"Когда город спит" - читать интересную книгу автора (Усыченко Юрий)1. «Доброе сердце» лейтенанта МилетинаПосле полуночи реку затянуло туманом. К тому времени, когда Рустам Кулиев заступил на пост у бензосклада, противоположный берег Эльбы исчез. Белая пелена серебрилась над рекой. Луна ярко освещала туман, и казалось, что река вышла из берегов, сделалась густой, как вата, а образовавшиеся на ее поверхности большие пологие волны застыли, скованные неведомой силой. Пост Рустаму достался спокойный. Держа винтовку и солдат думал свои думы, мечтал о скором возвращении в родной Баку. Мечты, однако, не мешали Кулиеву чутко прислушиваться к каждому шороху. Внезапно часовой услышал едва уловимый, очевидно, очень далекий, необычный плеск на реке, не похожий на плеск волн. Кулиев отступил в тень, крепко сжал винтовку, напряженно вглядываясь в туман Плеск становился громче, но туман попрежнему не давал возможности разглядеть что-нибудь на реке. С берега виднелась небольшая темная полоса воды шириной метров в пять, а дальше Эльбу скрывала белая муть, но Рустам определил, что загадочные звуки приближаются. В ожидании прошло несколько минут. Наконец Кулиев увидел три круглых темных пятна. Они становились яснее и яснее. Вскоре Кулиев разглядел головы и плечи плывущих людей. Солдат хотел окликнуть их, но раздумал. Пусть сперва выберутся на сушу. Они выбрались, трое пошатывающихся от усталости мужчин. — Приплыли, — прерывающимся не то от холода, не то от волнения голосом сказал один. — Даже не верится, что мы у своих. Вот счастье-то, товарищи! — Побегать надо, иначе околеешь с холода, — перебил второй. — Теперь не околеем, скорей бы кого из красноармейцев или командиров увидеть, — весело возразил третий. — Руки вверх! — Кулиев, выступив из своего укрытия, направил винтовку на неизвестных. Все трое на секунду застыли от изумления: они и не подозревали, что здесь есть еще кто-либо, кроме них, а затем быстро выполнили команду. — Откуда? — сурово спросил Рустам. Спросил больше для проформы, так как уже догадался: перед ним перебежчики с того берега Эльбы. — Из лагеря мы, — весело ответил самый высокий, который первым сказал о счастье попасть к своим. — Бежали из него, будь он проклят. — Выясним, — солидным баском пообещал Кулиев. — Сейчас мне смена будет, отведу вас в штаб. Потерпите минут пяток. Руки опустить можете, но с места не сходите. Смена не заставила себя ждать. Кулиев доложил обо всем разводящему и по его приказанию повел задержанных в штаб батальона. Там, наконец, Рустам смог как следует рассмотреть всех троих: двое худы, истощены, как люди, которые годами не ели досыта, третий выглядел здоровее, но все трое казались измученными до предела. Ветхая мокрая одежда висела клочьями, один был бос, у двух других на ногах подвязанные веревками полуразвалившиеся ботинки на деревянной подошве. Неизвестные рассказали дежурному по батальону лейтенанту Милетину, что они советские граждане, были в гитлеровском плену. Два дня назад гестаповцы, поняв, что их власти в лагере приходит конец, решили расстрелять всех заключенных, но это не удалось: узники подняли восстание. — Вот молодцы, не струсили! Герои! — восхищенно сказал лейтенант. — А когда лагерь остался без охраны, решили, значит, пробраться к нам? — Так и было, — торопливо ответил один из перебежчиков, среднего роста, с круглым лицом и серыми невыразительными глазами. — Я давно удрать хотел, но все робел, а тут подвезло. Уж очень тяжело было в этом постылом месте оставаться. Днем итти нельзя — все прятался. Вчера ночью встретился вот с ними. В одном лагере сидели, вместе все муки сносили. Они, оказывается, тоже, как и я, решили сразу из лагеря уйти. Жаль, не знал я этого раньше, а то сразу бы вместе отправились. Лейтенанта глубоко взволновал рассказ и самый вид этих измученных людей. Неоднократно приходилось Милетину встречать узников, вырвавшихся из концлагерей, но ни лейтенант, ни его товарищи не могли привыкнуть к виду их. Волна искреннего сочувствия, непреодолимого желания помочь подкатывалась к сердцу Милетина, когда глядел он на жертвы гитлеровского «нового порядка». Лейтенант крепко пожал руки всем троим и сказал: — Поздравляю, товарищи! Всей