"Анахрон. Книга вторая" - читать интересную книгу автора (Хаецкая Елена Владимировна, Беньковский...)

Глава восьмая

Несмотря на все «сайгоновские воздыхания» и время от времени пробуждающуюся ностальгию по прошлому, Сигизмунд на самом деле никогда не был настоящим хиппи. Он не подпирал сакральную стену, не вел пустых и многозначительных разговоров, не ходил по трассе — разве что в Крыму, из Ялты в Симеиз, не строил «планов». Магистральная линия его жизни пролегала совершенно в другом месте. Он был студентом, молодым специалистом, кооперативщиком, мужем. Шел в ногу со временем, в общем.

Ну и заходил в «Сайгон». А кто не заходил? Время было такое… Возраст был такой…

Нет, при определенных условиях он МОГ БЫ стать хиппи. Но — не стал же!..

И теперь, когда бесноватые сестрицы вдруг, ни с того ни с сего, переселились к нему; после того, как на стене возле «пацифика» появилась аськина приписка:

Если солнце взойдет,

С ваших крыш съедет снег, -

Сигизмунд неожиданно для себя увлекся этой игрой в хипповскую коммуну. В тусовку, которой у него никогда не было. Появились даже какие-то псевдовоспоминания сайгоновских времен — о прошлом, которого на самом у него деле никогда не было. Он словно проживал второй, нереализованный вариант своей жизни.

А совсем рядом, под землей, притаилось жуткое «хозяйство». Единственное во всем мире. Аналогов нет. Чудовищное наследие Аспида.

Но Сигизмунд, жадно наверстывающий упущенное когда-то хипповство, получил отличную возможность поменьше думать об этом. Чуть-чуть попозже. Когда уляжется смятение. Нельзя же так: обрушить на человека потерю любимой женщины, а потом навалить на него же великую и бессмысленную тайну!

И потому Сигизмунд, проснувшись наутро после «вторжения», расслабленно слушал, как Аська на кухне препирается с Викторией. Сестрицы разбирались, кому идти в магазин за едой. Одной, видите ли, в Публичку надо, а второй — куда-то в другое место. Господи, баб полон дом, а за жратвой сходить некому! И как только они там, на Востоке, гаремами ворочают?

— Ты и так уже неделю дурака валяешь, — мотивировала Вика. — Какая тебе еще фольклорная программа! В каком еще Ивангороде! Ты на себя посмотри! Фольклористка стриженая!

— У меня отрастут! У меня уже вон как отросли!

— Одного режа ей мало, второго завела!

— Виктория, ты ни хрена не смыслишь в искусстве! А что до Эдуарда — то пошел он в жопу! У Моржа отсидимся — глядишь, отвянет.

— Развела Эдичек… Стасиков…

— Но-но! Стасиков мне Морж вывести обещал.

— Да я не про тараканов. Я про Стаса.

— А, ты про этого… Этого тоже Морж выведет, вот увидишь. Купи картошки. Морж картошку любит. Жареную.

— Я ухожу в библиотеку.

— Ну вот на хрена тебе Публичка? Ты и без Публички ученая — мухи дохнут… Не все книжки, что ли, перечитала?.. — Завидев Сигизмунда, Аська завопила:

— Морж, денег дай! Представляешь, эта дура еще учиться хочет. Все ей мало. Ее же такую никто замуж не возьмет. Вот ты, Морж, ее замуж возьмешь?

Сигизмунд мерзким голосом процитировал фильм «Бесприданница»:

— «Милое созданье! Я… женат».

— Не ври, Морж! Ты со своей стервой развелся.

— Не смей называть Наталью Константиновну стервой.

— Какая разница, ей от этого ни жарко ни холодно. Денег дай.

— Чаво тебе дать?

— Де-нег. Пока мы от тебя не скипнем — ты кормить нас должен, по закону гостеприимства.

— Слушай, а когда вы скипнете?

— Ой, Моржик, домой идти бо-оязно… Там такие квитанции за квартплату стра-ашные…

— Нет, ты мне, Анастасия, ответь: скипнешь когда?

— Как выгонишь, бессердечный, так и скипну. Но ты ведь не выгонишь нас, Морж, к этим страшным квитанциям? Там такие долги, такие долги…

— Хочешь, я их тебе оплачу?

— Ну и говно ты, Морж. Деньгами откупиться норовишь? А ты, Виктория, дура. Я же говорю, он генеральный. Видишь, откупиться предлагает. У, барыга!

Аська при наличии некоторой финансовой поддержки обычно проявляла домовитость. Она очень неплохо готовила — в отличие от Вики, привыкшей в «своих Европах» к кафе и ресторанчикам.

Судя по некоторым косвенным данным, Аська с радостью ухватилась за возможность пожить у Сигизмунда, ибо преследовала сразу несколько корыстных целей. Во-первых, она вознамерилась перейти от старого режа (мокрогубого) к другому («хорошему мужику»), встреченному на похоронах. Во-вторых, ей требовалось отсечь несколько лишних связей, которые Аська по беспечности в свое время завела. Связи не отличались прочностью, зато характеризовались назойливостью. Третья причина зависнуть у Сигизмунда была, несомненно, богатая ванная. В своем самозабвенном увлечении никелированными кранами, новым блестящим кафелем, душистыми пенами Аська до смешного напоминала Сигизмунду Лантхильду.

У Виктории также имелись свои причины. Сигизмунд подозревал, что не последняя из них — близость к Публичной библиотеке. И, несомненно, видак. Сигизмунд догадывался, что в его отсутствие Вика раз за разом просматривала запись с Лантхильдой. Хотя каждый раз аккуратно убирала кассету на место и ничем не выдавала своих занятий с ней.

Видак и в аськину жизнь внес некоторое разнообразие. Анастасия осознала наличие видака далеко не сразу, но затем, выпросив у Сигизмунда полтинник, прошлась по видеопрокатам и набрала разной гринуэевщины. Видеотека Сигизмунда, любившего кино ясное, без зауми, Анастасию откровенно не устраивала.

В своих увлеченных видеорозысках Аська обошла множество прокатов и видеосалонов и в один прекрасный день забрела в бывший «Сайгон». Впрочем, почему «бывший»? Над магазином висела маленькая вывеска с весело намалеванным словом «Сайгон». Аська помедлила… и вошла.

Вечером она была заметно мрачновата. И только ближе к ночи призналась в том, где была.

— Блин, Морж, ну на хера я это сделала! Вот дура-то! Меня будто сковородкой по харе плашмя огрели. Представляешь, яркий свет, аж глазам больно, витрины сверкают, красотки с обложек лыбятся, мужики скалятся, ракеты взлетают, мать их так!.. В предбаннике, где пьяный Витя отирался, — там компакт-диски. И мажоры какие-то на них лупятся. Выбирают. Ну, на стенке суки какие-то написали «Алиса», «БГ»… В подражание… Обслуживание, евроблинстандарт, вежливые все, красивые, все быстро, без очереди… А раньше очереди были — помнишь? Едрен-батон! Хрен достоишься, если знакомых в середке нет! Понимаешь, Морж, я же не против: видео — хорошая вещь, и продавцы отменно хорошие, но все это… Окна — те, стены — те! НАС там нет. И не будет. Все, что осталось — эти три окна на Владимирский… Я там десять лет не была. А помнишь, как ждали, что закроют? Говорили: завтра закроют, завтра закроют, и мы сутками там ошивались, все ждали — закроют, не закроют… Эти жуткие последние ночи… Помнишь?

