""Полдень, XXI век", 2010, № 08" - читать интересную книгу автора

Виталий Забирко Кое-что из жизни членистоногих

1. Вначале я хотел отказать с самого порога, так как подыскивал одинокого постояльца, а пришла семейная пара. Он — полноватый розовощёкий крепыш с реденькими рыжеватыми усиками, бегающим взглядом и неприятно подрагивающими губами, она — маленькая, смуглая, невыразительная и настолько замкнутая в себе, что создавалось впечатление её полной забитости.

Любая профессия накладывает на мировоззрение отпечаток, а поскольку я энтомолог, то невольно сравниваю людей с членистоногими. Он был чем-то похож на паучка, она — на мушку. На паука-крестовика он явно не вытягивал — скорее, на паука-сенокосца с его суматошными движениями, она же по иерархии таксономических категорий выше статуса дрозофилы подняться никак не могла.

— Так вы сдаёте квартиру или нет? — напористо повторил он, приподнимаясь на цыпочки и заглядывая мне за спину. Губы его подрагивали, щёки подёргивались, будто он сосал леденец. Розовощёкое лицо излучало напыщенность и самодовольство. Нагловатый тип.

Она же стояла, потупив взгляд, и нерешительно переминалась с ноги на ногу, собираясь развернуться и уйти восвояси, услышав очередной отказ. О таких говорят, что карма невезения витает над их головой.

И тогда я переменил решение. Объявление о сдаче квартиры внаём повторялось в газете каждую неделю уже второй месяц, но до сих пор никто не откликнулся. Глухой район — до ближайшей автобусной остановки полчаса ходьбы. Один шанс на миллион, что квартирой заинтересуется одинокий постоялец.

— Сдаю, — сказал я. — Но сразу предупреждаю, квартира неухоженная.

— Мы читали объявление, — спесиво кивнул он, старательно избегая встречаться со мной взглядом. — Посмотреть можно?

— Проходите.

Я отступил с порога, пропуская их в квартиру.

Ни выцветшие обои, ни покоробившаяся линолеумная плитка, ни потёки на окнах, ни облупившиеся панели на кухне, ни грязная плита их не смутили.

Она сразу прошла в спальню, села на матрац, покачалась на панцирной сетке, затем заглянула под кровать. Увидев на полу толстый слой пыли, она ничего не сказала. Наоборот, облегчённо вздохнула и улыбнулась, словно наконец-то попала домой.

— Туалет и ванная совмещённые, комнаты смежные, — предупредил я.

— Да-да, — пренебрежительно бросил он, проходя из комнаты на кухню. В санузел потенциальный постоялец и не подумал заглянуть, зато не преминул открыть старенький холодильник, сунул внутрь голову и, смешно подёргивая верхней губой с реденькими усами, обнюхал. Затем поднял глаза к потолку и принялся созерцать ржавые разводы на серой потрескавшейся штукатурке. Усы при этом продолжали шевелиться, и создавалось странное впечатление, что квартирой он удовлетворён.

— Я предупреждал, — на всякий случай сказал я, — что квартира не ремонтировалась.

— Нас устраивает, — заявил он, довольно улыбаясь. — Сколько в месяц?

Я помялся. То, что они сразу согласились, настораживало, однако и обнадёживало.

— Так сколько? — повторился он.

Я назвал сумму. Мы поторговались, но я принципиально не уступил ни копейки, и он согласился.

— Держите за два месяца вперёд, — протянул он деньги и тут увидел на моих руках кожаные перчатки.

— Что у вас с руками?

Нагловатая улыбка, с которой он появился в квартире, исчезла, в бегающих глазах прорезалась обеспокоенность, но в лицо мне он по-прежнему избегал смотреть.

— Аллергический дерматит, — объяснил я. — Не переживайте, не заразный. Но вид у рук неприятный, и я предпочитаю не шокировать окружающих. Не каждому объяснишь, например, в автобусе.

Он с пониманием покивал, но, похоже, не поверил.

— Вот вам ключи от входной двери, — протянул я связку, — живите. А я буду изредка заходить.

