить возможность сочинять «настоящую музыку». Таким образом, каждому из четырех флойдовцев было предоставлено по полстороны лонгплея для реабилитации при помощи самостоятельных экспериментов, конечной целью которых ставилось сочинение «странной» музыки как таковой. Песня Уотерса «Embryo» была также записана во время этих смен в студии; однако при исполнении всей группой она не укладывалась в формат, заданный для «Ummagumma». Хотя Роджер утверждал, что она так и не была закончена, композиция в итоге появилась на американском сборнике фирмы Capitol «Works»). Это было соревнование. К нему оказался готов только Роджер, а первым свое согласие (несмотря на то, что сегодня он расценивает свои выкрутасы для клавишных в четырехчастной «Sysyphus» как «претенциозные») дал Рик. Дейв признался, что он «валял дурака» в «The Narrow Way», текст которой невозможно разобрать, так как автор сильно сомневался в своем поэтическом таланте. Уотерс, который позже станет отстаивать свое право писать тексты для всех гилморовских и райтовских композиций, исполнявшихся в рамках ФЛОЙД, отказался от приглашения стать текстовиком и на этом проекте.

Вероятно, наиболее интересной из всех пьес — или, по крайней мере, наименее скучной — была акустическая «Grantchester Meadows», написанная Роджером как воспоминание о днях в Кембридже, в которой можно услышать, как взлетают живые лебеди, тогда как нудный звук жужжащей пчелы, перелетающей в наушниках из одного уха в другое, заставляет слушателей не долго думая схватить конверт пластинки, чтобы пришлепнуть наконец насекомое. Уотерс же несет ответственность за лаконично названную «Several Species Of Small Furry Animals Gathered Together In A Cave And Grooving With A Pict» («Несколько видов маленьких, покрытых мехом зверьков, собранных воедино в пещере и получающих удовольствие от общения с пиктом»), чьему ритмично оркестрованному зверинцу могли позавидовать THE BEATLES с их «Good Morning, Good Morning» (за которой следует звучащая по-шотландски маниакальная напыщенная болтовня). «Меня всегда спрашивают, а не моих ли рук это дело, — говорит Рон Джизин, — в то время я готовил много радиопрограмм для Джона Пила, выделывая и не такое. Мой выбор мог, конечно, зацепить Роджера, но это было случайное совпадение. Так уж получилось, что у нас обоих отцы — шотландцы, а матери — англичанки».

«Подкованные» по части научной фантастики флойдовцы утверждали, что таинственное название альбома взято по имени ученых мужей, известных как «umma», в «Дюне». В то время ходили слухи, что ФЛОЙД напишут музыку к фильму по книге Фрэнка Герберта (Frank Herbert). А вот Ник Мейсон (чье девятиминутное, пропущенное через электронные примочки, соло на ударных является кульминационным моментом пластинки) утверждает, что «ummagumma» — это слэнговое выражение, которое подцепили где-то в Кембридже Сид, Роджер и Дейв, обозначающее совокупление. «Это просто название. Его выбрали не потому, что оно что-то обозначает, а потому, что звучит интересно и мило. Его можно совершенно спокойно произносить нараспев, а можно использовать как восклицание». На «Ummagumma» также была одна из самых «завернутых» наркотных обложек, разработанных «Гипнозис», на которой ФЛОЙД позировали на фоне картины с изображением ФЛОЙД, позирующих на фоне картины с изображением ФЛОЙД, которые позируют… и так далее, и так далее, уменьшаясь до бесконечности.

Первый альбом ФЛОЙД в 70-е отражал как отсутствие определенного направления в творчестве группы, так и тенденции, доминировавшие на британской музыкальной сцене тех лет. В то время когда такие первопроходцы, как Пит Тауншенд из THE WHO и Рэй Дэвис (Ray Davis) из THE KINKS, взялись за сочинение «рок-опер», группам типа DEEP PURPLE казалось обязательным навязывать свои «концерты» Королевскому филармоническому оркестру, a EMERSON, LAKE AND PALMER — коверкать «Картинки с выставки» или «Щелкунчика», ПИНК ФЛОЙД не могли отказаться от искушения попробовать себя в монументализме и поистине серьезной композиции. В результате мы имеем «Atom Heart Mother».

