"Берег Утопии" - читать интересную книгу автора (Стоппард Том)

Июль, 1840 г

Улица (Санкт-Петербург).

Торопящийся Белинский идет наперерез.

Герцену, который держит в руках журнал.

Герцен. Вы Белинский?

Белинский. Да.

Герцен. Герцен. Наш друг Бакунин, возможно, говорил обо мне.

Белинский (в некотором смятении). Говорил? Ах, нуда, говорил…

Герцен. В Петербурге нам, москвичам, бывает одиноко… С другой стороны, в «Отечественных записках» (указывает на журнал) заботы главного редактора вам не докучают. «Московского наблюдателя», конечно, жаль, но, честно говоря, интеллектуальная путаница в нем стала неинтересна.

Белинский. Вам хоть что-то в нем понравилось?

Герцен. Мне понравился цвет обложки.

Белинский. Это Бакунин придумал. Он теперь едет в Германию. Не знаю, как ему это удалось.

Герцен. Я провожал его на кронштадтский пароход.

Белинский. Так вот оно что. Сколько вы ему одолжили?

Герцен. Тысячу.

Белинский (смеется). Когда мне приходится просить в долг сотню, я заболеваю от унижения. А для Бакунина новый знакомый – это способ поправить дела.

Герцен. Я познакомился с ним на благотворительном балу, где поднимались бокалы за гегелевские категории. «За Сущность», «за Идею»… Шесть лет тому назад, когда я отправлялся в ссылку, Гегеля почти не упоминали. А теперь шнурки в лавке невозможно купить, чтобы приказчик не спросил твоего мнения о Бытии в Себе. Это был благотворительный бал-маскарад. Только когда я увидел там двухметрового рыжего кота, который поднял бокал за Абсолютный субъективизм, до меня дошел весь смысл моей ссылки.

Белинский. Вы читали мою статью?

Герцен. Да, еще были ваши статьи… Оказалось, что восставать против хода истории бессмысленно и самолюбиво, что негодовать по поводу неприглядных фактов – педантство и что искусству задаваться общественными вопросами – смешно. Мне стало понятно, что я должен отнестись к Гегелю с особым вниманием. И что же я обнаружил? Что вы перевернули Диалектический дух истории Гегеля с ног на голову, да и он сам тоже. Народ не потому штурмует Бастилию, что история развивается зигзагообразно. Наоборот, история идет зигзагом потому, что народ, когда ему уже невмоготу, штурмует Бастилию. Если поставить философию Гегеля на ноги, то окажется, что это – алгебра революции. Но в этой картине что-то не так. Судьбы народов подчиняются гегелевскому закону, но каждый из нас в отдельности слишком мелок для такого грандиозного закона. Мы – забава в лапах кота, не ведающего законов, огромного рыжего кота.

Белинский, Белинский! Нами играет вовсе не некая воображаемая космическая сила, а Романов, воображения начисто лишенный, – посредственность. Он из тех чиновников, что, сидя за конторкой на почте, указывают на часы и отказываются принять письмо, потому что уже одна минута шестого… и он всю страну заставил дрожать, как садист учитель свой класс. Нигде власть не ощущает себя свободнее, чем здесь. Ее ничто не сдерживает, ни стыд перед соседями, ни суд истории. Самые мерзкие режимы в худшие из времен не подвергали Спинозу порке. Гейне не отправляли на рудники за поэму, никто не приходил за Руссо среди ночи за то, что он пел революционные песни на пьяной вечеринке. В деспотизме – России нет равных. Англичане тоже секут своих матросов и солдат, но ведь у нас порют в Инженерном училище! Да, я читал ваши статьи. Вы совершили интеллектуальное самоубийство.

Белинский. Что ж, вы имеете моральное право. Ссылка – ваш почетный трофей. (Страстно.) Но я тоже страдаю за то, что думаю и пишу. Для меня страдание и мышление – это одно и то же!

Герцен – как после отповеди.

Герцен. В ссылке я вел жизнь мелкого чиновника. Еще я влюбился, по переписке. Я обвенчался, сбежав с невестой в полночь, – история не менее романтическая, чем в сочинениях Жорж Санд. Теперь нашему первенцу уже год. В моей жизни не было лучшего времени, чем последний год ссылки. Так что страданию вам не у меня надо учиться. А вот что касается Кота… У Кота нет ни планов, ни симпатий, ни антипатий, ни памяти, ни сознания, ни рифмы, ни смысла. Он убивает без цели и милует просто так. Когда он ловит ваш взгляд, дальнейшее зависит не от Кота, а от вас. (Он кивает на прощание.)

Белинский. Я вас уже видел однажды. В зоологическом саду. Вы были со Станкевичем… незадолго до вашего ареста.

Герцен. Я тогда в последний раз видел Станкевича. Мы расстались почти что в ссоре. Вот нам урок…

Белинский. Но он же не умер, нет?

Герцен. К сожалению… да… Я получил письмо от Огарева. Станкевич умер в Италии месяц назад.

Белинский поднимает лицо к небу и грозит ему кулаком.

Белинский. Кто этот Молох, пожирающий своих детей?

Пауза.

Герцен. Это Рыжий Кот. (Уходит.)

Рыжий Кот курит сигару, держит бокал с шампанским и наблюдает за Белинским с небольшого расстояния. Звучит музыка.