"Блестящая партия" - читать интересную книгу автора (Хенли Вирджиния)

Глава 3


Джон Расселл принес своего промокшего насквозь сына в дом, который он снял на лето в Дорсете.

— Простите меня, папа, — сказал Джонни с раскаянием.

— Ничего страшного. А вот у вашей мамы будет приступ. Вы же знаете, она нездорова.

Он вспомнил резкие слова, которые сказал своей жене, когда она стала возражать против того, чтобы мальчики пошли в поля: «Элизабет, ради Бога, пусть мальчики будут мальчиками. Они целый год сидят в школе. У них летние каникулы. Ты слишком боишься, что с ними что-нибудь случится».

Джон вошел в дом, надеясь, что сумеет отнести младшего сына наверх прежде, чем Элизабет увидит его.

— Джонни промок?! — воскликнула жена. — У него будет воспаление легких! Говорила я тебе, что ему не следует выходить на улицу.

— Ничего с ним не случится, — успокоил ее Джон. — Пожалуйста, не волнуйся.

— Ты никогда меня не слушаешь. У меня были мрачные предчувствия, и я знала, что с Джонни случится что-то ужасное.

— Да-да, я все знаю о твоих мрачных мыслях, Элизабет. Я отнесу его наверх и переодену в сухую одежду.

Жена Джона Расселла страдала от острой меланхолии, которая усилилась после рождения третьего ребенка. Почти девять лет она пребывала в глубокой депрессии и в подавленном состоянии. Муж делал все, чтобы развеять ее уныние и тревогу, но ничто не могло изгнать из ее головы мрачные мысли.

Джон отнес сына в спальню. Служанка поднялась наверх помочь ему. Он отмахнулся от нее, закрыл дверь и снял с мальчика мокрую одежду. Вынул из шкафа сухое и протянул сыну, чтобы тот сам оделся.

— Никакого воспаления легких у вас не будет, Джон. Мама просто ничего не может поделать со своими страхами.

— Мне бы хотелось, чтобы она была счастлива, — задумчиво сказал Джонни.

— Да, но ее страхи не должны мешать вам быть счастливым.

Джонни, который застегивал рубашку, поднял глаза.

— Когда я ловил рыбу в речке, я был счастлив, — прошептал он.

Джон рассмеялся:

— Я рад. Но больше не лезь в воду, если меня нет поблизости.

Двое старших мальчиков распахнули дверь и вошли в комнату. Они уже переоделись в сухое. Френсис сказал:

— Мы шли через черный ход и тихо поднялись по лестнице, чтобы она нас не увидела и, не огорчилась.

Гнев охватил Джона при мысли о том, что его сыновьям приходится пробираться в дом крадучись, и он не сразу совладал с собой. «Лучше бы я оставил ее дома в Девоне».

Мальчики посещали престижную Вестминстер-скул, и когда настали летние каникулы, Джон привез Элизабет в Лондон, чтобы она побыла вместе с детьми, а также чтобы показалась врачу. Они приехали в его фамильный дом на Расселл-сквер, но городской шум подействовал на Элизабет возбуждающе, а уличное движение пугало ее. По совету врача Джон снял дом на окраине Лондона, больше похожей на сельскую местность, в надежде, что такая идиллическая обстановка подействует на ее нервы успокоительно.

Врач сказал ему в разговоре наедине, что его жена выглядит склонной к чахотке, что ей пойдут на пользу свежий воздух и прогулки на лоне природы. Хотя насчет чахотки Джон сильно сомневался, он понимал, что, если его жена будет проводить все время, тоскуя на кушетке в затененной комнате, это только усилит ее недомогание. Несколько лет назад Элизабет отказалась от верховой езды, а теперь отказывалась даже выходить из дома. «Ей нравится быть больной, погруженной в мрачную тоску. Лучше бы я оставил ее в Девоне».

— В субботу будут соревнования по крикету. Хотите пойти?

— Да, пожалуйста, папа!

В Вестминстер-скул Уильям был членом команды юниоров.

— Только мы вчетвером? — с надеждой спросил Френсис.

— Да, только мы, мужчины. Маму спорт не интересует.


* * *


Шарлотте понравился букет из лютиков и маргариток, который нарвала для нее Мэри.

— Спасибо за цветы, детка. Они очень красивые. Я вижу, что вы замечательно провели время.