«Вся основная тема, — говорит Гилмор, — получилась из не очень длинной последовательности аккордов, придуманной мной раньше. Я назвал ее «Темой из вымышленного вестерна» («Theme from an Imaginary Western»), для меня она звучала как «Великолепная семерка»…». Услышав, как гитарист наспех прогнал ее во время перерыва на репетиции, Уотерс был поражен «качеством героической, возвышенной темы», при прослушивании которой в воображении возникали «силуэты лошадей на фоне закатного неба». Она прекрасно слушалась бы в фильме, снятом по очень мрачному сценарию.

Он и Райт вдохновились на написание других тем и вариаций в том же кинематографическом духе, пока пьеса не превратилась в самую длинную на сегодняшний день композицию ПИНК ФЛОЙД, протяженность которой в конечном варианте составила почти 24 минуты. Вспоминает Гилмор: «Мы сидели и играли, перебрасывая ее друг другу, добавляли и убавляли какие-то такты, возились с ней целую вечность, пока не придали нужную форму». Премьера ранней версии сюиты под рабочим названием «Удивительный пудинг» («The Amazing Pudding») состоялась в Париже 23 января 1970 года.

Попав в затруднительное положение в работе над все расползающимся сочинением такого формата, четверо музыкантов согласились позвать на выручку своего приятеля Рона Джизина и весной вручили ему пленки с рекомендациями наложить их так, чтобы получилось «что-нибудь великое» — небесный хор, медные фанфары, да что угодно, пока они сами прокатятся с туром по Америке. «К тому моменту они были сильно измотаны, потому что становились знаменитыми и их постоянно подталкивали, — говорит Джизин. — Стив О'Рурк был знатным «толкачом». Им просто требовался другой подход, несколько иной менталитет, чтобы закруглиться и завершить работу».

В течение целого месяца Рон, раздевшись до трусов из-за необычайно жаркой погоды в Лондоне, лихорадочно работал над партитурой. «Рик Райт, наверное, полдня занимался хоровыми партиями, Дейв Гилмор предложил рифф для одной части. Роджер не умел читать ноты и с умным видом соглашался с тем, что делал этот балбес Джизин. Особой помощи от них ждать не приходилось».

«Нельзя совершенно сбрасывать со счетов то, что они сделали, но и мелодии, и гармонии были полностью моими. Это как раз и есть сфера моей деятельности — работать при наличии уже существующей концепции, когда необходимо соединить воедино и подогнать друг к другу отдельные части. Я всегда чувствовал, что на самом деле ФЛОЙД не хватает одного — настоящего чувства мелодии, во всех длинных фрагментах то тут, то там постоянно проявлялись всякие шероховатости. Вот почему мы так здорово сработались: я снабжал их мелодиями и мотивами».

«Из-за того, как они записывали основные трэки, возникали проблемы с темпом. Они разнились между собой, но не из-за развития тем, а так, по чистой случайности — замедление темпа происходило там, где его, вероятно, следовало бы убыстрить, или где-то его лучше было бы изменить резко, как бы одним рывком, а не постепенно».

«Мы столкнулись с этим, потому что они записали заготовки фоновых трэков так, как обычно это делали, — с длинными органными партиями, приглушенной бас-гитарой и захлебывающейся гитарой. Когда настало время записи «живых» музыкантов поверх уже готовых дорожек, возникла проблема с нужным темпом. Нет ничего удивительного, когда у классических музыкантов возникают трудности с ритмом. Чувство ритма в классике и в рок-музыке — совершенно разное».

Проблемы у Джизина начались после того, как он взял на себя дирижирование ансамблем в студии на Эбби-роуд. Его первая ошибка, как он сам признался, заключалась в том, что он позволил EMI нанимать сессионных музыкантов. Виолончелист был близок ему по духу: они вместе работали над саундтрэком к «The Body», a вот десять «духовиков», как обнаружил Рон, «были жесткими, бездушными типами, которые, конечно же, не собирались выносить команды какого-то новичка или неискушенного человека. Я открыл для самого себя, что духовики — самые упорные и воинственные из всех музыкантов; их столько склоняли и посылали ко всем чертям примадонны, что их мягкие, отзывчивые сердца окончательно очерствели. Один трубач вел себя особенно по-дурацки, то и дело делая небольшие замечания, задавая вопросы, ответы на которые он знал заранее».

