"Чудовище" - читать интересную книгу автора (Финн Алекс)Глава 3 ЗамокВ следующем месяце я переехал. Отец купил особняк в Бруклине [4] и сообщил, что мы переезжаем туда. Магда упаковала вещи без моей помощи. Первым, на что я обратил внимание в доме, были окна. Старинные, привлекающие внимание, окна с причудливыми рамами. У большинства домов в квартале были окна с лёгкими шторами или затеняющими навесами, выходящими на усаженную деревьями улицу. Отец, видимо, не хотел, чтобы я смотрел на деревья или, что главное, чтобы никто не смотрел на меня. В нашем доме были плотные, тёмные деревянные жалюзи, которые, даже будучи открытыми, задерживали большую часть солнечного света и загораживали открывавшийся перед ним вид. Я мог чувствовать запах свежих досок и краски, и понял, что жалюзи новые. На каждом окне была установлена сигнализация, на каждой двери — камера видеонаблюдения. Здание имело пять этажей, каждый из которых был почти столь же просторным, как наша квартира на Манхэттене. Первый этаж представлял собой полноценную квартиру с собственной гостиной и кухней. Здесь буду жить я. Огромный плазменный экран занимал большую часть стены гостиной. Там были DVD-плеер и целый стеллаж блокбастеров. Всё, что нужно инвалиду. За спальней располагался зимний сад, настолько убогий и тёмный, что я бы не удивился, увидев там перекати-поле. Сад обрамляла деревянная ограда, судя по виду, новая. Даже, несмотря на то, что в ней не было никаких ворот, на ограду была наведена камера на тот случай, если кто-нибудь всё же вторгнется на территорию. Отец хотел исключить любую вероятность, что кто-то увидит меня. А я не собирался выходить на улицу. В продолжение темы об инвалидности, в кабинете рядом со спальней располагался ещё один плазменный экран, только на этот раз с PlayStation. Книжные полки были заставлены играми, но там абсолютно не было книг. В ванной на моём этаже отсутствовало зеркало. Стены были свежевыкрашенные, но я смог заметить контур того места, откуда оно было отвинчено и которое потом зашпаклевали. Магда уже распаковала мои вещи — за исключением двух, которые я от нее спрятал. Я взял с собой два розовых лепестка и зеркало Кендры, и спрятал их под свитерами в нижнем ящике своего комода. Я поднялся на второй этаж, где располагались ещё одна гостиная, столовая и вторая кухня. В особняке было слишком много места только для нас одних. И почему отец захотел переехать в Бруклин? На втором этаже в ванной было зеркало. Но я в него не посмотрелся. На третьем этаже находилась ещё одна просторная спальня, декорированная подобно гостиной, но пустая, и кабинет без книг. И ещё один плазменный экран. На четвёртом этаже — ещё три спальни. В самой маленькой из них стояло несколько чемоданов, которые я не узнал. На пятом этаже были лишь горы хлама — старая мебель и коробки с книгами и пластинками, всё покрыто толстым слоем пыли. Я чихнул — пыль налипала на мой звериный мех сильнее, чем на нормальных людей — и отправился назад на свой этаж и уставился через двойные застеклённые двери на садовую ограду. В этот момент вошла Магда. — А постучать? — спросил я. — Ой, извините, — и она застрекотала словно белка. — Вам понравилась Ваша комната, мистер Кайл? Я позаботилась о Вас, это хорошая светлая комната. — А где мой отец? Магда взглянула на часы. — Он на работе. Скоро выпуск новостей. — Нет, — сказал я. — Я имею в виду, где он будет жить? Где его комната? Наверху? — Нет. — Магда перестала тараторить. — Нет, мистер Кайл. Не наверху. Я буду здесь. — Я имею в виду, когда он вернётся. Магда отвела глаза. — Я останусь с Вами, мистер Кайл. Мне очень жаль. — Нет, я имею в виду… И тогда я понял это: « — Прекрасно, — я подошёл к тумбочке. — Так, где телефон? Пауза. — Телефона нет. — Нет телефона? — Магда была плохой лгуньей. — Ты уверена? — Мистер Кайл… — Мне надо поговорить с отцом. Он собирается просто… бросить меня здесь навсегда, даже не попрощавшись… откупаясь от меня играми, — махнув рукой, я зацепил стеллаж и отправил большую часть его содержимого на пол, — и, стало быть, не будет чувствовать себя виноватым в том, что бросил меня? — Ярко-зелёные стены словно надвигались на меня, я обессилено опустился на диван. — Где телефон? — Мистер Кайл… — Перестань называть меня так! — я скинул с полки ещё больше дисков. — Это звучит по-идиотски. Сколько отец заплатил тебе, чтобы ты осталась со мной? Он утроил твоё жалованье, чтобы вынудить остаться здесь с его сыном-уродом, быть моим тюремщиком и держать язык за зубами? Ну, твоя работа закончится, если я сбегу. Ты ведь знаешь, да? Магда не сводила с меня глаз. Мне хотелось спрятать лицо. Я вспомнил, что она сказала в тот день, что боится за меня. — Я — само зло, ты же знаешь, — сказал я ей. — Именно поэтому я так выгляжу. Может быть, однажды ночью я приду и нападу на тебя во сне. Разве люди в твоей стране не верят в эту чушь — вуду и исчадий ада? — Нет. Мы верим… — Знаешь что? — Что? — Мне плевать на твою страну. Мне наплевать на всё, что с тобой связано. — Я знаю, Вам больно… Во мне будто поднялась волна, и в носу защипало. Мой отец ненавидел меня. Он даже не хотел жить со мной в одном доме. — Пожалуйста, Магда, пожалуйста, позволь мне поговорить с отцом. Мне нужно поговорить с ним. Он ведь не уволит тебя за то, что ты разрешила мне поговорить с ним. Он не сможет найти никого другого, кто согласится остаться со мной. Ещё мгновение Магда смотрела на меня и, наконец, кивнула. — Я принесу телефон. Надеюсь, это поможет Вам. Я и сама пыталась. Она ушла. Мне захотелось спросить, что она имела в виду под: « — Я… я собрал почти всё, что сбросил на пол, — я показал руки, сжимавшие кучу дисков. — Прости, Магда. Она приподняла бровь, но сказала: — Всё в порядке. — Я знаю, это не твоя вина, что мой отец… — я передёрнул плечами. Магда взяла диски с играми, которые я всё ещё держал в руках. — Хотите, я позвоню ему? Я покачал головой и взял у неё телефон. — Я должен поговорить с ним наедине. Она кивнула, затем положила диски обратно на полку и вышла из комнаты. — Что такое, Магда? — голос отца источал раздражение, когда он снял трубку. И лучше не станет, когда он услышит, что звоню я. — Это не Магда. Это я, Кайл. Нужно кое о чём поговорить. — Кайл, у меня в разгаре… — Как и всегда. Я не отниму много времени. Будет быстрее, если ты выслушаешь то, что я хочу сказать, чем спорить со мной. — Кайл, я знаю, что тебе не хочется там жить, но так действительно будет лучше. Я постарался сделать твою жизнь комфор… — Ты бросил меня здесь. — Я делаю то, что для тебя лучше всего, защищаю тебя от людских взглядов, от людей, которые попытались бы использовать это в своих интересах и… — Чушь собачья, — я оглянулся на зелёные стены, надвигающиеся на меня. — Ты защищаешь только себя. Ты не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал обо мне. — Кайл, разговор окончен. — Нет, не окончен. Не бросай трубку! Если ты это сделаешь, я поеду в NBC [5] и дам им интервью. Богом клянусь, я поеду прямо сейчас. Это остановило отца. — Чего ты хочешь, Кайл? Мне хотелось ходить в школу, иметь друзей, вернуть всё обратно, как было. Но этому не бывать. Поэтому я сказал: — Послушай, мне кое-что нужно. Предоставь