— Откуда ты знаешь? — спросила Мэри, широко раскрыв глаза.

— Самая большая радость для детей — это когда им удается вымокнуть и перепачкаться. — Она посмотрела на Джорджину: — Даже для больших детей. Поскольку вы обе перепачкались и вымокли, вы обе провели время замечательно!

— Мы видели плохого дядю, — сообщила Мэри. — Плохого старикашку, который велел нам идти домой, а Джорджи велела ему идти к черту.

— Неужели? — Шарлотта с довольным видом скривила губы. — А что случилось с роковым шармом леди Джорджины, перед которым мужчины не могут устоять?

— Этот мужчина оказался совершенно неподвластным моему шарму, — сказала Джорджина. — Он меня назвал малышкой! Мне хотелось пнуть его изо всей силы.

Шарлотта рассмеялась.

— И что же тебя остановило?

— Я испугалась, — грустно ответила Джорджина. «Этот человек был явно опасен! Этот мрачный властный грубиян вполне мог меня ударить».

Вскоре после полудня Джорджина пошла туда, где ее зять поставил постоянные крикетные воротца, чтобы можно было тренироваться.

На ней было платье из синего батиста, а темные локоны она зачесала назад и повязала лентой. Она дружески улыбнулась зятю, который послал мяч своему другу Джорджу Финчу.

— Чарлз, ты не увлекаешься крикетом, ты им просто одержим, — пошутила Джорджина.

— Меа culpa,[3] — усмехнулся он. — У нас с Уинчилси будет матч в субботу. — Поскольку Леннокс был членом парламента от Суссекса, он играл за суссекскую команду.

Граф пропустил мяч, потому что его внимание было сосредоточено на Джорджине. Юный Чарлз Леннокс побежал за мячом и отдал его отцу.

Уинчилси спросил:

— Не хотите ли поехать посмотреть матч?

— Мне бы хотелось этого больше всего на свете, Джордж.

— Ну и чудно. А как насчет урока, который я вам обещал? Идите сюда, и я покажу вам, как держать биту.

Джорджина прекрасно знала, как держать крикетную биту, но ей не хотелось портить удовольствие графу. Она подмигнула Ленноксу, который стоял на холме, и подошла к Уинчилси.

Он подал биту Джорджине и обнял ее.

— Понимаете, тут есть некоторая хитрость. Самое главное — все время смотреть на мяч.

— Я чувствую себя польщенной, Джордж, что вы захотели поделиться со мной своими секретами.

Она пустила в ход лесть, чтобы очаровать его.

Леннокс смотрел на то, что происходит между его другом и юной свояченицей, и думал, что, возможно, вчера ошибся. Возможно, Джорджина уже созрела и этот плод можно сорвать.


* * *

Элизабет Расселл ушла к себе, как всегда, рано, и Джон обедал с мальчиками. После обеда двое старших спокойно играли в шахматы. Джон почитал перед сном младшему, а потом у себя в спальне занялся документами, касающимися нужд его избирателей.

Дед внушил ему, что богатство и привилегии — это огромная ответственность, ведь многим повезло в этой жизни меньше. Джон с удовольствием представлял в парламенте жителей Тавистока и без устали работал в палате общин, чтобы улучшить жизнь своих избирателей — рабочих. Если правительство отклонит его предложения, он заплатит за нововведения из своего кармана.

Это всегда было яблоком раздора между ним и Элизабет. Она была твердой противницей того, чтобы их состояние безрассудно растрачивалось, как она это называла, на низшие классы. В результате Джон научился советоваться только с самим собой и никогда не говорить с женой о политике.

Закончив работу, он лег спать. Вскоре ему приснился его навязчивый сон.

Верхом на своем гунтере он ехал по залитому солнцем лугу, поросшему дикими цветами. Их крепкий запах в сочетании с ликующим ощущением свободы действовал на него опьяняюще.

Рядом с ним ехала девушка — жизнерадостное, жизнелюбивое, живущее полной жизнью создание. Она страстно любила природу, детей, животных, и ему никогда не приедался ее смех. Они гнали лошадей к какому-то холму, и Джон знал, что позволит ей выиграть соревнование ради того, чтобы испытать наслаждение при виде ее радости от победы.

Они вымокли под внезапно обрушившимся летним ливнем, но юная леди даже не замедлила скачку. Она подъехала к холму, соскользнула с седла и поднялась на большой валун.

