"Жизнь наверху" - читать интересную книгу автора (Брэйн Джон)

20

— Я хочу тебя видеть, — сказал Браун. — Немедленно.

Он произнес это повелительным тоном, который был мне всегда неприятен.

— Я все выяснил насчет Бредфорда, — сказал я. — Хотите еще раз взглянуть на бумаги?

— Я хочу тебя видеть по поводу твоей докладной записки. Той самой. Творения гения.

— Сейчас зайду, — сказал я и торопливо повесил трубку, пока он меня в этом не опередил.

— У вас что-то не очень счастливый вид, — заметила Хильда.

— Слишком давно я жду.

Я резко дернул на себя ящик, где уже около трех месяцев лежала докладная записка; он выскочил из гнезда и упал на пол. Я извлек докладную из-под горы каталогов и газетных вырезок.

— Я уберу, — сказала Хильда. — Все равно в этом ящике надо навести порядок.

Я открыл папку, в которой лежала докладная записка. Хильда нахмурилась и кивком указала на дверь. Я усмехнулся.

— Ну ладно. Даже если тут что-то не так, менять уже поздно. Пожелайте мне счастья.

Она улыбнулась.

— Я ведь говорила вам, что рано или поздно он доберется до вашей докладной.

Я послал ей с порога воздушный поцелуй; она приложила два пальца к губам и, как ни странно, вдруг покраснела. Я подумал, что надо надеть на себя узду: с тех пор как Нора неделю тому назад уехала из Уорли, мы с Хильдой все чаще обменивались подобными знаками внимания. А сейчас не время заводить интрижки с секретаршей или с кем бы то ни было еще.

Когда я вошел в кабинет Брауна, там был Миддридж. Он стоял у письменного стола и, увидев меня, лишь молча кивнул. Светло-серый костюм как бы придавал ему росту, и он выглядел уже не карликом, а просто маленьким человечком. Он проработал у Брауна свыше тридцати лет и никогда и ни в чем не отклонялся от принципов хладнокровного подсчета, как и не делал ничего оригинального или озаренного даром провидения. Прибавьте к этому, что он жил в Уорли, был дилетантом-проповедником, а потому не только знал обо мне всю подноготную, но и, несомненно, порицал все, что знал.

Я тоже кивнул ему и придвинул стул к письменному столу. Браун на секунду поднял на меня глаза, оторвавшись от созерцания каких-то цифр, написанных от руки. Цифры были маленькие, аккуратненькие, выведенные зелеными чернилами, — даже глядя на них сверху вниз, я узнал почерк Миддриджа.

— Согласен, — сказал он Миддриджу. — Но вот этот наш молодой друг заставил меня немного поволноваться.

Миддридж улыбнулся. У него было широкое квадратное лицо и маленький поджатый ротик, такой крошечный, что он почти не растягивался в улыбке. Но сегодня утром Миддридж улыбнулся так широко, словно рот у него стал вдвое больше — вполовину нормального человеческого размера. Миддридж был явно доволен собой.

— Мистер Лэмптон чересчур горяч, — заметил он. — Мы, старики, сначала смотрим, а потом уже прыгаем.

У него было две манеры разговаривать: одна — спокойная, ровная манера чиновника и вторая — велеречивая и елейная манера проповедника. Сейчас он говорил, как проповедник.

— Мы с мистером Миддриджем подсчитали расходы, — сказал Браун. — Я сам за субботу и воскресенье произвел некоторые выкладки, и они несколько расходятся с твоими. Но я не бухгалтер и могу ошибиться. Я ведь больше руководствуюсь интуицией. Я простой, грубый, невежественный делец…

— Эти цифры не окончательные…

Он ударил ладонью по моей докладной записке, лежавшей у него на столе.

— Не окончательные? Тогда какой же, к черту, прок от этого документа?

Он раскрыл папку.

— «Всю работу, которую обычно выполняют клерки, а это, естественно, включает и контроль за выпуском продукции, следует производить с помощью счетно-вычислительных машин». Вот что здесь сказано. И ты рекомендуешь купить шесть этих чертовых машин… А ты знаешь, сколько они стоят? Почти две тысячи фунтов. Да еще прибавь к этому трудности, связанные с доставкой. Ты об этом подумал?

— Конечно, подумал, — сказал я. — Если вы посмотрите на страницу десять…

— Я прочел твою страницу десять. На первый взгляд там как будто отвечено на все вопросы. Заметь, я сказал: как будто. Но, во-первых, ты неправильно подсчитал — занизил количество клерков, которые нам потребуются, прежде чем получим машины.

— И весьма значительно завысил сумму их жалованья, — ввернул Миддридж.

