"Схватка" - читать интересную книгу автора (Левин Юрий Абрамович)
Левин Юрий Абрамович
Схватка: повесть
Аннотация издательства: Автор — член Союза российских писателей, лауреат литературной премии имени Н.И.Кузнецова, ветеран Великой Отечественной войны. Свой боевой путь начал в сентябре 1941 года. В качестве военного корреспондента прошел по фронтовым дорогам от Ржева и Сталинграда до Берлина. Свой последний боевой репортаж для газеты 3-й ударной армии «Фронтовик» написал у стен рейхстага, над которым реяло Знамя Победы. Полковник в отставке.
8
Отряд переживал неудачу. У партизан-минеров вышла осечка: немецкий эшелон, который они планировали пустить под откос, невредимый проследовал на станцию Гомель. Что ж, неудача учит. Враг ведь тоже соображение имеет. Подорвавшись уже дважды на железной дороге Минск-Гомель и потеряв больше батальона солдат, несколько десятков танков, орудий, немцы на этот раз пустили впереди паровоза груженные песком платформы. Мины, сработав, разнесли, конечно, только платформы с балластом. Фейерверк был, но польза от него мизерная: поезд остановился лишь на то время, пока ремонтники разбирали завал и укладывали новые шпалы и рельсы. Состав же остался цел.
— Вот такие, товарищ Усольцев, дела, — сказал начальник штаба капитал Бердников. — Теперь думать надо!
Емельян понял, что именно для этого его пригласили в штаб: думать надо!
— Ясно, товарищ капитан, видимо, нужно как-то немца перехитрить.
— Именно перехитрить! — подхватил капитан и, подойдя поближе к Усольцеву, спросил:
— Как живешь, брат-уралец?
— Худо! — бросил Усольцев.
— Что так?
— Хочу вас спросить: есть надежда на скорую связь с Большой землей?
— адежды юношей питают! — продекламировал капитан. — А мы ведь, черт побери, совсем не стары. Верно?
Усольцев, не услышав ответа на прямой вопрос, пояснил, что худо ему оттого, что о доме ничего на знает и, конечно же, надеется на связь с Большой землей.
— Мы все ждем, — успокоил капитан Усольцев. — Аэродром уже подготовлен. Скоро, очень скоро наши прилетят. Пиши, земляк, письма... Сначала надо придумать штуку, которая бы на воздух снова поднимала фрицевские поезда. Сообрази что-нибудь со своими друзьями-минерами. Есть башковитые хлопцы?
— Найдем, коль нужно. Клим Гулько — парень с понятием...
Климу долго объяснять ситуацию не пришлось. Он уже знал о неудаче на железке и поэтому горячо воспринял предложение Усольцева поработать головой. И они сразу приступили к делу. Начали с рассуждений.
— Значит, катит паровоз. — Клим для большей наглядности нарисовал на листке из ученической тетради подобие локомотива.
— ...немецкий, груженый, — добавляет Емельян.
— ...и давит на рельсу, где мина, — продолжает Клим.
— ...а мина нажимного действия.
— ...и трах-тара-рах!
— ...платформа с песком, — усмехается Емельян.
— Платформа — пескарь, а паровоз — щука, — перешел Клим на рыбацкую терминологию. — Пескарь пусть плывет, а щуку...
— ...на крючок!
— Вот именно, на крючок!
— А крючок на что цепляется? — подмигнул Емельян.
— На леску, — принял игру Клим.
— Значит, удочка нужна! — воскликнул Емельян. — Слушай, Клим, мина — крючок, а удочка — шнур, за который дернет «рыбак»-минер.
— Как здорово! — обрадовался Клим и стал рисовать мину. — Значит, так. Вот здесь ставим взрыватель... А какой?
— От гранаты, конечно!
— Правильно, от гранаты! К кольцу привязываем шнур, другой конец которого тянем в кусты, где и ждем появления состава.
