"Швейцарский Робинзон" - читать интересную книгу автора (Висс Йоханн Давид)

Глава третья

Возвращаясь в Соколиное Гнездо, я заметил на берегу множество досок от носовой части корабля, вполне пригодных для запланированного строительства. Из Палаточного дома следовало ведь перевезти не только кадку с маслом, но и прочие необходимые вещи. Значит, решено: утром — за досками, а в помощники возьму Эрнста. Ранняя прогулка, быть может, встряхнет и взбодрит его; Фриц же как самый старший и самый сильный останется дома для охраны и защиты.

Едва забрезжил рассвет, я был уже на ногах и пытался растормошить заспанного и зевающего Эрнста. Спускались мы с Воздушного замка осторожно, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить наших. Взяли с собой осла, а чтобы он не шел незагруженным, привязали к нему один огромный, срубленный с нашего дерева ветвистый сук, необходимый для выполнения задуманного предприятия.

Поход длился недолго. Прибыв к месту назначения, мы сложили нужные нам доски на прочные ветки сука, притащенного ослом, получилось нечто вроде санок-волокуш. Кроме досок на берегу был обнаружен полузасыпанный песком сундук, его тоже погрузили на «сани», и только тогда обоз тронулся в обратный путь. Иногда приходилось снимать доски и пользоваться ими как рычагами, помогая ослу тащить тяжести на трудных участках дороги.

Уже издалека послышалась пальба и невероятный грохот. Охота на голубей в Соколином Гнезде, очевидно, была в самом разгаре. Однако наше приближение не осталось незамеченным. Когда смолкли приветственные крики, внимание ребят привлек сундук. Я открыл его по-солдатски, одним крепким ударом топорика, но, увы, ничего ценного в нем не обнаружили — обычный матросский сундук, одежда да постельное белье, к тому же подмоченное.

Матушка строго отчитала меня за то, что я ушел, ничего не сказав и не попрощавшись, фактически оставив ее и малышей на произвол судьбы. Единственным оправданием мне были доставленные добротные доски, и я пояснил, что из них можно соорудить удобный возок и перевезти все, в том числе и драгоценную кадку с маслом. Кто мог устоять против таких соблазнительных перспектив?! Мир был восстановлен.

После завтрака я осмотрел охотничьи трофеи ребят: четыре дюжины дроздов и голубей лежали рядком. Выяснилось, что поначалу Фриц и Жак стреляли неудачно, так как оба зарядили ружья дробью. Потом они то попадали в цель, то промахивались. Израсходовали порядочно и пороха, и свинца.

Мальчишки снова хотели продолжить охоту, но вмешалась матушка и категорически заявила, что, во-первых, нельзя быть столь расточительными, а во-вторых, что птиц нужно пощадить: настреляно их и так достаточно.

Я поддержал свою рассудительную и практичную жену и призвал юных охотников распоряжаться порохом и свинцом экономнее, иначе может не хватить для обороны и добывания пищи. Во всяком случае, пока не доставлены запасы с разбитого корабля, следует быть порачительнее. Я рекомендовал сыновьям ловить дроздов и голубей, развесив силки на дереве. Причем не преминул добавить, что жесткие и крепкие, как конский хвост, волокна караты вполне годятся для изготовления силков.

Мой совет был принят к сведению. Малыш Франц и Жак немедленно приступили к работе. Я же с Фрицем и Эрнстом занялись изготовлением возка.

Только мы дружно принялись за дело, как в курятнике поднялся невообразимый шум. Петух кукарекал что есть мочи, куры, не переставая, кудахтали и хлопали крыльями, казалось, будто в гости к нашим птахам забралась лиса. Мы, не мешкая, сбежались, чтобы выяснить истинную причину столь неожиданного и странного поведения. Матушка забеспокоилась, не начала ли наседка высиживать птенцов. Но Эрнст, случайно взглянувший в сторону обезьянки, заметил, что она зорко следит за курами и время от времени исчезает под корнями дерева. Бесшумно подкравшись, он увидел, как проказница доставала свежеснесенное яйцо, клала его на землю, осторожно разбивала лапкой и поедала, прищелкивая от удовольствия. Воришку застали на месте преступления!

Продолжая наблюдение, Эрнст отобрал у мартышки четыре свежих яичка. Ее недостойное поведение заслуживало порицания. И отныне она получила прозвище Щелкунчик и лишилась свободы передвижения до тех пор, пока куры не отправятся на покой. Только иногда, да и то под нашим надзором ей позволялось искать скрытые в траве яички. Делала она это отлично, и таким образом был собран почти целый ящик.

Когда куры успокоились, Жак взобрался на дерево и развесил на ветках несколько силков для пернатых любителей фиг. Спустившись на землю, он доложил, что наши голуби уже высиживают птенцов. В связи с этой новостью я запретил стрельбу по дереву, чтобы, упаси бог, не вспугнуть и не поранить своих же птиц. Кроме того, я наказал ребятам внимательно следить за расставленными силками, чтобы наши голуби ненароком не попали в них и не задохнулись, пытаясь выпутаться. Между прочим, мне очень хотелось отменить затею с силками, но я понимал, что поздно. Идея-то была моя! Противоречивость или быстрая смена мнений производят неприятное впечатление — плохой пример для ребят.

Не придумав ничего лучшего, я занялся обработкой привезенных досок для сооружения санок или повозки — безразлично, как это назвать. Работа не требовала ни особого ума, ни времени. Все проще простого: две продольные доски, соединенные впереди, в середине и сзади поперечинами и выгнутые спереди. Осталось прикрепить сбрую к двум острым концам впереди — и упряжка готова.

Работал я не отвлекаясь, а управившись, оглянулся и увидел: жена и детишки уже ощипали две дюжины птиц и нанизывают их на острие длинной испанской шпаги, принадлежавшей некогда корабельному офицеру. Шпага заменяла вертел. Неплохая задумка! Только для чего такое количество тушек? В хозяйстве нужен счет да счет. На мое недоверие и несогласие матушка немедленно ответила, что речь идет не о том, чтобы устроить пир на весь мир, а о том, чтобы подготовить птицу, а когда прибудет бочонок с маслом, обжарить ее быстренько, полить маслом, как я советовал, и таким образом заготовить впрок.

Логичное объяснение. Опять не нашелся что сказать. Вместо этого пробормотал невнятно, что после обеда отправлюсь с Эрнстом к Палаточному дому, а Фриц снова останется для охраны. Матушка предложила устроить банный день, ведь давно пора хорошенько помыться и постирать белье. Я подумал, что и нам с Эрнстом тоже не мешает выбрать удобный момент и привести себя в порядок.

После обеда стали собираться в дорогу. Вооружились как положено, собрали необходимое. От Фрица получили подарок: ножи, вилки, ложки, а также топорик-тесак собственного изготовления. Полезные и нужные предметы. Мы привязали их к поясам вместе с охотничьими ножами. Потом запрягли осла и корову в сани, взяли в руки бамбуковые палки, заменявшие плетки, дали команду Билли следовать за нами, а Турку — оставаться дома, распрощались и, понукая животных, зашагали к намеченной цели.

Выбрали привычный путь вдоль берега, понимая, что самодельный возок не пройдет по высокой и густой траве; потом переправились по мосту через Шакалий ручей и без всяких приключений добрались до Палаточного дома. Там распрягли животных, пустили их пастись, а сами, собравшись с силами, стали загружать сани кадкой с маслом, бочонком с порохом, расколотой бочкой с сыром, различными инструментами, пулями и дробью.

Увлекшись погрузкой, мы не заметили, как скотина в поисках лучшего корма перешла через мост и скрылась из виду. Я поручил Эрнсту разыскать с помощью Билли беглецов, а сам намеревался тем временем разведать место, подходящее для купания и стирки белья.

Миновав бухту Спасения, я увидел болотце, заросшее великолепным испанским тростником, а позади него отвесные, спускающиеся к морю скалы. Прекрасное место для купания! Обрадованный, я стал звать Эрнста, но тот не откликался. В тревоге пришлось возвращаться к Палаточному дому. И что же там я увидел? Удобно расположившись в тени палатки, сын спал крепким сном, а скотина паслась рядом без присмотра.

— Лентяй, вставай! Вставай! — закричал я. — Почему не стережешь скотину? Ведь снова разбежится, уйдет за ручей!

— Ты же видишь, не разбежалась, — возразил Эрнст с невозмутимым спокойствием — Я заранее убрал несколько дощечек с мостика, так что образовались проемы — скотинка побоится прыгать.

