Альфред Элтон Ван Вогт Галактика М-33, туманность Андромеды

Гроувнор услышал чей-то шепот, но такой тихий, что он не разобрал слов. За ним последовал вибрирующий звук, такой же тихий и такой же непонятный.

Некзиалист невольно огляделся.

Он был в своей студии, и там, кроме него, никого не было. Гроувнор осторожно подошел к двери, ведущей в аудиторию. Но и там оказалось пусто.

Он вернулся к своему рабочему столу, хмуро размышляя над тем, уж не направил ли на него кто-нибудь энцефалорегулятор. Другого объяснения он не находил. Однако уже в следующее мгновение отказался от него. Ведь его отдел был защищен от воздействия практически всех волн и вибраций. К тому же он слишком хорошо знал, что предшествует возникновению галлюцинаций, чтобы придавать значение этому инциденту.

И все же ради предосторожности он обошел все пять комнат отдела и проверил энцефалорегуляторы. Как им и было положено, они находились в кладовой в законсервированном виде. Гроувнор вернулся в студию и продолжил свои занятия со светогипнотическими вибрациями, создавать которые он научился у райимян.

Вдруг на него накатила волна ужаса. Гроувнор съежился. И тут снова услышал шепот, такой же тихий, но теперь уже сердитый, с явной враждебностью.

Гроувнор ошеломленно выпрямился. И все-таки это мог быть только энцефалорегулятор. Кто-то воздействовал на его мозг с большого расстояния, используя при этом такой мощный передатчик, что даже надежно защищенные стены отдела не спасали от него.

Лихорадочно размышляя над тем, кто же это мог быть, он в конце концов решил, что след ведет в психологический отдел. Он позвонил туда и попросил кого-нибудь из специалистов. Подошел сам Зайдель и, когда Гроувнор начал рассказывать ему о случившемся, прервал его на полуслове:

— А я как раз собирался связаться с вами. Я думал, это ваших рук дело.

— Вы хотите сказать, что то же самое испытали другие? — Гроувнор говорил медленно, стараясь понять, что за всем этим кроется.

— Меня-то удивляет, что и вам досталось, в вашем-то изолированном от всяких волн отделе, — ответил Зайдель. — Вот уже более двадцати минут ко мне поступают жалобы, коснулось это и моей аппаратуры.

— Какой именно?

— Детектора биоволн мозга, регистратора нервных импульсов и других более чувствительных электронных детекторов. Кстати, Кент собирает совещание в центре управления. Там увидимся.

Но Гроувнор не отпустил его так скоро.

— Выходит, какое-то обсуждение уже было?

— Ну-у-у… мы сделали кое-какие предположения.

— Какие же?

— Мы на подходе к большой галактике М-33. Вот и думаем, не они ли это.

Гроувнор угрюмо ухмыльнулся.

— Вполне реальная гипотеза. Я подумаю над этим, а теперь — до скорой встречи.

— Будьте готовы к ударной дозе, когда выйдете в коридор. Воздействие осуществляется беспрерывно. Звуки, вспышки света, эмоционально действующие шумы — и все это в больших дозах.

Гроувнор кивнул и прервал связь. К моменту, когда он собрался, информация о совещании уже передавалась по кабельному коммуникатору. Открыв дверь в коридор, он понял, о чем предупреждал Зайдель. В ту же минуту он почувствовал воздействие на его мозг. Он даже остановился, стараясь усилием воли подавить действие гипноза, а потом с трудом, полный тревоги, потащился в центр управления.

Некоторое время спустя он уже сидел с остальными в центре управления. Ночь, необъятная ночь космоса, шептала что-то, давила на мчащийся во тьме корабль. Капризная и беспощадная, она одновременно манила и предостерегала о чем-то. То в неистовом восторге посылала божественные трели, то обрушивалась с диким шипением. Она шептала от страха и выла от голода. Билась в смертельной агонии и в экстазе снова возрождалась к жизни. И при всем этом с неизменным коварством грозила чем-то невероятно страшным.

— Есть мнение, — произнес кто-то за спиной Гроувнора, — что пора возвращаться домой.

Он обернулся в поисках говорившего. Но тот больше не прибавил ни слова.

Тем временем исполняющий обязанности директора Кент продолжал смотреть в телескоп, словно не придал значения услышанному или вовсе ничего не слышал. Казалось, в зале никто тоже не обратил внимания на реплику.

В воцарившейся тишине Гроувнор вертел ручку на встроенном в кресло пульте коммуникатора, стараясь увидеть то, на что смотрели в телескоп Кент и Лестер. Появилось размытое изображение галактики, на границе которой находилась «Гончая»; даже самые близкие звезды были так далеко, что в телескопе различались как блестящие точки в конечном витке спирали галактики М-33 — туманности Андромеды, которая была их целью.

Гроувнор оторвал взгляд от экрана одновременно с Лестером.

— В это трудно поверить, — проговорил астроном, — вибрации, которые мы ощущаем, исходят из галактики с миллиардами звезд, — он помолчал, потом обратился к Кенту: — Директор, мне кажется, что это задача не для астронома.

Кент оставил свой окуляр.

— Все, что касается целой галактики, относится к компетенции астрономии. Или вы потрудитесь назвать другую науку, способную решить эти проблемы?

Лестер ответил не сразу.

— Показания на шкале совершенно фантастические. И все же я полагаю, что мы не можем отнести этого ко всей галактике. Вполне вероятно, что воздействие лучеобразно направлено на наш корабль.

Кент повернулся к тем, кто в удобных креслах расположился напротив впечатляющего разноцветьем огней пульта управления.

— У кого есть идеи или предложения? — спросил он.

Гроувнор посмотрел вокруг в надежде, что тот, кто высказал свое мнение в самом начале, обоснует свою позицию. Но тот молчал.

Между тем люди не спешили высказываться: они не чувствовали той свободы и раскованности, которые были при Мортоне. Так или иначе, но Кент как-то дал понять, что любое мнение, кроме мнений руководителей отделов, для него не существует. Он также явно отказывался признавать отдел некзиализма.

В течение нескольких месяцев Кент с Гроувнором были взаимно вежливы, правда, при чрезвычайно редких встречах. За это время исполняющий обязанности директора, укрепив свое положение в совете, под всякими благовидными предлогами передал своему отделу некоторые функции других отделов, якобы дублирующих его деятельность.

Гроувнор был совершенно уверен, что никто на корабле не поймет его, если он станет толковать, как важно для поддержания морального духа всячески развивать личную инициативу, — его мог бы поддержать только такой же некзиалист, как и он сам. Поэтому он и не пытался что-либо говорить. Но на корабле ввели новые, пусть небольшие, но дополнительные ограничения, а для людей, заключенных в рамки почти тюремного содержания, это было опасно.

Первым на призыв Кента откликнулся откуда-то с галерки биолог Смит. Он сухо заметил:

— Я вижу, как не сидится мистеру Гроувнору. Может, он из вежливости выжидает, пока выскажутся люди постарше его? Мистер Гроувнор, что у вас на уме?

Гроувнор подождал, пока затихнут смешки — Кент не присоединился к смеявшимся, — и сказал:

— Несколько минут назад кто-то в зале предложил повернуть обратно домой. Мне бы хотелось, чтобы сказавший это обосновал свое мнение.

Ответа не последовало. Гроувнор видел, как помрачнел Кент. Все остальные явно ждали продолжения. Не выдержал опять Смит:

— Когда прозвучало это заявление? Я что-то не припоминаю, чтобы слышал подобное.

— И я! — присоединилось еще несколько голосов.

Глаза Кента блеснули. Гроувнору показалось, что Кент предвкушает за всем этим свою личную победу.

— Позвольте мне прояснить этот вопрос, — вмешался он.

— Так было заявление или нет? Кто еще его слышал? Прошу поднять руки.

Рук не поднялось.

— Мистер Гроувнор, что именно вы слышали? — злобно процедил Кент.

Гроувнор четко, не спеша произнес:

— Насколько я помню, слова были следующие: «Есть мнение, что пора возвращаться домой», — он умолк, но, поскольку комментариев не последовало, продолжил: — Очевидно, это внушение, слова возникли у меня в мозгу под чьим-то воздействием. Что-то или кто-то там, в космосе, настойчиво демонстрирует нам, что он хочет, чтобы мы убирались домой, — он пожал плечами. — Я, естественно, не считаю, что это было бы единственно правильным решением.

Сдавленным голосом Кент недовольно осведомился:

— Все мы, мистер Гроувнор, пытаемся понять, почему это именно вы, а не кто другой слышали это предложение?

И снова в который раз Гроувнор оставил без внимания тон, которым это было сказано, и ответил со всей серьезностью:

— Я сам размышлял над этим. Ничего не могу поделать, но вынужден напомнить вам, что во время райимского инцидента мой мозг довольно длительное время подвергался стимуляции. Возможно, я стал более восприимчив к подобным воздействиям.

И тут он сообразил, что именно благодаря этой обостренной восприимчивости он и услышал шепот, несмотря на защищенность стен своего отдела.

Кент нахмурился, и это не удивило Гроувнора: химик уже изъявил свое недовольство всяким упоминанием о птичьем народе и о том, что они проделали с сознанием членов экспедиции.

— Я уже имел честь собственными ушами слышать ваш отчет о вашем вкладе в этот эпизод, — холодно проговорил Кент. — Если я правильно помню, вы утверждали тогда, что причина ваших успехов в борьбе с райимлянами в том, что они не понимали, как трудно представителю одной формы жизни контролировать нервную систему другой, чуждой ему. Как же теперь вы объясните, что эти там… — он махнул рукой по направлению движения корабля, — добрались до вас и с точностью укола иглой воздействовали именно на те центры, которые воспроизвели их слова предупреждения?

По тому, как самодовольно сказал все это Кент, Гроувнор лишний раз убедился в том, что за низкий он человек, однако ответил спокойно и с достоинством:

— Директор, кто бы ни воздействовал на мой мозг, не следует думать, что он может изъясняться на нашем языке. И своей задачи он практически не решил, раз я единственный на борту, кто воспринял их внушение. А сейчас мне бы не хотелось здесь дискутировать на тему о том, как это я получил послание. Следует разобраться в другом: зачем оно и что нам следует предпринять.

Глава отдела геологии Маккэнн откашлялся и сказал:

— Гроувнор прав. Не лучше ли нам, джентльмены, принять за истину тот факт, что мы вторглись на чужую территорию и хозяева не в восторге от этого?

Кент кусал губы — видно, собирался произнести речь, но заколебался, однако потом все же сказал:

— Считаю, что мы должны с определенной осторожностью подойти к случившемуся и не думать, что имеем достаточно данных для каких-либо заключений. Но я убежден, что мы должны действовать так, как если бы встретились с высшим разумом, превосходящим человеческий.

В зале воцарилось молчание. Гроувнор заметил, что люди незаметно для себя приободрились. Их губы стали тверже, выражение глаз уверенней. Он видел, что и другие заметили эту реакцию.

Социолог Келли мягко произнес:

— Э… я рад… рад, что никто не высказывает желания повернуть назад. Это хорошо. Как слуги нашего народа и нашего правительства, мы обязаны выяснить потенциальные возможности этой галактики, особенно сейчас, когда господствующая здесь форма жизни знает о нашем существовании. Отметьте, пожалуйста, что я поддерживаю предложение директора Кента и его утверждение, что мы имеем дело с разумными существами. Но их способность воздействовать на мозг, пусть даже одного человека, свидетельствует о том, что они наблюдали за нами и знают о нас немало. Мы не можем допустить, чтобы эти знания были односторонними.

Кент вроде бы успокоился, когда заговорил снова:

— Мистер Келли, что вы думаете о пространстве, куда мы устремляемся?

Лысый социолог поправил пенсне.

— Оно… э… оно протяженное, директор. Но этот шепот может быть подобием наших радиоволн, распространяющихся по всей нашей галактике. Они… э… они, возможно, являются внешними сигналами… э… — Он умолк, но, поскольку замечаний не последовало, продолжил: — Вспомните, ведь человек тоже оставил неизгладимые следы своего пребывания в собственной Галактике. В процессе омолаживания мертвых звезд он зажег как бы искусственные Новые, и они были видны с расстояния до двенадцати галактик. Поменял он и орбиты планет. Воскрешал и покрывал лесами мертвые прежде миры. Там, где под звездами, более жаркими, чем Солнце, лежали безжизненные пустыни, теперь кружат в водоворотах бурные океаны. И разве сами мы и наш огромный корабль, пересекший такие пространства, о которых эти шептуны и мечтать не смеют, — разве все это не доказывает могущество человека?