— Появился, — продолжил Емельян. — Платформы с песком пропускаем. И когда колесо паровоза «наступит» на мину, дергаем удочку-шнур... Ну как?
— Трахнет в самое сердце!
— И полетит под откос немчура.
Удочка понравилась капитану.
— Хвалю! — одобрил он. — Должно получиться. Где будем испытывать?
— На железке, — ответил Усольцев. — Прямо на фрицах.
— Не попробовать ли все-таки сначала здесь рвануть? — предложил Бердников.
— Не стоит заряд впустую тратить, — возразил Усольцев. — Сработает, куда денется. Взрыватель-то гранатный. Чеку дернем — и порядок.
— Уговорил. Готовь группу! Будешь за старшего, земляк...
На задание отправились втроем: Усольцев, Гулько и партизан из взвода минеров-подрывников Яков Урецкий, широкоплечий, с огненно-рыжей шевелюрой.
— Теперь и ночью нам светло будет. Так, Яша? — улыбнулся Усольцев.
— Значит, иду направляющим?
— Конечно. Наш ориентир — твоя шевелюра.
— Эх, если бы и борода еще у тебя, Яша, была! — воскликнул Клим.
— Нельзя мне бороду, — серьезно произнес Урецкий.
— Что так? — удивился Клим.
— Мировой пожар будет!
— Довод резонный, — поддержал Усольцев. — Нам пожар не нужен, а немцам устроим фейерверк... Итак, веди нас, огненный Яша!
И пошли они гуськом — друг за другом. Поклажи хватило всем троим: толовая мина, лопата, лом, топор, шнур — все нужное. Ну и, конечно, оружие — у всех немецкие автоматы.
Тропу-дорожку запорошило снегом, но Урецкого это не смущало. Он знал, куда идет. Не раз выводил уже к железной дороге подрывников. И до войны, когда был членом артели ломовых извозчиков, эти места и дороги, ведущие к станциям, исколесил вдоль и поперек. Каждый кустик и деревце, каждая ложбинка и пригорок были его давние знакомые. Сейчас и не сосчитать, сколько тюков разных с мукой, зерном, крупой да ящиков с гвоздями и инструментом перевез его конь-ломовик по этим вот колдобистым дорогам. И всегда был в добром настрое Яша Урецкий. А чего тужить? Есть работа, хотя и тяжелая, — поди таскай многопудовые мешки! — но на то спина и руки ему даны. Есть добрая лошадь и телега — кати себе! И Яша катил: от райцентра до станции и обратно. С удовольствием! Ехал в ночь, в непогоду... Никого не боялся. Даже грома с молнией. Не прятался от них, как другие, под телегой, а ехал себе, чтобы не опоздать. Что-что, но Яша никогда не опаздывал. Приезжал прямо к вагону и был первым у его дверей... Ах, как давно это было! Не ездит больше ломовой извозчик Яша Урецкий на станцию за провиантом и прочим товаром. А вот нынче топает пешим к железной дороге, и совсем по другому случаю. На своей спине несет он смерть врагам, которые лишили его дома, лошади, работы. Рассчитаться надо с ними, ох как надо рассчитаться!
— Яша! — подал голос замыкающий Усольцев. — Чего плохо светишь? Я за корягу зацепился...
— Выше ноги поднимай, товарищ старший!
— Слушаюсь! А скажи-ка, далеко еще ползти?
— Версты три с хвостиком.
— А хвостик длинный?
— Еще версты три, — ответил Яша, и всем вроде веселее становится.
Когда до железнодорожного полотна осталось, как уверял Урецкий, с километр, сделали привал. Была надобность уточнить обстановку, окончательно определить место действия, ну и, конечно, каждый должен обрести боевое состояние, чтоб уже в момент операции ничто не отвлекало ее исполнителей от главного дела.