— Зачем? — опять насторожился он.

— Проверять показания счётчиков. За коммунальные услуги по-прежнему буду платить я.

— Ага.

Он покивал, успокаиваясь.

— Если не секрет, чем вы занимаетесь? — спросил я.

— Мы? — Он вздрогнул и бросил быстрый взгляд в сторону спальни. — Мы — коммерсанты. Одеждой приторговываем. А вы чем занимаетесь?

Он впервые посмотрел мне в лицо, но глазки всё равно продолжали бегать.

— Научный сотрудник. В творческом отпуске, пишу диссертацию, так что деньги за квартиру отнюдь не лишние.

Он снова покивал, но теперь равнодушно. Плевать ему было на мои нужды и мою диссертацию.

— Устраивайтесь, не буду мешать, — сказал я, направляясь к двери.

Он проводил меня до порога, мы кивнули друг другу, но рук на прощанье не подали. Я — потому что мужчине не принято подавать для пожатия руку в перчатке, а он, вероятно, побаивался моего дерматита.

На лестничной площадке второго этажа я встретил соседку, моложавую дородную женщину, пышущую здоровьем. Она поднималась наверх, неся объёмистую хозяйственную сумку.

— Добрый день, Алевтина Васильевна, — поздоровался я. — Вам помочь?

— Не мужское это дело, сумки таскать, — улыбаясь, стрельнула она лукавым взглядом. — Мужская помощь в другом заключается.

Алевтина Васильевна остановилась и в упор посмотрела на меня. Глаза у неё искрились, на румяных щеках обозначились ямочки.

— Эх, если бы не спешил на работу, то непременно! — не остался я в долгу, переходя на фривольный тон.

Симпатичная, но не в меру полная, она была не в моём вкусе, и я всегда величал её по имени-отчеству. Во избежание поползновений. По моей классификации Алевтину Васильевну можно было отнести как к мухам жужжалам, так и каллифоридам. Уж очень назойлива.

— Вы всё обещаете, — фыркнула соседка и, пройдя мимо, продолжила подниматься по лестнице. Не везло ей с мужчинами: то алкоголик попадался, то бабник — и больше полугода никто не задерживался.

— Алевтина Васильевна, теперь у вас соседи будут, — сообщил я вдогонку. — Только что квартиру сдал.

— Мужчины? — приостановилась она.

— Супружеская пара.

— Таково моё женское счастье… — вздохнула она и пошла дальше.

Я посмотрел соседке в спину и на мгновенье пожалел её. Но всего лишь на мгновенье и вовсе не по поводу её одиночества.

Во дворе было тихо, прохладно, с безоблачного неба ярко светило солнце. Листья клёнов начинали рдеться, некоторые с тихим шорохом падали на асфальт. Бабье лето. На рукав медленно опустилась паутинка с маленьким паучком. Я осторожно снял паутинку и снова пустил её в полёт. Хорошая примета.

2. В ящике электронной почты меня ждали два письма. Одно от научного руководителя, профессора Кроунбергера, другое из библиотеки Табаусского энтомологического института с гигабайтным приложением.

Первым я прочитал письмо своего руководителя. Профессор уточнял, к какому сроку я должен сдать рукопись, и рекомендовал обратить особое внимание на последние работы зоолога Паригаци, направления исследований которого частично пересекались с моими. Письмо заканчивалось стандартным набором пожеланий успехов и т. д., и т. п.

В сопроводительном письме из библиотеки Табаусского института сообщалось, что в мой адрес направляется подборка научных статей по интересующей меня тематике. В заключение в вежливой форме говорилось, что библиотека с радостью откликнется на все мои последующие запросы и предоставит любые материалы, имеющиеся в фондах.

Я отправил в адрес библиотеки благодарственное письмо, затем открыл приложение и принялся за работу.

