"Точки пересечения" - читать интересную книгу автора (Черненок Михаил Яковлевич)

Глава XIII

В просторном зале Главпочтамта посетителей было мало, Антон сразу приметил обрюзгшего лысого мужчину c отеками под глазами. Облокотившись на край овального стола в центре зала, мужчина поминутно вытирал грязным носовым платком потную лысину и нетерпеливо поглядывал, на светящиеся цифры настенных электрических часов.

Бирюков умышленно подошел к одному из пустующих окошек с табличкой «Выдача телеграмм до востребования», недолго постоял возле него, вроде бы в ожидании, сел рядом с мужчиной. Тот ничуть не встревожился. Промокнув платком мокрый лоб, он как ни в чем не бывало повернулся к Бирюкову, с тяжелой астматической одышкой спросил:

— Папиросочки или сигаретки не найдется?

— Не курю, — равнодушно ответил Антон.

— Жаль… Тоже деньги ждете?

— Телеграмму.

— В деньгах, значица, не нуждаетесь?

— Нет.

— Хорошо вам… А я вот поиздержался так, что и на курево не осталось… — Мужчина несколько раз кряду глубоко вздохнул. — Не можете на полчасика… одолжить пару рублевок?

— Почему не могу, — Антон сунул руку в карман, но вдруг словно спохватился: — Только хотелось бы знать, кому даю в долг.

Тоскливые глаза мужчины азартно оживились, и он, будто опасаясь, как бы собеседник не изменил благое намерение, торопливо протянул пухлую руку:

— Будем знакомы!.. Тюрин Макар Григорьевич — мастер по ремонту кассовых аппаратов из «Рембыттехники». — Видимо, заметив на лице Бирюкова недоверие, быстро достал паспорт с вложенным в него листком. — Вот, документ… Через полчаса получу по доверенности целую сотенку, рассчитаюсь.

Бирюков вроде из любопытства заглянул в паспорт, прочитал написанную каллиграфическим почерком доверенность Коробченко и сделал вид, что усомнился:

— Почему этот товарищ сам не получает деньги?

— Говорит, паспорт потерял… А без паспорта какая раззява ему сотнягу выдаст?..

Завладев двумя рублями, Тюрин прытко устремился к выходу. Через окно Бирюкову было видно, как он, не обращая внимания на красный огонь светофора, перебежал улицу, угрожающе показал кулак чуть не сбившему его таксисту и безоглядно двинулся к летнему кафе с вывеской «Ветерок». Следом за Тюриным к «Ветерку» направились два рослых дружинника.

Почти тотчас из служебной двери в операционный зал вошел Шахматов и сел рядом с Бирюковым. С едва приметной улыбкой спросил:

— Финансируешь винную монополию?

— Побоялся, что задохнется без похмелки и отрубит концы к Коробченко, — ответил Антон. — К слову, сотрудникам БХСС надо заняться буфетчицей из «Ветерка» — содержит тайный похмел-бар.

— Это как сорняки: вроде бы и вырвешь, а корни остаются. Со временем, конечно, жизнь наладится… — Шахматов вздохнул:

— Я только что из второго гастронома, где Тюрин заверил доверенности. Директор говорит, прекрасный мастер по кассовым аппаратам, но без спиртного жить не может.

— На каком основании ему печать поставили?

— Без всяких оснований, по знакомству шлепнули. Ротозеи… Есть новости. Анжелика Харочкина слышала, как утром Кудряшкина заказала с квартирного телефона междугородный переговор с Минском; а потом быстренько сняла заказ. Мы проверили. Леля хотела разговаривать с квартирой Вожеговых…

— Это Коробченко хотел говорить со своим бывшим дружком, но Кудряшкина, видимо, его предупредила, чтобы к ней больше не показывался.

— Тоже так считаю. Что узнал от Тюрина о Коробченко?

— Случайное знакомство на почве выпивки. Сейчас «подлечится», попробую узнать, где у них назначена встреча. Дружинники не испортят нам дело с «Ветерком»?

