"Недремлющий глаз бога Ра" - читать интересную книгу автора (Шаповалов Константин)

Глава шестая

Проснуться оказалось не так легко, как заснуть: сохранившаяся часть мозга болела, глаза слипались, а во рту ощущался противный металлический привкус. Я встал и, не одеваясь, поплелся смывать президентское вино и пиратское виски.

Стоя под живительным ливнем, выгреб из шкафчика с парфюмерией разноцветные шампуни, предназначавшиеся, судя по всему, для жирных, нормальных и сухих волос — вылил на голову все разновидности.

Только начал намыливаться, дверь открылась, и в ванную зашла вчерашняя блондинка.

Закрывшись мочалкой, я попытался возмутиться, но речь не удалась: пена залезла в рот, и каждый неверный выдох превращался в радужный пузырь. Ничего не оставалось, как повернуться спиной и сунуть голову под обжигающие струи.

— Так, зяблик! — выступил голос. — Повернись и тащи её к себе. Только решительно — они это любят.

— А по мордасам? — поинтересовался я.

— Сама же пришла! Год в рейсе, я же говорил. Два! Соскучилась по этому-самому — знаешь, как у них бывает? Как припрет!

— А не приперло?

— А зачем пришла? Шампуню занять?

— Вообще-то да, действительно, — под напором фактов вынужден был согласиться я, — но может быть лучше в кровать? Скользко здесь…

— Ты ещё кофе ей предложи, дятел! — ругнулся голос и отключился.

Пришлось оборачиваться полотенцем.

Я обмотал его вокруг некоторого своего сходства с Аполлоном Бельведерским и тупо прошлепал к двери, оставляя на зеркальном кафеле цепочку съеживавшихся от стыда следов.

А глаза у неё оказались слегка раскосыми — вчера, в полуусталом состоянии, я этого не заметил. И наглыми.

По ходу я несколько напрягал грудную клетку, но блондинку, кажется, это не убедило.

— Нет бы в гимнасты податься, пока детство было бесплатное, — с сожалением подумал я, потянув дверь.

— В гинекологи… лицом к предмету! — гавкнул голос и онемел от удивления: в каюте меня поджидала группа экспертов по бодибилдингу с Федором Федоровичем во главе и Липским в качестве независимого наблюдателя. Собственно экспертами были две молодые женщины с мрачными по поводу полотенца лицами.

— Гвоздик, я ничего не знал! — бросился мне навстречу небритый и серьезно похмельный Веник.

— А, спорим, знал! — я оттолкнул его, подхватил со спинки дивана халат и спрятался за занавеской. — Спорим, вы здесь все заодно!

— Гвоздик, ты рехнулся! Мы же вместе… ты же сам… я же думал — денег заработаем…

— Не надо песен! Я давно понял, что Президент — это ты! — я относительно оделся и вышел.

У маркиза наконец проснулось подавленное интоксикацией чувство юмора: он скорчил мне рожу.

Рожа удалась, хотя автор не сильно напрягался.

Федор Федорович, тем временем, залез в кожаный портфель, по виду набитый бодибилдинговыми Оскарами:

— А я, значить, сейчас докажу, что Сергей Сергеевич проспорил, — он протянул нам свернутый в трубочку лист.

Пока Липский его разворачивал, блондинка вышла из ванной и остановилась за спиной куратора.

— Смотри! Про нас в газете написали! — поразился маркиз.

Я отобрал бумагу — это оказалась распечатка “раздела происшествий” лондонских “Утренних новостей” — и начал читать:

— В два часа ночи, на обочине проселочной дороги в окрестностях Дорчестера дорожная полиция обнаружила горевший форд «Эскорт» с одним женским и двумя мужскими трупами в салоне. Тела были обожжены до неузнаваемости, но разбросанные в районе катастрофы вещи и документы позволили установить личности погибших. Ими оказались русские бизнесмены, приехавшие в Великобританию для…

— Ах ты, гнида корабельная!.. — заорал Веник и, вытянув вперед длинные руки, бросился на старика. — Ты у меня щас сам будешь обожжен до неузнаваемости!

Перегнувшись через письменный стол, он схватил побледневшего куратора за воротник, приподнял с дивана и начал трясти.

Я хотел оттащить Липского, но блондинка среагировала быстрее.

Что-то она такое сделала: рукой взмахнула, вроде как отталкивая Веника.

Мне показалось, что она до него даже не дотронулась, однако тот охнул и с исказившимся от боли лицом отступил на шаг, а куратор благополучно придиванился.

Тоже со звуком, если так можно выразиться.

Правая рука маркиза повисла плетью, а глаза заполнились влагой.

