"Червь на осеннем ветру" - читать интересную книгу автора (Николов Любомир)
3
…лицу текли струйки пота. В спешке он накинул лямки ранца и только теперь почувствовал, как ноют натертые плечи. Не останавливаясь, Грэм подтянул ремни.
Ноги утопали в плотном ковре прошлогодней листвы. Приходилось ступать с предельной осторожностью, чтобы не поскользнуться на крутом склоне. Они медленно шагали в окружении поросших мхом мощных стволов вековых деревьев. Дебора немного отстала — долгий путь в гору даже пантеру изрядно вымотал, ее черная шерсть лоснилась от пота. Хорошо еще было не так жарко — высокие кроны деревьев отбрасывали прохладную тень. Лучи полуденного солнца не могли пробиться сквозь них, поэтому в лесу царил мягкий зеленоватый сумрак.
Память снова начала давать сбои. Впрочем, это не слишком беспокоило Грэма, он уже знал: как только ему понадобится, она его не подведет. Такое уже было за прошедшие сутки. Стоило ему сосредоточиться на событиях, которые, казалось, бесследно выпали, тут же все прояснялось. Вот они, миленькие, тут, словно никуда и не «убегали». После неудачной попытки обстрелять светляков… Да нет же, никто не стрелял… Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Когда Грэм понял, что попасть на свой корабль ему не удастся, он вдруг вспомнил о старом звездолете Балта Троола, брошенном на дальних южных равнинах. Занятно… Но ведь прежде он никогда не слышал об этом звездолете. Хотя, возможно, Грэм просто запамятовал. Ну да, так и есть! Отец любил свой звездолет и всю жизнь на нем летал, пока не вышел на покой и не осел на этой планете. С тех пор старый космический корабль ржавеет где-то в степи. Грэм недоверчиво усмехнулся и покачал головой. Разве такое можно вдруг забыть?! Щекочущее чувство неясной тревоги вновь вернулось — он мог поклясться, что раньше ничего не знал о звездолете отца.
Лес поредел, и вскоре человек и пантера вышли на альпийский луг. До перевала оставалось рукой подать. Взбираясь в гору, Грэм пытался восстановить оборвавшуюся нить воспоминаний. Итак, он решил отправиться к старому звездолету Балта Троола. Огоньки не нападали, пока он собирался, и позволили беспрепятственно покинуть дом. Когда они перевалят через горы, их ждет еще очень долгий путь к звездолету. А пока — еще несколько часов подъема, и они на вершине.
Время старательно отшлифовало белые камни, среди которых почти не росла трава. В лицо хлестал пронизывающий горный ветер. Последние несколько шагов до вершины горы, и Грэм выпрямился в полный рост. Отсюда казалось, что горы разделили мир надвое — от горизонта до горизонта. Далеко слева через хребет лениво переползали тучи, чтобы затем серым водопадом обрушиться вниз. Справа в небо вонзался высокий, увенчанный голубовато-белой шапкой снега пик. Названия у него не было — Грэм не любил давать названия. Имена нужны для общения, но совершенно бесполезны, когда ты единственный хозяин целого мира.
Он еще немного постоял, вдыхая холодный чистый воздух и любуясь крутыми склонами неприступной вершины, а затем перевел взгляд на раскинувшуюся далеко внизу гладкую равнину, так напоминавшую ту, что видна из окна его дома. С одной лишь разницей — эту долину, залитую солнцем, изрезала широкая, полноводная река.
— Идем, Дебора, — сказал Грэм и первым зашагал вниз по склону.
Их снова встретил дремучий лес узловатых, искалеченных зимними бурями деревьев и стариков-великанов в десять обхватов. Ветер улегся, и теперь кругом властвовали тишина и спокойствие, от земли шел запах прелой листвы. Местами подпочвенные воды превратили землю в черную глину. Воды на этом склоне было в изобилии. Бессчетное число ручейков упрямо стремились вниз, к долине, большинство из них так и уйдут снова в землю, не набрав силы. Но временами им приходилось преодолевать и более серьезные потоки, сумевшие проложить собственное русло, засыпанное обломками сухих ветвей. Дебора с легкостью перепрыгивала препятствия, а вот Грэму пришлось попотеть, пробираясь через сплетения ветвей.