— По данным разведки, сегодня до 24.00 должны проследовать к станции Старушки несколько составов, — сообщил Усольцев. — Значит, поставить мину мы должны к 22.00, примерно через час. В каком месте будем минировать?
— Километров за шесть-семь от станции, когда паровоз еще будет идти на большой скорости, — ответил Урецкий. — Место я знаю. Вдоль дороги мелкий кустарник, который скроет нас. И рельсы проложены по высокой насыпи. Там вагоны хорошо полетят под откос.
— То, что надо! — одобрил Усольцев. Уточнив варианты отхода и место встречи на случай, если придется поодиночке уходить от преследования противника, минеры взяли направление прямо к дороге. Минут через двадцать, достигнув кустарника у насыпи, они уже лежали на снегу в белых маскхалатах. Приготовили ломик, лопату и прислушались. Стояла тишина, и лишь изредка со стороны станции Старушки доносились паровозные гудки.
— Начинаем! — скомандовал Усольцев.
— Стоп! — бросил Гулько. — Что-то тарахтит.
Снова замерли. Верно: тарахтение нарастало.
— По рельсам, кажется, какая-то колымага катится, — прошептал Урецкий.
Вдавились в снег и, не двигаясь, лежали до тех пор, пока мимо на большой скорости не проскочила дрезина. Она удалилась в сторону Старушек.
— Видно, дорогу проверяют, — произнес Усольцев.
— Значит, жди состава. Вперед, Яша! А ты, Клим, оставайся и гляди в оба!
Усольцев и Урецкий, захватив заряд и инструмент, поползли к насыпи. Гулько, приподнявшись на колено, наблюдал за дорогой. И в тот момент, когда минеры начали подъем по насыпи, он снова уловил далекий стук колес.
— Стойте! — прошипел Клим. — Замрите!
Минеры прилипли к насыпи, а Гулько вытянулся на снегу. Не по себе стало партизанам: неужто проморгали эшелон?
Но то был не эшелон, а всего лишь паровоз с платформой. А на платформе — огневая точка, которую в темноте нельзя было заметить, но зато она оживилась сразу, как поравнялась с кустарником, — пулемет дал длинную очередь.
— Прочесывают, гады! — прямо в ухо Урецкому произнес Усольцев. — За мной, наверх.
Минеры быстро взлетели на насыпь и, примостившись у рельса, начали ломиком долбить успевшую уже промерзнуть землю. Яша долбил, а Емельян лопаткой выгребал грунт и углублял яму. Работали споро, но несуетливо, знали, что Клим надежно стережет их. Когда глубина ямы оказалась достаточной, Урецкий опустил в нее мину, а Усольцев поставил взрыватель от гранаты и к кольцу привязал крепким узлом шнур. Мину осторожно присыпали песком, запорошили снегом, чтобы незаметной была, и поползли назад. Усольцев полз и разматывал шнур. В кустарнике он сообщил, что остается здесь один, а товарищам велел метров на двести отползти от дороги. И кто знает, если фрицы обнаружат его, тогда пусть огнем прикроют его отход.
Не прошло и пяти минут, как все на своих местах приняли боевое положение. Усольцев — на переднем крае, вблизи насыпи. Такое его расположение диктовалось обстоятельствами: шнур на километр не протянешь. Максимум метров на тридцать. Таким шнуром удобней, а главное — надежней дергать чеку.
Усольцев понимал, что его позиция самая опасная и рискованная, поэтому он и занял ее, а во «второй эшелон» отправил товарищей. Раньше, когда партизаны пользовались минами нажимного действия, все уходили от дороги подальше, теперь же Емельян шнур далеко не отпускал. Этот новый способ рельсовой борьбы требовал и нового подхода к выучке минеров, к их физическим и боевым данным. Это понял Усольцев именно сейчас, лежа у насыпи.
