"Кровавое лето в Бендерах (записки походного атамана)" - читать интересную книгу автора (Казаков Анатолий Михайлович)Часть 11. «СТРАННЫЙ» ДЕНЬ НА «НЕПОНЯТНОЙ» ВОЙНЕ— …Ну что, командир, выспался? — в кабинет начальника станции, который Михайлов занял под свой НП, а заодно и «спальню», заглянул Будунов. — Да разве тут уснешь в такой тишине?.. — проворчал Вадим. — У меня такая же фигня… Ладно, идем, новости послушаем, я «Маяк» поймал. Прислушиваясь к отдаленному, еле слышному шелесту автоматных очередей, Вадим оторвался от межоконного простенка и, привычно забросив на плечо автомат, сгрёб со стола «лифчик». Повернувшись за заметно полегчавшим со вчерашнего вечера подсумком, еще раз взглянул через тюль, прикрывавшую покоцанные пулями и осколками стёкла, на зеркало «заднего вида», установленное, подобно автомобильному, за оконной рамой. Несколько таких зеркал, с видом во все стороны, на окнах «базы» установил «Шлях» — Саша Шляхов, после того, как высунувшись однажды наружу, чуть было не «схватил» явно не шальную пулю. Эту «придумку», увидев, переняли и бендерские ополченцы, занявшие соседнее здание. Удобно и безопасно. Не спеша подходя к кабинету станционной бухгалтерии, где были обустроены пункт связи и своеобразная «кают-компания» группы, Михайлов успел заметить на полу лестничной площадки угольки, тлеющие в металлическом поддоне. «Значит, Боря уже успел что-то сварить…» — Чаю хочешь? Настоящего!.. — с улыбкой и гордостью в голосе встретил он вошедшего Вадима. И действительно, на столе стоял закопченный, где-то найденный алюминиевый чайник, а рядом — не может быть! — большая пачка индийского чая «со слоном». — Откуда, Борис?.. — изумленно протянул Вадим. — Да ведь задолбали уж эти компоты!..И кислятина эта тоже, — Будунов раздраженно кивнул в сторону стоящих у стены двух небольших фляг с добротным домашним белым сухим вином, которым вместе с фруктами несколько дней назад угостили — привезли на тележке — старички-«соседи». Они жили неподалёку в своём большом доме с садом и, из-за преклонного возраста были вынуждены остаться в городе, ставшем адом. Милые, добрые старички-супруги. Узнали как-то, что рядом с ними позицию заняли казаки из Сибири, и во время затишья решились «нанести визит вежливости». Парни аж ахнули — дед пришел в парадно-выходном пиджаке, а там — медалей, что иконостас! Эмоции старика просто переполняли — с какой гордостью и воодушевлением рассказывал, что родова его с Енисея, и что во время Великой Отечественной воевал он в сибирской дивизии!.. — …Раньше и понятия не имел, — продолжал свои сетования Будунов, — Что в Молдавии почти не пьют чай. А я вот не могу без него! Вчера Татьяна — «сестричка» наша кубанская — в Тирасполь раненых отвозила, и ведь запомнила, что мы тут страдаем без чая, вот где-то в госпитале и раздобыла пачечку!.. — Борис был просто восхищен, — …Заварился — зверь, а не чай! Борис Будунов намного старше Михайлова, уже потёртый жизнью, но всё же оставшийся человеком чутким и отзывчивым, с острым чувством справедливости, но когда требуется, то мог быть весьма жестким, безапелляционным. В своё время, когда Михайлов был ещё Вадиком и ходил в начальную школу, Борис уже «понюхал пороха» — в 68-м году «освобождал» Чехословакию… Он был одним из первых, кто, помня о своих родовых корнях, взялся возрождать Иркутское казачье войско. В станице «Вилимской» он — заместитель походного атамана, да и здесь — в Бендерах — Вадим был без него, как без рук. Крепкий и атлетически сложенный, мужественные черты лица и цепкий взгляд, бородка и короткая прическа с густой сединой, степенность и чувствовавшаяся внутренняя основательность — одним своим видом он вызывал уважение окружающих. Уже через пару дней пребывания в Бендерах к Будунову, с лёгкого словца какого-то казака, приклеилось прозвище «Шатун». И нет ничего странного, что оно Борису понравилось. Как боевая кличка, как позывной. Но и Михайлов тоже кличку получил. Спасибо Притуле. Поздно вечером — уже стемнело, подойдя к штабу, Вадим неожиданно нарвался на «пару ласковых» от сотника: «Ты что, — налетел он коршуном, да всё в рабоче-крестьянских выражениях! — В наживку для снайпера играешь?..» Мол, снайпер в темноте за километр бьет на огонь сигареты, а я блеск твоих очков ещё издалека приметил — сверкаешь линзами, как филин в ночи своими «шарами»!.. Вобщем, на следующий день наверно уже вся сотня знала, что «Филин» — это командир новой группы иркутян… — Как люди, Степаныч? — спросил Вадим. Будунов понял его с полуслова. — На постах. Другие отдыхают. Пятеро на обед сходили — без происшествий. Остальные на сухпайке. Да и Петровна курочку вареную прислала, вот… Святая бабулька! Виталька говорил: Богу за нас молится. Он к ней недавно за фруктами ходил, вон в корзине… Сам-то пойдешь на обед? Михайлов лишь мотнул головой. Идти в «Тигину» — привокзальное кафе, где расположился и штаб сотни, не очень хотелось, тем более что недавно кубанцы обедали, а для них точно уж готовили, как всегда, что-нибудь жирное и обжигающе острое. Иркутяне были к этому как-то не очень привыкшие. Для них варили борщ, рассольники, жарили картошку, котлеты…, а однажды, как по спецзаказу, были сделаны даже пельмени — вот уж уважили! Да и какой обед — ужин скоро… — Да, и ещё… Дозор в направлении Варницы «лимон» засек. «Миксеру» я доложил. … «Лимоном» прозвали «румынский» желтый УАЗик, судя по окраске — бывший милицейский, неоднократно то там — то сям появлявшийся в паре с КАМАЗом, в кузове которого был установлен 82-мм миномет. УАЗик же перевозил расчет. Кинут на город несколько мин и тут же снимаются с позиции. Очень уж они досаждали! — Ты куда, Борис?…Ну, тогда позови всех, кто не на вахте. Пусть тоже чайку попьют, «Маяк» послушаем, да и посты скоро менять… Только «Лекаря» не буди — этой ночью опять вызывали, его Ивашко сопровождал. Славка и так уж почти двое суток не спал. Неизвестно, что ещё сегодня его ждет… Справа в углу потихонечку что-то доброе, домашнее мурлыкало радио — старенький транзисторный «VEF», взятый в каком-то из кабинетов. — «Маяк» передавал легкую музыку»… — приятным женским голосом известил приемник. Ну, наконец-то услышали знакомые с детства позывные и сигналы точного времени. Вот и последние новости. …Опять Ельцин встречался с каким-то премьером…опять МВФ что-то там обещает России…опять рыже- и черняво-кучерявые «молодые реформаторы» через какую-то очередную, придуманную ими, программу, «грозят» стране благоденствием… Вот пошли вести и из «горячих точек»: Таджикистан, Карабах…. Что же скажут о Приднестровье? И вдруг, как ушат холодной воды на голову — равнодушно-мертвенный голос диктора: « Это надо было видеть, как у всех парней после этих слов от удивления и возмущения вытянулись физиономии — шок!.. Всё же кто-то нарушил затянувшееся молчание, растерянно проговорив в полголоса: — Вот видишь, что делают, сволочи… Мы же крайними и оказались, — и шутливо, но как-то уж очень хмуро добавил, обращаясь к Будунову, — Это всё ты, Борис, виноват — «накаркал» утром… А «румыны» как будто бы ждали окончания передачи последних известий — огонь вдруг резко усилился, пули роем стали биться в торец здания. И почти также резко стрельба прекратилась. Создалось впечатление, что от радости за услышанное они так своеобразно отсалютовали Москве и «Маяку»… …Рано утром — ещё только начало светать — со штаба от Притулы прибежал нарочный: — Сегодня в Бендерах будет работать комиссия ООН. «Миксер» приказал: всякие боевые действия прекратить! Огонь открывать только в случаях непосредственной угрозы жизни!.. «Ну, наконец-то, — парни вздохнули с облегчением, — Хоть закончится эта бойня…», — наивно полагая, что комиссия ООН — это серьёзно. «…День опять будет жарким, душным», — глядя в прозрачно-голубое небо без единого клочка облаков, думал Михайлов по дороге из штаба, куда ходил с данными, полученными от ночного дозора. Бездонная голубизна неба располагает к спокойствию. И не хотелось думать, что идет война, а вся эта утренняя тишь-благодать — это как дар Божий, как кратковременное напоминание о той мирной поре, что отняла война, и, как видно надолго… — «И тишина-то какая! Звенящая… Слышно даже, как птички пересвистываются. Какой-то странный сегодня день — после «горячки» почти непрерывных боев последних дней, — …это сколько мы здесь? Да неделю уж как!