Джон спешился у подножия валуна и протянул к ней руки:

— Прыгай! Я поймаю тебя.

Прекрасней ее серебристого смеха он ничего не слышал в жизни. Не колеблясь, с полной самоотдачей, она бросилась в его объятия. Он поймал ее, а потом покатился вместе с ней по земле и, наконец, прижал ее телом к сырой траве.

Он завладел ее губами — у них оказался вкус восхитительного смеха и предвкушения чувственных радостей. Он знал, что она хочет его ласк, так же как он хочет ее ласкать, и это действовало на него опьяняюще. Ее пылкость вызвала у него непреодолимое желание овладеть ее телом и душой и заставить ее подчиниться ему целиком и полностью.

Она могла уничтожить его боль, гнев и все темные мысли. Он мог раствориться в манящих, сладостных глубинах ее тела, а она позволила бы ему осуществить любую свою фантазию.

От нее исходил соблазн, и Джон наслаждался этим ощущением, потому что оно усиливало желание и доставляло блаженное, почти невыносимое наслаждение, которое помогало ему убежать от реальности так, как ничто другое не помогало.

Мощное безумие, которое разбудили в ней его ласки, увело его в те места, где царит одно великолепное, темное ощущение. Страсть доставляла ему необыкновенное удовольствие, за которым следовали покой и глубокое удовлетворение.

Джон проснулся с привычным ощущением острой утраты. Он знал, что ему опять приснился его навязчивый сон, потому что подробности были очень живыми. Единственное, чего он никогда не мог запомнить, — это лицо его жизнерадостной спутницы. И хотя он не часто позволял себе роскошь самоанализа, он понял, что никогда не помнил, как она выглядит, потому что она была существом мифическим. Его сон был проявлением подавленной тоски по смеху, по радости, по свободе, которых так не хватало в его жизни.


* * *


Вечером в пятницу в Мэрилибон-Мэноре за обедом присутствовал гость — Томас Лорд. Субботний матч должен был проходить на крикетном поле Лорда, организацию которого Леннокс и Уинчилси поддержали финансово. И снова мужчины говорили исключительно о крикете.

Когда подали десерт, терпение Шарлотты лопнуло:

— Мы с леди Джорджиной будем есть наш десерт в гостиной, — сказала она лакею. — Право же, джентльмены, мне кажется, что разговор в детской был бы более занимателен.

Джентльмены встали и искренне извинились, а сестры вышли из столовой. Джорджина уселась на тахте, подобрала под себя ноги и взяла со столика подборку газетных вырезок. Она бегло просмотрела статьи о Чарлзе Леиноксе, графе Марче. Его приветствовали как известного игрока в крикет — и как хорошего вратаря, и как правого нападающего. Она пролистала страницы и нашла нечто гораздо более интересное для себя.

— О, здесь статья из «Тайме» о великолепном бале в «Пантеоне». Пишут, что это был необычайно пышный прием: «Более двух тысяч гостей танцевали всю ночь напролет и пили. Герцогиня Гордон и ее дочь, графиня Леннокс, объявили, что все гости должны быть одеты в белое с золотом. Бал открыла Джейн, герцогиня Гордон, под руку с премьер-министром Питтом под звуки громких аплодисментов».

— Это было жуткое столпотворение, к тому же невероятно дорогостоящее.

— Скоро я тоже смогу присутствовать на таких балах. Больше меня не будут исключать из модных кругов. Я также смогу участвовать в развлечениях, которые устраивают самые известные хозяйки великосветских салонов. — Джорджина наморщила носик. — К несчастью, меня выставят на ярмарку невест, а это уже совсем не лучшее.

— Когда я стала выезжать, матушка нацелилась на своего дорогого друга и союзника, Уильяма Питта; хочешь верь, хочешь нет. Она настолько преисполнилась решимости устроить нашу помолвку, что начала брать меня с собой, когда посещала премьер-министра в его доме в Уимблдоне. Хотя Уильям любезно уделял мне внимание, внимание это так и не приняло амурного характера, и мне кажется, что до матушки в конце, концов дошло, что премьер-министр — закоренелый холостяк.

— Ах, это замечательно. Я так рада, что ты не позволила ей выбрать для тебя мужа. Я тоже хочу сама решить, за кого выйти замуж.

— Не обманись, Джорджина, — сухо сказала Шарлотта.

— Я хочу… — голос Джорджины замер.

