"Черный клинок" - читать интересную книгу автора (Ластбадер Э.)

Вулф облегченно вздохнул, рот его искривился в подобие улыбки, и он сунул оружие обратно в кобуру. Раскрыв окно, выходящее на пожарную лестницу, он полез в сырую ночную темноту. Затем, задержавшись на мгновение, прислушался к пульсу города. Город походил на огромного великана, сердце которого учащенно билось, несмотря на больное гниющее тело. «Вокруг чувствуется жизнь, – подумал Вулф, – даже в момент смерти».

На ступеньках пожарной лестницы лежал мокрый снег, передвигаться приходилось крайне осторожно. Холодало, и при выдохе изо рта выбивался парок.

Вулф обратил внимание на два двойных окна в квартире Чики. Когда он смотрел на них с улицы, то ему показалось, что они зашторены. Теперь же увидел, что изнутри на стекло круговыми переливчатыми мазками нанесена какая-то темная краска, делающая окна полупрозрачными. Свет свободно проникал сквозь них, но определить, кто или что находится внутри, было невозможно.

Вулф припал к лестнице, проверяя, не открыто ли какое из окон. Первые три оказались запертыми, а последнее открывалось, но скрипело при этом. Тогда он стал поднимать его потихоньку, дюйм за дюймом, а затем ловко скользнул в комнату.

В комнате было темно и поначалу совсем тихо. Потом, когда он освоился в незнакомой обстановке, то услышал какое-то отдаленное пыхтение, будто работал мотор или компрессор. Медленно и осторожно выходил Вулф из комнаты, различая смутные очертания предметов, накрытых чехлами, как это делают с мебелью на время малярных работ или надолго уезжая из квартиры. Слегка приподняв угол одного из чехлов, он увидел под ним зазубренные в скрученные листы отожженного металла, обтянутые плотной тканью. Тут рождались произведения искусства.

«Надо быть внимательным, – отметил про себя Вулф, – и главное – не торопиться».

Затем он подкрался к двери. За дверью оказалась гостиная. В ней – никого. Вулф вошел. На стенах ничего не висело, кроме единственной картины в богато инкрустированной золотом раме. Картина была довольно большая, снизу на раме Вулф увидел пластинку с названием галереи: «Салон на рю де Мулен». Он принялся рассматривать картину – яркую, впечатляющую, эротического содержания, о парижских проститутках. Их человечность проступала в убожестве, бесцеремонности этих дам, естественности наготы, в восприятии ими прелюбодеяния. Никогда прежде не приходилось Вулфу видеть проституток, изображенных в виде обыкновенных женщин, никогда раньше он не предполагал, что в одном лице могут сосуществовать материнство и скандальный секс, и почувствовал, что его тянет к моральному парадоксу, изображенному на картине. В углу полотна он разглядел фамилию художника: Тулуз-Лотрек. «Господи, – подумал Вулф, – неужели это оригинал?» Он начал рассматривать картину еще более внимательно, но ведь он не был искусствоведом. Сколько же она стоит, если только это оригинал? Миллионы? Сотни миллионов, что более вероятно.

Вулф вышел из гостиной, как того и требовали обстоятельства. На кухне он нашел источник непонятного пыхтения – генератор огромных размеров. За дверью без какого бы то ни было запора оказалась темная комната, оборудованная для работы профессионального фотографа. Там лежали фотоаппараты «Никон», «Лейка» и «Хассельблад», объективы, треноги, вспышки и осветительные приборы. В небольшом холодильнике хранились кассеты с пленками, сверху на холодильнике стояли пластмассовые коробки с разными светофильтрами. Вулф сразу же припомнил фотографии, увиденные им в потайной комнате Моравиа. Может, Чика еще и фотограф? Может, натурщица? А может, и то и другое вместе?

Из кухни Вулф вернулся в гостиную и подошел к стене, противоположной той, на которой висела картина. Одна из двух дверей была отполирована настолько гладко, что в ней, как в зеркале, отражалась его фигура. Дверь рядом оказалась наполовину приоткрытой. Вулф встал перед ней таким образом, чтобы не бросать тень на порог и в то же время видеть значительную часть комнаты. Из нее явственно доносился какой-то запах, вроде бы и знакомый, но, какой конкретно, Вулф определить не мог.

Вдруг он заметил в комнате какое-то движение и инстинктивно приготовился к отпору. Он ощутил вдоль позвоночника легкое покалывание, узнав силуэт изящной японки, которую видел на авеню Си во время аварии и рядом с Сумой на фотографии, показанной ему в военном ведомстве. Да ведь это же Чика, та самая художница, которая так ловко втерлась в жизнь Лоуренса Моравиа! Является ли она убийцей, подосланной обществом Черного клинка, или же она случайно оказалась на месте преступления и не имеет к этому делу никакого отношения?

Он продолжал внимательно наблюдать за ней. Чика смотрела на что-то такое, чего Вулф не мог видеть со своего места. Она повернулась, и ее силуэт обрел объемные живые формы. Тепло и медленно разливался свет, освещая сбоку тело Чики и подчеркивая выпуклость ее упругих грудей. Она напрягла ноги, как бы приготовившись для выполнения энергичных физических упражнений.

