"Никогда не разговаривай с чужими" - читать интересную книгу автора (Ренделл Рут)

8

Джону Криви было лет шестнадцать, когда он впервые заметил, что его сестра — дурнушка. Кажется, ей было одиннадцать. Он делал домашнее задание по истории, писал эссе о войнах испанских королей — странно, что он помнит такие подробности, — когда она вошла в комнату сказать что-то о торте. О праздничном торте, который был куплен на ее день рождения. Точно, он вспомнил, ей именно в этот день исполнилось одиннадцать. Она вошла и сказала, что чай готов, и в столовой накрыт стол, и на столе ее торт с одиннадцатью свечками. Он оглянулся и как будто в первый раз разглядел ее лицо. Наверное, это случилось, потому что она появилась внезапно, он не слышал, как она вошла. Выпуклый лоб, который, казалось, нависал над бровями. Круглые, как яблоки, щеки. Вздернутый нос и серпообразный рот. Да она просто уродина, а он никогда не замечал этого.

Он любил Черри, и она тоже любила его. В их семье вообще все любили друг друга. У них была дружная, счастливая компания. И внешний вид, наверное, как-то не очень их беспокоил. Что касалось его самого, ему было все равно, уродлива его сестра или красива, но он с тревогой подумал, что будет с ней потом. Кто-нибудь захочет ее? Кто-нибудь когда-нибудь женится на ней? Когда сестра повзрослела, он заметил, что у нее хорошая фигура, высокая грудь, прекрасной формы ноги и чудесные волосы. Цвета спелого каштана, густые и блестящие. Но это, даже в его глазах, не могло искупить явные признаки болезни. Как-то он увидел репродукцию картины Веласкеса, на которой лицо придворного карлика было точно как лицо сестренки. Он не понимал, почему она так выглядит. Сам он не урод, это уж точно. Не красавец, но довольно привлекателен, и отец такой же. А что касается матери, так она просто хорошенькая. Но позже, просматривая альбом со старыми фотографиями, он наткнулся на семейный снимок дедушки, бабушки и тетки отца. Все стало ясно. Да, гены работали. Он стал особо заботлив с ней, как будто с инвалидом, и с ужасом думал о том времени, когда симптомы ужасной болезни заметят все. Сестра не отличалась особым умом и вряд ли могла стать учительницей или секретаршей. Окончив школу, девушка начала работать в маленькой строительной фирме, офис которой размещался в деревянном бараке на западном берегу недалеко от Ростокского моста. В ее обязанности входила рассылка клиентам выписанных счетов. Ей исполнилось шестнадцать, и ее окружала толпа подружек, по мнению Джона, весьма симпатичных девушек. Ему было горько видеть сестру в их компании и понимать, что Черри не замечает разницы. Мейтленд, хозяин строительной фирмы, имел в городе репутацию волокиты, несмотря на то что был женат и имел детей и внуков, но это никогда не вызывало у Джона опасений. Человек, подобный Мейтленду, вряд ли взглянет на Черри дважды.

А потом однажды она встретила Марка Симмса. Марк был красивый и высокий, с прекрасной стройной фигурой и широкими плечами. У него были темные глаза и ослепительно белые зубы. Он был далеко не глуп и к тому же имел отличную работу. Джон не верил своим ушам, когда она однажды объявила, что они с Марком обручились. Джон подумал, что по своей наивности Черри что-то перепутала, ошиблась, неправильно истолковала какое-нибудь его высказывание о браке. Но когда он встретил Марка, он понял, что так оно и есть. Все именно так, как сказала Черри. И что удивительно, это не было жестом сочувствия или, наоборот, равнодушия, скажем, к внешности. Нет, было ясно видно, что он влюблен. Достаточно хотя бы один раз увидеть, как он смотрел на нее, чтобы понять…

Все произошло в этой самой комнате дома на Женева-роуд. Именно в ней Черри познакомила его с Марком. Семнадцать лет назад, точнее, почти восемнадцать. И вот теперь он снова здесь, все такой же стройный и красивый, с такими же великолепными зубами и слегка поседевшей, но по-прежнему густой шевелюрой. Несостоявшаяся женитьба почти, а может быть, полностью забыта. Хотя Джон не был уверен, что Марк сумел забыть его сестру. Он, конечно, смог найти другую женщину и даже женился на ней, но все равно, в его сердце была только Черри.

Марк и Колин Гудман смотрели по телевизору мультики. Они все вместе были в пабе, оттуда переместились в итальянский ресторан, а сейчас здесь все трое сидели в его гостиной, попивая «Карлсберг», с включенным на полную мощность электрокамином. Марк курил трубку.