Следующим выступил Гурли из отдела связи.

— Следы человека едва ли так уж долговечны в масштабах Вселенной. Не понимаю, как вы можете ставить их рядом с этим. Ведь пульсации — они же живые! Это такая сильная, всепроникающая разумная форма жизни, что весь космос вокруг пронизан ее шепотом. Это вам не киса с ее щупальцами и не алое чудовище, не феллахи, прикованные к одной какой-то системе. Это и есть цивилизация всей галактики; и если их спикер предупредил нас…

Будто кто схватил его за горло, Гурли поднял руки, защищаясь. И не один он — то же делали и остальные. Все, кто был в зале, или пригнулись в своих креслах, или едва не свалились с них. Кент судорожным движением выхватил вибратор и направил его на коллег. Инстинктивно пригнувшись, Гроувнор увидел, что трассирующий луч прошел у него над головой.

За спиной раздался дикий вопль, а затем удар, способный, казалось, пробить пол.

Вместе со всеми Гроувнор обернулся и с чувством нереальности происходящего уставился на тридцатифутовую тварь, покрытую панцирем, которая корчилась на полу в двенадцати футах от последнего ряда. Секундой позже красноглазое повторение первого чудовища материализовалось прямо в воздухе посреди зала и шлепнулось на пол в десяти футах от первого. Третье чудовище с дьявольской мордой скатилось со второго, перекувырнулось несколько раз и поднялось рыча.

Не прошло и минуты, как в зале их стало с дюжину.

Гроувнор, выхватив вибратор, разрядил его в одну из тварей. Металлические панцири скрежетали о металлические стены. Стальные когти скребли и стучали по полу.

Теперь уже все палили из вибраторов, но твари продолжали появляться. Гроувнор кинулся к нижней платформе пульта управления. Когда он добрался до яруса, где находился Кент, тот перестал стрелять и гневно заорал:

— Какого дьявола, куда вы прете, трус несчастный?

Он направил свой вибратор на Гроувнора, но тот успел выбить его из рук директора. Кент онемел от ярости. Добравшись до следующего яруса, Гроувнор увидел, что Кент тянется за вибратором. Он не сомневался, что химик намерен сейчас же выстрелить в него. Со вздохом облегчения он дотянулся наконец до рубильника, который включал защитный экран вокруг корабля, и, рванув его на себя, бросился на пол. И как раз вовремя. Светящийся луч ударил в металлическую панель именно туда, где только что находилась его голова. Потом луч пропал. Кент вскочил на ноги и закричал, перекрывая общий рев:

— Я не понял, что вы собирались делать!

Гроувнор остался холоден к его попытке объясниться. Исполняющий обязанности директора полагал, что сумеет оправдать убийство тем, что Гроувнор бежал с поля боя. Гроувнор не желал ни видеть его, ни говорить с ним. Он уже давно не выносил Кента, а теперь убедился окончательно, что этот человек не годится на роль директора экспедиции. Наступало критическое время, а личная неприязнь Кента могла послужить детонатором, способным привести к гибели всего корабля.

Спустившись снова в зал, Гроувнор присоединился к сражавшимся. Боковым зрением он видел, что трое техников устанавливают в боевую позицию огнемет. К тому времени, когда нестерпимое пламя вырвалось из сопла огнемета, существа под воздействием бластеров уже впали в бессознательное состояние, так что добить их не составляло труда.

Когда опасность миновала и к Гроувнору вернулась способность думать, он осознал, что эти чудовища были живьем переправлены на расстояние в сотни световых лет. Это походило на сон, слишком фантастический, чтобы в него можно было поверить.

Но запах горящей плоти был вполне реален, как и струившаяся по полу голубовато-серая кровь, слизью покрывшая пол. Реальными были и дюжина или около того бронированных чешуйчатых туш, валявшихся по всему помещению.

Когда Гроувнор снова увидел Кента, тот был сдержанным и четко отдавал приказы по коммуникатору. Вплыли подъемники и стали убирать убитых. Коммуникаторы гудели от сообщений. Постепенно картина прояснялась.

Существа появились только в центре управления. Радар не обнаружил никакого материального объекта типа корабля противника. Расстояние до ближайшей звезды в любом направлении исчислялось не менее чем тысячей световых лет.

Когда эта скудная информация достигла слуха членов экспедиции, по всему залу разнесся ропот.

— Десять световых столетий! — воскликнул штурман Зеленски. — А мы даже сообщения не можем переслать на такое расстояние без ретрансляторов.

В зал поспешно вошел капитан Лич. Он коротко переговорил кое с кем из ученых, а затем созвал военный совет. Он же открыл обсуждение.

— Должен подчеркнуть: мы столкнулись с невероятной опасностью. Мы и наш корабль подверглись нападению враждебной галактической цивилизации. Сейчас мы в относительной безопасности благодаря защитному энергетическому экрану. Но угроза настолько велика, что необходимо строго определить наши задачи. Нужно выяснить, почему нас настойчиво гонят прочь. Надо разобраться в существе грозящей нам опасности, в том, что за интеллект стоит за ней. Я вижу, что главный биолог еще занят обследованием останков недавнего противника. Мистер Смит, что представляют собой эти существа?

Смит отвернулся от тела чудовища, которым занимался.

— Подобных тварей породила и наша Земля в век динозавров, — спокойно сказал он. — Если судить по тем поверхностным исследованиям, которые мы успели провести, умственное развитие этих существ находится на самом низком уровне.

— Мистер Гурли полагает, — произнес Кент, — что этих существ переправили через гиперпространство. Может, попросим его развить эту мысль?

— Мистер Гурли, слово за вами, — поддержал капитан Лич.

Специалист по связи начал в своей обычной медлительной манере:

— Это всего лишь теория, причем довольно скороспелая. Согласно ей Вселенная подобна гигантскому вытянутому воздушному шарику. Стоит проколоть его оболочку, и он начнет сплющиваться, но одновременно будет затягиваться прокол. Но предмет, который прошел сквозь внешнюю оболочку, совсем не обязательно вернется в ту точку пространства, откуда он начинал свое движение. Предположим, что некто владеет контролем над этим явлением и может использовать его как форму телепортации. Это может показаться фантастикой, но разве оно менее фантастично, чем то, что здесь произошло?

— Трудно поверить, что кто-то может настолько превосходить нас, — с досадой заметил Кент. — Должны существовать какие-то достаточно простые методы решения проблем гиперпространства, человечество просто упустило их из виду. Возможно, мы восполним этот пробел. — Он помолчал, потом обратился к археологу: — Корита, вы что-то стали слишком молчаливы. Что бы вы могли сказать о наших новых врагах?

Археолог встал и развел руками.

— Даже догадки не могу предложить. Прежде чем заниматься поисками аналогий технологического порядка, следовало бы узнать мотивы их нападения на нас. Например, если они хотели таким образом захватить корабль, то нападение на нас в такой форме было ошибкой. А если в их намерения входило желание припугнуть нас, тогда их атака имела необычайный успех.

Заявление Кориты встретили смехом, но Гроувнор заметил, что капитан Лич остался серьезен.

— Что касается мотивов, — медленно проговорил он, — то мне пришла в голову довольно неприятная мысль. А если этот могущественный интеллект, или что там еще, захотел узнать, откуда мы родом? — Он сделал паузу. Судя по напряженной тишине в зале и напряженным позам, слова его произвели впечатление. — Давайте взглянем на это с его… ну да… с его точки зрения. Приближается корабль. В том направлении, откуда он появился, на расстоянии десяти миллионов световых лет существует немалое количество галактик, туманностей, звездных скоплений. Какая из них наша? — В зале воцарилась тишина. Командир повернулся к Кенту: — Директор, если вы не имеете ничего против, я предлагаю обследовать некоторые из планет этой галактики.

— У меня возражений нет. А теперь, если никто… — Гроувнор поднял руку. Но Кент, как бы не замечая ее, продолжал: — Я объявляю совещание…

Гроувнор встал и громко произнес:

— Мистер Кент!

— …закрытым! — закончил Кент.

Люди, однако, оставались на своих местах. Кент повернулся к Эллиоту и недовольно сказал:

— Прошу прощения, мистер Гроувнор, вам слово.

— Едва ли наш противник, — твердо заявил Гроувнор, — сумеет расшифровать наши символы, тем не менее считаю необходимым уничтожить наши звездные карты.

— Я собирался предложить то же самое, — откликнулся с места фон Гроссен. — Продолжайте, Гроувнор!

Под одобрительный гул зала Гроувнор продолжал:

— Мы убеждены, что наш главный энергетический защитный экран может охранить нас от опасности. У нас нет иной альтернативы, кроме как вести себя так, как если бы это соответствовало истине. Но когда мы опустимся на какую- нибудь планету, наши большие энцефалорегуляторы должны быть наготове, чтобы в случае чего не позволить противнику проникнуть в наши мысли.

И снова аудитория одобрительно зашумела.

— Что-нибудь еще, мистер Гроувнор? — сухо спросил Кент.

— Еще одно общее замечание. Руководителям отделов я рекомендую просмотреть все материалы и подготовить для уничтожения те из них, что могли бы подвергнуть опасности человечество в случае захвата «Гончей».

Время шло, и становилось ясно, что неизвестный разум либо намеренно воздерживается от дальнейших действий, либо их пресекает защитный экран. Во всяком случае, никаких новых инцидентов не произошло.

Где-то далеко мерцали одинокие звезды. Первое большое солнце вынырнуло перед кораблем прямо из тьмы космоса, шар из света и жара на фоне вселенской ночи. Лестер и его коллеги обнаружили в его системе пяти планет. Все их они навестили, одна оказалась обитаемой. Это был мир джунглей, туманов и гигантских животных. Корабль оставил его позади, пролетев довольно низко над кромкой моря и огромным континентом планеты, покрытым болотистыми зарослями. Никаких признаков цивилизации, тем более высочайшего уровня, как следовало ожидать, на планете не было.

«Космическая гончая» миновала еще три сотни световых лет и оказалась у маленького солнца с двумя планетами, льнувшими к теплу вишнево-красного шара. Одна из них была обитаема, ее населяли ящероподобные существа — единственные владыки здешних джунглей и тумана. Они покинули и ее, после того как низко пролетели над болотистым морем планеты и материком в его бурном развитии.

Теперь звезд стало больше. Они усеивали черную бездну на сто пятьдесят световых лет вокруг. Громадное голубое солнце со свитой почти из двадцати планет привлекло внимание Кента, и быстрый корабль устремился к нему. Семь планет, которые ближе других обращались вокруг солнца, были сущим пылающим адом без всяких надежд на зарождение жизни. Корабль по спирали обошел три обитаемые планеты, расположенные вблизи друг от друга, и снова устремился в межзвездное пространство, не обследовав ни их, ни остальные планеты этой системы. Эти три планеты оказались такими же мирами первобытных джунглей, как и все предыдущие.

Кент снова созвал совещание руководителей отделов и их заместителей. Обсуждение он начал без всяких предисловий:

— Сам я не вижу особых оснований для серьезных разговоров. Но я собрал вас по настоянию Лестера, — Кент ухмыльнулся. — Возможно, ему что-то известно.

Кент сделал паузу, и наблюдавший за ним Гроувнор заметил, что малорослый химик прямо-таки сияет от самодовольной уверенности. «В чем тут дело?» — подумал он. Ему казалось странным, что исполняющий обязанности директора Кент заранее наперед отрекается от результатов этого совещания.

— Лестер, не подниметесь ли вы сюда и не поделитесь ли своими соображениями? — с подчеркнутым дружелюбием предложил Кент.

Астроном поднялся на нижний ярус. Он был таким же высоким и тошим, как и Смит. Небесно-голубые глаза застыли на его бесстрастном лице. Однако начал он довольно эмоционально:

— Джентльмены, — сказал он, — три идентичные обитаемые планеты в последней солнечной системе представляют собой триплет искусственного происхождения. Не знаю, все ли вы знакомы с современной теорией образования планетарных систем. Те, кто не знаком, могут меня не понять. Так вот, согласно этой теории, гравитационное распределение массы в системе, которую мы только что покинули, противоречит законам динамики. Я с полной уверенностью могу утверждать, что по крайней мере две из трех обитаемых планет были намеренно перемещены в эту точку пространства. Я считаю, что нам следует вернуться и как следует обследовать их. Создается впечатление, что кто-то намеренно создает первобытные миры, а вот с какой целью — утверждать не берусь.