— Ну, ты голова! — похвалил я сына. — Лень тебе в помощь. Но время дорого, сделай что-нибудь полезное, к примеру, собери соль. Бездеятельность — не очень хорошая черта, особенно если ты молод. И спать средь бела дня нечего! Однако, раз изволил бездельничать, попробуй наверстать упущенное: наполни солью мешок, доставь радость животным. Смотри, чтобы чистая была, без примесей! Наполнив мешок доверху, пересыпь соль в корзину, висящую на осле, и продолжай работать. А я пойду искупаюсь, высмотрел укромное местечко.

Закончив поучать сына, я пошел купаться. После работы всегда приятно да и полезно обмыться и освежиться! Затем я поспешил к сыну: не терпелось проверить, понял ли он смысл моих слов, следовал ли он моим указаниям и как.

Но напрасно я беспокоился. Эрнст работал прилежно, собрал много соли. Я остался доволен, отослал его купаться, а сам взялся довести начатое до конца. Затем, немного отдохнув, мы упаковали вещи, запрягли скотину и отправились в путь-дорогу, предварительно, конечно, положив недостающие на мостике доски.

В Соколиное Гнездо возвратились с некоторым опозданием и… никого не узнали. Бог ты мой, в какие одежды облачились ребятишки! На одном была длинная белая матросская рубаха до пят, на другом — штаны до плеч, на третьем — жакет до щиколоток. Цирк, да и только!

Насмеявшись, я поинтересовался, что за костюмированный бал тут устроен. И тогда мне рассказали всю правду. Пока дети купались, матушка выстирала одежду, которая сохла дольше, чем предполагалось; сидеть и терпеливо ждать было скучно, вот и вспомнили о матросском сундуке. И оделись как хотели!

Карнавальное настроение длилось долго, единогласно решили, что нам тоже следует выбрать себе подходящие костюмы.

Потешившись на славу, наконец перешли к серьезным делам. Пора было отчитаться о проделанной работе. Рассказ подкреплялся не только наглядной демонстрацией привезенных бочонков, тростниковых трубочек и соли, но еще и пояснениями, для чего это предназначалось. Ребята не переставали удивляться и восхищаться.

Один Фриц сидел молча, насупившись. Я, разумеется, сразу догадался о причине его кручины. И как бы в подтверждение моей догадки, он вдруг заговорил со мной очень вежливо, даже с некоторым подобострастием:

— Какие вы, папа, молодцы. Но у меня к тебе, папа, одна просьба. Возьми меня, пожалуйста, в следующий раз с собой. Обещаешь? Здесь, в Соколином Гнезде, совсем нечего делать. Ловить дроздов и голубей силками неинтересно. Понимаешь, неинтересно…

— Что ж, дружище, — постарался понять я сына, — завтра поплывем вместе к разбитому судну. Запомни только: не все то золото, что блестит. Ты, правда, показал себя с наилучшей стороны: поборол гордыню, честно выполнил долг по отношению к родным. Хвалю!

День закончился как обычно: мы накормили и напоили животных, угостили их солью; сами быстренько поужинали и отправились на покой, о котором давно уже мечтали.

На следующее утро я поручил Фрицу готовиться к поездке на корабль. Эрнсту и Жаку позволил проводить нас до Палаточного дома.

На сей раз я не тревожился за судьбу оставшихся. При них находилась Билли, да и дом на дереве служил неплохим укрытием. Наказав жене не нервничать, я заверил, что мы возвратимся целыми и невредимыми да еще с полезными для жизни на острове вещами.

У Палаточного дома Эрнст и Жак повернули назад, я просил передать матушке, что мы, возможно, заночуем на судне и потому задержимся на день. Самому мне не хватило духу сказать ей об этом при расставании — боялся упреков, возражений и женских слез. Строго-настрого приказал ребятам слушаться матушку и помогать ей; не лениться и с самого утра заниматься полезными делами, к примеру, рассыпать животным соль; обязательно возвращаться не позднее полудня, не давать матушке ни малейшего повода для беспокойства. Я уговорил Фрица оставить братьям серебряные часы, чтобы они всегда точно знали время, а взамен обещал ему золотые — уверен был, что на корабле и такие найдутся.

Мы быстро достигли судна обычным, много раз опробированным путем. Поднявшись на борт и закрепив катамаран, я стал осматриваться в поисках нужного строительного материала — хотелось претворить в жизнь идею Эрнста, поскольку катамаран был неустойчив и невелик для больших перевозок. Скоро нашлись подходящие для сооружения плота бочки с водой, целых двенадцать штук. Мы опорожнили их, снова закупорили, столкнули в море и установили рядком, так что образовался ровный четырехугольник, который удалось крепко-накрепко скрепить скобами, веревками и планками. Затем мы смастерили из досок прочное основание и уложили его сверху на бочки, а вокруг дощатого настила соорудили края в фут высотою. Плот получился не ахти какой, но вместительный и куда более грузоподъемный, нежели катамаран.

Целый день пришлось работать не покладая рук, в редкие минутные перерывы перекусывали привезенной с собой снедью — тратить попусту драгоценное время на поиски лучшей еды на корабле не хотелось. К вечеру смертельно устали, нечего было даже думать о незамедлительном возвращении. Приняв необходимые меры предосторожности на случай шторма, мы легли в одной каюте, разместившись на эластичных матрацах, в сто раз более удобных, чем наши подвесные постели, и сразу заснули, забыв, к стыду своему, о договоре нести поочередно вахту и наблюдать за состоянием моря и ветра.

Хорошо отдохнув за ночь, мы встали бодрые и тотчас же принялись собирать вещи и грузить плот — великое творение нашей мысли и наших физических сил!

Разграбление начали с каюты, ранее принадлежавшей нашей семье, потом нанесли визит в каюту, где провели сегодняшнюю ночь; подбирали все, включая дверные замки, оконные задвижки, обшивку. Нашли несколько сундуков с вещами господ офицеров. Особенно пришлись по душе ящики корабельного плотника и оружейника. Чемодан капитана был не чемодан, а настоящий галантерейный магазин; кроме того, там лежали дивной красоты драгоценности: серебряные и золотые часы, табакерки, застежки, запонки для рубашек, цепочки, кольца и прочие украшения, вероятно, предназначенные для подарков или выгодных торговых сделок. Еще был обнаружен опечатанный сургучом ящик с деньгами, мы едва удержались от искушения открыть его. Но разум все же победил. Вообще предпочтение отдавалось вещам более практичным, к примеру, обычному столовому прибору, а не серебряному капитанскому; затем мы отобрали несколько дюжин саженцев разных растущих в Европе фруктовых деревьев и упаковали их с большой осторожностью, чтобы, не дай бог, не повредить и сохранить до посадки. Здесь оказались: груши, яблони, померанец, миндаль, персик, абрикосы, каштаны и виноградные лозы… Одним словом, почти все известные нам из прежней жизни фрукты.

Далее мы нашли стальные бруски и огромные свинцовые колоды; потом — несколько точильных камней, колеса от возков и телег, полный набор кузнечных инструментов, мотыги и лопаты, лемехи, цепи, железную и медную проволоку, мешки с кукурузой, горохом, овсом и викой, маленькую ручную мельницу и всякую всячину, короче — все то, что требуется для устройства и обживания европейского поселка на необитаемом острове.

Что взять из этих богатств с собой, а что оставить? Вот в чем вопрос! С одной стороны, мы понимали, что за один раз столько груза не увезти; но с другой — нужно было торопиться: разбитое судно в любую минуту могло пойти ко дну.

— Давай оставим деньги, — предложил Фриц. — Какой нам от них толк? Бумажки ненужные!

— Не говори того, чего не знаешь, — возразил я. — Деньги — предмет человеческого вожделения! Только советую тебе никогда, ни при каких обстоятельствах не становиться их рабом! Согласен, в нашей ситуации они не нужны, давай оставим также галантерейные товары. И договоримся: выбираем самое-самое существенное, лично я считаю таковым порох, железо, свинец, зерно, фруктовые деревья и некоторые инструменты. Это нужно увезти с корабля прежде всего, а если останется местечко, что ж, прихватим и остальное. Не забудь взять из капитанского чемодана золотые часы. Я ведь обещал их тебе.

Согласно уговору мы загружали плот и катамаран самым необходимым, к перечисленному добавили рыболовные сети и огромных размеров компас в красивом ящичке. До обеда трудились без передышки. Настала пора отправляться в обратный путь. Прикрепив плот канатом к катамарану, мы оттолкнулись от корабля и медленно и осторожно, стараясь не перевернуться, продвигались вперед.

Погода нам благоприятствовала, море было спокойным, попутный ветерок, дружелюбно играя парусом, облегчал нашу задачу. На место прибыли без особых происшествий.

Избежать упреков со стороны матушки, конечно, не удалось: опять ей пришлось ночевать одной с малыми детьми… Но мы прервали ее и рассказали, какие богатства привезли с собой.

