"Алиса в Хуливуде" - читать интересную книгу автора (Роберт Кэмпбелл)

– Послушай, я тебя когда-нибудь еб? – спросил Твелвтрис.

– Что?

Мэми разинула рот. Мысленно она уже считала себя уволенной с волчьим билетом.

– Я тебе вот что скажу. Я позволяю шуточки шутить только тем женщинам, которых еб.

Он пристальным взглядом загонял ее в угол, выхода из которого просто не было. Ведь не имело значения, как именно она ответит, любые ее слова он ухитрился бы обратить ей во вред. Да и само внезапно повисшее молчание ее унижало. Она стояла, держа в руке карандаш и блокнотик в металлической обложке, она то бледнела, то краснела, по лицу у нее волнами прокатывались страх, ярость и обида. Какой смысл был напоминать ему, что когда-то, в аналогичных обстоятельствах, он покатывался со смеху, услышав ее очередную шутку. Более того, не раз пользовался плодами ее остроумия, пересказывая ее словечки в своем шоу и выдавая за собственные. Она покраснела, потом побледнела, и наконец все лицо у нее пошло пятнами – что было первым симптомом нервной экземы, которой она страдала, расчесывая в припадках грудь и лоно.

К черту все это, подумала она. Эти говнюки вечно то в смех, то в слезу, как им заблагорассудится. И вечно вокруг полно народу, готового лизать им жопу, а о том, что трусы у них грязные, напомнить и некому.

Твелвтрис, выдержав долгую паузу, сам нарушил им же и вызванное молчание. Заказ он решил сделать на всех, но всем разный. И сейчас, ткнув пальцем в сторону Мэнни Эрбутуса, начал надиктовывать:

– Чисбургер со всем причитающимся. Тунец на белом хлебе с огурчиками…

Он искоса посмотрел на продюсера, ожидая возмущенной реакции.

Все знали, что Мэнни Эрбутус в рот не берет тунца и не выносит огурчиков. А уж в сочетании они наверняка вызвали бы у него серьезное расстройство желудка. Однако тот предпочел промолчать.

Твелвтрис посмотрел на дочь.

– Тост на ржаном хлебе, – сказала она.

– Тебе надо поесть.

– Тост на ржаном хлебе со сливочным маслом.

Ах ты, мать твою, подумал Твелвтрис, ну, и девка у меня. Порох, а не девка. Угрохает родного отца и глазом не моргнет. С яйцами девка, с яйцами – да побольше, чем у любого из здешних мужиков. И побольше, чем у Милли Босуэлл, Железной Бляди нашего Хуливуда. Ухмыльнувшись, он накрыл руку дочери своею.

На этом бы дело и закончилось, но еще одна пожилая дамочка из-за соседнего столика, позавидовав успеху подружки, засеменила к столику Твелвтриса, заготовив карандаш и бумажную салфетку. Твелвтрис сделал вид, что вообще не замечает ее присутствия, хотя она стала у него за спиной и ее иссохшая грудь разве что не начала тереться о его затылок. В конце концов он повернулся и уставился на нее так, словно она только что сошла с борта НЛО.

– Что вам угодно?

Она отступила на шаг, словно он хлестнул ее по лицу.

– Вы дали автограф моей подруге, – залепетала она.

– Что вы за злоебучий народ! Живьем меня съесть хотите? Всю мою жизнь засрать хотите? Как мне немного подкрепиться, чтобы и впредь потешать вас, если вы не хотите оставить меня в покое даже за едой? Серьезно говорю, черт бы вас побрал!

Старая женщина чуть было не расплакалась, ей хотелось убежать отсюда, но страх пригвоздил ее к месту, парализовал – с карандашом и салфеткой, судорожно прижатыми к груди. Дженни поднялась со своего места, взяла ее под локоток, препроводила за столик к подругам, а затем, не слушая благодарностей, отправилась на выход из зала.

Твелвтрис, отшвырнув салфетку, вскочил, бросился за нею и догнал дочь уже в дверях.

– Эй, полегче, – сказал он, взяв ее за руку и удерживая на месте.

Она хотела было вырваться, но потом решила не устраивать сцену.

Взяв дочь под руку, Твелвтрис провел ее к столику, стоящему у самой двери. Она, не протестуя, села в кресло, а он уселся напротив нее, по-прежнему не выпуская ее руки.