На этом он закончил свое сообщение и вызывающе посмотрел на Кента. Тот подался вперед и, как-то странно улыбаясь, проговорил:

— Ганли пришел ко мне и потребовал, чтобы я приказал вернуться. Поэтому я и созвал вас, чтобы обсудить и проголосовать его предложение.

Так вот оно что! Гроувнор вздохнул, далекий от восхищения Кентом, но отдавая должное расчетливости его действий. Он не предпринял попытки открыто выступить против оппозиции. Скорее всего, он возражал против плана астронома. Но, созвав совещание, на котором с его мнением могли не посчитаться, он тем самым доказал, что подчиняется законам демократии. Это был ловкий, если не демагогический ход — поддержать видимость демократии среди членов экспедиции.

И в самом деле, предложение Лестера вызвало серьезные возражения. Трудно было поверить, что Кент знал о них, — мог ли он намеренно игнорировать возможную опасность провала плана возвращения. Гроувнор терпеливо ждал, когда кончат задавать вопросы астроному. Когда тот ответил на них, когда стало ясно, что обсуждение подошло к концу, Гроувнор встал и заявил:

— Я бы хотел привести некоторые аргументы в поддержку точки зрения мистера Кента в этом вопросе.

— Но, мистер Гроувнор, — холодно заметил Кент, — было мнение, что дискуссия должна быть краткой, и стоит ли отнимать ценное время… — Тут он внезапно умолк. Вероятно, до него дошел истинный смысл слов Гроувнора. Лицо его потемнело. Он сделал какое-то неуверенное движение рукой, будто прося поддержки у аудитории. Но никто ни слова не произнес, и он, опустив руку, проговорил: — Вам слово, мистер Гроувнор.

— Мистер Кент прав, — твердо начал Гроувнор. — Решение слишком поспешное. Мы посетили всего лишь три планетарные системы, а необходимо посетить не менее тридцати, выбрав их наугад, а может быть, и больше. Это минимальное число, учитывая размеры наших исследований, для более или менее серьезных выводов. Я буду рад передать свои расчеты в математический отдел для уточнения. Кроме того, совершив посадку на планете, нам придется выйти за пределы защитного экрана. И тут мы должны быть готовы к отражению самой невероятной атаки со стороны чуждого нам интеллекта, способного в мгновение ока доставить через гиперпространство свои силы. Я представляю себе картину, как миллионы тонн вещества обрушиваются на нас, в то время как мы, совершенно беспомощные, сидим на этой планете. И мне кажется, что нам лучше потратить месяц-другой на тщательнейшую подготовку. В течение этого времени мы можем посетить столько солнечных систем, сколько будет в наших силах. И если там окажутся такие же первобытные обитаемые миры, можно будет без всяких сомнений принять гипотезу мистера Лестера, что это искусственно созданные планеты, — Гроувнор помолчал, потом спросил: — Мистер Кент, я правильно изложил ваше мнение?

Кент уже успел полностью овладеть собой.

— Почти, мистер Гроувнор, — он оглядел собравшихся. — Если нет других предложений, давайте голосовать за предложение Лестера.

Астроном встал.

— Я снимаю его, — сказал он. — Признаюсь, я несколько поторопился со своим проектом. — И он занял свое место.

— Может, есть желающие поддержать предложение Лестера? — спросил Кент. Все промолчали. — Тогда я прошу руководителей отделов приготовить план своих действий в случае успешной посадки на планету, которую нам неизбежно придется совершить, но в свое время. У меня все, джентльмены.

В коридоре Гроувнор почувствовал на своем плече чью-то руку. Он повернулся и узнал Маккэнна, главного геолога.

— Мы были так заняты все эти месяцы ремонтными работами, что я не имел возможности пригласить вас в свой отдел. Насколько я понимаю, когда мы высадимся на планете, оборудование геологического отдела будет использовано не только по прямому назначению. Тут очень понадобится некзиалист.

Подумав, Гроувнор согласно кивнул:

— Я буду у вас завтра утром. А сейчас пойду займусь рекомендациями для нашего исполняющего обязанности директора.

Маккэнн бросил на него быстрый взгляд.

— А вам не кажется, что он ими не очень-то заинтересуется?

Значит, остальные тоже заметили неприязненное отношение к нему Кента.

— Да, потому что он не доверяет частному мнению.

Маккэнн наклонил голову.

— Хорошо, мой мальчик, успехов вам.

Он уже отошел от Гроувнора, когда тот окликнул его:

— Как по-вашему, на чем держится популярность Кента как лидера?

Маккэнн помолчал в задумчивости, потом ответил:

— Он — человек. У него есть свои привязанности и своя неприязнь. Он вспыльчив. У него плохой характер. Он допускает ошибки и при этом делает вид, что не ошибся. Он весьма честолюбив и до безумия жаждет быть директором. После возвращения корабля на Землю директора экспедиции ждет мировая известность. В каждом из нас есть что-то от Кента. Он… как бы это сказать… ну, он просто человек.

— Должен заметить, — сказал Гроувнор, — что вы ничего не сказали о его профессиональных качествах.

— Вообще-то говоря, это в данном случае не так уж важно. У него есть эксперты, на которых он вполне может положиться, — Маккэнн поджал губы. — М-м-м… я затрудняюсь определить, в чем привлекательность Кента, но мне кажется, что ученые всегда готовы выступить на защиту своих идей. И им нравится, чтобы им возражали, и чем эмоциональнее, тем лучше, но в то же время недостаточно квалифицированно.

Гроувнор покачал головой:

— Я не согласен с вами, что директору не обязательно хорошо знать свое дело. Тут все зависит от личности и от того, как он использует свой громадный авторитет.

Маккэнн довольно долго рассматривал Гроувнора и в конце концов заключил:

— Люди, строго следующие логике, подобные вам, всегда с трудом понимают, как это кенты оказываются привлекательными для окружающих. И в политике у таких людей нет шансов победить кентов.

Гроувнор грустно улыбнулся в ответ:

— Не преданность научным методам губит этих людей. Их губит их же прямота. Чаще всего они понимают тактику, применяемую против них, лучше, чем те, кто ею пользуется, но не в их правилах отвечать на это тем же, они считают это порочным.

Маккэнн нахмурился.

— Хорошо бы, если так! А вас самого никогда не мучают сомнения?

Гроувнор не отвечал. Маккэнн настаивал:

— Предположим, вы решите, что Кента следует сместить с его поста. Что вы станете делать в таком случае?

— Сейчас мои намерения не выходят за рамки закона, — осторожно ответил Гроувнор и заметил, что его слова явно вызвали у Маккэнна чувство облегчения.

Старший коллега дружески пожал ему руку.

— Рад был услышать, что ваши намерения вполне законны, — серьезно заявил он. — С тех пор как я побывал на вашей лекции, я понял, что по своим возможностям потенциально вы самый опасный человек на корабле. Об этом никто пока не догадывается. Совокупность ваших знаний, подкрепленных решительностью и определенностью цели, могут стать более разрушительными для корабля, чем любое нападение извне.

Гроувнора ошеломило это признание.

— Это преувеличение, — сказал он. — Одного человека всегда нетрудно убрать.

— Но вы, как я вижу, не отрицаете того факта, что обладаете значительными знаниями, — заметил Маккэнн.

— Благодарю за столь высокое мнение обо мне. Хотя оно значительно преувеличено, но психологически вдохновляет.

Тридцать первая по счету звезда, в системе которой они побывали, была размером с Солнце и того же типа. Одна из трех ее планет обращалась по орбите в восемьдесят миллионов миль. Как и на всех предыдущих планетах, на этой были джунгли и море с первобытными флорой и фауной.

Прорезав пелену водяных паров и воздуха, «Космическая гончая» приступила к облету планеты на небольшой высоте — огромный чужеродный металлический шар из мира фантастики.

В лаборатории геологов Гроувнор наблюдал за приборами, занятыми измерениями природных свойств раскинувшейся внизу поверхности. Это была сложная работа, требовавшая напряженного внимания и контроля опытного оператора. Постоянный поток отраженных ультразвуковых и коротковолновых сигналов следовало направлять в строго определенную ячейку памяти соответствующего компьютерного устройства для сравнительного анализа. К стандартной, знакомой Маккэнну технике, которой пользовались в лаборатории, Гроувнор добавил некоторые некзиалистские усовершенствования, так что сводные таблицы и диаграммы отражали на удивление точную картину поверхности планеты.

Уже более часа Гроувнор сидел там, погрузившись в исследования. Наблюдалось некоторое расхождение в деталях, но молекулярная структура и распределение различных элементов указывали на некоторое геологическое постоянство: там находились песчаник, глина, гранит, следы органических веществ — возможно, залежей угля, силикаты в виде лежащего на скалах песка, вода…

Но вдруг несколько стрелок перед его глазами резко подпрыгнули и застыли. Такая реакция индикаторов свидетельствовала о присутствии скоплений большой массы железа с примесью углерода, молибдена…

Сталь! Гроувнор рванул на себя рычаг. И тут началось! Зазвенел звонок, и тут же вбежал Маккэнн. Корабль завис. В нескольких шагах от Гроувнора Маккэнн уже говорил с исполняющим обязанности директора Кентом:

— Да, директор, сталь, а не просто железо, — он не назвал имени Гроувнора и продолжил: — Мы настроили аппаратуру на глубину максимум сто футов. Возможно, это город, захороненный или скрытый в гуще джунглей.

— Это мы узнаем через несколько дней, — сухо проговорил Кент.

Корабль опустили на планету со всеми возможными предосторожностями, и через временное отверстие в защитном экране были выгружены необходимые механизмы — гигантские экскаваторы, краны, автотранспортеры и другая техника. Все было так тщательно подготовлено, что через тридцать минут после начала разгрузки корабль уже вновь взмыл в космос.

Раскопками руководили с корабля с помощью дистанционного управления. За четыре дня был снят слой почвы и грунта толщиной двести пятьдесят футов на площадке четыреста футов на восемьсот.

То, что они увидели под ним, трудно было назвать городом, это были даже не развалины. Создавалось впечатление, что дома были раздавлены невероятной тяжестью. На улицах были обнаружены кости. Был отдан приказ прекратить раскопки, и несколько спасательных катеров спустились на планету.

Гроувнор и Маккэнн вместе с группой ученых занялись изучением останков.

— Скверные повреждения, — сказал Смит. — Но, думаю, я смогу собрать скелет, — его умелые пальцы укладывали кости на удивление ловко. — Четыре ноги, — сообщил он и, поднеся к собранной конечности флюороскоп, добавил: — Похоже, он мертв уже лет двадцать пять.

Гроувнор отвернулся. Раздробленные останки могли раскрыть секреты физического облика исчезнувшей расы. Однако вряд ли эти скелеты послужат ключом для идентификации тех безжалостных существ, которые уничтожили ее.

Маккэнн был занят изучением почвы, что покрывала раскопанные улицы.

— Следовало бы провести стратиграфическое обследование, углубившись еще на несколько сот футов, — сказал он Гроувнору.

В действие тут же вступила буровая команда. Пока машина пробивалась сквозь скалы и глину, Гроувнор неотрывно следил за равномерным потоком породы. Иногда что-то привлекало его внимание, и тогда он откладывал образец в сторону.

К тому времени, когда катера направились к кораблю, у Маккэнна уже был готов полный отчет, и он сразу же передал его Кенту по коммуникатору.

— Директор, мне было поручено проверить, возможно ли, что джунгли на этой планете созданы искусственным путем. Скорее всего, так оно и есть. Пласт, который находится под болотами и джунглями, принадлежит более древней и менее примитивной планете. Трудно поверить, что такой слой почвы мог быть снят с какой-то отдаленной планеты и перенесен сюда, но все свидетельствует именно об этом.

— А что там с городом? Как он был разрушен? — поинтересовался Кент.

— Мы сделали кое-какие расчеты и можем утверждать, что город раздавлен массой скал, почвы и воды — этого было вполне достаточно для его гибели.

— Позволяют ли ваши расчеты определить время катастрофы?