…И вдруг такое непривычное безделье». «На сегодня отдыхайте! Никакой «работы»! Это серьёзно», — застряли в голове пророкотавшие, как рашпилем по жести, слова враз посуровевшего Притулы. Ну, уж какой тут «отдых»? Совсем недолго — каких-нибудь часа три и наслаждались тишиной. Как вдруг, взрезав тишину — казаки от неожиданности аж дёрнулись — где-то близ вокзала длинной очередью ударил «крупняк», следом затрещало несколько автоматов. И тут захлопали взрывы мин. Далековато. Все прислушались, насторожились. Да, ведь минометные обстрелы — дело нешуточное. Видели, и уже познали на собственной «шкуре» «игру» этих «балалаек» — хочется без остатка вжаться в землю, раствориться!.. А когда еще и стрельба из автоматов, то вообще не слышно, как мина подлетает. Да и не усмотришь её… Чувство подавленности, полной беспомощности тут и бывалого-то вояку охватывает. Всяко было, но, слава Богу — группа без потерь…Вот визгливый грохот уже ближе. Ещё ближе. И вдруг сразу две серии — по три взрыва один за другим! — рядышком с торцом дома, одна из мин лупанула на крыше, сыпанув с потолка на парней пылью… — Все по местам!!! Казаки разлетелись к простенкам, присели под подоконники — хоть какое-то спасение от осколков. Мина, как известно, разрывается при минимальном соприкосновении с препятствием, стену или панель перекрытия ей не пробить, а вот через окно осколками может так стегануть!.. — И чего стреляют? Не знают, что так можно и убить кого-нибудь? — пытался пошутить Ивашко. Но шутки не получилось, он это уже сам понял. Парни его будто и не услышали… — Слышь, может я их ведром пугану, а?.. — спросил, заглянувший в комнату «Махно». — Я-тте пугану!.. — грозно откликнулся Будунов. — Что, давно не стрелял? Хлопчику скучно стало?.. Иди-ка на своё место и не дури! Этот «фокус» применяли не раз, когда «румыны» уж слишком начинали «доставать». И был он весьма прост: взяли как-то ведро, в дне дырку сделали, а в неё — ствол автомата, и короткими очередями. Звук, как из «крупняка». На той стороне сразу же притихают… — Что ж, эти суки ОПОНовские, делают-то? — сквозь зубы прошипел Будунов, — Ведь комиссия ООН же… — А что ещё от этих «ментяр» хотел? — перебив его, пробурчал, присевший у окна, Тумаков. — Ну, Виталя, ты «ментов»-то уж не обижай, — не отрываясь от дела — спешно набивая сумку бинтами, жгутами, тампонами и немногими оставшимися медикаментами, встрял в разговор Лекарев — балагур и, как сам шутил: ныне только по совместительству он хирург, врач-травматолог, здесь показавший себя отчаянным воякой, — «Менты» — пусть всякие-разные, но они всё же нашенские! А у «романештов»-то ныне « — Сейчас эти гады понатворят делов и опять, как под Дубоссарами, ООНовцам на нас все «стрелки переведут»… — пророчески высказал Борис, — Сашка рассказывал: казалось бы, с «поличным» поймали «румын», когда туда на позиции прибыли ООНовские наблюдатели, и вдруг с правого берега был открыт шквальный пулеметный огонь. Свою работу, естественно, они свернули. Самое интересное, что молдовская сторона сразу же нашла «отмазку»: мол, это стреляли приднестровские провокаторы, скрытно перебравшиеся через Днестр. Угадайте с трёх раз: кому ООНовцы поверили? Вот то-то же… «…Да что эти, находящиеся в зоне конфликта, эмиссары-международники сделают? Остановят войну? Назовут вещи своими именами и укажут на виновных? Да ни хрена!..Если человек убивает человека ножом в подворотне, люди негодуют и суд называет его преступником и убийцей. На войнах, развязанных политиками, где все убивающие становятся просто лишь противниками — «нашими» и «чужими», погибают уже тысячи и тысячи — убийства становятся уже статистикой. Убийца-уголовник до суда платит деньги адвокату за науку лжи. Изобличенного преступника приговаривают к тюремному сроку. Солгавший на суде свидетель тоже несет уголовную ответственность. Политикам — легче. За них лгут президентские аппараты и СМИ. Президенты летают в женевы и нью-йорки на саммиты и конференции по урегулированию конфликтов и прекращению войн, где не принято говорить друг другу в лицо «убийца». Ведь убивают-то и умирают другие. А «карманные» парламенты в угоду своим президентам принимают законы об их неподсудности и защите чести… И что, виноватых — нет?!..Что они, эти пришлые ООНовские миссионеры, смогут понять в чужой стране, где по обе стороны фронта им чаще всего говорили слово «мир», где от каждого, с кем один на один беседовали, слышали: мне эта война не нужна… Недоумевали и наивно ждали ответа на свой вопрос: кому же тогда она нужна?.. Что они могут здесь понять, когда и те, и другие после этого всё же продолжают ходить в атаки, стрелять и убивать, а во время коротких передышек чистят оружие и нещадно ругают политиков. Всех — и «чужих», и «своих». Но больше всего — обожаемого Западом «Горбача». Что они: этот женоподобный бразильский дипломат с лицом бухгалтера, сухопарая чопорная английская леди да военный эксперт — расшитый золотыми позументами «чернослив» — конголезский полковник, смогут сделать? Да ведь, в конечном счете, по фигу им это всё! Ну, посчитают количество свежих могил, раненых и искалеченных в госпиталях и больницах, зафиксируют разрушения, соберут жалобы и обращения в ОБСЕ и ООН, составят справочку о материальном ущербе… Её, конечно, обсудят на заседании ООН и, несомненно, призовут враждующих к миру. И всё?! Но призывы ещё никогда войн не останавливали. Войну остановить может только сила. Пошлют сюда войска ООН? А на кой ляд они бы здесь были нужны? «Доблестные» ООНовские войска себя уже «прекрасно» в Югославии показали… Вот наша 14-я армия — чем не «голубые каски» на Днестре?», — так в Приднестровье думали многие. «Кстати, узнали, что позавчера Неткачева с командарма наконец-то сняли, а новый командующий — ещё неизвестно, что за «птица»… Но, по крайней мере, хоть появилась какая-то надежда. Это, если исходить из слов, сказанных им на пресс-конференции, кусочек которого случайно услышали вчера сквозь хрип уличного репродуктора. Дай-то Бог!..». …Рядом почти одновременно дважды сильно рвануло. Третий взрыв ближе — где-то у перрона. Здание тряхнуло, услышали, как на этажах правого крыла разом со звоном и шелестом осыпались стекла. — Это уже не мины!.. — Вадим и следом Борис выскочили в коридор. С потолка и из дверного проёма архива, поддуваемая сквозняком, медленно сеялась пыль. Быстро подбежав туда, сквозь оседающую белёсую пелену в комнате увидели «вселенский» разгром: весь потолок изгрызен осколками, плафоны сорваны, один из них качается на проводе, повсюду валяются обломки стола и шкафа, которыми было заставлено одно из окон, сам шкаф — его раздолбанный остов — опрокинут на пол, стеллаж завалился. В окнах стекол как не бывало, одну раму разнесло в куски и дрова, тюлевую штору сорвало, другая висела лохмотьями… — Саша, ты где?.. Жив? — только и успели спросить, как пригнулись — где-то протараторил пулемет и в туго набитые бухгалтерскими документами папки, стоявшие на ближнем к двери стеллаже, с характерным чмоканьем вонзились пули. На полу, вжавшись в простенок у окна, осыпанный пылью, и оттого казавшийся бледнее белого, сидел «Шлях». — Вроде жив…, - отозвался он каким-то придушенным голосом. — Михалыч! — окликнул показавшийся в двери «Лекарь», — Притула на связи!.. По рации… …В первый же день, обследуя свою «базу», вилимские казаки в аккумуляторной к «нечаянной радости» обнаружили с три десятка радиостанций, которые используются сцепщиками вагонов и некоторыми другими работниками железной дороги. Всем эти рации были хороши, вот только дальность действия желала быть…, да аккумулятор несколько тяжеловат и на поясе неудобен. Но это лучше, чем ничего. Кое-как «с горем пополам» умудрились зарядить их. Проверили, отбраковали несколько, часть оставили себе, а остальными через сотника поделились с другими группами. — «Филин»? — сквозь шорох эфира услышал Вадим голос Притулы, — Как там у вас? — выслушав короткий доклад, вновь напомнил: — Приказ в силе — огонь открывать лишь в крайнем случае! Держитесь!.. Вот вам и «отдыхайте сегодня»!.. После сеанса связи с Притулой группа уже