Сигизмунд не стоял там и не ждал. Он не присутствовал при смерти старого «Сайгона». Но в этот миг он словно бы вспомнил обо всем. И потому просто кивнул.

Проснувшись от звонка будильника, Сигизмунд поглядел на спящих рядом Аську с Викой и на мгновение умилился. И тут же его хорошее настроение улетучилось: Анахрон стережет под землей и только ждет своего часа, чтобы навалиться неподъемной тушей.

Открывая гараж, Сигизмунд заранее принюхивался: ему казалось, что он даже улавливает слабый запах… Но нет, пока что никакого переноса из прошлого не произошло. ПОКА.

Спокойно, Стрыйковский, велел себе Сигизмунд, вишь разнюнился, как институтка! Ежели запах будет, вы его почувствуете. Причем без всяких усилий с вашей стороны.

Однако он твердо решил сегодня же вечером посетить приемную камеру и оставить там хлеб, консервы и записку — благо Аська с Викой на пару намылились в гости к новому режу. За фольклористику трепаться. Этот реж, вроде бы, экс-археолог. А Вика — филолог. Оба, небось, в Публичке иной раз штаны просиживают. Аська считала, что это мистически роднит.

Разъезжая с Сигизмундом по точкам, боец Федор вдруг проницательно заметил:

— Что-то вы бледный, Сигизмунд Борисович. Неприятности дома?

— Да нет, дома как раз одни приятности.

— А, — сказал Федор, — а у меня неприятности. Повестка в военкомат. На сборы какие-нибудь потащат.

— Ты, Федор, молодой. У нас, стариков, свои заботы.

— Вы, Сигизмунд Борисович, не обольщайтесь. У вас как раз самый неперспективный возраст.

— В каком смысле?

— В смысле сохранения вам жизни, — серьезно ответил Федор. — Вы потомство дали? Дали! Сколько вам лет? Сорок?

— Тридцать шесть.

— Во! Лопатой махать еще можете, а детей делать уже не будете.

— Это еще почему?

— Ну так… по возрасту. — Федор, видимо, полагал тридцатилетний барьер порогом глубокой дряхлости и старческого бессилия. Сигизмунд не стал с этим спорить.

Как всегда, являя потрясающую осведомленность в делах государственной важности, Федор сообщил:

— У них негласная установка, Сигизмунд Борисович, брать на всякие экологические катастрофы, вроде Чернобыля, людей старшего возраста. Чтобы уроды не рождались. А что эти ликвидаторы через два года от рака загнутся — то никого не колышет. У нас тут под боком ЛАЭС, так что с учета вас еще нескоро снимут…

— Все-то ты, Федор, знаешь. И мышление у тебя какое-то тотальное. Прямо как геббельсовская пропаганда тебя вскормила.

— Я смотрю на жизнь реально, Сигизмунд Борисович. Без иллюзий. Давайте вон в ту подворотню, там проезд лучше…

Сигизмунд не успел.

Как и планировал, уехал с работы пораньше. Зашел в гараж, переоделся в ватник, взял железные заграждения и красные тряпочки, ломик, припасы с запиской Лантхильде — и пошел. Было стыдно идти по улице без бойкого Федора Никифоровича. Однако Сигизмунд старался. Шел как гегемон, глядел строго, исподлобья. Никто не оборачивался ему вслед, и потому он довольно быстро успокоился.

Установил ограждения, сдвинул крышку.

— Ходют тут, двигают, у меня вон телефон отключен — кабель небось нарушили, — забранилась над ухом Сигизмунда какая-то бабка.

— Иди, бабуся, куда шла, — посоветовал Сигизмунд и для надежности сплюнул.

— Кабель твой вон где проходит. Небось, за неуплату телефон отключен.

— Ой, какой умный нашелся! Он еще советует! Сам заплати за телефон!

— Сейчас я тебе газ перекрою! — пригрозил Сигизмунд. — Иди, иди отсюда!

Бабка, поверив, свалила.

Так. Спуститься в люк. Открыть… Потайной ход. Фильм «Зорро». Сигизмунд не сразу нашел, куда ногой ступать, на что ногой давить. Внезапно открывшаяся дверь едва не вмяла Сигизмунда в стену. Он выругался — уже непритворно.

Коридор. Что-то долго идти… А, нет, вот предбанник. В одиночку ходить здесь было жутковато. Не оставляло ощущение, что за спиной кто-то крадется. Привыкайте, Стрыйковский. Теперь это ваше хозяйство.

Посветив фонариком, Сигизмунд открыл дверь и оказался в предбаннике. Тишина стояла такая, что в ушах звенело. Памятуя о провале «ликвидационного» колодца и заранее пятясь от него, Сигизмунд нащупал на стене выключатель и включил свет.

Здесь ничего не изменилось. Самой жутью веяло от провала в полу. И в то же время сооружение вселяло странное чувство защищенности: прямо «волчье логово», хоть атомную войну здесь пережидай… Или, скажем, аварию на ЛАЭС. И никакой военкомат не доберется. Ишь удумали, падлы, старых мужиков на убой посылать. Лопатой, видите ли, махать еще могут, а детей делать уже не станут. Хрена вам лысого! Клал я отсюда на всех с большим прибором! Они еще тут просчитывать будут, сколько мне лет осталось детей делать! Вот ведь суки.

Сигизмунд прильнул к окуляру «перископа», памятуя наказ. Вот оно, масонское посвящение. Назло вот вам наделаю кучу детей, всех их омасоню, чтоб было кому хозяйство передать!

В камере было пусто. Сигизмунд вошел, постоял немного. Позвал зачем-то:

— Лантхильд!

Несколько раз ему отозвалось гулкое эхо. И снова настала неземная тишина, прорезанная тихим журчанием воды.

Может, выключен он у них? Гудел бы хоть. Все работающие приборы гудят.

Сигизмунд заботливо разложил на столе «передачку». Полюбовался.

И вышел, тщательно закрыв камеру. Мало ли что.

На обратном пути Сигизмунда посещали уже типично хозяйственные мысли: надо бы окуляр протереть, а то пыли там насело — видно плохо… И провал надо бы крышкой накрыть, чтоб не оступиться ненароком. Хотя крышка большая понадобится — как бы ее впереть… Ну да ладно, полиэтиленом накрыть — и то хорошо, а то очень уж глаза мозолит…

Так размышляя, Сигизмунд выбрался наружу, соблюдая все меры предосторожности, как учил Никифорович. Задвинул люк. Забрал ограждения и враскачку направился к своему двору. На душе у него стало значительно легче.