— Мы располагаем некоторыми геоморфологическими данными. В ряде осмотренных нами мест под давлением новых слоев почвы в старых образовались впадины — огромные массы деформировали участки более слабых пород. Тип сдвига позволил получить ряд цифр, которые мы намерены обработать на компьютере. Однако по примерным подсчетам компетентного математика, — он имел в виду Гроувнора, — все это произошло не более ста лет назад. Поскольку геология имеет дело с событиями тысяче- и миллионолетней давности, наши приборы вряд ли многое добавят к этому.

Наступила пауза, после которой Кент официально сказал:

— Благодарю вас. Я вижу, вы и ваши сотрудники хорошо поработали. Но еще один вопрос: в процессе ваших поисков не обнаружили ли вы чего-либо, что могло бы послужить ключом к разгадке природы интеллекта, способного ввергнуть планету в подобный катаклизм?

— Мы не обсуждали этой проблемы с моими сотрудниками, но от своего имени я могу сказать, что не обнаружили.

Гроувнор отметил про себя, что совсем неплохо, что Маккэнн так осторожен в своих ответах. Для геолога исследование этой планеты — только начало поисков врага. Для Гроувнора оно было последним звеном в той цепи открытий и причинных связей, которые зародились в его сознании, когда он впервые услышал странное предупреждение из космоса. Он знал, кем являются самые чудовищные из существ, которых только можно себе вообразить. Он догадывался об их ужасных целях и тщательно проанализировал, что следует делать дальше.

Перед ним больше не стоял вопрос: в чем заключается опасность? Он достиг той стадии, на которой уже нужно принимать бескомпромиссное решение. К сожалению, люди, ограниченные познаниями в одной или двух науках, не могли, да и не захотят, понять реальности смертельнейшей из опасностей, когда-либо встававших перед всей Вселенной. А его решение проблемы может стать центром противостояния на корабле.

Поздно было думать, насколько далеко он вынужден будет зайти. Ему было ясно, что он не имеет права на остановку ни перед чем. Он должен выполнить все, что необходимо.

Продумав все окончательно, Гроувнор написал письмо Кенту.

Он подумал о том, заметит ли Кент, что он предлагает действия, не имея подтверждающих доказательств. В ожидании ответа он спокойно перенес все свое имущество из спальни в отдел некзиализма. Это было последним пунктом в его плане обороны, включающем и возможность осады.

Ответ пришел на следующее утро.

Гроувнор мрачно прочел ответ. Он не сомневался в том, что Кент непременно отпустил в его адрес какие-нибудь колкости, хотя пока он еще должен был сдерживаться. Ненависть, копившаяся в этом человеке, еще не прорвала плотины этических норм. Если Корита прав, она проявится в критический момент. Они переживали «зимний» период человеческой цивилизации, так что вся культура поведения могла рухнуть под действием эгоистических всплесков отдельных личностей.

Хотя в намерения Гроувнора не входило полностью раскрывать свои карты, он решил заполнить присланную секретарем форму. Он перечислил очевидное, не давая анализа и тем более не предлагая решений. В графе «Рекомендации» он написал:

«Заключение очевидно для всякого обладающего должной квалификацией специалиста».

Самое замечательное заключалось в том, что каждое из приведенных им доказательств было известно тому или иному из научных отделов на «Космической гончей». Больше того, все эти данные лежали на столе Кента уже не одну неделю.

Гроувнор собственноручно передал «записку по форме» и, хотя и не ожидал быстрого ответа, все же оставался в своем отделе. Даже еду попросил прислать туда. Прошло два двадцатичасовых периода, прежде чем он получил ответную записку Кента.

Собственноручную подпись Кента Гроувнор понял как прямой намек на приближение решительных действий.

Он напичкал себя препаратами, которые вызывали симптомы гриппа. В ожидании, пока организм должным образом отреагирует на снадобье, написал новое послание Кенту. На этот раз он сообщил, что слишком болен, чтобы заняться подготовкой детальных рекомендаций — они включают в себя слишком много посылок, связанных с самыми разными областями науки. Тем не менее было бы разумно уже сейчас активно пропагандировать среди членов экспедиции идею о необходимости провести в космосе еще пять добавочных лет.

Он сунул письмо в почтовый желоб и тут же пригласил к себе доктора Эггерта. Все произошло даже быстрее, чем рассчитывал Гроувнор. Через десять минут врач уже ставил на стол свой чемоданчик. И тут же в коридоре послышались шаги. Вошли Кент и два крепких парня из химического отдела.

Доктор весело улыбнулся, узнав исполняющего обязанности директора.

— Привет, Грег, — проговорил он басом и переключил свое внимание на Гроувнора. — Так, подцепили инфекцию, друг мой. Поразительно! Сколько усилий мы прилагаем, чтобы не подцепить чего-нибудь на этих планетах, и все-таки иногда случается. Мне придется отправить вас в изолятор.

— Я предпочел бы остаться здесь.

Доктор Эггерт пожал плечами.

— В вашем случае это допустимо, — сказал он и стал собирать свой чемоданчик. — Я пришлю к вам своего ассистента, пусть поухаживает за вами. Со всякой неизвестной инфекцией шутки плохи.

Кент что-то промычал. Гроувнор взглянул на него с притворным удивлением и отвел взгляд.

— А в чем, собственно, дело, доктор? — не скрывая раздражения, спросил Кент.

— Пока не могу сказать. Посмотрим, что покажут анализы, — Эггерт нахмурился. — Пока налицо симптомы лихорадки, жидкость в легких… — Он покачал головой. — Боюсь, Грег, вам нельзя сейчас разговаривать с ним. Это может быть серьезное заболевание.

— Придется рискнуть, — грубо возразил Кент. — Мистер Гроувнор располагает важной информацией, и я уверен, — с нажимом сказал он, — у него найдутся силы передать ее нам.

Доктор Эггерт посмотрел на Гроувнора.

— Как вы себя чувствуете?

— Я еще могу говорить, — слабым голосом прошептал Гроувнор.

Лицо его пылало. Глаза лихорадочно блестели. Но то, ради чего он затеял все это, свершилось: Кент поднялся к нему. К тому же он не хотел присутствовать ни на каком совещании, созванном Кентом. Тут, в своем отделе, и только тут, он мог оградить себя от опрометчивых действий, которые могли бы последовать после его заявления.

Доктор взглянул на часы.

— Должен сказать вам, — сообщил он Кенту и в то же время Гроувнору, — что сейчас же посылаю сюда ассистента. К его приходу разговор должен быть закончен. Договорились?

— Превосходно! — с притворной сердечностью откликнулся Кент.

Гроувнор молча кивнул.

Уже в дверях доктор Эггерт напомнил:

— Мистер Фендер будет здесь через двадцать минут.

Когда доктор скрылся из виду, Кент подошел к кровати и внимательно посмотрел на Гроувнора. Целую минуту он стоял так, потом сказал нарочито мягко:

— Я не совсем понимаю, чего вы добиваетесь. Почему вы не желаете поделиться своей информацией?

— Мистер Кент, вы действительно удивлены? — спросил Гроувнор.

Снова наступило молчание. Складывалось впечатление, что Кент очень разгневан и с трудом сдерживает себя. Наконец он выдавил:

— Я — директор этой экспедиции. Я требую, чтобы вы немедленно выдали ваши рекомендации.

Гроувнор медленно покачал головой. Внезапно он ощутил сильный жар. Он весь горел.

— Право, не знаю, что вам сказать. Вы достаточно предсказуемый человек, мистер Кент. Видите ли, я заранее знал, что вы поступите с моими посланиями именно так, как вы это сделали. Я знал, что вы подниметесь сюда, ко мне, с… — он взглянул на двоих провожатых, — с парочкой амбалов. В связи с этим я настаиваю на совещании глав отделов, где я сам изложу свои рекомендации…

Будь у него время, он выставил бы руку, но…

— Ловко, а! — Разъяренный Кент ударил его по лицу и снова заговорил сквозь стиснутые зубы: — Так вы заболели, не так ли? Люди со странными заболеваниями частенько не в своем уме и подлежат суровому обращению, ведь в своем безумии они могут напасть на добрых друзей.

Гроувнор видел его как в тумане. От того, что его била лихорадка и он действительно сильно ослабел, ему стоило труда нащупать и сунуть в рот таблетку противоядия, притворившись, что держится за щеку, по которой пришелся удар.

— Предположим, я обезумел, а дальше что? — проговорил он.

Если даже Кент и был удивлен ответной реакцией Гроувнора, виду он не показал. Он только отрывисто спросил его:

— Чего вы, собственно, добиваетесь?

Какое-то время Гроувнор справлялся с вдруг подступившей тошнотой. Когда она прошла, он ответил:

— Я хочу, чтобы именно вы начали работу по убеждению всех членов экспедиции в том, что от них потребуется более длительное, чем предполагалось, пребывание в космосе для борьбы с враждебным нам интеллектом. Не исключено, что это займет около пяти лет. На сегодня это все. Когда вы сделаете это, я открою вам то, что вы хотите знать.

Он почувствовал улучшение — противоядие начинало действовать. А сказал он именно то, что хотел сказать. Он следовал своему плану. Раньше или позже Кент да и большинство ученых примут его предложения, и тогда ему не нужны будут никакие стратегические уловки.

Кент то открывал рот, как будто намеревался говорить, то снова закрывал его и наконец произнес с удивлением:

— И это все, что на данный момент вы хотите предложить?

Гроувнор все это время не снимал пальца с кнопки на раме кровати, готовый нажать на нее в любую минуту.

— Клянусь, вы получите то, что хотите! — сказал он.

Кент резко возразил:

— Я не могу быть соучастником этого безумия. Люди не вынесут и одного добавочного года.

— Ваше присутствие здесь говорит о том, что вы вовсе не считаете мое решение безумным.

Кент сжимал и разжимал кулаки.

— Нет, это невозможно! Как я могу объяснить это руководителям отделов?

Наблюдая за этим маленьким человеком, Гроувнор понял, что кризис близок.

— Вам не придется ничего им объяснять. Все, что вам придется сделать, — это пообещать им дополнительную информацию.

Один из тех, что сопровождали Кента, вмешался в разговор:

— Шеф, этот человек, похоже, не понимает, с кем разговаривает. Может, разъяснить ему?

Кент, который собирался еще что-то сказать, осекся. Облизывая губы, он отступил на шаг и кивнул:

— Вы правы, Бреддер. Не знаю, зачем я вообще ввязался в этот спор. Подождите минутку, я запру дверь. Тогда мы…

Гроувнор угрожающе предостерег:

— На вашем месте я не стал бы запирать ее. Я подниму по тревоге весь корабль.

Кент, уже взявшись за дверь, повернулся, на лице его застыла ухмылка.

— Что ж, хорошо, — жестко сказал он, — Мы с тобой расправимся и при открытых дверях. Начинайте, ребята…

Подручные тотчас двинулись на Гроувнора.

— Бреддер, вы когда-нибудь слышали об электростатическом ударе по периферийной нервной системе? — спросил он и, заметив их колебания, продолжил: — Только дотроньтесь до меня, и сразу узнаете, что это такое: руки ваши покроются волдырями, а лицо…

Оба отпрянули назад. Белобрысый Бреддер нерешительно взглянул на Кента. Кент гневно сказал:

— Электричества, что в человеческом теле, не хватит убить и муху.

Гроувнор покачал головой:

— В уме ли вы, Кент? Электричество не в моем теле, но оно будет в вашем.

Кент вытащил свой вибратор и подчеркнуто стал его настраивать.

— Отойдите назад, — приказал он своим помощникам. — Я всажу ему десятую долю секундной порции. Он у нас попляшет!

— Я бы не стал этого делать, Кент. Я ее не получу, — снова предупредил Гроувнор.

Химик либо не слышал его, либо пребывал в такой ярости, что не придал значения его словам. Вспышка ослепила Гроувнора. Послышалось шипение и треск, и Кент закричал от боли. Гроувнор видел, как он пытается избавиться от оружия, которое буквально прилипло к его руке. В конце концов вибратор с лязгом упал на пол. Кент в шоке стоял, обхватив пораненную руку и покачиваясь от мучительной боли.

— Почему вы не послушались? — В голосе Гроувнора не было участия. — Защитные экраны в стенах этого помещения несут в себе большой энергетический заряд. Выстрел вибратора ионизировал воздух, и вы получили электрический удар, который одновременно уничтожил энергию вашего заряда. Надеюсь, ожог не слишком сильный?

Кент уже взял себя в руки. Он был бледен, напряжен, но спокоен.

