"Черный клинок" - читать интересную книгу автора (Ластбадер Э.)

– Разговорчики эти – они больше похожи на всякие бредни про вампиров и оборотней – в основном о том, что члены общества Черного клинка вроде как бы стареют медленнее, чем вы и я.

– Ну это какая-то чушь, – заметил Вулф, но все же в душу закралось сомнение. – В мире ведь полным-полно людей, которые выглядят моложе или старше своих лет.

– Оба мы скептики, лейтенант, – заметил Шипли. – Представьте в таком случае, как я удивился, услышав от вас о заключении медэксперта относительно Моравиа. – Он быстро посмотрел вокруг и, увидев, что Яшида бдительно охраняет их, повернулся опять к Вулфу. – У меня теперь нет выбора, и я прошу вас сотрудничать со мной. Нам нужна ваша помощь, лейтенант. Очень нужна. Если в этих слухах есть хоть какая-то доля истины, – он на секунду-другую примолк, чтобы перевести дух, – то последствия их восхождения к власти станут в сотни, тысячи раз пагубнее. Их нужно остановить, лейтенант, в вы просто обязаны это сделать.

– Минутку, – ответил Вулф. – Вы говорите, будто я уже вхожу в заключительную стадию своей миссии.

– Может, и входите. Убрав двух наших сенаторов, Нишицу и его клика переступили черту, – подчеркнул Шипли, и глаза его с контактными цветными линзами ярко сверкнули. – Догадываюсь, о чем вы все время думаете, лейтенант. Вы сделали верный вывод: мы начинаем тайную войну с Японией.




Токио – Нью-Йорк


Шото Вакарэ получил зашифрованные инструкции в тот час, когда принимал душ. Он вышел из ванной, чтобы прочесть семь страничек, лежавших на приемном поддоне портативного телефакса. Капельки холодной воды блестели на его рельефном безволосом теле. Подойдя к факсу, он уставился на колонку цифр. Без специального электронного дешифровального устройства, полученного от Яшиды, прочитать их было бы невозможно.

Утро у него проходило по раз и навсегда заведенному порядку. Вставал Вакарэ в четыре, надевал тренировочный костюм и два часа подряд интенсивно занимался сложными гимнастическими упражнениями. За это время кожа становилась гладкой и блестящей, а мускулы наливались и твердели так, что он минут по пятнадцать любовался их игрой и получал от этого не меньшее удовольствие, чем если бы находился в музее современного японского искусства, который посещал регулярно раз в неделю.

Под теплым душем он выбривал руки, подмышки, йоги, а затем, изгибаясь и приплясывая, становился под холодную воду и стоял так под ледяной струёй, пока у него от холода не начинали лязгать зубы, а под ногтями не появлялась синева.

И все же после душа он еще с четверть часа вертелся мокрый перед трюмо, разглядывая свой пенис, который от холода становился совсем маленьким. Тогда он сгибал колени, приседал и хлопал себя по упругим мускулам бедер до тех пор, пока кожа не начинала краснеть и ноги дрожать от боли.

Выходя из ванной, он в первую очередь глядел на обрамленную бамбуковой рамкой литографию Юкио Мишимы, поэта-самурая, который в 1970 году совершил харакири, чтобы своей смертью подчеркнуть гибель самобытности Японии. Он считал, что в адском котле западного влияния гибнут прекрасные национальные традиции японского народа.

На литографии Мишима был изображен в виде распятого на кресте страдальца, из его тела выпирали стрелы в виде мужских членов. Литография эта – скрупулезное подражание знаменитой картине, на которой изображена казнь святого Себастьяна. Поэт был его горячим поклонником. Да и неудивительно. Себастьян служил в римской преторианской гвардии и тайно исповедовал христианство. Когда его тайна стала известна императору Диоклетиану, тот приказал лучникам расстрелять солдата. Мистическое преображение бренного тела казненного солдата, которому предначертано было стать мучеником, казалось Вакарэ самым ярким символом короткой жизни Мишимы, полной страданий и мук.