мне это, и я соглашусь с твоими условиями. Иначе я поеду в NBC. Сквозь практически непроницаемые жалюзи я мог видеть тёмное небо. — Что тебе нужно, Кайл? — Мне нужен компьютер с выходом в интернет. Я знаю, ты беспокоишься, что я вытворю что-нибудь безумное, например, приглашу сюда прессу, чтобы сделать мои фотографии, — расскажу им, что я твой сын. — Но я не сделаю этого, не сделаю, если ты выполнишь то, о чём я прошу. Мне лишь хочется иметь возможность по-прежнему видеть мир и, может быть… Не знаю, может быть, я присоединюсь к какому-нибудь интернет-сообществу или что-то в этом роде. Это прозвучало так жалко, что у меня самого уши едва не сворачивались в трубочку. — Хорошо, хорошо, я займусь этим. — А во-вторых, мне нужен частный преподаватель. — Частный преподаватель? Раньше тебя едва ли можно было назвать прилежным учеником. — Теперь всё изменилось. Теперь мне больше нечем заняться. Отец не ответил, поэтому я продолжил: — Кстати, а что, если я освобожусь от проклятья? Может быть, однажды, мне станет лучше. Возможно, ведьма изменит своё решение и расколдует меня, — я сказал это, хотя знал, что это невозможно, и что отец не верит мне. В глубине души я всё ещё надеялся, что, возможно, смогу встретить кого-то, девушку, может быть, в сети. Вот почему мне хотелось иметь компьютер. Правда, я и сам не понимал, зачем мне частный преподаватель. Отец был прав, я ненавидел школу. Но сейчас, когда я был лишён возможности посещать её, мне хотелось именно этого. К тому же, было бы хоть с кем поговорить. — Просто, кажется, я должен продолжать занятия. — Хорошо. Я кого-нибудь подыщу. Что-то ещё? Я сделал глубокий вдох. — И третье — я не хочу, чтобы ты навещал меня. Я попросил об этом, потому что знал, что он и не будет этого делать. Отец вообще не хотел меня видеть. Он дал это понять предельно ясно. А если бы он всё-таки приехал, то сделал бы это лишь из чувства долга. Я не хотел этого, не хотел сидеть тут в ожидании отца, и каждый день страдать от того, что он не пришёл. Было интересно, начнет ли он спорить со мной, прикидываясь «хорошим папочкой». — Хорошо, — ответил отец. — Если ты этого хочешь, Кайл. Типично для него. — Да, я этого хочу. Я повесил трубку, пока не передумал и не стал умолять его вернуться. Отец сделал всё быстро. Преподаватель появился неделю спустя. — Кайл, — я заметил, что Магда перестала называть меня «мистер Кайл» после того, как я накричал на неё. Теперь она раздражала меня чуть меньше. — Это Уилл Фраталли. Преподаватель. Рядом с неё стоял высокий парень лет тридцати, немного странного вида. Он привёл с собой собаку, песочного лабрадора; на парне были джинсы, слишком мешковатые, чтобы облегать его ноги, но недостаточно длинные, чтобы считаться модными, и голубая рубашка на пуговицах. Он явно из бесплатной государственной школы, даже не из крутой. Уилл шагнул мне навстречу. — Здравствуй, Кайл. При виде меня он не закричал. Очко в его пользу. Но с другой стороны Уилл и не смотрел на меня. Он как будто смотрел мимо меня. — Я здесь! — помахал я рукой. — Так не пойдёт, если ты даже не сможешь смотреть на меня. Собака издала низкий рык. Парень, Уилл, засмеялся. — Это может вызвать некоторые затруднения. — Почему это? — спросил я. — Потому что я слепой. Ох. — Сидеть, Пилот! — сказал Уилл. Но Пилот метался, отказываясь сидеть. Это был совершенно иной, параллельный мир. Мой отец сошёл с ума и нашёл — или, что более вероятно, заставил свою секретаршу найти — слепого преподавателя, чтобы тот не мог видеть, насколько я уродлив. — Ох, ничего себе, извини. Это… это твоя собака? Она будет жить здесь? С тобой? — прежде я никогда не встречал слепых, хотя видел их в метро. — Да, — Уилл указал на собаку. — Это Пилот. Мы оба будем жить здесь. Это было довольно жесткое условие твоего отца. — Не сомневаюсь. Что он рассказал обо мне? Прости. Хочешь сесть? — я взял парня за руку. Уилл резко отдёрнул её. — Пожалуйста, не делай так. — Извини. Я просто пытался помочь. — Никогда не хватай людей. Тебе бы понравилось, если бы я тебя так схватил? Если хочешь предложить помощь, поинтересуйся, нужна ли она человеку. — О’кей, о’кей, извини, — отличное начало знакомства. Но мне нужно ужиться с этим парнем. — Нужна помощь? — Спасибо, нет. Я справлюсь. Пользуясь тростью, которую я тоже не заметил, Уилл обошёл диван и сел. Пёс продолжал смотреть на меня, как будто думал, что я какое-то животное, которое может напасть на его хозяина. Он издал ещё один низкий рык. — Он подсказывает тебе, куда идти? — спросил я. Я не боялся. Я знал, что если пес меня тяпнет, я тут же исцелюсь. Наклонившись, я посмотрел собаке прямо в глаза. «Всё в порядке», — подумал я. Пёс сел, затем лёг. Он не сводил с меня глаз, но рычать перестал. — Не совсем. Я сам нахожу дорогу, но, если собираюсь спуститься с лестницы, он останавливается. — У меня никогда не было собаки, — сказал я и подумал, как глупо это прозвучало. Бедненький маленький нью-йоркский ребёночек. — Эту ты не можешь оставить. Она моя. — Я понимаю, — удар номер два. — Расслабься, — я сел на стул, напротив Уилла. Пёс продолжал смотреть на меня, но взгляд был уже иной, словно он пытался понять, животное я или человек. — Что отец рассказал тебе обо мне? — Он сказал, что ты инвалид, который нуждается в домашнем обучении, чтобы не отставать от школьного курса. Ты очень серьёзный ученик, я полагаю. Я засмеялся: — Инвалид, да? — Инвалид, всё верно. Другими словами, неполноценный. Не имеющий ценности. — Он упомянул о том, какое у меня заболевание? Уилл заёрзал на месте. — Вообще-то нет. Ты хотел это обсудить? Я покачал головой прежде, чем осознал, что Уилл не может меня видеть. — Кое-что ты, наверное, хотел бы знать. Послушай, дело в том, что я совершенно здоров. Просто я урод. Брови Уилла приподнялись при слове «урод», но он ничего не сказал. — Нет, правда. Во-первых, всё моё тело покрыто шерстью. Густой шерстью, как у собаки. А ещё у меня клыки и когти. Вот такие у меня недостатки. А преимущество в том, что я неуязвим. Если меня укусят, рана тут же заживёт. Я мог бы стать супергероем, не считая того, что, если бы я когда-нибудь попытался спасти кого-нибудь из горящего здания, то от одного взгляда на моё лицо они с криками бросились бы в пламя. Я замолчал. Уилл по-прежнему не отвечал, просто смотрел на меня так, словно мог видеть меня лучше других людей, будто мог видеть, как я выглядел раньше. Наконец, он спросил: — Ты изложил все, что хотел? Изложил? Кто так говорит вообще? — В смысле? — Я слепой, но не дурак. У тебя не получится меня одурачить. Я-то думал… Твой отец сказал, что тебе нужен частный преподаватель. Если дело не в этом… — Уилл встал. — Нет! Ты не понял. Я не пытаюсь издеваться над тобой. Я говорю правду, — я взглянул на собаку. — Пилот знает. Ты же можешь понять, что он беспокоится? — Я протянул руку к Уиллу. Пёс снова зарычал, но я посмотрел ему в глаза, и он перестал. — Вот. Коснись моей руки. Я закатал рукав рубашки, и Уилл, коснувшись моей руки, отпрянул. — Это твоя… это ведь не пальто или что-то подобное? — Потрогай. Никаких швов, — я повернул руку так, он мог потрогать и другую сторону. — Не могу поверить, что он не рассказал тебе. — У твоего отца действительно