— Вы еще ответите за это, — прошипел он. — Когда все узнают, что один человек хочет силой осуществить свои идеи… — Он замолк, затем властно обратился к своим головорезам: — Идемте, мы и так потеряли здесь много времени.

Через восемь минут после их ухода появился Фендер. Гроувнору пришлось терпеливо объяснять ему, что он уже здоров. И еще дольше пришлось убеждать в этом Эггерта, которого вызвал ассистент. Гроувнора не беспокоило возможное разоблачение — для этого необходимо было тщательное расследование. В конечном счете они оставили его в покое, посоветовав еще день-другой не покидать своего отдела. Гроувнор уверил их, что будет строго следовать их инструкциям. Он на самом деле намерен был сидеть на месте. Впереди у него были нелегкие времена, и отдел некзиализма будет его крепостью. Он не знал, что могут против него предпринять, но здесь ему бояться было нечего.

Примерно через час после того, как ушли медики, звякнуло в почтовом желобке-приемнике. Это было послание Кента, извещавшее о созыве совещания по просьбе Эллиота Гроувнора. Приводились выдержки из его первой записки Кенту, и ни слова не было о последовавших затем событиях. Послание заканчивалось словами:

В конце послания, предназначенного самому Гроувнору, была собственноручная приписка Кента:

В назначенный час Гроувнор настроился на контрольный пункт. Как только появилось изображение, он обнаружил, что видит все помещение как на ладони, а сигнал его коммуникатора выведен на большой экран над массивным контрольным щитом. Его десятикратно увеличенное лицо смотрело с экрана на собравшихся в зале. И Гроувнор подумал, что впервые его присутствие на совете столь заметно.

В зале собрались почти все руководители отделов. Как раз под экраном Кент беседовал о чем-то с капитаном Личем. Видно, их беседа подходила к концу, потому что он взглянул на Гроувнора, угрюмо ухмыльнулся и повернулся лицом к немногочисленной аудитории. Гроувнор заметил, что его левая рука забинтована.

— Джентльмены, — начал Кент, — без всяких предисловий я хочу предоставить слово мистеру Гроувнору. — Он снова взглянул вверх, на экран, и снова у него на лице промелькнула странная ухмылка. — Мистер Гроувнор, прошу вас.

— Джентльмены, около недели назад у меня накопилось достаточно данных, чтобы утверждать, что против нашего корабля орудует чуждый нам разум, находящийся в этой галактике. Мои слова могут звучать несколько панически, но это всего лишь горький факт, который я постараюсь изложить вам в своем понимании на основе доступной мне информации. Я долго ломал голову над тем, как убедить вас, что такая угроза действительно есть и такой разум существует. Одни из вас примут мои доводы, другие, не имеющие знаний в соответствующих областях, решат, что мое заключение голословно. Я изучил проблему и долго думал, как убедить вас, что мое решение является единственно верным. Одним из аргументов в его пользу будет сообщение о проделанных мною экспериментах.

Он не упомянул об условиях, к которым пришлось прибегнуть, чтобы его выслушали. Несмотря на все происшедшее, он не хотел еще дальше обострять отношения с Кентом.

— Для начала я попрошу выступить мистера Гурли. Думаю, что вас не слишком удивит, если я скажу, что все началось с вашего автоматического аппарата С-9. Пожалуйста, расскажите об этом своим коллегам.

Начальник отдела связи посмотрел на Кента, тот пожал плечами и кивнул. И все же Гурли заговорил не сразу.

— Нельзя со всей точностью сказать, когда включился С-9. Чтобы дать вам некоторое представление о нем, скажу, что это экран, который включается автоматически, когда плотность пыли в окружающей среде становится опасной для движения корабля. Известно, что в любом данном объеме плотность пыли с увеличением скорости тоже увеличивается. Тот факт, что С-9 включился незадолго до того, как эти ящеры возникли в контрольном пункте, был отмечен сотрудниками моего отдела. — Гурли откинулся на спинку кресла и заключил: — У меня все!

— Мистер фон Гроссен, что обнаружил ваш отдел, исследуя пыль, попавшую на экран в этой галактике? — спросил Гроувнор.

Тучный фон Гроссен поерзал в кресле, потом, не вставая, произнес:

— Да ничего такого особенного или характерного мы не обнаружили. Она немного плотнее, чем в нашей собственной галактике. Мы собрали ее на ионизированные пластины. Вещество в основном оказалось довольно простым. В нем присутствуют элементы в чистом виде и следы множества соединений, которые могли образоваться при конденсации, а также небольшое количество свободного газа, главным образом водорода. Беда наша в том, что пыль, которую мы получили, почти не имеет сходства с космической пылью в том виде, в котором она присутствует в пространстве. Но получение ее в естественном состоянии нам пока не удавалось. Процесс формирования структуры пыли был, видимо, очень продолжителен, и нам остается только гадать, как она ведет себя в космосе, — физик беспомощно развел руками. — И это все, что я пока могу сказать.

Гроувнор не выпускал инициативу из рук:

— Я мог бы и дальше расспрашивать руководителей отделов о том, что каждому из них удалось обнаружить. Но, мне кажется, я могу подытожить их открытия, не будучи к кому-либо несправедливым. Два отдела — мистера Смита и мистера Кента — столкнулись примерно с теми же проблемами, что и мистер фон Гроссен. Мистер Смит, насытив атмосферу клеток пылью, помещал туда животных. Животные не проявили никаких признаков беспокойства, так что он провел испытание на себе. Мистер Смит, есть у вас что-нибудь добавить?

Смит качнул головой.

— У меня нет доказательств, что это форма жизни. Допускаю, что самым верным для получения истинных образцов был наш выход на спасательном катере в космос, где мы открыли все наружные люки, потом снова закрыли их, снова наполнили катер воздухом. Химический состав этого воздуха изменился весьма незначительно, ничего существенного не произошло.

— Таковы факты, — сказал Гроувнор. — Я тоже, помимо прочего, вывел спасательный катер и впустил в него пыль из пространства через люки. Меня интересовало главным образом то, чем же эти пылинки питаются, если это форма жизни. И вот, наполнив помещение катера воздухом, я сделал его анализ. Потом я убил двух маленьких животных и снова повторил анализ воздуха. Образцы воздуха до и после эксперимента с животными я отослал мистеру Кенту, мистеру фон Гроссену и мистеру Смиту. Были зафиксированы незначительные расхождения. Однако их можно отнести на счет аналитических ошибок. Но мне хотелось бы попросить мистера фон Гроссена рассказать, что он там обнаружил.

Фон Гроссен выпрямился в кресле.

— Разве это имеет какое-то отношение к доказательству? — спросил он. — Не вижу в этом ничего особенного, — проговорил он и хмуро оглядел своих коллег. — Но действительно молекулы воздуха, помеченные словом «после», несли на себе немного более сильный энергозаряд.

Это был решающий момент. Гроувнор смотрел вниз, на поднятые к нему лица ученых, и ждал, когда свет понимания появится хотя бы в одной паре глаз.

Люди сидели спокойно, с озадаченными лицами. Наконец один из них глухо произнес:

— Насколько я понимаю, от нас ждут, что мы тут же придем к заключению, что имеем дело с туманно-пылевой формой жизни и разума. Извините, такое мне не по зубам.

Гроувнор промолчал. Умственное усилие, на которое он рассчитывал, не дало плодов. Чувство разочарования переполняло его душу. Он стал настраиваться на следующий рискованный шаг.

— Давайте же, мистер Гроувнор, излагайте вашу позицию, и тогда мы все примем решение, — потребовал Кент.

Гроувнор с неохотой начал:

— Джентльмены, ваше неумение или нежелание найти ответ, исходя из вышесказанного, очень беспокоит меня. Я предвижу большие затруднения. Поймите меня правильно, я привел вам конкретные данные, включая описание эксперимента, который позволил мне идентифицировать нашего врага. Мне ясно, что мои выводы вызовут споры. И тем не менее, если я прав, а я уверен в этом, отказ принять меры, которые я хорошо обдумал, выльется в катастрофу для всей человеческой расы, для всего разумного во Вселенной. Это станет причиной всеобщей гибели. Обстоятельства складываются таким образом: если я все вам сейчас расскажу, решение проблемы будет выбито из моих рук. Решать будет большинство, и тогда не останется законного пути его избежать. Так мне все это представляется.

Он замолчал, давая время переварить услышанное. Кое- кто озабоченно переглядывался.

— Подождите, — проговорил Кент. — Мне уже приходилось биться о каменную стену эгоизма этого человека.

Это был первый его открытый выпад. Гроувнор мельком взглянул на него и, отвернувшись, продолжил:

— Видно, мне, джентльмены, выпал тяжелый жребий информировать вас о том, что под давлением сложившихся обстоятельств проблема из чисто научной переросла в политическую. Поэтому я и настаиваю на принятии именно моего проекта. Необходимо развернуть большую работу, в ходе которой силами исполняющего обязанности директора и руководителей отделов следует разъяснить всему экипажу, что «Космической гончей» необходимо провести в космосе еще пять земных лет. Я обязательно все вам объясню, но я хочу, чтобы каждый привык к мысли, что рискует в этом деле потерять свою репутацию и доброе имя. Опасность так велика, что малейшая ссора по пустякам может стать роковой, особенно если учитывать время, на которое мы отдаляемся для решения проблемы.

Он коротко изложил им, в чем заключается опасность. И сразу же, не обращая внимания на реакцию, познакомил со своим методом противодействия ей.

— Нам придется найти несколько планет с залежами железа и, используя механические возможности нашего корабля, наладить на них производство торпед из нестабильных радиоактивных элементов. Затем около года мы будем «утюжить» эту галактику, посылая эти торпеды наугад во всех направлениях. И когда этот сектор галактики станет непригоден для жизни, мы стартуем, предоставив возможность нашему лишенному средств существования противнику следовать за нами. У них не останется иного выхода, как следовать за нами в надежде на то, что наш корабль приведет их к другому, более щедрому источнику питания, чем тот, который они имели здесь. И тогда главным для нас станет — увести врага как можно дальше от нашей родной галактики, — он помолчал, потом спокойно закончил: — Итак, джентльмены, теперь вы все знаете. По вашим лицам я вижу, что реакция будет различной и нам предстоит одна из этих дурацких дискуссий.

Он кончил. Наступила гнетущая тишина, потом кто-то выдохнул:

— Пять лет…

Это был почти вздох, и он подействовал как сигнал. В зале задвигались, зашумели.

— Земных лет, — напомнил Гроувнор.

Он особенно выделил слово «земных», намеренно выбрав это обозначение, так как, переведенное в звездный отсчет времени, оно выглядело короче. Звездное время с его двадцатичетырехчасовым днем, стоминутным часом и годом в триста шестьдесят дней предложили психологи. Привыкнув к более длинному дню, люди не замечали, на сколько больше прошло времени на самом деле по земному календарю. И Гроувнор полагал, что людям будет легче, когда они поймут, что их добавочное время составит что-то около трех звездных лет.

— У кого будут замечания? — спросил Кент.

— Честно говоря, я не могу согласиться с доводами мистера Гроувнора, — с сожалением сказал фон Гроссен. — Я питаю к нему огромное уважение за все сделанное им, но он просит нас принять на веру то, что, я уверен, мы могли бы понять, представь он нам более весомые доказательства. Кроме того, я отвергаю некзиализм как явление, интегрирующее все науки, и не согласен, что только индивидууму, прошедшему особую подготовку, свойственно глубоко проникнуть в суть проблем и взаимосвязей.

— Не отвергаете ли вы слишком поспешно то, в чем не дали себе труда разобраться? — резко спросил Гроувнор.

— Возможно, — пожал плечами фон Гроссен.

— Вот как я представляю себе это, — вступил в разговор Зеллер. — Суть сказанного состоит в том, что мы потратим много лет и усилий лишь для того, чтобы получить косвенные и неопределенные доказательства осуществления нашего плана.

Гроувнор сомневался, стоит ли ему продолжать говорить, лишний раз вызывая неприязнь, но понял, что другого выхода нет: слишком большое значение имел предмет обсуждения. Он не мог считаться с их чувствами и твердо заявил:

— Я буду знать, идет ли все, как задумано, и если кто-нибудь из вас решится прийти в отдел некзиализма и познакомиться с нашей техникой, он тоже поймет это в свое время.