Я попросил незамедлительно отправиться с ребятишками в Соколиное Гнездо за повозкой, чтобы начать разгрузку и распределение вещей. Сам тоже не сидел сложа руки. Стал крепить катамаран и плот, пока отлив не закончился, — якорей ведь не было. Посредством железного рычага столкнул с плота вниз как раз против берега две свинцовые колоды и привязал к ним нашу флотилию… Вот так! Теперь не страшны ни бури, ни штормы.

Пока я занимался этим важным делом, подоспела повозка, и мы загрузили ее доверху, но, естественно, в первую очередь взяли матрацы и деревья-саженцы.

Чтобы разгрузить всю поклажу, тоже требовалась рабочая сила, поэтому отправились всем семейством к Соколиному Гнезду. По дороге ребятишки расспрашивали о находках на корабле, как бы невзначай упомянули о деньгах и драгоценностях. Я понял: Фриц проговорился. У мальчишек глаза разгорелись, хотели тоже заполучить нечто красивое и дорогое. Но матушка прервала наши, на ее взгляд, никчемные разговоры.

— Между прочим, — сказала она, — Франц обнаружил кое-что полезное. Ковыряя палочкой в дупле одного дерева, он попал в пчелиный рой. Пчелы, конечно, не обрадовались сему и порядком искусали малыша; но его открытие, а я считаю это открытием, в будущем окажется для нас даром бесценным. Ради этого стоит пострадать.

— А я нашел корни, — перебил матушку Эрнст, — по виду похожие на брюкву или редьку, но это не ботва, а скорее всего кустик. Хотел попробовать на вкус, да побоялся, хотя видел, как свинья пожирала их с аппетитом.

— Правильно поступил, сынок, — заметил я. — Свинье, может, и не вредно, а для человека еще как! Когда придем, посмотрю твои коренья. Где ты их нашел?

— Бродил просто так, — объяснил Эрнст, — и нечаянно наткнулся на свинью, она рыла под маленьким кустиком и с жадностью проглатывала то, что добывала из земли. Я прогнал ее и нашел пучок больших корней.

— Возможно, это маниок, — заметил я, — растение, из которого в Вест-Индии выпекают хлеб, или лепешки, называемые кассавой. Если мое предположение верно, значит, ты тоже сделал открытие! Будем выпекать хлеб! Хлеб да картошка спасут нас от голода, а выпекать хлеб не такая уж большая проблема.

В расспросах и обсуждениях незаметно прошло время. Подойдя к Соколиному Гнезду, мы тотчас же принялись разгружать возок, так как хотели до наступления ночи сделать еще один рейс. На хозяйстве оставили матушку и ее помощника Франца, наказав, чтобы они приготовили вкусную еду для восстановления потраченных сил и поднятия духа.

Добравшись до причала нашей флотилии, мы снова загрузили доверху возок. Взяли ящики, четыре колеса и ручную мельницу, необходимую для обработки маниока, а в образовавшиеся просветы засунули мелкие предметы. Приобретенные богатства сулили нам безбедное существование на острове, поэтому как-то легко и радостно стало на душе. Возвратившись в Соколиное Гнездо, несмотря на усталость, я поднял еще, смеясь и играючи, несколько матрацев наверх, конечно, с помощью блоков. А затем, возблагодарив Бога за удачный день, мы все уснули крепким сном.

На следующий день я встал до рассвета, решил отправиться к причалу, чтобы проверить крепление катамарана и плота. Ребят не будил. Пусть поспят, ведь они заслужили отдых! К тому же дети, как правило, спят дольше взрослых.

Стараясь не шуметь, я спустился осторожно по лестнице. Доги приветствовали меня радостными прыжками, почуяв, что скоро в дорогу; петух кукарекал и бил крыльями, а козы приветливо блеяли. Только осел — а он-то как раз и был мне нужен — находился в состоянии сладостной полудремы, стоял, покачивая бестолковой головушкой, и, казалось, не имел особого желания куда-либо двигаться.

Поведение осла не остановило меня. Я запряг его одного, так как корову матушка должна была выдоить, скомандовал собакам «вперед» и сам побежал рысцой, обуреваемый противоречивыми чувствами — сомнением и надеждой. К счастью, и плот, и катамаран стояли на месте, хотя прилив, как я заметил, несколько приподнял их за ночь, но свинцовые колоды и железный рычаг, заменявшие якорь, держались крепко. Я взошел на плот, выискивая груз для серого ослика; взял немного не только потому, что решил проявить милосердие, а потому, что боялся опоздать к завтраку. Торопился, погонял вислоухого, вогнав и его, и себя в пот. Но торопился я, как оказалось, напрасно. В нашем царстве стояла мертвая тишина — ни вздоха, ни шороха, хотя солнце вот уже больше часа сияло на голубом небе.

Тут я устроил такой тарарам, будто разразилась небывалая буря. Первой проснулась матушка. Она спрыгнула со своего ложа и весьма удивилась тому, что день уже стоял в разгаре.

— Знаешь, — сказала она, — эти матрацы обладают волшебным свойством убаюкивать, вот я и проспала. Видно, и ребят они тоже заворожили.

В самом деле, дети никак не могли по-настоящему проснуться: зевали, потягивались и снова засыпали.

— Подъем, подъем! — закричал я громко. — Лентяи! Сони! Добрые молодцы встают по первому зову.

Фриц, как и следовало ожидать, откликнулся первым, а Эрнст, как и следовало ожидать, последним.

Прочитав молитву и плотно позавтракав, мы поспешили на берег, чтобы полностью разгрузить плот до наступления прилива.

Работали дружно и слаженно, успели дважды погрузиться и разгрузиться. Когда море стало подступать к нашим корабликам, я и Фриц, распрощавшись с родными, прыгнули в катамаран и стали выжидать, когда он сможет двигаться по воде. И тут мой взгляд случайно упал на Жака: в глазах мальчишки читалась мольба. Пришлось позволить и ему подняться на борт.

Вскоре прилив подхватил нас, но, вместо того чтобы направиться к бухте Спасения и стать там на якорь, я, соблазненный прекрасной погодой, велел плыть снова к разбитому судну. Несмотря на приливное течение, свежий ветер и наши совместные усилия, сначала мы никак не могли попасть в протоку. Когда же причалили к разбитому судну, было уже довольно поздно, и я предложил быстренько собрать то, что лежало на виду. Пробежали по кораблю, подбирая предметы, которые легко можно было унести. Жак, разумеется, не послушался и вскоре появился, очень довольный, волоча за собой тачку, на которой предполагал перевозить в Соколиное Гнездо вырытый картофель. Фриц принес радостную весточку — в одном закутке корабля он обнаружил пинасу,[22] правда, в разобранном виде, но со всем полагающимся снаряжением, включая маленькие пушки.

Я так обрадовался этому известию, что бросил все и побежал смотреть тайник Фрица. Да, все верно. Пинаса! Но собрать ее и спустить на воду — дело нелегкое, это было ясно как божий день.

Пришлось пока оставить в покое пинасу и продолжить с необыкновенной прыткостью собирать в одну кучу предметы домашнего обихода и прочее, что могло пригодиться для нашего житья-бытья. Здесь были, к примеру, огромный медный котел, несколько железных пластин, терки разной формы для размельчения табака, два точильных камня, бочка с порохом и бочонок с ружейными кремнями — он особенно был мне по душе. Само собой разумеется, я не забыл о тачке Жака и даже прихватил еще несколько и в придачу взял упряжные ремни. Затем мы быстренько упаковали все и поторопились в обратный путь, чтобы успеть проскочить, пока не начнет дуть ветер с суши (так всегда бывало под вечер).

Причалив к берегу, мы без промедления стали разгружаться. Но солнце уже клонилось к закату, времени оставалось мало, и, чтобы принести домой хотя бы часть добычи, каждый взял по тачке и наполнил ее с верхом терками, железными пластинами и прочим добром.

Уже на подступах к Соколиному Гнезду услышали оглушительный лай бдительных псов-телохранителей, предупреждающих о появлении посторонних. Хорошие псы, подумалось мне, в случае опасности на них можно положиться. Потом собаки признали нас и во всю прыть помчались навстречу. Радость была неподдельной, и Жак, тащивший тележку из последних сил, чуть было не упал от бурного проявления собачьих чувств. Рассердившись по-настоящему, он пустил в ход кулаки, отплатив за дружелюбие неблагодарностью. Как раз в это время подошли матушка, Эрнст, Франц, и мы все вместе от души посмеялись над Жаком, но и пожурили его.

Затем состоялся осмотр тачек, их содержимое получило единогласное одобрение, хотя некоторое недоумение вызвали терки для табака и железные пластины. Я же решил до поры до времени воздержаться от объяснения.