Они уже прошли половину пути, когда решили наконец сделать привал и пообедать на широкой поляне у бурного горного ручья. Дебора самостоятельно извлекла из ранца мясные консервы; подцепив когтем колечко, ловко сорвала крышку и, разлегшись на траве, с блаженным видом принялась трапезничать.
Устроившись на берегу под высоким, похожим на папоротник кустом, Грэм задумчиво смотрел на ручей, теребя в пальцах надкушенную галету. Прозрачные струи весело бились о камни, перепрыгивали их и неслись дальше, тут и там вскипали холодной белой пеной многочисленные миниатюрные водовороты. Над чистым песчаным дном кружили мелкие рыбешки.
Внезапное бегство нарушило привычное течение жизни Грэма. Впервые он отчетливо осознал, что без звездолета и связи подобен жертве кораблекрушения, оказавшейся на необитаемом острове. Десятки световых лет отделяли его от самых близких людей. Спокойная, такая знакомая и понятная планета в одночасье превратилась в ловушку. Одна надежда на отцовский звездолет.
Едва подумав о звездолете, он снова почувствовал прикосновение тревоги: может, память опять ему бесстыже изменяет? И в ту же секунду корабль встал перед его мысленным взором с почти голографической отчетливостью — таким, каким он запомнил его несколько лет назад. Гигантское архаичное веретено из черного металла, опираясь на массивные стабилизаторы, целилось в голубое небо заостренной верхушкой. Грэм снова ощутил тот трепет, охвативший его тогда, в шахте подъемника. Автоматика за несколько десятилетий пребывания под открытым небом ничуть не испортилась и послушно доставила его к люку. Мрачные коридоры, освещенные лишь тусклыми аварийными лампами, недружелюбно встретили непрошеного гостя в легкомысленных шортах и пестрой майке. Воздух внутри пропитался запахами старого металла и давно бездействующих механизмов. Но звездолет был жив, он лишь дремал и в любой момент был готов подчиниться команде пилота. И тогда он пронзит тонкую пленку атмосферы и вырвется в родную стихию.
«Даже теперь вряд ли что-то изменилось», — подумал Грэм. Однако воспоминания не на шутку его растревожили. Приступов амнезии больше не было, но слишком уж послушно, как по заказу, память воспроизводила нужные кадры. Но больше всего Грэма беспокоило то, что это были не обыкновенные воспоминания. Время словно бы возвращалось вспять, и Грэм заново и слишком отчетливо переживал тот миг, о котором подумалось, — во всех мельчайших подробностях: с ароматами, звуками, зрительными образами и даже тактильными ощущениями… Как много странностей за один день!
Он поморщился, склонил голову и наткнулся взглядом на недоеденную галету. Аппетита не было, поэтому он просто выбросил галетку в ручей, и плывшие по течению рыбешки тут же устремились к еде.
Грэм встал и принялся собирать ранец. Дебора все еще грелась на солнышке. Казалось, она дремлет, но на самом деле ни одно движение друга не ускользало от ее внимания.
— Нет, нам пора, — сказал Грэм, закидывая ранец на спину. — У нас слишком мало времени.
Он боялся признаться даже самому себе, но вовсе не загадочные огоньки внушали ему опасения. Во время выполнения миссий он влипал и не в такие передряги. Возможно, лучшим было остаться дома и подождать, как будут развиваться дальнейшие события. Логика и опыт подсказывали, что именно так он и должен был поступить. Настоящий ужас пробуждал в нем тот бардак, воцарившийся в его сознании. Он пытался убедить себя в том, что странные срывы памяти устроили огоньки, но что-то внутри подсказывало: «Все дело в тебе самом, внешние обстоятельства тут ни при чем».