Они не встречались целую вечность, точнее, лет десять, но, столкнувшись сегодня вечером в пабе, не почувствовали никакой неловкости. Все было также, как в те дни, когда Марк ухаживал за Черри и собирался стать Джону зятем.

«Я обиделся на него за ту женщину и что он женился на ней. Что было, то было. Я ждал, что он останется верен Черри всю жизнь. Боже, какой я дурак! Женитьба ровным счетом ничего не изменила. И лучше бы мне оставить все обиды и негодование при себе. Бедный Марк!»

Джон включал телевизор в основном на спортивные программы или новости. Мультфильмы он не любил. В ожидании, когда гости досмотрят их, он принес еще пива, вычистил пепельницу, достал пакетики с сырными чипсами и арахисом. В ресторане они без остановки болтали о каких-то пустяках, но ни один не решился затронуть вопросы, действительно их интересовавшие. И сейчас Джон задумался, правильно ли он поступил, попросив Колина присоединиться к ним, чтобы избежать беседы тет-а-тет и чувствовать себя по возможности уверенней. Ему казалось, что в воздухе витает дух исповеди, тоска по откровенности. Он понимал, что никогда не решится, но ему страстно хотелось поговорить с Марком о Дженифер, когда тот вспоминал Черри. У них есть что сказать друг другу, но вряд ли они начнут прямой разговор, пока здесь Колин.

Мультфильмы закончились, а смотреть шоу, которое последовало за ними, никто не захотел. Джон выключил телевизор. «Моя тайная война» Кима Филби лежала на низеньком столике. Он стоял между телевизором и диваном, на котором устроились Колин и Марк. Стол, как почти вся мебель в доме, был куплен еще матерью. Это был массивный дубовый стол с обитой оливковой кожей столешницей. Мать всегда полировала его до блеска. Джон перехватил взгляд Марка и неожиданно для себя заметил, каким грязным, захватанным руками он теперь стал. На крестовине, что соединяла ножки стола в нескольких дюймах от пола, как гриб-поганка, присохла грязь.

«Обычно мужчины не замечают такого, — подумал Джон. — Вот женщины другое дело».

Но Марк смотрел вовсе не на грязь. Его заинтересовала книга, он протянул руку и взял ее. Джон вспомнил, как Марк любил читать, хотя Черри почти никогда не открывала книгу.

Филби не увлек Джона. Он начинал читать, но оставил это занятие на середине книги. Романтик-мужчина — ладно, сентиментальный, почему бы так не сказать? — это не в его вкусе. Описываемые события тоже не были ему интересны, хватало и своих собственных. Марк медленно листал страницы, а другой рукой рассеянно таскал арахис.

— Ты все еще бьешься над тем кодом? — спросил Колин. Джон кивнул. — У Джона есть приятель, который присылает ему зашифрованные письма, только он не может прочитать их, — объяснил Колин, но, видимо, Марка это совсем не заинтересовало. Джон ни с кем бы не стал обсуждать свою догадку, но, похоже, Марка не интересовали дела других людей, впрочем, как и они сами. Его любимым словом было слово «Я». Отец Джона как-то сказал, что Марк сам себе лучший друг. Тогда Джону слова отца показались не совсем справедливыми, но сейчас он в этом не был так уверен.

— Книгу издали в 1969 году. В том году я встретил Черри. Я всегда вспоминаю этот год, как год встречи с моей Черри.

— Неужели это было так давно? — Колин выглядел растерянно, голос прозвучал хрипло.

— Мы были обручены с ней почти два года, — ответил Марк. Джон перехватил его взгляд, и ему показалось, что в них застыла печаль, нет, более того, — горе. Джон был уверен, что Марку хотелось открыть душу и он продолжил бы говорить о Черри, если бы не было Колина. Джон почувствовал себя неловко. И он еще посмел обвинить Марка в эгоизме? Но Марк промолчал и положил книгу на стол.

— Это очень хороший роман, я читал о нем, я имею в виду Филби, — продолжил Марк. — О нем очень здорово написал Тед Олбери. — «Когда он говорил о Черри, — подумал Джон, — его голос звучал совсем иначе, чем сейчас». — Я не помню названия его книги, но, думаю, тебе скажут в библиотеке.

Джон сказал, что спросит обязательно, но про себя добавил: «Если вспомню». Колин посмотрел на часы. Было уже за одиннадцать, и последний автобус давно ушел. Марк предложил подвезти Колина, и тот согласился.