Далее матушка показала с гордостью на груды картофеля, который она собрала в наше отсутствие, и на пучки корней, бывшие, по моему мнению, маниоком. Я похвалил жену за прилежание и предприимчивость.

— Ой, папа! — закричал Франц. — Это еще не все. У нас скоро будут и кукуруза, и овес, и дыни, и тыквы! Мама выкапывала картошку, а в освободившиеся ямки опускала семена. Много-много.

— Ну и болтунишка ты! — воскликнула матушка. — Не умеешь держать язык за зубами, всю обедню мне испортил! Я-то думала сделать нашему папе сюрприз.

— Не сердись и не ворчи! — успокоил я ее. — Твоя деловитость известна нам всем. Скажи только, откуда взялись семена и зерна?

— Они лежали в моем волшебном мешочке, — начала объяснять матушка, — а ваши пиратские набеги на судно натолкнули на мысль о посадке. Я подумала, что неплохо бы развести сад и возделать пашню. Но поскольку у вас на то нет ни сил, ни времени, решила сама посеять семена в картофельных лунках. Кстати, маленькие картофелины я бросала назад в землю.

— Неплохо, неплохо придумано! Но позволь и нам похвастаться: мы обнаружили на судне пинасу. Ее, конечно, еще надо собрать, но все же…

— Ах, мне бы твои проблемы, — не оценила нашей находки матушка, — менее всего хотела бы снова оказаться на море, да еще на ваших утлых суденышках. Скажи лучше, что ты нашел полезного в табачных терках? Зачем нам они?

— Не беспокойся, дорогая жена! — сказал я. — Никто не собирается нюхать табак. Привычка эта, как мне кажется, смехотворная и дурная. Но терка для растирания табака поможет получить… свежий хлеб! Здесь, на острове! Не отметай с порога то, что на первый взгляд выглядит бесполезным.

— Ладно, — согласилась она, — не мне судить, что общего у табачной терки с хорошим свежевыпеченным хлебом. Да, между прочим, а где печка?

— Ее заменят железные пластины, скоро сама увидишь, — заметил я. — Только заранее предупреждаю: хлеб будем выпекать не круглой формы, а плоской, в виде лепешки. Давайте, не откладывая дела в долгий ящик, попробуем найденные Эрнстом корни. Может, успеем до захода солнца побаловаться свежей выпечкой. Нужен мешок из парусины. Займись, жена, шитьем.

Матушка беспрекословно принялась выполнять мою просьбу. Но прежде поставила на огонь привезенный медный котел, чтобы отварить картофель на случай, если опыт с выпечкой хлеба закончится провалом. Я расстелил на земле большой кусок парусины и попросил сыновей помогать мне. Дал каждому по терке и по пучку корней маниока, которые матушка предварительно хорошенько промыла. По моей команде мальчики начали бойко тереть; на парусину падало нечто вроде влажных опилок, разумеется, малопривлекательных на вид. Однако ребята работали с огоньком и не без удовольствия.

Наконец Эрнст не без ехидства заметил:

— Так-так, хорошенькую еду из отрубей получим! Неужели из этакого месива будет выпекаться хлеб?!

А Жак добавил:

— Впервые слышу, чтобы из репы хлеб выпекали! И пахнет не особенно привлекательно.

— Господа критиканы, в мире нет совершенства! — воскликнул я. — Но маниок, который вы сейчас держите в руках, составляет основную пищу туземного населения американских тропиков, и, как говорят, многие из проживающих там европейцев хлебу из зерновых культур нередко предпочитают именно такой хлеб. Между прочим, существует много разновидностей маниока. Некоторые растут и созревают быстро, другие развиваются медленнее, а есть и такие, которые дают пригодные для употребления корни только на втором году жизни. Первые две разновидности считаются ядовитыми, если есть их сырыми; третья съедобна в любом виде, но зато она менее урожайна.

— Вот, вот, только этого и не хватало! — возмутился Жак. — Заранее благодарствую за хлеб-отраву! Мы же не знаем, какие наши корни, съедобные или несъедобные?

— Кажется, — сказал я, — нам снова повезло. Съедобный маниок растет кустиком и, значит, походит на наш, тогда как два других его ближайших родственника напоминают лозу.

— Но для чего тогда они, отец? — спросил Эрнст.

— Понимаешь, у ядовитого маниока, — помнил я, — вреден только сок, сухая же мякоть полезна и очень питательна. Но осторожность никогда не мешает, поэтому прежде чем отведать нашу лепешку, давайте дадим ее на пробу курам и обезьянке. Останутся они целыми и невредимыми, значит, и нам вреда не будет.

Ребята согласились с моими доводами и снова принялись усердно тереть, так как за разговорами мы забыли о выполнении основного задания.

После обработки всех корней на парусине образовалась приличная горка размолотого маниока. Матушка уже сшила мешок, и мы наполнили его маниоковой массой, хорошо утрамбовали и крепко-накрепко завязали, чтобы отовсюду сочился сок. Но чтобы по-настоящему отдавить, конечно, нужен был пресс или нечто вроде него. Я высмотрел длинный, прямой, крепкий сучок на дереве, отпилил его, очистил и обработал соответственно. Потом на одном из нижних корней нашего дерева постелил доски, на них положил мешок, сверху снова доски, а поперек — сучок дерева, одним концом упиравшийся в корень дерева, а другим — в мешок. Пригодились имевшиеся у нас предметы из свинца; мешок оказался крепко зажатым, и маниоковый сок струйками потек на землю.

— Потрясающе придумано, и как просто! — восхитился Фриц.

— Но скажи, — засомневалась матушка, — не много ли это для одной выпечки? Похоже, завтра будем целый день заниматься выпечкой хлеба?!

— Ни в коем случае! — заверил ее я. — Хорошо высушенную муку можно загрузить в бочки и хранить годами. Кроме того, тебе нечего беспокоиться об излишках. Сухая масса под воздействием теплоты настолько сжимается, что для изготовления одной тонкой лепешки требуется довольно много муки.

— Отец, давай сейчас испечем один хлебец! — попросил Фриц. — Смотри, из мешка уже не капает, и земля сухая.

— Да, — согласился я, — но человек обязан научиться управлять своими чувствами. Предлагаю выпечь сегодня небольшую лепешку и дать на пробу курам и обезьянке. Если им понравится, запустим в производство хлебопекарню.

Мы развязали мешок, взяли несколько пригоршней сухой муки, остальную хорошо перемешали, разрыхлили палочкой и снова поставили под пресс. Потом одну железную пластину круглой, слегка выпуклой формы положили на камни, возвышавшиеся над угольями, и высыпали на нее муку и разровняли деревянной лопаточкой; когда лепешка подрумянилась снизу, мы перевернули ее на другую сторону.

— Ух ты, пахнет неплохо, — мечтательно произнес Эрнст. — Жаль, что сегодня не удастся отведать теплого хлебца!

— Чур, я! — воскликнул Жак. — Я и Франц готовы попробовать!

— Не спешите, ребятишки! Не стоит поступать опрометчиво! — пожурил я сыновей. — Наберемся терпения и подождем до завтра. Для опыта выберем несколько кур и Щелкунчика в придачу; известный воришка обязан теперь показать себя с наилучшей стороны и помочь нам.

Когда лепешка была готова и немного остыла, мы разломали ей на мелкие кусочки и раздали тем, кого определили для эксперимента. Конечно, не без известного неудовольствия со стороны ребятишек.

Утром следующего дня все помчались к подопытным животным, чтобы воочию убедиться в результатах воздействия на них маниоковой лепешки. Куры и Щелкунчик были живыми и здоровыми. На радостях мы немедленно взялись за пекарное дело: достали из мешка маниоковую муку, разожгли большой костер, чтобы получить достаточно раскаленных углей, на костер поставили котел с картошкой и, лишь когда дрова прогорели, приступили к выпечке. Каждый получил железную пластину и порцию муки в кокосовой скорлупе, каждый должен был научиться новому ремеслу и испечь свою лепешку.

Следуя моим указаниям, наблюдая за моими движениями, все принялись за выпечку хлеба. Получалось совсем неплохо. Иногда, правда, лепешки подгорали, но великой беды в том не было — и куры, и голуби, и собаки с превеликим удовольствием подбирали нами забракованное. Ребята тоже не могли удержаться, чтобы не попробовать румяную лепешечку, поэтому запасов, как предполагалось, мы почти не сделали. Но мальчики трудились на совесть, грешно было бы отказать им в радости вкусить плод их собственных стараний. В этой трапезе оказалась очень кстати большая миска молока. Мы завтракали, по мнению одних, как рабочие во время молотьбы, по мнению других — как короли.