Он где-то читал, что, когда человек сходит с ума, он не отдает себе в этом отчета. «Развинтившееся» сознание объясняет симптомы болезни исключительно внешними обстоятельствами. Конечно, в отличие от сумасшедшего он отдавал себе отчет в том, что с его сознанием что-то происходит, да только что с того?
Склон постепенно становился более пологим. Время от времени в лесу встречались поляны, с которых хорошо просматривалась равнина. Направление Грэм выбрал правильное, так что спускались они как раз к берегу реки. Лес закончился на краю широкой полосы песчаных наносов. Кое-где из песка торчали оголенные весенним половодьем корни деревьев.
Сбросив ношу на песок, Грэм извлек прикрепленный к ранцу миниатюрный виброрезак. Критически оглядел его — пожалуй, не самое лучшее орудие для валки леса. Ну ничего, на этот случай он припас кое-что другое.
Несколько минут спустя ствол выбранного Грэмом дерева захлестнула тонкая металлическая нить, связанная с вибратором и дополнительной ручкой. Надавив красную кнопку, Грэм почувствовал мелкую, едва уловимую вибрацию зажатого в руке приспособления и медленно потянул на себя нить. Она вошла в ствол как нож в масло и вышла наружу с другой стороны. Дерево осталось на прежнем месте, но, стоило Грэму с Деборой упереться в ствол, крона заволновалась и великан стал медленно крениться.
Вскоре с десяток мощных деревьев уже лежало, подмяв под себя подлесок. Переключив резак в другой режим, Грэм принялся освобождать стволы от веток. Наконец вместе с Деборой они откатили готовые бревна к воде и приступили к сооружению плота. Пантера оказалась незаменимой помощницей: улегшись поперек бревен, она впивалась в них когтями и плотно притягивала друг к другу, пока Грэм обматывал их тонким синтетическим фалом.
К четырем часам плот был готов — шесть метров на четыре, посередине большой шалаш и очаг из обмазанных глиной камней. С большим трудом они столкнули свое творение на воду и прыгнули на влажные, терпко пахнущие смолой бревна. Широко расставив ноги, Грэм уперся длинным шестом в дно и вывел плот на середину реки. Поначалу едва заметно, а затем все быстрее и быстрее течение понесло их самопальный «ковчег» к цели. Отныне руководство дальнейшим путешествием брала на себя река. Грэм положил шест и только теперь обнаружил, что вымок до нитки. Он разделся и распластал одежду на стенках шалаша, после чего с чувством выполненного долга извлек из ранца складной спиннинг.
Дебора улеглась рядом и принялась вылизывать мокрую шерстку, однако не забывая поглядывать на красный поплавок, волочившийся за плотом. Но рыба отказывалась клевать. Разморенный Грэм сидел на краю плота, свесив ноги в прохладную воду. К нему наконец вернулось почти забытое за день ощущение покоя. Думать о неприятностях не хотелось. Река поможет.
И вдруг леска вздрогнула и натянулась. В двух метрах за кормой дернулся и скрылся под водой поплавок. Охваченный азартом заправского рыболова, Грэм тут же подсек. Рыбина попалась крупная. Рыба отчаянно боролась за жизнь, но постепенно слабела, и Грэм стал подтягивать ее к поверхности. Крупное серебристое тело мелькнуло рядом с плотом, скрылось, снова показалось. Припав животом к бревнам, Дебора подползла к самому краю плота, и, когда в воде снова блеснула спина рыбы, пантера стремительно выбросила вперед черную лапу. Сигарообразное тело рыбины шлепнулось на бревна.
Через некоторое время в импровизированном очаге уже полыхало буйное пламя. Грэм ворошил сучья, чтобы они поскорее превращались в угли, Дебора лапой придерживала все еще трепыхающуюся добычу.
Наконец огонь погас и в очаге остался лишь толстый слой угольев, подернутых легким серым пеплом. Грэм выпотрошил рыбу и зарыл ее в жар. Отряхнув руки, он ощупал разложенную на шалаше одежду. Все уже высохло. Облачившись, Грэм вернулся к очагу.
