"Половина собаки" - читать интересную книгу автора (Тунгал Леэло Феликсовна)

7

Утром, когда я раскрыла глаза, часы показывали уже без четверти одиннадцать. Солнечный луч тыкался в мой нос и заставлял то и дело чихать. Я стала считать чихи, как однажды научила меня Труута: «Один — хорошо, два — плохо, три — письмо, четыре — деньги». В памяти всплыл вчерашний день происшествий, но солнце светило так радостно, что настроение быстро поднималось. В последние дни летних каникул как-то особенно приятно нежиться по утрам в постели. Уже три года подряд в последние ночи августа я вижу один и тот же сон: на часах пять минут девятого, первый урок уже начался, но я никак не могу найти свою школьную сумку. Когда наконец нахожу ее под кроватью, забрасываю ремень на плечо и вхожу в класс, говоря: «Извините, пожалуйста, что опоздала», все одноклассники смотрят на меня с большим изумлением. И только тогда я замечаю, что явилась в школу в одном белье… С испуга просыпаюсь и чувствую большое облегчение: только конец августа! Можно еще с удовольствием потянуться, подумать в одиночестве и, если мама не увидит, даже немножко почитать книгу в постели. В школе и сегодня тоже раздают учебники, но у мамы долгожданный свободный день… Интересно, осталась ли она и в самом деле дома, как сказала вчера, или все-таки поехала в город к тете Мийе на день рождения?

Я заглянула в дверь комнаты родителей. Кровать застелена, комната пуста. Никого но было и в комнате, где стоит рояль, и в кухне тоже. Но на кухонном столе рядом с термосом в виде кувшина белел листочек бумаги. «В холодильнике полно еды, наверное, управитесь вдвоем. Мама».

Что бы это могло означать? Уехала она к тете на день рождения или насовсем, как вчера грозилась? И что же будет, если она уехала навсегда? Как же мы будем жить с отцом вдвоем? У нас в школе есть несколько детей, чьи отцы оставили семьи. Но чтобы матери уходили из дому, о таком здесь слышать еще не доводилось. И почему же это должна сделать именно моя мама, которая всегда была уравновешенной, заботливой и доброй? Не может же быть, чтобы ей плохо было жить с нами. Или она вдруг нашла себе нового мужа, как отец Тыниса нашел себе новую жену? Но это же было бы ужасно несправедливо! Может, я сказала что-нибудь такое, что обидело маму? Однажды, когда она пыталась надеть платье, которое стало ей тесным, я сказала в утешение: «Если бы мне было тридцать семь лет, мне было бы совершенно безразлично, какой у меня объем талии». Мама в тот раз погрустнела, словно я сказала ей что-то неприятное… Я тогда добавила, что, по-моему, ни одна, даже с самой тоненькой в мире талией, пианистка не играет так хорошо на рояле, как она. Но мама только усмехнулась печально, вздохнула и сказала: «Доченька-золотце, мои руки уже совершенно заржавели!» А ведь ни у кого из учительниц и матерей наших школьников нет таких красивых длинных пальцев. Я считаю, что моя мама играет на рояле несравненно лучше тех ее однокашников, которые получили диплом консерватории, выступают в концертах, которых показывают по телевидению. Когда мама училась, ее считали многообещающей пианисткой, но незадолго до государственных экзаменов она споткнулась, упала и сломала руку. Через год она смогла бы выдержать экзамен, но тогда родилась я, и мама с отцом и со мной уехала в Майметса. Но чем ей здесь плохо? Все дети ее уважают и любят, старшие мальчишки даже не дали ей прозвища. И на смотрах самодеятельности нашу школу всегда хвалят, потому что мама находит и разучивает со школьниками новые песни.

Иногда мне кажется, что я способна понять все вещи на свете. Даже то, как на экране телевизора появляется изображение, стало мне ясно после объяснения отца. Но теперь я ничегошеньки не понимала. Может быть, маму рассердило то, что в нашей школе появился еще один учитель, который умеет играть на рояле? Может, она просто немножко завидует Сельге? Завидовала же я в прошлом году немного Тийне, когда узнала, что ос стихотворение напечатали в «Сяде». Я тоже иногда сочиняла стихотворения для стенгазеты, и некоторые, по-моему, получались как настоящие, но ни одна настоящая газета их не напечатала… Но потом зависть у меня прошла, потому что Тийна вовсе не важничала и не задавалась из-за этого своего стихотворения, а я научила ее бренчать на рояле «Пошла кошка погулять».