Мне вдруг страстно захотелось опять попасть на разбитый корабль, но не одному, а всем семейством, чтобы общими усилиями заполучить обнаруженную там вчера пинасу. Но матушка наотрез отказалась пуститься в плавание. С трудом, благодаря хитрости и разным заманчивым обещаниям, удалось уговорить ее отпустить со мной ребят, включая малыша Франца. Пришлось скрепя сердце дать слово, что к вечеру мы возвратимся и ни при каких обстоятельствах не останемся ночевать на судне. Жена благословила нас в дорогу со вздохами и причитаниями.

Дети же всегда остаются детьми — они смеялись и прыгали от восторга, обсуждая предстоящее приключение. Очень быстро, с оружием и запасом провианта, мы спустились к бухте Спасения, надели спасательные жилеты, накормили находившихся там гусей и уток, прыгнули в катамаран, взяли на буксир плот и отчалили.

На корабле первым делом наполнили наши суденышки кое-каким добром, чтобы вечером не возвращаться с пустыми руками. Но затем все внимание сосредоточили на пинасе. Два момента представлялись мне особенно затруднительными: во-первых, место, где пинаса находилась, — кормовая часть корабельного трюма, под офицерской каютой, у самого борта; несколько перегородок полностью отделяли ее от нашей привычной якорной стоянки в середине корабля; и, во-вторых, ее габариты и вес. Собрать здесь пинасу и спустить на воду было невозможно — не позволяла теснота, а перенести пинасу по частям не хватало сил и технических средств.

Я сел в сторонке, чтобы поразмыслить, как же быть. Ребята же не теряли зря время: сначала разбрелись по всему кораблю, а потом тащили на плот все, что попадало под руку.

Сквозь щели в боковой перегородке просачивался свет, и я решил хорошо осмотреться: обратил внимание, что все части пинасы уложены в определенном порядке и пронумерованы; обрадовался, так как соединить их вместе теперь не требовало большого ума. Но как быть с помещением, где заниматься сборкой? И тут я после всех обдумываний, сомнений и колебаний отважился сделать выбор: несмотря на неудобное расположение пинасы, собирать все-таки будем на месте. Хотя нельзя сказать, что сомнения перестали терзать меня, но желание иметь настоящий, управляемый и надежный транспорт, подходящий и для нашей жизни на острове, и для нашего спасения, все пересилило.

Наступил вечер, пора была возвращаться домой, а похвастаться успехами в работе мы не могли, поэтому утром следующего дня снова приплыли на корабль и продолжили начатое дело.

Прошло больше недели, прежде чем пинаса была наконец собрана. Всю неделю совершались регулярные рейсы на корабль: отправлялись рано и возвращались поздно с тяжелым грузом.

И вот пинаса готова, остается только выпустить ее на свободу — зажатая в стенках корабля, она пока беспомощна, но как великолепно смотрится — статная и в то же время грациозная! Маленький палубный настил по всей длине корпуса, парусное вооружение бригантины,[23] легкая конструкция, неглубокая осадка обещали в скором будущем прекрасные ходовые качества. Мы тщательно законопатили и просмолили все швы. На юте сумели установить две закрепленные, как принято, цепями маленькие пушечки с ядрышками весом в один фунт.

Но какой толк от всего этого? Наша красавица сидела словно пригвожденная в своем сухом тайнике и лишь мечтала, должно быть, как побежит, оснащенная парусами и мачтами, по воде. Необходимый для выхода в море пролом в боковой части корабля, по всей вероятности, создал бы дополнительные трудности. Я думал, долго думал, но за неимением разумного выхода решился на смелый и рискованный шаг.

Вот что я предпринял. Разыскал большую железную ступку, пригодную для осуществления задуманного проекта. Потом нашел толстую дубовую доску, укрепил на ней железные крючки и проделал с помощью полукруглой стамески желобок. На том подготовительные работы закончились. Далее я попросил ребят принести фитиль, отрезал подлиннее, чтобы горел часа два, и вставил в желобок; затем начинил ступку порохом, положил доску с фитилем у ее основания, намертво соединил крючки с рукояткой ступки и там, где ступка соприкасалась с доской, основательно заделал все стыки паклей и залил смолой. Наконец, для прочности вдоль и поперек перетянул маленькую петарду цепями в надежде, что она сработает, как полагается, подвесил ее на борт корабля, где находилась пинаса, притом поместил так, чтобы ступка при отдаче не повредила ее, а перелетела, если, конечно, нам будет сопутствовать удача. И, помедлив, зажег фитиль, огонек которого быстренько добежал до середины желобка под ступкой-мортирой. Сам я, сохраняя небывалое спокойствие, взобрался на ожидавший меня поодаль катамаран. Дружно налегая на весла, мы гребли в сторону Палаточного дома, довольно основательно загрузив плот.

На берегу, занимаясь разгрузкой привезенного добра, мы нетерпеливо ожидали взрыва. И вот он раздался… Не сговариваясь, словно по команде, мы снова прыгнули в катамаран и заспешили, умирая от любопытства, в открытое море. Гребли словно сумасшедшие. Скоро я увидел, что остов корабля выдержал, что дыма, которого я больше всего опасался, нет, а сие могло означать только одно… Попытка удалась! Можно было облегченно вздохнуть — опасаться нечего, теперь полный вперед! И мы подрулили к носовой части корабля, чтобы выйти к борту, где, по всей вероятности, находилась петарда. Увиденное, конечно, впечатляло: большая часть борта раздроблена, множество обломков плавает в воде, остальное громоздится как попало, а в уголке, где стоит пинаса, огромная зияющая дыра. Но сама пинаса — целенькая и невредимая — лишь слегка накренилась. И тут я не выдержал и захохотал от счастья. Захохотал так, что испугал ребятишек, не разделявших моего восторга. Они видели только опустошение.

— Ура! Мы победили! — закричал я. — Отныне она, эта чудная пинаса, наша! Теперь ничего не стоит спустить ее на воду! Давайте посмотрим, не пострадала ли она внутри от взрывчатки!

Через отверстие мы вошли на наш новый кораблик и нигде не обнаружили каких-либо следов огня. Откатившаяся назад ступка-мортира и отдельные звенья разорванной цепи вонзились глубоко в противоположную стену и порядком подпортили ее. Внимательно рассмотрев и взвесив все, я пришел к выводу, что с помощью лебедки и железного рычага пинасу можно спустить на воду, тем более что заранее ее киль был поставлен на валики.

Однако не следовало торопиться. Один конец длинного каната я привязал к пинасе сзади, а другой укрепил так, чтобы от возможных толчков судно не ушло далеко в море. Потом, воспользовавшись рычагами и силой собственных рук, мы медленно, с трудом столкнули все-таки кораблик на воду; канат тормозил дальнейшее его продвижение. Затем надлежало осторожно добраться к месту нашего причала, где были установлены на доске блоки; с их помощью удалось оснастить новое судно мачтами и парусами. Получилось неплохо, по крайней мере внешне, с непрофессиональной точки зрения.

У ребят неожиданно пробудился боевой дух. Их словно околдовали, они говорили без умолку о пушках, ружьях и пистолетах, о нападениях дикарей, о борьбе с ними, о будущих победах. Сначала я молча слушал эти неуемные фантазии, но потом все же решил вмешаться и положить им конец. Сказал, что следует благодарить судьбу, оградившую нас от кровавых сражений и от возможностей проявления напрасного героизма.

Окончательное оснащение и загрузка нового корабля заняли еще несколько дней. Мы припрятали его позади разбитого судна, чтобы с берега даже с помощью подзорной трубы ничего нельзя было рассмотреть. Договорились держать все в тайне. Хотелось преподнести матушке и малышу Францу сюрприз. В награду за терпение и молчание я обещал ребятам позволить, когда будем возвращаться, произвести праздничный салют из пушек. И обещание свое сдержал. По завершении всех работ были заряжены пушки и распределены роли. Двое с зажженными фитилями встали у орудий в ожидании приказа. Третий занял место у мачты, чтобы отдавать команды и наблюдать за такелажем. Я находился у руля. С криками «ура!» мы тронулись в путь, взяв курс к родным — да-да, теперь уже родным! — берегам.

Свежий ветерок сопутствовал нам. Судно ласточкой скользило по водной глади, да так быстро, что стало немного жутко. Катамаран в качестве спасательной лодки плыл сзади.

Подходя к бухте Спасения, мы для удобства маневрирования подняли грот,[24] а другие паруса постепенно убирали, чтобы ветром нас не прибило к скалам и не выбросило на берег. Корабль замедлил ход. Пора было причаливать и выполнять задуманное.

— Номер первый, огонь! Номер второй, огонь! — восторженно скомандовал Фриц.