Наступил тот предшествующий вечеру час, когда все в природе затихает. Река словно застыла в своем безмолвном движении, красные, как осенние листья, блики легли на воду. Ничто не шевельнется в степях по обе стороны реки. На горизонте солнце окуналось в медно-желтые перины облаков. Даже соблазнительный аромат, струящийся от очага, казалось, неподвижно повис в воздухе. Легкий ветерок, вечный спутник реки, прервал свое незримое движение и замер. Опустившаяся на мир благодать вытравила из Грэма все желания, кроме одного — вечно плыть вот так, в кротости и безмолвии.
Но прежде чем окончательно потонула в облаках багровая горбушка солнца, миг тишины истек, и наступила первая секунда вечера. Последний мутноватый луч, будто прощаясь, прорвался сквозь крошечное оконце в завесе облаков и — погас. В ту же секунду отяжелели тени на берегах, и все крутом накрыла синева, вдалеке зашуршала тронутая легким ветром трава, едва слышно отозвался плеск воды.
Медленно текло время, и медленно проплывали мимо однообразные берега. Рыба испеклась. Они с аппетитом поглощали ее горячей, вместе с прилипшей кое-где золой. Насытившись, они молча улеглись под темнеющим небом, отдаваясь пленительной власти ленивого вечера. Последние красные отблески заката растворялись на западе.
— Будет гроза, — зевнув, промурлыкала Дебора.
— Ага, — согласился Грэм. — Надо бы покрыть шалаш.
Пантера утвердительно рыкнула, но никто из них даже и не подумал вставать. Они еще долго вот так лежали на теплых бревнах, слушая музыку тихого вечера. И, лишь когда тьма сгустилась над ними, они наконец заставили себя подняться и растянуть над шалашом полотнище из водоотталкивающей синтетики.
Заметив на берегу небольшую рощицу, они решили сделать остановку, чтобы пополнить запас хвороста для догоравшего костра; в полной темноте человек и пантера натаскали на плот охапки ломких сучьев и снова двинулись в путь по течению.
Ночная мгла со всех сторон обхватила светлый круг, растекшийся вокруг очага. Лишь повернувшись к нему спиной, можно было различить крупные звезды, сверкающей крупой рассыпавшиеся по небу. С берега долетали тревожные голоса ночных птиц.
Подойдя к краю плота, Дебора всматривалась во тьму. Казалось, она внимательно вслушивалась в какие-то только ей доступные звуки загадочной жизни ночи. Наконец, стряхнув оцепенение, пантера вернулась к очагу и устроилась у ног Грэма.
— Что-нибудь не так? — вяло спросил он.
— Все нормально, — не открывая глаз, пробормотала Дебора. — Вы, люди, давно утратили инстинкт, наследственную память… Вам не понять таинство ночи, не увидеть духов, что бродят во мраке. В отличие от тебя, Грэм, я ближе к природе, ко многим ее тайнам… Твои предки, должно быть, вот так же вглядывались в темноту и жались поближе к огню, сами не ведая, почему они так поступают. А ты, человек техногенной цивилизации, безмятежно лежишь, не ощущая страха…
— Хм, страха во мне, пожалуй, и в самом деле нет, — согласился Грэм.
— А жаль… Конечно, многое обрел человеческий род, избавившись от фантомов ночи и суеверий. Но ведь и утратил немало… Инстинкты… Вот, черт! Даже не знаю, как объяснить все это тебе? Если бы только мог инстинкт слиться с разумом, не раствориться в мысли, а смиренно подчиниться ее гнету… вы бы стали тогда несравнимо богаче, сильнее…
Грэм подбросил в огонь веток и привлек голову пантеры к себе.
— Интересно говоришь… Порой я жалею, что мне не дано испытать твои чувства. Вот что ты ощущала минуту назад?