душой рад избавлению вашему от бед. Затем Милетин начал допрос перебежчиков. — Ваша фамилия? — Мушкин, товарищ лейтенант. — Откуда вы? — Из Орла. Служил в двенадцатой армии: шестая дивизия, четвертый пехотный полк, второй батальон, первая рота. Старший сержант, командир отделения. — В плен как попали? — Ранен под Харьковом. В бессознательном состоянии меня взяли. — А потом? — Потом был чернорабочим в военных мастерских в Киеве. Пытался бежать, да неудачно — поймали. Увезли в Германию, на шахту. За саботаж отправлен в концлагерь. Там и сидел. — Хлебнули горюшка! На худом лице Мушкина выступили тугие желваки. — Ничего, — сквозь зубы процедил он. — Что было, то прошло. Теперь им за все расплата. — Верно, — кивнул лейтенант. — Сядьте пока на лавку там в углу, я с другим вашим спутником побеседую. Савчук родом был из Куйбышевской области, в плен попал, выбираясь из окружения. Ночью в деревню, где он остановился на пути, нагрянул фашистский отряд. Пятеро гитлеровцев ворвались в хату, связали сонного Савчука. Дальнейшая судьба его была, как у Мушкина: рабский труд на заводах, шахтах, попытки бежать, концлагерь, постоянная угроза смерти. Настала очередь третьего. — Откуда вы, товарищ? — снова задал Милетин вопрос, с которым обращался к Савчуку и Мушкину. — Я-то? Из Энска. Дынник моя фамилия. — Из Энска? — обрадовался лейтенант. — Земляк. А где жили? — На Садовой, недалеко от цирка. — Как же, знаю, знаю. Знакомые места. Я с приятелями часто там бывал — цирк любил. А пляж в Отраде помните? — Что за вопрос! — Дынник украдкой бросил настороженный взгляд на Милетина. «Проверяет, не вру ли, или действительно в воспоминания ударился?» — спрашивал он себя. — В воскресенье на пляже в Отраде весь город собирался. Яхт, шлюпок сколько! — А на Морском бульваре вечером! Сколько раз во время войны я наш бульвар вспоминал! Все мечтал хоть на минуту попасть туда. — Вы среди друзей вспоминали, — грустно сказал Дынник, — а я в гитлеровском концлагере или в шахте под землей. Голодный, измученный… — Не надо вспоминать прошлое. Скоро приедете домой, устроитесь. Семья есть у вас? — Не знаю, — горестно потупился Дынник. — Были жена, дочка. Найду ли теперь их… Сердце Милетина сжалось еще сильнее, и он участливо посмотрел на человека, которому выпало столько испытаний. — Найдете, найдете, — уверенно сказал лейтенант. — Я тоже надеюсь, — со вздохом ответил Дынник. — От войны Энск сильно пострадал… — В положении Дынника задавать вопросы не полагалось, и он произнес эту фразу полувопросительно, полуутвердительно. Он хотел незаметно взять инициативу разговора в свои руки и помешать Милетину задавать новые вопросы, на которые Дынник вдруг не сможет как следует ответить. Милетин поддался на уловку. — Сильно! Целые кварталы разрушены. — Ах, беда! Вы бывали там после освобождения города… — Опять вопрос и не вопрос. — Пришлось. После госпиталя отпуск дали. — К родным ездили? — раз Милетин охотно отвечает, Дынник решил спрашивать прямо. Вначале он хотел свести допрос к дружеской беседе двух «земляков», теперь рискнул на большее. «Вдруг удастся?» — подумал он. — К отцу, — сказал Милетин. «Иметь жилье пусть на первые два-три дня, пока связь налажу со своими, очень важно, — быстро соображал Дынник. — А ну-ка…» — Папашу проведали! — лицо Дынника расплылось в блаженнейшей улыбке. — Похвально! Стариков забывать нельзя. Если желаете, могу зайти к нему, ваш — сыновний привет передать. Или вы скоро домой собираетесь? — Домой рановато, — улыбаясь, ответил лейтенант. Земляк, с добродушной наивностью расспрашивающий о родном городе, о близких, забавлял Милетина. Приятно было также побеседовать, пусть с незнакомым человеком, об отце. — Специально просить об этом не хочу, незачем вас утруждать, а если время свободное найдется, пожалуйста, загляните. Передайте, что я жив, здоров… Ну, и привет там. Адрес старика: Песчаная, двадцать, Павел Афанасьевич Милетин. «Песчаная, двадцать, Павел Афанасьевич Милетин», — надолго отпечаталось в мозгу Дынника. — Помилуйте, помилуйте, какое же утруждение! Обязательно побываю, — торопливо и сердечно проговорил Дынник. Задержанным дали поесть. Старшина штабной команды принес солдатские гимнастерки, шаровары