"Закипела сталь" - читать интересную книгу автора (Попов Владимир Федорович)

25

Ремонт печи для сталевара — процесс неприятный, глубоко прозаический. Вместо привычной интересной работы над металлом приходится ломать спекшиеся огнеупоры, грузить мусор, проверять качество кладки, спорить с несговорчивыми каменщиками.

Шатилов не любил ремонтов, но относился к ним терпеливо. И в Донбассе он бывал на всех участках, где только стучали молотки каменщиков, даже глубоко под землей, в дымоходах.

Это всегда не нравилось Дмитрюку.

— Ты что, не доверяешь мне? — ворчал на него старик. — Да тебя, жигуна, еще не замышляли, когда я эти печи строил!

Обрадованный тем, что их предложение одобрено (эту часть разговора с наркомом Макаров передал сталевару), Шатилов спросил начальника цеха:

— Премируете, Василий Николаевич?

«Женится, наверное, — решил Макаров, — деньги нужны».

— Обязательно. Поработаем, экономию подсчитаем — сумма получится, надо полагать, изрядная.

— Да я не о деньгах. — Шатилов досадливо отмахнулся. — Поставите меня на эту печь сталеваром?

— Поставлю, — пообещал Макаров. — И как лучшего сталевара, и как инициатора. На эту печь — самых лучших. Плавка-то в триста пятьдесят тонн!

В дверях Шатилов столкнулся с Дмитрюком.

— Останься, Вася, замолвишь словечко… — шепнул Дмитрюк.

Макаров вышел из-за стола навстречу старику, тепло потряс его руку. Дмитрюк проковылял к столу и сел.

— Пришел наниматься, — сказал он, теребя отрастающие усы.

— А эвакопункт?

— Там работа стихла, а я тихой работы ой как не люблю. Старикам живое дело нужно, а на этом заснуть можно.

Молча вынув из стола приемную карточку, Макаров заполнил ее и протянул Дмитрюку.

— Идите, Ананий Михайлович, в отдел кадров оформляться.

— А кем? Написали?

— Каменщиком, конечно. Оформитесь, а тут что-нибудь полегче подберем.

— Инспектором по качеству, — подсказал Шатилов.

— Рабочие нужны, а не инспектора, — строго ответил Дмитрюк. — Скоро будет у вас большой ремонт.

— Вы и об этом знаете?

— Ворон чует, где пожива, а каменщик — где ремонт. Прошу самую деликатную работу мне дать: выпускное отверстие заготовить и арочки для шлаковых лёток.

— Лучше Анания Михайловича их никто в мире не сделает. С других заводов к нему ездили учиться. Никто так кирпич к кирпичу не пригонит, — превозносил старика Шатилов.

— Хорошо, — согласился Макаров. — Даю вам отдельный участок работы. Дело такое…

— Сиди дед у печи и теши кирпичи, — вставил Дмитрюк другую свою поговорку. — Ну, спасибо, Василий Николаевич.

Шатилов провожал Дмитрюка до отдела кадров.

На площади, перед проходными воротами, на которых были установлены мощные репродукторы, они увидели огромную толпу рабочих.

Слышался голос московского диктора: «…враг терпит поражение, но он еще не разбит и тем более не добит…»

— Что передают? — спросил Дмитрюк рабочего.

— Не мешай. Слушай! — сердито бросил тот.

Дмитрюк обратился к другому рабочему.

— Приказ. Двадцать четвертая годовщина Красной Армии.

«…необходимо, чтобы с каждым днем фронт получал все больше танков, самолетов, орудий, минометов, пулеметов, винтовок, автоматов, боеприпасов…» — чеканно читал диктор.

— Будто специально для тебя, — шепнул Дмитрюк Шатилову.

Люди шли на вторую смену, и толпа рабочих росла. Из здания заводоуправления выбегали служащие — красный уголок не вместил всех. Многие не успели набросить на плечи верхнюю одежду и стояли налегке — в костюмах, в платьях.

Когда диктор дочитал приказ, на площади загремели аплодисменты.