«В конце концов, угроза физической расправы заставила этого человека успокоиться». И все же заставить оркестр исполнять то, что задумал Джизин, уже само по себе было вызовом. «Во-первых, то заковыристое вступление, которое я написал, на самом деле было еще забористей, но музыканты не смогли исполнить его в предусмотренном мною темпе. Они хотели, чтобы это заикание стало синкопированным ритмом, который бы они понимали».

«Потом, когда дело дошло до прифанкованной части с хором, я рассчитал, что в определенном месте должен быть такой-то размер, и от него уже высчитывал остальные. Оказалось, что, с точки зрения Ника, все надо было поднять на тон выше и сдвинуть на один такт. Вся партитура оказалась испещрена моими пометками. В принципе, мне следовало бы стереть все нотные линейки и написать все заново, подняв на тон, но тогда я был еще недостаточно умен, чтобы понять это».

К общей неразберихе добавилось то, что Сид Барретт, услышав о работе группы над новым альбомом, заявился в студию звукозаписи. «Я подумал, что он просто чокнулся, — говорит Джизин, — он не знал, что происходит, и вдруг явил себя, как Христос. Удивительные вещи происходят, когда миф сталкивается с реальностью. Не делая ничего, он добился большего, чем если бы написал что-нибудь».

Рон почти что «сломался» уже на середине записи. «У меня выдался тяжелый год: пришлось написать все это, я был вымотан до предела. Не мог ни с чем справиться. Смею утверждать, что находившаяся в операторской группа, рвала на себе волосы, задаваясь вопросом: «Боже милосердный, неужели этому балбесу удастся довести дело до конца? Иисус, кого мы пригласили?!». Все согласились, что руководитель двадцатиголосного хора Джон Олдис (John Alldis) должен встать за дирижерский пульт.

Джизин, однако, считает, что польза от замены его Олдисом «скорей всего, преувеличена, если учитывать полученное качество ритма, бита. Джон был классическим хоровиком, абсолютно не привыкшим к роковой пульсации. Духовые, словно прилично выпив, постоянно отставали от заданного ритма. Как поклонник джаза я бы фразировал чуть быстрее самого ритма — в этом и есть смысл классной современной музыки. А у нас завершенная композиция получилась слишком тяжеловесной, туповатой, если употреблять шотландское словечко».

После того как все прослушали готовый материал, Джизин обратился к Стиву О'Рурку: «О'кей, отличное демо. Ну, мы потренировались. Нельзя ли теперь приступить к чистовой записи?». Легко можно себе представить, каким тяжелым был вздох, который последовал за этим вопросом.

Как бы там ни было, окончательный вариант, при всем его грандиозном размахе и богатстве мелодий, зачастую звучит на удивление слишком традиционно, скорее, как бесстрастное классическое сочинение (или даже как саундтрэк к фильму-эпопее), а не последнее достижение пророков-лжецов британского космического рока. Андеграундная критика разделилась в оценках: от «Огромно, грандиозно, вне времени, в масштабах всей вселенной» («Frendz») до «Попробуйте похипповать опять, ПИНК ФЛОЙД!» («Rolling Stone»).

Почти двадцать лет спустя Гилмор пренебрежительно отозвался о первом выдающемся произведении ФЛОЙД как о «куче чепухи, если быть честным. На самом деле мы находились на спаде. Никто из нас не знал, какого черта мы делали и что тогда собирались делать. Думаю, мы «подчищали» все запасы в тот момент». Уотерс, в свою очередь, не возражает, если сюиту «швырнут в мусорное ведро и никто никогда больше не станет ее слушать».

Несмотря ни на что, «Atom Heart Mother» стала необычайно популярной в Великобритании, где она попала в доминировавшую тогда волну симфо-рока и стала первым диском ФЛОЙД, попавшим на первое место хит-парада. И, как подчеркивает Ник Мейсон, это дало им возможность (после того как музыканты скоординировали амбициозные устремления «Atom Heart Mother» с содержанием их собственного уникального саунда) задуматься о масштабах «Echoes» с «Meddle» и о последующих концептуальных альбомах.

Эта работа также стала своеобразным прецедентом из-за загадочного и таинственного названия и обложки, которые, по правде говоря, между собой имели мало общего, не говоря уже о музыке. Название возникло в то время, когда ФЛОЙД готовились к выступлению с еще одной безымянной сюитой в концертной программе Джона Пила на Radio One Би-Би-Си. В ответ на вопрос продюсера, как он должен представить программу, Джизин кивнул на номер газеты «The Evening Standart» и «предложил Роджеру подыскать в ней подходящее название». Проглядывая статью под названием «Мать с атомным сердцем» («Atom Heart Mother») о беременной женщине с имплантированным стимулятором сердечной деятельности, работающим от батареек с радиоактивными элементами, Уотерс заметил: «Отличный заголовок. Так мы и назовем».