Жак и Эрнст бесстрашно вложили зажженные фитили в пушки. Прогремели первые выстрелы, и береговые скалы откликнулись величавым и раскатистым эхом. Фриц выстрелил дважды из пистолета, а в заключение все выкрикнули громкое «ура!».

На берегу появилась матушка с выражением удивления и восхищения на лице. Она нам приветливо махала, как бы говоря «добро пожаловать», а рядом стоял Франц, широко раскрыв глаза и разинув рот, очевидно, не зная, что делать — радоваться или пугаться.

Умело маневрируя, мы подошли к служившему набережной выступу в скале, где глубина позволяла причалить. Подбежала матушка и выпалила скороговоркой:

— Ух, негодники! Как напугали! Откуда мне знать, что за корабль к нам плывет и кто на нем! Спряталась на всякий случай за скалы, а уж когда пальбу услышала, так совсем оцепенела! Хотела бежать куда глаза глядят! Только по голосам поняла, что вы… А кораблик какой восхитительный, просто загляденье! На таком выйти в открытое море и я не побоюсь; не сомневаюсь, что и для пользы он нам будет, и для удовольствия.

Матушка отважно взошла на судно, продолжая восхищаться и красивым кораблем, и нашей работой.

— Но Франц и я тоже не бездельничали, — произнесла она с гордостью. — Да, конечно, стрелять мы не умеем, но кое-чему и у нас немудрено поучиться. А ну-ка, следуйте за мной!

Слова матушки нас впечатлили и заинтриговали.

На берегу она повела нас к тому месту, где нес свои воды Шакалий ручей, и тут мы увидели… увидели добросовестно возделанный огород, где уже пробивались первые ростки.

— Смотрите, — скромно сказала матушка, — вот плоды моего труда! Земля здесь рыхлая, поэтому я смогла одна управиться. Вон там посадила прекрасные картофелины; здесь — маниок; там высеяла латук и салат. Рядом оставила место для сахарного тростника. Если проведете по бамбуковым трубкам воду от соседнего водопада, все растения получат необходимое питание, влагу и будут хорошо развиваться. Но это еще не все! На самом нижнем выступе скалы я посадила несколько ананасов, корневая система которых была с землей и потому хорошо сохранилась, а между ними воткнула семечки дыни, которые когда-нибудь расползутся побегами по почве. Здесь я выделила место для гороха, а там — что осталось — для капусты. Вокруг каждого растения воткнула в землю кукурузные зернышки, чтобы прорастающие стебли давали растениям нужную тень, ведь молодые ростки на грядках чаще всего гибнут от зноя.

— Матушка, дорогая, — воскликнул я, переполненный чувством благодарности, — на всем свете не сыскать лучшей хозяйки! Скажу честно, не ожидал! Какие вы молодцы! Одни, без совета и помощи, и такое дело одолели!

Счастливые и довольные друг другом, мы направились к Палаточному дому, чтобы хорошенько там отдохнуть после трудов праведных.

По дороге матушка напомнила, что, увлекшись заморскими походами, мы совсем забыли об оставленных на хранение в Соколином Гнезде фруктовых саженцах. Ей пришлось самой о них позаботиться — прикрыть ветками, опрыскать водой, чтобы на свежем воздухе не высохли и не погибли.

— Некоторые я успела прикопать, — продолжала наша рачительная садовница, — но отвлекли огородные дела, управиться и тут и там не сумела!

— Ты сделала все, что могла! Спасибо! — постарался успокоить я славную женщину. — О деревьях не волнуйся, в ближайшее время отправимся в Соколиное Гнездо.

— Нужно поехать всей семьей и наконец навести порядок, — решительно заявила матушка. — Как я понимаю, большая и лучшая часть корабельного имущества собрана и спасена, а в нашем доме, наоборот, вещи валяются без присмотра, как попало, не укрытые от солнца и дождя. Кроме того, признаюсь, мне надоело здесь жариться, с утра и до вечера обливаясь потом.

— Дорогая! — воскликнул я. — Ты, как всегда, права. Отправляемся в Соколиное Гнездо. Позволь только сначала разгрузить корабль и надежно спрятать привезенное добро!

Сказано — сделано. Мы принялись за работу. Аккуратно уложили новые вещи и хорошенько прикрыли их парусиной, укрепив со всех сторон колышками, а пинасу поставили на якорь и привязали к свае. Упаковали все, что стоило взять в Соколиное Гнездо. Нагрузили не только себя, но и животных. И затем отправились в путь-дорогу.

На следующий день было воскресенье. Мы праздновали его, как обычно, на лоне природы.

После обеда ребята упражнялись в лазанье по деревьям и стрельбе из лука, а я укрепил два свинцовых ядра на обоих концах шнура длиною в сажень.

— Ой, папа, что ты такое мастеришь? — спросили дети, увидев мою работу. — Для чего это?

— Подождите, сейчас расскажу, — пообещал я. — Скорее всего перед вами подобие того оружия, которым пользуются патагонцы,[25] обитатели самой южной оконечности Америки, известные своим большим ростом, смелостью и сноровкой. Во время охоты они пользуются не пулями, а специальными орудиями, называемыми болас.[26] Это два увесистых камня, перевязанных крепкими и длинными кожаными ремнями.

Взяв с собой болас, патагонцы идут в лес и, если нужно ранить или убить зверя, изо всей силы бросают один камень в того, кого преследуют. Затем подтаскивают жертву к себе при помощи ремня и второго камня, который успеют переложить в другую руку, чтобы, если потребуется, повторить бросок еще раз. Если же нужно поймать зверя живым, поступают иначе: раскручивают над головой один из камней, пока тот не разовьет огромную скорость, и тогда внезапно и одновременно бросают и этот камень, и другой, находящийся в руке, вслед преследуемому зверю, причем настолько метко, что бегущее животное оказывается опутанным. Камни, однако, продолжают вращаться на ремнях, и очень скоро ремни перетягивают ноги или шею жертвы. Все происходит так быстро и неожиданно, что зверь, как правило, не в состоянии бежать и легко попадает в руки подоспевшего охотника.

Мой рассказ ребятам очень понравился. Я решил испытать болас и для этого выбрал далеко стоящее дерево. Бросок удался, веревка с ядром плотно обвила ствол. Мальчики тоже захотели проверить свою меткость. Я раздал метательные ядра. Фриц, как старший, метал первым и после нескольких бросков все-таки добился успеха. Конечно, он был самым ловким из братьев, самым физически сильным и мыслил уже по-взрослому.

Воскресный день прошел удачно.

Проснувшись рано утром, я заметил с высоты нашего Воздушного замка, что море волнуется, а ветерок все крепчает. Как тут было не порадоваться, что мы сейчас на суше, в Соколином Гнезде, и хлопочем по хозяйству. Быть может, для настоящих мореплавателей свежий ветер — ничто, но для нас он подобен шторму. Слава Богу, что мы не на море, не на разбитом корабле.

Угнетало только положение с саженцами фруктовых деревьев: они увядали и засыхали. Следовало в первую очередь заняться ими, поэтому намеченный ранее поход в тыквенный лесок пришлось отложить.

Все вместе взялись закапывать деревья, трудились быстро и дружно. Мысли о предстоящем походе за тыквами удесятерили силы ребятишек. Работу закончили раньше, чем предполагали.

На следующий день встали с восходом солнца — радостные и возбужденные. Позавтракали и стали спешно готовиться к экспедиции. Ослу, запряженному в телегу, сегодня отводилась первостепенная роль: тащить назад не только тыквенную посуду, но и тех, кто послабее и кто устанет в дороге. Пока же вислоухого загрузили съестными припасами, порохом и свинцом. По обычаю, шествие возглавил Турок. За ним шли мальчики, одетые как настоящие охотники, далее следовали мы с матушкой, а совсем позади уныло плелась Билли с Щелкунчиком на спине. Я взял с собой двухстволку, один ее ствол, заряженный патронами с дробью, предназначался для охоты на пернатую дичь, другой, заряженный свинцовыми пулями, — для защиты.

Наконец мы тронулись в путь. Наше семейство покинуло Соколиное Гнездо в добром расположении духа. Обогнув Фламинговое болотце, мы вскоре оказались в столь восхитительной местности, что я даже не берусь ее описать. Казалось, что она создана для того, чтобы ею любоваться.

В поисках приключений, обуреваемый охотничьим азартом, Фриц, позвав Турка, отошел в сторону и скрылся в высокой траве. Вскоре послышался лай собаки, выстрел, и мы увидели большую птицу. Она вдруг поднялась на своих сильных ногах и побежала. Турок как бешеный помчался вдогонку; Фриц с криками, тяжело дыша, побежал вслед; внимательная Билли, оценив ситуацию, вмиг сбросив ненавистного всадника, включилась в охоту — молнией понеслась наперерез, схватила беглянку и не отпускала, пока не подоспел Фриц.