Холод заставлял Емельяна подняться с земли, чтобы потоптаться и согреться. Но не довелось: послышались паровозные вздохи. Емельян снова прижался к земле и ухватился за конец шнура. Теперь, кажется, катил большой состав. По мере его приближения земля все больше вздрагивала. Это Емельян ощущал своим телом. А когда увидел платформы, на которых громоздился причудливых очертаний груз, спрятанный под брезентом, — не то машины, не то орудия, — он сразу принял решение — подрывать!
Как и ожидалось, впереди паровоза тарахтели платформы, которые немцы подставляли под предполагаемые партизанские мины. Емельян пропустил их. Но когда паровоз накатился на точку, где лежала мина, рука дернула шнур. И Емельян впервые так близко-близко увидел необыкновенной яркости оранжевый сноп огня, вырвавшийся из-под рельса и ударивший так по паровозу, что тот, будто норовистый конь, сначала вздыбился, а затем, обессилев, рухнул наземь и бесформенными железными глыбами раскидался по снежному насту.
Что было дальше, Емельян не видел, он сорвался с места и, пригнувшись, побежал к товарищам. Только слышал грохот, который, казалось, катился следом за ним и оглушал все окрест. Вагоны, платформы летели под откос.
— Я видел орудия! — обрадованно произнес Гулько, когда Усольцев подбежал к кусту, за которым сидели Клим и Яша.
— И танк тоже летел вместе с платформой, — добавил Урецкий. — Сам видел.
А эшелон все грохотал. Скрежетало железо, с треском что-то ломалось, звенело стекло... И катился по морозному воздуху людской крик.
— Вона как заголосили фрицы! — радовался Урецкий. — Слышишь, Емельян?
И только сейчас в грохот и вопль ворвалась автоматная стрельба.
— Очухалась немчура! — Клим ухватился за автомат.
— Все, сматываем удочки! — скомандовал Усольцев. Лавируя меж кустов, они достигли леса и, углубившись километра на три, сделали привал.
— Вышло, кажется, здорово! — сказал Усольцев, доставая из вещмешка сало с хлебом — Лукерьин дар.
— Как думаете, сколько вагонов там было? — спросил Клим.
— Больше двух десятков, — ответил Емельян.
— На каждой платформе — груз, — добавил Яша.
— А в теплушках что? — все интересовался Клим.
— Кто их знает? — Усольцев делил сало. — Может, солдаты, а возможно, какое-либо снаряжение.
— Два вагона пассажирских я приметил, — сказал Урецкий.
— Это, наверно, для офицеров, — пояснил Клим.
— Спасибо, друзья! — произнес Усольцев, довольный успешно завершившимся делом. — Надежно сработали! Дали фрицам шороху! Всю «железку» завалили обломками. Таскать им не перетаскать.
— Твоя работа, Емельян — Урецкий похлопал Усольцева по плечу.
— Ты что? А вы сторонние наблюдатели?
— Мы у тебя на подхвате, — твердил Урецкий.
— А «удочку» я один придумал? И мерзлый грунт только я долбил? Кто прикрыл меня? Ну да ладно.
На Емельяна нашло вдруг такое настроение, что он решил круто повернуть разговор:
— Знаете, чего мне страшно захотелось? Не отгадаете... Чаю! Настоящего крутого чаю! Из самовара... Эх, кинуть бы в него угольков, снять сапог и голенищем раздуть такой огонь, чтоб загудел. А? Яша, будешь пить такой чаек? А ты, Климушек?
Дожевав последние кусочки хлеба с салом, они дружно поднялись и пошли. Усольцеву по-прежнему хотелось вспоминать былое, чтобы уйти хотя бы в мыслях от только что совершившегося. Желание помечтать, пофантазировать появилось у него оттого, что на душе как-то легко стало. Это после успеха «удочки»! А отчего же еще? Сработано удачно, без потерь в личном составе — все живы-здоровы...
— Ну, Яша, так как насчет чая? Или не по душе тебе этот напиток?