В присланной подборке содержалось сто шесть научных статей и два десятка видеоклипов, посвящённых паукам и паукообразным. Была здесь и одна статья Паригаци, чьи работы настоятельно рекомендовал профессор Кроунбергер, и я решил начать с неё. Но когда открыл файл, то оказалось, что статья написана на стобоили. Чёрт его знает, что стало твориться в научном мире! Если раньше научные статьи писались на семи-восьми наиболее распространённых языках, то теперь каждый мало-мальски значимый учёный считает своим долгом писать только на родном. На прошлой неделе пришлось переводить статью с суахили, теперь вот со стобоили… Быть может, и электронного переводчика с такого языка нет.

К счастью, в перечне языков программы универсального переводчика имелся стобоили, правда, его позиция была отмечена звёздочкой. Я заглянул в примечание и прочитал, что программа перевода со стобоили несовершенна, поэтому возможны как пропуски слов, так и более серьёзные лакуны. Но выбирать не приходилось, и я запустил переводчик.

Пока программа натужно справлялась с переводом, я мельком просмотрел три статьи. Ничего нового для себя не обнаружил, поэтому две из них сразу отправил в корзину, а одну в список использованных источников — больше из уважения к автору, которого знал лично, чем к содержанию статьи.

Наконец программа сообщила, что перевод статьи Паригаци завершён, и я приступил к чтению. Перевод, к удивлению, оказался весьма сносным, почти без лакун и пропусков слов, а материал довольно любопытным. Внимательно ознакомившись со статьёй, я выделил красным цветом заинтересовавший меня фрагмент.

…миграция молодых особей Araneus anthropophagus практически ничем не отличается от миграции иных видов пауков, плетущих ловчие сети. По достижении половой зрелости особь Araneus anthropophagus прядёт так называемую «полётную нить», которая подхватывается восходящим потоком…, …и паук отправляется в странствие. Но, в отличие от пауков других видов, которые, достигнув первого же…, …сразу обосновываются на новом месте, для Araneus anthropophagus первая остановка не всегда оказывается конечной, скорее, её можно рассматривать как промежуточную. Особь обследует место прибытия и, если оно по каким-то причинам её не устраивает (открытость местности, повышенная…, …наличие в окрестностях естественных врагов — ос рода Odynerus), прядёт новую «полётную нить» и направляется далее. Это продолжается до тех пор, пока паук не найдёт укромное, хорошо защищённое… …Здесь паук начинает строить гнездо, но при малейших признаках опасности, тут же покидает его, чтобы снова отправиться в странствие на «полётной нити». Следует отметить, что чувство самосохранения у Araneus anthropophagus чрезвычайно развито, и особь покидает гнездо не только тогда, когда чувствует поблизости своего естественного врага — осу Odynerus, но и при незначительных изменениях… …Именно поэтому исследователям чрезвычайно трудно проследить стадии жизнедеятельности паука. Он чувствует (улавливает рецепторами, функциональные особенности которых до сих пор не изучены) присутствие наблюдателя и тут же навсегда покидает хорошо обустроенное и защищённое гнездо…

Большинство изложенных фактов было мне известно, но описание некоторых нюансов я ранее нигде не встречал. Что значит — «достижение половой зрелости»? Ошибка перевода? Большинство видов пауков начинают миграцию сразу после того, как вылупятся из яйца. А что означает — «прядёт „полётную нить“»? Впрочем, этот момент можно с уверенностью отнести к издержкам компьютерного перевода. Ещё хорошо, что «полётная нить» не переведена, как парус. Вот был бы казус, приведи я такое определение в диссертации.

Я перенёс выделенную цитату в черновик диссертации, указав в сноске фамилию автора, название статьи, год и место издания. Затем подумал немного и написал письмо в библиотеку Табаусского энтомологического института с просьбой направить в мой адрес подборку всех научных статей зоолога Паригаци. После этого снова раскрыл приложение и приступил к скрупулёзному изучению присланного научного материала.

3. Неделю я, не отрываясь от компьютера, работал над диссертацией. Вымотался до такой степени, что смотреть на дисплей не мог — по ночам снился. Так далее продолжаться не могло, и я решил устроить выходной — прогуляться на свежем воздухе, а заодно проведать постояльцев.

Утро выдалось ясным и безветренным. Первые заморозки посеребрили траву на газонах и опавшую листву, поэтому когда я подходил к дому, изморозь на проводах, антеннах и балконных перилах представлялась мне блестящей на солнце паутиной.