Раненая птица, в отличие от фламинго, у которого и ноги, и клюв слабые, была непомерно большая, сильная, с крутыми ляжками; защищаясь, она умело била, метко и больно. Фриц кружил на месте боя, не зная, что предпринять; даже не знающий страха Турок, получив пару пинков, отошел в сторонку — то ли голова у бедняги закружилась, то ли он порядком испугался.

Все ждали меня, надеясь на помощь и совет. Но высокая трава и тяжелое охотничье снаряжение мешали быстрому продвижению вперед. Подойдя к месту боя, я обрадовался — в траве передо мной лежала… дрофа! Да еще самка!

Чтобы ни в коем случае не причинить ей вреда, я поступил следующим образом: улучив момент, набросил строптивице на голову носовой платок, который достал из кармана. Затем, отогнав Билли, приготовил петлю из крепкого шпагата и перетянул ею ноги дрофы, сложил два ее крыла вдоль тела и обвязал вокруг веревкой. Конечно, все это было совсем не просто, мне тоже досталось от воинственной птицы, но все же я сумел усмирить ее и подготовить к перевозке. Казалось, удача вновь сопутствовала нам.

Я уже строил планы насчет дрофиной фермы, когда мы вместе с пленницей возвращались к нашему семейству. Завидев нас, отдыхавшие Эрнст и Жак сразу вскочили и закричали в один голос:

— Ой, красивая какая!

— Ваша правда, — согласился я.

Привязав добычу к повозке, мы пошли дальше к Обезьяньему леску. Конечно же Фрицу пришлось повторить для матушки и любопытных братьев рассказ о том трагикомическом событии, после которого, собственно, лесок и получил это название.

Рассказ брата не заинтересовал только Эрнста. Отойдя в сторонку, он с удивлением рассматривал окружающие деревья; потом, облюбовав одну из кокосовых пальм, лег под ней, восхищенно провел взглядом по высокому и стройному стволу и вдруг заметил свисающие под кроной великолепные гроздья кокосовых орехов. Мальчик почему-то растрогался до слез. Я незаметно подошел к нему сзади и рад был видеть проявление чувств у сына. Но тут Эрнст воскликнул — громко, трагическим голосом:

— Ух как высоко, страшно высоко!

— Что, видит око, да зуб неймет? Ты, наверное, хотел бы, чтобы они падали прямо тебе в рот? — пошутил я.

— Подумаешь, орехи! Эка невидаль! — изрек маленький хитрец. — Грызть их — только зубы портить.

Не успел он вымолвить эти слова, как с высоты прямо перед ним упал в траву один огромный орех; ошеломленный Эрнст едва отпрыгнул в сторону. Не успел он перевести дух, как с чудного дерева упал второй орех.

— Эге, — сказал мальчик, — все словно в волшебной сказке! Стоит загадать желание, и оно тотчас исполняется.

— Однако волшебник, который тебя так привечает, имеет, думаю, обезьянье обличье, — предположил я. — Он сидит на верхушке дерева и, бросая орехи, вовсе не собирается кого-то угощать лакомствами, скорее вежливо просит удалиться.

Мы подобрали оба плода и, рассмотрев как следует, установили, что их никак нельзя назвать ни перезрелыми, ни вялыми, ни испорченными. Почему же они упали с дерева? Мы обошли несколько раз вокруг пальмы, запрокидывали головы, тщательно рассматривая все мало-мальски подозрительное, но, к сожалению, ни на шаг не приблизились к разгадке. Подошли с матушкой ребята и тоже ничего особенного не обнаружили.

Но вот, ко всеобщему изумлению, еще два ореха упали к нашим ногам!

— Ничего не скажешь, наш волшебник не только фокусник-невидимка, но еще и очень благородный господин! — восхитился Эрнст. — Когда нас было двое, он сбросил два ореха;- когда число гостей возросло, он принял меры и подал в два раза больше. Будем же джентльменами, вскроем один орех и поднимем тост за здравие кудесника!

— Да, да! — подхватил Жак, усмехнувшись. — Чародей вот только позабыл обо мне и Франце. Пусть он поколдует и сбросит еще пару орешков, хотя бы небольших, вот тогда мы и провозгласим здравицу в его честь.

— Ой, ой! — закричал вдруг Фриц. — Я вижу его! Папа! Ух, какой страшила, плоский и круглый, величиной с мою шляпу, и еще — две ужасные клешни… он спускается вниз по дереву.

Франц поспешил спрятаться за спину матушки; Эрнст тоже огляделся по сторонам, выискивая место, куда можно надежно укрыться; Жак поднял ружейный приклад и стоял, готовый принять бой. Мы с любопытством взирали на дерево, удостоившееся столь редкого посетителя.

Неизвестное нам животное спускалось медленно, как бы нехотя. Когда оно было совсем недалеко от нас, Жак ударил по нему ружьем, но промахнулся, и зверюга вдруг, как бы прыгнув, оказался на земле. Теперь он явно перешел в наступление, двигался проворно, растопырив клешни.

Говоря по справедливости, Жак защищался храбро, но ему, как всегда, не хватало выдержки: он торопился, наносил удары как попало; противник же, наоборот, умело пользовался тактикой защиты и нападения; наконец, устав от бесплодной борьбы и, вероятно, помня печальную историю с крабом, Жак развернулся и побежал. Братья громко засмеялись. Тогда он остановился, подумал немного, затем положил ружье и вещевой мешок на землю, снял куртку, натянул ее меж руками и пошел с вызовом на врага. Одним махом он набросился на зверя, упал на него и, придавив всем телом, подвернул под него куртку и только тогда начал сильно колотить кулаками, приговаривая:

— Попался, негодяй! Теперь я проучу тебя! Увидишь, как следует вести себя в приличном обществе!

Я смеялся от души, наблюдая за этой сценкой, но потом все же поспешил сыну на подмогу — подбежал, замахнулся топориком и хорошенько ударил по круглому комку, не сомневаясь, что с одного удара убью неизвестное животное.

Потом отбросил куртку, и мертвое чудовище предстало перед моим взором во всем своем грозном обличье.

— Нет, вы только посмотрите, какая тварь! — ужаснулся Жак. — Я бы не вошел в раж, если бы не его преотвратительный вид. А как называется сие чудище?

— Это пальмовый вор,[27] — сказал я, — но если тебе угодно точнее: особой породы рак; сегодня ты вел себя достойно, если и впредь будешь так поступать, я возведу тебя в сан рачьего рыцаря. Хочу обратить твое внимание вот на что: наш «фокусник-невидимка» принадлежит, как мне кажется, к кокосовым крабам; кокосы им явно по душе, но, чтобы раскрыть скорлупу ореха, требуется не только сила, но и хитрость. А хитрый противник, какой бы величины он ни был, опасен для ребенка.

Так рассудив, я погрузил краба и кокосовые орехи на сани, и мы продолжили путь. Некоторое время пришлось продираться сквозь заросли кустарника, потом, выйдя на открытое место, увидели несколько правее, в стороне от берега, тыквенный лесок, выбрали там уютное местечко и расположились лагерем.

Мы восхищались — разумеется, каждый на свой лад — красотой деревьев и необычными, причудливо растущими плодами. Тыквы имели разную форму и разные размеры. Решив увезти несколько, а остальные обработать на месте, мы собрали целую гору плодов и начали разрезать, пилить и вырезать их. Никто не сдерживал свою фантазию. Поначалу я изготовил красивую корзину для яиц, верхнюю часть закруглил дугой и укрепил над выдолбленной нижней; потом занялся производством сосудов с крышками для молока и сливок, с этой целью верхнюю, очищенную часть сразу укладывал на подготовленную нижнюю. Сделал еще сосуды для воды, прорезав сверху одно круглое отверстие диаметром приблизительно в ширину пальца, а мякоть выгреб с помощью песка и гальки. В конце концов появились у нас и более мелкие тарелки, и более глубокие миски, и даже соты для пчел, и гнезда для голубей и кур, сделанные из самых больших тыкв с просверленными в них отверстиями. Получилось настолько симпатично, что Франц пожалел, что вырос: по его словам, он был не прочь обосноваться в таком домике. Гнезда для голубей было решено прибить гвоздями на ветках дерева, а куриные гнезда, рассчитанные также для уток и гусей, поместить у ручья и под корнями дерева в Соколином Гнезде, основав там фермерские хозяйства.

Конечно, нельзя утверждать, что все произведенные предметы были отличного качества; многие получились неуклюжими или кособокими, на вид довольно неказистыми. Но для простого обихода они вполне годились, поэтому мы решили взять с собой как можно больше этих тыквенных самоделок.