Дождь, который только слегка накрапывал, когда они пришли, сейчас разошелся не на шутку. Джон предложил зонт дойти до машины, но они отказались. Марк попрощался с ним за руку, но это получилось почти официально. За весь вечер он ни разу не упомянул имени Дженифер. Это заставило Джона подумать, что Колин, возможно, успел рассказать Марку кое-что в ресторане еще до поездки на Женева-роуд. Джон представил, как они сейчас едут в машине и Марк пытается узнать, что же действительно произошло у него с женой. Колин, конечно же, расскажет, что она сбежала с парнем, с которым раньше была помолвлена. Колин может еще добавить, что с браком покончено, но Джон отказывался думать так. Он предпочитал говорить себе, что они расстались только на время. Джон поежился, представив, как эти двое — несмотря на то что он любил их, что они были его друзья — болтают о его разорванном браке и, возможно, сравнивают с собственным опытом Марка.

Он написал ответ Дженифер и отправил письмо по дороге в ресторан. Ну, не совсем по дороге, так как он сделал крюк, чтобы заглянуть на кошачью лужайку. Там он отклеил пластиковый конверт и, скопировав слова в свой блокнот, попытался снова приклеить его в щели колонны. Но, возможно, из-за сырости пленка плохо приклеивалась к металлу. Собравшись уходить, он увидел пожилую женщину, которая переходила дорогу. В одной руке у нее была бутылка молока, а в другой — сумка на колесиках. Она, скорее всего, направлялась кормить котов. Вряд ли она заметила, что именно он делал под эстакадой, но на всякий случай он с независимым видом повернул к церкви, за которой на набережной — он точно знал это — был почтовый ящик.

Джон опустил письмо и подумал, что раньше понедельника его из почтового ящика не вынут. Но в любом случае она должна получить письмо к среде. Она просила не звонить ей, но ничего не говорила о письмах. Возможно, Питер уходил из дома раньше, чем доставляли почту? Хотя зачем безработному человеку это надо?

Он начал письмо словами: «Самая любимая Дженифер». Конечно же, он встретится с ней, продолжал Джон. Он страстно желает встретиться с ней в Хартлендских Садах в три часа дня в следующую субботу. Он надеется, что солнце будет сиять для них, написал он, но зачеркнул и начал все сначала…

Вытряхнув пепел, он поставил пепельницу и стаканы в мойку, вернулся в гостиную, сел у камина и снова взял книгу Филби. Филби был шпионом, и это были мемуары шпиона. Почему бы шифровальщику не использовать первое предложение этой книги для кода? Это вполне возможно, как, впрочем, любое другое. Джон достал блокнот и принялся сравнивать зашифрованное послание с первой строчкой «Моей тайной войны». Снова неудача! Ну и пусть! Почему это должно волновать его? И неожиданно он осознал, что, как только он получил письмо от Дженифер, тайны кошачьей лужайки стали меньше занимать его, меньше, чем он ожидал, защищать рассудок от расстройства. Он еще какое-то время разглядывал шифровку и размышлял, но постепенно эти размышления уступили место воспоминаниям о времени, когда они были вместе. Наиболее яркими были воспоминания об их второй встрече, когда он рассказал ей о Черри, а она ему о Питере Моране.

— Я думаю, моя семья была самая обыкновенная, — сказал он ей тогда. — Особо никто ничем не интересовался и ничем не выделялся. Отец работал на почте. Не помню, чтобы мама когда-нибудь где-то работала. По-моему, ей это даже в голову не приходило. Но были очень счастливой семьей, мы не ссорились, никому не завидовали. Мы с сестрой были, в общем, послушными детьми, но и родители не слишком давили на нас, позволяя развлекаться самим. И мы всегда заботились друг о друге, старались предупредить каждое желание. Нам нравилось видеть всех счастливыми. Мы постоянно смеялись, это не звучит глупо? Я имею в виду, что у нас были семейные шутки, смешные словечки, мы рассказывали обо всех смешных случаях на работе. Это происходило каждый вечер, когда семья собиралась за столом. Мама не всегда нам верила и обычно говорила: «Спорим, ты этого не делал? Ты все придумал для красного словца!»

Дженифер смотрела на него изучающе. Ее лицо было добрым, но загадочным одновременно.

— Это так не похоже на вас. По крайней мере, на то, что я о вас уже знаю.

— Тогда я был другим. Я очень изменился. Такая смерть никого не оставила прежним. Мир раскололся.

— Ваша сестра собиралась замуж?