— Ребята надежные, проинструктированы. Кстати, до выяснения личности Коробченко прокурор санкционировал арест на поступающие ему переводы, если, разумеется, они поступят. Чтобы Тюрин не торчал здесь без толку, девушка-оператор ему скажет, что до следующего утра поступления денег не будет. По нашим предположениям, Коробченко, не дождавшись ничего от Шурика Ахмерова, попытается все-таки дозвониться до Савелия Вожегова. Не от скуки же он заказывал через Кудряшкину разговор с Минском. Поэтому берем под наблюдение все пункты междугородных переговоров. На твоей совести — центральный пункт… — Шахматов, кинув взгляд в окно, поднялся. — Мастер по кассовым аппаратам, кажется, закончил лечебную процедуру. В случае чего — звони в дежурную часть. Я там буду.

— Понятно.

Бирюков тоже посмотрел в окно. Тюрин неторопливо шел по противоположной стороне улицы к Главпочтамту. На углу он остановился у светофора, дождался зеленого огня и вместе с другими пешеходами степенно миновал перекресток.

— Как здоровье? — с улыбкой спросил Бирюков, когда Тюрин подошел к нему.

— Терпимо! А ты все сидишь, ждешь?

— Жду.

— Переводы не приносили, не видел?

— Не приносили.

— Будем ждать вместе, — Тюрин грузно опустился на стул и с облегчением вздохнул: — Спасибо, друг, выручил… Ты, к слову спросить, новосибирец или приезжий?

— Приезжий.

— В гостинице, поди, обосновался?

— В гостинице.

— На черта тебе деньги впустую платить? Перебирайся ко мне, бесплатно на раскладушке спать будешь. Баба с сыном недавно от меня ушли, королем живу. Сам себе хозяин. Квартира хоть и однокомнатная, но с культурными удобствами. Ванна, туалет и все такое…

— У вас уже есть один постоялец, — намекнул Антон.

— Жорка?.. Не велика шишка — на кухне переспит. К тому же он сегодня ночью уезжает.

— Куда?

— Болтуна без поллитры не поймешь. Выпьет — кругом друзья: в Красноярске, в Минске, в нашей области и даже в Москве. А когда протрезвеет, молчит. Озирается, вроде мешком из-за угла пришибленный. У него от хронического выпивона… эта… как ее… мания преследования. Чуть постарше моего сына, а уже законченный алкаш… — Тюрин почти не задыхался. Умолкал он лишь тогда, когда терял нить мысли или подыскивал нужное слово. — Вот, слушай, наградил меня бог сынком. Ростом под потолок вымахал, а ума — как у дебила. Представляешь, значица, раскопал мою заначку — на черный день я две бутылочки «Агдама» припрятал. И что?.. Обе бутылки, зараза, в унитаз выплеснул! Меня кондрашка с расстройства хватила. «Скорую» пришлось вызывать, чтоб сердце не лопнуло, а ему хоть бы черт… — Тюрин, закрыв глаза, огорченно покачал головой.

— Почему Коробченко собрался уезжать? — вклинился в паузу Антон.

— Говорю, от хронического выпивона — мания преследования. А может, тунеядец — мотается из города в город. Ну, переселишься ко мне?.. Давай — не пожалеешь! Мужик я компанейский, много интересного могу рассказать. Было время, работал начальником цеха в «Рембыттехнике». Вот когда в моем распоряжении спирту имелось, хоть ноги мой…

Краем уха слушая пьяную болтовню Тюрина, Бирюков старался мысленно представить Коробченко. Из всех свидетельских показаний выходило, что Жора — трусливый хвастунишка, рано пристрастившийся к спиртному. Такие люди обычно бывают слабовольными… А если трус завладеет оружием?..

— Макар Григорьевич, — внезапно обратился к Тюрину Антон, — Коробченко не хвастался наганом?

— Нет! От сырости у него наган заведется?.. — Тюрин уставился на Антона. — Ты, слушай, не из милиции?..

— С чего вы взяли?

— Очень занозисто про Жорку расспрашиваешь.

— Это из любопытства.

— Ну, да…

Бирюков улыбнулся!

— Если бы я сотрудником милиции был, разве опохмелил бы вас?..

Тюрнн задумчиво погладил лысину:

— Пожалуй, нет… Милицейские сотрудники сразу — под ручку и: «Гражданин, пройдемте в спецмашину!» Ты, наверно, боишься, что Жорка ночью ограбит? Плюнь! С твоей комплекцией можно щелчком его на лопатки уложить. Ну, если сомневаешься, чего еще об этом сверчке тебе рассказать?

