"Том 2. Лорд Тилбури и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

Глава X

Частный сыщик, если он серьезен, привыкает к долгим ожиданиям. Когда Перси еще не расцвел и не обзавелся умелыми помощниками, ему доводилось часами стоять под дождем, ожидая, пока из ресторана не выйдет виновная пара. Иногда он простужался, зато обрел терпение, а потому отнюдь не метался, оставшись без штанов. Рано или поздно, думал он, кто-нибудь да явится, а до тех пор — что ж, отдохнем. Он взял номер «Сплетен», привлекший и бывшего босса, но тут же покачал головой. Ну. что это! Старая добрая газетка просто на себя не похожа. Где соль, где перец? Если нынешний читатель удовольствуется тем, что мы видим на газетной полосе, можно ему посочувствовать. Тоже мне, сплетня — частные клубы для азартных игр! Брюква тем временем уснул, и, честное слово. Перси Пилбем охотно бы последовал его примеру.

Мешала ему неуловимая и тревожная мысль, порхающая по краешку разума, словно близорукий голубь, который никак не попадет в голубятню.

Сыщик знал, что мысль — не из приятных, но долго не мог уловить ее; и вдруг она, сама собой, обрела вид и величие. Вот, вот! Бывший босс слишком легко подписал этот чек. Как-то подозрительно… Кого-кого, а босса он знал и прекрасно усвоил, что единственное место, где тот не любит выводить свой титул, — это именно чеки. Теперь же он был весел, что там — резвился. Тут что-то не так.

Перси быстро понял, что именно. Его никогда не занимало сверхчувственное постижение, но тут он просто читал в мозгу зловещего лорда. Старый гад знал, что запретит выплачивать по чеку. Обогнать его трудно, если сидишь практически взаперти. Оставалось надеяться, что в ресторан он пойдет прежде, чем в банк. Банк этот — рядом, успеть — можно, но — штаны, штаны!

Он издал не совсем потребное восклицание, и чуткий Брюква приподнял голову. Конечно, эта мерзкая парочка забрала отсюда все брюки! Надежды нет. Перси откинулся в кресле, с горя схватил газетку — и тут раздался звонок.

Когда он открыл дверь, там стоял молодой человек исключительной элегантности.

— День добрый, — сказал он тем неприятным голосом, который более опытным людям подсказал бы, что перед ними — дипломат с большим будущим. Но Перси заметил не это; Перси заметил брюки и смотрел на них, как смотрит турист на Тадж-Махал.

Генри Блейк-Сомерсет не выказывал ни досады, ни гнева, ибо дипломатов первым делом учат походить в любой ситуации на чучело лягушки. На самом же деле он просто пылал. Когда он сообщил матери, что Кэй внезапно отбыла в Лондон, та рекомендовала поставить на место эту девицу; но он до таких высот не дошел. Любовь, а точнее — тепловатая симпатия, еще не испарилась из-под идеальной жилетки, и он намеревался просто и строго указать невесте на недопустимость ее поведения. Что-то такое вроде беседы между Артуром и Гиневрой.

Гнев он приберег для этого змия, для этого мерзавца, который желает жену ближнего, когда она еще и женой не стала. Вот с ним он поговорит. Ему он покажет. Об этом он думал, когда открывалась дверь, — и несколько растерялся. Разинуть рот не позволила выручка; но бровь он поднял.

— Дома мистер Шусмит? — спросил он все тем же голосом. Перси не отвечал, он глядел на брюки.

— Он дал мне этот адрес, — продолжал Генри. Голос немного изменился. — Живет он здесь?

Перси очнулся.

— Э? Живет, как не жить. Он вышел. Заходите, подождите.

Генри вошел, поглядывая на Брюкву. Он с детства недолюбливал собак, а эта ему совсем не понравилась. Боксеры вообще трогают нас не красотой, а добродушием; и данный их представитель, исключительно приветливый, был двойником Бориса Карлова.[64] Торчащие клыки, массивная челюсть, круги под глазами наводили на мысль, что он сжует вас и не почешется. Именно, думал Генри; зачем ему, собственно, чесаться?

— Он меня не укусит? — осведомился дипломат.

Перси мигом сообразил, как использовать такой интерес.

— Еще как! — заверил он. — Бульдоги в неволе просто звереют.

— Вы его крепко держите?

— Сейчас — да, — ответил Перси. — А дальше… Это зависит от того, дадите ли вы мне брюки.

Генри поднял обе брови.

— Pardon?

— Брюки. Мне надо выйти. А вы… Чего там, сидите, ждите Шусмита, я быстро обернусь. Ясно? Тогда — живей, живей! Шевелите мозгами.