— Угадал. Мы, извозчики, до чаю не охочи. Что-либо покрепче требуется.
— Ах, покрепче! Тогда пельмешки на закусочку нужны! Вот царственная еда! Пельмени с мясом... С грибами... С рыбой... С редькой... И даже с вашей бульбой... Ах да, для вас, белорусов, пельмени — пустой звук, вам бульбу подавай. Верно?
— Можно и пельмени отведать, — включился в игру Клим. — Только скорее мечите на стол.
— Вам с маслом аль с горчицей или уксус обожаете? — смеялся Емельян. — А может, в бульоне?
— Не надо аппетит дразнить, Емельян, — остановился Яша. — Может, свернем к леснику? Отогреемся. И в самом деле чайку попьем.
— Далеко это?
— С версту.
— Ты его знаешь?
— Как же, много раз заезжал к нему. Приветливый дядька.
— Стоит посмотреть эту избу, — Усольцев повел серьезный разговор. — Железная дорога близко. Пригодится! Веди нас, Сусанин!
Дорога, на которую свернули партизаны, скорее угадывалась, чем виделась — никаких свежих следов. Но у Урецкого были свои ориентиры: то сосна с причудливым изгибом, похожим на коровье колено, то три березки будто сплелись в хороводе — все они цепко держались в его памяти. И поэтому партизаны, невзирая на ночь, точно вышли на хутор лесника.
Емельян и Клим, приклонившись к соснам, остановились поодаль, а Урецкий подошел вплотную к избе и постучал пальцами об окно. Отзыва не последовало. Тогда Яша еще раз забарабанил по стеклу.
— Хто бьется? — услышал Урецкий знакомый сипловатый голос лесника.
— Яша, извозчик! Не забыл меня еще, Демьян?
Лесник лбом приник к стеклу.
— А-а, Яков... Ну-ну...
Лесник чиркнул спичкой и зажег фонарь, с которым и вышел на крыльцо.
— Ну, здоров, поздний гость! — сказал лесник и протянул руку.
— Здравствуй, Демьян! Обогрей до рассвета.
— Ну, заходь! Тольки у меня постояльцы...
— Кто такие?
— Бес их ведае... Блудни.
— Погоди, Демьян, я не один... Нас трое.
Быстро подошли Усольцев и Гулько. Лесник поздоровался и рассказал, что уже вторые сутки у него живут двое неизвестных. Завалились поздно вечером, сказали, что поживут с недельку и уйдут. Пьют самогон и спят. Вот и сейчас даже не услышали стука. При них одна винтовка на двоих. Леснику не велят далеко отлучаться и требуют от него закуски.
— Вижу, у вас автоматы. Вы-то кто такие?
— Свои, — ответил Усольцев.
— Недавно штось грохотало, — сообщил лесник. — Должно быть, снова крушение. Поезда часто нонче под откос летят. Не слыхали?
Партизаны промолчали. Их теперь заинтересовали незнакомцы. Усольцев спросил лесника:
— Спят, говорите?
— Так, крепко спят.
— А днем, когда бодрствуют, про что говорят?
— Ересь плетут: кто сколь выпьет да про девок. Правда, раз спросили: нет ли у меня знакомых на станции?
— Ну что, ребята, — обратился Усольцев к своим спутникам, — будим?
— Конечно! — ответил Гулько.
— Веди, Демьян, нас в хату, — сказал Урецкий.
— Минуточку, а винтовка где лежит? — поинтересовался Усольцев.
— Меж ними, — ответил лесник. — На полатях.
— Ясно. Клим, берешь сразу винтовку! Теперь пошли!
Лесник с фонарем вошел в избу первым. За ним — остальные. Гулько сразу подошел к полатям, на которых спали незнакомцы, и легко взял винтовку.
— Наша, мосинская, — произнес он.
— Встать! — зычно воскликнул Усольцев. Оба тут же проснулись и начали шарить руками по полатям — искать винтовку.