И вот пока Вакарэ, еще неодетый и налитой силой, занимался подготовкой к дешифровке поступивших инструкций, он продолжал думать о Мишиме и святом Себастьяне. Вакарэ тоже обожествлял человеческое тело. Эротизм мужских форм не волновал его и не оставлял следа в памяти. С болезненной гримасой Вакарэ положил руку на листки шифровки с длинными колонками цифр. Цифры трудно запомнить, они бесстрастны, но он, занятый работой, где думать особенно не приходилось, ощутил прилив крови к конечностям и вспомнил о своем друге Юджи Шияне, который запрещал ему заниматься такими делами. Юджи тоже благоговел перед Юкио Мишимой и его бессмертной поэзией.

Вакарэ, прищурившись, убрал руку с листков и увидел пятно, оставленное влажной ладонью, как некое клеймо на бездушных цифрах зашифрованного сообщения. Клеймо, которое, как его предупреждал Юджи, появится и на его лице, лишь только он выскажет ему свое желание.

И все же Юджи не был единственным человеком, по которому тосковал Вакарэ, он любил еще и секс во всех его проявлениях. Он, например, обожал настоящих японских женщин, понимающих с полуслова, чувственных, нежных, достигших совершенства. Это вам не кокетки, продажные исполнительницы всяких мерзких штучек, до которых так охочи развратные западные мужчины. Нет, Мишима понимал в них толк. Такие японки – актрисы высшего класса. Только мужчина с высокими помыслами может столь тонко изобразить истинную женщину, создать ее идеал.

А вообще-то Вакарэ презирал жизнь – он подозревал, что и Мишима тоже презирал ее, – потому что она так несовершенна. Вакарэ жил только ради того, чтобы приблизиться к идеалу. Даже своим телом он не был удовлетворен, как, впрочем, и многим другим, почтя всем. Вселенский хаос непрестанно работал против совершенства, разрушая все, что, как он твердо верил, должно каким-то непостижимым образом обрести безупречную форму.

Вакарэ страстно желал стать свидетелем такого прекрасного мгновения, хотя бы мига совершенства, прежде чем неумолимая троица Хаоса – Время, Слепой Случай я Крутой Поворот – вернет все на круги своя. По мере своего возмужания он все больше преисполнялся верой в то, что подобный миг станет вершиной его жизни; за ним последует смерть. Потому что, как это понял Вакарэ, смерть сама по себе является очищением и окончательным освобождением от тирании «Тошин Куро Косай», которая опутала своими щупальцами всех японцев. В то же время это будет погашением долга перед организацией.

На расшифровку инструкций ушло ровным счетом пять минут, а еще сорок пять – на зашифровку разведывательной сводки о последних оперативных действиях общества Черного клинка в разных точках земного шара. Он окинул взглядом список: довольно внушительный. Список, подумалось ему, мог бы напугать и оппозицию. Ну что же, очень даже недурно. Он отправил зашифрованный телефакс, затем унес листки в ванную, поджег их и держал так, пока огонь не подобрался к самым кончикам пальцев, после этого растер пепел, бросил в унитаз и спустил воду.

С Минако Вакарэ встретился в театре, где группа молодых женщин, одетых в традиционную японскую одежду, пела с ангельским прилежанием и танцевала с воздушной грацией, отчего у зрителей, а большинство из них были мужчины, на глаза наворачивались слезы умиления. После концерта они пошли пешком по залитой неоновым светом Гинзе, пробираясь сквозь толпу и останавливаясь у огромных рекламных щитов и афиш и у еще более громадных зданий.

– Спасибо, что пришли встретиться со мной. Мне сворачивать здесь, – сказала Минако. – Поскольку мой сын Юджи ваш близкий друг, вы занимаете в его душе особое место. Поэтому буду говорить с вами начистоту.

– Да, мы с Юджи-сан близкие друзья, – подтвердил Вакарэ, – но наши встречи носят случайный характер. Я даже удивляюсь, что мы все еще дружим.

– Это испытание для вас обоих, – заметила Минако. Вакарэ улыбнулся. «Только женщина и может полагать, – подумал он, – что наша привязанность – чисто мужское дело». Вслух же он сказал:

– Может быть. Но в таком случае у нас с вами особая дружба, как вы считаете? Я не могу себе представить, чтобы я мог пойти на подобный концерт с какой-то другой женщиной.