С сестрицами встретился как раз около арки своей подворотни. Аська, увлеченно рассказывавшая что-то Виктории, вдруг замолчала на полуслове, а потом, повернувшись к Сигизмунду, завопила:

— Морж! Ты что, втайне сантехнком подрабатываешь или металлолом собираешь?

— Заткнись, Анастасия, — прошипел Сигизмунд. — Идем к гаражу.

Аська сделала таинственное лицо и на цыпочках прошествовала через двор. Вика пошла следом.

— Ты действительно подрабатываешь? — спросила она Сигизмунда.

— Да нет, — с досадой отозвался он. — Для гаража железки эти понадобились, вот и устроил маскарад… А что, убедительно?

— Морж, покажи! — потребовала Аська. — Вика, ты отойди сюда. Давай смотреть. Морж, работай.

— Чего? — ошеломленно спросил Сигизмунд.

— Ну давай, работай роль.

Чувствуя себя полным дураком, Сигизмунд грохнул железками об асфальт и рявкнул:

— А ну, прекрати, дура!

Аська восторженно зааплодировала.

— Система Станиславского, — объявила она. — Реализм в искусстве.

Сигизмунд махнул рукой и направился в гараж.

Дома Сигизмунда ждал сюрприз. Аська приготовила голубцы.

Голубцы были любимым блюдом Сигизмунда. Об этом он сообщал каждой девушке, с которой бывал знаком долее пятнадцати минут. Но хорошо готовили голубцы очень немногие.

Аська принадлежала к их числу. Голубцы были настоящие, в цельном капустном листе, обвязанном ниткой, в остром томатном соусе.

В довершение чуда Аська извлекла из холодильника запотевший шкалик, купленный ею на актерские деньги, и благоговейно нацедила Сигизмунду стопочку.

Он поглядел на стопочку, на Аську. Аська стояла, сложив руки под грудью, — ни дать ни взять прислуга из пьесы Островского — и чинно кивала. Вика откровенно забавлялась в сторонке.

— Ты кушай, кушай, Морж. Тебе нужно кушать, — весомо проговорила Аська. И даже глаза прикрыла для убедительности.

— Ну, ваше здоровье, девочки! — молвил Сигизмунд, опрокидывая в себя стопочку. Аська тут же налила новую.

Блин, хорошо быть патриархом. Надо бы еще пару жен завести. Или нет, пару — многовато. Тесно будет. Да и передерутся.

Райское блаженство длилось недолго — до того момента, как ужин был окончен и Аська подступилась со своими истинными целями. Цели у Аськи были, прямо скажем, меркантильные. Хотела она, Аська, лишние связи отжечь. И использовать для того Сигизмунда. Тем более, что актерский дар у него немалый и в системе Станиславского он собаку съел.

— Ты, Морж, темная лошадка. Тебя никто из моих не знает, — напирала Аська.

— А играешь ты гениально! Давай, одевай свой ватник, бери железки…

— И? — спросил Сигизмунд, тщетно борясь с разочарованием. Давно пора бы усвоить, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

— И дуй ко мне на квартиру. Слушай, будь другом. Переночуй там две ночки. Они под утро приходят.

— Кто? Вий с компанией?

— Да нет, эти… А днем можешь тут кантоваться.

— Никуда я не пойду, — решительно заявил Сигизмунд. Сперва к нему в дом вселились, теперь и вовсе из дома гонят!

— Моржик, хочешь, я на колени встану? Хочешь, косу отпущу? Хочешь, кольцо из пупа выну? Хочешь, тебе его вставим? Что хочешь сделаю, только отгони ты их.

— Кого?

— Эдика со Стасом. И других… тоже. Морж, надень ватник, возьми монтировку, пса своего возьми для устрашения… или другого… Скажи, что приватизировал эту квартиру. Скажи, что выселили меня за неуплату, а тебе, мол, ордер дали. Что беженец ты. Можешь бить их, не стесняясь, псом травить — я тебе за это только спасибо скажу. Они же хилье сторчанное, они всего боятся. Ты им так сделай, — Аська растопырила пальцы, — они и побегут… Морж, ты же гений, тебе же Гамлета играть можно, все обрыдаются…

— Аська, стократно расплатишься, — сказал наконец Сигизмунд. — И она тоже, — он показал на Вику. — Обе вы. А ты, Вика, языкам меня обучишь. Диким! Тем, которые позлее! Самым что ни есть рыкающим!

— Фарси, что ли? — спросила Вика. — Ну, это как два пальца…

Сигизмунд уже понял, что пути к отступлению у него нет.

С вечера следующего дня Сигизмунд засел на аськиной квартире. Создавалось странное впечатление: будто народ долго уже стоял под дверью и ждал — когда можно будет войти. Звонили. Сигизмунд, в ватнике (Аська ему заботливо подрисовала под глазом выцветший бланш), охотно открывал дверь.

Гости доверчиво входили. Тусовщики! Сигизмунд заманивал их на кухню и там, угрожая ломиком, отбирал деньги, водку, «план», сигареты, после чего выгонял. Всем охотно объяснял, что чеченский беженец, что прравославный, что ордер ему на эту квартиру дали, а Аську выселили за неуплату, за блядство и за жидомасонство неприкрытое. И так теперь со всеми поступать будут. И это прравильно!

Гости страшно огорчались. Сигизмунд серьезно подозревал, что все они поголовно были греховны абсолютно в том же самом. Еще радовались, что так легко отделались.

Доподлинно выведав об одном гостей, что он — Стасик, Сигизмунд не без удовольствия навешал ему дюлей. Навешал также мокрогубому, выдав себя за чеченского беженца, прравославного и режиссера новой формации. Никто не сопротивлялся. Узурпированное Сигизмундом право сильного разгулялось вовсю.

Выставив напоследок двух тухлоглазых девиц (их пьяный Сигизмунд особо не стращал, просто сказал, что Аська тут больше не живет, а им присоветовал оставить наркоту, блядство и формалистическое искусство), Сигизмунд счел голубцы отработанными. Напоследок протравил тараканов, как и собирался, и с легкой душой поехал домой.

Аська с нетерпением ждала отчета.

— Ну ты, Анастасия, развела зверинец… Вытравил всех. Двоих бил.

— Кого? — жадно спросила Аська.

— Режа твоего… И еще какого-то… мудака. Анастасия! Пить хочу! Чаю дай! Утех хочу! Ящик вруби! И убери ты своего выморочного Гринуэя! И еще чего-то хочу, сам не знаю, чего!

— Женщину? — спросила Аська. И не дожидаясь ответа заорала: — Вика! К роялю! Мужчина требует! Я сегодня не могу!

Пришла Вика, поглядела строго. Сказала:

— Сигизмунд, иди спать.

Уже засыпая, укрытый одеялами и обложенный подушками, Сигизмунд сонно пробурчал:

— Аська, там в сумке военная добыча… трофеи… разберись…

Аська приволокла сумку и тут же вытряхнула на засыпающего Сигизмунда кучу жеваных мелких денег, две бутылки водки, пять пачек мятых сигарет, пакетик «плана» и книги — «Сто лет одиночества», «Мормонскую библию» и прошлогоднее расписание пригородных поездов. Не считая жвачки и пачки презервативов.