— Как он одет?

— Говоря по-японски, кимоно-то плоховато. Старые джинсы с заплатанными коленками, рубаха синяя — так себе. Правда, куртка болоньевая и шляпа фетровая — ничего. И черные очки — тоже, видать, дорогие, в желтой оправе.

— Всегда в очках ходит?

— Очки у него вроде маскировки: то снимет, то наденет. Вот шляпу на улице не снимает — позорной прически стыдится. С другом, говорит, поспорил на коньяк и обкорнался наголо, как уголовник. Алкаш! На трезвую голову такую глупость не отмочишь.

— Почему он вместе с вами за переводом не пришел?

— Поехал к знакомой. Мы с ним договорились сойтись в семь вечера за рестораном «Садко», — Тюрин глянул на часы. — О-ей! Время-то седьмой час кажет. Надо пощекотать выдавальщицу переводов… — И, поднявшись с места, торопливо ушел к окошечку, где выдавались денежные переводы.

Несколько минут он что-то доказывал «выдавальщице», совал в окошечко паспорт с доверенностью, но в конце концов сердито махнул рукой и мрачнее тучи вернулся к Бирюкову. Возмущенно заговорил:

— Вот расплодилось бюрократов! До утра, мурлычит, ждать бесполезно. Извини, друг, не смогу долг отдать. Ну ты, правда, переселяйся из гостиницы ко мне. Запомни: улица Фабричная… — Тюрин назвал номер дома и квартиры и тяжело задышал. Видно действие «Агдама» внезапно иссякло. — Или заходи вечерком. Просто так. Бутылочку приноси, покалякаем…

Когда Тюрин, сгорбившись, вышел из почтамта, Бирюков подошел к телефону-автомату и набрал 02. Попросив дежурного передать трубку Шахматову, сказал:

— В семь вечера Коробченко наметил встречу с Тюриным за рестораном «Садко».

— Ух, вовремя позвонил! — облегченно сказал Шахматов. — Наконец-то появился Жора Коробченко. У макулатурного склада встретился с Анжеликой Харочкиной. Похоже, взял у нее сколько-то денег. После этого намеревался зайти в пункт междугородной связи, что на Восходе, но, вероятно, заметив там дружинников, направился к центру города. Сейчас пережидает ливень в кабине телефона-автомата рядом с автовокзалом.

— Там задержать нельзя? — спросил Антон.

— В кабинку никого не впускает. Правую руку держит в кармане куртки. Даже когда Харочкина передавала ему деньги, не вынул руку из кармана. Сторонится прохожих, особенно мужчин.

— Понятно. Одет Коробченко как?

— Желтые старые туфли, джинсы с крупными заплатами на коленях, коричневая синтетическая куртка с капюшоном и надвинутая на глаза зеленая фетровая шляпа. Без очков.

— Рост какой?

— От силы метр шестьдесят… — Шахматов помолчал. Вот подсказывают, на полголовы ниже Анжелики Харочкиной.

— Понятно. Опергруппа меня подстрахует?

— Обязательно. Будь осторожен, Антон Игнатьевич.

— Постараюсь…

Небольшой вестибюль переговорного пункта плотно заполнили укрывшиеся от дождя.

Через полчаса ливень утих и вестибюль опустел. Время приближалось к десяти часам, однако из-за пасмурной погоды казалось, будто уже наступила глубокая ночь. Поубавилось народу и в зале, появились свободные стулья. Бирюков выбрал место с таким расчетом, чтобы не выделяться среди ожидающих и в то же время видеть входную дверь. Раздражавший вначале скрипучий динамик со временем словно нейтрализовался, и Антон почти механически теперь улавливал только названия городов да номера кабин, в которые приглашались для переговоров абоненты. На освободившийся рядом с Бирюковым стул присела худощавая женщина с поблекшим лицом и, видимо, от нечего делать доверительно стала жаловаться на свою дочь Милочку. Окончив пединститут. Милочка в прошлом году уехала на Байкало-Амурскую магистраль, в Тынду, и не написала с той поры маме ни одного письма, вот только раз в месяц, регулярно, вызывает на телефонный разговор. Междугородная связь с Тындой, вероятно, работала не так хорошо, как с крупными городами Союза, и женщина дважды нетерпеливо уходила к окну заказов, чтобы «поторопить разговор». Вернувшись, она снова и снова начинала говорить о Милочке. — Не выпуская из вида входную дверь, Антон механически поддакивал женщине…