«Мы часто выбирали названия, не имеющие ничего общего с песнями, — позднее объяснил Уотерс, — заголовок — это всего лишь возможность как-то обозначить их. Мы могли бы назвать свои песни «Номер один», «Номер два», «Номер три», но делали это, используя более интересные словосочетания, например «Осторожнее с тем топором, Юджин» («Careful With That Axe, Eugene»), так ведь рождается множество образов».

Сторм Торгесон говорит, что группа и он сам хотели, чтобы обложка «Atom Heart Mother» была как «можно менее психоделичной, не похожей на все остальные флойдовские обложки и сделанной совершенно «от фонаря». После прикидки с «по-настоящему плоскими» чьими-то фигурами, ныряющими в воду (позднее тщательно разработанными для «Wish You Were Here») или выходящими из двери, Сторм услышал, как его друг Джон Блейк (John Blake) назвал знаменитые обои с коровами Энди Уорхола (Andy Warhol) эталоном посредственности. Этот разговор натолкнул его на мысль проехаться по Эссексу и сфотографировать первую попавшуюся корову на манер фотографий из книжек о животных, запомнившихся ему с детства. В результате, по словами Торгесона, было получено «абсолютно верное изображение коровы, ну просто настоящей коровы».

Самое парадоксальное заключалось в том, что на кавере обычной группы, не вылезавшей из Тор 40, такая заурядная фотография «никогда бы не несла такой нагрузки, как это получилось с альбомом ПИНК ФЛОЙД, — констатирует Торгесон. — Когда лонгплей только вышел, то в магазинах пластинка выглядела потрясающе. Она была совершенно другой, абсолютно не похожей на все остальное. Изюминка заключалась в том, что группа решила не выносить свое название на обложку, а в те времена это было довольно рискованным поступком. Мне эта обложка очень нравится».

«На самом деле «коровий мотив» стал настоящим крючком для содержания всей пластинки. ПИНК ФЛОЙД дошли до того, что озаглавили отдельные фрагменты своей сюиты — «Breasty Milky» («Грудное молоко»), «Funky Dung» («Навоз испуганной коровки») и т.д., приятно щекоча нервишки эрудированных мудрецов из музпечати разговорами Мейсона «о том, что если вы задумаетесь о матушке-Земле, о сердце земли, то связь между коровой и названием прослеживается легко». Счастливый владелец племенной коровы Алан Чок (Alan Chalke) тоже получил свое, всячески используя известность своей Lulubelle III, хотя его утверждение, что он заработал на этом тысячу фунтов стерлингов, оспаривается Торгесоном, который и представить себе не может, чтобы он «платил деньги владельцу какой-то паршивой коровенки».

Новый шеф «Harvest Records» Дейв Крокер (Dave Crocker) организовал специальный фотосеанс на лужайке Молл, в самом центре Лондона, и полиции даже пришлось перекрыть движение, чтобы могло пройти стадо. Фирма «Capitol Records», проводя кампанию «по прорыву» ФЛОЙД в Америке, размножила изображение коровы, которое было установлено на сорокафутовых щитах вдоль автострад, и послала по пластиковому вымени всем ведущим рок-критикам и диск-жокеям.

Единственными, кого не обрадовал выход «Atom Heart Mother», оказалась чета Джизинов. «Фрэнки, моя жена, обиделась, что мое имя исчезло из списка лиц, принимавших участие в выходе диска, — говорит Рон. — Мой внутренний голос сказал мне: «Меня не интересует вопрос о завоевании славы за счет появления моего имени на обложке пластинки. Важно то, что я выполнил свою часть работы». Но, конечно, было бы приятно, если бы и меня упомянули. Думаю, они немного подрастерялись, когда столкнулись с тем, что не могут собрать эту махину воедино, и поэтому не знали, как же им отблагодарить своего помощничка. Но это всего-навсего мелкий грабеж, по сравнению с тем, что творится в шоу-бизнесе. А мне и причиталась-то одна пятая гонорара».