— Словами этого не передашь. Разум, который вы мне дали, вытесняет инстинкт… Но не только. Он понемногу просачивается в само мое существо, подменяя животный инстинкт человеческой мистикой. Если бы я была настоящей пантерой, никогда бы не испытывала подобные чувства. Лишь форма осталась прежней, — чутье, позволяющее уловить некую далекую и неясную угрозу, разлитую во тьме. Да, она далека… и в то же время она здесь, рядом. Но разум подсознательно навязывает мне свое частичное объяснение, а в результате я воспринимаю окружающий мир как непроницаемую ширму, скрывающую неведомую, могущественную силу. Мы для нее всего лишь марионетки в сложной, непонятной нам игре, опутавшей все мироздание. Она контролирует наши поступки, подбрасывая нам лишь иллюзию свободы выбора. Не знаю, может, я начинаю, подобно вашим пращурам, персонифицировать, обожествлять стихии…
Похолодало, и они забрались в шалаш. Лапа раскинувшегося зверя легла человеку на грудь. Вскоре дыхание пантеры было уже глубоким и безмятежным. Лишь время от времени она поскуливала во сне и нервно вздрагивала, но уже через мгновение засыпала еще крепче.
О полотнище, накрывавшее шалаш, разбились первые крупные капли дождя. Огонь в очаге сердито зашипел, будто предчувствуя уготованную ему судьбу. Грэм лежал с открытыми глазами, голова была как никогда ясна. Спать совершенно не хотелось. И он вновь и вновь мысленно проговаривал слова Деборы. Неведомая, могущественная сила… Хм, может, пантера и права и они в самом деле встретят на своем пути нечто тысячекратно могущественнее человека. До сих пор, избороздив Вселенную вдоль и поперек, человек так и не обнаружил никаких следов гипотетических сверхцивилизаций, хотя логика упрямо настаивала на том, что где-то они все-таки существуют. Должны существовать! Глупо даже предполагать, будто среди миллиардов планет Галактики именно Земля разродилась разумом. Еще более нелепо считать, что этот разум занимает высшую ступень развития. Скорее всего, если встреча с предполагаемой сверхцивилизацией все-таки однажды произойдет, это не будет Контакт. Для нас эта встреча обернется потрясением, ведь мы столкнемся с чем-то загадочным, непостижимым, чье могущество выходит далеко за пределы человеческого понимания.
Незаметно для себя Грэм впал в дрему, в то зыбкое состояние между бодрствованием и сном, придающее мыслям прозрачность и растворяющее логику. Так рождаются сновидения… Все глубже погружаясь в сон, он машинально погладил лапу Деборы и, прежде чем окончательно провалиться в уютное небытие, успел флегматично подумать: «До чего же мягкие у нее подушечки»…
Из бездонного черного сна без сновидений он вынырнул в такой же черный мрак. За стенами шалаша завывал ветер и молотил дождь. Тяжелая лапа Деборы все так же лежала у него на груди, и он случайно ее задел. Пальцы коснулись шершавых, загрубевших подушечек. От неожиданности он отдернул руку, затем провел ею по собственному лицу, словно проверяя, не обманывают ли его органы чувств, и снова ощупал лапу. Все правильно: подушечки на лапах грубы и шершавы, каковыми и полагается им быть. Значит, накануне ему примерещилось, что лапы взрослой пантеры вдруг стали невероятно мягкими. Или же… к списку загадочных фактов придется добавить и этот случай с переменчивостью тактильных ощущений?
Снаружи раскатисто громыхал гром. Грэм приподнял полотнище, закрывающее вход в шалаш, и высунул голову. Ветер швырнул ему в лицо пригоршню воды. Над равниной бушевала гроза. Несколькими километрами ниже по течению черное небо раскроила молния, ее острие впилось в землю. В секундной вспышке Грэм разглядел блестящие от дождя бревна плота. Но уже через миг тьма вновь схлопнулась, и ветер опять затянул свою заунывную песню. С опозданием докатился жуткий гром, разодрал небо. Снова полыхнула молния, ударив в то же самое место далеко впереди. Всего мгновение мрака — и третья вспышка осветила черную, влажную хлябь.