— Ну ты, Морж, даешь! Ты просто Стенька Разин какой-то!

Но Сигизмунд уже спал…

«План» Аська выбросила в канал Грибоедова. Выбросила не спросясь никого, своевольно. Сигизмунд отнесся равнодушно, а Вика неожиданно возмутилась. Сигизмунд даже не думал, что они могут из-за этого так поссориться.

Вика, и без того холеная и гладкая, живя у Сигизмунда, в цивильных условиях, сделалась еще более ухоженной: все время что-то утюжила, застирывала, подкрашивала. Тем более странно было смотреть, как она ярится из-за «травы».

— Ну вот что ты, Анастасия, всюду лезешь! Что ты распоряжаешься? Взяла выбросила. Может, я потянуть хотела? Ты же спросила? Да и вообще это не твоя «трава» была, а Сигизмунда! Чего ты хозяйку-то здесь из себя корчишь?

— Ты, Виктория, заткнись, поняла? Одурела там в своих заграницах! Фиг тебе, а не торчалово… С меня хватит! Насмотрелась!

Аська раскраснелась, ее нешуточно трясло — Сигизмунд ее такой и не видел.

Вика пожала плечами, сказала с подчеркнутым спокойствием:

— Что вы, Анастасия Викторовна, кипеж устроили? Все курят «траву», никто еще от этого не помер.

— Никто больше курить «траву» не будет! — закричала Аська, явно теряя голову. — Еще как помирают! От этого помирают, поняла? Все, хватит! Никто больше не помрет, поняла?

— Да кто здесь помирает-то?

— Да иди ты в жопу! Дурой прикидываешься?

Сигизмунд слушал, обреченно ожидая закономерного финала. Обе сестрицы выжидали — чью сторону он примет. Сигизмунд не вмешивался. Естественно, минут через пятнадцать обе, необъяснимым образом придя к дивному единению, объявили виновным самого Сигизмунда. Теперь уже выходило так, будто он, Морж, спер у Аськи ключи, проник в чужой дом, вел себя как последний жлоб, разгонал хороших людей, отобрал у них деньги, прикупил дури и приперся сюда — всех тут старчивать.

Претерпев несколько минут бессвязные обвинения, Сигизмунд вдруг заорал:

— Молчать! Достали, дуры! У вас есть чем заняться? Идите и занимайтесь!

Вика ушла из дома почти сразу — строгая, подчеркнуто вежливая. Попрощалась, аккуратно затворила за собой дверь. Сказала, что вернется к вечеру.

Аська сорвалась с места минут через сорок. Естественно, не попрощалась. Естественно, хлопнула дверью.

Затем проявилась Наталья. Слава Богу, по телефону.

Телефонная проповедь Натальи на этот раз была превосходно структурирована и имела отчетливо разделяемые части.

Часть первая. Прегрешения Сигизмунда. Их было множество.

Часть вторая. Просьбы Натальи.

Часть третья. Обещания Сигизмунда.

Третья часть предшествующего разговора в подобных случаях составляла материал для части первой последующего телефонного контакта с экс-супругой.

Сигизмунд давно разработал различные способы прохождения бесед с Натальей. Данная структура требовала особой тактики. На каждый новый попрек Натальи Сигизмунд отзывался все более исступленной щенячьей радостью по поводу ее долгожданного звонка и вообще существования на этом свете. Пробиться сквозь напускной идиотизм бывшего супруга Наталье так и не удалось, поэтому она быстро перешла к части второй:

— Ну, ты еще не забыл свое обещание?

— Какое?

— Насчет обручального кольца. Или у тебя уже из головы вылетело, что я замуж выхожу?

— Ты хоть с женихом-то познакомь, — сказал Сигизмунд по возможности доброжелательно. — Не чужие ведь.

— Мы зайдем на той неделе. Когда тебе будет удобно?

— Во вторник вечером давайте, заходите.

Ну вот, теперь еще с воркутинским бодхисатвой беседовать…

Все-таки напрасно Наталья считает его, Сигизмунда, рохлей. Обходиться с бабами он все же умеет. Обе приструненные сестрицы явились под вечер ласковые-ласковые, что одна, что вторая.

Аська уже с порога затараторила о разном.

— Виктория не проявлялась? Я тут у нового режа была, у него такие идеи, он хочет древние традиции возрождать, ну наши, исконные, языческие. А что? Эти, эстонцы, в Нарве свое Лиго справляют? Это они нам назло свое Лиго справляют, чтоб нам завидно было — мол, вон какие мы независимые, и все-то у нас свое, и Лиго у нас свое. Ну и пусть у них Лиго, а у нас — Солнцеворот. Этот мужик, реж мой новый, так и говорит: хрена им лысого, этим горячим эстонским парням, мы им такой Солнцеворот закатим — наш, славянский! Мы колеса возьмем — ну, от телеги, Морж, ты не подумай чего — и подожжем, в реку с откоса бросим, а река, между прочим, пограничная. А в крепости со всех башен волхвы будут кричать в инфразвуке, эстонцев пугать. А я там на самой главной роли буду. Я голая на плоту вдоль по границе поплыву, вся в цветах. Как живой венок, понимаешь?

— Тебя погранцы подстрелят, — сказал Сигизмунд.

— Что они, живодеры, что ли? Я же там буду жизнь праздновать! Ритуально совокупляться!

— С кем? — изумился Сигизмунд.

— Со скоморохами. Ой, Морж, это такое будет! Все нам деньги дают — и ЮНЕСКО, и мать Тереза, и Гринпис… в общем, усраться! Там сразу Возрождение начнется, а мы будем главными титанами!

— Где там?

— В Ивангороде, я же говорю — мы назло Нарве такой праздник закатим языческий, чтобы инфраструктура поднялась… Морж, у тебя распечататься реально?

— Чего? — изумился Сигизмунд. — Аська, повтори последние слова.

Аська потупилась, застеснялась даже как будто, потом повторила:

— Распечататься, говорю, реально? Кончай, Морж, стебаться.

И предъявила дискету.

— Что здесь? — спросил Сигизмунд.

— План праздника… смета… Слушай, срочно распечатать надо. К завтрему. Чтобы всем разослать.

— Кому?

— Ну, спонсорам. Откуда я знаю, кому. ООНам разным там, ОМОНам… Ну, кто этим занимается…

Сигизмунд, забавляясь, взял дискету, понес к компьютеру. Аська приплясывала вокруг, стремилась заглянуть в лицо.

— Ты распечатаешь, Морж? Ты сделаешь? Слушай, сделай два экземпляра. Или три. А?

— Анастасия, поставь кофе.

— А ты сделаешь?

— Если прочитается.

— Слушай, Морж, а как там все записывается? Я эту штучку отодвигала, смотрела, смотрела на дискету… Ну, на грампластинке — там понятно, там дорожки…

Сигизмунд заложил руки за голову, посмотрел на Аську пристально.