— Нравится мистеру Гроувнору учить нас, чтобы стать ему ровней, — угрюмо заметил Смит.

— Какие еще будут замечания?

Это был Кент. Голос его звучал пронзительно и резко — он чувствовал себя победителем.

Все предпочли промолчать. Тогда он предложил:

— Чем зря терять время, давайте приступим к голосованию, чтобы определить наше отношение к проекту мистера Гроувнора. Уверен, все мы больше всего хотим общего согласия.

Он медленно прошел вперед. Гроувнор не мог видеть его лица, но в его манере держаться явно был вызов.

— Прошу поднять руки тех, кто принимает и поддерживает методы мистера Гроувнора, которые требуют пяти дополнительных лет пребывания в космосе, — сказал он.

Не поднялось ни одной руки.

— Хоть бы дали немного подумать, — проворчал кто-то.

Кент не стал спешить с ответом и, выдержав небольшую паузу, сказал:

— Нам важно составить мнение, мнение лучших ученых корабля, — он остановился, затем воскликнул: — Теперь прошу поднять руки тех, кто «против».

Все, кроме троих, подняли руки. Воздержались Корита, фон Гроссен и Маккэнн. Чуть позднее Гроувнор увидел, что не поднял руки и капитан Лич, стоявший рядом с Кентом.

Гроувнор обратился к нему:

— Капитан Лич, сейчас настал именно тот момент, когда вы, опираясь на конституционное право, можете требовать контроля над кораблем. Опасность очевидна.

— Мистер Гроувнор, я непременно сделал бы это, если бы видел врага, — медленно ответил капитан. — А так я могу действовать только руководствуясь советом ученых, экспертов.

— На борту корабля есть только один такой эксперт, — холодно заявил Гроувнор. — Остальные — всего лишь горстка дилетантов, которые барахтаются на поверхности моря фактов.

Заявление Гроувнора, казалось, ошеломило большинство в зале. В первый момент послышались возмущенные выкрики, но вскоре все погрузились в мрачное молчание.

— Мистер Гроувнор, я не могу разделить ваше голословное утверждение, — сказал капитан Лич.

— Теперь вы знаете истинное мнение о нас с вами этого человека, — не удержался от ехидства Кент.

Он, по-видимому, не воспринял слова Гроувнора, как оскорбления в собственный адрес и адрес ученых, забыл и о том, что как исполняющий обязанности директора должен поддерживать атмосферу корректности и вежливости.

Мидер, руководитель отдела ботаники, сердито напомнил ему:

— Мистер Кент, не понимаю, как вы можете оставить без внимания подобные оскорбления.

— Все это верно, — согласился Гроувнор, — отстаивайте свои права. Пусть вся Вселенная на краю гибели, зато удовлетворите свое чувство собственного достоинства.

Впервые с тревогой в голосе заговорил Маккэнн.

— Мистер Корита, — обратился он к археологу, — если существует цивилизация, которую описал Гроувнор, то как она согласуется с цикличностью истории?

— Боюсь, никак, — покачал головой японец. — Можно постулировать примитивные формы жизни, — он оглядел аудиторию. — Меня гораздо больше огорчило то, что мои друзья и коллеги своим поведением подтвердили правильность теории циклического развития: им доставляет удовольствие нанести поражение человеку, который вселил в нас тревогу из-за обширности своих знаний. А этот человек, решив, что он преуспел больше других, позволил себе проявить эгоманию, — он с упреком посмотрел на изображение Гроувнора. — Мистер Гроувнор, ваше заявление разочаровало меня.

— Мистер Корита, — с горечью ответил Гроувнор, — если бы я избрал другую линию поведения, то, уверяю вас, я не имел бы чести выступить перед высокочтимыми мною джентльменами, многими из которых я искренне восхищаюсь.

— А я убежден, — сказал Корита, — что члены экспедиции сделают все необходимое, даже невзирая на личные жертвы.

— В это трудно поверить, — возразил Гроувнор. — Необходимость оставаться в космосе лишних пять лет во многом определила их выбор. Признаю, это жестокая необходимость, но другого выбора, уверяю вас, у нас просто нет, — голос его стал жестче: — По правде говоря, я ожидал подобного результата и готовился к нему. Джентльмены, вы вынудили меня к акциям, о которых, уверяю вас, я сожалею больше, чем мог бы выразить это словами. Выслушайте меня внимательно. Вот мой ультиматум.

— Ультиматум?! — воскликнул, вдруг побледнев, Кент.

Гроувнор не обратил на него внимания.

— Если к десяти часам завтрашнего дня вы не примете мой проект, я беру в свои руки управление кораблем. Каждый, кто находится на борту корабля, будет делать то, что я прикажу, хочет он того или не хочет. Я, естественно, подумал и о том, что ученые постараются использовать свои знания, чтобы помешать мне. Но любое сопротивление будет тщетным.

Поднявшаяся тут буря восклицаний и ругательств еще продолжалась, когда Гроувнор отключил связь.

Прошло около часа после совещания, когда Гроувнора вызвал Маккэнн.

— Я бы хотел подняться к вам, — сказал геолог.

— Давайте, — весело пригласил Гроувнор.

Лицо Маккэнна выразило сомнение.

— Коридор-то вы, наверно, заминировали?

— Ну-у-у, предположим, что-то в этом духе, — согласился Гроувнор. — Но вас это не должно тревожить.

— А если я иду к вам с тайным намерением вас убить?

— Здесь, в моих помещениях, — с уверенностью, которую должны были почувствовать все, кто слышал его, проговорил Гроувнор, — вам не удастся сделать этого даже дубинкой.

Маккэнн с сомнением хмыкнул.

— Я сейчас поднимусь к вам, — все же сказал он и выключил связь.

Вероятно, он находился где-то поблизости, потому что не прошло и минуты, как спрятанные в коридоре детекторы известили о его приближении. А вот его плечи и голова показались на экране коммуникатора, и главное реле переключилось на исходную позицию — сработало автоматическое оборонительное устройство. Гроувнор вручную отключил его.

Через несколько секунд в дверях появился Маккэнн; потоптавшись у порога, он заявил:

— Несмотря на ваши уверения, у меня все время было ощущение, будто на меня направлены дула орудий. Но я при этом ничего подобного не заметил, — он впился в Гроувнора испытующим взглядом. — Уж не блефуете ли вы?

Гроувнор медленно проговорил:

— Я и сам немного обеспокоен, Дон, вы поколебали мою веру в вашу добропорядочность. Честно говоря, я не ожидал, что вы придете сюда с бомбой.

— Я — с бомбой? — Маккэнн растерялся. — Если ваши приборы показали… — Он замолчал, снял куртку и стал себя ощупывать. Вдруг движения его замедлились, лицо побледнело. Он вытащил серый предмет толщиной с вафлю и длиной около двух дюймов. — Что это? — удивленно спросил он.

— Устойчивый сплав плутония.

— Радиоактивный?!

— Нет, он не радиоактивен, по крайней мере в таком положении. Но его можно превратить в радиоактивный газ — лучом из высокочастотного передатчика. В результате мы с вами получим радиоактивные ожоги.

— Гроув, клянусь, я ничего не знал об этом!

— Вы говорили кому-нибудь, что собираетесь ко мне?

— Конечно… Весь этот отсек заблокирован.

— Другими словами, вам необходимо было получить разрешение?

— Да, у Кента.

— Прошу припомнить. При разговоре с Кентом у вас не было ощущения, что в помещении слишком жарко?

— Э… да, кажется, да. Теперь я вспомнил. Мне даже показалось, что я задыхаюсь.

— Сколько времени это продолжалось?

— Секунду, чуть больше.

— Хм, это значит, что вы пробыли без сознания минут десять, — заключил Гроувнор.

— Как? — Маккэнн хмуро посмотрел на него. — Черт меня побери… Этот негодяй подсунул мне таблетку.

— По анализу крови я мог бы точно определить, какую дозу вы получили.

— Пожалуйста, сделайте анализ. Он докажет…

Гроувнор покачал головой:

— Он докажет только, что вы приняли таблетку. Он не докажет, что сделали это принудительно. Я убежден в вашей искренности скорее потому, что ни один здравомыслящий человек не согласится, чтобы в его присутствии был распылен Пуа-92. А согласно показаниям моих автоматических аннуляторов, они уже в течение минуты пытаются это сделать.

Маккэнн совсем побелел.

— Гроув, отныне я порываю с этим стервятником. Да, в какой-то мере я был против вас и даже согласился передать ему суть нашего разговора с вами, но я намерен был предупредить вас об этом.

— Хорошо, Дон. Я верю вам, — улыбнулся Гроувнор. — Присаживайтесь.

— А что делать с этим? — Он протянул ему серый кубик.

Гроувнор взял его и отнес в контейнер, где хранились радиоактивные материалы. Затем он вернулся и сел.

— Думаю, на нас сейчас будет произведено нападение. Причем Кент в свое оправдание скажет, что нас необходимо спасти от ожогов, вовремя оказав нам медицинскую помощь. Давайте посмотрим на них.

Гроувнор включил экран.

Начало атаки первыми заметили «электронные глаза» — детекторы. На приборном щитке вспыхнули огоньки, загудел зуммер. Потом на большом экране показались сами атакующие. Около дюжины людей в скафандрах появились из-за угла и двинулись вдоль по коридору. Гроувнор узнал фон Гроссена и двух его помощников, четырех химиков, троих связистов от Гурли и двоих офицеров. Позади трое солдат катили перед собой маневренный вибратор, передвижной огнемет и большой газовый бомбометатель.

— А здесь есть еще выход? — в замешательстве спросил Маккэнн.

Гроувнор кивнул.

— Он тоже под охраной.

— А пол и потолок? — Маккэнн показал вниз и вверх.

— Над нами складские помещения, а внизу — кинозал. О них я тоже позаботился.

Оба замолкли. Потом, когда нападавшие остановились в коридоре, Маккэнн заговорил снова:

— Меня удивляет, что среди них фон Гроссен. Мне казалось, что он восхищен вами.

— Я его обидел, как и всех, когда назвал дилетантами, и он решил сам посмотреть, чего я стою.

Нападающие тем временем совещались.

— Что все-таки привело сюда вас? — поинтересовался Гроувнор.

Маккэнн не отрывал глаз от экрана.

— Я хотел, чтобы вы знали, что не так уж вы одиноки. Несколько человек просили меня передать, что они с вами.

Он в смущении остановился, потом попросил:

— Давайте не будем сейчас об этом, по крайней мере пока.

— Какая разница, когда мы будем говорить?

Маккэнн, казалось, не слышал его.

— Не понимаю, на что вы надеетесь, — грустно сказал он. — Они так вооружены, что способны снести все ваши стены.

Гроувнор ничего не ответил. Маккэнн посмотрел ему в лицо.

— Буду откровенен: меня разрывают сомнения, — сказал он. — Я чувствую, что вы правы. Но ваши методы… они для меня не слишком этичны.

Он даже не заметил, как отвлекся от экрана.

— Есть еще один тактический прием, — сказал Гроувнор, — провести выборы и прокатить Кента. Он ведь всего лишь исполняющий обязанности директора и не был избран законным путем. Я мог бы добиться проведения выборов в течение ближайшего месяца.

— Почему же вы не делаете этого?

— Потому что, — Гроувнор содрогнулся, — я боюсь. Эти чужаки… там, в космосе… практически истощены до смерти. И они в любую минуту готовы рвануть в другую галактику, очень может быть, в нашу. Нам нельзя терять и дня.

— И все же, — нахмурился Маккэнн, — по вашему плану мы должны увести их из этой галактики, и на это нам понадобится целый год.

— Вы когда-нибудь пытались отобрать пищу у плотоядного животного? Оно крепко держится за нее, не так ли? Даже готово драться за свой кусок. Моя идея состоит в том, что, пока это существо разберется в наших намерениях, оно будет гнаться за нами столько времени, сколько сможет.

— Понимаю, — согласился Маккэнн. — И все равно ваши шансы победить на выборах практически равны нулю. Согласитесь.

Гроувнор отрицательно качнул головой.

— Я бы непременно победил. Вы можете не поверить мне на слово, но тот факт, что люди, подверженные собственным удовольствиям, волнениям и амбициям, очень легко поддаются внушению, непреложен. И мне не пришлось бы изобретать новой тактики, она известна столетиями. Но до недавнего времени связь физиологии с психологией была сугубо теоретической. Некзиализмом разработана методика их взаимосвязи.