Я обнял его за костлявые плечи и утащил в сторону кровати:

— Ты чего, мертвый труп, распоясался? Думаешь, обуглился до неузнаваемости, так всё можно?

— А не надо было его выпускать! — покаялся Федор Федорович, поправляя выбившуюся рубашку. — Тоже мне, интеллигентный ученый называется… алкоголик — вот вы кто, господин Липский! Бросаетесь на меня как дикий зверь из зоопарка, а ведь я вам ничего плохого не сделал. Я человек маленький…

— Ну, хунхуза, сука китайская, подожди! — зашипел раненный в руку Веник, с ненавистью глядя на блондинку. — Я тебе покажу каратэ — ломом по башке. Все приёмчики забудешь!

— Неужели ты собираешься поднять руку на даму? — поразился я.

— Нет, не руку. Железяку какую-нибудь отыщу.

— Никто вам не позволит тут буйствовать и хулиганить! — озаботился Федор Федорович. — Согласились работать, так и работайте!

— Что? — я как мог, укачивал маркиза. — В атмосфере тотального террора?

— А чтобы не дурили! Начальство, может быть, специально распорядилось к вам охрану приставить. Да, да — не глядите — этих вот раскрасавиц.

— Всех трех? А вдруг — мы в окно!

— Тьфу, идиот! — разозлился старик.

— Тогда скажите им, чтобы в ванную без стука не входили! — я посмотрел на окаменевшую Хунхузу. — Одичали тут, вдали от цивилизации, прямо как дикие звери из зоопарка.

— Для охранных целей лучше использовать сенбернаров! — пришел в себя Де Садур. — Они гораздо умнее и выглядят более эстетично.

— Это собаки такие, что ли? — уточнил куратор. — Я ведь, Сергей Сергеевич, над ними не начальник. Они здесь вроде службы безопасности, ну и свои собственные инструкции имеют.

— А чего же начальство для такого ответственного дела мужчин не привлекает? Неужели перевелись настоящие батыры? “Морские львы” какие-нибудь элитные…

— Сенбернары — самая элитная порода, — не унимался маркиз, — а эти шавки подворотные только интерьер портят. Плоскодонки, блин! Пэмосэд, как это по-английски сказать? А по-латыни? Помнишь, в морге что-то такое говорили про оскальпированный труп?

Я ещё раз глянул на симпатичное личико Хунхузы:

— Корпус? Скальпус… да я не помню, ну его в баню! Отстань ты от них — кто на что учился, в конце концов.

Федор Федорович хитро улыбнулся:

— Не-ет, не угадали! Тут — политика! Господин Президент не доверяет людям, которые работают за деньги. У него на каждого приближенного крючочек имеется. На баб — самый крепкий! Пока их чады и отроки при общем деле состоят, мамаши у нас в полном управлении.

— Глядите, чтоб не вырвались!

— Куда там! На смерть пойдут — только прикажи. А мужикам какая вера? Сегодня он раб и готов за тебя землю жрать, а завтра, случись что, продаст за милую душу. Нет, мужики здесь не в почете. Привыкайте уж к этим.

Я молча собрал вещи и пошел одеваться.

А когда вернулся, в каюте царила идиллия.

Возмутитель спокойствия читал на кровати Коран, Сперанский пил чай, а женщины застыли по углам как изваяния.

— Не желаете ли чайку, господин Гвоздев? — куратор указал на прикрытый полотенцем чайник. — Завтракать мы в кают-компанию отправимся, а пока не худо и кровь погонять. Для здоровья, значить.

Веник отложил книгу:

— А нет ли чего-нибудь ещё для здоровья? Мой доктор не рекомендует гонять кровь веществами, содержащими кофеин.

Старик укоризненно покачал головой:

— Я же вам который раз докладывал, господин Липский! Алкоголь на пароходе строго воспрещен.

— А вы садист, Федот Федотыч, — маркиз поднялся и подошел к столу. — Вы же мучите людей, только что перенесших трагическую гибель!

— Федор Федорович я, сколько вам повторять?! — занервничал куратор.

Липский ощупал всклокоченную голову:

— Извиняйте. После автокатастрофы у меня что-то с памятью. Помню: сумка была, а в сумке бутылка виски, по которой меня опознала дорожная полиция. А остальное как в тумане… — он задумался, а потом вдруг хлопнул себя по затылку. — Да, ещё помню, что вы обещали всё возместить согласно описи. Возмещайте, Карп Карпыч, пока у меня зрение и слух не отказали.

— Да нету же у меня ничего! Вот, может быть, у господина Гвоздева вино осталось?

Маркиз Де Садур неискренне захохотал:

— Нет, вы мне будете рассказывать! Или я не знаю господина Гвоздева, чтобы думать, что у него что-нибудь заржавело? Правильно я говорю, господин Гвоздев?