Люди не расходились, ожидали повторения передачи. Хотелось снова услышать ясные и твердые слова приказа, вселявшие уверенность в победе над врагом.

Шатилова потянуло к Ольге. Но как его примут? Не рассердилась ли на него девушка за то, что так долго не появлялся?

Однако Ольга встретила гостя так, будто они вчера виделись.

«Не обрадовалась, не обиделась…» — недовольно подумал Василий.

Разговор не клеился.

— Видите, Вася, как плохо подолгу не навещать друзей, — укорила Ольга. — Отвыкаете, и говорить вам словно не о чем.

Шатилов с нескрываемой нежностью посмотрел на девушку и порывисто ответил:

— Отвыкаешь, когда не думаешь о человеке. А когда все время думаешь о нем — еще больше привыкаешь. Вы знаете, Оля, мне когда-то очень нравилась одна девушка. Только виделись мы редко — в разных городах жили. Я о ней ни на минуту не забывал, и от встречи к встрече она мне все роднее становилась…

— А вы ей?

— Я? — смущенно улыбнулся Шатилов. — У нее шел обратный процесс: отвыкала и совсем отвыкла.

Ольга смотрела в сторону, казалось, безучастно. «Жаль его, хороший он и такой непосредственный. Может быть, лучше сказать прямо: Вася, вы мне нравитесь совсем не так, как я вам». — И решила: «Скажу», — но взглянула в грустные глаза Шатилова — и язык не повернулся.

— Какие новости в цехе? — спросила Ольга, чтобы изменить тему разговора.

Шатилов потускнел, стал рассказывать вяло, неохотно. Ольга многое знала от отца и мысленно отметила, что Шатилов не упомянул о себе, о похвале наркома.

— А как занятия? — продолжала расспрашивать она.

— Занимаюсь большегрузной.

— Бурой папе говорил, что вы ворох учебников накупили, в техникум готовитесь.

— Отложил на время, — сознался Шатилов, краснея. — Не умею одновременно несколькими делами заниматься.

Ольге захотелось ободрить Шатилова. Прощаясь, она задержала его руку чуть-чуть дольше обычного и задушевно сказала:

— Не забывайте друзей, Вася, помните: в этом доме вам всегда рады. — Ольга улыбнулась какой-то светлой, чудодейственной улыбкой, от которой все вокруг, казалось, засияло.

Шатилов ушел окрыленный. Возвращаться домой не хотелось, и он зашагал по широкой аллее, где лежал свежевыпавший, еще не утоптанный и не запыленный снег. В радужных думах об Ольге он незаметно для себя поравнялся с театром и остановился. Отсюда хорошо был виден завод.

Четкие пунктирные линии огней окаймляли асфальтированные шоссе, пересекавшие завод в разных направлениях. Ярко светились огромные окна цехов. Высоко в небе созвездиями сияли огни на колошниках доменных печей. Изогнувшись коромыслом, уходила через реку бетонная плотина, залитая электрическим светом.

Вдруг небо вспыхнуло красным заревом, и огни померкли, как на рассвете. С горы широким огненным потоком хлынул расплавленный шлак, образовав огромную причудливую фигуру. Шлак быстро начал тускнеть, сделался багровым. Зарево в небе потухло, огни снова стали острыми. В этот миг новый поток низвергся с горы, и снова вспыхнуло зарево в небе, отражаясь, как при пожаре, тревожными бликами в окнах домов.

На шлаковой горе появилась огромная красная луна, потом вторая, третья — это в опрокинутых набок ковшах светила приставшая к стенкам корка раскаленного шлака. Но вот луны потускнели и исчезли совсем. На горе, как звездочка, заскользил огонек паровоза, увозившего ковши обратно в цех. Из трубы мартеновской печи вырвалось пламя, превратилось в большое горящее облако и исчезло так же внезапно, как появилось. За цехом вдали медленно двигались, словно плыли в воздухе, алые квадраты.

Шатилов пересчитал их — тридцать слитков. «Хорошая плавка, почти двести тонн! А будем же подавать на блюминг по пятьдесят слитков — более трехсот тонн с одной плавки. Эх, скорее бы!» — мечтательно подумал он.