было несколько довольно необычных… условий относительно моей работы. — Каких? — Он предложил огромное жалованье и оплату всех расходов кредитной картой — не могу сказать, что я возражал. Твой отец настоял, чтобы я жил здесь. Жалованье было заплачено через фирму, а я должен был никогда не спрашивать, кто он такой или почему нанял меня. Меня обязали подписать контракт на три года, который может быть досрочно расторгнут по желанию твоего отца. Если я останусь здесь на три года, он оплатит мой кредит на обучение и обеспечит мне обучение в аспирантуре. И наконец, мне пришлось согласиться не рассказывать свою историю СМИ и не писать об этом книгу. Я решил, что ты кинозвезда. Я засмеялся над этим. — Отец сказал тебе, кто он? — Сказал, что он бизнесмен. — И он не думал, что я расскажу тебе правду? Мы поговорим об этом, — сказал я. — То есть, полагаю… Ты всё ещё хочешь работать здесь, теперь, когда знаешь, что я не кинозвезда, а просто урод? — А ты хочешь, чтобы я здесь работал? — Да. Ты первый человек, с которым я разговариваю за последние три месяца, не считая врачей и экономки. Уилл кивнул. — Тогда я хочу здесь работать. Если честно, я чуть было не передумал, когда решил, что ты кинозвезда, но мне нужны деньги, — он протянул мне руку, я принял её. — Я рад работать с тобой, Кайл. — Кайл Кингсбери, сын Роба Кингсбери, — я пожал руку Уилла, наслаждаясь его потрясенным видом. — Ты говорил, отец дал кредитную карту? Надо сказать, кредитка отца сблизила нас с Уиллом в последующие недели. Прежде всего, мы заказали книги, раз уж теперь я был таким серьёзным учеником. Учебники, а ещё романы и книги, выполненные шрифтом Брайля, для Уилла. Было очень здорово наблюдать, как он читает руками. Мы купили мебель и спутниковое радио в комнату Уилла. Он попытался убедить, что нам не следует тратить так много, но спорил недолго. Я рассказал Уиллу всё о Кендре и проклятии. — Это абсурд, — сказал он. — Ведьм не существует. Это, должно быть, какое-то заболевание. — Ты так думаешь, потому что не можешь меня видеть. А если бы мог, то поверил бы в ведьм. Я поведал Уиллу о том, что должен найти настоящую любовь, чтобы снять проклятье. И хотя он ответил, что не верит, думаю, в конце концов, он поверит мне. — Я выбрал книгу, думаю, тебе понравится, — Уилл указал на стол. Я взял книгу. — «Собор Парижской Богоматери». — Ты с ума сошёл? В ней, похоже, страниц пятьсот. Уилл пожал плечами. — Попытайся. У неё захватывающий сюжет. Если окажется, что ты недостаточно толковый, чтобы прочитать её, то мы выберем что-нибудь другое. Но я прочитал эту книгу. Часы и дни пролетали один за другим, пока я читал. Мне нравилось читать в комнатах пятого этажа. Там стоял старый диван, который я придвинул к окну. Я часами сидел там, время от времени читая, иной раз — наблюдая за потоками людей внизу, идущих к станции метро или выходящих из магазина, за ребятами, моими сверстниками, идущими в школу или прогуливающими уроки. У меня было ощущение, что я со всеми знаком. Но я также читал о Квазимодо, горбуне, который жил в соборе Нотр-Дам. Конечно, я знал, почему Уилл предложил мне эту книгу — потому что Квазимодо похож на меня, запертого здесь. И в своей комнате на пятом этаже, глядя на город, я чувствовал себя похожим на него. Квазимодо наблюдал за парижанами и за прекрасной цыганкой Эсмеральдой, танцевавшей далеко внизу. А я наблюдал за Бруклином. — Этот автор, Виктор Гюго, наверно, был веселым парнем, — сказал я Уиллу на одном из занятий. — Было бы здорово позвать его на какую-нибудь тусовку. Я произнёс это с сарказмом. Книга была совершенно угнетающей, будто автор ненавидел людей. — Кстати, в своем творчестве он пытался перевернуть привычную картину мира, — сказал Уилл. — Почему? Потому что сделал священника плохим парнем, а урода — хорошим? — Отчасти. Смотри, а ты оказался достаточно умён, чтобы прочитать эту большую книгу. — Это лёгкая книга, — я знал, что Уилл пытался сделать — хвалить меня, чтобы я усерднее старался. И всё же я почувствовал, что улыбаюсь. Я никогда не считал себя умным. Некоторые из моих учителей говорили, что я умён, но не получаю хороших оценок, потому что не занимаюсь сам; учителя говорят это, чтобы втянуть вас в неприятности с родителями. Но, возможно, это правда. Интересно, может быть, уродство сделало меня умнее. Уилл сказал, что, когда человек слеп, другие чувства, слух и обоняние, усиливаются, чтобы компенсировать это. Мог ли я стать умнее, чтобы компенсировать свою безобразную внешность? Обычно по утрам я читал, а в обеденное время мы с Уиллом беседовали. Он поднимался ко мне около одиннадцати. Однажды в субботу Уилл не зашёл ко мне. Вначале я и не заметил, потому что читал важную главу, где Квазимодо спасает Эсмеральду от казни, а затем несёт её в собор, крича: «Убежище! Убежище!». И хотя Квазимодо спас Эсмеральду, она не могла даже взглянуть на него. Он был слишком уродлив. К слову о том, что наводит тоску! Я услышал, как часы пробили полдень, и решил спуститься вниз. — Уилл! Подъём! Пора нести свет просвещения! Но на площадке третьего этажа меня встретила Магда. — Его нет, Кайл. У него встреча, очень важная. Уилл просил передать, что сегодня у тебя выходной. — У меня вся жизнь — выходной. — Он скоро вернётся. Мне больше не хотелось читать, поэтому после обеда я вышел в интернет. Неделей раньше я нашёл отличный сайт, на котором можно увидеть спутниковые снимки всего земного шара. На сегодняшний день я уже нашёл там Эмпайр Стейт Билдинг, Центральный парк и Статую Свободы. Я даже нашёл свой дом. Как здорово было бы найти в Париже собор Нотр-Дам! Я снова вернулся к карте Нью-Йорка, прокрутив от Эмпайр Стейт Билдинг до собора Святого Патрика. Был ли Нотр-Дам таким же большим как собор Святого Патрика? Мне очень нужны атлас и путеводитель. Я тут же заказал их через интернет. Затем, раз уж я был в сети, и заняться мне было нечем, я зашёл на MySpace. В школе я слышал о людях, которые знакомились в сети. Может быть, и я смогу познакомиться с кем-то таким способом, влюбить ее в себя с помощью переписки, а всю эту историю о чудовище осторожно объяснить позже. Я зарегистрировался на MySpace и начал поиск девушек. У меня по-прежнему был профиль из того прошлого, когда я был нормальным Кайлом. Раньше я никогда не пробовал знакомиться на MySpace, в этом не было необходимости. Поэтому я добавил ещё несколько фотографий, более подробное описание и ответил на все вопросы о моих интересах (хоккей), о любимых фильмах («Гордость и предубеждение» — Слоан заставила меня посмотреть его, и я ненавидел каждую минуту, но знал, что девушки поведутся на это) и героях (мой отец, конечно, — это придавало чувствительности). В графе «Кого я хотел бы встретить» я написал «свою настоящую любовь», потому что это было правдой. Я начал поиск. Категории для моего возраста не было, и я выбрал возраст «18–20 лет», потому что знал: всё равно все лгут о своём возрасте. На запрос я получил семьдесят пять профилей. Я кликал на некоторые из них. Большинство вело на платные порно-сайты. Я попытался избежать в запросе слов, коверкающих смысл, и, наконец, нашёл один профиль, который показался мне нормальным. Имя участника — Скромница23, но её