четвертый час так «отдыхает» — не высовываясь, сидит на «базе», по ним бьют, а им — «низзя»!.. Правда, за это время ни снаряды, ни мины к ним больше не залетали, да и пули лишь изредка пролетали вдоль стен. «Да, очень странный сегодня день»… «Приднестровье: ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА». Стрельба особо не беспокоила. К ней в Бендерах давно уж привыкли, она стала такой же неотъемлемой частью, как щебетанье птиц и шорох листвы в лесу… Так что, всё нормально. Смена на постах, другие готовятся к ночному дозору — кто с оружием возится, кто отсыпается, а остальные сегодня вообще «балду бьют» да от безделья в «кают-компании» дебаты разводят… — …В набат бить надо, во все колокола — как можно быстрее остановить эту бойню! А в газетах что?.. Журналисты только и делают, что мусолят одну и ту же тему, — видимо, самую главную для них! — что за конфликт в Приднестровье: межнациональный или идеологический? Или это война? Если война, то какая: гражданская или третья мировая, начавшаяся уже с Югославии?.. А может это мятеж?.. …Да война это, война! Пусть странная, непривычная и для стороннего обывателя непонятная, но это война. Война против собственного народа. Официальный Кишинёв само слово «война» отрицает в принципе. Мятеж? Государственный переворот? Тоже что-то не вяжется… На левом берегу Днестра всё это, наоборот, считают войной. Однозначно. Все — и правительство, и народ. И сдаваться в этой войне не собираются. Ну, может быть, это всё же межнациональный конфликт?…Молдаване против русских? Опять не получается. Например, комиссар Бендерского горотдела полиции полковник В. Гусляков — русский, а его заместитель Л.Ника — молдаванин. Начальник же управления обороны ПМР Ш.Кицак — молдаванин, подчиненный ему командир республиканской гвардии полковник В.Лосев — русский. Так из-за чего же всё-таки люди здесь стреляют друг в друга? Из-за того, что не могут сойтись в том, война это или не война? Глупо. Из-за того, что на левом берегу окопались приднестровские «коммуняки» — сторонники тоталитарного режима, апологеты распадающейся империи, а на правом — молдовские сторонники демократических преобразований, европейского образа жизни? Да, именно такой простой и удобной формулой некоторые московские газетчики не раз пытались представить дело. Но и эта схема при всей соблазнительной простоте ну никак не срабатывает! Лидеры Приднестровья в своих демократических реформах, кажется, готовы обойти даже Россию… В то же время, как говорили бендерчане, самый большой и помпезный портрет вождя мирового пролетариата висит в кабинете комиссара полиции. Но ведь он, вроде бы, борется с «коммунистическим путчем»… А руководители Республики Молдова — кто они? — да сплошь бывшие функционеры бодюловского ЦК!.. Госаппарат которых, кстати, скроен по образу и подобию КПСС. На словах-то они категорически «открещиваются» от былой идеологии и методов управления, а на деле? Такой государственно-пропагандистской машине для промывания мозгов, как «Месаджер», позавидовали бы и Суслов, и Геббельс… В одной из передач национального телевидения Молдовы показали возмущенных односельчан «предателя народа» Штефана Кицака, затем его мать и родного брата, публично на всю республику заклеймивших и отрекшихся от самого близкого человека… Кажется, однажды это уже было. Где-то в 37-м… «…Офицер полиции Молдовы тщательно и придирчиво проверял наши документы. Так же долго ругал радио Приднестровья: «Всё неправда». А потом мы вместе сели в тенечке, закурили. У офицера — жена и двое детей. Он ловил жуликов и разнимал пьяные драки. Теперь — воюет. — Это не моя война, — сказал он. — И не моего народа. Молдаване любят землю и песни, и не любят стрелять. Сегодня идет война между Россией и Румынией. Но руками молдаван. Когда воюют мирные люди, получается кровавая бойня. Именно бойней, и только бойней, можно назвать то, что произошло в Бендерах 19–22 июня…» — …Я нисколько не удивлюсь, если через много лет вдруг станет известно, что в этой войне за спиной Румынии в тени стояли Соединенные Штаты, — сказал однажды в беседе с казаками один врач «скорой помощи», пока их машина в укрытии пережидала артобстрел. — Ведь, как пить дать, что к событиям в Тимишоаре в 89-м свою руку ЦРУ приложило. И Чаушеску румыны «завалили» явно не без их помощи… И эту войну остановить могла только Россия. Одного её движения плечом хватило бы, чтоб это безумие прекратилось. Все надеялись и ждали этого. На всю жизнь вилимские казаки запомнили первую встречу со своей «соседкой» Петровной — её домик с садом был рядышком с их «базой». — …При Гитлере — да чтоб ему в аду гореть!.. при румынской оккупации не было такого, — по южно-славянски характерно Восклицая через слово: «Где ты, Господи!..», старушка нещадно ругала Москву и всех московских начальников, которые отдали её землю на поругание. Понять, что Москва теперь столица совсем другого государства и «начальникам» вроде бы и не с руки лезть сюда, она не могла, как ни объясняй. Она и не хотела знать про то, что огромный материк под названием СССР раскололся ныне на зазубренные куски — она продолжала жить в единой стране… — …Неужто Господь совесть у неё напрочь забрал? — со всхлипываниями вопрошала Петровна, имея в виду то ли Москву, то ли Россию… — Москва, бабушка, — с суровым лицом, играя желваками на скулах, ответил тогда ей Лекарев, — Это еще не Россия. Вон нас сколько здесь, вот мы и есть — совесть России!.. Тогда всех кто был рядом, как током, пронзили его слова. Петровна, с округлившимися, вмиг просохшими глазами, моментально прекратив всхлипывания, как-то очень внимательно посмотрела на казаков, и вдруг… поклонилась им до земли. Да разве такое забудешь? Вообще, несмотря на странности нейтралитета 14-й российской армии, большинство населения Бендер, да и всего Приднестровья, тяготело к России. Случай, наиболее ярко характеризующий это настроение, рассказал однажды Влад Смолин: — …Утром проводил ребят, возвращаюсь в штаб. Вдруг вижу — над одной пятиэтажкой развевается трехцветный российский флаг. Огромное полотнище! Тут же большая толпа. И, знаешь, люди, глядя на флаг, плакали. Говорили: «Всё равно с Россией будем!» А пока шла война. Война на уничтожение. В Бендерах — настоящая бойня. Жестокая до беспредельности. До тупости беспощадная. Изуверская. …Фотография останков Сергея Величко, венгра по национальности, замученного ОПОНовцами, прошла через многие информационные агентства мира. Вот строки из газеты …А вот фото милиционера Сердюкова. Его на окраине Бендер подобрали гвардейцы. …Остановив в районе улицы Котовского машину «скорой помощи», ОПОНовцы расстреляли, находившихся в ней, двух тяжелораненых гвардейцев, фельдшера и водителя. …В ночь на 29 июня по согласованию с полицией пожарный расчет на двух автомашинах с включенными фарами и проблесковыми маячками выехал для тушения пожара. Однако на перекрестке улиц Херсонской и Коммунистической полицейские и волонтеры безоружных пожарных расстреляли из гранатометов и автоматического оружия. Одна пожарная машина сгорела, другая выведена из строя. Сержант И.