второго срока и сказал: — Пускай берут. Вишь на них лохмотья какие — голое тело светит. Разве можно в такой рвани ходить! Ботинки с обмотками тоже подберу. Хватит, пощеголяли в деревяшках берлинского фасона. За хлопотами незаметно шло время. Начался день. — Ну, товарищи, — сказал Милетин, — полуторка уходит в штаб дивизии, подбросит вас прямехонько к репатриационному пункту. Шофера я предупредил, он вас высадит, где нужно. Счастливо добраться до дома, может, и увидимся когда… Сомов! Пакет сдайте в канцелярию репатриационного пункта. — Будет исполнено, товарищ лейтенант. — Шофер включил мотор, и грузовик тронулся. — Зря вы с ним откровенничали, — сказал помощник дежурного по части, сержант, провожая взглядом уезжавшую полуторку. — Откровенничал? — удивился лейтенант. — С кем? — Да с этим земляком. Даже адрес отца сообщили… — Сержант был лет на десять старше Милетина и считал себя вправе сделать упрек командиру. — Что же страшного? Неужели отцовский адрес — военная тайна? Чудак вы, Захарченко! К людям надо с добрым сердцем подходить. Сержант нахмурился еще больше, но, повинуясь дисциплине, перечить офицеру не стал. Посмеиваясь над «чудачествами» Захарченко, Милетин еще раз мысленно пожелал успеха всем троим вернувшимся на Родину и в первую очередь симпатичному земляку. …Напутствуемый этими пожеланиями, наевшийся солдатского супа, напившийся солдатского чая с хлебом и сахаром, одетый в опрятный прочный костюм, Дынник ехал в кузове грузовика, подставляя лицо свежему встречному ветру. «Начал неплохо», — думал Дынник. «Доброе сердце» лейтенанта Милетина помогло Дыннику в первом испытании. А как действовать на репатриационном пункте, он уже обмозговал. Репатриационный пункт вмещал несколько тысяч человек, принадлежавших более чем к полутора десяткам национальностей. Большинство составляли советские граждане — бывшие пленные, «восточные рабочие», но, кроме них, встречались французы, голландцы, бельгийцы — тоже рабочие с гитлеровских шахт и заводов; немцы-антифашисты, спасенные из концлагерей; американские, английские, канадские летчики с самолетов, сбитых над Германией; поляки, чехи, болгары, итальянцы, югославы. С восходом солнца пункт начинал гудеть, как улей, и не умолкал до глубокой ночи. Вникнуть в его хаос было очень и очень нелегко. Все было Дынником рассчитано точно: в этой огромной разношерстной толпе он совершенно затерялся. Рассказ почти любого обитателя репатриационного пункта о том, как он попал сюда, что делал, находясь в плену у гитлеровцев, приходилось принимать на веру: большинство репатриируемых вообще не имело документов, а если кто и имел, то выданные фашистами. Шофер привез троих в канцелярию репатриационного пункта, сдал пакет, посланный Милетиным. Побывав в канцелярии пункта однажды, Дынник больше там не появлялся. Он стремился уехать как можно скорее. Понимая, чти поступает неосторожно, зная, что его хватятся и будут искать, он все же ничего не мог сделать с собой. Никакими доводами рассудка, трезвой логики он не мог заставить себя зайти в комнату сотрудника репатриационного пункта, спокойно сидеть и отвечать на вопросы о своем прошлом. Дынник чувствовал, что не сохранит хладнокровия: слишком много преступлений совершено им, — и он боялся своих глаз, своего лица, своих мыслей, боялся какой-нибудь мелочью выдать себя. Он чувствовал, что если сотрудник, с которым придется беседовать, окажется проницательным, обмануть его не удастся. И Дынник уговорил себя, что успеет замести следы раньше, чем на пункте заметят, что он слишком долго не приходит в канцелярию. Скорее, как можно скорее покинуть пункт, скорее связаться со своим человеком в Энске — вот дорога к успеху. Привести план в исполнение ему удалось. Энск, крупнейший южный порт, после войны стал местом, откуда отправляли на кораблях по домам солдат и офицеров союзных войск, попавших в плен к гитлеровцам и освобожденных Советской Армией. Из Восточной Германии, Польши, Австрии шли в Энск эшелоны с французами, американцами, бывшими воинами английских колониальных частей. Ехали в том же направлении советские граждане — уроженцы юга Украины. Вместе с ними и отправился к цели своего путешествия Дынник. |
||
|