профиль был отнюдь не скромным. «Меня считают привлекательной цыпочкой. Не думаю, что здесь и правда есть кто-то подобный мне. Я голубоглазая блондинка ростом 5 футов 2 дюйма. Ну, фотки вы уже видите. Я люблю танцевать и тусоваться с друзьями. Люблю людей, которые умеют оттягиваться на полную катушку. Ещё очень люблю вечеринки. Я учусь в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса на актрису. Мне нравится весело проводить время и жить полной жизнью…» Я посмотрел в зеркало. — Покажи мне Скромницу23, — сказал я ему. Зеркало показало класс и сфокусировалось на девочке — девочке, которая точно не было и секундой старше двенадцати лет. Я нажал на клавиатуре клавишу «Назад». Я просмотрел еще одну анкету и еще одну. Я намеренно выбирал анкеты людей из других штатов, потому что в таком случае мне не придется встречаться с ними слишком скоро. В конце концов, ну что я мог сказать: «Я чудовище с желтым цветком в лапе»? У меня впереди еще два года, чтобы влюбиться и влюбить ее в себя. — Покажи мне Звездную танцовщицу *112, - приказал я зеркалу. Ей было около сорока. В следующие три часа я исследовал MySpace и Xanga, вернее сказать, выуживал единичные экземпляры. Обладателями последних просмотренных мною анкет оказались: — 40-летняя домохозяйка, просившая фото с обнаженкой; — старик; — 10-летняя девочка; — полицейский. Все они утверждали, что были женского пола и одного со мной возраста. Мне хотелось верить, что коп оказался там, потому что пытается поймать других несовершеннолетних, разместивших анкеты. Я написал предупреждение десятилетней девчонке, она в ответ разоралась на меня, что я не ее мать. Вошла Магда с пылесосом. — Ой, я не знала, что ты здесь, Кайл. Не против, если я уберу в комнате? — Без проблем. Я в Интернете, — улыбнулся я, — пытаюсь найти девушку. — Девушку? — она подошла ближе и взглянула на монитор, — ага, — она сморщила лоб, и мне подумалось, что это потому, что она, наверно, понятия не имеет, что такое чат и что такое Интернет вообще. — Хорошо, я постараюсь быть потише. Спасибо. Я еще какое-то время листал страницы. Нашлось несколько людей, которые казались нормальными, но никого из них не было в сети. Вернусь попозже. Еще полчаса я провел, набирая в поисковике слова вроде «чудовище», «трансформация», «заклинание», «проклятие», просто так, чтобы выяснить, не сталкивался ли кто-нибудь с чем-нибудь подобным за пределами сказок братьев Гримм и мультфильма о Шреке. Я нашел наистраннейший сайт, созданный каким-то Крисом Андерсоном, со всевозможными чатами на любые темы, включая чат для людей, которые были трансформированы во что-то иное. Возможно, это была подростковая компания, увлекающаяся написанием фанфиков по Гарри Поттеру. Но я все-таки решил однажды заглянуть туда еще раз. В итоге я отключился. Я слышал, что Уилл вернулся на пару часов пораньше, но он не поднялся, чтобы поговорить со мной. «Уилл, выходной закончился!» — заорал я. Нет ответа. Я проверил остальные этажи. Уилла не было. В результате я вернулся в свою комнату. «Кайл, это ты?» — послышался его голос из сада. Последний раз я туда заглядывал в первый день. Я не мог смотреть на восьмифутовую деревянную ограду, которую мой отец воздвиг для того, чтобы люди снаружи не могли меня увидеть, и поэтому шторы в моей комнате всегда были задернуты. А Уилл был где-то там внизу: — Не поможешь мне немного, Кайл? Я вышел наружу. Уилл был окружен горшками, растениями, землей и лопатами. В данный момент он был пойман в ловушку огромным пакетом с землей. — Уилл, паршиво выглядишь! — проорал я через стеклянную дверь. — Не могу сказать тебе, как ты выглядишь, — ответил он, — но если ты выглядишь так же, как и звучишь, то выглядишь ты полным придурком. Помоги мне, пожалуйста. Я вышел и помог поднять ему мешок с грунтом. Я рассыпал его повсюду, большей частью на Уилла: «Извини». Только тогда я заметил, что он сажает розы, целые дюжины роз. Розы в ранее пустовавших клумбах, розы в горшках, плетущиеся розы на сетках. Красные, желтые, розовые и, что было хуже всего, белые, напоминавшие мне о том, что обернулось худшей ночью в моей жизни. Я не мог смотреть на них, но все-таки подошел поближе. Протянул руку, чтобы коснуться одной из них. И отпрыгнул. Шип. Я выпустил когти. Ну прямо-таки лев и мышонок. Я вытащил шип. Ранка тут же затянулась. — Откуда эта идея с розами? — спросил я. — Мне нравится заниматься садоводством, и я люблю, как пахнут розы. Я устал от твоей хандры с вечно задернутыми шторами и решил, что, возможно, сад как-то оживит это место. Я решил, что стоит последовать твоему совету, относительно траты некоторых средств твоего отца. — Откуда ты знаешь, что шторы закрыты? — В комнате холодно и пусто, когда шторы задернуты. Ты не видел солнца с тех пор, как я здесь оказался. — И ты думаешь, что появление здесь парочки цветов это изменит? — я ударил лапой по одному из розовых кустов, отомстил за вонзенный в мою руку шип. — Ага, я, значит, буду одним из тех героев, о которых показывают сопливые сюжеты на второсортных каналах — «Жизнь Кайла была пуста и полна отчаяния, но розы сотворили чудо и все изменили». Так ты себе это представляешь? Уилл покачал головой: — Всем необходимо немного красоты… — Что ты знаешь о красоте? Ты меня с кем угодно перепутаешь. — Я не всегда был слеп. Когда я был маленьким, у моей бабушки был розовый сад. Она научила меня обращаться с ними. Она часто повторяла, что розы могут изменить мою жизнь. Она ушла на тот свет, когда мне было двенадцать. Тогда же я начал слепнуть. — Начал? — но в голове вертелось: «да, роза еще как может изменить твою жизнь». — Сначала, я не смог видеть в темноте. Потом мне поставили диагноз резко суженного поля зрения, это меня невероятно бесило, потому что я больше не мог играть в бейсбол, вдвойне было обидно, потому что я был хорошим игроком. И в итоге я перестал видеть вообще. — Ого, ты, наверно, жутко переживал. — Спасибо за сочувствие, но не стоит разговаривать со мной как в сопливых сюжетах, — Уилл понюхал красную розу. — Запах напоминает мне о тех временах. Я могу представлять их в воображении. — Ничего не чую. — Закрой глаза. Я закрыл. Он тронул меня за плечо, направляя к розам. — А теперь нюхай. Я вдохнул. Он был прав. Воздух был наполнен ароматом роз. Но он вернул меня в ту ночь. Я видел себя на сцене, рядом со Слоан, а потом вновь в моей комнате, с Кендрой. Внутри меня все сжалось. Я поперхнулся. — Как ты узнал, какие покупать? — мои глаза все еще были закрыты. — Я оформил заказ и надеялся на лучшее. Когда пришел курьер, я разобрал их по цветам. Я немного различаю цвета. — Да правда что ли? — я все еще не открывал глаза, — и какого цвета эти? Уилл отпустил меня. — Эти сидят в горшке с лицом купидона на нем. — Но какого они цвета? — Те, что были в горшке с купидоном, были белыми. Я открыл глаза. Белые. Розы, вызвавшие такие сильные воспоминания, были белыми. Я вспомнил слова Магды: «Тот, кто не способен оценить красоту в жизни, никогда не будет счастлив». — Поможешь с остальными? — спросил Уилл. Я пожал плечами: «Хоть чем-то займусь». Уиллу пришлось объяснять мне, сколько надо засыпать земли, сколько торфа, сколько удобрений. — Городскому мальчишке раньше