Чечельницкий убит, двое пожарных ранено. …Трое раненых ополченцев завода «Молдавкабель», которых в кузове машины везли в больницу, были расстреляны ОПОНовцами. Убит и водитель. Один из убийц установлен — Василий Шефаль. … 15-летнего юношу, подвозившего на мотоцикле гвардейца, полицейские выследили и схватили в микрорайоне «Ленинский». Привязали к столбу и, угрожая расстрелом, зверски избивали прикладами. Парня сделали калекой. Выбили зубы, глаз, вырвали губу, сломали челюсть, нос, ребра. И это — лишь малая толика их зверств, террора и преступлений. Сколько убитых и искалеченных детей и стариков! Сколько изнасилованных бендерчанок! Сколько унижений и издевательств!.. За первую неделю пребывания в Бендерах парни увидели столько трупов, что хватит на кошмарные сны до конца жизни. Особенным отношение «румын» было к казакам. Фашисты в войну в плен не брали моряков, здесь — казаков. Казаков боялись и люто ненавидели. Для них казак — вне закона. Вернувшийся из Тирасполя со штаба ЧКВ Михайлов рассказал парням об увиденных им там фотографиях растерзанных, распиленных на пилораме, разорванных бронетехникой на части казаках, захваченных «полицаями»… …Впрочем, о плене ни у кого и мысли даже не было, попасться живым — себе дороже выйдет. Поэтому, в нагрудном кармашке «камуфляжа» у каждого находилась граната Ф-1. Для себя. Но казаки — люди православные, и самоубийство — грех великий. Но тут иное — не только себя чтоб, но и их покончать заодно… Оборотная же сторона этой «медали» такова, что в ответ казаки «румын» в плен тоже не брали. Принципиально. И как была шокирована вся сотня, когда после одного боя, «Брага» — Иосиф Брагинович — привел пленённого им молодого «полицая»!.. Так уж и быть, пришлось его в контрразведку гвардии отправить. А вот уж кого были просто обязаны взять живьём, так это настоящих румын: военных инструкторов, советников, волонтёров из Румынии. Понимали: это дело — политически важное. Сколько бы после этого было шума — ого-го-о!.. Но такие что-то вот никак не попадались. Хотя однажды — и совершенно случайно! — при проверке документов на улице Лазо казаки задержали одного румына — одет по «гражданке», шел в паре с русским жителем Кишинёва, но и его отнести к военным можно было «с большой натяжкой» — оказался военным врачом армии Румынии. На всякий случай и их в контрразведку сдали. Кроме формирований ПМР и казаков, в этой войне участвовали и гражданские добровольцы, — и много! — прибывшие в Приднестровье буквально со всех уголков бывшего Советского Союза. Это были не пресловутые наемники, как кричал «Месаджер» и вторящие ему всякие «московские новости» и«…комсомольцы»… Это те, для кого слово «Родина» — с большой буквы! — не пустой звук. В день приезда вилимской группы Тирасполь прощался с защитниками Бендер, погибшими в те первые трагические дни, среди них был Александр Недашковский — героический парень, доброволец из Москвы. Начальником штаба сотни, которой командовал Притула, был кадровый офицер — капитан — начальник штаба батальона морской пехоты Балтийского флота из Калининграда, находившийся в очередном отпуске. И он такой был не один — в других подразделениях, знали, тоже были отпускники-офицеры и российской, и украинской армий и флотов, по зову сердца пришедшие на помощь сражающемуся Приднестровью. Помощь их была бесценна! В сотне «Миксера» было десятка полтора добровольцев — интернационал! Ион — молдаванин, приехавший на малую родину из Саратова, Юрчик — болгарин из Феодосии, Стас — поляк из Белоруссии, Гена — из Москвы, а сердечно привязанный к иркутянам, как к братьям, могучий хлопец с оторванным «румынской» пулей пальцем, Толик Чалый — украинец из Запорожья, Сеня — один из разведчиков сотни — еврей из Одессы. Но, чем он гордился — православный. Слышали, что где-то в Бендерах против «румын» воевал и эстонец из Нарвы. Среди добровольцев встречались просто уникумы. Например, «Иван Иваныч», как его звали, — снайпер сотни — якут, охотник-промысловик. Лет тридцати, немногословный, надежный, доброжелательный и бесхитростный, но отнюдь не наивный. Таёжник, одним словом. Удивлял он вообще многим. Начиная с того, что приехал сюда со своим оружием — старинной винтовкой-«трёхлинейкой» Мосина! Как он провез её через две страны? — вот в чем загадка! Винтовка была без «оптики», но у него что ни выстрел — в цель. «Румын» бил, как соболя или белку в тайге… В этом незнакомом ему южном городе ориентировался так легко, будто здесь и вырос — не хуже, чем в таежных сопках Якутии. «Работал» он в одиночку. Уходил перед рассветом, возвращался уже затемно. Бывало, не видели его и суток по двое. Иногда забирался в тыл к «румынам», там и «охотился». В сотне не помнили, чтоб хоть раз «Иван Иваныч» вернулся пустым… Или вот «Поручик Голицын» — Михаил Устинов из Латвии. Родовой дворянин, ярый монархист и патриот-идеалист, командир и подчиненный в одном лице, им же «возрождаемого», «11-го Рижского драгунского полка»… Человек весьма интересный и образованный — философ, поэт, бард. Кстати, это его песня-марш стала в Приднестровье казачьим «гимном». Но… без таких очень было бы скучно жить — «их благородие» был у казаков объектом для постоянных шуток и «приколов». Интеллигент «до мозга костей» с поставленной речью и светскими манерами придворных офицеров лейб-гвардии Его императорского величества, «Поручик» принципиально не носил «камуфляжку» — ходил в форме офицера русской армии времён Александра III: китель с воротником-«стоечкой», золотые погоны, фуражка с широким красным околышем и низкой тульей, всегда начищенные до блеска хромовые сапоги со шпорами — драгун, да и только!«…Только сабли на боку не хватает», — смеялись казаки. Но «драгунку» ему вполне заменили «Калашников» и пара «Мух»… А как он пел! Его мощный баритон не резал слуха. Романсы, серенады… — заслушаешься! «Что за ветер в степи молдаванской… И легко мне с душою цыганской танцевать, никого не любя», — пел под гитару для боевых друзей. Но что-то в нём, этом «латышском стрелке»-романтике, было и от уличного забияки… И воевал он — дай Бог каждому! Были и просто дураки. Наслышаны о таких изрядно. Некоторые приезжали сюда в надежде подзаработать, наивно полагая, что их тут ждут с распростёртыми объятиями и тугими кошельками. Такие не только «добровольцы»-одиночки ехали, но и казаки. Ведь в начальный период возрождения и становления казачества кто только ни хлынул в их ряды! Тут тебе и, так называемые, люмпены-«шариковы», и просто идиоты, «от большого ума» пришедшие Встречались и авантюристы-«сорви-головы», эдакие искатели «экстрима» и приключений, считавшие себя чуть ли ни «Рэмбо»… Таким был, приданный группе «Филина», Гриня-«Махно» с обалденной фамилией Неходидомолодиц… И никакой он не запорожец — обычный хлопец из-под Кременчуга. Но и не обычный. Как о себе говорил: анархист по убеждению. Фанат батьки Махно. Про Нестора Ивановича он, наверное, знал всё, мог бы рассказывать о нём часами — и в книжки не заглядывай! Даже внешне — хоть длинными патлами, но он старался походить на своего кумира. В меру странный, несколько врун, в поисках себя старался казаться выше и лучше, чем на самом деле. Гриня, этот «перекати-поле» с националистическим душком, где и с кем только не побывал, пытаясь реализовать свои жизненные воззрения. Однажды, рассказывал, приблудился было даже к УНА-УНСО, но ушел от них — не то… Воевал «Махно» «безбашенно» и очень жестко, если не сказать жестоко. В бою, где, как он понял, всё, кроме малодушия, сходило с рук, не признавал ни Бога, ни дьявола. Казалось, Гриня просто жаждал в драку влезть да пострелять вдоволь! Видимо, как наркоман-вампир, раз глотнувший кровушки, он уже не мог остановиться… И всё с какой-то легковесностью, будто в «войнушку» играет, всё с какой-то напускной бравадой, якобы ему всё это привычно и ничегошеньки-то он не боится… Но в группе у вилимцев «Махно» всё же остался. Вернее, сами его оставили.«…Dura necessitas, — как сказал, блеснув латынью, Лекарев, — Жестокая необходимость»! А вот нескольких казаков по разным причинам, тем паче, что и надобность в такой численности группы отпала, и ради слаженности — не только боевой, но и психологической — пришлось убрать. Даже одного иркутянина. «Миксер» этому, честно говоря, был только рад — людей на других позициях катастрофически не хватало, а группа «Филина», как увидел, за это время уже твердо «встала на ноги»… В боевых условиях, когда жизнь измеряется одной формулой: «жив — убит», где время течет быстро, и сама жизнь, кажется, спрессовывается — опыт приходит быстрее. Но просто так — со временем, он не давался. Несколько раз из-за неосторожности, непредусмотрительности в первые дни парни попадали в такие переделки, что сами потом дивились, как живыми вышли… Да и уроки, преподанные им на «сборах» в Вилимске, даром не прошли. Обстановка изо дня в день изменялась, и их группу, укрупненную Притулой уже на второй день до 18 человек, первоначально предназначенную было как дозорно-разведывательная, стали бросать с участка на участок, как обычных стрелков-пехотинцев. …В преддверии запланированной было «генеральной» — оказывается, уже второй! — атаки на горотдел полиции — «осиное гнездо» ОПОНа, группа стала называться 4-ой штурмовой. В отличие от той первой — 22-го июня, абсолютно неподготовленной, от того и провалившейся, этой атаки вообще не суждено было быть. Тирасполь категорически требовал покончить в городе с полицией, и чем быстрее, тем лучше, считая, что ситуация это позволяет. Но многие руководители там, видимо, были просто оторваны от реальности. Атака должна быть хорошо спланированной и подготовленной, при полной координации действий всех подразделений. Иначе будут большие потери. Из Тирасполя же — управления обороны ПМР — со штурмом полиции торопили. С «бухты-барахты»?.. И как, каким хреном её брать?!..