Генри было ясно. Он никогда еще не шевелил так мозгами. Ситуацию он принял, но не поступился честностью.

— Хорошо, — сказал он, — брюки я дам…

— Вот это разговор!

— …но выражу протест.

— …Выражайте на здоровье, — согласился сыщик; и через несколько минут вышел на легких ногах, в сопровождении бульдога. Всякий назвал бы их веселой парочкой.

Бессловесный друг сохранил веселье, сыщик — утратил, когда ему сообщили, что чек опротестован, вежливо заметив к тому же: «Уберите собачку». Собачку он забрал и повел в «Аргус», где передал Марлен и Лане, а юного Спенсера послал купить брюки и отнести по такому-то адресу. После всего этого он уселся и набрал номер босса.

Ответила кузина.

— Гвен? — сказал он ей. — Это я, Перси.

— Привет.

— Соедини-ка с шефом.

— Его нету.

— А где он?

— Уехал в Уимблдон. Передать, что ты звонил?

— Нет, — грозно отвечал сыщик. — Увидимся там, у него.

Привычка, по мнению Берка,[65] примиряет нас с чем хочешь; но это не всегда так. Возьмем, к примеру, Генри. Казалось бы, что ему разлука со штанами, если его дважды обезбрючивали в Оксфорде? По той, по иной ли причине он раздражал коллег-студентов, особенно — после гонок, во время пира, и, повторим, мог бы привыкнуть к подобным лишениям.

Однако он не привык. Последним словам Перси он просто не поверил, тот вообще не внушал ему доверия, и теперь метался по комнате. Если мы вынесем за скобки то, что тигр не ходит в трусах, мы сможем сравнить его с этим зверем, находящимся в клетке.

Пометавшись в том расположении духа, которое не одобрит философ, он случайно взглянул в окно и застыл на месте. Перед домом остановилось такси, из него вышел этот мерзавец и — кто бы вы думали? — Кэй.

Мгновенно догадавшись, что сейчас они войдут, он немало испугался. Хорошо, для беседы с ними он и прибыл в Лондон — но не в трусах же! Кто будет слушать человека без: брюк? Античный оратор управлялся и в тунике, но как это ему давалось!

Британская дипломатическая служба тренирует своих сынов. Другой стоял бы и мычал; Генри — действовал. Справа была какая-то дверь, и он в нее нырнул прежде, чем мы бы произнесли: «Отягчающие обстоятельства». Осталась щелка дюйма в два, закрыть эту дверь он не решился, поскольку уже открылась другая, в передней.

Послышались шаги, но и все. Он удивился. Вроде бы раньше эти двое непрерывно болтали. Генри не знал, что в кафе гад сделал Кэй предложение, а она обещала подумать. Кто думает, тот не болтает.

Гад, видимо, не думал и начал беседу:

— Наверное, Бифф у себя.

— Где ж ему быть?

— Спит, я думаю.

— И правильно.

— Пойти взглянуть?

— Нет, еще проснется. Они опять помолчали.

— Ну, как? — спросил гад.

— А?

— Вы подумали?

— Я думаю. Надо бы снова выслушать ваши доводы.

— Пожалуйста. Я вас люблю, чтоб мне треснуть.

— Так, так. Что ж из этого следует?

Неприятно слушать, как чужой человек объясняется в любви твоей невесте, но Генри это претило еще и с эстетической точки зрения. Сам он объяснялся достойно, сдержанно, а тут что? Орет, кричит, ничего не разберешь. Но и этого мало — гад замолчал, донеслись какие-то звуки, словно там начинался второй раунд. Генри не верил своим ушам. Если гад не обнимал Кэй, не целовал ее, не вел себя с нею совершенно непозволительным образом, трудно было понять, что же происходит.

Уши не подвели. Когда Кэй заговорила, голос у нее был точно такой, какой и должен быть, если к тебе применили метод, рекомендованный Эдмундом Биффеном.

— Ух! — сказала она.

Генри не одобрил ни тона ее, ни выбора слов. Так ухают те, чьи мечты сбылись; те, кто нашел горшок золота у конца радуги. Кэй не обиделась, не испугалась, не рассердилась, но явно обрадовалась тому безобразию, из-за которого так порицали вавилонских владык.

— Пусти, — продолжала она. — Ты свое доказал. Последующая беседа была бы противна Генри, если бы он ее слушал. Но нет; мысли его перенеслись назад, к тем минутам, когда леди Блейк-Сомерсет объясняла ему, что еще не поздно отказаться от неосмотрительной помолвки. Как она права, как права! Поистине, женское чутье. В жизни должен быть порядок, а Кэй, при всем ее очаровании, явно предпочитает произвол. К тому же приятно ощущать, что Эдмунд Биффен Кристофер не будет с тобой в свойстве.