Он отошел от стола и сел на диван. Обычно если уж он садился, то сидел очень прямо, весь напрягшись, а сейчас он чуть ли не развалился, и взгляд его был устремлен на передвижной бар, словно раз в жизни он решил отступить от собственных правил.

— Клерков в этих местах не так-то просто найти, — заметил я. — И потом, мы ведь ничего им не гарантируем, не так ли?

— Гарантируем?! — Казалось, Браун сейчас плюнет от злости. — У нас же не филиал этого чертова учреждения, которое занимается социальным обеспечением в стране. Сколько вычислительных машин нам, по-вашему, нужно, мистер Миддридж?

— Самое большее — четыре. Это даже с избытком, уверяю вас.

— Это не совсем то, что ты предлагаешь, не так ли, Джо?

— Я по-прежнему считаю, что нам нужно самое меньшее шесть машин, — сказал я.

— Я рад, что ты упорствуешь, — сказал Браун, — хоть ты и ошибаешься. — Он протянул мне листок с подсчетами. — У нас есть и другие данные.

Я взглянул на сухие, аккуратные, как старые девы, цифры. Смотрел и ничего за ними не видел — словно на мгновение утратил способность считать. Затем я понял, что потерпел поражение. Слишком легкомысленно отнесся я к составлению докладной записки, слишком многие вопросы для краткости обошел.

Я знал, что я прав, но не мог сейчас этого доказать, а это все решало. Когда мне надо было думать над докладной запиской, я думал о Сьюзен, а сейчас, когда мне надо было отстаивать эту докладную записку, защищать свою правоту в главном, я думал о Норе. И вдруг все померкло перед желанием быть с ней. Впервые за десять лет я снова почувствовал — а ведь я поклялся когда-то, что это со мной не повторится! — почувствовал, что бесконечно нуждаюсь в каком-то человеке. Я положил на стол листок с цифрами.

— Я мог бы еще поспорить с этим, — сказал я. — Но не стану.

— Отчего же, спорь, мой мальчик, спорь. Я ведь уже говорил тебе, что мне нравится, когда человек отстаивает то, в чем он убежден. Я не против упрямых людей — после десяти лет знакомства тебе пора бы меня знать. Как вы считаете, Миддридж?

— Мистер Браун не любит, когда его подчиненные сразу сдаются, — сказал Миддридж.

Я закурил сигарету.

— В свое время, когда возникла идея об установке счетно-вычислительной машины, я ведь не сразу сдался, — сказал я. — Если бы мое предложение и предложения тех, кто работает на этой машине, были с самого начала приняты, у нас не возникло бы всей этой путаницы.

— Именно об этом я и говорю. — Браун устремил на меня гневный взгляд. — Какого черта вы тогда не отговорили меня и не заставили отказаться, от этой затеи?

Я в изумлении уставился на него. Потом расхохотался.

— Я не нахожу слов, — сказал я. — Ничего не могу вам на это ответить.

Браун соизволил улыбнуться.

— Я их всех держу в кулаке, правда, Миддридж?

— Обождите минутку, — сказал я. — Раз уж мы установили вычислительную машину, надо заставить ее с пользой работать на нас. Нужно задать ей новую задачу, а для этого нам потребуется помощь.

— Вот об этом и пойдет сейчас речь, Джо, — сказал он.

— Не станете же вы отрицать, что тут я прав.

— Да, правы. Сделать то, что нам нужно, может только фирма Флемвила. Они сконструировали эту проклятую штуку, им и задавать ей новую программу. — Он помолчал. — Программу… Почему, черт возьми, это называется программой, а не планом? Так или иначе, именно фирма Флемвила должна этим заняться и будет этим заниматься. Но никаких пяти тысяч фунтов они с нас не получат.

— Столько они просят, — сказал я.

Миддридж снова улыбнулся.

— Извините, мистер Лэмптон, но никто вас не уполномочивал спрашивать, сколько они просят.

— Это несущественно, — перебил его Браун. — Джо спросил, и они ответили. Но еще прежде, чем спросить, Джо подсчитал, какую цифру они могут назвать. Их требование вполне справедливо. Ведь говорил же Джо, что у нас не было бы всех этих неприятностей, если бы мы сразу сделали то, что он предлагал.

— И что предлагали они, — уточнил я. — От этого никуда не уйдешь.

«Не может этого быть, — подумал я. — Неужели, потерпев поражение во всех стычках, я выиграю решающую битву».

Я наклонился вперед.

— Мы можем официально запросить их, — сказал я. — И тогда…

— Никаких тогда, — заявил Браун. — Мы пошлем кого-нибудь к ним и все им изложим. Если они не перестроят программы задаром, я разберу машину на лом. И сообщу всему свету, что поступаю так потому, что она не приносит никакой пользы. Фирма Флемвила — маленькое предприятие. Если я разберу машину, это обойдется им куда дороже пяти тысяч фунтов. Они будут разорены, не так ли?