Вначале «обломили» с обещанной артиллерийско-минометной поддержкой — пушки были нужны только для огня прямой наводкой! — а когда сказали, что в наступлении с казаками пойдут танки, тут уж «взорвались» все командиры взводов и групп: «Да вы что, совсем о…ели?! Танки на улицах!.. Какой идиот до этого додумался? Что, «славы» Жукова захотелось?…Когда на улицах Берлина он в угоду политики Сталина целых две танковые армии сжег?! И эти сожгут на первом же перекрестке!..» «Военспецов» из Тирасполя крепко и окончательно осадил «Морпех» — начштаба сотни. Спокойным тоном, с профессиональной точки зрения, особо даже не доказывая, он показал всю бестолковость этой «операции». А тут — прямо вовремя — и остальные разведчики вернулись, принесли данные, вкупе с другими, безоговорочно подтверждавшие правоту слов «Морпеха«…По улице Дзержинского должна была наступать и группа «Филина». Вадим, присутствовавший на том «совете в филях», увидев карту с нанесенными на неё разведчиками обозначениями, понял — полегли бы они, ещё даже не дойдя до музея… Переснял это себе на схему, «дома» показал своим парням — они были просто в шоке!..Эх, не читали, небось, в Тирасполе ни «Стратегмов» римлянина Фронтина, да и, видать, подзабыли, оставленный россиянам, завет старика Суворова: …Но в боях на улицах Бендер 4-ой штурмовой побывать всё же пришлось, когда три дня подряд, «подбирая под себя» ключевые позиции «румын», сотня выбивала их то из одного, то из другого дома. Мало выбить — надо ещё удержать да территорию близ «зачистить»! Уличный бой — это что-то вроде таёжного бурелома. Не ведаешь, когда, с какого боку и что на тебя свалится — кто, где и откуда стреляет, где свои, где «румыны»… …Залегли. Огляделись. Сизые кустики взрывов отбежали в сторону и исчезли. Земля горяча, душиста, такая желанная… После первого смешанного чувства страха, недоумения и желания схватиться с противником — некое успокоение… Тишина. На секунды. — Мать вашу!.. Казаки вы или нет?! Вперед!.. Душная, пыльная тишина опять взорвалась — снова атака!..Бегущие злые потные парни, стреляющие короткими, как кинжал, очередями. Надо во что бы то ни стало пересечь этот двор…хоть бы до той разбитой будки ТПшки!.. Да и вон он, тот дом, рядом уж! Дымящая правым крылом «пятиэтажка» часто трещала-сверкала огоньками автоматных очередей из зияющих провалов окон. Дребезжащее эхо, шлёпая по ушам, бешено носилось меж домов. И вновь резкие хлопающие взрывы мин!.. Коварный, щемящий душу короткий минометный обстрел то прекращался, то опять… Лежи тут и гадай: попадут-не попадут… И не дай Бог, если какая мина заденет крону того дерева… — тут всех, как шапкой, осколками накроет…Справа свист — это «Беня» дал знать: по второму свисту — все броском вперед! «Беня» — Володя Бенещук — командир взвода, в состав которого входила и группа «Филина». Это по армейскому укладу во взводе человек 25, а здесь — 60–70. В сотне же, как у «Миксера», не сто бойцов, а около трехсот… Иркутские казаки все вошли в «Бенин» взвод. Он сам упросил о том Притулу — земляки всё же… Оказалось, что Володя родился и вырос в Иркутске, а в Тирасполе живет лишь несколько лет, до войны занимался коммерцией. …И вновь — броском вперёд, а где и ползком, перебежками от дерева к дереву, по ярким цветам и веткам, сбритым осколками и автоматными очередями. Только вперёд!..Выдержали бы нервы. Самое желанное сейчас — увидеть врага вблизи, тогда всё понятно… Свист! — и: «Ур-ра-а!..» …Взрывы гранат, беготня по коридорам, этажам, автоматная трескотня, звон стекла, крики и ругань! Короткая, буквально на миг тишина…И снова оглушительная пальба внутри гулкого здания, топот над головой, маты!.. Уф-ф… — духотища!.. «Румыны» не выдержали атаки. Устроив серию взрывов в лестничных пролётах, из дома они бежали, оставив на этажах несколько своих убитых. Это волонтеры. Но и трое казаков погибло. Раненых больше…А в первом подъезде вновь запылало что-то противно чадящее. Влад с «Кулачком», а следом и несколько казаков из 4-ой группы выскочили во двор, побежали, огибая дом. Из-за угла небольшой «сталинки» какой-то настырный «румын», видимо, из «ручника» продолжал палить и палить. Да и отступившие «романешты» время от времени, покуда собирались с мыслями, нервно огрызались автоматным огнем. Отогнать бы их подальше!.. Парней засекли. Асфальт закипел, залохматился от ливня пуль. Словно невидимая, свистящая борона с грохотом и щелканьем волочилась, неслась по улице… «Откуда же ты, гад, бьёшь-то?». — …Давай с двух сторон! «Филин», дядя Вася, прикройте нас! Смолин, пригнувшись под огнем, отчаянно бросился через улицу, петляя похлеще зайца. За ним кинулись по очереди и другие. И по двое врассыпную. Разбежались высматривать того «румына», так ловко менявшего позиции… — Ох, казачков опять положили…, ох, и положили! — не отрывая прищура глаз от прицела и коротко посылая очередь за очередью, сокрушенно, с ходящими желваками, проговорил пожилой казак-тираспольчанин, лежащий рядом с Вадимом в небольшой канавке — «дядя Вася». Василий Корабельников. Отец «Огонька». Когда он узнал о гибели своего Серёжки, то пришел в штаб ЧКВ, безоговорочно потребовал оружие и отправить его в Бендеры. В ту сотню, где воевал его сын. На его место. Притула определил Корабельникова-старшего во взвод иркутян. С кем вместе последние дни воевал Сергей. Вместе с иркутянином Олегом Халтуриным он и погиб. Погибли, пытаясь спасти, заслонить друг друга. Как брат брата. Так рядом, до сих пор не погребенными, они и лежат на том, насквозь простреливаемом «румынами», пустыре. Породнившись кровью и самой смертью… «Какой же я вам «дядя»?.. — говорил он казакам-иркутянам, скрывая навернувшиеся слёзы. — Вы же все сыны мои. Вон сколь ныне братьев у моего Серёжки!..». …Бой затих. Смирившись с потерей не только дома, но, считай, почти всего квартала, «румыны» успокоились. В прогорклом от оседавшей копоти доме можно было на время укрыться, передохнуть. Вышедшие из убежищ, во дворе стали появляться жители. Вскоре они принесли еды, вина, воды. Казаки наперебой вспоминали разные подробности боя. Нервы «оттягивались», потому, даже несколько дурачась, «прикалывались» — вспоминали, казалось, смешное… — …«Кулачок» чуть сзади меня бежал, а я только за угол, и вот он — «румын»! Вдоль стены мне навстречу летит. Я на курок, а автомат — щёлк!..Пустой! Секунда, и — скачком я опять за угол! Чуть Сашку с ног не сбил, — рассказывал разгоряченный боем Смолин. — …Во, бля, чуть не влип — не заметил, как патроны кончились! За пару секунд вставляю новый магазин, прежний просто под ноги упал…, дёрнул затвор!.. Буквально миг на оценку ситуации: справа асфальт — укрыться негде, но ведь и «румыну» тоже негде — там тоже везде только асфальт да трава!.. Сашка рядом с автоматом наизготовку распластался у стены, спрашивает: «Что там?». «Румын», — говорю ему. — Держи угол… Прикрой». И тут из-за угла: «Э-э-э!.. Ты кто? Эй, слышишь?..». Мы с Саней аж опупели от такого любопытства! А этот всё кричит-спрашивает: «Кто такой?..