— Да, через два месяца. Ее жених проводил у нас много времени, хотя в нашей семье не было принято приводить в дом друзей. Но Черри и я сломали этот обычай. Для Черри казалось естественным привести Марка в дом пообедать с нами и даже оставить его иногда на ночь. — Заметив ее вопросительно-изумленный взгляд, Джон почувствовал, что краснеет. — Нет, ты не так поняла. У нас было только три спальни, и мама стелила ему внизу на кушетке.

— А что случилось?

— Однажды она просто не вернулась с работы домой. Была зима, и темнело рано. Марк звонил ей на работу, это у Бекгейта, но ему ответили, что Черри уже ушла. А они собирались куда-то пойти и договаривались, что он ее встретит. Ее тело нашли на ступеньках той лестницы, что ведет на набережную, ниже Ростокского моста. Ее задушили. И того, кто это сделал, так и не нашли. Никаких следов не было, ничего.

— Это так изменило вас? — спросила девушка. — И всю семью?

— Да, это было, как… — Он на секунду задумался. — …Как удар молнии. Нас будто прокляли. В следующем году с отцом случился удар, когда ему сказали в полиции, что больше не будут заниматься делом Черри, что закрывают его. Да, это должно было когда-то случиться. Наверное, должно. В результате инсульт. Отец был прикован к постели годы. Мама ухаживала за ним. Может, это похоже на мелодраму, но с того момента мама перестала улыбаться. Я больше никогда не слышал ее смеха. Мы держались вместе, ища поддержки, все трое. Ты понимаешь? Но утешить друг друга нам было нечем.

— Значит, вы оставались с ними? Я имею в виду, вы жили дома?

Конечно же, дома, а разве могло быть иначе, подумал Джон, но просто кивнул головой. Дженифер казалась изумленной, как если бы он принес жертву. Он рассказал ей о смерти отца, о матери, но ни слова не проронил о своем одиночестве. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в них светилась решительность. У нее было слегка расширяющееся к вискам лицо с полными щечками, бледной кожей с редкими веснушками. В уголках ее прелестного рта очаровательно смотрелись глубокие ямочки. Лицо выглядело как-то удивительно мягко. И во всем ее облике было что-то неповторимое. Ее голос, ее пристальный взгляд, ее прикосновения. О! Бесспорно, ее прикосновения, хотя в их первые встречи он мог только догадываться об их сладости, нежности.

Ему доставляло удовольствие рассматривать книги с репродукциями картин знаменитых художников, сравнивать лица знакомых ему людей с портретами из книг, искать сходство. Если Черри была похожа на карлика Веласкеса, Марк Симмс выглядел как поэт и ученый Паравичино на картине Эль Греко, то Дженифер — ну, Дженифер была как Юнона Рембрандта.

— Вы интересно рассказываете о своей семье, — сказала она. — Мне бы хотелось узнать о них больше. А если бы вы познакомились со мной тогда, пригласили бы на обед?

Это было так неожиданно, что Джон покраснел от смущения. Заикаясь, он сказал:

— Ты же была так молода, почти ребенок.

— Не-ет, если бы я была как сейчас, пригласили?

— Тогда да. Конечно же.

Она отвела взгляд.

— Знаете, моя семья совершенно не похожа на вашу. Правда, мой отец тоже долго болел. Он то ложился в больницу, то выписывался из нее. Он заставлял нас страдать. Это звучит ужасно, но это правда. Он просто измучил нас. Правда, мама научилась скрывать ото всех свои чувства. Я ничего не хочу говорить о ней плохого, но ее интересы не заходили дальше погоды, магазинов и сплетен соседей. Она не говорила больше ни о чем. Вы понимаете, о чем я?

— Думаю, да, — кивнул Джон.

Насупившись, Дженифер опустила глаза.

— Я расскажу вам, что со мной случилось, — сказала она. Голос прозвучал незнакомо, он никогда не слышал его таким, ни раньше, ни потом. — И о мужчине, за которого я собиралась выйти замуж. Это самое ужасное в моей жизни. Можно я расскажу вам?

«Обижаешь!» — хотелось крикнуть ему, вместо чего кивнул головой, и девушка, прямо глядя ему в глаза, начала…

Вскоре после этого он привез ее сюда, и дом, до этого заполненный только призраками — Черри за руку с Марком, мать, разучившаяся улыбаться, — перестал быть самым пустым местом на свете. А вот сейчас и духи ушли, и пустота вернулась.

Джон ногой выключил электрокамин и, дотянувшись рукой под стол, стер ладонью пушистую пыль.