Маккэнн молча обдумывал услышанное, наконец он спросил:

— Каким вы видите человека будущего? Вы считаете, что все мы должны стать некзиалистами?

— Те, кто находится на борту корабля, непременно. Для всех же людей это было бы нереально и непрактично. Но в далеком будущем, возможно, всякому станет непростительно не познать то, что ему доступно. Почему он должен стоять под небом своей планеты и смотреть в него дурацким взором из-за своего невежества и предрассудков и по этим же причинам всегда оставаться в дураках? Погибшие цивилизации древней Земли как раз и свидетельствуют о том, как плохо приходится потомкам, когда человек слепо реагирует на ситуацию или полностью зависит от авторитарных доктрин, — он поморщился. — А сейчас перед нами не такая уж тяжелая проблема: надо вселить в людей скептицизм. Крестьянин с острым, хотя и неразвитым умом, который ничего не принимал на веру, — вот кто является предком ученого. На каждом уровне понимания скептик частично возмещает отсутствие в знании, требуя: «А ну, покажи! Я готов принять новое, но то, что ты говоришь, не может убедить меня само по себе».

Маккэнн сидел, глубоко задумавшись.

— Уж не собираетесь ли вы, некзиалисты, опрокинуть теорию цикличности в историческом развитии? Не на это ли вы замахнулись?

Гроувнор ответил не сразу.

— Признаюсь, до встречи с Коритой я не придавал ей большого значения. А здесь я был поражен! Теперь мне кажется, что теория может претерпеть множество изменений. Такие слова, как «кровь» и «раса», по сути своей бессмысленны. Но шаблон — как раз то, что для нее подходит.

Маккэнн тем временем снова обратил внимание на нападающих.

— Мне кажется, — сказал он озадаченно, — они слишком долго собираются. Пора бы и начать! Наверно, они должны были иметь какие-то планы, прежде чем зайти так далеко…

Гроувнор промолчал. Маккэнн внимательно посмотрел на него.

— Минуточку, не напоролись ли они на ваши оборонительные устройства? — предположил он.

Хотя Гроувнор опять не ответил, Маккэнн вскочил, подошел почти к самому экрану и вперился в него. Он вглядывался в двоих, что почему-то стояли на коленях.

— Что они там делают? — удивился он. — Отчего они не двигаются?

— Они пытаются удержаться, чтобы не провалиться сквозь пол, — объяснил наконец Гроувнор, голос выдавал его волнение.

Он еще никогда не применял на практике этих методов, хотя и давно знал о них. Тут он использовал знания из самых разных областей науки, а к тому же еще и импровизировал в зависимости от обстоятельств. Все сработало! Впрочем, он в этом и не сомневался. Тем не менее осуществление замыслов развеселило его, хотя он заранее был готов к этому.

Маккэнн вернулся и сел на место.

— Что, пол под ними действительно провалится?

Гроувнор отрицательно покачал головой.

— С полом ничего не случится. Но они тонут в нем, могут и совсем погрузиться, — он вдруг прыснул от смеха. — Хотел бы я видеть лицо Гурли, когда его помощники доложат ему об этом явлении. Это тот самый «воздушный шар», телепортация, прокол гиперпространства, а еще и геология нефти…

— А при чем тут геология? — начал было Маккэнн, но остановился. — Ах да, будь я проклят, вы же имеете в виду современный способ добычи нефти без бурения, — он нахмурил вдруг брови. — Но, минутку… Существует еще фактор…

— Существует с десяток всяких факторов, друг мой, — сказал Гроувнор. — Повторяю, это комбинированный процесс, все составляющие которого тесно взаимосвязаны на ограниченном участке, и энергии тратится очень мало.

— Почему же вы не использовали все эти ваши трюки против кисы и алого чудовища?

— Я же говорю: все это сделано наспех, к данным обстоятельствам. Много бессонных ночей ушло на создание этого оборудования — при встрече с нашими прежними врагами я о нем еще и не мечтал. Поверьте, если бы управление кораблем находилось в моих руках, мы бы не понесли таких потерь ни в одном из этих инцидентов.

— А почему вы не взяли управление в свои руки?

— У меня не оставалось времени на это, кроме того, корабль был построен до того, как возник Некзиалистский центр. Счастье еще, что нам удалось внедрить отдел.

— Не представляю себе, как вы собираетесь завтра захватить корабль, ведь для этого вам придется покинуть вашу лабораторию, — Маккэнн взглянул на экран и едва слышно произнес: — Они притащили антигравитационные плотики. Теперь они пролетят над вашим полом.

Гроувнор не ответил: он уже заметил это.

Антигравитационные плоты действовали по тому же принципу, что и антиускорители. В поле антиускорителя электроны слегка сдвинуты с орбит. Это создает молекулярное напряжение. В результате происходит повсеместная, хотя и незначительная перегруппировка в его структуре. Измененная материя становится невосприимчивой к изменениям скорости. И корабль, оснащенный антиускорителем, может встать как вкопанный даже при скорости движения в миллионы миль в секунду.

Атакующие погрузили оружие на длинные, узкие плоты, взобрались на них сами, включили магнитное поле требуемой частоты и с его помощью поплыли по коридору к открытой двери, которая находилась примерно в ста футах от них.

Они продвинулись футов на пятьдесят, когда движение плотов замедлилось, затем прекратилось и наконец их понесло назад, а потом они снова остановились.

Гроувнор, который все это время был чем-то занят у приборной доски, возвратился и сел рядом с потрясенным Маккэнном.

— Что вы сделали? — спросил геолог.

— Как вы видели, они продвигались вперед с помощью направленных магнитов, вмонтированных в стены коридоpa. Я создал отталкивающее поле, что само по себе не ново. Но этот его вариант является частью того же температурного процесса, с помощью которого поддерживается температура в нашем теле. Теперь им нужен либо реактивный двигатель, либо пропеллер, либо хотя бы, — он рассмеялся, — обычные весла.

Маккэнн, не сводя глаз с экрана, угрюмо сказал:

— Это их нисколько не смутило. Они собираются применить против нас огнеметы. Лучше закрыть дверь!

— Стойте!

Маккэнн сглотнул слюну.

— Но нас же здесь живьем зажарят!

Гроувнор покачал головой.

— Я же говорил вам — часть моих приготовлений была рассчитана и на применение огня. Получив новую порцию электроэнергии, все металлические конструкции вокруг будут стараться сохранить равновесие… Впрочем, смотрите.

Передвижной огнемет побелел. Маккэнн тихо выругался:

— Черт! Да это же иней! Как…

Полы и стены в коридоре постепенно покрывались льдом. Огнемет поблескивал в своей ледяной шубе, а холодный воздух уже пробрался сквозь открытые двери. Маккэнн вздрогнул:

— Температура… — пробормотал он. — Более низкий уровень.

Гроувнор поднялся.

— Самое время им отправляться по местам, я не хочу, чтобы с ними что-то случилось.

Он направился к устройству, что стояло у стены в аудитории, и опустился в кресло перед его компактной клавиатурой. Клавиши были разноцветными. Их было по двадцать пять в каждом из двадцати пяти рядов.

Маккэнн подошел поближе и рассматривал прибор.

— Что это? — спросил он, — Не помню, чтобы я видел нечто подобное.

Быстрыми, едва заметными и будто небрежными движениями Гроувнор пробежал по семи клавишам, потом слегка коснулся главного рубильника. Полилась чистая, нежная музыка. Звуки какое-то время дрожали в воздухе после того, как основная нота уже отзвучала.

— Какие ассоциации они у вас вызвали? — Гроувнор вскинул взгляд на Маккэнна.

Тот ответил не сразу, на лице его появилось странное выражение.

— Перед моими глазами возник играющий в церкви орган. Потом картина резко сменилась, и я очутился на политическом митинге, где кандидат использовал быструю, стимулирующую музыку и каждый чувствовал себя счастливым, — он вдруг остановился и озабоченно спросил: — Так вот как вы собирались победить на выборах?

— Это лишь один из методов.

Маккэнн насторожился.

— Господи, какая же жуткая сила у вас в руках!

— На меня она не действует.

— Но вы контролируете ее. Вы же можете управлять всей человеческой расой.

— Дитя, начиная ходить, уже подготовлено к этому. Почему бы не проводить повсеместно такую подготовку путем гипноза, используя пищеварение, химические реакции? Это было возможно уже столетия назад и предохранило бы человека от множества болезней, от сердечных заболеваний и от катастроф, которые возникают из-за неумения использовать в полной мере собственные плоть и разум.

Маккэнн снова заинтересовался установкой с клавиатурой.

— Как он работает?

— Это набор электропроводящих кристаллов. Электричество способно изменять кристаллические решетки. Закладывая определенный образец, мы имитируем ультразвуковые вибрации, которые, минуя ухо. воздействуют прямо на мозг. Играя на этом инструменте, я создаю нужный мне эмоциональный настрой, слишком сильный для того, чтобы неподготовленный человек мог ему сопротивляться.

Маккэнн, побледнев, вернулся на свое место в другой комнате.

— Вы меня напугали, — тихо сказал он. — Уж простите, но я считаю это неэтичным. И ничего тут не могу с собой поделать.

Гроувнор посмотрел на него, потом наклонился, что-то подрегулировал в инструменте и нажал кнопку. На этот раз звук был печальнее, лиричнее. Какое-то бесконечное дрожание билось в воздухе вокруг них, хотя сам звук давно затих.

— А что вы чувствовали сейчас? — спросил Гроувнор.

— Я подумал о маме. У меня возникло страстное желание вернуться домой. Я захотел…

— Это слишком опасно, — нахмурился Гроувнор. — Если я усилю это внушение, люди могут сильно пострадать от очень глубокого потрясения. — Он еще раз что-то перенастроил. — А если так?

Он стремительно включил новую мелодию. Раздался звук, похожий на колокольный, он становился все приятнее и мягче.

— Я был ребенком, — сказал Маккэнн, — и укладывался спать. Да, но я не хочу спать!

Казалось, он не заметил, как вернулся в настоящее время. Он невольно зевнул.

Открыв ящик стола, Гроувнор достал два пластиковых шлема. Один из них он протянул геологу.

— Наденьте на всякий случай.

Другой шлем он надел сам. Маккэнн с ворчанием натягивал шлем.

— Похоже, из меня не получился Маккиавелли. Ведь весь этот спектакль вы устроили, чтобы определенным образом воздействовать на чувства людей.

Гроувнор, возившийся над установкой, ответил не сразу:

— Люди делят свои поступки на этичные и неэтичные в зависимости от ассоциаций, возникающих в данный момент в их сознании, или рассматривая проблему в перспективе. Это не значит, что этические системы не заслуживают всяческого уважения. Сам я склоняюсь к тому, что этическим мерилом может быть то, что приносит пользу подавляющему большинству при условии, что это не сопряжено с каким-либо унижением или ограничением прав индивидов, которые не смогли к этому приспособиться. Общество должно научиться спасать больных и учить невежественных, — теперь он был полон решимости и продолжал: — Заметьте, я никогда ранее не использовал этот инструмент, исключая случай, когда Кент захватил мой отдел. Но сейчас я намерен его использовать. С самого начала нашей экспедиции я мог воздействовать на людей, но я этим не занимался. Почему? Потому что Некзиалистский центр имеет свой этический кодекс с разными градациями. Я могу нарушать некоторые условия, но с огромными сложностями.

— А сейчас вы допускаете нарушения?

— Нет.

— Тогда ваш кодекс представляется мне слишком гибким.

— Так оно и есть. Когда я твердо убежден, что мои действия оправданны, а сейчас я в этом твердо убежден, для меня перестают существовать спорные или эмоциональные проблемы. Вы, наверно, видите во мне диктатора, силой устанавливающего демократию. Но это неверно, ведь на корабле во время экспедиции вообще возможна лишь псевдодемократическая форма правления. А вот когда путешествие закончится, меня призовут к ответу.

— Допускаю, вы правы.

Маккэнн посмотрел на экран.

Гроувнор проследил за его взглядом. Люди в скафандрах пытались продвинуться вперед, отталкиваясь от стен. Но казалось, что их руки буквально тонут в них, и результаты были ничтожны.

— Что вы собираетесь делать сейчас? — снова спросил геолог.

— Усыпить их — вот так. — И он чуть тронул рычажок.

Звон колокола, казалось, был не громче прежнего, но люди в коридоре повалились на пол.