«…Да где ж он, думаю, там? Достаю то Наташкино зеркальце, и аккуратно так пальчиками высовываю его за угол. «Ага, вот!..», — заметил я его. Метрах в тридцати от угла стоял, из-за небольшого выступа стены выглядывал, автомат — на угол под прицел… «Э-э!.. — опять кричит. — Ты чё там блестишь? А ну выходи!». «Ага. Щ-щас! Разбежался!..» — вынул я из «эФки» чеку, и, не выглядывая, за угол её!.. «Э-э! — слышим, — Ты чё там бро…?» Ба-бах — рванула, милая!.. Выглядываем — всё, отчёкался… Я у него хоть магазинами да патронами 7,62 для своей «дур-машинки» разжился. Сашка его красный «военник», автомат румынский — с ручкой на цевье, и каску с белой полосой «Бене» отдал… Волонтер это был. Из Фарладан…Растерялся, наверно. Молодой ещё. Видимо, только недавно на «вахту» приехал, а тут бой!.. Может, вообще его первый. «Комбез»-то на нём совсем свежий был… Про фарладанских волонтеров парни уже были наслышаны. Не люди, говорили, — волки! Откуда в этих, в основном деревенских парнях, столько патологической ненависти, столько звериной жестокости? Не от тупости же… «…В конечном счете, это ведь не Влад его убил. Это — ещё одно преступление Снегура и его «Народного фронта…». Во имя чего только?». — …Влад, жаль ты не видел, как «Филин» с «Тумаком» на пузе «рвали»!.. — коротко хохотнув, своим звонким голосом сказал Валера Липов. Передав «цинк» и засунув в кармашек перешитого «лифчика» длинный «рожок» милого его сердцу РПК, с улыбкой во всю ширь, продолжил: — …Смотрю, они в полсотни метров справа от меня под ветки поваленного клёна нырнули. И как только ты ударил за «сталинкой» — уж «голосок»-то твоего АКМа ни с каким другим не спутаешь, — вылетает из-за угла «полицай»!.. В серой форме. Я только его на мушку…, как из-под клёна по нему две короткие!.. Враз завалили! И тут… Слышь, «походный», а на фига вы по нему вдобавок ещё и «трассером»-то ударили? К тому же длинной очередью… — Не видно же…, до него почти сотня метров было, — ответил Вадим. — Вдруг не «завалили», а только ранили? А может, его просто испугали?…Притворился «румын»? Допускаешь такое? Ну, во-первых: обидно б было, а во-вторых: там же наши бежали, что если бы он потом им в спину?.. А так — строчка «трассеров» упёрлась в него — гарантированно… — А-а, понятно…Я как увидел длинную «трассу», подумал: вот дурни! Ведь «засветились» — сейчас «балалайками» накроют! У «румын» всё ж пристреляно!.. — Как только у «Фила» автомат пустым затвором клацнул, он мне: «Всё, Виталя, «линяем» отсюда!«…Перекатом и быстренько по-пластунски. Прям вовремя! Только мы броском вперед, а позади ка-а-к шарахнет!!! Припечатались, вжались в траву, и скорей ползком оттуда. Я глянул назад: точно, где лежали, там мины аккуратненько всё перепахивают! Как пух в курятнике, лишь листья летают… — …А удирали они оттуда, как… Влад, ты когда-нибудь видел, как вспугнутые ящерки разбегаются?…Если не на яву, так хоть по «телеку»? Аналогичное было зрелище — драп по-пластунски!.. — и Валерка образно, под смешок парней, показал, как… — Это надо было видеть!.. Ха-ха-а!.. — Подождите-ка…,- настороженно проговорил стоявший у окна Толик — могучий запорожский хлопец. — Да тихо вам!.. — уже рявкнул он на вмиг притихших казаков, сидящих на полу. Враз все, превратившись в слух, уставились на оконный проём, готовые, как пружина, сию же секунду сорваться с места. — Разгалдел Облегченно выдохнув, казаки аж обмякли. Где-то вдалеке была еле слышна какая-то бубнящая мелодия. — Это ж Розенбаум!.. «Точно — он. А песня-то какая!.. Ух!..» Кто-то из казаков вполголоса начал подпевать. За ним второй, третий… И вот, уже не выдержав переполнявших их эмоций, казаки громко и все разом подхватили: Та, услышанная, песня доносилась квартала за два отсюда из уцелевшего уличного репродуктора. Репродукторы городской радиосети в Бендерах были установлены после апрельских событий. И сейчас их часто включали, передавая сводки, объявления и постановления штаба обороны города и правительства ПМР. Переключали и на «Радио Приднестровья», где транслировались и песни. Но не «попсу», а иной раз такие, от которых в этих условиях зубы сжимались и мороз по коже!.. Бернес, Трошин, Хиль, Бичевская, Розенбаум, Шевчук, Цой, «Каскад», «Голубые береты»… И, как гимн: …Пронзительно-жуткое своей сиюминутной правдивостью впечатление испытали вилимские казаки в один из первых дней в Бендерах, когда на улице грохотал бой, а над головами, как с Небес, раздавался громкий трагический голос Игоря Талькова: Такая вот война. Под музыку. Воевали под песни. И погибали… «Страшно ли в бою?». Об этом парни не говорили. Да конечно страшно!.. Когда сердце сожмётся в комочек и ледышкой скользнет по ребрам вниз — это страх! Ведь только дураку не дано бояться смерти. Но, говорили, что в бою как-то не думаешь об этом, или стараешься не думать. Иногда — просто некогда. Часто, мол, жуткое сознание опасности приходило уже потом. Что — притупляются чувства? Нет, наоборот — обостряются. Окружающий тебя мир: природа, люди, чувства воспринимаются острей и ярче. Будто всё твоё существо ускоренно пытается вобрать в себя все краски жизни, всё то, что раньше особо и не замечалось, казалось само-собой разумеющимся. На войне человек быстрее и, вроде бы, более осознанней делает выводы. Появляется уверенность. Или это «зачерствелость»?.. Просто в душе каждого происходит какой-то надлом. Какой — в этом пусть психоаналитики разбираются. То, что было когда-то само собой разумеющимся, привычным в жизни, отодвигается в сторону, и входит что-то новое. Но что?.. На каждодневном контрасте со смертью — новое восприятие жизни? Или привычка к смерти? Вряд ли… Да и осознание-то войны к парням пришло не сразу. Не то, поверхностное, а глубинное осознание. До этого — будто присутствовали в игре. Но ведь игра и отличается от реальности тем, что ответственность за её исход условна. Это произошло только на третий день. До этого, как признались, было ощущение, как от просмотра видео-боевика…Под конец того дня наступило затишье. День был серым и чуть прохладным, небо затянуто сплошной пеленой, прошел моросящий дождик. Вечер же выдался теплым и тихим, с мягким закатом, когда солнце не багровым шаром настырно тянется вниз, чтоб поскорее окунуться за горизонт, а как бы в раздумье зависает неподвижно на склоне средь непорочно-белых, легких и прозрачных, как марля, перистых облаков, и терпеливо ждет, всё ли там, на земле, готово к ночи, не застанет ли кого темень южного неба врасплох. В блаженном состоянии от тишины, этого ленивого вечера со щебетанием птиц в листве, угарного аромата роз на клумбе и плотного ужина в «Тигине», покуривая, казаки сидели у крыльца штаба, спокойно, но не без удивления взирали, как через привокзальную площадь, не спеша, с корзинками и авоськами шли несколько пожилых женщин, и, что-то смешное им рассказывающий, мужичок. Казаки так никогда через площадь не ходили. Если уж вдруг приспичит, то только бегом и по одному. Ведь здесь же у «румын» каждый метр минометчиками пристрелян.«…Для них будто и нет войны. Видимо, с огородов из-за «железки» домой идут…», — только и успел подумать Михайлов, как вдруг рядом — резкий визжащий треск!.. Ещё!.. И ещё один!.. Мины!!! В мгновение парни растянулись на асфальте. И тут же — короткий душераздирающий вопль, громкий стон и крик: «Помогите!..«…Там, где только что шли старушки, медленно оседая, расползался прозрачно-сизый клочок дыма. Мина попала в середину их беспечной компании. Прямо под ноги. Взрыв раскидал и разорвал их в клочья!.. Даже от крыльца «Тигины» была видна разбрызганная по асфальту кровь… Подскочив, казаки, не думая, бросились туда. Впереди со своей санитарной сумкой бежал Лекарев… Кровь убитых и раненых за те первые два дня уже проходила перед глазами парней. Но увиденное сейчас просто шокировало!..