Звякнул дверной звонок, и кто-то вошел, не дожидаясь моего «войдите»!

Это была Труута в белой, наимоднейшей белой шляпе и голубом «жатом» платье.

— Здравствуй, Пилле! Господи, ты еще в ночной рубашке! А я уже с восьми на ногах, хотя легла вчера в полночь. Олав, негодник, примчался к нам ни свет ни заря и сказал, что начинается разделка погреба. Говорят, у нас новый классный руководитель… Ну как он?

Я и рта не успела раскрыть, а Труута принялась молоть дальше:

— Он вроде бы жутко молоденький, кто знает, протянет ли весь этот год в Майметса или удерет еще до того, как снег выпадет? Ну какой из мужчины классный руководитель! Учительница-то, Маазик, была нам как вторая мать, все говорят! Ну да… давай, одевайся быстрее и пойдем взглянем, как они взорвут этот погреб!

— Да зачем им его взрывать?

— А что же им еще с ним делать? Эта погребная горка торчит там, только пейзаж портит, а зимой только и съезжай с нее на лыжах да ломай себе ноги! Не знаю только, уцелеет ли школа, если они его динамитом…

— Динамитом?

— Ну, а чем же еще взрывают погреба… Или погребы? Как правильно, погреба или погребы?

— Кажется, погреба, — считала я. Быстро натянула платье, сделала себе бутерброд, чтобы съесть его по дороге, и была готова идти.

— Есть всухомятку — ужасно вредно для фигуры! — поучала Труута. — Ты получила мои рецепты диеты? Голливудскую диету не попробовала? Ой, она замечательно действует!

— Да-да, похоже, ты чуток поправилась, — сказала я устало.

Тут и так заботы хватает, а она со своими голливудскими проблемами… Вообще-то, я не очень верила сообщению Трууты о динамите, хотя с этими мальчишками никогда ничего наперед не известно… В прошлом году Мадис принялся изучать устройство пенного огнетушителя. Но огнетушитель с шипением вырвался у него из рук и полетел, как ракета, разбил окно и приземлился на школьном дворе. Хорошо еще, что так получилось. Мадис мог остаться без пальцев, и, если бы кто-нибудь был на дворе под окнами, история и вовсе закончилась бы плачевно. Если они действительно достали где-то взрывчатку… Ведь в школе как раз ремонтируют кабинет истории, под окнами которого и находится этот погреб… и отец наверняка там, в кабинете истории… Ух! До сих пор у меня никогда еще не было никаких опасений за своих предков, но сейчас… Мать угрожает уйти от нас, а отцу угрожает взлет в воздух… И это называют счастливым детством!

Труута обиженно замолчала, но вскоре защебетала с новой силой:

— Да, но тетя сказала мне в Ялте: «Гертруд, мне просто надоело постоянно обуживать твою одежду! Ты же превратишься так в тощую хворостину!» А в Ялте очень здорово! Знаешь, там такие деревья, очень похожие на наш можжевельник, только очень высокие и стройные, и их подстригают фигурно. Одно — точно как орел, другое — как слон, третье — матрос… И еще там дом одного писателя… этого… Как же его фамилия? Ужасно знаменитый был писатель, он уже умер… И к нему в дом все время приезжает полно иностранцев, но там, в доме, ничего особенного нет… Ах да, я все-таки видела там один жутко модный плюшевый пиджак, не то на англичанке, не то на француженке, точно не знаю. А на пляже видела одну бабищу — смертный номер! Не меньше двух метров в обхвате. Думаю, это самая толстая женщина в мире. И представляешь, у нее был купальник из двух частей! Ты меня слушаешь?..

Погребная горка оказалась точно в том же состоянии, в каком мы ее оставили — абсолютно цела! — только обе створки двери погреба были нараспашку. Отец, уперев руки в бедра, оживленно беседовал с новым учителем, а мальчишки шныряли взад-вперед. Тут был даже Эльмо из Саатре. Сегодня явились в школу те, кого мне вчера так не хватало. Только Тыниса не было видно, но о нем я особенно и не скучала. Лейла и Тийна вышли из погреба, неся большую корзину.