— Зря ищете, — сказал Усольцев. — Одевайтесь!
Оба нервно натягивали на себя рубахи, брюки, путались в сапогах, что-то невнятно друг другу бормотали и, конечно, никак не могли понять, что за люди перед ними с немецкими автоматами. Один, у которого все лицо заросло щетиной, а глаза, видно, от самогона налились кровью, осмелился спросить:
— Вы из полиции?
— Вопросы задавать будем мы! — отрезал Усольцев. — Понял?
— Так точно! — вытянулся щетинистый.
— О, ты из военных?
— Так точно! Служил.
— В какой армии?
Щетинистый замялся.
— Чего молчишь?
— Я... понимаете... В Красной, конечно.
— Не врешь?
— Ей-богу, в Красной Армии.
— Фамилия?
— Букрей... Ефрейтором был.
— Что ж ты, ефрейтор, так опустился?.. На бродягу похож.
— Разбили нас. В окруженье попал... По лесам да по болотам... Оборвался... Голодал...
— Служить хочешь? — хитро спросил Усольцев.
Букрей опешил: как потрафить этим автоматчикам?
— Значит, не хочешь?
— Ну, я... конечно... ежели вы прикажете, то могу, — выдавил из себя Букрей.
Тогда Усольцев решил прямо поставить вопрос:
— А кому служить можешь?
— Вам! — выпалил Букрей и, кажется, обрадовался, что не назвал ни немцев, ни русских.
Усольцев понял: скользкий тип, этот Букрей, без сомнения — дезертир. И мародер, наверно.
— Вещи есть?
— Мешочек. Вон лежит на лавке.
Клим взял вещмешок Букрея и все содержимое вытряхнул на стол. Звякнула жестяная шкатулка. Усольцев потрогал ее — внутри забренчало.
— Что там бренчит?
— Так, безделица.
Клим открыл шкатулку и стал извлекать из нее цепочки, кольца — обручальные и с камнями, броши и даже несколько золотых и серебряных монет.
— Где взял?
— Нашел... В одном доме... Богатом... Все убежали.
— В каком городе этот дом?
Букрею не приходило на ум название города: какой назвать, чтоб поверили?
— Не надо, браточки! — умолял Букрей. — Берите, я вам все отдаю... Только отпустите... К маме в Чернигов иду...
— У, гадина, маму вспомнил, — негодовал Урецкий. — А воевать кто будет? Кто будет защищать твою маму от врагов-кровососов? Падаль!
Второй, с петушиным носом-клювом и узким лбом, сделал вкрадчивый шаг влево и ногой стал толкать свой мешок под нары. Усольцев заметил это.
— И у тебя есть барахлишко? Сейчас посмотрим.
Ну, конечно, и у этого партизаны обнаружили «клад»: серебряные вилки, ножи, ложки, подстаканники.
— А ты где нашел?
— Там же! — нагло ответил узколобый. Этот оказался похлеще Букрея. Кулацкий отпрыск. Сидел в тюрьме за разбой. Явился в эти края, на родину отца, с одной целью — пограбить. Нашел себе напарника, и оба ударились в разгул и грабеж.
Усольцев и его товарищи составили акт, куда внесли все ценное, что было конфисковано у грабителей, и скрепили его подписями. Этот документ вместе с золотом и серебром, как сказал Усольцев, будет передан сегодня же представителям советской власти, а точнее, ее финансовым органам.
Узколобый от удивления выпучил глаза: его, видать, поразило упоминание Усольцевым советской власти.
— Да, подонки, жива советская власть! Мы все и есть ее представители. Запомните это! А вам советую не болтаться у нас под ногами. Если осмелитесь грабить и убивать честных людей — сметем с лица земли! Катитесь отсюда к ядреной бабушке! Вон! — грозно произнес Усольцев.
Оба быстренько засеменили к двери.
