"КГБ. ИСТОРИЯ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ ОПЕРАЦИЙ ОТ ЛЕНИНА ДО ГОРБАЧЕВА" - читать интересную книгу автора (КРИСТОФЕР ЭНДРЮ ОЛЕГ ГОРДИЕВСКИЙ)

предостерегал его, но самоконтроль был почти утерян. Повернув голову,
Гордиевский увидел, что Грушко выходит из комнаты. Голубев и Буданов
остались. Посыпались вопросы.
Гордиевского расспрашивали о перебежчиках из КГБ, в частности, о
завербованном французами агенте по кличке "Фарвелл" (Прощание), работавшем в
Управлении Т (научно-технический шпионаж), и которого двумя годами ранее
ликвидировали. Затем вопросы стали более конкретными. "Как вы могли
позволить дочери читать "Отче Наш"? - неожиданно спросили его. Гордиевский
говорил себе: "Меня накачали, и я это знаю. Мне трудно собраться, но они,
значит, прослушивали разговоры с матерью и сестрой. Они поставили в квартире
подслушивающие устройства. " Потом Гордиевского стали расспрашивать о книгах
Солженицына и других, которые лежали у него под кроватью. "Как вы могли
везти через границу эту антисоветчину?"
Следующая стадия допроса была значительно агрессивнее. Гордиевского прямо
обвинили в работе на англичан. Голубев назвал имя английского дипломата и
спросил: "Это он вас завербовал, так?" Потом Гордиевского оставили одного.
Через некоторое время Голубев вернулся. "Признайся!- потребовал он. - Ты
что, не помнишь? Ведь ты только что признался. Признайся снова!" Гордиевский
почувствовал, что голова его идет кругом, и как будто издалека услышал свой
голос, монотонно бубнивший: "Нет, я не признавался. Не признавался. " Больше
он ничего не помнит. На следующее утро Гордиевский проснулся с дикой
головной болью в одной из спален дачи.
Двое из обслуживающего персонала, мужчина и женщина, принесли ему кофе.
Гордиевский пил чашку за чашкой, но боль не унималась. Вспоминая события
вчерашнего дня, он с ужасом подумал: "Все, конец. Не выкарабкаться. " Однако
постепенно к нему вернулась слабая надежда. Около половины десятого утра на
дачу приехали Голубев и Буданов с таким видом, как будто вчерашний допрос
был просто застольной беседой. Вскоре Голубев уехал, но Буданов остался.
Хотя Гордиевский помнил Буданова как одного из самых опасных и коварных
сотрудников КГБ, его первые вопросы казались довольно безобидными. Когда-то
Буданов, похоже, был в Лондоне. "Где в Англии вы бывали?"- спросил он.
Гордиевский ответил, что из-за обычных для советских дипломатов ограничений
на передвижение за пределами Лондона (а сотрудники КГБ обычно имеют
дипломатическую крышу), он в основном бывал на партийных конференциях в
Блэкпуле, Брайтоне и Хэрроугейте. "Хэрроугейте?- удивился Буданов. - Никогда
не слыхал. " Затем тон его переменился. "Вчера вечером вы вели себя
вызывающе и самоуверенно, "- заявил он. Гордиевский извинился. "Вы говорили
нам, что мы воссоздаем атмосферу чисток, охоты на ведьм и шпиономании 1937
года. Это не так. Через некоторое время я (вам это докажу. Скоро придет
машина, и вы сможете поехать домой. "
Вернувшись домой,, Гордиевский позвонил Грушко. "Простите, я не очень
хорошо себя чувствую и не смогу быть сегодня на работе, "- начален. Грушко
не возражал. "Простите также, если я вчера сказал что-нибудь не так, -
продолжил Гордиевский, - но эти двое вели себя довольно странно. "
"Напротив, - ответил Грушко. - Очень милые люди. " Фраза прозвучала
неуместно и напыщенно, но, как понял Гордиевский, Грушко знал, что их
разговор записывался на пленку. Полдня вторника и всю оставшуюся среду
Гордиевский отходил дома и, по его словам, "думал, думал, думал". К вечеру
среды его подавленность понемногу стала проходить. События последних двух
дней и его успешное отражение предъявленных обвинений предполагало, что до