— Разумеется, ты прав! — я сел за стол и налил чая. — Но, с другой стороны, прав и уважаемый Фрол Фролыч: надо кончать с этим мокрым делом. Ты хоть понимаешь, куда нас по пьянке занесло? Съездили, блин, в Африку!

— Это вы сейчас так говорите, а потом ещё радоваться будете, — убежденно сказал Федор Федорович. — Какие у вас в Москве могут быть перспективы? Сопьётесь, значить, как и все образованные люди в вашем возрасте. Вы же ни на что в этой жизни не пригодны!

— Не поал? — откликнулся Де Садур.

— Так сами смотрите: воровать вы боитесь, взятки давать не умеете, попросить стесняетесь — ну какой от вас прок? — развил тезис куратор. — Наука ваша там никому не нужна. Вон, Сергей Сергеевич ночами не спал, книжку сочинял как юный Пушкин, а что толку? Умные люди её в сейф спрятали, да потихоньку и запродали. А автору, значить, дулю с маком! Вот как в Москве жизнь-то делается.

Вам Богу молиться надо, что сюда попали. Здесь вам и работа, и зарплата, и питание…

— А свинины-то нету! — перебил я.

— Что свинина! Нету ни капли радости! То есть, ни глотка, — пасмурно добавил аристократ.

— Ну, кто про что, а дурак про спички. Свалились на мою голову и ещё, значить, острят они. Надо же такое наказание! — грустно вздохнул Сперанский.

На этой печальной ноте чаепитие завершилось, и все направились в кают-компанию.

Миновав оранжерею, мы прошли через вращающиеся двери и оказались в роскошно обставленном холле: потолок здесь украшала выполненная в духе Леонардо роспись, а по стенам были развешаны картины эпохи Возрождения.

Вспомнив слова библиотекаря, я подошел к полотнам и принялся их рассматривать, а маркиз деловито спросил:

— Откуда письменность, Семэн Семэныч? Музей подломили?

— Что значит "подломили"? — обиделся Сперанский. — Картины куплены у частных собирателей!

— У частных собирателей? А их тоже потом по разбросанным вещам опознали?

— Да что с вас взять, недоумка, — тихо ругнулся старик и повел к одной из овальных дверей, расположенных в глубине помещения.

За ней оказался уютный зал с десятком столиков, над каждым из которых висел старинный морской фонарь с рифлеными цветными стеклами.

Тут завтракали члены экипажа — по преимуществу молодые мужчины в элегантной морской форме.

Белые кители с голубыми воротничками и золотыми нашивками мне понравились, а содержание нет. Мутные какие-то люди, неживые: не переговаривались, не улыбались, а тупо работали челюстями — будто не себе жевали.

— Ас-саляму алейкум! — поприветствовал их Федор Федорович.

— Ва алейкум ас-салям ва рахмату-ллахи ва баракатуху, — ответила вышедшая навстречу, похожая на индианку, девушка.

Она усадила нас троих за отдельный столик и отошла, а мрачные тетки из службы безопасности заняли позицию по соседству.

— Что такое странное она вам сказала? — осведомился Липский. — Ну, "алейкум ас-салям" я понимаю. Это каждый знает. А "ва баракатуху" что значит? Вас, что ли, они так обзывают?

— Темнота! — загордился куратор. — Она сказала: "Мир вам и милость Аллаха и благословение его". Это полный ответ на приветствие.

Пришлось и мне признаваться в невежестве:

— Я тоже подумал, что "ва баракатуху" обозначает "господин Сперанский". Стыдно, конечно.

— Ничего, ещё привыкните, — отечески успокоил Федор Федорович. — Сперва я тоже всё время путался, а когда принял ислам…

— Приняли ислам?! — в один голос ахнули мы с Липским.

— А в чем дело? У нас свобода вероисповедания! — возразил куратор.

Но, судя по тону, он вовсе не был в этом уверен.

— Так вы, дяденька, басурманин! — маркиз сделал страшные глаза.

Сперанский хотел что-то ответить, но тут подошла официантка, разложила столовые приборы и подала каждому серебряную кастрюльку с дымящейся овсяной кашей.

Затем на стол был водружен кофейник, нарезанный хлеб в плетеной корзинке и тарелка с кружочками сливочного масла, на желтых срезах которых блестели мелкие капельки воды.

Пока Липский приноравливался к каше, я налил кофе и осмотрелся.

Как выяснилось, наши персоны никого не интересовали — все здесь с такой серьёзностью работали ложками, что казались механизмами, а не живыми людьми.

Нет, определенно, не нравилось мне содержание.