— Аська. Ты такой предмет, как схемотехника, проходила?

— Естественно, проходила! — дернула плечом Аська. — Это у меня профилирующий.

— В конспектик-то загляни, загляни… — присоветовал Сигизмунд. — Много интересного найдешь. Все, иди кофе ставить.

Однако Сигизмунда также ждала встреча с новым и интересным. Содержала в себе это новое аськина дискета. Вернее, дискета ее режа. На дискете обнаружились два одиноких файла. Одиноких и очень маленьких. Они послушно выдали свое содержание старине «Нортону». Один описывал план празднества, призванный поразить утлое воображение ООНов-ОМОНов, в общем — возможных спонсоров. Второй содержал в себе смету.

СМЕТА

1. ПОСТАНОВОЧНАЯ ЧАСТЬ * Дизельное топливо (около 400 литров) * Дрова (2–3 грузовика) * Аренда мобильной связи (8 приемо-передатчиков) * Прожекторы для подсветки водопада * Аренда концертного звука * Костюмы актерской массовки * Атрибутика костюмов * Тележные колеса (10 шт.) * Веревка (3 км) * Канат (1 км) * Стальной тросик (300 м) * Ведра (15 шт.) * Телега (1 шт.) * Факелы (100 шт.) * Изготовление музыкальных инструментов-бревен * Прочие декорации внутри крепости и на берегу реки * Аренда транспортных средств (доставка актеров, реквизита и т. д.)

2. ОПЛАТА ИСПОЛНИТЕЛЯМ * Питание и расселение актеров в Ивангороде на 4 дня * Оплата актерской массовки * Оплата музыкантам и солистам * Оплата фольклорным коллективам * Оплата «огневикам»

* Оплата постановочной группе и администратору

Вошла Аська с кофе. Сигизмунд отвернулся от экрана компьютера, сказал:

— Слушай, Аська, объясни мне две вещи: что за музыкальные инструменты-бревна и кто такие «огневики».

— Это предки наши такую музыку играли, — гордая новыми познаниями сказала Аська. — Богатырскую музыку играли! Они бревна выдалбливали и что-то с ними делали, а потом над головой на цепях вертели. Чтобы звук шел.

— А «огневики»?

— Это ребята, которые костры кислородят. На Иванову ночь костры разводят. Так это реально распечатать?

— Да распечатаю я тебе, угомонись…

— Морж, а зачем тебе компьютер? У тебя «DOOM» есть? Что ты не играешь? Что ты как дурак последний, компьютер завел, а не играешь? От жизни отстаешь.

— С меня ящика хватает, — сказал Сигизмунд. — Чтобы держаться на общем уровне оглупления.

— Да ну тебя, — потянулась Аська. — Скучный ты, Морж.

Вечером все трое — Вика вернулась вскоре после Аськи — добросовестно оглуплялись, сидя перед ого.

— Виктория, — спросил Сигизмунд, — как тебе в голову пришло взять в прокате такое дерьмо?

Аська безмолвно и торжествующе сверкала глазами. Она так и не простила высокоученой сестрице и гегемонствующему Моржу дружных нападок на Гринуэя.

На экране в течение трех часов неспешно разворачивались приключения безглазого багатура, воспитанника гномов-каратистов, и его верных друзей: кречета, волка и лесного деда. Все они были остро необходимы багатуру.

Кречет, посланный на разведку к хазарам, был опознан теми как тотем, посланник небес и т. д., окружен почетом и опутан магией — чтобы не улетел. Верные друзья отправляются вызволять кречета.

Таинственный холм на болоте оказывается убежищем, возведенным в незапамятные времена дочеловеческой расой лемуров. Люди были выведены ими в доисторическую эру — как кормовой скот.

Героев на холме ждали захватывающие приключения: следы древних битв; встреча с одичавшими и выродившимися лемурами-секьюрити; проход через защитные системы лемуров (заросли, студни, кислоты; эволюционировавшие в гигантов доисторические паразиты).

Багатур и лесной дед находят нечто вроде компьютера, управляющего всей защитной системой лемуров. Воспитанник подземных гномов немедленно вступает с нею в телепатический контакт.

Благодаря активизации древнего компьютера лемуров, из пустоты тут же вылупляется биомеханическое существо — золотой богомол, называемый также «летучим конем». С ходу выясняется, что предназначение его — уничтожать людей как вид. Между лесным дедом и багатуром завязывается нудная дискуссия: допустимо ли использовать адскую машину против врагов? Однако багатур, не чуждый компьютерам, все же ухитряется управляться с чудовищным приобретением.

Прибытие героев с «конем» к хазарам производит форменный фурор. Создается патовая ситуация: герой боится расстаться с золотым богомолом, а хазары — с кречетом, так как, в свою очередь, опасаются адской машины…

Тут Сигизмунд не выдержал.

— Слушай, Вика, как тебя угораздило взять эту лабуду?

— Мне выдали ее как сверхмасштабную историческую эпопею, — угнетенно призналась Вика.

— И ты поверила?

— Не знаю… У мужика на обложке вполне грамотные доспехи…

Фильм некоторое время вяло катился дальше. Любовь, кровь, американские слюни вперемешку с патриотическими соплями, плюс гумилевские еврейки, соблазняющие простодушных хазар-тюркутов…

В целом семейный киновечер можно было охарактеризовать как «торжество Гринуэя».

Ночью бродили втроем по каналу, пса выгуливали, себя проветривали. Курили, разговаривали.

Неожиданно Аська повернулась к Казанскому собору и спросила Сигизмунда:

— Морж, ты в Бога веришь?

Вопрос застал Сигизмунда врасплох. Он ответил уклончиво:

— Во всяком случае, знаю людей, которые безусловно верят. А что?

— Да так… У режа сегодня говорили… Слушай, Морж, а чего человек должен ждать от крещения?

— Не знаю… Чего-нибудь хорошего…

— А зачем вообще люди крестятся?

— Я думаю, — сказала вдруг Вика, — что некрещеный человек — он для Бога как нечитаемый файл. А покрестился — и открылся. Будто нужный формат обрел. Ну, лютеранин — тот с трудом открывается, католик получше, но тоже со сбоями и лишними знаками, а православный — сразу и во всю ширь… с управляющими символами… Правда, лютеране наоборот считают. А иеговисты какие-нибудь вообще не открываются.

— Тут повели двоих… ФОРМАТИРОВАТЬ… в Казанский собор.

— Кого? — удивился Сигизмунд. Аська раньше никогда не проявляла интереса к религиозным проблемам.

— Детей. Помнишь, я на похоронах была, еще двое детей остались… Бабушка решила их покрестить — на всякий случай, вдруг конец света или еще что… Пришли всем кагалом в собор, там сплошь младенцы были, а ребят постарше только двое: один какой-то незнакомый и наш. Тех, кто постарше, поп в сторону отвел и учинил собеседование, как при вступлении в комсомол. Чего, мол, ожидаете от крещения? Не знаю уж, что они там брякнули, но не то, что в уставе или как это называется у попов…

— Катехизис, — сказала Виктория.