такого делать не приходилось? — поддразнил он. — Флорист доставлял новые композиции каждую неделю. Уилл засмеялся, а потом заметил: «Ты не шутишь». Я сжал пластиковый контейнер, освобождая ком земли с цветком, как показал мне Уилл, вытащил его и посадил в лунку. — Магда любит белые розы. — Ты мог бы подарить ей несколько. — Ну не знаю. — Вообще-то именно она предложила идею с садом. Она сказала мне, что ты каждое утро проводишь на верхнем этаже, уставившись в окно. «Как цветок в ожидании солнца», — сказала она. Она переживает за тебя. — С чего бы? — Не знаю. Возможно, у нее просто доброе сердце. — Вовсе нет. Это потому, что ей за это платят. — Ей заплатят независимо от того, счастлив ты или нет. Он был прав. В этом не было смысла. Я всегда был груб с Магдой, но вот, пожалуйста, она старается для меня. И Уилл тоже. Я начал раскапывать новую лунку. — Спасибо за это, Уилл. — Не за что. Он швырнул в мою сторону пакет с удобрениями, чтобы напомнить, что именно их следует засыпать следующими. Позже, я срезал три белых розы и понес их Магде. Я собирался подарить их ей, но когда поднялся наверх, почувствовал себя глупо. Так что я просто оставил их у плиты, на которой она готовит обед. Я надеялся, что она догадается, что они от меня, а не от Уилла. Но когда она принесла мне обед, я притворился, что в ванной, и крикнул ей, чтобы оставила поднос у двери. В эту ночь, впервые после моего переезда в Бруклин, я вышел на улицу. Я дождался наступления ночи, и, несмотря на то, что было еще только начало октября, на мне было надето толстое пальто и широкополая шляпа, которую я натянул пониже, скрывая лицо. Подбородок и щеки я замотал шарфом. Я старался идти поближе к зданиям, поворачиваясь так, чтобы люди не могли меня разглядеть, я скрывался в аллеях, избегая близкого контакта с прохожими. Кто угодно, кроме меня, должен быть на моем месте, думалось мне. Я же Кайл Кингсбери. Я особенный. Я не должен быть вынужден таиться по аллеям, прячась за мусорными баками в ожидании, что какой-нибудь незнакомец вдруг закричит: «Монстр!». Я должен быть среди людей. Но, однако, вот он я, прячусь, крадусь, таюсь и очень удачно остаюсь незамеченным. Это было самым странным. Никто меня не замечал, даже те, кто смотрел прямо на меня. Невероятно. Я знал, куда хотел пойти. К Джину Эллиотту, моему однокласснику из Таттла, он устраивал лучшие вечеринки в доме своих родителей в СоХо в их отсутствие. Я заглядывал в зеркало, и потому знал, что их не будет на выходных. Я не мог пойти на вечеринку — ни как незнакомец, ни в качестве самого себя — Кайла Кингсбери, превращенного в ничто. Но я подумал что возможно, только лишь возможно, что я смогу постоять снаружи и посмотреть, как входят и выходят оттуда люди. Понятно, что я мог бы увидеть все это и в Бруклине. Но мне хотелось быть там. Все равно никто меня не узнает. Единственной опасностью было то, что меня кто-нибудь увидит, что меня поймают и будут показывать, как монстра, как какое-нибудь диковинное животное в зоопарке. Крошечный риск. Но мое одиночество придало мне смелости. Я смогу это сделать. Ведь до сих пор люди проходили мимо меня, смотрели на меня, но словно не видели. Стоит ли рискнуть и поехать на метро? Я рискнул. Это был единственный способ добраться. Я нашел станцию, которую так много раз видел из своего окна, и, стараясь не думать о попадании в зоопарк и о своих друзьях, приходящих на экскурсии поглазеть на меня, я купил карточку для проезда в метро и стал ждать следующего поезда. Когда он прибыл, в нем почти не было людей. Час пик был позади. И все-таки я держался подальше от остальных пассажиров, я выбрал наихудшее место в хвосте вагона и уставился в окно. Но, не смотря на это, женщина на соседнем сиденье пересела подальше, когда я сел. Я не дыша смотрел в отражении окна, как она проходит мимо меня. Если она взглянет на меня, то увидит мое звериное обличие в отражении. Но она не посмотрела, просто прошла, дернувшись от резкого движения поезда, сморщив нос, будто почувствовала неприятный запах. Она села на самое последнее место, но не сказала ни слова. И тут до меня дошло. Конечно же! Было тепло, а в своем тяжелом пальто и шарфе я был похож на бездомного. Вот что они думали обо мне, все эти люди на улице и в поезде. Вот почему они не смотрели на меня. Никто не смотрит на бездомных. Я был невидимкой. Я мог ходить по улицам сколько угодно; пока я буду прятать свое лицо, никто меня не заметит. Это была своеобразная свобода. Уже смелее я огляделся вокруг. Абсолютно точно никто не смотрел на меня. Все смотрели в свои книги, на своих друзей или просто… в сторону. Я доехал до Спринг Стрит и вышел, уже с меньшей осторожностью. Я пошел по более освещенным улицам, намотав свой шарф плотнее вокруг шеи, стараясь не замечать удушающего ощущения и шагая в стороне ото всех. Больше всего я боялся, что меня увидит Слоан. Если она хоть кому-нибудь сказала обо мне, то ее подняли на смех, и теперь она может указать на меня, доказывая, что не врала. Я дошел до дома Джина. Там был консьерж, так что я не мог зайти в фойе. Да мне и не хотелось туда заходить, мне не хотелось сталкиваться с обилием света, лиц и тем фактом, что вечеринка идет своим ходом без меня, будто я не существую. Возле дверей была огромная кадка с цветами. Я дождался пока никого не будет рядом, скользнул вниз и утроился поудобнее возле нее. Знакомый запах разносился в воздухе, я взглянул на верх кадки. Красные розы. Уилл бы гордился мной, что я это заметил. Вечеринка, скорее всего, началась в восемь, но приглашенные продолжали подтягиваться даже в девять. Я наблюдал за всем, словно смотрел шоу со скрытой камерой. Я видел все то, чего не должен был: как девушки подтягивают бюстгальтеры на груди, или как они отхлебывают последний глоток чего-либо перед тем, как войти в здание, как парни обсуждают то, что лежит у них в карманах, и то, с кем они собираются это использовать. Я мог бы поклясться, что некоторые из моих друзей смотрели прямо на меня, но не видели. Никто не орал: «Монстр!». Никто будто не замечал. Мне от этого было одновременно и хорошо, и плохо. И она была там. Слоан. Она на моих глазах впивалась губами в Салливана Клинтона, одного из старшеклассников, в таком яром публичном проявлении страсти, которому место только в фильме с рейтингом для тех, кто старше 18-ти. Они могли себе это позволить при мне, потому что, повторюсь еще раз, я был невидим. Я уж начал подумывать, не стал ли невидимкой на самом деле. В конце концов, они зашли внутрь. Вот так проходила эта ночь. Люди приходили. Люди уходили. Около полуночи, измученный жарой и усталостью, я уже собирался уходить. И вот тогда я услышал знакомый голос со ступеней над моей головой. — Крутая вечеринка, да? — это был голос Трея. Он был с еще одним моим бывшим другом, Грэйдоном Хартом. — Лучшая, — ответил Грэйдон. — Даже круче, чем была в прошлом году. — А какая была в прошлом году? — спросил Трей. — Они, наверно, все у меня в голове перемешались. Я пригнулся еще ниже, надеясь, что они уйдут, и тут я слушал свое имя. — Да знаешь, — ответил Грэйдон, — та самая, куда Кайл Кингсбери привел ту мерзкую девчонку, которая провела весь вечер с рукой, засунутой