Троим помочь было уже нельзя. Зрелище ужасающее! Искромсанные осколками, распотрошенные окровавленные тела. Оторванная рука в стороне, вырванные взрывом куски, перебитые ноги… А когда увидели содранную осколками мины кожу с тела женщины!.. Это даже для Лекарева — хирурга-профессионала, привыкшего к крови, было тяжелым испытанием. Славка, в перепачканной кровью — от плеч и до… — «камуфляжке», метался среди тех, кому ещё можно было помочь, делал всё возможное, чтоб облегчить нечеловеческие страдания, хотя понимал — многие из них обречены… Рядом с ним — Борис с Вадимом, оторвав, державшуюся лишь на лоскуте кожи, голень женщины, перетягивали окровавленную культю резиновым жгутом…: — Славка, промедол давай!.. — …У кого-то из казаков от увиденного сдали нервы. Не боясь ни выстрела, ни мины, он выбежал на середину площади и, сотрясая над головой кулаками в сторону ОПОНовских позиций, в отчаянии кричал: «Фашисты!!! Бл…! Что же вы делаете, гады?!..». В ответ — тишина. Ни очереди, ни взрыва… Этот вот, в общем-то, почти обычный на войне, случай, которому ошеломленные парни стали свидетелями, и надломил что-то в душах, выбил из их сознания остатки, казалось, привычных понятий о жизни, войне, смерти, сбросил с глаз доселе розовую кисею… И оказалось, что всё не так. Тут у смерти было своё, несколько иное обличье: эти вот кровавые лужи, вывалившиеся наружу внутренности, окостеневшие удивленные глаза, до тошноты ужасные запахи разорванных тел… И вошло ожесточение! …Не пролетело и десяти минут, как подъехали две «скорые». Но и те врачи не были кудесниками — чем они могли помочь уже агонизирующим? Двое раненых скончались по пути в госпиталь. Тела погибших казаки вынесли с площади за угол дома, накрыли покрывалами, стали ждать труповоза «Никифора» с его трактором — городским «черным тюльпаном»… К сидящим на крыльце казакам со штаба вышел взбеленённый Притула. — Сейчас ОПОНовцы звонили, и давай на нас «наезжать»!.. Говорят, они всё видели, что это не они стреляли. Думают, что на нас можно свалить, с-суки… Вобщем, поговорил я с ними!.. Телефонная связь с противником была ещё одной странностью этой «непонятной» войны в Бендерах. Городской Дом связи 19–20 июня от артогня и возникшего пожара пострадал, конечно, очень сильно. Но не всё оборудование АТС было выведено из строя, да и ремонтно-восстановительные работы начались почти сразу же, как только прорвали блокаду. Где-как, а в районе вокзала, пусть и не всегда стабильно, телефоны работали. Там, где кабель не перебит. Так что, узнавай, что за здание напротив тебя занимает противник, его адрес, бери телефонный справочник, ищи номер, звони и разговаривай с «вражиной». Мало ли зачем… На некоторых участках так «полевые командиры» сторон и договаривались между собой о временном перемирии, чтоб, например, вынести своих с «поля боя»… Такой случай был не единичным. Для тех, у кого «на той стороне» ещё была совесть, к кому пришло прозрение, осознание содеянного, телефонная линия стала чуть ли не последней надеждой во спасение их души… …Так что, есть необходимость, или захотелось от души отматерить ОПОНовцев — звони. Что иногда и делали. Да хоть Снегуру или Анточу звони!.. Через «восьмёрку». «Межгород»-то тоже работал! Чем, кстати, случайно обнаружив эту «услугу» через пару дней, вилимские казаки и не преминули воспользоваться. Только, конечно, не в Кишинев звонили — домой, родственникам. Ох, и переполошили их всех!.. Потом уж сами поняли, что они понатворили своими звонками. Это ж каково было женам и матерям слышать голос дорогого им человека, пытающегося как-то приободрить и успокоить их, когда из трубки — рядом с ним! — слышатся ещё и взрывы, пулеметные очереди!.. Три дня подряд, как только выдавалась возможность, звонили парни. А потом на их «базе», в ближайших домах и на вокзале телефоны смолкли — где-то, видимо, кабель перебили. Звонки по «межгороду» прекратились. Вот уж когда переволновались у них дома!.. Но после, хоть раз в неделю, но кто-нибудь из группы, выбираясь по делам в Тирасполь, да обзванивал семьи парней… В штабе же — «Тигине» — связь продолжала работать. Оттуда и прокинули на вокзал и на «базу» группы «Филина» полевой провод. Меж собой и со штабом связь есть — и то хорошо!.. Городской телефон был и большим помощником. Иной раз, полученные от звонивших горожан сообщения, были намного оперативнее и точнее данных, добытых разведкой. « На войне, говорят, быстро ко всему привыкаешь, даже к самому невероятному. Всего за какую-то неделю в Бендерах вилимские казаки настолько привыкли к стрельбе и минометным обстрелам, особенно ночью, что, когда «румыны» устраивали «перекур» — утихали на несколько часов, не могли сомкнуть глаз. Тишина пугала, буквально раздирала их, и сколько ни мучились, ничего не помогало. Если тихо, значит, что-то готовится… И лишь когда возобновлялся обстрел — минометный ли, или начиналась пулеметно-автоматная «перекличка», пусть даже отдаленная — парни, свободные от «вахты», могли спокойно уснуть. Но спали и всё слышали. Это тоже стало привычкой. Такой же, как полночи-ночь не спать — вахта или дозор. Или, как курить «в кулак». Даже походка и та, сами заметили, изменилась. Выходя в дозор к «переднему краю», которого как такового и не существовало, научились ходить осторожно, не так как раньше: с пятки на носок, а на всю ступню — мягко, тише кошки… Покажется странным, но научились и стрелять. Согласно специфики «работы». Стрельбу вели чаще прицельными короткими — 2–3 выстрела — очередями. Только в ситуации «бой в упор» били очередями — лишь успевай менять магазины… Стали понимать и сам бой — вспомните фразу старшины Васкова из фильма «А зори здесь тихие…»: «Главное не кто кого перестреляет, а кто кого передумает». Вскоре привыкли к большой психофизической нагрузке и перестали обращать внимание и на непривычно-изнуряющую жару и духоту — даже в тени никакой прохлады, и на минометные обстрелы днем и ночью — ни в какие большие атаки на этом участке «румыны» более не ходили, видимо, дело шло просто на выматывание нервов, велось, так сказать, психологическое сражение… Да и другие, казалось бы, странности, даже кем-то разумно предусмотренные, как, например: на улице идет бой, а за углом дома в ожидании уже стоят машины «скорой помощи» или реанимобиль московских врачей…, стали делом привычным. Грешны…но на этой войне стали верить во сны и приметы. Найденный как-то толстый буклет с гороскопами на каждый день этого года, замусолили до безобразия. А как же не поверишь в приметы, если?.. Искупаться в Днестре или сфотографироваться перед боем — убьют, как пить дать. Снять с себя охранный пояс или потерять в бою нательный крестик — да Боже упаси!.. …Долго ещё казаки группы вспоминали подобный, почти анекдотичный, случай, произошедший с Вадимом. В то прекрасное, в отличие от прошедшей ночи, тихое утро — по крайней мере, в районе вокзала не стреляли, — когда день только начал распаляться, на «базу» из «ночного» вернулся дозор. Уставший, грязный и злой. «Отработали» без «новостей». Пока парни «добивали» «сухпай» на завтрак, Михайлов, дабы не раскиснуть от бессонной ночи, пошел в душ. Освежиться да грязь с «камуфляжки» смыть. Душевая, с маленькими окнами-бойницами, заложенными стеклоблоками, находилась на первом этаже их «базы». Снял с себя все «железо», одежду. Подумав, заодно снял и крестик, и охранный пояс, чтоб самому хорошенько намылиться, да и пояс решил простирнуть — засалился уж. А на улице стояла такая тишина-а-а… Но только он встал под тугие, бодрящие прохладой, струйки душа, взбивавшие пену от пригоршни шампуня, как… В первый миг Вадим и не понял даже, что произошло. Лишь услышал отдалённый стук «крупняка», а дальше… Всё в одно мгновение: громкий треск, визг, грохот, звон стекла…, лейка душа, что была в вершке над ним, срезанная напрочь, падает на голову, вся душевая заполняется известково-кирпичной пылью и чем-то палёным… Он упал на пол и по грязи, осколкам стеклоблоков, мокрым отвалившимся кускам штукатурки одним махом — «Атака?!.. Скорей наверх!..» — вылетел в «предбанник», схватил в охапку всё снятое с себя, и за секунды взбежал на третий этаж!.. В коридоре, как ни в чем не бывало, стояли казаки. Увидев его, опешили. — Ты откуда, Михалыч? — тихо и ошеломленно спросил Лекарев, вытаращив глаза. — Из душа…, - тяжело дыша, только и ответил Вадим. …Взрыв смеха!!! Это был не гомерический, а истерический смех! До изнеможения. И тут до Вадима дошло в чём дело: стоит голый, мокрый, весь в пене и грязных красно-коричневых подтёках. Ну, ни хрена себе — помылся!.. Самое интересное, что эта очередь из ПКВТ за всё утро была единственной! И опять тишина. — Это тебе Господнее предупреждение было, — говорили потом казаки. — Не смей снимать ни креста, ни пояса!.. Вадим понял. Ведь та очередь прошла в нескольких сантиметрах над его головой… Вообще, несмотря на весь трагизм, юмора парни не растеряли, иначе точно свихнешься. А смешное всегда было рядом. Хотя бы случай, услышанный в первый день от женщины — дежурной по станции. Вот где была ржачка, когда она в «красках», да ещё своим неповторимым одесским говорком, рассказывала, как 20-го вечером к ней в «дежурку» ворвался запыхавшийся «румын»!.. Или вот: когда взвод однажды в срочном порядке бросили на помощь гвардейцам, то, пробегая через какой-то парк, казаки увидели