И вдруг Грэма осенило. Ну, конечно же — корабль! Вот что, подобно громоотводу, притягивает к себе молнии в совершенно голой степи!
Он выскочил наружу, не обращая внимания на пронизывающий ветер и ледяные струи дождя, плетьми хлещущие по телу. Грэм нагнулся, пытаясь в полной темноте нащупать шест, но, поскользнувшись, растянулся на мокрых бревнах. Выругавшись сквозь зубы, он поднялся. Тьма кругом — хоть глаз выколи! Лишь при свете очередного всполоха ему удалось обнаружить и схватить шест. Однако толку от шеста оказалось мало — река в этом месте оказалась слишком глубокой. Отбросив шест, Грэм, рискуя сломать ногу на скользких бревнах, побежал к корме и вцепился в рулевое весло. Ледяного водопада, низвергавшегося с небес, он уже не чувствовал и яростно, широко расставив ноги, правил к левому берегу.
Грэм не знал, как долго продолжалась эта отчаянная борьба со стихией и взбесившейся рекой. Продрогший до костей, с прилипшими к лицу волосами, он сросся с веслом, пытаясь удержать плот в нужном направлении, а течение стремилось вырвать руль из рук. Медленно, но неумолимо плот приближался к той точке, куда методично били молнии, и в их пронзительном свете уже можно было различить блестящее от влаги черное гигантское веретено, вызывающе устремленное в бушующее небо. Плот ударился во что-то мягкое, вздрогнул и замер. Грэм опустил в воду кормовое весло, и оно вязко вошло в илистое дно. Значит, они у берега.
Грэм спрыгнул в реку и, упершись руками в плот, стал выталкивать его на берег. Волны то и дело накрывали человека с головой, усложняя работу. С большим трудом Грэму все-таки удалось вытолкнуть плот с мелководья на берег. В полном изнеможении он на ощупь добрался до шалаша и заполз внутрь. После холодного ветра ему показалось тут необычайно тепло. Стянув с себя прилипающую к телу одежду, он достал из ранца одеяло и, закутавшись в него, улегся рядом с Деборой.
Урча, пантера зашевелилась во сне и шершавыми подушечками лап провела по груди Грэма. Заснуть, несмотря на чудовищную усталость, не удавалось. Мысли роились в голове и никак не хотели отпускать его в пленительное путешествие по миру сновидений. Если в его жизнь действительно вмешивается некая внешняя сила, тогда, может статься, именно происходящие вокруг странности помогут ему до этой силы добраться. Ну, вот хотя бы те два срыва памяти, случившиеся на веранде и на углу дома… А что будет, если попытаться еще раз?
Он понимал, что ведет себя глупо, и все-таки мысленно представил себе лапу Деборы. Он прикоснулся к ней перед тем, как заснуть, и подушечки были мягки и нежны. А теперь… Сейчас же ворвалась память, категорично твердя, что Грэм ошибается, мягкими подушечки были давным-давно — в младенческие годы Деборы, когда она была забавным пушистым комочком с куцым хвостиком и смешной приплюснутой мордочкой. Потом подушечки загрубели. Тогда почему вчера вечером они вновь были мягкими, как у младенца? Нет, тебе показалось, настаивал незнакомый чужой голос внутри его. Нет, не показалось. Зная, что за этим последует, он нарочно принялся пролистывать воспоминание за воспоминанием — без разбору, первые, до которых дотягивалась бестелесная рука сознания. Все быстрее и быстрее прокручивал он пленку памяти. Вихрем налетали бессвязные кадры его первых экспедиций, непродолжительных отпусков, мелькнула недавняя встреча с огоньками, Земля, чужие планеты, кабинет Хуана Ивановича Смита, старый космический корабль в степи…
И тогда не выдержала перегруженная память, затрещали под спиной бревна плота, стены шалаша зашатал…