— Один хрен, — отмахнулась Аська, — не то они что-то сказали… Ну, поп их и выставил. Идите, говорит, книжки почитайте, а потом приходите. Ответите правильно — покрещу. Все бы ничего, но бабушка расплакалась, стала кричать «как вам не стыдно, дети сироты, у них мать умерла»… После этого поп их за нарушение благочиния и вовсе выставил.

— И что, так и ушли?

— Они во Владимирский пошли. Там ничего не спрашивали. Покрестили и все. Мол, понадобится парню — сам эту книжку прочитает, а не понадобится — ну и фиг-то с ним…

— А что ты так яришься? — сказала Виктория. — В храм не на попа ходят смотреть, а на Бога.

— Какая ты умная, Вика. Поп их выгнал. Сирот обидел. А знаешь, в какой это день было? В самый главный такой христианский праздник, когда прощать положено. Прощеное Воскресенье называется. Я тут думала даже, когда с похорон вернулась, — может, и мне покреститься? Светлого чего-то хотелось. Чтоб настоящее. А теперь передумала. Что я там забыла? Чтобы поп на меня орал? На меня и так все орут: и реж орет, и ты вот, Морж, тоже…

— Нашли куда детей вести, — сказал Сигизмунд. — В Казанский собор! Нехорошее это место, музеем атеизма испоганенное. И сейчас там лучше не стало. Его новые мажоры обсидели. Они Боженьку боятся как налоговую полицию, только чуток поменьше… Вход сбоку, нищих — и тех нет…

— Нашел тоже показатель благополучия — нищие! — фыркнула Вика.

— Морж, слыхал, — Виктория у нас снова за границу лыжи вострит. Зачахла, видите ли. В языковую среду хочет. Знаешь, Морж, чего она на самом деле хочет? Сытости и благополучия. Буржуазности она хочет. Сквозняки ей здесь не нравятся.

— Меня, между прочим, мое место в университете ждать не будет, пока я тут с вами в смыслы жизни играю, — отозвалась Вика.

— А ты здесь науку двигай, — не сдавалась Аська. — На родине!

— Да кому здесь наука сейчас на хер нужна! — ответила аськина сестрица. — Вот если бы я попкорном торговала или там босоножками…

— Когда ты едешь? — спросил Сигизмунд. Ему вдруг сразу стало грустно.

— К концу месяца. Завтра в консульство пойду.

— А, — сказал Сигизмунд. И замолчал.

Во время чаепития в «Морене» Сигизмунд вдруг спросил Федора:

— Кстати, Федор, не проконсультируешь ли вот по какому вопросу: что положено человеку ожидать от крещения?

Федор сразу собрался и ответил четко и браво:

— Спасения и жизни вечной. — И осторожно запустил щуп: — А вы что, креститься надумали, Сигизмунд Борисович?

— Да нет, я так интересуюсь, теоретически… Меня мать еще в детстве покрестила, между прочим, в католичество… Мне тут вчера историю рассказали…

Выслушав аськину историю о Казанском соборе, Федор немного подумал и ответил решительно:

— Поп, конечно, говно. Мне вот отец Никодим не поленился полчаса мозги вправлять. А до остального, говорит, Федор, и сам дойдешь, если подопрет… Попы, кстати, тоже разные бывают. Бывают и ничего, а бывают — такие зануды! Но только на наше православие это не распространяется. Православие — оно правильное. Потому как четкое.

От спокойной казарменной убежденности Федора Сигизмунду вдруг стало значительно легче.

— Ты спроси еще этого своего отца Никодима: вот если человек умер и его кремировали — он точно потом не воскреснет или как?

Федор прищурился.

— Помер у вас кто, Сигизмунд Борисович? — очень осторожно осведомился он.

— Да нет, узнать просили… А я не знаю и узнать не у кого, разве что у тебя.

— Считается, что не воскреснет, — озабоченно проговорил Федор. — Но я на всякий случай еще проконсультируюсь дополнительно. Ладно, поеду. — И уже в дверях остановился. — Да, Сигизмунд Борисович, протрава кончается. Завтра привезли бы.

— Хорошо.

Федор ушел.

Светка стала собирать чашки. Она уже собралась идти их мыть, когда Сигизмунд сказал ей в спину:

— Светлана, бумаги для налоговой готовы?

Светлана замерла, излучая страх. Потом сказала:

— Нет.

— Слушай, чем ты занималась два дня? На кой нам штрафные санкции? Поставь ты эти чашки. Иди сюда.

Светка послушно сгрузила чашки, подошла к Сигизмунду и встала перед ним, сцепив пальцы.

— Что?

— Что с тобой происходит?

— Ничего.

— Ты работать собираешься?

— Собираюсь.

— Ты понимаешь, что у нас бюджет!.. — заорал Сигизмунд. — Вот так у нас бюджет!.. — Он провел пальцем по горлу. — Вот так!.. Еле сводим!.. Сейчас еще штрафные навесят!.. Ты это понимаешь, ты, бухгалтер!.. Ты на штате сидишь!..

— Понимаю, — совсем тихо сказала Светка.

— Кому мне зарплату не платить? — спросил Сигизмунд. — Федору или Людмиле Сергеевне?

— Мне, — прошептала Светка.

— Я тебя уволю! В чем дело? Да сядь ты.

Светка села. Помолчала еще немного. Глаза набухли слезами.

— Ну? — уже мягче повторил Сигизмунд.

— Я беременна, — прошептала Светка. — Анализы показали…

— Какой срок?

— Три недели…

— Сколько тебе нужно?

— Чего нужно?

— Денег, чего… Ты будешь прерывать?

— Я не знаю! — сказала Светка и бурно разрыдалась.

Сигизмунд дал ей время поплакать. На душе у него сгущались тучи. В маленьких фирмах, вроде «Морены», главная нагрузка лежала на бухгалтере.

Потом Сигизмунд взял Светку за руки и проникновенно проговорил:

— Светлана. Мне нужен бухгалтер. Ты без меня знаешь, что беременная женщина — не работник. Кормящая — тем более. Если ты решишься… я тебе помогу. Ну, деньгами. Оформим. Не беспокойся.

— Что — «решишься»? — пролепетала Светка.

— Что, что… Муж-то у тебя бюджетник. Когда он в последний раз зарплату получал? Ты соображай. Ты ему сказала?

— Да…

— А он что?

— Говорит, сама решай…

— Ну вот ты и решай.

— Что?

— Света, я не смогу тебя держать в штате.

Светка встала. Лицо у нее разом сделалось мокрое: текло из глаз, из носа.

— Сигизмунд Борисович, можно, я уйду? — спросила она шепотом.

— Иди, — сказал Сигизмунд. — Ну, иди, иди…

Светка схватила сумку и убежала.