Гроувнор встал.

— Это будет повторяться каждые десять минут. Резонаторы так расставлены по всему кораблю, что подхватят и передадут сигнал. Пошли.

— А куда?

— Я хочу установить прерыватель в главной осветительной системе корабля.

Он зашел в свою студию, взял там прерыватель, и они вышли в коридор. Где бы они ни проходили, им везде попадались спящие люди. Сначала Маккэнн шумно удивлялся, потом стал все угрюмее озираться по сторонам. Наконец он не выдержал:

— Ужасно, как беспомощен может быть человек!

— Еще беспомощнее, чем вам кажется, — покачал головой Гроувнор.

Они уже пришли в центр управления. Гроувнор поднялся на нижний ярус. Ему не понадобилось и десяти минут, чтобы подсоединить прерыватель к электрическому реле. Он молча спустился, ничего не объясняя Маккэнну.

— Никому не говорите об этом, — попросил он. — Если они узнают, мне придется прибегнуть к еще одному варианту.

— Вы собираетесь разбудить их?

— Да. Как только мы доберемся до моего отдела. А сейчас попрошу вас помочь мне доставить фон Гроссена и его компанию в их спальни. Я хочу, чтобы у них возникло состояние возмущения собственными действиями, только не знаю, получится ли у меня.

— Полагаете, они сдадутся?

— Нет.

— Вы уверены в этом.

— Вполне.

Его утверждение оказалось верным.

Итак, в десять часов следующего дня он переключил рычажок у себя в отделе, направив электрический ток через установленный им прерыватель.

По всему кораблю замигали постоянно горящие светильники, оказывая гипнотическое воздействие на людей — некзиалистский вариант райимянских фокусов. Гроувнор стал играть на своем клавишном инструменте, он сосредоточился на понятиях «мужество» и «самоотверженность», «исполнение долга перед своим народом в случае опасности». Он даже ввел сложное эмоциональное восприятие времени, ускорив якобы его ход вдвое, а то и втрое.

После этого он включил сигнал «Всеобщий вызов» на коммуникаторах и отдал основные команды и распоряжения. Он ввел пароль, исключив его из памяти людей, — отныне каждый будет отзываться на него, не зная, из каких слов он состоит, или вспоминая их после произнесения. Потом он заставил их забыть и сам гипнотический сеанс. Спустившись в центр управления, он снял прерыватель. А вернувшись в свой отдел, разбудил там всех и вызвал Кента.

— Я отказываюсь от своего ультиматума и готов сдаться. Я понял, что не могу идти против воли большинства. Прошу собрать другое совещание, на котором я буду присутствовать. Но я по-прежнему настаиваю на ведении войны против неизвестной формы жизни этой галактики.

Его не удивило странное единодушие собравшихся, которые заявили, что после серьезных размышлений пришли к согласию в том, что доказательства нависшей над Вселенной опасности вполне убедительны.

Исполняющий обязанности директора Кент получил указание преследовать врага неуклонно, не считаясь с удобствами обитателей корабля.

Гроувнор стоял в стороне и с угрюмым удовлетворением наблюдал, с какой неохотой признал Кент необходимость действовать.

Теперь должна была разразиться великая битва между человеком и чуждым разумом.

Анабис существовал в виде бесформенной, необъятной массы, разместившейся в пространстве всей галактики. Он льнул к миллионам планет от нестерпимого, неутолимого голода и мириадами своих трепещущих частиц тянулся к ним, где ценою собственной жизни организмы давали жизнь ему.

Но этого уже не хватало. Его пронизывало страшное чувство нависшей над ними угрозы голода. Через всю бесконечность его разреженных клеток поступали сигналы о том, что пищи слишком мало.

До Анабиса постепенно доходило, что он или слишком велик, или слишком мал. Бесконтрольный рост в молодые годы был роковой ошибкой. Тогда будущее казалось нескончаемым. Галактическое пространство, где он развивался, действительно растянулось до бесконечности. Он расползался в радостном возбуждении примитивного существа, все больше утверждавшегося в уверенности, что ему уготована судьбой неограниченная возможность.

А примитивным он был от рождения. В своем начале он был лишь газом, поднимающимся с поверхности болот. Он не имел ни запаха, ни вкуса, но обладал какой-то динамической комбинацией. И в ней была жизнь.

Сначала он напоминал всего лишь облачко над невидимым туманом. Он охотно носился над теплыми темными водами, породившими его; извиваясь, ныряя и расширяясь, непрестанно и все с большим удовольствием добивался одного — быть и при этом кое-что… кое-кого убивать.

И вся жизнь его была посвящена одному — смерти других.

А происходило это не оттого, что он сознавал всю сложность и исключительность процессов, благодаря которым получил жизнь. Им двигало только удовольствие и желание жить. Какую он испытывал радость, налетев на двух насекомых, жужжащих в яростной борьбе. Еще бы: окутать их и ждать, дрожа каждой газообразной частичкой, когда энергия жизни несчастных жертв перейдет в его собственные непрочные субстанции.

Тогда для него не существовало времени — смыслом жизни было только насыщение. А миром его было узкое болотце средь серых окрестностей, где он обитал, довольный своей идиллической, почти бездумной жизнью. Но даже здесь, в этом мире, едва освещаемом лучами солнца, он безудержно рос.

Он все больше и больше нуждался в пище, и охота на насекомых уже не могла утолить его потребности.

Тогда он поднакопил зачатки хитрых, особых знаний о жизни на своем мокром болоте. Он стал отличать, какие насекомые были охотниками, а какие жертвами. Он изучил часы охоты каждого и места, где лежали маленькие, еще не способные летать чудовища — летающих труднее было выслеживать и ловить. Он научился превращать свои туманные образования в дуновения бриза, подталкивая ничего не подозревавшие жертвы к смерти.

Ему стало хватать пищи, а потом ее сделалось в избытке. Он рос и однажды вновь испытал голод. Необходимость заставила его познать жизнь и за пределами его болота. И вот однажды, простершись дальше, чем когда-либо, он наткнулся на двух гигантов в панцирях, занятых кровавой битвой не на жизнь, а на смерть. Он с трепетом впитывал необычайное количество жизненной энергии из тела поверженного чудовища, испытывая при этом небывалый восторг, не сравнимый ни с каким переживанием всей его предыдущей жизни. За те несколько часов, за которые не прекращался его пир, Анабис вырос в десять тысяч раз.

На следующий день он уже обволок болотистые джунгли окрест, затем океан, затем континенты, планеты и наконец проложил путь туда, где вечные облака расступались, чтобы очистить путь незамутненным лучам солнца. Позднее он обрел разум и смог проанализировать случившееся. Куда бы он потом ни проникал, все увеличиваясь в размерах, он адсорбировал газы из окружающей атмосферы. Он понял, что для поддержания этого процесса ему необходимы два условия: пища, которую надо было искать, и ультрафиолетовые лучи. Сквозь толстую, насыщенную туманами атмосферу планеты пробивалось мизерное количество солнечных лучей нужного спектра, отчего и результаты были не так велики.

Но стоило ему преодолеть атмосферу, и он испытал на себе благотворное воздействие прямых ультрафиолетовых лучей. С этих пор быстрое его развитие уже ничем нельзя было остановить. Он вышел в космос и на следующий же день завладел второй планетой. В кратчайший срок он достиг границ системы и тут же попытался дотянуться до других звезд, но был побежден расстоянием.

Добывая пищу, он впитывал знания и сначала верил, что мысли его собственные. Однако постепенно осознал, что вместе с электрической, нервной энергией, которую он поглощал во время смертельных схваток животных, он овладевает и их разумом — обоих: и победителя, и побежденного, умирающего животного. Какое-то время его мышление задержалось на этом уровне. Он узнал множество коварных уловок четвероногих охотников и познал искусство быть неуловимым. Однако то на одной, то на другой планете ему доводилось вступать в контакт с совершенно другой формой сознания — с существами, которые умели мыслить, развивали цивилизацию, науку.

Среди прочего он узнал от них, что, стоит ему сконцентрировать свою энергию, и перед ним откроются дыры в космосе, через которые он сможет «выныривать» в любой самой отдаленной точке. Он научился таким образом переправлять материю. Стал создавать примитизированные планеты-джунгли, потому что первобытные миры снабжали его пищей, которая больше всякой другой была насыщена жизненной энергией. Он переносил через гиперпространство огромные части других планет. Переносил холодные планеты поближе к солнцу.

Но и этого ему было мало!

Дни его безраздельного властвования пролетели, как один счастливый миг. Он ел и безудержно разрастался. Несмотря на постоянное совершенствование своего сознания, он нигде и никак не пытался сбалансировать этот процесс. Он уже с диким ужасом предвидел, что грядет его конец.

Появление корабля вселило надежду. Вытягиваясь в одном направлении, он последует за кораблем, куда бы он ни направлялся. Так он начнет отчаянную борьбу за то, чтобы уцелеть, будет захватывать галактику за галактикой, расползаясь все дальше в бесконечную тьму пространства, которому нет конца…

Тьма не останавливала людей. «Космическая гончая» припала к обширному плато, где были залежи железа. Все ее иллюминаторы излучали свет. Массивные осветительные приборы освещали ряды машин, что пережевывали своими челюстями поверхность планеты. Когда работы только начались, руду «скармливали» единственной обрабатывающей машине, и она превращала ее в металл, который передавала производственным машинам, а те превращали его в космические торпеды, выпуская по одной каждую минуту. Торпеды тут же отправляли в космос.

К рассвету следующего дня производственные машины стали промышленными. Они производили секции металлообрабатывающих машин, а роботы каждое новое сооружение снабжали металлом. Вскоре уже сотни, а потом и тысячи таких машин производили эти темные, тонкостенные торпеды. Все больше их уносилось в царящую вокруг ночь, насыщая радиацией каждый дюйм газообразной субстанции. Тридцать тысяч лет будут эти торпеды рассыпать свои смертоносные атомы. И при этом они были рассчитаны так, чтобы никогда не упасть ни на одну планету или солнце и вечно оставаться в гравитационном поле этой галактики.

Когда медленно поднимавшаяся красная заря второго утра осветила горизонт, инженер Пеннон доложил по «Всеобщему вызову»:

— Теперь мы выпускаем девять тысяч торпед в секунду. Полагаю, что завершение работ мы вполне можем возложить на сами машины. Я установил вокруг планеты защитный экран на случай нападения. Обнаружено еще с сотню железных планет, и наш громадный «друг» скоро ощутит пустоту в своих жизненно важных центрах. А нам пора в путь.

Спустя несколько месяцев они решили, что направятся к созвездию NGC9-50437. Астроном Лестер так объяснил причину этого выбора:

— Созвездие находится на расстоянии в девятьсот миллионов световых лет отсюда. Если наш «газообразный разум» последует за нами, он растеряет всю свою энергию в необъятности пространства.

Он сел, и слова сразу попросил Гроувнор.

— Я уверен, — начал он, — что все прекрасно понимают, что мы вовсе не собираемся лететь в столь отдаленную звездную систему. Этот путь занял бы столетия, а то и тысячелетия. Наша цель — выпроводить эту враждебную форму жизни туда, где она погибнет от голода и откуда нет возврата. Мы сможем определить, следует ли за нами это существо, по воздействию на нас его мыслей. И мы сразу же определим, что оно мертво, когда это прекратится.

Все так и случилось.

Шло время. Переступив порог своей аудитории, Гроувнор увидел, что слушателей снова поприбавилось. Были заняты все места, принесли стулья и из соседней комнаты. Он приступил к вечерней лекции.

— Проблемы, которыми занимается некзиализм, это проблемы всеобъемлющие. Человек изучал живую и неживую материю не только отдельно одну от другой, но и разными научными методами. И хотя он произносит слова о целостности природы, ведет он себя так, как если бы единая, вечно изменяющаяся Вселенная состояла из многих, по-разному функционирующих частей. Методика, о которой мы сегодня поговорим… — он вдруг замолк, его взгляд упал на знакомую фигуру, расположившуюся в дальнем конце аудитории, — покажет нам, как можно преодолеть это несоответствие реальности и представления человека о ней.

Он продолжал свою лекцию, а в глубине помещения Кент делал свои первые записи по некзиализму.

И как маленький островок человеческой цивилизации, экспедиционный корабль «Космическая гончая» летел, все увеличивая скорость, сквозь тьму пространства, которому не было конца.

И не было начала.