Беседа продолжалась. Теперь говорила Кэй:

— Надеюсь, ты понимаешь, что мы спятили.

— То есть как?

— Мы ничего друг о друге не знаем…

— Прошу! Моя жизнь — открытая книга. Остался сиротой в раннем детстве. Опекун, он же дядя, послал меня в Малборо и в Кембридж. После Кембриджа — Флит-стрит. Потом — Нью-Йорк. Выгнали, вернулся сюда, поступил к Тилбери. Снова выгнали. Да, да, понятно! Ты заметила, как часто меня выгоняют, и это тебя насторожило. Но теперь все иначе. Бифф собирается купить «Терсдей Ревью», а меня поставить издателем. Сам я себя не выгоню, как-нибудь потерплю.

— Опять Бифф! — сказала Кэй. — Все зависит от него…

— Ну и что? — возразил оптимистичный гад. — Ничего с ним не случится. Остались считанные дни.

— Ему времени хватит.

— Он же сидит здесь!

— Да, правда.

— Пойдем ему скажем, а?

— Он спит.

— Ничего, проснется.

Генри нырнул в шкаф. Дверь распахнулась. Джерри собирался издать радостный вопль, но издал бульканье, какое издает вода, окончательно уходя из ванны. Потом он произнес:

— Ушел…

— Как он мог уйти?

— Посмотри сама.

— Нет, как он мог?

Джерри и сам искал ответа. Он читал о факирах, которые умеют исчезнуть здесь, собраться — где-нибудь там, но не мог причислить к ним Биффа. Значит, тот ушел без штанов. От этой мысли он похолодел, но Кэй предложила ему иную гипотезу:

— Ты не заметил, какие-нибудь остались.

— Да, наверное. Как-то он так поглядывал, словно у него туз в рукаве.

— Куда ж это он пошел?

— Ну, тут все просто. Он хотел помириться с Линдой.

— Они поссорились?

— Она с ним поссорилась. Насколько я понял, она его застала в кафе с секретаршей Тилбери.

— А та — блондинка?

— Еще какая! Несчастная сестра вздохнула.

— Хронический блондинит. Я уж думала, он вылечился.

— И правильно. Это — прощальный завтрак. Не хотел ранить чувства бедной девушки.

— Ну, я пойду, разберусь. Ему нельзя терять Линду. С ней он не пропадет.

— Да, она приятная женщина.

— Очень приятная, а уж его — просто гипнотизирует. Скажет, чтоб не валял дурака, он и не валяет, хотя это трудно себе представить. Схожу сейчас к ней, она тут рядом работает.

— Осторожно переходи улицу!

— Хорошо.

— Не разговаривай с незнакомыми!

— Хорошо, не буду.

— И возвращайся поскорей. Я тебя люблю. Люблю, люблю, люблю, — добавил Джерри для ясности.

«Какая гадость! — думал Генри Блейк-Сомерсет, нервно суча ногами. — Нет, какая мерзость!» Гнев его пылал, а вот ноги — затекли.

Пока Джерри ждал возвращения новообретенной невесты, сквозь ковер пробивались фиалки, равно как и нарциссы, а воздух полнился тихой музыкой. Видимо, думал он, это похоже на рай, хотя вообще-то раю надо поднажать, чтобы выдержать соревнование.

Однако в раю все на месте, а Кэй — не идет и не идет. Прошли века, когда раздался звонок, и Джерри кинулся открывать; но клич радости замер на его устах при виде довольно противного мальчишки в каскетке. Юный Спенсер, при всей своей изысканности, не был писаным красавцем. Внешность его портили курносый нос и большие очки. Джерри, во всяком случае, показалось, что перед ним — какая-то рыба, приникшая к стеклу аквариума.

— Здрасьте, — сказал посланец. — Это вы?

Джерри несколько растерялся.

— В каком смысле?

— Ну, брюки — для вас? — Спенсер слегка покраснел и отредактировал фразу: — Для вас ли эти брюки?

— Я, знаете, Шусмит…

— А я — Спенсер, Лайонел Спенсер. Рад познакомиться.

— Зачем мне брюки?

— Понятия не имею. Мистер Пилбем велел купить и отнести.

— Пилбем?

— Да, он. Я у него служу.

— Отнести мне?

— Он не сказал. Дал адрес — и все.

— Так, так… Ладно, положи на стол.

— Будет исполнено.

— А это — тебе, — добавил Джерри, вынимая полкроны.

— Ой! — оживился Лайонел Спенсер. — Спасибо вам большое.

— Что до брюк, — сказал Джерри, — отнеси их туда, где купил, они деньги вернут.