Почти интуитивно Бирюков узнал Коробченко — настороженного, в надвинутой на глаза шляпе, с правой рукой в кармане куртки. Около минуты Жора напряженно — изучал переговорный зал из вестибюля через стеклянную дверь. Затем исподтишка огляделся и, напружинясь, медленно вошел в зал. Направился к окну заказов. Облокотившись левой рукой на полированный барьер перед окном, он с напускным равнодушием еще раз огляделся. Не поворачивая головы к сидящей за барьером блондинке, о чем-то тихо спросил.

— В течение часа, — равнодушно ответили ему через микрофон.

Коробченко опять что-то сказал, и опять через микрофон послышалось:

— Если хотите раньше, разменяйте деньги на пятнадцатикопеечные монеты и сами набирайте Минск по автомату из восьмой кабины.

При упоминании Минска, как показалось Антону, Коробченко испуганно подался вперед, однако от окна не отошел. Что-то бубнила под ухо Бирюкову разговорчивая соседка. Бирюков машинально кивал ей в ответ. Краем глаза Антон видел, как Жора левой рукой протянул блондинке трехрублевую купюру, зажал в кулак полученную горсть мелочи и по-кошачьи осторожно, готовый каждую секунду среагировать на малейшее движение в зале, пошел к кабине №8. Боком протиснувшись в кабину, он плотно закрыл за собой дверь и немигающим взглядом исподлобья уставился через стекло в зал.

«Какую же еще беду ты хочешь сотворить на свою несчастную голову?» — с внезапной жалостью подумал Антон о Коробченко и заметил, как в вестибюль вошли два крепких парня из оперативников, подстраховывающих его. Главным сейчас было — не просчитаться ни на долю секунды, не замешкаться. Рано или поздно Коробченко станет набирать номер. Значит, волей-неволей он отвернется от зала, чтобы смотреть на цифровой диск телефона. «Только бы не упустить этот момент… Только бы Жора повернулся к телефону… Только бы не сунулись прежде времени в зал оперативники…» — озабоченно билось в мозгу Бирюкова, хотя со стороны, казалось, что он продолжает беседовать со своей разговорчивой соседкой.

Наконец Коробченко левой рукой опустил в автомат монету, снял телефонную трубку, поднес ее к уху и, по-прежнему глядя в зал, замер, как манекен в витрине. Бирюков ощутимо чувствовал пристальный Жорин взгляд — видимо, из всех посетителей, находящихся в зале, Коробченко с особым подозрением присматривался к его рослой фигуре.

— Тында по приглашению, двадцатая кабина, — без малейшей интонации, скрипуче разнеслось по залу из динамика.

Собеседница Антона резво вскочила на ноги, словно оглушенная, закрутила головой. Тотчас поднялся и Бирюков. Мгновенно заметив, что двадцатая кабина расположена почти напротив восьмой он еще толком не знал, каким — образом поступит дальше. Единственным стремлением Антона в этот момент было хоть чем-то притупить настороженность Коробченко.

— Можно, я скажу вашей Милочке несколько воспитательных слов? — внезапно спросил женщину Антон. Та — обрадованно схватила его за рукав:

— Ради Бога…

Однако «воспитывать» Милочку Бирюкову не пришлось. Как только он следом за женщиной вошел в переговорную кабину, Коробченко повернулся к укрепленному на стене аппарату междугородной связи и указательным пальцем левой руки, не выпуская из нее телефонной трубки, стал резко накручивать диск. Реакция Бирюкова была мгновенной.

После Антон и сам не мог вспомнить в деталях, каким образом очутился в кабине №8, за спиной Коробченко. Отчетливо в его памяти запечатлелся лишь тот момент, когда он почувствовал в своей ладони горячую Жорину руку с зажатой в ней рукояткой нагана. И еще запомнились Антону безумно расширенные глаза Жоры на белом, как мел, мальчишеском лице.