ему в штаны. Трей засмеялся: — Кайл Кингсбери — имя из прошлого. Старый, добрый Кайл. Я почти что улыбнулся, и мне стало еще теплее в моем длинном пальто. — Ага, а что с ним стряслось? — спросил Грэйден. — Перевелся в пансион. — Видимо думал, что он слишком хорош для нас. Я уставился на них, в особенности на Трея, чтобы увидеть, как он вступиться за меня. — Нечему удивляться, — отозвался Трей, — он всегда думал, что выше всех нас на голову, Мистер Мой-папа-ведущий новостей. — Ублюдок. — Да уж, я рад, что его больше нет, — сказал Трей. Я отвернулся от них. Они, наконец, ушли. Мое лицо, мои уши горели. Все это было сплошной ложью — мои друзья в Таттле. Вся моя жизнь. Что же люди скажут, если увидят меня таким, какой я сейчас, если они ненавидели меня, когда я был красавцем. Я даже не помнил, как добрался до дома. Никто меня не заметил. Всем было плевать. Кендра была права, во всем права. Я опять зашел на MySpace. — Покажи мне Ангелочка 1023, - сказал я зеркалу. Но вместо этого в нем появилось лицо Кендры. — Это не сработает, пойми. — Что ты тут делаешь? — Развенчиваю твои иллюзии. Это не сработает, поиски любви в он-лайне. Так ты настоящую любовь не найдешь. Так это не работает. — Черт подери, почему нет? Нет, я, конечно, согласен, что некоторые из них предлагают что угодно, но не все же… — Ты не можешь влюбиться в компьютер. Только не по-настоящему. — Люди постоянно встречаются в сети. Даже женятся иногда. — Одно дело познакомиться в сети, потом узнать человека лично и влюбиться в него. Совсем другое дело все отношения строить только в сети, убеждая себя, что ты влюбился в человека за тридцать штатов отсюда… — Какая разница? Ты же сама считаешь, что внешность не имеет значения. Так в Интернете так и есть. Самое главное — личность, — и тут я понял, в чем ее проблема. — Ты просто бесишься, потому что я нашел выход в обход твоему проклятию, способ, при котором я смогу встретиться с кем-то, не напугав его своим видом после того, что ты со мной сделала. — Вовсе нет. Я наложила заклятие, чтобы преподать тебе урок. Сделаешь выводы — буду рада. Я вовсе не собираюсь злить тебя. Я хочу тебе помочь. Но это не сработает. — Но почему? — Ты не можешь влюбиться в кого-то, кого ты не знаешь. В твоей анкете полным-полно лжи. — Ты читала мои сообщения? А разве это не против… — Я люблю гулять и проводить время с друзьями… — Прекрати! — Мы с моим отцом очень близки… — Заткнись! Заткнись! Заткнись! — я закрыл уши, но ее слова все еще терзали меня. Я хотел разбить зеркало, сломать монитор, что угодно, но только потому, что я понимал, что она права. Я всего лишь хотел, чтобы кто-нибудь полюбил меня, чтобы снять заклятие. Но все это безнадежно. Если я не могу ни с кем встретиться в сети, то как я вообще кого-нибудь найду? — Понимаешь, Кайл? — приглушенный голос Кендры пробивался через мои мысли. Я отвернулся, не отвечая. Я чувствовал комок в горле и не хотел, чтобы она это заметила. — Кайл? — Я понял, — прорычал я. — А теперь оставь меня, пожалуйста, в покое. Я сменил свое имя. Не было больше никакого Кайла. Ничего от того Кайла не осталось. Кайл Кингсбери был мертв. Я не хотел носить его имя. Я посмотрел значение имени «Кайл» в Интернете, вот уж ирония — имя «Кайл» означало «красивый». Я таковым не был. Я нашел имя, которое значило «уродливый» — Фео (кто ж назовет ребенка таким именем?), но в итоге остановился на имени «Адриан», которое означало «этот темный». Это было про меня, я был темным. Все — я имею в виду Уилла и Магду — теперь звали меня Адрианом. Я был сама темнота. И жил я тоже в темноте. Я начал спать днем, по ночам выбираясь на улицы и катаясь в метро, когда никто не мог меня разглядеть. Я дочитал книгу про горбуна (все умерли), так что начал читать «Призрак оперы». В книге — в отличие от грубой музыкальной версии Эндрю Ллойда Вебера — Призрак не был эдаким всем непонятым романтичным неудачником. Он был убийцей, терроризировавшим оперный театр годами, до того, как похитил юную певицу и пытался заставить ее полюбить себя, проявить чувство, в котором ему все отказали. Это мне было понятно. Теперь я знал, что такое отчаяние. Я знал, что значит влачить свое существование в темноте в поисках проблеска надежды и не находить ничего. Я знал, что значит одиночество, способное толкнуть на убийство ради избавления от него. Я бы хотел, чтобы у меня был оперный театр. Я бы хотел, чтобы у меня был собор. Я бы хотел залезть на самую макушку Эмпайр-стейт-билдинг, как Кинг-Конг. Вместо этого у меня были только книги, книги и безымянные улицы Нью-Йорка с миллионами тупых, безликих людей. Я принялся прятаться на аллеях позади баров, где любят уединяться парочки. Я слышал их стоны и вздохи. Когда я видел подобную парочку, я представлял, каково было бы ощущать руки девушки на себе, ощущать ее горячее дыхание на своем лице, и несколько раз я думал о том, каково было бы сжать лапами шею мужчины, убить его, и утащить девушку в свою берлогу, чтобы заставить ее быть со мной, хочет она того или нет. Я бы ни за что этого не сделал, но меня пугало, что я вообще думал о подобном. Я сам себя пугал. — Адриан, нам надо поговорить. Я все еще лежал в кровати, когда вошел Уилл. С полузакрытыми глазами я через окно смотрел на разбитый им сад. — Большая часть роз умерла, Уилл. — Это нормально для цветов. Октябрь. Скоро они все завянут до весны. — Знаешь, я им помогаю. Когда вижу, когда цветок уже стал коричневым, но все никак не падает, я их отрываю. Шипы меня не очень-то волнуют. Я быстро исцеляюсь. — Выходит, в этом есть преимущества. — Ага. Я думаю, это хорошо, что я помогаю им умереть. Когда ты видишь, как они стремятся умереть, нельзя им позволять страдать. Как думаешь? — Адриан… — Иногда мне хочется, чтобы мне тоже кто-нибудь также помог, — я видел, как Уилл уставился на меня, — есть несколько красных роз, которые все еще цепляются за ветки. Не падают. Это странно. — Адриан, пожалуйста… — Ты не хочешь говорить о цветах? Я думал, что ты любишь цветы. Уилл. Ты же их сам посадил. — Я люблю цветы, Адриан. Но сейчас я хочу поговорить о наших учебных занятиях. — А что с ними? — А их просто нет ни одного. Я был нанят, как учитель, но в итоге оказалось, что я получаю огромные деньги только за то, что живу здесь и читаю книги. — Тебе это не нравится? — Снаружи одна из красных роз задрожала от внезапного порыва ветра. — Нет. Брать деньги и ничего не давать взамен означает воровать. — Отнесись к этому, как к перераспределению богатств. Мой отец — богатая сволочь, он не заслуживает того, что имеет. Ты — бедный и достойный. Это вроде того парня, который воровал у богатых и отдавал все бедным. Вроде даже книжка про это была. Я заметил Пилота, сидящего у ноги Уилла. Я протянул к нему руку и помахал, подзывая, чтобы он подошел ко мне поближе. — Я же все равно учусь. Я прочитал про Квазимодо, про Призрака Оперы, Франкенштейна. Теперь вот читаю Портрет Дориана Грея. Уилл улыбнулся: — Похоже, тут наметилась тенденция. — Да, тема одна — темнота, люди, живущие в темноте, — я все еще пытался подозвать Пилота, помахивая рукой, тупая псина не двигалась с места. — Может и так, если бы мы обсуждали книги. У тебя есть вопросы о… — Этот парень, Оскар