— Но ведь существуют законы, запрещающие… — начал было Миддридж.

— Не читайте мне бабушкину мораль. Нет такого закона, который запретил бы мне разобрать машину, как нет закона, который запретил бы мне сказать, что я ее разобрал. Это-то вы понимаете, Джо?

— Это бесспорно, — сказал я.

— Ну, не так уж бесспорно для таких людей, как мы с Миддриджем, у которых голова не очень-то хорошо работает. Но, конечно, такому смышленому молодому человеку, как вы, все это сразу ясно. Или, скажем, как Ралф Хезерсет.

— Ралф Хезерсет? Он же не работает у вас…

Браун расхохотался.

— Работает, Джо, работает. Кстати, у нас предстоят перемены. Неужели вы не догадались?

— А о чем, собственно, я должен был догадаться?

— Наша фирма предполагает слиться с фирмой Хезерсета. Шагаем в ногу со временем, Джо.

Я швырнул на стол карандаш, который держал в руке.

— Но вы же говорили, что ни за что этого не сделаете. Значит, вы намеренно поставили меня в дурацкое положение. Хезерсет! Этот хитрый хитрец! А я-то все эти месяцы надеялся, что вы что-то предпримете, прочитав мою докладную записку… Да вы и предприняли, не так ли?

— Ай-ай-ай, какой стыд! — заметил он. — Если мы не возьмем себя в руки, то сейчас расплачемся. А теперь откройте уши и слушайте. Как вы заметили — а я прекрасно знаю, с каким удовольствием вы это заметили, — здоровье мое последнее время стало сдавать. Мне велено не волноваться. И я уже не могу все тащить на себе. Кроме того, фирма нашего масштаба уже не может считаться, так сказать, жизнеспособной единицей. Она была таковой, пока этот чертов налоговый инспектор не зацепил нас, но сейчас ею уже не является. Как-нибудь на свободе можете побеседовать об этом с Миддриджем. Вы объясните ему все, хорошо, Дональд?

— С превеликим удовольствием, — сказал Миддридж.

— Что до вашей докладной записки, то я отнюдь не порицаю вас за нее, — продолжал Браун. — Частично она может принести пользу даже сейчас.

— Слияние превращает ее, в общем-то, в макулатуру, — заметил Миддридж.

— Не надо так обескураживать парня, Дональд. Я просто хочу, чтобы он знал, что у нас предстоят большие изменения.

— Появятся новые лица, — сказал я. — И эти новые лица будут постарше меня, не так ли?

— Старые лица тоже останутся, — примирительным тоном заметил Браун. — Для такого здравомыслящего, положительного человека, как вы, Джо, место всегда найдется. Смею вас заверить, что без работы вы сидеть не будете.

Я напомнил себе, что предложение Тиффилда все еще в силе; сначала мысль эта мелькнула у меня в голове, но потом стала вырисовываться все отчетливее и отчетливее. Позже благодаря ей ко мне вернется чувство собственного достоинства, позже благодаря ей я стану свободным, но сейчас я чувствовал, что ниже пасть уже некуда. Больше я не мог выдержать. Я встал.

— Это все?

— По-моему, да, — сказал он. — Можете взять докладную записку и идти — и вы, мистер Миддридж.

Я крепко вцепился в спинку кресла.

— Значит, Хезерсет будет вести переговоры с фирмой Флемвила? Это окончательно решено?

— Это его идея, — сказал Браун. — Так что по справедливости ему и ехать.

Я вытер лоб. Стоило мне отнять руку от спинки кресла, как я покачнулся — вдруг отчаянно закружилась голова — и, не выпуская из руки платка, я снова ухватился за кресло.

— Вы что-то неважно выглядите, — заметил Браун. — Не лучше ли вам сесть?

Я глубоко вздохнул, с трудом переводя дух.

— Сейчас все пройдет, — сказал я.

— Дать вам чего-нибудь выпить? Коньяку? Виски? Джину? Водки? Да садитесь же, мой милый. Вам явно надо чего-нибудь глотнуть.

Я оторвал руки от спинки кресла.

— Ничего страшного. Я, пожалуй, поеду домой.

— Поезжайте, мой милый. Не к чему пересиливать себя, если вы больны.

Сейчас передо мной за большим орехового дерева столом сидел заботливый отец, встревоженный моим состоянием, — только тревога эта была наигранной и не вязалась с обычным выражением его лица. Я повернулся и медленно направился к двери. Когда я уже был у порога, он окликнул меня. Я повернул голову.

— Вы старались, Джо, — сказал он. — Вы очень старались.