— Что ты хочешь, дорогая?

— Я хочу, чтобы отец с мамой снова жили вместе. Как ты думаешь, они когда-нибудь любили друг друга?

— Не знаю. В свое время между ними существовало сильное физическое притяжение. Их явно связывала похоть — насчет любви я ничего не знаю.

— Она была, без сомнения, хорошей женой и матерью. Хотя Максвеллы были гораздо ниже Гордонов в смысле благородства происхождения, из нее получилась великолепная герцогиня. Она много помогала арендаторам Гордонов и в результате увеличила состояние отца. Она основала местную ткацкую промышленность и ввела в светском обществе моду на ткани из шотландки, что в свою очередь пошло на пользу мануфактурам Горной Шотландии. Она научила сельских жителей выращивать лен и носить льняные ткани. Она побудила отца строить мельницы, потом убедила и других аристократов начать строить мельницы в своих владениях.

— Да, прядение и крашение шерсти и выделка тканей из этой пряжи явно помогли побороть бедность, которая была бичом всей Шотландии, — согласилась Шарлотта. — Матушка даже выступала за обучение детей выращиванию зерновых, чтобы они были в состоянии хозяйствовать на фермах своих отцов.

— Она занялась политикой, когда поняла, что от бедности можно избавиться лишь разрабатывая долгосрочные программы. Она также была постоянным покровителем искусства в Шотландии, а потом и в Англии. Матушка не имеет себе равных как хозяйка дома. Никакой мужчина не мог бы пожелать более совершенной спутницы жизни.

— Это верно!

— Я знаю, что жаловалась на нее из-за ее бесстыдной погони за титулованными мужьями для своих дочерей, но я необычайно горжусь ее достижениями. Матушка — это сила, которую нужно уважать.

— Ты очень похожа на нее, Джорджина.

— Ну что же, она воспитала нас всех по своему подобию, чтобы мы были откровенными сенсуалистками и наслаждались жизнью сполна.

— Вместе с ее живостью ты унаследовала ее красоту. Конечно, ты более изящна и утонченна и, к счастью, гораздо более образованна. В матушке есть некоторая грубость, которую ты, слава Богу, не унаследовала! Уверяю тебя — самый маленький поросенок в помете оказался ослепительным бриллиантом.

— Твои похвалы слишком щедры, Шарлотта. У меня есть масса недостатков, которые мне не всегда удается скрыть.

Рано в субботу они приехали на крикетное поле Лорда, и, к своему великому изумлению, Джорджина увидела, как окружают и угоняют с поля стадо овец. Им позволили пастись здесь, чтобы они щипали траву, не давая ей вырасти.

— Вы, джентльмены, лучше ведите себя хорошо сегодня во время матча, иначе скажут, что у овец больше прав на эту траву, чем у вас.

— Поклонники крикета равнодушны к оскорблениям, — заверила ее Шарлотта. — Давай пройдемся, пока матч не начался. Это даст нам возможность показать наши элегантные шляпы и сделать пренебрежительные замечания насчет туалетов других дам.

Джорджина с головы до ног была одета в белое. На ней была модная широкополая шляпа, а в руках она держала зонтик с оборкой, чтобы защититься от солнца.

Сестры пошли сквозь толпу, обмениваясь приветствиями с друзьями и знакомыми, собравшимися посмотреть на соревнование в новом виде спорта, который становился все более популярным в высших кругах общества.

— Леди Стаффорд думает, что выглядит совершенно очаровательно в этом желчном оттенке зеленого, тогда как на самом деле этот оттенок совершенно отвратителен! — Шарлотта оглянулась через плечо. — Но куда же подевался этот мальчишка?

Она взяла с собой старшего сына посмотреть на соревнования.

— Чарли с отцом, — успокоила ее Джорджина. — В этом возрасте мальчишкам становится невыносима мысль, что кто-то решит, будто он маменькин сынок.

Леди вернулись обратно к тому месту, где они оставили Леннокса и Уинчилси, и увидели, что те беседуют с группой мужчин — явно страстными поклонниками крикета.

Вдруг Джорджина замерла на месте. Ад и проклятие! Мрачный, властный и опасный дьявол, которого она встретила вчера, был погружен в разговор с ее зятем. Они разговаривали так, точно были друзьями. «Судя по всему, они хорошо знакомы. Меньше всего мне хотелось бы еще раз встретиться с этим неотесанным грубияном». Джорджина отвернулась и повернула зонтик так, чтобы высокий мрачный мужчина не узнал ее.