Несколько секунд Сигизмунд тупо смотрел на дверь, а потом схватил себя за волосы и несколько раз стукнулся лбом об стол. Так. Только этого не хватало — остаться без бухгалтера. Не станет Светка делать аборт. Рожать она будет. Нищих плодить. Остаться без бухгалтера — это катастрофа. Особенно при нынешнем положении «Морены». И с улицы просто так бухгалтера не возьмешь…

В воскресенье Аська, возвращаясь от своего нового режа, нежданно-негаданно притащила с собой Мурра и уже с порога закричала:

— Морж! Смотри, кого я тебе привела!

Мурр был мрачноват, строг и ничем не показывал своего удивления. Чинно выпил кофе. Сдержанно-одобрительно отозвался о проекте фольклорного праздника, в котором собирался принять участие. Никак не реагировал на бурное ликование Аськи.

Сигизмунд держался холодновато — все утро просидел на телефоне, обзванивая своих знакомых в поисках приличного бухгалтера. Мысли в основном вертелись вокруг этого.

Мурр с присущей ему временами чуткостью видел, что Сигизмунду не до гостей, и потому проговорил тихим, грудным голосом:

— Хотите, я новую песню вам покажу?

— Ой, Мурр, это гениально! Морж, ты должен это послушать! Такая архаика — охренеть, такие корни! Новый реж кипятком писал, весь пол залил!

— Я просто стремился создать сказку, — мягко поправил Мурр. И стал петь.

Сигизмунд даже вздрогнул: он не ожидал, что Мурр просто так запоет, без гитары, без предисловий.

Песня полупелась, полувыстанывалась, полувыкряхтывалась; завораживающий голос Мурра то уходил в распевы, то топтался на речитативах; только за счет голоса, пожалуй, песня и забирала — ритм и стих хромали на все четыре лапы… будто косолапый бежит. Да, будто косолапый бежит. Куда-то. В темную берлогу. В черный провал. Под землю.

Сторожит медведь Мое счастье от всех. Ждет меня медведь, Чтоб мне отдать счастье. Солнце сменит дождь, А дождь сменит снег, Ждет меня медведь В сушь и ненастье — Чтобы счастье не скучало, Ему Он сплетает венки… Он горем удручен, Что я не прихожу. Из сопочки Слушает грай птиц у тропочки: Может, жданный бредет, Может, ветер голос принесет. Вот уже сколько лет Все ждет да ждет, Ждет меня медведь, Все ждет да ждет, А меня все нет, Нет да нет, Меня — нет…

Мурр плел и плел песню, больше голосом, чем словами, и Сигизмунд, как всегда во время его пения, вдруг оторвался от берега реальности и поплыл… И чем дальше он уплывал, тем больше понимал — только вот словами выразить не мог. Нелепые и разрозненные события последних недель вдруг обрели соединенность и смысл, как будто их вписали в некий общий контекст. И исчезновение Лантхильды, и исчезновение Аськи, и возвращение Аськи, и та смерть, что ударила мимо, и Аспид, и Светка, которая не хочет избавляться от своего ребенка… Все.

Мурр пел и пел, казалось — вечность. У Аськи восторженно блестели глаза. И Вика сидела не шевелясь — слушала. А у Сигизмунда вдруг мурашки пошли по спине. Кто-то ждал. Долго ждал.

Чтобы счастье не грустило, Медведь Прибаутки рычит. он сердится порой, Грозит Разбранить меня. И не ведает он, Что давно я сплю в земле сырой — Медяки на глазах — Некому медведю рассказать. И медведь все ждет да ждет — Вот уж сколько лет Ждет да ждет… А меня все нет, Нет да нет… Меня — не-ет… А медведь все ждет, Ждет да ждет, А меня уж нет, Нет да нет, Ме-еня не-е-е-ет!..

Сигизмунд слушал, слушал… В многократно повторенном «нет» ему все явственнее слышалось исступленное «да», и в постоянном утверждении «меня нет» звучало все громче «я есть, я есть!»

«Жизни хочу», — вспомнил он аськины слова.

Допев, Мурр скупо улыбнулся, не стал слушать похвал, а вместо этого залпом допил остывший кофе и быстро ушел. Сказал, что ему нужно еще в одно место зайти.

— Как он там поживает, не рассказывал? — спросил Сигизмунд у Аськи.

— Херово, как все… Я не знаю, у них своя тусня. Они чужих не любят. Слушай, Морж, а у тебя правда денег нет? Купил бы ему нормальную гитару.

— Правда нет, — сказал Сигизмунд. — Я бы его давно на лазернике выпустил, были б только деньги. А теперь еще бухгалтерша…

И снова его охватила непонятная тревога. Острая, как колика. Мысль лихорадочно заметалась: что?.. где?..

— …Ты что, оглох, Морж? Трубку сними! Замечтался!

Тряхнув головой, Сигизмунд снял трубку.

— Значит так, Сигизмунд Борисович, — прозвучал деловой голос Федора. — Я, как обещал, проконсультировался.

— О чем? — изумился Сигизмунд. — Что, бухгалтер?..

— Какой бухгалтер?

— Нет, ничего… Извини.

— Я насчет кремации консультировался.

Тревога резко усилилась.

— Какой кремации?

— Вы просили дополнительно узнать насчет воскресения кремированных. Опасно или как.

Сигизмунд наконец сообразил, о чем речь. Исполнительность Федора порой ставила его в тупик.

— Ну и как?

— Отец Никодим говорит: что, по-твоему, Бог из пепла не соберет? А если кто при пожаре погиб — тех тоже?..

— Ну спасибо, Федор, утешил.

— Не за что. Всегда рад. Если что, звоните, Сигизмунд Борисович.

Сигизмунд едва дождался конца разговора. Он вдруг определил источник сильнейшей тревоги. «Хозяйство». Берлога. И там стережет… ждет… Кто? Он почти физически ощущал ЗОВ.

— Ты чего с лица такой бледный? — закудахтала Аська. — Сообщили тебе чего?

— Да нет. Скоро приду.

Он почти бегом выскочил во двор, открыл гараж. Запаха не было. Но ЗОВ становился все сильнее. Лантхильда? Может быть, она под землей? Всего лишь в двадцати метрах, внизу? Бьется под асфальтом в жуткой камере или в коридоре? Или в этом черном зловонном колодце?

Не сразу попадая в рукава, Сигизмунд переоделся в ватник. Он даже не чувствовал холода. Быстрее, быстрее. Стережет медведь. Все взаимосвязано. Все вписано в общий контекст. Древний и жуткий.

Гремя заграждениями, прошел по каналу, нырнул в подворотню. И…

На люке стоял «москвичок». Порыпанный, заслуженный. Явно на трудовую копейку куплен после ста лет очередей. И угораздило же его!..

Недолго думая, Сигизмунд пнул «москвичок» ногой. Машина взвыла. Повыла, помигала — замолчала. Сигизмунд снова пнул. Подождал. Минуты через три хлопнула парадная, и во двор выскочил полуодетый мужик. С первого же взгляда Сигизмунд определил в нем такого же бедолагу, как он сам. Тем лучше. Еще издалека Сигизмунд чудовищно заматерился ему навстречу. На хрена на аварийный люк свою тачку поставил! Давай, откатывай срочно! Там газ травит! Воскресенье, блин, я один на участке!