— Эй-эй, девушки, несите сюда ваше золото и серебро! — махнул им Мадис, вынося из погреба какой-то шест.

— Да вы что, правда, нашли золото? — всполошилась Труута.

— Земля в Майметса дороже золота! — балагурил Мадис.

У девочек в корзине действительно была земля и смесь соломы с каким-то мусором.

Новое платье Трууты вызвало всеобщее восхищение, и шляпу ее мы все перемерили по очереди. Теперь, когда я увидела отца живым и здоровым, щемящий ужас за него показался мне младенческим. Ну что может случиться с моим отцом?

Странно, погреб не казался таким жутким и темным, как вчера, в нем было только грязновато, как верно заметила Труута.

— Прочь с дороги! — крикнул Мадис, вынося на дневной свет новый кусок доски.

Глядя на его радостное лицо, никто бы не смог подумать, что только вчера он сидел мрачный за столом и клялся сбежать на великие стройки.

С трудом удерживая доску в равновесии на плече, Мадис декламировал:

— «А еж поучал из кустов: „Ребром, ребром, сын Поролайненов отважный!“»

Но тут он заметил моего отца, смутился и сказал, извиняясь:

— Но это не тот Еж… в «Калевипоэге» еж с маленькой буквы и сам маленький, и к тому же самка…

Сдерживая смех, отец пошел обратно к школе.

— Учитель, покажите, пожалуйста, Пилле тоже тот документ, который мы нашли в погребе! — попросила Лейла.

Учитель Сельге, усмехаясь, почесал затылок.

— М-м-да, куда же я его дел?..

Он медленно шарил по карманам и в конце концов нашел то, что искал, в нагрудном кармане.

Это был маленький пожелтевший листок бумаги, сложенный в несколько раз. На листке было написано красными чернилами: «Здесь могут найтится сакровищи».

— Кто же мог это написать? — спросила я у учителя.

Он пожал плечами.

— Может, вы с Тынисом?

— Здесь было так темно, что даже пальцем в рот не попасть. И… учитель, неужели вы думаете, что я пишу с такими ошибками?

— Пилле у нас круглая отличница, — сообщила Труута.

— Но эта бумажка выглядит такой старой! — считала Лейла. — Олав, наверное, прав, ее мог оставить помещик. Интересно, что за сокровища это могут быть?

— Наверняка золото, серебро и хрусталь, — предполагала Труута. — Ой, что же мы с ними сделаем? Разделим между собой?

— Прежде чем делить, хорошо бы сначала все-таки найти эти сокровища, — считала я.

Дело казалось мне слегка подозрительным. Разве же так бывает: новый учитель приезжает познакомиться со школой, где ему предстоит работать, и сразу находит такой документ, о существовании которого жители Майметса никогда и не подозревали? Но, с другой стороны, все же было бы здорово предполагать: а вдруг наш класс действительно обнаружит какие-то древние сокровища! Такие случаи ведь бывали, по крайней мере, в кино и книгах.

Труута повесила свою шляпу на куст жасмина, мы нашли себе на двоих такую же корзину, как у Тийны с Лейлой, и принялись вместе с другими выносить мусор из погреба. Было захватывающе интересно думать, что с каждой вынесенной корзиной мусора растет возможность найти клад. Ученики других классов, явившиеся в школу за учебниками, время от времени приходили посмотреть на нас и расспрашивали, но Труута сердито прогоняла всех:

— Исчезните! Это мероприятие нашего класса, и смотреть тут не на что!

Мне она шепнула:

— Этого еще только не хватало, чтобы сокровища растащили по всему миру! Раз этот документ нашел наш классный руководитель, значит, клад принадлежит нашему классу. Девочки возьмут себе украшения, а мальчишкам останутся мечи, кинжалы и запонки.

— Ты так уверена, что там найдется… достаточно кинжалов? — усмехнулась я. И вдруг вспомнила, как Тынис шепнул мне на ступеньках погреба: «Там, в молочном бидоне, что-то есть!»