На второй стороне пластинки представлено по песне от Уотерса, Райта и Гилмора; все три композиции были лиричными и мелодичными, хотя довольно робкое их исполнение вынудило журнал «Rolling Stone» бросить следующее замечание: «Английский фолк в его худшем варианте». Уотерс достаточно высоко ценил свою композицию «If», в которой он отразил собственный противоречивый и раздражительный характер, и включил ее в свои сольные выступления середины 80-х. Джизин замечает, что эта композиция «говорит о настоящем Роджере больше, чем вся эта чертова роджерова трепотня о политике. «If» гораздо более важна, чем все их галактические закидоны. В строчке «Если бы я был порядочным человеком, то понял бы, что разделяет друзей» («If I were a good man I'd understand the spaces between friends») — отражается вся суть человека».

В свою очередь, Дейв на «Fat Old Sun» звучит как двойник Рэя Дэвиса, подражая обаятельному фальцету последнего, но считает лишь простым совпадением, что THE KINKS раньше ФЛОЙД записали удивительно похожую песню под названием «Lazy Old Sun» и ввели в свою композицию «Big Black Smoke» точно такой же заупокойный колокольный звон, как тот, что звучит в начале и конце сочинения Гилмора. «Может быть, я бессознательно и содрал у них. Кто знает? Они никогда не предъявляли мне иска. Иногда появляется такое чувство, будто наверняка что-то у кого-то позаимствовано, но пойди разберись, что и как на земле появилось».

«Совпадение усугублялось еще и тем, что тогда существовала всего пара звуковых библиотек — одна библиотека EMI в студии на Эбби-роуд и одна или парочка других, где, по большей части, имелся один и тот же набор звуковых эффектов. Если в песню добавить фоном какие-то звуки, например звон колоколов, то может получиться что-то волшебное. Обычно отправляешься и находишь колокола, этими же пленками может воспользоваться кто угодно. На разных пластинках, выпущенных в то время, слышишь одно и то же пение птиц». Гилмор говорит, что на самом деле он рассматривал пасторальную «Fat Old Sun» как ностальгическое воспоминание об окрестностях, где он любил играть в детстве, и она является продолжением песни Уотерса «Grantchester Meadows».

«Коровий» альбом завершается длинным набором звуков кухни, таких, как шипение масла на раскаленной сковородке. «Я всегда считал, что различия между звуковыми эффектами и музыкой — чушь собачья, — говорит Уотерс, — и неважно, извлекаете ли вы звук из гитары или же из водопроводного крана».

Если уж говорить о водопроводных кранах, то оригинальные диски «АНМ», напечатанные в Британии, завершались именно звуком падающих капель, причем на проигрывателях без автостопа такое капанье могло продолжаться до бесконечности.

«Психоделическим завтраком Алана» («Alan's Psychedelic Breakfast»), названным так в честь роуди группы Алана Стайлза (Alan Stiles), пару раз даже открывали концерты ФЛОЙД, предоставляя поклонникам из первых рядов возможность НАСЛАЖДАТЬСЯ АРОМАТОМ яичницы с беконом. Однако Райт заявил «New Musical Express»: «Это совершенно не срабатывало, и нам пришлось от такой идеи отказаться… Сказать по правде, это — никудышная вещь». Гилмор впоследствии назвал ее «самой наспех слепленной композицией, которую мы когда-либо делали». Если кое-что в этом блюде ПИНК ФЛОЙД и казалось недожаренным, то, по крайней мере, стали очевидными те компоненты, из которых это блюдо стряпалось и которые могли стать составляющими успеха ФЛОЙД. Один-единственный раз умудрившись на практике применить свои сочинительские таланты и превратить обычные ПЕСНИ в грандиозные пьесы, параллельно внедряя в музыку все больше звуковых эффектов, ПИНК ФЛОЙД по-настоящему вступили в шоу-бизнес.

Первое сценическое воплощение «Atom Heart Mother», в сопровождении валторн, тромбонов, труб, туб и хора Олдиса, состоялось 27 июня 1970 года на Батском фестивале. Три недели спустя был дан гигантский бесплатный концерт в лондонском Гайд-парке, организованный бывшими менеджерами ансамбля Дженнером и Кингом, с которого соавтор флойдовцев Джизин ушел в расстроенных чувствах. Видимо, все происходящее впечатлило его не столь сильно, как автора этой книги, бывшего тогда подростком. «В чем-то присутствие духовиков из классического оркестра казалось позированием, — вспоминает Рон, — я ушел не по злобе, я просто не думал, что это кто-нибудь заметит! Было холодно, инструменты расстроены, звук — ужасный, как у насквозь промокшего пудинга. Ну, я и подумал: уж лучше я дома послушаю свои первые джазовые записи».