По двору мне навстречу шла грузная женщина в пуховом платке. Шла медленно, тяжело ступая, и только когда мы поравнялись, я с удивлением узнал соседку.

— Алевтина Васильевна! — изумился я. — Что с вами?

Она приостановилась, подслеповато заморгала и, как показалось, с трудом узнала меня. Лицо у неё было бледным, и впервые я не увидел на нём улыбки.

— Да вот… Приболела… — прерывая речь неровным астматическим дыханием, выдохнула она. — Морозит меня… Грипп, наверное…

— Рановато для гриппа, ещё не сезон, — заметил я.

— Да разве он… нас спрашивает… сезон или не сезон?.. — попыталась пошутить Алевтина Васильевна, но даже вымученной улыбки у неё не получилось.

— Болеть болеете, но о себе не забываете, прихорашиваетесь, — попробовал я комплиментом поднять ей настроение.

— Это… в каком смысле? — не поняла соседка.

— Платок у вас новый, красивый. Дорогой, наверное?

— Нет… — Она всё-таки улыбнулась, и на щеках обозначился болезненный румянец. — По дешёвке… у новых соседей… купила… Они на рынке… вязаными вещами… торгуют…

— Вот видите, а вам соседи поначалу не понравились.

— Да уж… — тяжело вздохнула она.

— Всего вам доброго, — начал я раскланиваться. — Выздоравливайте.

— Спасибо…

Поднимаясь на крыльцо, я оглянулся и посмотрел вслед медленно удаляющейся соседке. И снова стало её жаль.

На первый звонок в дверь никто не откликнулся, и я позвонил ещё.

— Кто там? — спросил из-за двери мужской голос.

— Хозяин.

Дверь приоткрылась, и в щель выглянул постоялец. Бегающие глазки прошлись по мне настороженным взглядом. Губы у него лоснились, он непрерывно жевал.

— Здравствуйте, — сказал я.

Он молча кивнул, но открывать дверь шире не собирался.

— Решил снять показания счётчиков, — сказал я, не дожидаясь вопроса, зачем пришёл.

Продолжая жевать, он недоверчиво покрутил головой, но дверь всё-таки распахнул. Одет он был по-домашнему — в затрапезные спортивные брюки и шерстяную рубашку с распахнутым высоким воротом.

— Заходите… — буркнул он и быстрым шагом направился на кухню.

Я последовал за ним, мельком заглянув в проходную комнату. На столе, стульях, диване были разложены шерстяные свитера, джемперы, платки, шали, шарфы. Торговлю супружеская пара вела весьма активную.

Когда я вошёл на кухню, он уже сидел за столом, на котором стояла огромная тарелка с нарезанной крупными кусками обветренной ветчиной.

— Позавтракать не желаете? — предложил он, схватил рукой из тарелки ломоть и целиком запихнул в рот. — Присоединяйтесь.

— Благодарю, но я завтракал.

— Как хотите, — пробормотал он набитым ртом и отправил в него следующий кусок.

То ли он был спросонья, то ли много работал, но мне показалось, что за прошедшую неделю спеси и наглости в нём поубавилось. Лицо побледнело, реденькие усы обвисли, под глазами залегли тёмные круги, и он постоянно подёргивал головой, будто высокий шерстяной ворот тёр шею. Я пригляделся и увидел на шее специфические кровоподтёки. Понятное дело — молодая жена, страстная, наверное…

— Кстати, — сказал он, не переставая жевать, — моя жена неплохо вяжет. Хотите свитер? Она снимет мерку.

Я резко обернулся и увидел её в дверях комнаты с сантиметром в руках. На ней было обтягивающее чёрное трико, подчёркивающее округлившийся животик.

— Спасибо, нет, — отрицательно покачал я головой и показал руки в перчатках. — У меня аллергия на шерсть.

Она посмотрела на меня чёрными, ничего не выражающими глазами и молча скрылась в комнате.

— Дело ваше… — равнодушно заметил он.