Чика стояла совершенно, голая. Свет был какой-то странный, подернутый дымкой; он как бы двигался, переливался волнами. Чика провела рукой по груди, по бедрам, погладила плоский живот. Затем рука опустилась еще ниже, и пальцы погрузились в темный треугольник. – Вулф ощущал запах, какой-то чуждый и в то же время такой знакомый. Он глубоко втягивал ноздрями воздух, пытаясь припомнить, когда же впервые этот запах коснулся его обоняния. Рот Чики тем временем приоткрылся, когда она вдруг переменила положение тела. Теперь она приняла более возбуждающую позу, как бы предлагая себя. Свободной рукой она начала энергично массировать ягодицы, ноги ее слегка согнулись, движение рук ускорилось, и она застонала.

Вулф почувствовал, как у него дико забилось сердце, готовое выпрыгнуть из груди. Он понимал, что ему нужно отвернуться и, как бы сказал Бобби, поскорее рвать отсюда когти. Но он не мог сдвинуться с места. Ноги его словно приросли к полу, чувства обострились, а легкие будто вдыхали жидкий кислород. Он видел секс, настоящий секс, мощный и магический! В то же время он понимал, что за этим скрывается нечто большее, чем просто обольщение.

В действиях Чики был какой-то скрытый смысл – возбудить и соблазнить тем же образом, что и с помощью фотографий зафиксированного женского тела или скульптуры из отожженного металла. Но соблазнить кого и зачем?.. Какие у нее великолепные бедра! Какие мышцы! Они так и играют под упругой гладкой кожей, отливающей бронзой! Красивые натренированные мускулы ног и спины вздрагивают, сокращаются, шея изгибается – все это еще больше возбуждает Вулфа... Он чувствует себя так, будто его допустили в потаенный мир Чики.

Теперь бедра ее дрожат – Чика вошла в последнюю стадию своего самовозбуждения и экстаза. Вулф слышит слабые ритмические всхлипы и вздохи, вырывающиеся у нее из горла... Но вот веки ее задрожали, глаза же продолжают упорно смотреть в одну точку. Вулф, завороженный зрелищем, страстно желал увидеть то, на что смотрела Чика, хотел во что бы то ни стало постичь суть ее действий – если, конечно, все это можно назвать действиями. Так что же скрывается за всем этим?

И вдруг неожиданно, словно акулий плавник, внезапно показавшийся из темных вод, его пронзила безумная мысль, что это, видимо, Сума сидит там в комнате с Чикой и они вдвоем совращают и соблазняют его, пытаясь заманить в свои сети и уничтожить. И вот здесь, в этой странной обители, где живет таинственная японка, к которой его так непреодолимо и необъяснимо влечет и которой он в то же время почему-то так опасается, он стоит и чувствует себя еще более обнаженным, чем она, выставленная напоказ в таком виде, что просто дрожь берет. Ему непременно надо почувствовать ауру Сумы (или кого-то там еще), но вместо этого он видит одну лишь непроглядную тьму.

Потом, решившись, Вулф разом стряхивает с себя все эти хаотические жуткие видения, мешающие ему думать, подходит к окну и вылезает обратно на пожарную лестницу, перебравшись по ней на лестничную площадку второго этажа. Он кладет руки на влажные перила. Или, может, они сухие, а это у него от напряжения вспотели руки?..

Холод, казалось, пронизывал Вулфа насквозь, он дрожал в трясся. Но все же уйти никак не мог. Он продолжал внимательно следить за квартирой Чики. Инстинктивно он почувствовал, что только что избежал хитроумной ловушки и что теперь у него появились шансы поймать врасплох коварного ловца.

«Ждать! – приказал он себе. – Набраться терпения и смотреть, кто появится».

Минут через двадцать свет в комнатах погас, а спустя еще несколько секунд из квартиры вышла Чика. С неб никого не было. Теперь Вулф уверился, что и там, в комнате, она была одна. Он решил так потому, что, как и тогда, на улице, у него не было трудностей с осмотром ее квартиры, потому что он не почувствовал ауры другого человека.

Оделась она и на этот раз так же, как и вчера: туфли на высоких каблуках, черная мини-юбка, черный жакет свободного покроя. На ремешке через плечо висела черная кожаная сумка; она покопалась в ней, отыскивая что-то, и пошла, не заметив Вулфа, притаившегося в тени дверного проема. Каблучки ее туфель глухо застучали по слякотному тротуару.

Вулф последовал за ней. Повалил густой снег. Небо по-прежнему оставалось затянутым клочковатыми рваными облаками.

Завернув за угол, Чика вышла на улицу. Из вентиляционных люков на дороге вырывался пар, силуэт девушки то исчезал в клубах пара, то вновь возникал из них. Но Вулфу необязательно было видеть ее: его безошибочно вел стук ее высоких каблуков.

Дойдя до Восточной 2-й улицы, она повернула в западном направлении. Вулф удивился, как она идет: ничуть не беспокоясь о своей безопасности, не боясь никого и ничего. Вдруг он осознал, что слишком приблизился к ней, и прижался к стене.

Взглянув некоторое время спустя ей вслед, он увидел, что ее остановили двое каких-то парней, судя по всему, обитатели трущоб. Одеты они были в бейсбольные куртки и черные джинсы, на ногах красовались узконосые сапоги – типичная одежда уличной шпаны. Волосы на голове гладко выбриты с боков, а посередине оставлена густая полоска щетины, стоящей дыбом, да к тому же набриолиненная. Один держал в руках нож для забоя скота с длинным узким лезвием, другой – хоккейную клюшку с опасными бритвами, прикрученными изоляционной лентой.