Матушка и Франц, как всегда, занимались кухней — поджарили несколько выкопанных по дороге картофелин. Нашли они еще и необычные фрукты, запахом напоминавшие яблоки. Плоды эти были мне незнакомы, поэтому я не советовал к ним прикасаться. Однако господин Щелкунчик был тут как тут. Он потихоньку стащил и лихо умял, причем с явным удовольствием, несколько «яблок». Привязанная за ногу длинной веревкой к дереву дрофа тоже без страха и сомнения заглотнула предложенные ей несколько ломтиков. У ребят после этого еще больше разыгрался аппетит, и они умоляюще уставились на меня. И я принял решение. Мы вместе отведали странный фрукт и единодушно одобрили его вкус. Теперь я почти с уверенностью мог сказать, что это так называемые гуайявы[28] — съедобные плоды из Вест-Индии.

Но «яблоки» не только не утолили голод, но, наоборот, усилили его. На приготовление краба не было времени, поэтому мы перекусили чем бог послал, то есть снедью, взятой с собой в поход. На десерт матушка и Франц выдали нам полужареные картофелины.

Подкрепившись таким образом и отдохнув, стали собираться в обратную дорогу, поскольку дело шло к вечеру. День, на мой взгляд, прошел удачно и с пользой. Я посчитал разумным оставить здесь до утра сани-возок, а переметные сумки нашей «пегой лошадки» заполнить высохшей тыквенной посудой, посадить на нее малыша Франца, которому поручалось наблюдение за дрофой, чтобы не убежала или не поранилась при переезде.

На том и порешили. Путь наш проходил мимо величавой дубовой рощи, сплошь усеянной желудями, которые дрофа подбирала с большой жадностью; иногда нежданно-негаданно попадались фиговые деревья… В Соколиное Гнездо прибыли задолго до наступления ночи, поэтому успели распаковать груз, накормить животных и, как полагается, поужинать; причем краба зажарили на открытом огне, так было вкуснее, а испеченные в раскаленных угольях картошка и желуди служили неплохим гарниром. Поскольку Франц добровольно вызвался исполнять обязанности поваренка, ему надлежало одновременно присматривать за костром, ведь огонь нужен был не только для приготовления пищи, но и для тепла — ночи здесь холодные.

Как и следовало ожидать, мы не вытерпели и ранним утром следующего дня отправились за санями в калебасовый лесок. Мы — это я, Фриц и осел. Остальным ребятам велено было оставаться дома и слушаться матушку. Сани, разумеется, были предлогом, я намеревался исследовать поточнее местность за скалами. Младшие ребята, еще недостаточно сильные физически и духовно, были бы в этой экспедиции помехой.

Подойдя к вечнозеленым дубам, мы увидели нашу свинью, судя по всему насытившуюся здесь до отвала. Встретила она нас любезно, даже позволила приблизиться к себе, что могло означать одно: наши уроки не прошли даром, она стала воспитанней и деликатней. Молодец, животинка!

Продвигаясь по дубовому лесу, мы собирали упавшие желуди, и, поскольку шли почти неслышно, птицы, собравшиеся здесь, вероятно, к завтраку, не почуяли опасности. Они вели себя шумно и беззаботно, так что Фриц, незаметно подкравшись, сбил с нижних веток двух попугаев и еще одну птицу. Она принадлежала, по моему мнению, к подвиду виргинских синих хохлатых соек; из попугаев один был великолепный красный ара, а другой — обычный, зеленый, с оперением желтоватого оттенка.

Добычу мы уложили на осла и пошли дальше к калебасовому леску; там все оставалось на своих местах — и сани, и многочисленные предметы, сделанные нами из тыкв. Я предложил Фрицу сразу же пойти к скалам и досконально исследовать их; важно было узнать, есть ли за скалами проход внутрь острова или же они окаймляют со всех сторон ту часть берега, где мы находились.

В пути нам попадались дарующие желанный отдых и прохладу ручейки, вроде того, что протекал мимо Соколиного Гнезда. Минуя лесок, в котором матушка обнаружила плоды гуайявы, мы вышли к зарослям маниока и картофеля, идти стало намного труднее, но правильно говорят: «Нет худа без добра» — невысокие растения не закрывали вид на местность. Скоро мы попали в другие заросли неизвестного мне кустарника, чьи ветви были усеяны множеством необычных по виду ягод, свисавших почти до самой земли. Ягоды имели восковой налет и сразу же приклеивались к пальцам. Я вспомнил, что в Америке встречаются содержащие воск растения, именуемые ботаниками Murica cerifera. Открытие очень обрадовало меня.

Фриц, заметивший мою радость, спросил, на что годятся эти ягоды.

— Они сослужат нам, — уверенно произнес я, — хорошую службу. Обычно их варят в большом количестве воды, а потом достают дуршлагом. Воду процеживают через марлю и дают хорошенько отстояться и остыть. Постепенно поверхность покрывается довольно плотной пленкой из зеленого воска, конечно, не такого густого, как пчелиный, но вполне пригодного для обжигания. К тому же он обладает очень приятным запахом.

Выслушав мой рассказ, Фриц сразу принялся за сбор ягод и быстро наполнил ими один из мешков, висевших на осле. Потом мы собирали ягоды вместе и, только закончив работу, продолжили свой путь.

Вперед продвигались довольно быстро и вскоре вышли к леску с дикими фиговыми деревьями не совсем обычного вида; в мякоти их сочных, терпковатых на вкус плодов округлой формы скрывалось множество малюсеньких зернышек. Присмотревшись внимательней, можно было заметить, что при малейшей царапине на стволе появляется нечто вроде смолы, или камеди. Под воздействием солнца и свежего воздуха вытекающая жидкость тут же застывала. Новое открытие привлекло внимание Фрица; этот каучук напомнил смолу вишневых деревьев, которую мальчик собирал у себя на родине, используя ее иногда вместо клейстера и клея. Боясь ошибиться, юный естествоиспытатель сначала не осмеливался даже дотронуться до деревьев, чтобы взять пробу. Но немного погодя собрал все же небольшой комочек смолы, послюнявил его и попытался размять. Камедь оставалась твердой, и Фриц хотел уже выбросить ее, но неожиданно, вероятно от тепла пальцев, комочек стал податливым, Фриц растянул его, и он снова сжался сам по себе.

От неожиданности юноша воскликнул:

— Посмотри, отец! Похоже, смола фиговых деревьев и есть тот самый каучук, или эластичная резина; ее можно растянуть, и она снова сжимается!

— Что ты говоришь? — едва не запрыгал от радости я. — Это поистине бесценное для нас открытие. Ведь каучук не что иное, как молочный сок, вытекающий при малейшем надрезе в коре определенных пород деревьев — особенно так называемых каучуковых. В Швейцарию его привозят обычно через Португалию и Францию, а добывают в южноамериканских странах — Бразилии, Гвиане и Кайенне.[29] Чаще всего он появляется в Европе в виде темных бутылочек: дикари, которые его собирают, смазывают им, пока сок еще свежий и жидкий, маленькие глиняные бутылочки; затем подвешивают их над дымящимся костром, где сок подсыхает и приобретает темный цвет. Иногда на бутылочках вырезают разные фигурки, орнаменты. Наконец, внутреннюю глиняную бутылочку, скрытую под смолистым сюртуком, разбивают и толкут, а осколки вытаскивают через горлышко — в результате получается удобный гибкий сосуд из каучука, практичный, небьющийся и легко перевозимый. Между прочим, как ты понимаешь, ему можно придать любую форму. Со временем, если не оплошаем, у нас появятся ботинки и сапоги из него.

На радостях мы не заметили, как вышли на опушку кокосового леска и увидели большую бухту. Слева возвышался мыс Обманутой Надежды — конечный пункт наших прежних поисковых вылазок, а впереди начинались заросли бамбука, в которые мы не осмелились войти. Взяли левее, вышли к Вышке; там рос сахарный тростник, можно было самим полакомиться и собрать сладостей для всего нашего семейства. Довольно увесистую связку мы привязали к мешку с восковыми ягодами, висевшему на осле. Тростины покрепче и послаще заменяли нам посохи. Идти, правда, пришлось недолго, тыквенный лесок находился почти рядом. Мы освободили осла от временной ноши, которую он тащил без ропота, положили сахарный тростник на санки-волокушу, и господин Осел был принужден теперь тащить все.

Ничего особенного в дороге больше не произошло. В скором времени мы оказались в объятиях родных, подробно рассказали о нашем путешествии и о нашей добыче, обрадовавшей, конечно, всех без исключения. Но особенную радость доставили ребятам попугаи. Вкусно поужинав, мы взобрались на дерево, подняли наверх веревочную лестницу и со спокойной душой отправились отдыхать.