Я сверил показания счётчиков. Газом они не пользовались, водой и электричеством совсем чуть-чуть. Очень выгодные постояльцы. То, что мне нужно.

Тем временем он доел, открыл холодильник и достал точно такую же тарелку с точно такой же обветренной ветчиной.

— Вы уверены, что не хотите есть? — спросил он, отправляя в рот очередной кусок.

— Уверен, — твёрдо сказал я.

Холодильник был отключён, и оттуда пахнуло тухлым мясом. Ну и скареды же мои постояльцы! Пусть лучше продукты испортятся, чем жечь электричество. Впрочем, это не моё дело.

— Нормально устроились? — спросил я. — Претензий ко мне нет?

— Какие могут быть претензии? — пробурчал он, продолжая усиленно насыщаться. Вилкой он не пользовался, и пальцы лоснились от жира. — Всё путём…

— Тогда всего доброго, — кивнул я и направился к двери.

Он проводил меня и, ничего не сказав на прощание, захлопнул дверь. Ну что с них возьмёшь? Не у всех высшее образование, и не все имеют представление о бонтоне. Какова квартира, таковы и постояльцы.

На скамейке у крыльца сидел старик Макарыч с первого этажа. На нём была новая вязаная куртка и такая же шапочка, в руке он сжимал две увядшие гвоздики. Откуда у него новая куртка и шапочка, не стоило даже интересоваться. И так ясно.

— Доброе утро, Макарыч! — поздоровался я.

Он посмотрел на меня, узнал.

— А, наука! Здравствуй.

— Что случилось? — указал я глазами на гвоздики.

Макарыч тяжело вздохнул.

— Ильинична из третьего подъезда преставилась. Сегодня хороним.

— Сколько ей было?

— Шестьдесят семь. Молодая ещё… Три дня назад по двору бегала, как живчик, а тут… Зачахла и как свечка угасла…

Я сочувственно покивал.

— Ты бы сколько-нибудь на похороны дал, а, наука? Мы все тут, кто сколько смог…

— Земля ей пухом… — сказал я, дал сто рублей, кивнул на прощанье и пошёл восвояси.

Ярко светило солнце, иней на траве уже растаял, и в воздухе то и дело серебристыми блёстками мерцали тоненькие паутинки. Кто-то умирал, а кто-то только начинал жить. C'est la vie, c'est la mort…[3]

4. Письмо, пришедшее из Табаусского энтомологического института, меня огорчило, так как в библиотеке имелось всего две статьи Паригаци. Первую я получил в прошлый раз, а когда перевёл вторую, то совсем расстроился — оказалось, что она посвящена осам рода Odynerus. Об осах, охотящихся на пауков, я априори знал гораздо больше Паригаци, но не они были темой моей диссертации.

Всё же я вскользь просмотрел статью и с удовлетворением обнаружил пару абзацев, посвящённых Araneus anthropophagus. Писать об осах-охотниках, не упомянув о пауках, невозможно.

… В отличие от большинства пауков, Araneus anthropophagus не парализует жертву, попавшую в сети. Опутанная паутиной жертва продолжает жить, и иногда срок её жизни в сетях Araneus anthropophagus достигает двух-трёх недель, так как паук не высасывает жертву сразу, а питается небольшими порциями. Таким образом, можно считать, что, не убивая жертв, Araneus anthropophagus использует их в виде своеобразных «живых консервов». Мало того, суммируя неполные и, к сожалению, отрывочные сведения о жизнедеятельности Araneus anthropophagus, можно сделать предположительный вывод о том, что, оставляя в живых некоторых жертв — в частности, мух жужжал, — паук использует их в качестве приманки…

В общем-то, ничего нового я из статьи не почерпнул. Сомнительным представлялся тезис о «живых консервах» — пауки, парализующие своих жертв, также создают своеобразные «консервы». Что же касается вывода об использовании жужжал в качестве приманки…

Я подумал. Версия о «живой приманке» бытовала давно, но, пожалуй, Паригаци первым отважился сказать об этом в научной статье. Есть повод для полемики…

Больше не сомневаясь, я скопировал выделенный фрагмент статьи Паригаци и перенёс в черновик диссертации.