Среди 20000 зрителей находился Джон Хойланд (John Hoyland), в чьем эссе «Пинк Флойд: неутихающее отчаяние» («Pink Floyd: Unquiet Desperation») есть такие строки: «Это — те вспышки воображения, которые так отличали их живые концерты. Когда после одного из воздушных органных соло Рика толпа поредела, вдруг раздался детский смех. Смеялась девочка, и все стали вытягивать шеи, чтобы посмотреть, в чем же там дело. Прошло какое-то время, пока до слушателей дошло, что смех был записан на пленку и являлся составной частью шоу группы».

«Во время американского турне осенью того года подобное выступление группы в «Филмор Ист» посетил Леонард Бернстайн (Leonard Bernstein). ФЛОЙД сделали ответный вежливый жест: сходили на концерт Нью-Йоркского филармонического оркестра под его управлением. Райт, в частности, выразил свое восхищение оркестром и робкую надежду, что когда-нибудь они будут работать вместе. В свою очередь, Бернстайн признался, что «Atom Heart Mother» была именно той частью программы, на которую он НЕ ОБРАТИЛ ОСОБОГО ВНИМАНИЯ. Тем не менее, благодаря «Атомному сердцу», очень скоро ПИНК ФЛОЙД удостоились чести стать первой рок-группой, выступавшей на фестивале классической музыки в Монтре».

Заигрывание ансамбля с истеблишментом от культуры достигло высшей точки осенью 1970 года, когда французский хореограф Ролан Пети (Roland Petit) предложил постановку балета по мотивам книги Марселя Пруста (Marcel Proust) «Воспоминания об ушедшем» («Remembrance Of Things Past») с участием Рудольфа Нуриева (Rudolf Nureyev) и пятидесяти других танцоров. Музыка к спектаклю должна была состоять из композиций ПИНК ФЛОЙД в исполнении группы и оркестра из 108 музыкантов. «Улет!» — похвалился Гилмор журналу «Melody Maker». «Это нечто, о чем в наших краях и слыхом не слыхивали… Все страньше и страньше, — прокомментировал «Rolling Stone» (вспомнив, по всей видимости, Алису из Страны Чудес — прим. перев.), — ПИНК ФЛОЙД теперь занимается балетом».

Перед назначенной на 4 декабря встречей с Пети, Нуриевым и Романом Полански (Roman Polanski), который надеялся снять киноверсию балета, ФЛОЙД с готовностью углубились в чтение бессмертной многотомной классики Пруста. Все навязанное идет с трудом, особенно для Дейва, который осилил только восемнадцать страниц. Лишь Роджер мужественно дочитал первую книгу до конца.

К тому времени, когда Уотерс, Мейсон и Стив О'Рурк долетели до Парижа, Пети уже передумал и решил пожертвовать Прустом в пользу «Сказок тысячи и одной ночи» («Arabian Nights»). «Все сидели, потягивая вино, и постепенно напиваясь, — вспоминает Роджер, — разговор все больше и больше уходил в сторону, пока кто-то не предложил «Франкенштейна». Нуриев начал беспокоиться. Я наслаждался мясными блюдами, вибрациями и молчал…».

«Когда Полански здорово набрался, то предложил снять непристойный фильм, чтобы раз и навсегда положить конец всем скабрезным фильмам; дальше мы перешли к коньяку и кофе, прыгнули в машины и разъехались. Бог знает, что там произошло после нашего отъезда».

Примерно два года спустя Пети все же поставил балет на музыку ПИНК ФЛОЙД. Без Нуриева, Полански и оркестра из 108 музыкантов. Группа «живьем» выступила на постановках в Париже и Марселе, исполнив «Careful With That Axe, Eugene» и три новые вещи, как-то прояснившие их планы на будущее, — «Echoes», «One Of These Days» и «Obscured By Clouds». Балет завершался по-флойдовски роскошной кульминацией с подрывом на авансцене десяти емкостей с горючим, создававших впечатление разорвавшихся шаровых молний.