Уайльд, — голубой? — Видишь? Я так и думал, что твоя проницательность и острота ума приведут к… — Не надо меня дурить, Уилл. Так голубой? — Насколько это известно — да, — Уилл дернул Пилота за ошейник. — Этот пес к тебе не подойдет, Адриан. Валяясь в кровати в пижаме в час дня, ты вызываешь у нас обоих отвращение. — С чего ты взял, что я в пижаме? — так оно и было. — Запах чувствую. Пес его определенно чувствует. И нам обоим противно. — Ладно, оденусь через минуту. Счастлив? — Буду, если не забудешь принять душ. — Ладно, ладно. Ну, расскажи мне об Оскаре Уайльде. — Его осудили за интрижку с сыном лорда. Отец юноши заявил, что Уайльд принудил его сына к отношениям. Он умер в тюрьме. — Я в тюрьме, — сказал я. — Адриан… — Это правда. Когда ты ребенок, все вокруг твердят тебе, что важно то, что у тебя внутри. Внешность не имеет значения. Но это ложь. Парни вроде Феба из Горбуна, или Дориана, или старого Кайла Кингсбери — они могут быть совершенными подонками с женщинами, но им это все сойдет с рук, потому что они красивы. Быть уродливым значит быть в своего рода заточении. — Я не верю в это, Адриан. — У слепого парня проклюнулась проницательность. Ты можешь верить, можешь не верить, но это правда. Уилл вздохнул: — Мы можем вернуться к книге? — Цветы умирают, Уилл. — Адриан, если ты не прекратишь спать целыми днями и не дашь мне возможности учить тебя, я уйду. Я уставился на него. Я знал, что он злится на меня, но я никогда не думал, что он может уйти. — Но куда же ты пойдешь? — спросил я, — это должно быть трудно найти работу, когда ты… ну, когда ты… — Трудно. Люди думают, что ты ограничен в возможностях, и не хотят рисковать. Не хотят брать на себя ответственность. Однажды на собеседовании парень сказал мне: «А что если вы споткнетесь и заденете ученика? Или ваша собака кого-нибудь укусит?» — Поэтому ты начал учить лузеров вроде меня. Он не кивнул и не сказал «да». Он сказал: — Я очень много учился, что иметь возможность работать, чтобы не зависеть ни от кого. Я не мог допустить такого. Он говорил о моей жизни. Именно это я и делал, сидел на шее у отца, и так оно будет и дальше, если я не сниму проклятие. — Ты должен делать то, что считаешь нужным, — сказал я, — но я не хочу, чтобы ты уходил. — Есть решение. Мы можем вернуться к нашим регулярным занятиям. Я кивнул: — Завтра. Не сегодня, но завтра. Мне кое-что нужно сделать сегодня. — Уверен? — Да. Завтра, я обещаю. Я знал, что мои дни, когда я мог свободно выходить во внешний мир, подходят к концу. Становилось холоднее, и мое пальто уже не казалось странным выбором для одежды, я все меньше походил на бездомного. В последнее время я все чаще ловил на себе взгляды, и меня спасали только мои быстрые рефлексы, благодаря которым прохожие, решавшие взглянуть в мою сторону еще раз, наталкивались только на мою спину, и любые их мысли об увиденной морде монстра становились игрой воображения. Мне не стоило так рисковать. Я начал выходить еще позже, когда на улицах и в метро было меньше всего народа, когда было маловероятно, что меня поймают. Но этого было недостаточно. Мне хотелось быть частью жизни на улицах. Но теперь я дал обещание Уиллу. Я не мог не спать всю ночь и учиться днем. Но я не мог позволить Уиллу уйти. Зима будет долгой. Но я знал, что сегодня могу выйти безбоязненно. Сегодня был один единственный день в году, когда я не вызову подозрений. Хэллоуин. Я всегда любил Хэллоуин. Он стал моим любимым праздником с моих восьми лет, тогда мы с Треем забросали яйцами дверь квартиры старика Хинчи, потому что он отказался участвовать в украшении здания и угощать нас, мы сбежали безнаказанными, потому что были двумя из двадцати с лишним тысяч детей, одетых в костюмы Человека-паука. Если у меня до этого еще были какие-то сомнения, то они полностью исчезли в средних классах школы, когда на своей первой вечеринке я был окружен девочками из Таттла, разодетыми в костюмы французских горничных в сетчатых чулках. И сейчас он все равно останется моим любимым праздником, потому что сегодня, всего лишь один раз, все будет нормальным. Я на самом деле не думал о том, чтобы встретить девушку, способную снять заклятие. Правда, не думал. Я просто хотел поговорить с девушкой, может быть потанцевать с ней, почувствовать прикосновения к себе, даже всего лишь на одну ночь. Я стоял перед школой, вечеринка в ней была в самом разгаре. Это была пятая вечеринка, которую я видел, но на входе в некоторые из них были установлены знаки с просьбой не входить в пугающих костюмах. Мне не хотелось, чтобы мое лицо в какой-то момент сочли слишком пугающим. Видимо, я стоял перед частной школой, все дети были аккуратно и чисто одеты, но это школа не дотягивала до Таттла, не имела подобного статуса. Через дверь в спортзал я видел, как люди танцуют в приглушенном свете. Некоторые танцевали вместе, но очень многие кружились в одиночку. Снаружи девушка продавала билеты, но не спрашивала пропуск. Лучше вечеринки для незаконного проникновения и не придумать. Так отчего бы мне не зайти? Я стоял в нескольких футах от продавщицы билетов, она была одета в костюм Дороти из Волшебника Страны Оз, но с пурпурными волосами и в татуировках. Я приглядывался к людям, в особенности к девушкам, входящим внутрь. Никто особенно на меня не пялился, так что это было хорошо. Я разглядел все стандартные категории: девушки из группы поддержки, крошки, положившие жизнь на благотворительность, будущие политики и мещане, спортсмены и мальчики для битья. И люди, которых нельзя было отнести ни к одной категории. Я довольно долго стоял у двери, разглядывая их всех. — Отличный костюм. Диджей включил песню «Гулянка монстров» и некоторые начали танцевать. — Эй, я с тобой разговариваю. У тебя и правда классный костюм. Это была продавщица билетов. Дороти. Вокруг нее стало куда спокойнее, когда все прошли внутрь. Мы были одни. — А. Спасибо, — впервые за многие месяцы я разговаривал с кем-то моего возраста, — твой тоже классный. — Спасибо, — она привстала за стойкой, чтобы я смог увидеть подвязки на ее чулках, — я его называю «Стопудово больше не в Канзасе». Я засмеялся. - А татуировки настоящие? — Нет. Но вот волосы я покрасила. Я еще не рассказала маме, что цвет смоется только через месяц. Она думает, что это лак. Очень смешно будет на 75-летии моей бабушки на следующей неделе. Я рассмеялся. Она неплохо выглядела, а ее ноги в чулках смотрелись очень круто. — Так чего же ты не заходишь? Я покачал головой: — Я жду здесь кое-кого. Зачем я это сказал? Ведь я прошел проверку. Эта девушка думает, что я всего лишь в очень качественном костюме. Мне стоит купить билет и войти. — Понятно, — сказала она и посмотрела на часы, — ладно. Я простоял еще пятнадцать минут, озираясь. Теперь, когда я сказал ей, что жду кого-то, я не мог изменить свою историю, не мог войти. Мне следовало уйти, притворяясь, что я решил прогуляться, потом отойти подальше и больше не возвращаться, уйти в другое место. Но что-то — свет, музыка, танцы внутри — удерживали меня, даже если я не мог войти. Мне и снаружи было неплохо. Холодный ветер приятно обдувал лицо. — Ты знаешь, что мне больше всего нравится в твоем костюме? — сказала девушка. — Что? — Мне