Сигизмунд сам от себя не ожидал такого вдохновенного вхождения в роль. Может, Права Аська? Только Гамлета ему и играть.

Мужичок во всяком случае поверил, в подлинности образа не усомнился. Покорно залез в «москвичок», заглушил завывания, откатил с люка.

Спросил, сильно ли газ травит. Не рванет ли?

— Да ни хера не рванет!.. — Сигизмунд утопил ответную реплику в чистом мате и свел ее к тому, что задрочили его по выходным тут дежурить…

— Может, помочь, дядя? — совсем мирно спросил мужичок.

Ишь ты, как не хочет, чтоб рвануло! А механизм там, в люке, не беззвучный, и надо бы от мужичка отделаться поскорее. Сигизмунд раздраженно замахал рукой.

— Да иди ты, иди, иди!.. Достали!..

Мужичок наконец обиделся и ушел.

Когда за Сигизмундом закрылась входная дверь, отделявшая подземный тоннель от наружного люка, Сигизмунд перевел дыхание. Всеобъемлющая тишина ударила его, в ушах зазвенело. И вместе с тишиной нахлынул ужас. Он понял, что боится отходить от двери.

Постоял. В тишине ничего не менялось. Позвал: «Лантхильда!» Метнулось эхо — больше ничего. Поудобнее взял в руку ломик и заставил себя отлепиться от двери. Сделал шаг по коридору, другой.

Включил фонарик, посветил. Все как прежде. Бетонный пол. Серый потолок.

Сигизмунд медленно шел вперед. Наконец впереди открылся «предбанник», он же кладовая. Метнулся луч фонарика — Сигизмунд нашел выключатель и быстро зажег свет. Тусклое мертвенное сияние залило стеллажи, черный провал колодца, дверь с рычагом… После Сигизмунда здесь никого не было. «Предбанник» был пуст.

Сигизмунд осторожно прошел по кладовой. Заглянул в окуляр «перископа». Записка и термос, оставленные Лантхильде, нетронутые, стояли на нарах. Сигизмунд уже собрался было зайти в камеру — для очистки совести, когда его охватило ощущение, будто за спиной кто-то стоит. Почти вплотную. Если сделать шаг назад, то можно столкнуться с… ним. Сигизмунд почти до крови прикусил губу и обернулся. Никого. Он едва не вскрикнул. Теперь присутствие ощущалось в камере. Сигизмунд снова заглянул в окуляр — да нет же, пусто.

Где-то вокруг подземной камеры зародился гул. Будто кто-то, безмерно большой, сказал: «Ох-х!» Этот звук сопровождался мелкой вибрацией. Тихонько звякнуло что-то металлическое на стеллаже. Сигизмунд взвыл от ужаса.

И снова настала тишина. Всхлипывая от страха, Сигизмунд в последний раз заглянул в камеру: вдруг перенос? Но — нет, никакого перенесенного объекта в камере по-прежнему не наблюдалось.

Но пока он стоял согнувшись над окуляром кто-то невидимый невесомо прикоснулся к его спине. По всему телу разбежались мурашки, Сигизмунд утробно закричал и дернулся в сторону.

Никого.

— Аспид! — закричал он. — Стрыйковский!

Тишина.

Теперь Сигизмунд не мог оторвать взгляда от темного провала в полу. Угрозу таил он. Трясущейся рукой Сигизмунд взял со стеллажа гаечный ключ и метнул его в колодец. Перехватил поудобнее ломик, готовясь встретить то страшное, что выметнется оттуда… Секунд через десять раздался далекий плеск. И все.

И снова пришел гул, более тихий, но более продолжительный. Оцепенев, Сигизмунд стоял у стены — ждал, пока это закончится.

Это закончилось. И больше ничего не случилось.

Сейчас Сигизмунд видел и тоннель, и провал в полу. Надо было бы еще раз подойти к камере, глянуть. Но это означало подставить спину неведомому… тому, что таилось… что ЖДАЛО. Он не смог заставить себя сделать это еще раз.

Вместо этого, сухо рыдая, он двинулся спиной к стене в сторону коридора. Зажег фонарик. Свет в «предбаннике» так и оставил гореть. Пошел сперва медленно, потом все быстрее и наконец побежал на подкашивающихся ногах. Его мотало от стены к стене, колени сделались ватные. Стена! Тупик! Заперто.

Стоп, Стрыйковский. А рычаг здесь для чего? Для украшения?

Сигизмунд буквально повис на рычаге, почти уверенный в том, что дверь перекосило, и она не откроется. Однако дверь спокойно отошла.

Из люка хлынул холодный воздух и дневной свет. Сигизмунд смотрел на него как на чудо. И, не соображая, что говорит, вымолвил:

— …спасения и жизни вечной…

Аська встретила Сигизмунда восторженно:

— Слушай, Морж, а куда ты все время переодетый бегаешь? С этими дурами железными? Ты, наверное, Морж, нам мозги паришь. Ну какой ты генеральный? Та наверное бандит, Морж! Вон как с моими тусовщиками управился! Сноровка у тебя. Мы с Викой видели в окно, куда ты бегал. Я у окна стояла и говорю: гляди, говорю, Виктория, наш-то как резво побежал! Куда это он опять переодетый с железяками и ломом намылился? А Виктория, девочка наивная — она мне говорит: че ты к нему прибадываешься. Не видишь — на вызов побежал. Полхалтуривает мужик, и пусть себе..

— В Гамлеты готовлюсь, — сказал Сигизмунд. — Систему Станиславского расширяю.

— Врешь, — сказала доверчивая Аська.

— Ладно, откроюсь, — проговорил Сигизмунд, — я, девоньки, ликвидатор. Убираю трупы, стираю следы крови, отпечатки пальцев и прочие улики. Менты, когда приезжают, мажут стены сажей…

— Сажей? — изумилась Аська.

— Да, отпечатки снимают. Но там, где побывал я, сажей мазать бесполезно, все отпечатки уже стерты…

Аська все шире раскрывала рот. Ее воображение мгновенно пленилось неслыханными подробностями о жизни угрозыска, которыми владел Сигизмунд.

— На вызов ходил, — продолжал Сигизмунд. — Работал… Срочное дело.

Он хохмил, но на душе у него было тяжело. Плохо как-то. Угнетало то, что не заглянул в последний раз в камеру — вдруг туда все-таки перенесло Лантхильду. И еще вертелось детское, бессмысленное раскаяние: свет-то в предбаннике так и не погасил…

— Да, — промолвила Вика, — многообразный вы человек, гражданин Морж. Бегаете с железяками, травите тараканов, владеете мертвыми языками…

Аська неподдельно удивилась.

— Какими еще мертвыми языками, Морж?

— Это уж пусть Виктория тебе объясняет, а я не филолог.

Сигизмунд вспомнил о том, что Виктория собирается возвращаться в свой Рейкьявик, и ему стало совсем хреново.