— Что случилось? — спросила Шарлотта.

— Кажется, я где-то обронила перчатки. Пойду поищу их, а потом догоню тебя.

Джорджина решила уйти как можно дальше от этого властного человека, который обрушился на нее на берегу ручья. Она вернулась к сестре, только когда та уселась на трибуне, а матч должен был вот-вот начаться.

— Нашла свои перчатки?

— Нет. Наверное, я просто забыла их надеть.

Она пробежала глазами по рядам трибун, тайком выискивая мрачного человека с суровым лицом. Наконец она заметила, что он стоит рядом с игровым полем. Он отыскал удобное место для своих троих сыновей, откуда те могли наблюдать игру с близкого расстояния. Джорджина нарочно повернула зонтик так, чтобы ему не было ее видно.

Во время матча Джорджина заметила, что не может сосредоточиться на игре. Мысли ее то и дело возвращались к мрачному незнакомцу, и ее крайне раздражало, что он притягивает к себе ее мысли как магнит. Хотя она чувствовала к нему сильную неприязнь, она не могла отрицать, что ее любопытство задето. Она не следила за игрой, а когда игра кончилась, даже не заметила, кто же выиграл.

— Шарлотта, твой муж играл первоклассно.

— Слава Богу, команда Суссекса выиграла, иначе от него житья не было бы сегодня вечером. Давай найдем нашу карету. Леннокс и Уинчилси теперь будут до бесконечности обсуждать и отмечать это событие.

Позже вечером, за обедом, Джорджина попыталась удовлетворить свое любопытство.

— Сегодня перед началом матча я видела, что вы разговариваете с высоким черноволосым мужчиной, — небрежно проговорила она, обращаясь к зятю.

— Я много с кем разговаривал, — согласился Леннокс. — Нельзя ли поточнее?

— У него довольно мрачное и надменное лицо. Кажется, с ним были трое маленьких сыновей.

— А, это Джон Расселл, лорд Тависток. Он член парламента от своего округа в Девоншире. Очень сильный оратор — в палате лордов у него весьма внушительный вид. Человек искренний, с твердыми убеждениями. Кажется, ему нравится быть представителем народа.

Сильный и властный — это его точное описание.

— Джон Расселл? Это младший брат герцога Бедфорда, — сказала Шарлотта. — Братья Расселл осиротели в раннем детстве, их воспитали дед и бабка — маркиз и маркиза Тависток. Странно, как непохожи оказались два брата. Брак стал проклятием для Бедфорда, а Джону не терпелось жениться. Против ясно выраженного желания бабки он женился на Элизабет Бинг в Брюсселе, когда ему было всего девятнадцать лет. Он был младшим офицером гвардейской пехоты и сражался в Бельгии.

— Кстати, о бабках — бабка Элизабет Бинг была Леннокс, — заметил Чарлз. — Так что жена Джона — моя дальняя родственница.

— Черт побери, я не удивлюсь, если вся британская аристократия состоит в родстве через браки, — сухо сказала Шарлотта.

— Чарли столько же лет, сколько младшему сыну Джона. Они сегодня так подружились, что я пригласил его побывать у нас. Он снял дом на лето недалеко от нас — по другую сторону Дорсет-Филдс.

«Ад и проклятие! Я должна любой ценой избежать этого угрюмого дьявола. А вдруг мне повезет и он не приедет?»

— Думаю, нам следует пригласить Расселлов не только сюда, но и на соревнования в Гудвуд в августе.

Гудвуд-Хаус был местом жительства герцога Ричмонда, он находился недалеко от Чичестера в Суссексе. Этот богатый дом был наполнен бесценными сокровищами и имел свой собственный скаковой круг.

Джорджина пала духом. Она жалела, что вообще спросила у Чарлза, кто этот человек. Она уверяла себя, что ничуть не интересуется невоспитанным грубияном. «Мне придется непременно пропустить в этом году скачки в Гудвуде».

— Кстати, о герцоге Бедфорде. Он отчаянно флиртовал со мной на свадьбе у Луизы. Нашему брату пришлось осадить его. Это было очень забавно.

После этого Джорджине удалось переменить тему разговора, и она сделала решительную попытку выбросить из головы брата Бедфорда.