— Стойте! — скомандовал Усольцев. — Вы, конечно, совсем одичали и не знаете, что Красная Армия разгромила немцев под Москвой и гонит их так, что аж пятки у фрицев сверкают. Скоро и здесь мы будем встречать нашу армию. Знайте, вам пощады тоже не будет. Советую подумать: с кем вам быть? Теперь убирайтесь!
Тишина воцарилась в доме лесника. Все молча пили чай, приготовленный хозяином. Никому не хотелось вслух произносить то, что и так ясно: воздух стал чище в этой лесной избе! Усольцев пил и изредка поглядывал на хмурого Якова: чем-то был недоволен. Емельян чувствовал, что именно его действия не устраивали Урецкого. Ну, как же, взял и отпустил таких вражин. По ним пуля плачет, а они на свободе...
Только хозяин суетился. То в погреб спускался, то в сени удалялся: кое-что к чаю приносил.
— Вы уж извините за худое угощение, — говорил он.
— Блудни все мои сусеки подчистили.
— Паразиты! — снова выругался Яков. — Зря мы в них не разрядили автомат.
Усольцев, положив руку на спину рядом сидевшему Урецкому, сказал:
— Ну перестань хмуриться, Яша. Все правильно... События сотрут их в порошок.
— Трупы они, хоть и живые, — поддержал Емельяна Клим.
— В том-то и дело, что живые, да еще и пакостные, — твердил Урецкий. — Давай, Емельян, догоним их. Далеко не ушли. И в расход...
— Ты настаиваешь? — вдруг спросил Усольцев.
— Ненароком и нас подпалят эти блудни, — пугливо произнес хозяин. Емельян отодвинул от себя кружку с чаем и встал. В этот момент в двери раздался стук. Все взялись за автоматы.
— Хто там? — лесник подался к двери.
— Впусти, Демьян! Это я, Букрей.
Усольцев услышал и велел впустить. Букрей вошел и с порога выпалил:
— Все. Я его хряснул.
— Кого? — спросил Усольцев.
— Кулака этого...
— Напарника своего?
— Его... Топором по башке...
— Ты толком говори, почему ты его порешил?
— Он меня подговаривал спалить хату и вас... Я промолчал, вроде согласен. Он за угол хаты пошел по своим надобностям. А я топор у крыльца взял; видел, где Демьян кладет его... И топором хрясь по башке... Он сразу с копыт...
— Ну вот, теперь дуй прямиком к мамочке, — посоветовал Букрею Усольцев.
— Не-е, с вами пойду... Возьмите меня... Хочу немчуру колошматить... Оружие знаю... Пулеметчиком был...
— Не хнычь! Сейчас решим, — и Усольцев обратился к товарищам: — Ну как?
— Военную присягу принимал? — спросил Букрея Гулько.
— А как же, принимал.
— И нарушил... Предал...
— Теперь не нарушу. Любое задание дайте. Все исполню. Вот увидите.
— Ну что ж, примем тебя в партизаны, — сказал Усольцев, — но пощады тебе не будет. Грех и позор смывают своей же кровью. Ты готов на такое?
— Готов! — ответил Букрей.
— Как думаешь, Яша? — спросил Усольцев.
— Согласен с тобой, — ответил Урецкий. — Пусть в бою докажет, что он был ефрейтором.
На этом поставили точку. Попрощались с лесником и вышли на кратчайшую дорогу, которая вела в партизанский лагерь. А с рассветом прибыли на место и после короткого отдыха доложили командованию об успешном испытании «удочки», в результате которого полетел под откос немецкий эшелон с личным составом и боевой техникой. Добро, конфискованное у Букрея и его напарника, передали начальнику штаба. А Букрей предстал перед теми, кто должен был окончательно решить его судьбу.
Весть об удачном рейде группы минеров быстро разнеслась по отряду. «Удочка» был принята партизанами на вооружение.