5. С утра стояла пасмурная, слякотная погода, но к полудню похолодало, пошёл снег. Ближе к вечеру снегопад прекратился, однако мороз продолжал крепчать.

Когда я в сумерках походил к дому, пятиэтажка выглядела нежилой. Стёкла на окнах были расписаны морозными узорами, облепленные снегом провода антенн походили на паучью сеть, наброшенную на крышу. Ни в одном окне не горел свет, словно электроэнергию отключили за неуплату. Ничего удивительного в этом районе.

Во дворе было пусто и необычно тихо. Снег на асфальте лежал ровным нетронутым покрывалом, будто стояло раннее утро и из дома ещё никто не выходил. У подъезда с подоконника второго этажа сорвался ком снега и мягко, как клок шерсти, спланировал на землю.

Я открыл дверь, но войти в подъезд не смог — перчатка намертво приклеилась к ручке. Освободив руку от перчатки, я осмотрел дверную ручку. Какой-то шутник облил её прозрачным, густым клеем. Я осторожно потрогал клей острым ногтем. Клей был вязким, но ни к ногтю, ни к коже не приставал. Тогда я снял вторую перчатку, бросил её в снег и, достав из кармана баллончик с абгезионным составом, обрызгал одежду. В конце концов, не голым же идти?

Перила на лестнице местами были обмазаны клеем, а на ступеньках то здесь, то там валялись клоки бело-серого пуха. И чем выше я поднимался, тем больше пуха встречалось на моём пути. Он был под ногами, на стенах, гирляндами свешивался с потолка, витал в воздухе, но к одежде, обрызганной абгезионным составом, не приставал.

Когда я увидел, что все щели входной двери квартиры Алевтины законопачены пухом, что-то вроде жалости шевельнулось в душе. Но я подавил в себе это чувство. Знал, что так будет, и нечего рюмзать.

Дверь моей квартиры тоже была залеплена пухом. Как бритвой, я прошёлся по периметру двери остро оточенными ногтями, и пух медленно осел на пол.

Звонить я не стал. Достал из кармана ключ, провернул в замке и начал тихонько открывать дверь. Дверь поддавалась плохо, тогда я надавил сильнее и почувствовал, как по полу прихожей что-то мягко сдвинулось. Шагнув через порог, я увидел на полу труп.

Он лежал навзничь с широко открытым в немом крике ртом и стеклянными глазами смотрел в никуда. Реденькие усики на верхней губе топорщились, но им уже никогда не суждено было двигаться. И тогда я узнал его. Ошибся я при первой встрече — ничего общего у него с пауком-сенокосцем не было. Типичный представитель короткоусых мух Brachycere. Мог бы сразу догадаться по его пристрастию к тухлой ветчине.

Из проходной комнаты, сквозь лохмы свисающего с потолка пуха, пробивался свет настольной лампы. Чтобы не выдавать себя раньше времени, я сунул руки в карманы куртки и, раздвигая паутину локтями, направился на свет.

Пол в комнате был густо устелен пухом, он свешивался с потолка, со стен, но, надо отдать должное, во всём чувствовался анормальный порядок, создававший уют тёплого гнёздышка.

Она сидела на диване у настольной лампы и четырьмя руками, как богиня Кали, быстро вязала свитер. Обтягивающее чёрное трико подчёркивало большой круглый живот, как будто она была на девятом месяце беременности.

— Я ждала тебя, — сказала она с улыбкой, и я впервые услышал её голос. Густой, обволакивающий, как сироп. — Видишь, свитер тебе вяжу, мушка моя.

Чёрные глаза смотрели на меня равнодушно, губы разошлись в стороны хелицерами, открывая узкую пасть с копошащимися педипальпами.

— При первой нашей встрече, — спокойно парировал я, — я принял тебя за дрозофилу. Виноват, ошибся. Но и ты ошиблась. Я — не мушка!

Больше таиться не имело смысла. Я вынул руки из карманов и шагнул к дивану. Куртка на спине лопнула по шву, и в прореху высунулось осиное жало.