"Твой час настал!" - читать интересную книгу автора (Шахмагонов Федор Федорович)ПослесловиеК Москве, не поспешая, двигался царский поезд из Костромы. В возке запряженным четверней, инокиня Марфа везла сына Михаила на царство. На подмосковных дорогах беспокойно. Бродили шайки грабителей. Дорога тянулась от одной пустой деревни до другой. Обгорелые печные трубы указывали, что здесь когда-то были жилища, жили люди, пахали землю, пасли скот. И только грачи, прилетев в свои родовые гнезда, оживляли пустыню. И куда спешить? Царские палаты в Кремле разрушены и обгажены польскими панами. Плотники работали днем и ночью. Поспели только к маю. 2-го мая 1613 года царя встречали у Сретенья духовенство и люди разных чинов. В Кремле в Благовещенском соборе отслужили благодарственный молебен. Спустя два месяца, 11-го июля 1613 года царь Михаил Федорович был венчан на царство. Сигизмунд пребывал в гневе на русских людей, что не похотели его на царство, не хотел отказаться от замысла овладеть Московией. Он отказался признать московским царем Михаила Романова. В письмах в Рим и соседним государям утверждал, что московская чернь избрала царем из рода, не имевшего царских корней. Еще в апреле, когда царь Михаил находился в пути из Костромы в Москву, войска Дмитрия Пожарского потрепали шайки Заруцкого, и он отбежал в Астрахань. Скликал оттуда сторонников царицы Московской Марины, да никто не откликался. Приходили под власть атамана лишь разбойничьи шайки. Прибегали к нему из-под Москы бывшие его сотоварищи, коим тесно под царской властью. Утешить своего атамана было нечем. Дмитрию Пожарскому было пожаловано боярство, Кузьму Минина возвели в чин думного дворянина, Дмитрию Трубецкому, вчерашнему претенденту на престол, сказали боярство. Подсмеивались над Заруцким: — Не ушел бы из-под Москвы, носить бы тебе, атаман, боярскую шапку! Заруцкий ответил: — Я казакам искал боярские шапки, да вы своими руками их князьям отдали! Но уже не был грозен атаман казакам, дерзили ему без страха: — Своему Ивашке готовил царский трон. По себе ли, атаман, сук рубил? Марина досаждала упреками: — Быть тебе казацким атаманом, а ты позарился на царство. Надеяться не на что, но и отступать некуда. Осталось упование на шаха Аббаса. Жалеючи Марину, Николай Мело поддерживал в ней надежду, превознося мудрость и могущество персидского шаха. Время шло. От отца Фаддея, отправленного к шаху, вестей не приходило. К Астрахани приближались царские войска. Заруцкий с казаками, которые его не покинули, с Мариной и пеленочником Иваном погрузились на струги и ушли с Волги, надеясь прибиться к Персидским берегам. Снился Марине сон. Ясный зимний день. Ослепительный снег, березовые ветви в серебре. Летит из-под копыт скакуна сверкающая ископыть. Мчатся махальщики, упреждая, что едут гости, едет московский царь. Подскакали, лихо вздыбил коня рыжеволосый всадник, заставил его танцевать на задних ногах. Птицей соскочил на притоптанный снег... Недоброе пробуждение. Темная южная ночь. Всплески весел, темная под стругом вода. Боже, из какого далека высплыла в памяти встреча с тем рыжим молодцем, что стал ее царственным супругом? На исходе ночи высадились на остров на реке Яик. Жечь костры остерегались. Из-за поворота реки выплыли царские струги. Заруцкого окружили казаки. Измена. Опять измена! Просвистел в воздухе аркан, захлестнул петлей шею атамана... Трудно начиналось царствование — царя отрока. На дорогах разбой, во всем нужда, а еще и приходили известия, что король готовит поход на Русь. За Серпуховскими воротами бояре предали казни Федьку Андронова. Посадили его на кол рядом с Заруцким. Здесь же соорудили виселицу и повесили сынка Марины. Чем-то отзовется в веках казнь невинного дитяти? Марина исчезла бесследно, с ней Николай Мело и бернардинец Антонио. Осиротел и Егорка Шапкин, ныне первый пушкарь в царском войске. Сколь не спрашивал казаков с Дона о своей Екатерине, о своей дочери, канули, как в омуте. Егорка пришел к архимандриту Дионисию спросил не заслужил ли он пострига? — Тебе ли об этом спрашивать? Ты и без пострига служитель Господа Бога и его воинства. — Грехи замолить бы, отче! — Помнишь ли ты, когда мы с тобой встретились, как я на торгу примерял бобровую шапку при своей рясе? Московские бабенки меня на смех подняли. То был грех, себя выставлять на посмех. На тебе монашеская ряса, это тот же посмех. Твой постриг, великий постриг, оберегать Отчизну во веки веков! |
||
|