Генри Блейк-Сомерсет не хотел появляться на публике. Он знал, как склонны мальчики к беспощадной насмешке. Но тут не выдержит никто.

— Это мои брюки, — сказал он.

Голос без тела очень вреден для нервов. Собеседники подпрыгнули, чувствуя — оба как один, — что у них взлетела макушка. Служи они Кортесу, чьи люди, если верить Китсу, глядели друг на друга, снедаемые страшным подозреньем, коллеги поучились бы у них технике этого дела.

— Что это? — шепотом спросил Джерри.

— Кто-то чего-то сказал, — тихо объяснил Спенсер.

— Это был я, — произнес Генри, выходя из спальни с тем холодным достоинством, какое компенсирует трусики. Он взял пакет, многозначительно посмотрел на Джерри и снова исчез.

— Елки-палки! — заметил Спенсер, и Джерри признал, что ничего другого тут не скажешь.

Когда Генри появился снова, одетый, по словам песни, как последней мо-оды образец, Джерри удалось справиться с мыслью, что недавно ему являлось астральное тело. Облегчения это не принесло. Трудно беседовать с человеком, у которого ты увел невесту. Нет-нет, да возникнет, скажем так, неловкость.

К счастью, и Генри не был склонен к общению. Молча пересек он комнату, молча открыл входную дверь и, взглянув на Джерри тем взглядом, какой понизит температуру на Юконе, ушел навсегда.

Звонок зазвенел снова минут через пять. На сей раз пришла женщина лет под тридцать. Джерри она сразу понравилась.

— Здравствуйте, — сказала она. — Простите, пожалуйста, я — насчет Биффа. Вы Джерри Шусмит?

После всего пережитого он и сам не был в этом уверен, но все же, собравшись, кивнул и спросил в свою очередь:

— А вы — Линда Ром?

— Не совсем, — отвечала она. — Я — Линда Кристофер.

— То есть как?!

— Мы сегодня поженились. Этот чиновник все смотрел на Биффов синяк. Явно думал, что мы плохо начали.

Она посмотрела на Джерри с мягкой жалостью.

— Вы не огорчены?

— Нет, нет, я удивился. Как-то неожиданно…

— Почему? Мы давно обручились, только все ссоримся.

— Вот именно. Вчера, по телефону…

Линда засмеялась. Джерри подумал, что смех у нее — приятный. Конечно, не то, что у Кэй, но — вполне, вполне.

— А, это были вы? Что ж, не удивляюсь вашему удивлению. Но… вы сколько дружите с Биффом?

— Много лет.

— Тогда вы должны знать, что на него нельзя долго сердиться. Он пришел ко мне на службу, и я через пять минут его простила. Когда он сказал: «Знаешь что, давай сейчас поженимся», я сказала: «Ладно, пошли» — и мы пошли.

— Я просто счастлив.

— И я, хотя еще счастливей буду на борту. Завтра мы плывем в Америку.

— Ага, ага, понятно. Даже Бифф не может влипнуть на корабле. Разве что поднимет мятеж.

— Я присмотрю, чтоб не поднял.

— На вас вся надежда. Кэй говорит, он вас слушается.

— Что, Кэй приехала?

— Да. Она к вам и пошла.

— А я отвозила Биффа к нам, в Уимблдон. Я думала, там никого нет, вечером вернусь к нему, утром — поедем в порт. Но возникла трудность.

— Какая?

— Звоню дяде, в «Мамонт», а секретарша говорит, что он тоже поехал туда, к себе.

— Ах, нехорошо!

— Вот именно. Им не надо бы встречаться. Я и хотела вас спросить, не заберете ли вы Биффа. Я должна завершить все тут, на службе. И купить ему кое-что, он совсем раздет.

— Я отвез его брюки в Патни. Мы с Кэй решили, что ему лучше без них.

— Вы увлекаетесь нудизмом?

— Нет, я боялся, что он уйдет и влипнет.

— А, вот что! Это правильно. Не беспокойтесь, теперь я все куплю.

— И завтра уедете?

— Да, если Биффа не схватит рука закона. Билеты есть. Слава Богу, есть и виза, мистер Гиш собирался послать меня в Нью-Йорк. Словом, все в порядке. Бифф вам не говорил, что он делал прошлой ночью?

— Нет. Подрался с кем-то.

— Это я сразу поняла. Ну, бегу.

И Линда убежала, оставив Джерри, на которого произвела глубокое впечатление. «С такой не пропадешь», — думал он, собираясь идти к машине. Тут и раздался звонок.

— Здравствуйте, — сказал полицейский, стоящий за дверью. — Простите за беспокойство, не живет ли здесь такой человек, вроде таксы?