нравится, что ты сверху надел обычные вещи, словно ты получеловек, полумонстр. — Спасибо. У нас недавно было занятие, посвященное монстрам в литературе на уроке английского — Призрак Оперы, Горбун из Нотр-Дама, Дракула. На очереди Человек-Невидимка. В общем, я решил, что будет круто нарядиться человеком, превращенным в монстра. — Круто. Очень креативно. — Спасибо. Я взял старый костюм гориллы и поработал над ним. — А кто ведет эти уроки английского? — Эмм, мистер… Эллисон, — я пытался определить ее возраст. Моя ровесница, не старше. — Бонусы выпускного класса. — Надо будет постараться попасть к нему. Мне еще два года учиться. — Мне… — я чуть было не сказал, что мне столько же, — я, действительно, люблю эти уроки. Мы постояли еще минуту. В конце концов, она сказала: — Слушай, обычно я так не поступаю, но похоже, что твоя девушка уже не придет, а моя смена по продаже билетов закончится через пять минут. Пойдешь со мной? Я улыбнулся: — Конечно. — Ого, это натурально пугает. — Что такое? — Ну не знаю. Показалось, что твоя маска полностью копирует твою мимику, когда ты сейчас улыбнулся, — она протянула руку. — Бронен Крепс. Я пожал ее руку: — Адриан… Адриан… Кинг. — Совсем, совсем как настоящая, — она говорила о моей руке, — ужас просто. — Спасибо. Я неделями над ним работал, собирал воедино все детали костюма и все остальное. — Ух-ты, ты, действительно, очень любишь Хэллоуин. — Да. Я был застенчивым ребенком, мне нравилось притворяться кем-то другим. — Ага, мне тоже. Я до сих пор стеснительная. — Правда? Никогда бы не подумал, после того как ты сама со мной заговорила. — Ах, это, — сказала она. — Ну, твоя девушка тебя бросила. Так что мне показалось, что я вижу родственную душу. — Родственную душу, да? — улыбнулся я, — может и так. — Ох, хватит уже. Она имела в виду мою улыбку. Она выглядела странновато с белоснежной кожей и пурпурными волосами — она бы никогда не надела пошлый костюм французской горничной. Возможно, ее родители работали в театре или что-то в этом роде. Несколько месяцев назад я бы тут же отшил ее. А теперь я был рад любому собеседнику. Другая девушка сменила Бронен на ее посту по продаже билетов, и мы отправились танцевать. Теперь, когда она стояла, и я смог отвести взгляд от ее волос, я заметил, что она сделала вырез передника гораздо глубже и расстегнула блузку так, что теперь это выглядело вроде как сексуально. На ее левой груди была татуировка в виде паука. — Эта мне нравится больше всего, — сказал я, погладив ее, я воспользовался шансом прикоснуться к ней, зная, что она будет думать, что я дотронулся до нее чем-то вроде резиновой перчатки, и не будет возражать. — Я себе задницу отсидела за все эти часы, — сказала она, — пошли танцевать. — Сколько времени? — Почти полночь. — Ведьминский час, — я вывел ее на танцпол. Быстрая песня, игравшая до этого, сменилась медленной, и я притянул ее поближе. — И как ты выглядишь на самом деле под всем этим? — спросила она. — А почему это имеет значение? — Мне просто интересно, может я видела тебя раньше. Я пожал плечами: — Не думаю. Я тебя не помню. — Может и нет. Ты занят на многих секциях? — Раньше так и было, — я вспомнил, что говорила Кендра насчет лжи, — но сейчас я в основном читаю. А еще я много занимаюсь садоводством. — Странно здесь слышать о хобби в виде садоводства. — Позади моего дома есть небольшой сад. Мне нравится смотреть, как растут розы. Я подумывал о постройке теплицы, тогда я бы и зимой мог наблюдать за ними. Как только я сказал это, я понял, что хочу осуществить это на самом деле, в реальности. — Круто. Никогда не встречала парня, интересующегося цветами. — Всем в жизни необходима красота, — я притянул ее поближе, ощущая ее тепло на своей груди. — Нет, серьезно, Адриан, как ты выглядишь? — А что если я выгляжу как Призрак оперы или что-то типа того? — Хммм… — она засмеялась, — он был очень романтичным — Мелодия ночи и все такое. Я даже хотела, что бы Кристин выбрала его. Я думаю, многие женщины так и сделали бы. — А если это и есть мое настоящее лицо? — я показал на свою звериную морду. Она засмеялась: — Сними маску и дай мне взглянуть. — А если бы я был красавцем? Ты бы тогда нашла к чему придраться? — Возможно, кое к чему… — когда я нахмурился, она сказала, — да шучу я. Конечно, нет. — Тогда это не имеет значения. Пожалуйста, просто танцуй со мной. Она надулась, но сказала: «Ладно», и мы стали танцевать еще ближе. — Но как я тебя найду в школе в понедельник? — прошептала она мне на ухо. — Ты мне на самом деле понравился, Адриан. Я хочу тебя снова увидеть. — Я найду тебя. Я буду высматривать тебя в коридорах и найду… Она просунула руку за ворот моей рубашки и шарила там, пытаясь нащупать края маски. — Эй, прекрати! — Я просто хочу посмотреть. — Прекрати! — я дернулся от нее, она все еще тянула руку к моей шее. — Как это…? — Хватит! — это уже вырвалось рычанием. Теперь люди смотрели на нас, на меня. Я оттолкнул ее, но мы стояли слишком близко, так что она споткнулась и в последний раз попыталась дотянуться до моей шеи. Я схватил ее руку, завернул ей за спину и услышал пугающий треск. А потом она закричала. Я побежал, ее крики преследовали меня до самого метро. Медведь: У меня важная новость. Лягушонок: нчг не слышно от Млчньи Медведь: Я внутри! Я сплю в доме! Они впустили меня. Чудовище Нью-Йорка: Кто?!!! Медведь: Две девушки… они впустили меня. Лягушонок: Эт здрв мдвд! Чудовище Нью-Йорка: *страшно завидует* Мистер Андерсон: Расскажи нам об этом, Медведь. Мистер Андерсон: Расскажи нам об этом, Медведь. Медведь: Однажды ночью они впустили меня. Я спал на коврике в ванной. Когда они поняли, что я никого не съем, они разрешили приходить мне каждый день. Чудовище Нью-Йорка: Это здорово! Лягушонок: Привет, Молчунья. Молчунья: Привет, Лягушонок. Привет всем. Ни за что не угадаете, откуда я пишу. Чудовище Нью-Йорка: откуда? (ты уже разговариваешь со мной или еще злишься?) Молчунья: Я со всеми разговариваю. Я пишу из его дома! Лягушонок: Из дома? У всх пхже есть дма Чудовище Нью-Йорка: Это здорово! Лягушонок: Я все еще в пруду. Молчунья: Я встретила его в клубе. Он танцевал со мной. Я не могла говорить, но ему понравилось, как я танцую, хотя ногам было очень больно. Он убедил своих родителей, чтобы они разрешили мне спать у них на диване в кабинете. Мы с ним хорошие друзья, но, конечно, я надеюсь на большее. Медведь: Конечно. Молчунья: Мы вместе катаемся на лодке и ходим подолгу гулять. Медведь: Вот и правильно. Теперь у тебя есть ноги. Чудовище Нью-Йорка: И как оно? Молчунья: Мне сложно. Кровь из ног все идет и идет, но я притворяюсь, что все хорошо, я не хочу, чтобы он переживал. Я так его люблю, хотя он и зовет меня болванкой. Мистер Андерсон: Болванкой? Чудовище Нью-Йорка: Что за придурок! Ты не дура! Молчунья: Болванка — это потому что немая, а не тупая. Безмолвная. Чудовище Нью-Йорка: все равно не нравится. Молчунья: Я думаю, что все идет хорошо. Простите, что так много говорю о себе. Как дела у всех вас? Медведь: Ты спишь на диване, а мне приходится спать на коврике! Лягушонок: Пока никкой надежды, т. е. нджда есть, но не НАДЕЖДА. Чудовище Нью-Йорка: Согласен. Жду, когда что-нибудь случится. |
|
|