на постаменте памятник Пушкину. Дыр в нем от пуль и осколков было с лихвой. Но всё же Александр Сергеевич стоял. Гордо и величественно. С букетиком цветов у ног и… в надетой на голову каске! Большое спасибо кому-то — символично и с юмором!.. «…Вот уже и вечер. Вот и завершается этот «странный» день. Наконец-то…» Рдевшее солнце, чуть подкрасившее кисейно-белые пёрышки, появившихся к вечеру, редких облаков, бессильно ворочалось где-то над молчавшими ОПОНовскими позициями, не желая уходить за горизонт. Его лучи всё ещё отражались в уцелевших стеклах серо-голубого здания вокзала, в этот час больше походившем на роскошный помещичий дом дворянского имения из тургеневских повестей. Только лишь легкие дуновения теплого ветерка и нарушали тишину этого мягкого вечера, лениво шурша зеленью листвы… Михайлов с Будуновым, присев у крылечка и неспешно перекуривая после ужина, разговаривали. Так, ни о чём. Забросив за перрон «бычки», встали, и только повернулись к двери, как в этот момент где-то за Варницей протяжно и грохотно заколотился воздух… — А это ещё что?.. — Это… Это форсаж, Боря! — вскрикнул ошеломленный Вадим. — Что-о-о?.. — Рацию!.. Притулу скорей!!! Форсаж, Боря, это…,- Михайлов не успел договорить — хрипя, откликнулась радиостанция. — «Миксер», я «Филин»! — прокричал Вадим. — Срочное сообщение штабу обороны. В направлении Варница — русло Днестра слышу удаляющиеся раскаты работы реактивного двигателя на максимальном режиме!.. Да, похоже!.. Нет! Я семь лет в авиации!.. — …Да не «грузись» ты, Боря. Притула и сам пока ничего не знает. А я тебе сейчас могу только одно сказать: это был истребитель. Точно…Да хрен с ним! Потом узнаем, что там случилось… Угроза авиаударов по городу, как это произошло 22 июня, снята ещё не была. Поэтому все «держали ушки на макушке». И не зря. Невидимые для горожан, но прекрасно различимые средствами ПВО, военные самолеты и вертолеты кружили, как ястребы, вокруг города. Ими ставились активные и пассивные помехи, помехи в радиосетях. Причем, для полетов боевых самолетов часто использовались гражданские авиалинии. Чуть ли не каждый день «Радио Приднестровья» и газеты в оперативных выпусках новостей, со ссылкой на информацию из штаба 14-й армии, сообщали о попытках прорыва авиации ВВС Молдовы к Бендерам и Тирасполю. Службы ПВО ежедневно обнаруживали от сорока до восьмидесяти целей на малых и средних высотах. Три дня назад и средь бела дня казаки сами были очевидцами, как в районе Варницы был подбит, задымил и, развернувшись, пошел со снижением вертолет Ми-8, атаковавший позиции приднестровцев. «Восьмерка», не сменившая даже своей «аэрофлотовской» раскраски, с высоты, примерно, ста метров вела огонь из установленных на ней пулеметов… — Боря, а куда у нас Иосиф девался? — спросил Михайлов, когда они поднимались по лестнице. — Что-то я его не вижу… Отослал куда-то? — Да он с Виталькой в «арсенал» ушел. Ленты они там набивают. Осмотрев как-то их «базу», и оставшись довольным её укрепленностью, Притула принял решение перенести сюда весь имеющийся боезапас сотни, устроив, таким образом, в подвале, мощном как убежище, склад. Десятки ящиков с гранатами, патронами, несколько охапок выстрелов к РПГ-7, а «Мух» было!.. — кроме тех, что были в ящиках, из остальных сложили небольшую «поленницу». Принесли туда и диковинки: несколько гранатометов «Оса», переделанных тираспольскими умельцами под выстрел ПГ-7, и гранатометы РПГ-7, изготовленные на одном из «гражданских» заводов Тирасполя — обработка грубая, наспех, но стрелять из этой «шайтан-трубы» — одно удовольствие!.. Долго не знали, что делать с танковым пулемётом ПКТ: ствол и коробка со жгутом электроспуска — как из него стрелять-то? Ни станка, ни крепления!.. «Может приспособите куда?..», — пожав плечами, сказал Притула. А куда?!..Хоть и патронов к нему — немерено. Пару дней к этой железяке вообще никто не подходил, пока на досуге Брагинович ни заинтересовался. Разобрался в устройстве пулемета, привел его в порядок, после обмотал ствол полосой асбестового полотна, найденного в аккумуляторной, приспособил широкий брезентовый ремень и заправил ленту. Когда этот здоровяк предстал пред очи казаков с таким «пугачом», все ахнули — «Рэмбо» да и только!.. — Иосиф, а как ты стрелять-то из него собираешься? Станковый, да ещё и с электроспуском!.. — А тут вот с торца кнопочка есть. Нажимай да стреляй. Только в руках надо крепче держать, — невозмутимо ответил «Брага». …И ведь стрелял! Уже несколько раз. С рук и от пояса!.. Точность стрельбы, конечно, была, приблизительной — «плюс-минус трамвайная остановка». Но это было не особо и важно — он бил по площадям: по кустам, по окнам домов… Шквал огня! Камнерезка и газонокосилка — просеку мог выстричь!.. Как он его в руках удерживал — о том особый разговор. Во-первых, силушки в Иосифе было ого-го!.. Про таких, как он, говорят: «кулак с голову пионера»… А во-вторых: приспособился — упрёт затыльник пулемета в стену или дерево, да короткими очередями… …Казаки станицы «Вилимской» были в своё время несколько удивлены, когда с просьбой восстановить в казачестве обратился кряжистый парень с покатым говором и… несколько нерусской фамилией и именем. Это и был Иосиф Брагинович. Рассказал о себе: отец — белорус, мать — казачка с Дона. Там в донской станице и провёл он всё своё детство, впитав через многочисленную родню и станичников не только уклад жизни и традиции, но и сам вольный дух казачества. — …А ты чего это пост оставил? — увидев спускающегося по лестнице «Махно», «наехал» было на него Вадим. — Меня там «Шлях» сейчас подменил. Я это… Смолин сейчас звонил. «Непонятка» у них — какую-то группу заметили. Нас предупредил, чтоб за путями смотрели… А сами сейчас к виадуку выходят, тоже посмотрят, что там… Вроде бы обычное дело, но почему-то это сообщение Вадима встревожило. И хоть в их районе по-прежнему тихо, но где-то с южной окраины города опять стало доноситься уханье взрывов. Видимо, гаубицы бьют… — Боря, свяжись с вокзалом и штабом, узнай, что там… Кто у нас сейчас в «секрете» на автобазе, им тоже сообщи, чтоб смотрели в оба. Гриня! Слетай-ка, хлопец, к соседям-ополченцам, «на всякий пожарный» и их заодно предупреди… Проходя по коридору, Михайлов глянул в открытую дверь «кают-компании». «Травля» там шла полным ходом. Расслабились… — Эко вас разобрало…, - Вадим обвёл всех взглядом. — Ну-ка, хорош «базарить». Всем по местам стоять! Северное направление — готовность номер «раз»!.. Уловив нотки беспокойства в голосе «походного», казаки разом встали и спешно разошлись по своим «кубрикам»-НП. Сам же он пошел в комнату архива, чтоб подменить «Шляха», и так натерпевшегося сегодня… Сумерки сгущались медленно. Вначале связали на востоке небо с горизонтом, заштриховав его серыми тенями, потом под грязно-синим маревом, наползающем на небосвод, исчез темневшийся вдали Гербовецкий лес. «Ещё полчаса и темень будет — хоть глаз выколи!.. — думал Вадим, привалившись плечом к стене и разглядывая стоявший на путях пожарный поезд, изрешеченный сотнями пуль. — Юг, одним словом. А что мы сами железнодорожные фонари порасстреляли — жаль, но другого выбора не было — их синий свет очень уж нас слепил…». Доносившийся грохот взрывов стал более плотным. «Да-а, где-нибудь на шелкокомбинате несладко сейчас приходится гвардейцам…». — Я узнал у Притулы — никого из наших на путях сейчас не должно быть, — ввалившись в комнатушку архива с охапкой «Мух», сказал Будунов. — Соседей тоже… Не успел он договорить, как где-то справа — совсем рядом! — дружно «заговорили» автоматы.«…Это автобаза! «Румыны» там!..»- поняли оба. Те парни, что сегодня там, в «секрете», никак не могли бы обознаться! Огонь тут же многократно усилился. «Должно быть, и гвардейцы засекли этих гостей непрошенных… Ох, сейчас им…, да с двух сторон!..». Михайлов мельком обернулся к приоткрытой двери и со всей силы, что аж у самого в ушах зазвенело, свистнул — «приготовиться!». Зная по опыту, что обнаруженные, «румыны» вряд ли приняли бой, и, попав в «клещи», наверняка уже ломанулись в их сторону — вот-вот будут здесь, Вадим вслед за Будуновым, уже прижавшим трубу гранатомета к щеке, быстро взвёл «Муху» и нацелил ствол в окно… « «Бендеры. |
||
|